Языковые особенности произведений Мусы Джаруллаха Бигиева

Актуальной задачей современного языкознания является всестороннее изучение истории татарского литературного языка на основе исследования языковых особенностей письменных памятников для определения его роли в развитии татарского литературного языка. Как известно, ни одна наука не может успешно развиваться без изучения и исследования своей истории: понять какое-либо явление можно только тогда, когда определены причины и условия, основные тенденции возникновения этого явления, этапы его развития. Этот подход в полной мере относится и к языкознанию.

Планомерная работа по изучению истории татарского литературного языка велась в трудах многих татарских ученых-языковедов: Л. Заляя, М. З. Закиева, Э. Р. Тенишева, Ф. А. Ганиева, В. Х. Хакова, Э. Н. Наджипа, Ф. Ю. Юсупова, Х. Р. Курбатова, Ф. М. Хисамовой, Ф. С. Хакимзянова, Г. Ф. Саттарова, Ф. С. Фасеева, З. А. Хисамиевой, А. Х. Маннаповой, Я. С. Ахметгалеевой, А. Х. Алеевой, И. Б. Башировой, Ф. Ш. Нуриевой и др.

В развитии и обогащении литературного языка самое значительное место занимают просветители, ученые, писатели. В конце XIX — начале XX вв. в истории национальной культуры появляются выдающиеся представители татарской интеллигенции — ученые, писатели, общественные деятели: Ш. Марджани, К. Насыйри, Р. Фахретдин, Г. Тукай, Ф. Амирхан, Г. Исхакый, М. Акъегет, 3. Бигиев и др., — внесшие большой вклад в развитие и обогащение татарского литературного языка [Губайдуллина 2002, 4]. К этой плеяде относится и ученый-богослов Муса Джаруллах Бигиев.

Перед всеми исследователями истории литературного языка стоит основная задача: изучение процесса развития и совершенствования норм национального литературного языка. Этим и обусловлены актуальность избранной темы и ее исследование с точки зрения тюрко-татарского языкознания. Они заключаются «в отсутствии целостного систематического анализа истории какого-либо тюркского литературного языка» [Тенишев 1988, 77].

Как показывает история, эволюция татарского литературного языка в целом и его отдельных периодов характеризуется наличием нескольких письменных вариантов. В этом плане татарский литературный язык конца XIX — начала XX веков отличается своей многовариативностью. К настоящему времени сохранилось значительное количество старотатарских письменных памятников, языковые особенности которых изучены в недостаточной степени. К числу таких письменных памятников исследователи относят произведения М. Акъегета, 3. Бигиева, Р. Фахрутдинова и др., которые в языковом плане отличаются активным употреблением огузско-турецких элементов. [Мирхаев 2003, 14].

Изучение отдельных периодов развития литературного языка в различных аспектах приобретает особое значение в настоящее время, в том числе и объективное исследование языка и стиля художественных, общественно-публицистических и научных произведений, без которого невозможно установление преемственности и связи этапов развития языка с современным его состоянием [Губайдуллина 2002,4].

В этой связи и религиозно-дидактические произведения Мусы Джаруллаха Бигиева также приобретают особую актуальность и значимость.

Муса Джаруллах Бигиев, один из самых выдающихся представителей ученых-богословов, оставил после себя огромное богословско-философское наследие. В своих произведениях ученый использовал богатейший литературный язык, поэтому изучение языковых особенностей его произведений достойно подробного научного изучения. Данное исследование в этом плане представляет интерес как опыт системного описания языковых особенностей его произведений. К тому же язык произведений Мусы Джаруллаха Бигиева изучается как свидетельство состояния языка его эпохи, как определенный исторический процесс в развитии и обогащении татарского литературного языка. До сих пор языковые особенности богословско-философских произведений Мусы Бигиева остаются неисследованными. С этой точки зрения изучение языка произведений одного из талантливых богословов конца XIX — начала XX веков на сегодняшний день является актуальным.

Научная новизна данной работы состоит в том, что это исследование является первым шагом в изучении произведений ученого-богослова, в частности, изучении огузированного варианта произведений, испытавших сильное влияние османо-турецкого языка. В диссертации представлено комплексное исследование графо-фонетических, фонетических (фонологическая интерпретация графики) и морфологических (именные части речи, личные и неличные формы глагола, служебные части речи) особенностей языка произведений. Особое внимание уделяется историко-сопоставительному, синхронно-диахронному и сравнительно топологическому анализу языковых норм произведений Мусы Бигиева его периода, а также сопоставление их с фактами современного татарского литературного языка.

Цель и основные задачи исследования. Целью данной работы является лингвистическая характеристика произведений Мусы Бигиева. Для достижения поставленной цели намечено решение следующих задач:

1) прослеживание культурно-исторической и языковой ситуации татарского литературного языка конца XIX — начала XX вв.;

2) определение места творчества Мусы Бигиева в истории татарского литературного языка;

3) описание графо-фонетических и фонетических особенностей, характерных для языка произведений Мусы Бигиева;

4) лингвистический анализ грамматических (морфологических) явлений, характерных для языка произведений Мусы Бигиева;

5) выявление индивидуально-языковых особенностей произведений Мусы Бигиева.

Практическое значение работы определяется тем, что положения и выводы диссертации могут быть использованы при дальнейшем изучении письменного состояния татарского литературного языка конца XIX — начала.

XX веков. Результаты исследования могут быть использованы в лекционных и практических занятиях по исторической грамматике и истории языка.

Основными источниками исследования послужили произведения Мусы Бигиева:

1) «Рэхмэте илаЬийэ борЬанлары» (Оренбург, 1911);

2) «Халык нэзарына берничэ мэсьэлэ» (Казань, 1912);

3) «Шэригать эсаслары» (Петроград, 1917).

Рэхмэте илаЬийэ борЬанлары" («Доказательства божественной милости»). В произведении интерпретируется о том, что находящиеся в сени божественной милости грешники, в том числе и кяфиры-неверные, не останутся в аду навечно. Предлагая собственное толкование божественного милосердия, охватывающего всех людей на земле, Муса Бигиев разрушил противоречащее духу ислама ложное учение о богоизбранности по этноконфессиональному признаку, подвергнув коренной переоценке смысл таких понятий, как «ислам», «мусульманин», «верующий», заявив, что любой представитель человеческого рода, действующий во имя социального блага, исполняет божью волю, а потому достоин рая. Подобные мысли высказывались и обсуждались такими видными представителями мусульманских ученых и суфиев средневековья, как Мухитдин ибн аль-Араби (1164−1240), Абу аль-'Аля аль-Маари (ум. в 1058), Ибн Таймия (12 631 328), Ибн аль-Кайим Аль-Джаузия (ум.1350), Абу Йазид Бистами (ум. в 875), Джунайд Багдади (ум. 910) и Зун-Нун Мисри (ум. в 860(61). Таким образом, Муса Бигиев, отстаивая свои идеи, обращался к наследию мусульманских ученых и суфиев, которые придерживались трактовки всеохватности божественной милости или склонялись к ней. 98-страничный труд был издан в 1911 году в Оренбурге в издательстве «Вакыт». Кроме того, данная работа была напечатана в 1933 г в Берлине. Это синкретизированное, т. е. нерасчлененное произведение классического старотатарского языка красноречиво сочетает 3 варианта: джадидо-османский (новоосманский), тюрко-татарскиий, традиционно арабские и персидские варианты.

Халык нэзарына берничэ мэсьэлэ" («Несколько вопросов вниманию народа»). Данная работа состоит из сборника статей по следующим темам: будущее ислама, связь веры и деяний, причины упадка исламской цивилизации, перевод Корана, выступление против традиционалистов (ысулчы), попытки определить задачи национальной литературы и чисто лингвистические исследования отдельных моментов татарской грамматики. Кроме этого автор подводит итог нескольким годам своей плодотворной деятельности: 93 — страничный труд напечатан в Казани, в издательстве «Умид» в 1912 году. Эта работа написана на синкретизированном классическом старотатарском языке с джадидо-османским, тюрко-татарским и традиционными арабско-персидскими вариантами.

Шэригать эсаслары" («Основы шариата»). Как следует из написанного автором предисловия к книге «Шэригать эсаслары», Муса Бигиев встречает с восторгом Февральскую революцию 1917 года. В данной работе он уделяет внимание призыву восстановить высокий статус Корана, заветы пророка Мухаммеда, авторитет разума и свободомыслия, затрагивает вопросы основоположения шариата, гарантии прав женщин в общественной жизни, свободу образования. 72 — страничный труд напечатан в типографии М. А. Максутова в 1917 году в Петрограде. В этом труде, как и в двух предыдущих, Муса Бигиев умело использует синкретизированный старотатарский литературный язык с 3 вариантами.

Методологической основой исследования данной диссертации являются разработки таких отечественных тюркологов, как Н. К. Дмитриев, А. Н. Кононов, A.M. Щербак, Э. Р. Тенишев, Э. Н. Наджип, Д. М. Насилов, Н. З. Гаджиева, Д. Г. Тумашева, М. З. Закиев, В. Х. Хаков, Ф. Ю. Юсупов, И. Б. Баширова, Ф. А. Ганиева, Я. С. Ахметгалеева, Ф. М. Хисамова, Ф. Ш. Нуриева, Х. Р. Курбатов.

Методы научного исследования. При изучении языковых особенностей Мусы Бигиева используется комплексное применение следующих методов: общелингвистический описательный (тщательное описание языка каждого отдельного текста на уровне графо-фонетики, графо-морфологии и морфологии) — сравнительно-исторический (использован при сравнении родственных тюркских языков) — функционально-стилистический (использован при выявлении специфики функционирования религиозно-дидактического стиля языковых единиц в произведениях) — синхронно-диахронный (представлен в одновременном состоянии и изучении современного татарского литературного языка с точки зрения соотношений между его составными частями, сосуществующими в один период времени с историческим развитием татарского литературного языка в целом как предмет лингвистического исследования) — статистический (использован в изучении количественных показателей османско-турецких, тюрко-татарских, арабско-персидских слов).

Апробация работы. По основным положениям диссертационного исследования были сделаны доклады на итоговых научных конференциях КГУ (2004, 2006), на научно-практической конференции «Проблемы истории, культуры и развития языков народов Татарстана и Волго-Уральского региона» (Казань, 2004), опубликованы 2 статьи в журналах «Милли меденият» № 7/2005 и «Мойдан» № 11/2005, всего материал изложен в восьми статьях, три из которых находятся в печати:

1. Муса ДаруллаЬ Бигиевныц сеяси Ьэм ижтимагый эшченлеге //Сборник докладов молодежной научно-практической конференции «Актуальные проблемы науки в XXI веке», посвященной 200-летию Казанского государственного университета: Филиал КГУ в г. Зеленодольске, 2004.-с. 107−108.

2. Муса ДаруллаЬ Бигиевныц дини эшчэнлегенэ кайбер шэрехлэр //Проблемы истории, культуры и развития языков народов Татарстана и Волго-Уральского региона. — Выпуск 3: Гуманитарные науки в Татарстане. Материалы VII Региональной конференции, Казань: Gumanitarya, 2004. — с. 123−128.

3. Муса Ж^аруллаЬ Бигиев // «Милли медэният» № 7/2005. — с. 79−90.

4. МэшЬур галим Муса Ж^аруллаЬ Бигиевньщ тормыш юлы Ьэм хезмэтлэре // «Мэйдан» № 11/2005.

5. Графо-фонетические особенности произведений М. Бигиева // Яшь галимнэр караты («Взгляды молодых ученых»). — Казань: РИЦ «Школа», 2006. 111−123.

Диссертация обсуждена и одобрена на заседании кафедры методики преподавания татарского языка и литературы Казанского государственного университета им. В. И. Ульянова-Ленина.

Культурно-историческая и языковая ситуация. Как известно, конец XIX — начала XX вв. является особенно сложным периодом в развитии не только национального самосознания, общественно-эстетической мысли, истории, литературы татарского народа [Тат. эд. Тарихы, 1985, 212], но и его литературного языка, потому что он являлся переходным этапом «. от старотатарского тюрки к новотатарскому национальному литературному языку» [Фасеев 1982, 164]. В этот период тесно переплелись веками продолжающиеся письменно-традиционные нормы классического старотатарского языка и общеразговорные формы татарского народа. Однако это соотношение разговорного татарского и письменного тюрки, как двух форм старотатарского состояния, было известно с XIII — XIV веков [Фасеев 1982, 29]. Тем не менее в отличие от других этапов классического старотатарского языка в конце XIX — начале XX вв. данное соотношение заметно дифференцируется. Одни просветители все свои произведения писали специально для татарского читателя и употребляли, в основном, татарско-общеразговорные нормы (К.Насыйри, Г. Фаизхан, Г. Ильяси, Я. Емельянов, Ф. Халиди, Г. Камал — классики-поэты и прозаики татарского народа). Другие пользовались общеразговорными формами не только татар, но и башкир, казахов (А. Уразаев-Кормаши, М. Акмулла и др.). Третьи авторы отдельные свои произведения посвящали татарскому читателю и употребляли народно-разговорные формы (публицистика Г. Чокрыя, романы.

3. Бигиева, дидактические брошюры Р. Фахрутдинова, повести Ф. Карими, рассказ С. Максуди и др.). Другие свои произведения те же авторы писали для общетюркского читателя и пользовались, в основном, письменно-традиционными нормами (рассказ М. Акъегет-заде (Акджигита), публицистика З. Бигиева, публицистика и научные труды Ф. Карими, повести и научные труды Р. Фахрутдинова и др.), на основе взаимодействия которых создавалась своеобразная структурно-функциональная вариативность татарского литературного языка конца XIX — начала XX вв. [Бэширова 1992, 59−66].

Эпоха образования национального литературного языка является новым этапом в развитии литературного языка. Этот процесс тесно связан с процессом формирования татарской буржуазной нации, который охватывает вторую половину XIX и начало XX веков. [Ист. тат. лит. яз., 2003, 21].

В это время наряду с сопоставительным изучением русского (С. Хальфин и др.), в середине XIX века татарский язык одним из первых среди тюркских языков начинает изучаться и в аспекте употребления (М. Иванов, С. Кукляшев, К. Насыри, Н. Катанов и др.). В практическом плане во многих жанрах и стилях продолжала соблюдаться установившаяся традиция письма: на всех уровнях языка (фонетика, морфология, лексика) наблюдалась вариативность норм. [Баширова 2000, 11].

По мнению М. И Махмутова, история развития всех литературных языков связана с такими объективными явлениями, как заимствование иноязычной лексики. Это же относится и к развитию татарского литературного языка. В большом пласте иноязычных заимствований определенное место занимают слова и словосочетания, пришедшие из арабского и персидского языков. Этот слой заимствований имеет свою многовековую историю. Он встречается не только в литературном, но и в разговорном языках татарского населения, воспринимающего эту лексику как свою собственную. [Махмутов 1993, 8]. Другой исследователь отмечает, что закреплению арабских слов в словарном составе татарского языка способствовало проникновение в XVIII — XIX веках из Средней Азии и Турции суфийской поэзии и художественной литературы, пропитанной арабско-персидскими элементами. Эта литература оказала сильное воздействие на развитие письменного литературного языка того времени [Сиразиев 2002, 18].

На рубеже XIX — XX веков проблема общетюркского языка была актуальной и для многих тюркских народов.

Единственным проводником письменных традиций тюрко-татарского языка была газета «Тарджиман» (1883−1918), отмечает Л. И. Гимадеева. Следовательно, газета «Тарджиман» служила всему тюркскому миру. Через газету «Тарджиман» ее редактор, общественный деятель И. Гаспринский, проводил концепцию общетюркского литературного языка и предлагал называть его «урта лисан» («средний язык»). Под понятием общетюркского литературного языка подразумевается язык, доступный всем тюркским народам. И. Гаспринский надеется объединить тюркские народы под лозунгом «Единство языка, мысли и действия». По мнению И. Гаспринского, единый литературный язык оберегает народ от дискриминации. Идея единого языка И. Гаспринского не отрицает значения отдельных национальных языков. Он придерживается мнения, что ребенок первоначальные знания и воспитание должен получить на своем родном языке. Единый язык нужен для того, чтобы служить общим интересам, целям и задачам своего народа. Главной идеей газеты «Тарджиман» остается ознакомление читателей с актуальными проблемами просветительского дела и взаимоотношение русских и татар. Газета являлась своеобразной ареной идейной борьбы, средством пропаганды взглядов прогрессивных педагогов, общественных деятелей либерального направления, передовых писателей, представителей искусства и деятелей науки. С появлением большого количества изданий на разных тюркских языках уменьшился спрос на выпуск газеты на едином языке. [Гимадеева 2000, 7−9].

Идеи И. Гаспринского, который хотел объединить общим тюркским литературным языком весь тюркский мир, находят сильный резонанс в среде тюркской мусульманской интеллигенции России. Они оставляют свой отпечаток и в старотатарском литературном языке. Татарские писатели и просветители, которые хотели, чтобы их произведения также читали во всем тюркском мире, писали на языке, близком к языку газеты «Тарджиман», который основывался на новоосманском языке. Поэтому в старотатарском литературном языке в конце XIX века активизируются некоторые огузские элементы, ранее появлявшиеся эпизодически, а также утверждаются новыеосмано-турецкие. Их можно встретить в фонетике, лексике, грамматике и синтаксисе. Вследствие этого на рубеже двух веков формируется новый вариант старотатарского литературного языка, на этот раз с сильным преобладанием огузского компонента [Бэширова 1999, 11−19].

Как правило, огузские элементы имели место во всех стадиях развития старотатарского литературного языка. С XVII — XVIII веков в старотатарский литературный язык начинается интенсивное проникновение огузского компонента в результате османо-турецкого влияния. Это влияние было обусловлено конкретными социально-историческими предпосылкамиактивизацией культурно-экономических, а также дипломатических отношений Поволжья с Турцией и Ираном (Азербайджаном) [Негматуллов 1983,156- Хисамова 1990,35].

В конце XIX — начале XX вв. вариант старотатарского литературного языка с преобладанием огузского компонента называли по-разному: татарско-турецкий язык, язык «Тарджимана», турецко-османский язык.

После революции 1905 — 1907 гг. османско-турецкое влияние на старотатарский язык несколько ослабевает. Это объясняется тем, что в 1905 году начинают появляться десятки печатных изданий на разговорно-татарском языке.

С приобретением возможности издания газет и журналов нужно было определиться, на каком языке писать («Нур». 1905. — № 4). Под термином язык" подразумевались варианты классического старотатарского языка, называемые: а) терки эдэби тел — тюркский литературный языкб) жэдиди госманлы — джадидо-османский вариант, который был близок к газете «Тарджиман" — в) гавами тел — вариант письменного языка, который был обогащен общенародными разговорными формами («Нур». — 1905. — № 4 -13, 1906. — № 67 и др.). Дискуссия, которая началась в газетах «Нур», «Йолдыз», «Ахбар» продолжалась и в журналах «Шура», «Ац» и др. [Баширова 1999, 11]. Так как многие представители татарской интеллигенции (Г.Тукай, Дардманд, Г. Ибрагимов, Ф. Амирхан X. Максуди, Г. Исхаки, Ш. Камал, М. Гафури и др.) были против языка газеты «Тарджиман», большинство писателей, которые сочиняли свои произведения на огузированном варианте старотатарского литературного языка, переходят на его общенародный разговорный вариант. [Баширова, 2000, 11].

В конце XIX и в самом начале XX веков влияние турецкого языка на татарский литературный язык наблюдается во всех жанрах письменной литературы. В то же время писатели-демократы умело прибегали к турецким словам в целях создания сатиры. Они едко высмеивали язык газеты «Тарджиман» и ее редактора И.Гаспринского. Татарский поэт Г. Тукай утверждал: «По-моему, газета „Тарджиман“ никакого отношения к нам, татарам, не имеет, язык ее — язык крымский — чуждый нашему». [Ист. тат. лит. яз., 2003, 23]. Несмотря на это, огузированный вариант татарского литературного языка конца XIX — начала XX веков все же сыграл важную роль в истории татарского народа. В эпоху общественно-экономических преобразований произведения видных писателей и просветителей, написанные на этом варианте, помогали распространению просветительских идей, тем самым он служил обогащению духовной и культурной жизни татарского народа, а также способствовал его сближению с другими тюркскими народами. [Мирхаев 2003,13].

В ходе полемики в периодических изданиях поднимались и другие вопросы: каким образом отразить на письме произношение татарского языка, каким языком (вариантом) писать газетные статьи, научные труды, официальные документы, произведения художественной литературы. Таким образом, поднимались и требовали ответов основные теоретические и практические вопросы татарского национального литературного языка. В это же время татарский язык продолжает изучаться и в сопоставительном, и в структурном планах, расширяется издательская деятельность, издается многочисленная литература всех жанров и стилей, написанная на трех вариантах литературного языка, однако более или менее приближенного к общенародному разговорному языку. Входит в оборот термин «урта лисан» («средний язык») («Нур"-1906, № 67), [Баширова, 2000, 10−11].

Как известно, в конце XVIII — начале XIX вв. в татарской общественной мысли формируется просветительское движение. Наиболее развитый период татарской просветительской мысли приходится на вторую половину XIX века и связан с творческой деятельностью известного ученого-богослова, философа и историка Ш. Марджани (1818−1889), а также с другими виднейшими учеными и писателями-просветителями, такими, как К. Насыйри (1825−1902), X. Фаизханов (1828−1866), Г. Фаизханов (1850−1910), Р. Фахретдинов (1859−1936), А. Максуди (1868−1941), С. Максуди (18 781 957), Ф. Карими (1870−1937), М. Акъегетзаде (1864−1923), 3. Бигиев (18 701 902) и др. Рядом с этими именами стоит и имя ученого-богослова Мусы Джаруллаха Бигиева (1875−1949). Татарская общественность впервые услышала голоса этих замечательных просветителей во второй половине XIX века, они продолжают звучать вплоть до наших дней.

Сторонники просветительства упорно защищали идеи гуманизма и свободы личности, требовали коренного преобразования существующих общественных отношений, подвергли серьезной критике проявления застоя в национальной жизни, посвятили все свои силы освобождению из плена средневековой отсталости, тем самым пропагандировали разум и науку. [Баширова, 2001,49−55].

Во второй половине XIX и начале XX вв. татарские просветители К. Насыйри, X. Фаизханов, Г. Ильяси, 3. Бигиев, Ф. Халиди и другие сделали очень много для развития татарского литературного языка. Следует особо отметить исследования К. Насыйри в области языкознания и фольклора. Ему принадлежат оригинальные труды, переводы и учебники по многим дисциплинам (математике, биологии, географии, истории и др.). [Ист. тат. лит. яз., 2003, 22].

Вследствие отсутствия лингвистического анализа языка трудов ярчайшего представителя татарской богословской мысли конца XIX — начала XX веков Мусы Бигиева, нами была предпринята попытка системного описания языковых особенностей его произведений.

В последнее время интерес к имени Мусы Бигиева возрос среди историков и философов, поэтому хочется кратко ознакомить с жизнью и творчеством известного ученого.

Муса Джаруллах Бигиев, по сообщению его дочери Фатимы Тагирджановой, родился 6 января 1873 г. в Ростове-на-Дону. Но относительно года рождения Мусы Бигиева нет окончательной определенности. В своем письме Фатиху Каримову он писал, что точная дата рождения ему неизвестна. Он определяет ее приблизительно по дате постановки на военный учет в 1896 г. и называет ноябрь/декабрь 1875 г. Кроме этого есть сообщения о 1874 и 1879 гг. его рождения. Местом рождения М. Бигиева историк И. Тагирджанов называет г. Чембар Пензенской губернии. Сам Муса Бигиев писал в уже упоминавшемся письме, что появился на свет в пути, в окрестностях города Новочеркасска, во время переезда своих родителей [Хайрутдинов 2005,13].

Образование Муса Бигиев получил в Казанском медресе Кюльбуе, в Петербургском университете и в богословских центрах Востока, занимал ведущее положение в политических и общественных движениях, участвовал в работе всех пяти съездов российских мусульман, исполнял обязанности главного секретаря мусульманского курултая, проходившего в 1906 году в.

Нижнем Новгороде. В эти годы М. Бигиев получил известность в России как видный ученый-богослов, публицист и общественный деятель. [вогтег М., 1994, 27].

После революции 1917 г., поверив в большевистские лозунги о равноправии национальностей, М. Бигиев пытался найти пути сотрудничества с советским строем, испытал на себе «прелести» новых порядков — арест и заключение в тюрьму по идеологическим мотивам. В 1930 г., будучи оторванным от родины, горячо любимой жены и детей, М. Бигиев продолжил свои религиозно-богословские исследования в исламских науках. До самой смерти он напряженно трудился и написал большое количество сочинений богословского характера, в большинстве своем на арабском языке. Муса Бигиев покинул этот мир 12 ноября 1949 г. Похоронен в столице Египта Каире. [Хайрутдинов 2005, 13].

Муса Бигиев был предан математике и астрономии. Всю жизнь он питал особую любовь к этим наукам и был одним из первых, кто мечтал внести точность математических выкладок в ткань социологических исследований. По сообщению общественного и религиозного деятеля Алимджана аль-Идриси, Муса Бигиев являлся членом Российского научного астрономического Общества. Он не отказывался от путешествий, которые предпринимались с целью непосредственного наблюдения за лунными и солнечными затмениями [Оогтег М., 1994, 30].

Из воспоминаний Г. Тукая о пребывании в Петербурге можно узнать некоторые факты из жизни Мусы Бигиева. Наиболее интересны в этом отношении сведения о режиме работы татарского богослова. При изучении деятельности М. Бигиева невозможно не удивиться его работоспособности, ведь за очень короткий промежуток времени он успевал писать оригинальные трактаты, публиковаться в прессе, заниматься переводами восточной поэзии, следить за событиями общественной жизни России, много ездить по стране, активно участвуя в жизни российских мусульман и исламского мира в целом. Для того, чтобы успевать делать столько дел, нужно было подчинить себя очень жесткому графику работы. Оказалось, что М. Бигиев работал именно в таком режиме: Г. Тукай вспоминал, что он даже пищу принимал, не отрываясь от письменного стола, заваленного бумагами [Хайрутдинов 2005,].

Муса Бигиев также оказался и талантливым педагогом, лекциями которого заслушивались учащиеся медресе. Одинаково усердно он работал и с отдельными шакирдами, обучая их различным мусульманским наукам. Так его воспитанниками являются Заки Валиди Тоган, ставший позже первым руководителем советской Башкирии, профессор Восточного факультета Ленинградского государственного университета Габдрахман Тагирджанов, преподававший арабский, персидский и турецкий языки, видный советский арабист, автор одного из базовых учебников арабского языка, нашедшего широкое применение в языковых вузах Советского Союза Баки Закиевич Халидов. [Хайрутдинов 2005, 8- 26−27].

Муса Бигиев оставил большое наследие во многих отраслях знаний. Кроме религиозных трудов он написал работы в области политики, общественных наук и философии. Они издавались и распространялись в Казани, Петербурге, Оренбурге, Стамбуле, Берлине, Бхопале (автономная область в Индии), Бомбее, Каире. Его перу принадлежит около 120 работ и трактатов, он внес свою лепту в создание мусульманского пласта богословской литературы, малая часть которой представлена переводами и толкованиями, а большая часть — оригинальными трактатами. Произведения Мусы Бигиева хранятся в различных библиотеках мира, поэтому собрать их все воедино на сегодняшний день представляется трудной задачей.

Однако есть сведения о том, что после смерти ученого (1949), при содействии турецкого консульства Египта, некий азербайджанец Гали Хайдар инициативно передал около 500 томов книг Мусы Бигиева в «Национальную библиотеку» г. Анкары. Среди этих томов находились и ценные рукописи. Об этом сообщила турецкая газета «Улус» от 21 ноября 1949 года. [Баттал-Таймас Г., 1997,43].

Часть своих работ Муса Бигиев написал на джадидо-османском варианте старотатарского литературного языка с тюрко-татарскими компонентами и традиционными арабско-персидскими заимствованиями. Эти работы издавались в Казани, Петербурге и Оренбурге. Некоторые труды Мусы Бигиева хранятся в научной библиотеке им. Н. И. Лобачевского при КГУ:

-«Меляхаза». «Тэржеман» мехэррире мехтэрэм остаз Исмэгыйль бэк хэзрэтлеренец вафаты хатирэсенэ («Размышления. Посвящены светлой памяти редактора газеты „Тарджиман“ уважаемому господину Исмаилу Гаспринскому»). — Петроград, 1915. — 56 с.

-«Хокук есасе» /124 статья/ 1906 ел апрель 23-дэ тэстыйк кылынган эсас канунлары. «Исляхат эсаслэре» исемле китаптан бер кисэк. — Петербург, 1916.-19 с.

-«Эл-лезумият». Гали-Эхмэд Мэгар хэзрэтлэренец тэржемэи хэле («Обязательность необязательного»). — Казань, 1907. — 210 с.

-«Тэсхыйх рэсем хат елКоръэн» («Исправление типографских ошибок в Коране»). — Казань: Бэянэл-хак, 1909. — 93с.

-«Рисаля муфрада’аля усул эл-Муафакат» («Оригинальный трактат по методам согласования позиций мазхабов»). — Казань, 1909. — 13 б.

-«Диван Хафиз тэржемэсе» («Перевод сборника стихов Хафиза») -Казань, 1910.-145 с.

-«Кавагыйде фикъЬия» («Правила фикха»). — Казань: Исхакый, 1910.

232 с.

-«Рэхмэте илаЬийэ борЬанлары» («Доказательства божественной милости»). — Оренбург: Шерык, 1911. — 98 с.

-«Инсанларыц гакыйдэ илаЬийэлэренэ бер нэзар» («Взгляд на верование людей в божество»). — Оренбург: Шэрык, 1911. — 25 с.

-«Озын кенлэрдэ руза» («Пост в длинные дни»), — Казань, 1912. — 206 с.

-«Хальпс нэзарына берничэ мэсьэлэ» («Несколько вопросов вниманию народа»). — Казань: Максудов, 1912. — 93с.

-«Шэригате исламия» («Основы шариата»). — Петроград, 1917. — 72 с.

-«Мэет якмак мэсьэлэсе» («К вопросу о кремации трупов»). — СПб, 1914.-16 с.

-«Закят» («Религиозный налог») — Петроград, 1916. — 96 с.

-«Шэригать ни ечен реэяне игътибар итмеш?» («Почему шариат устанавливает лунное летоисчисление?»). — Казань: Шэрык, год не указан. -110 6.

-«Эдэбияте гарэбия илэ голум исламия» («Арабская литература и исламские науки»). — Казань: Магариф, год не указан. — 72 с.

-«Эл-муафэкать мекадцимэсе» («Вопросы согласования между мазхабами»). — Казань: Сабах, 1909. — 13 с.

-«Беек мэузугъларда уфак фикерлэр» («Маленькие мысли о больших проблемах»). — СПб: Максутов, 1914. — 112 с.

Другие труды Мусы Бигиева, написанные на традиционном арабском языке, издавались и распространялись в Берлине, Стамбуле, Каире, Бхопале (автономная область Индии), Лахоре, Бомбее и т. д. [Обгтег М., 1994, 191]. Вот некоторые из них:

-«Ислам миллэтлэренэ дини, эдэби, иясгимагый вэ сэяси мэсьэлэлэр вэ тэдбирлэр хакында» («Мусульманским народам о религиозных, нравственных, социальных, политических проблемах и установлениях»). -Берлин, 1923.-110 с.

-«Коръвн кэрим аять кврималаре нурларында хатъш» («Женщина в свете священных аятов благородного Корана»). — Берлин, 1933. — 32 с.

-«Коръвн кэрим аят квримэлэренец могъжиз ифадалэренэ курэ Йээж^ж>> («Гог согласно разъяснениям чудотворных аятов благородного Корана»). -Берлин, 1933.-36 с.

-«Аль-Вашиа фи накд’акаид аш-Ши'а» («Критика шиитских воззрений»), — Каир, 1935. — 290с.

-«Айам Хайат ан-Набий» («Дни жизни Пророка»). — Каир, 1935. — 32с.

-«аль-Айат фи хилкат аль-Инсан» («Аяты о сотворении человека»), «Тарих ат-Ташри'иль-ислами» («История исламского правотворчества»). -Каир, 1935. 65с.

-«Ан-Нукуд аля Тафасилил-Укуд Китаби Ихъяин-нахв» («Критический обзор по разъяснению положений трактата о воскрешении грамматики»). -Каир: аль-Факих, 1938. — 51 с.

-«Та'мин аль-Хаят вал-Амляк» («Страхование жизни и имущества»). -Бхопал, 1944.-22с.

-«Сахифат аль-Фараиз» («Записки о праве наследования»). — Бхопал, 1944. 188с.

-«Китабус-Сунна». («Книга свода хадисов»).- Бхопал, 1945. — 155 с.

-«Сарф аль-Кур'ан аль-Карим». («Глаголы в благородном Коране»), -Бхопал, 1945. 104 с.

-«Низам аль-Хилафа аль-исламия» («Система исламского халифата»). -Бхопал, 1945.24 с.

-«Аль-Джамиа аль-исламия аль-'ильмия» («Исламский научный университет»). — Бомбей, 1946. 25 с.

Одним из первых трудов Мусы Бигиева, изданных в Казани в 1908 году, становится перевод сборника стихов средневекового мусульманского мыслителя Абу Аль-Аля Аль-Маарри (973−1058) «Аль-Лузумият» («Обязательность необязательного»). Во вступительном слове к этой книге М. Бигиев касается таких злободневных тем, как отсталость и неэффективность мусульманской системы образования, неприятие новых веяний и прогрессивных перемен со стороны традиционалистов и др.

В 1909 году М. Бигиев издает первую в исламской истории книгу по хадисоведению «Аль-Муватта», написанную основоположником одного из мазхабов имамом Маликом. Эта книга до появления известных сборников хадисов имама Бухари и Муслима была признана вторым источником шариата после Корана. Журнал «Шура» опубликовал на своих страницах рецензию, в которой была выражена надежда на то, что этот труд станет верным средством привлечения российских имамов к хадисоведению. Данный труд еще более поднял авторитет М. Бигиева в глазах российских мусульман.

В 1910 году вышли еще несколько книг Мусы Бигиева. Среди них «Кава'ид фикъИия» («Правила мусульманского законотворчества»), изданная в Казани в 1910 и 1927 гг. Этот труд вызвал волну полемики на страницах мусульманской прессы.

Летом 1910 года М. Бигиев совершает поездку в Финляндию. Согласно его собственному объяснению, на страницах книги «Озын кенлэрдэ руза» («Пост в длинные дни») М. Бигиев предпринял это путешествие для созерцания картины незаходящего Солнца с дальнейшим предложением аргументированного установления, касающегося проблем вечернего, ночного и утреннего намаза, а также поста в условиях высоких северных широт. [Гёрмез 2004, 25]. Для этого ученый побывал на горе Авасакса близ финского городка Рованиеми, что находится у Северного полярного круга.

В 1911 году М. Бигиев выпускает книги «Рехмете илаИия борИанлары» («Доказательства божественной милости») и «Инсаннарньщ гакыйде илаЬиялэренэ бер назар» («Взгляд на верование людей в божество" — Оренбург). Эти произведения вызвали у читателей самые различные отклики и стали значительным явлением мусульманского мира. Следивший за развитием ситуации вокруг М. Бигиева журнал «Мир Ислама» писал: «Сочинения Мусы Бигиева стали вдруг. предметом особого внимания. Идеи татарского философа все больше и больше начали распространяться среди константинопольских мусульман. Его смелая критика старых толкований начала нравиться очень многим». В связи с этим появление сообщения в турецкой газете «Танин» от 25 марта 1913 г., где говорится о принятии главой османских мусульман шейх-аль-исламом Мустафой Сабри резолюции, запрещающей распространение и чтение его книг «Рэхмет илаЬия борЬанлары» («Доказательства божественной милости»), «Инсаннарньщ гакыйде илаИнялеренэ бер назар» («Взгляд на верование людей в божество»), «Озын кенлэрдэ руза» («Пост в длинные дни») и «Кава'ид фикъЬия» («Правила мусульманского законотворчества»). В резолюции говорилось, что эти книги содержат в себе еретические тенденции и написаны с целью ввести мусульман в заблуждение. Но из-за прямо противоположной реакции народа запрет вскоре был аннулирован.

Вопрос о соотношении Бога и мира в качестве основной проблемы классической философии был решен Мусой Бигиевым в свете учения о всеохватном характере божественного милосердия. Ученый придал этому казалось бы сугубо теологическому вопросу ярко выраженную социальную окраску и значимость, затронув при этом целый комплекс духовно-этических проблем татарской общественной жизни начала XX в. Новаторские подходы М. Бигиева к проблеме реформирования отдельных положений мусульманского права, в частности, вопроса о посте в длинные дни, во многом оказались принципиально отличными от сложившейся в мусульманском мире правотворческой традиции. [Антология тат. богосл. мысли 2005,21- 27- 72- 75−76].

Немаловажным моментом, связанным с провозглашением всеохватности божественной милости, является нравственно-этический аспект данной проблемы, который, в свою очередь, связан с этно-историческими особенностями. Татары в течение многих веков находились под властью России, сохраняя стремление к независимости. К этому фактору восходит желание Мусы Бигиева найти в основах исламского учения такие мотивы, которые убедили бы его современников-мусульман в возможности мирного сосуществования различных наций в границах одного государства. В своем произведении «Рэхмэт илаЬийэ борЬанлары» он выражает это стремление: «Для того, чтобы жить в добрых отношениях с каждым представителем рода людского, следует, конечно, верить и во всеобщность божественной милости, и в то, что в день Суда все люди будут спасены» [Хайрутдинов 2005,90].

В современном контексте становления многополярного мира изучение и исследование трудов Мусы Бигиева способно разрушить предрассудки и стереотипы, определяющие отношение современного читателя к мусульманскому наследию и культуре. Наследие этого талантливого богослова и философа представляет ценность еще и потому, что он высказывал идеи, способные привести к положительному решению проблемы противостояния христианского Запада и мусульманского Востока, которое берет свое начало с эпохи крестовых походов и даже ранее. [Антология тат. богослов, мысли 2005, 14].

Стремясь восстановить подлинное место женщины в обществе, Муса Бигиев особое внимание уделял проблеме ее воспитания и нравственного облика. Он был уверен в том, что благополучие мусульман в духовном и материальном плане зависит от воспитанности женщины: хорошее воспитание, по его мнению, является основой человеческого достоинства и целомудрия. Отметим, что Муса Бигиев не считал себя ни реформатором, ни модернистом, ни джадидистом, напротив, он жестко критиковал их взгляды и действия, усматривал в них попытку выхолостить исламское учение в угоду требованиям Запада. Муса Бигиев ставил перед собой задачу: путем сравнительных религиозно-исторических исследований показать величие и общечеловеческую значимость учения ислама. Истории известно, что попытки одной группы людей доказать другим свою правоту или превосходство, редко обходились без конфронтации и даже кровопролития. В этом вопросе Муса Бигиев был очень тактичным и чутким: разрабатывая методику изучения истории религий, он заявил, что основополагающим принципом в этом является уважительное отношение к мировоззрению окружающих. Он утверждал, что нельзя подходить к верованиям людей как к проявлению невежества, глупости или безбожия. [Антология тат. богослов, мысли 2005, 15- 62- 71]. Одну из причин отсталости национальной и общественной жизни Муса Бигиев усматривал в пренебрежении духовно-культурным наследием прошлого, он утверждал, что Европа достигла своих высот благодаря прогрессу, но это удалось ей не любовными романами, а наукой и просвещением, торговлей и промышленностью. [Гёрмез М 2004, 112−114].

Несмотря на то, что Муса Джаруллах Бигиев не оставил после себя художественных произведений, о его таланте судят по его богословским трудам, из которых можно получить представление о высочайшем уровне его филолого-лингвистических способностей. Поэтому имя Мусы Бигиева и его наследие привлекают к себе внимание филологов, педагогов, историков, политологов, философов.

179 Заключение.

Татарский литературный язык конца XIX — начала XX вв. отличается своей многовариативностью. Революция 1905 года дала возможности для издания многих газет и журналов, актуальным стало определение языка материалов («Нур». 1905. — № 4). Под термином «язык» подразумевались варианты классического старотатарского литературного языка указываемого периода называемые: а) терки эдэби тел — тюркский литературный язык- 2) жэдиди-госманлы — джадидо-османский вариант, который был близок к газете «Тарджеман" — в) гавами тел — вариант письменного языка, который был обогащен общенародными разговорными формами («Нур». — 1905. — № 4 — 13, 1906. — № 67 и др.) [Баширова 2000, 22].

Известные татарские просветители все свои произведения писали специально для татарского читателя и употребляли, в основном, татарские общеразговорные нормы (К. Насыйри, Г. Фаизханов, Г. Ильяси Ф. Халиди, Г. Камал и др. Некоторые авторы пользовались общеразговорными формами не только татар, но и башкир, казахов (А. Уразаев-Кормаши, М. Акмулла и др.).

Отдельные авторы свои произведения посвящали татарскому читателю и употребляли народно-разговорные формы (публицистика Г. Чокрыя, повести 3. Бигиева, дидактические произведения Р. Фахрутдинова, повести Ф. Карими, рассказ С Максуди), те же авторы, когда обращались к общетюркскому читателю, пользовались джадидо-османским вариантом (поэтические произведения Г. Чокрыя, путевые заметки 3. Бигиева, Ф. Карими, повести, исторические и религиозные труды Р. Фахрутдинова). [Баширова 2000, 3].

В данный период один из вариантов старотатарского литературного языка с преобладающим влиянием огузско-турецкого компонента назывался «татарско-турецким языком», «языком общетюркской газеты «Тарджиман», «турецко-османским языком». Следует отметить, что огузированный вариант старотатарского литературного языка сыграл важную роль в обогащении духовной и культурной жизни не только татар, но и других тюркских народов, помогая распространению просветительских идей.

Просветительское движение в татарской общественной мысли формируется во второй половине XIX века. Ш. Марджани (1818−1889) -яркий представитель этого движения — в своих научных трудах, в особенности в его известном труде «Китабе мустафад аль-ахбар фи ахвали Казан ва Булгар» («Книга использованных сведений по истории Казани и Булгара»), широко использовал арабо-персидский вариант старотатарской письменной традиции, признавая, что старотатарский язык еще недостаточно развит для передачи абстрактных понятий, столь важных в научных изложениях. Другой ученый-просветитель, историк, богослов и общественный деятель Р. Фахретдинов (1859−1936) в толкованиии положений шариата и хадисов в своем произведении «Джавамигуль-калим шархе» («Пояснения глубоких по содержанию хадисов») использовал вариант татарского литературного языка с преобладанием арабо-персидских заимствований, имевших в то время широкое распространение, а также общетюркские слова. Рядом с этими именами стоит и имя ученого-богослова Мусы Джаруллаха Бигиева.

Муса Джаруллах Бигиев, великолепно владевший арабским языком, в своих богословских произведениях также пользовался татарским литературным языком с преобладанием арабо-персидских заимствований. Исследование текстов произведений Мусы Бигиева является первым шагом в процессе изучения синкретизированного языка на основе 3 вариантов письменных традиций: 1) тюрко-татарского, 2) джадидо-османского, 3) арабо-персидского. Для своих произведений Муса Бигиев выбрал «урта лисан» («средний язык»), который считался доступным всем тюркским народам.

Исследование языковых особенностей произведений Мусы Бигиева было осуществлено в графо-фонетических, фонетических и грамматических особенностях.

При проведении графо-фонетического исследования было выявлено, что произведения Мусы Бигиева основаны на старой письменности (иске имля), где графика наиболее полно отражает фонетическую систему татарского литературного языка конца XIX — начала XX вв., когда гласные на письме передавались четырьмя буквами: I, л, <5. Для передачи согласных фонем в текстах произведений использовались следующие буквы арабского алфавита: ч, С «С» л"*"4 3* <А ЬЧ&^Ы й,®->9, и.

Кроме того, для передачи специфических согласных татарского и персидского языков автор использует графемы V"? и Специфическая графема <2, употребляется для обозначения глубокого заднеязычного [ц], характерного для татарского литературного языка и его диалектов. Для обозначения специфического звонкого согласного [ж], употребляющегося в русском и западно-европейском языках, используется особая графема отсутствующая как в арабском, так и в персидском алфавите.

Система вокализма и консонантизма текстов произведений обнаруживает большое сходство с современным татарским языком. Однако в исследуемых текстах наблюдаются особенности, отличающие их от татарского языка. Они сводятся к следующим:

1) подразумевается произношение древнетюркского широкого [в] вместо узкого [и] в первом слоге: Са бэн «я» > мин, 6″ сэн «ты» > син, ^ бэца «мне» > мица сэца «тебе» > сица, ^ не «что» > ни, нэкадэр «насколько» > никадер;

2) древнетюркские [у], [у], а также арабский [у] употребляются вместо татарских литературных [ы], [в], [е], [о]: алтун «золото» > алтын, сукур «слепой» > сукыр, сЮ' азук «пища» > азык, угрэну «обучение» ейрэну мэцгу «вечно» > мэцге, АУ изгу «священный» > изге, устаз «наставник» > остаз, уммэт «община» > еммэт, ¿-з^ усул «метод» ысулхукук «право» > хокук;

3) отмечено сохранение древнетюркского [г] вместо татарского литературного [й]: jjejSjl угрэну «обучение» > ейрэну;

4) в интервокальной позиции сохраняются глухие [к], [к] вместо звонкого [г], характерная традиционная черта уйгурского литературного языка: jbla тукыз «девять» > тугыз, j^i акар «потечет» > агар, &JAjj йукары «наверху» > югары, чыкуб «выйдя» > чыгып, сикез «восемь» > сигез, i^j^i йекерме «двадцать» > егерме;

5) следование древнетюркской традиции наблюдается в вставке увулярного звонкого [г] в словах: ?jPjb тугры «прямой» > турыji&jl угыллар «сыновья» > уллар;

6) в отличие от современного татарского языка, нормативное фонетическое оглушение конца слова в аффиксах деепричастий науб- -уб: O-Hjj^i «написав» > язып вируб «отдав» > биреп, s^jl укуб «прочитав» > укып, Ч’З&цЬ тублануб «собрав» > тупланып, v^^-tbe берлэшуб «объединив» > берлэшеп, башлануб «начавшись» > башланып) не наблюдается. Данная тенденция обусловлена следованием уйгурской письменной традиции.

7) древнетюркский конечный звонкий [г] употребляется вместо современного татарского губного [w] в словах: ?Ib таг «гора» > тау, саг • «0 f здоровый» > cay,^Uaejls Каратаг «Черногория» > Каратау. (Древнетюркский конечный звонкый [г], присущий языку уйгуро-караханидских памятников, использовался и в языке литературных произведений вплоть до конца XIXначала XX веков).

Следование огузско-турецкой традиции отражается в следующем:

1) звонкий губно-губной, смычный [б] используется вместо губно-губного сонанта [м] татарского языка: Ся бон «я» > ми н, биц «тысяча» > мец, ??i бенде «поднялся» > менде- ¿-я буны «этого» > моны, u-^jj бундан «от этого» > моннан;

2) в отличие от литературного языка, в слове бул «быть» в начальной позиции звонкий [б] не употребляется: улды «стало» > булды, улмаз «не будет» > булмас, азЬ' улур «будет» > булыр;

3) в следующих словах губно-зубной [в] употребляется вместо современного татарского губно-губного [б]: М вар «есть» > бар, вирде «отдал» > бирде;

4) в начальной позиции переднеязычный звонкий придувной согласный [Ж] заменяется палатальным среднеязычным сонантом [й]: «А>* йирдэ «на земле» > жирдэ, йиде «семь» > жиде, йимешлэре «их плоды» > жимешлэре- & йил «ветер» > жил, йитешэжэк «достигнет» > житешэчэк;

5) в текстах нормативное фонетическое оглушение конца слова не наблюдается: а) в корнях арабо-персидских слов: мэктэб «школа» > мэктеп, ч^ китаб «книга» > китап, эдэп «мораль» > эдэп, сэбэб «причина» > сэбэп, максад «цель» > максат, -лЬй шаЬид «свидетель» > шэЬит, умид «надежда» > емет, шайэд «вероятно» > шаять;

6) в аффиксах отрицательной формы причастия нар: курмэз «не увидит» > курмэс,^Ь йазмаз «не напишет» > йазмас бетмэз «нескончаемый» > бетмэс, туймаз «ненасытный» > туймасб) в отличие от татарского литературного языка, в исследуемых текстах согласные, следующие после корня, не подвергаются закону ассимиляции. В текстах произведений преобладает уйгурская традиция письма, где после глухих согласных следуют окончания с начальным звонким согласным. Эта особенность наблюдается в присоединении следующих аффиксов: а) прошедшего категорического времени: артды «увеличился», очды «взлетел», чыкды «он вышел», итде «сделал», тотды «поймал" — сйотды «проглотил" — б) исходного падежа: озакдан «издавна», и-^ артдан «сзади», читден «снаружи», й-^^Й кулланмакдан «от использования», бШ*» сузендэн «от его слов», зэхмэтдэн «от беспокойства" — в) местно-временного падежа: йортда «в здании», дэулэтдэ «в государстве», миллэтдэ «в нации», матбугатда «в прессе», «¿-¿-Ьлз! эдебийатда «в литературе».

После основ, оканчивающихся носовыми [м], [н], согласные, следующие в окончаниях множественного числа, также не ассимилируются: -АЙ^! убкунлар «пропасти», мвгаллимлэр «преподаватели», АЧ^ романлар «романы», ^^^ хекемлэр «постановления», ртунлар женщины" (Х.н.б.м. 73−16), имамлар «имамы».

Особенности языка произведений Мусы Бигиева характерны и для морфологии.

Для существительных, употребляемых в произведениях Мусы Джаруллаха Бигиева, характерны такие же грамматические категории, как и в современном татарском литературном языке: принадлежности, падежа, числа и сказуемости.

При синтетическом, аналитическом, аналитико-синтетическом способах выражения значения принадлежности предмета лицу или другому предмету используются аффиксы, характерные как для кипчакских, так и огузских языков.

Категория принадлежности оформляется следующими аффиксами:

Ед ч. Мн. ч.

1 лицом, -ым/-ем 1 лицоымыз/-емез- -мыз/-мез.

2 лицо-ц,-ьщ/-ец 2 лицо не зафиксирован.

3 лицоы/-е- -сы/-се 3 лицолары/-лэре.

1) выражение значения принадлежности в 1,2 и 3 лице обоих чисел при синтетическом способе: фикерем «мою мысль», сузем «мое слово», ку&гемез «наша сила», лисанымыз «наш язык», малыц «твое имущество», щаньщ «твоя душа», китабы «его книга», баласыны «ее ребенка», калеблэре «их сердца», ривайэтлэре «их легенды»;

2) выражение значения принадлежности в 1 лице обоих чисел аналитическим способом: бэнем калэм «мое перо», безем эЪле калям «наши люди пера», безем хисаб «наше исчисление»;

3) выражение значения принадлежности в 1, 2 и 3 лице обоих чисел при аналитико-синтетическим способом: бэнем нэзарымда «на мой взгляд», бэнем фикерем «моя мысль», безем вэя^удемез «наше существование», сэнец вазыйфац «твоя обязанность», .сезец биц сэнэцез кеби. (Х.н.б.м.47) («.как ваши тысяча лет.»), анларыцхэтерлэре «их воспоминания».

Синтаксическая связь предложений осуществляется традиционными падежными формами, характерными для всех тюркских языков. В исследуемых текстах она носит смешанный характер. Здесь переплелись два типа падежного склонения тюркских языков — кипчакский и огузский. Наряду с аффиксаминыц/-нец притяжательного, -ны/-не винительного, -дан/-ден исходного ида/-де местно-временного падежей, употребляются также и их огузские варианты притяжательногоьщ/-ец (эдиблэремезец «наших писателей», заманыц «времени», мэсьэлэлэрец «примеров»), направительного -(й)а/-(й)э (уртайа «в середину», мэйдана «на арену», мехэррирлэрэ «редакторам») и винительного -(й)ы/-(й)е падежей: (двнйайы «мир», бэйете «стихотворение», мэсьэлэйе «пример», тэфсиремезе «нашего толкования»). В исследуемых текстах они распространены не равномерно.

В отличие от современного татарского языка, в текстах к именам существительным, оканчивающимся на носовые согласные, во множественном числе присоединяются аффиксылар/-лэр. Данная тенденция, вероятнее всего, объясняется продолжением влияния орфографических традиций: убкунлар «пропасти», хатунлар «женщины», угыллар «сыновья», затлар «личности», имамлар «имамы», мвгаллимлэр «учителя», хвкемлэр «постановления».

Категория сказуемости в текстах произведений выражается аффиксами сказуемости III лицадырЛдер и древнетюркским глаголом торур и торыр: У мэсьэлэлэрец бере лисанымыз мэсьэлэседер (Х.н.б.м.4). («Один из тех вопросов — вопрос нашего языка»). .биля тэваккыф тэрэкъкый идэр торур (Р.и.б.б). (.без остановки будет двигаться вперед).

Имя прилагательное реализуется в словах, характерных как для кипчакских, так и огузских языков. Наиболее продуктивными из богатого спектра словообразовательных аффиксов прилагательных являютсялы/-ле исыз/-сез, менее продуктивнымиык/-ек: эсаслы «основной» (Р.и.б.75), татлы «сладкий» (Ш.э.25), хаклы «справедливый», эшсез «безработный» (Х.н.б.м.12), эсассыз «безосновательный» (Р.и.б.4), нэтищесез «безрезультатный» (Х.н.б.м.37), бозык «испорченный» (Х.н.б.м.29), акгык «последний» (Х.н.б.м.32).

Превосходная степень прилагательных образуется:

1) с помощью препозитивных частиц иц «самый», гайэт «очень»: .иц бейек делиллере. (Р.и.б.34) («.самые сильные доказательства.»), .гайэт зэшйфь эсас. (Р.и.б.34) («.очень слабая основа.»);

2) с помощью редупликации, т. е. повторения одной и той же основы: гузэл-гузэл «прекрасный-наипрекраснейший», уфак-бейек «мало-помалу»: .гузэл-гузэл дэреслэр. (Х.н.б.м.48) («.наипрекраснейшие уроки.»), .уфак-бейек китаблардан.(Р.и.б.40) («.из больших и наибольших книг.»).

В исследуемых нами произведениях личные формы глагола встречаются в формах изъявительного, повелительного, желательного и условного наклонений, а неличные формы — это причастие, деепричастие, имя действия, инфинитив.

Личные формы глагола настоящего времени представлены формами найор, -р, -макда, -а торур.

Прошедшее время индикатива в структурном плане распадается на синтетическиеды, -мыш и аналитические конструкциийор иде- -р иде- -мыш иде- -ачак иде.

Будущее время представлено формами нар- -ачак//-аж-ак.

В текстах произведений формы нар, -а торур, -ды, -р иде, -ачак являются общетюркскими формами. Для огузских языков характерны формы найор, -макда, -мыш, -йор иде имыш иде. В XIX веке в результате огузско-турецкого языкового влияния в старотатарский литературный язык проникают формы намакда, -йор иде,-ачак//-аж-ак иачак иде. Вероятнее всего, формы найор, -р, -а торур, -р иде имыш иде развиваются ранее и проникают в старотатарский литературный язык, начиная с древнетюркских письменных памятников и кончая литературными произведениями писателей-просветителей конца XIX — начала XX вв.

Повелительное наклонение II лица единственного числа не имеет специальных морфологических показателей.

II лицо множественного числа имеет показателиыцыз, -ецез. III лицо единственного числа образуется при помощи аффиксасын/-сун, -сун.

III лицо множественного числасунлар, -сунлэр.

Все представленные формы повелительного наклонения являются общетюркскими показателями.

Желательное наклонение оформляется с помощью огузско-турецких форм наайым, -эйем, -элем в I лице единственного иайык, -эйек в I лице множественного числа, характерного как для кипчакских, так и огузских языков.

Условное наклонение представлено общетюркским показателем наса, а также конструкциями наачак (-ажак) исэ, -р исэ, са иде, -мыш исэ, -са кэрэк.

В исследуемых текстах причастия представлены следующими временными формами: 1) причастие прошедшего времени наан /-йан- -мыш;

— дык- 2) причастие настоящего времени научы- 3) причастие будущего времени нар, -ачак.

Из представленных форм специфическими для огузских языков являются причастия наачак, -ан/-йан, -мыш, -дык, в исследуемых текстах это наиболее употребляемые формы и проникновение их в старотатарский литературный язык обусловлено османо-турецким языковым влиянием в XIX веке.

Деепричастия образуются с помощью положительных форм науб, -(майуб), -арак, -дыкча//-дыкж-а, которые являются характерными для огузской группы тюркских языков.

Имена действия представлены в огузской форме намак, а также в форме нау, -у, которая считается специфической особенностью кипчакской группы.

11. Инфинитив реализуется в огузских формах намага (-майа), а также в кипчакской форме наырга.

Большинство вышеперечисленных личных и неличных форм глагола, являясь глаголами огузско-турецкого происхождения, остались одной из отличительных особенностей, которая была присуща татарскому литературному языку конца XIX — начала XX веков. В последующих этапах развития литературного языка эти формы глагола не смогли стать полноправным эволюционным звеном, поэтому были вытеснены из употребления формами, характерными для разговорной речи татарского народа.

14. Служебные части речи в исследуемых текстах произведений представлены послелогами, союзами, частицами.

Послелоги. Наиболее активными являются следующие послелоги: илэ «с», «вместе», кеби «как», «словно», «подобно», ичун «для», «ради» и т. д.

Среди заимствованных арабских и персидских послелогов реже употребляются би (перс.) «не, без (бес)», би (араб.) «с» и фи «в»: .биз-зарурэ ихтыйар иддрлэр (Р.и.б.78) («. поневоле выберут») .бон бил-келлийэ гащизем (Х.н.б.м.53) («.я бессилен»), ."эл-Икътисад фил-игътикад" (Р.и.б.14) («Умеренность в веровании»).

Союзы по языковому происхождению подразделяются на 3 группы: 1) тюрко-татарские йанэ «еще», 2) персидские Ьэм «и», агор «если», гуйа «как», «как будто», «словно», 3) арабские лэкин «но», амма «но», «однако», йэгъни «то есть».

В текстах произведений все представленные частицы — тюрко-татарские: логико-смысловые частицы: -гына/-генэ «только», «лишь», исэ «лишь только», «как только», «же" — модальные частицы: дэгел «не» и, но «ни», -мы/-ме, -дыр/-дер, экспрессивно-эмоциональные частицы: иц «самый», инде ида/-дэ.

Исходя из всего вышеизложенного следует, что произведения известного ученого-богослова Мусы Джаруллаха Бигиева написаны на классическом старотатарском литературном языке с преобладанием арабо-персидских заимствований, а также с употреблением традиционных тюрко-татарских и джадидо-османских письменных вариантов.

Изучение языка произведений богословско-дидактического содержания Мусы Бигиева имеет как теоретическое, так и практическое значение, так как конец XIX — начало XX веков характеризуется определенным историческим процессом в развитии и обогащении татарского литературного языка.