Творчество А. П. Чехова и народная культура

Актуальность проблемы. В литературоведении А. П. Чехов традиционно считается «не фольклорным» писателем. И действительно, на первый взгляд, в его произведениях мало цитат из фольклорных источников, редки упоминания фольклорных жанров и сюжетов. До недавних пор проблема фольклоризма Чехова рассматривалась с точки зрения явного, прямого использования фольклора, однако, научных исследований даже в этом аспекте можно назвать немного: это статья Б. А. Навроцкого «Фольклорные мотивы в творчестве А.П. Чехова», работа С. Ф. Баранова «Фольклорно-этнографические мотивы в творчестве А.П. Чехова». В статье Б. А. Навроцкого приводятся примеры использования Чеховым фольклорных мотивов в рассказах преимущественно раннего периода творчества. Навроцкий упоминает рассказы («Не судьба» 1885 и другие), в повествование которых автор вводит народные приметы, поверья, говорит об отражении фольклорной стилистики в произведениях Чехова. С. Ф. Баранов отмечает роль народного анекдота в сюжетной канве ранних рассказов Чехова «Лошадиная фамилия» (1885), «Канитель» (1885). В работе «Русская проза второй половины 19 века и народное творчество» Н. И. Кравцов, говоря о фольклоризме Чехова, отмечает, что «сатирические сюжетные ситуации, сатирические средства изображения, юмор в некоторых рассказах Чехова перекликаются с народными сказками» (Кравцов Н.И. 1972: 74). Исследователь приводит в пример рассказ «Крыжовник» (1898), в котором есть два, по его словам, вставных анекдота: первый — рассказ о том, как скупой старик съел перед смертью свои деньги, чтобы они никому не достались, другой — рассказ о барышнике, которому поездом отрезало ногу, а он все требовал ее назад, так как в сапоге на той ноге было спрятано двадцать рублей. «Первая из этих анекдотических ситуаций, вероятно, основана на народном анекдоте, помещенном у Афанасьева под названием „Смерть скупого“ (№ 370)» (Кравцов Н.И. 1972: 75).Ученый не приводит фольклорного источника второго вставного анекдота, но делает вывод, что обе истории, имеющие фольклорную основу, «имеют целью подчеркнуть основную мысль произведения: осуждение жадности, бессмысленности накопления, да и самого существования таких людей» (Кравцов Н.И. 1972: 75). На наш взгляд, существенным недостатком приведенных исследований является, во-первых, то, что ученые в основном обращают внимание только на явное проявление фольклорных элементов в произведениях Чехова, часто ограничиваются перечислением фактов использования писателем фольклорных сюжетов, образов, выразительных средств, не пытаясь выяснить причины обращения писателя к фольклору, не исследуют функции фольклорного материала в поэтике Чеховаво-вторых, в основном исследуются произведения Чехова раннего этапа творчества, вопрос же о фольклоризме зрелого Чехова остается открытым.

Между тем в науке такой подход к изучению фольклоризма Чехова является малопродуктивным, так как «мало указать на источники, так или иначе, иногда очень косвенно, отразившиеся у Чехова. Более важно, очевидно, попытаться установить, в чем своеобразие его использования фольклора, какова художественная функция фольклорного мотива в произведении» (Роговская М.Е. 1974: 330).

В статье «Чехов и фольклор» О. Ф. Тумилевич предпринимает попытку отойти от привычного, традиционного принципа исследования фольклоризма Чехова, предлагая сопоставить организацию фольклорного и литературного жанров на уровне поэтики. Проанализировав, как преломляются в ранних рассказах Чехова особенности сказочного жанра, а именно классического сюжета о дурне, автор статьи приходит к выводу, что рассказы Чехова близки народным сюжетам о дурне по ряду признаков. Однако, по мысли исследователя, у Чехова встречаются и отклонения от сказочного конфликта. «Отказ от некоторых принципов сказочной сатиры Чехов восполняет новым в композиции — детальными обрамляющими эпизодами, новым в характеристике второстепенных персонажей — описанием переживаний пострадавшихновым в способе повествования — рассказом от первого лица» (Тумилевич О.Ф. 1978: 107).

Исследовательница М. Е. Роговская отмечает, что в повесть «В овраге» Чехов вводит фольклорные элементы опосредованно, завуалированно: это и использование писателем традиционного в народной поэтике сопоставления человека и птицыи намек на песенную ситуацию в сцене смотрин Липыавтор передает страх девушки перед ее будущей свекровью и будущей невесткой так, как это обычно передается в песнеи использование песенной детали при описании Григория Петрова. В своей работе Роговская убедительно доказывает, что Чехов использует песню не как вводный текст, заимствованный из фольклорного сборника, а как нечто хорошо ему знакомое, находящееся «на слуху» (Роговская М.Е. 1974: 334).

В монографии «Литература и фольклорная традиция» Д. Н. Медриш высказывает и доказывает мысль о типологическом соответствии песенной народной лирики и некоторых произведений Чехова на различных уровнях поэтики, тем самым исследуя творчество писателя не с точки зрения фольклоризма прямого, открытого, а с точки зрения фольклоризма скрытого, глубинного, «когда фольклорные представления проникают в нейтральные, казалось бы, картины и эпизоды, растворяясь в авторской речи и в результате становясь существенными элементами поэтики» (Медриш Д.Н. 1980: 35). Исследований, посвященных проблеме Чехов и народная культура, и в последнее время появилось немного. Из сравнительно недавних можно назвать статью М. Л. Семановой «Современное и вечное. (Легендарные сюжеты и образы в произведениях Чехова)», работу Н. Ф. Ивановой «К поэтике чеховской прозы (Три романса на стихи Пушкина)», статью П. Н. Долженкова «Чайка» А. П. Чехова и «Русалка» А.С. Пушкина", о которой следует сказать особо. Дело в том, что, проводя параллель между чеховской пьесой и пушкинской поэмой, Долженков приходит к выводу, что Чехов использует в «Чайке» фольклорный обряд проводов русалок. Литературовед основывает свои утверждения на парадоксальных сопоставлениях: во время русальной недели русалку изображает девушка, надевающая белую одежду, которую нередко заменяет чучело лошади, а у Чехова Нина Заречная играет в треплевской пьесе в белом одеянии, есть в пьесе и чучело, правда, не лошади, а чайки, но это не мешает Долженкову сделать вывод о том, что фольклорный обряд проводов русалок является ключом к разгадке «Чайки». Таких искусственных, недоказательных заявлений в статье немало. Долженков высказывает мнение, что «русалка — новый символ Нины», совершенно не сообразуя свою мысль с чеховским замыслом. На наш взгляд, такое понимание фольклоризма не только не доказательно в отдельных фактах, но и бесперспективно в понимании смысла произведения, а в данном случае противоречит ему.

Проблема осмысления Чеховым традиций народной культуры и их органичное включение в художественный мир Чехова, таким образом, недостаточно изучена. Вопрос о обращении Чехова к народной драматургии, а также об использовании писателем жанров несказочной прозы никогда ранее не изучался.

Объектом исследования являются художественные произведения Чехова во взаимосвязи с народной культурой.

Предметом изучения выступают традиции народной культуры в произведениях Чехова.

В соответствии с избранным предметом работы цель диссертационного исследования — выявить связи художественных произведений Чехова и народной культуры в образной системе произведений, в сюжетно-композиционном построении и идейно-художественном содержании. Для этого решаются следующие задачи:

1. Установить круг фольклорных текстов, жанров, сюжетов и явлений народной культуры, на которые опирался Чехов, создавая прозаические и драматические произведения.

2. Определить способы использования Чеховым русской фольклорной традиции (текстовые переклички, сюжетно-композиционные соответствия, типология).

3. Выявить особенности использования Чеховым фольклорного материала в прозаических и драматических произведениях. Проследить, как изменялись в разные периоды творчества формы обращения писателя к фольклору.

4. Показать функционирование образов, а также использование Чеховым структурных элементов (функций) жанров народной культуры.

Научная новизна определяется предпринятым рассмотрением наследия Чехова в широком контексте народной культуры, причем отмечены как жанровая обусловленность обращения Чехова к элементам народной культуры и их художественная трансформация, так и эволюция этого явления в творчестве писателя. Под народной культурой в своем исследовании мы прежде всего понимаем духовные ценности, определяющие жизнь того или иного народа, таким образом, исключая, с одной стороны, сугубо индивидуальные художественные произведения, с другой, — культуру материальную. Естественно, что ядро народной культуры составляет фольклор. Однако понятие народной культуры шире: помимо фольклора включает в себя народные верования, обычаи и.т.д. В своем исследовании мы в основном говорим о фольклорной традиции в произведениях Чехова, но в некоторых случаях выходим за ее пределы, поэтому правомернее, на наш взгляд, рассматривать чеховское творчество именно в контексте народной культуры, а не только фольклора.

Методологической основой исследования являются системно-типологический и историко-функциональный подходы, разработанные в трудах литературоведов и фольклористов 20 века: В. Я. Проппа, Н. П. Андреева, Л. И. Емельянова, М. М. Бахтина, Б. Н. Путилова, Д. Н. Медриша, Н. И. Кравцова, Г. Д. Гачева.

Для успешного выполнения задач исследования в рамках разрабатываемой методологии используется сравнительно-исторический метод.

На защиту выносятся следующие положения:

1. Чехов, создавая свои художественные произведения, обращается к различным жанрам русского фольклора (паремии, приметы, сказки, лирические песни, легенды, былички, свадебный обряд) и различным явлениям народной культуры.

2. В ряде чеховских произведений обнаруживаются типологические соответствия между различными жанрами фольклора (лирическая песня, сказка, быличка, народная легенда) и рассказами писателя на сюжетном и композиционном уровнях.

3. Существенных различий в использовании фольклорного материала между прозой и драматургией Чехова нет.

4. И в прозаических, и в драматических произведениях раннего периода творчества Чехова преобладает явное, открытое применение фольклора, тогда как в произведениях зрелого Чехова предпочтение отдано формам скрытым. Соотношение цитат и реминисценций из фольклорных источников в творчестве писателя с годами изменяется в сторону увеличения реминисцентных форм.

Теоретическая значимость диссертации вытекает из общего подхода к художественному творчеству, органично впитавшему традиции народной культуры. Подобный подход к творчеству Чехова демонстрирует наиболее значимые связи художественных произведений и народной традиции на различных уровнях, что может оказаться актуальным и плодотворным при анализе творчества других писателей. Результаты работы могут учитываться в процессе дальнейшего изучения взаимодействия художественной литературы и народной культуры. Изучение художественной литературы в аспекте поставленной проблемы (литература и народная культура) способствует наиболее глубокому прочтению художественных произведений.

Практическая значимость работы. Материалы и результаты работы могут быть использованы в вузовских курсах, спецкурсах и спецсеминарах по истории русской литературы 19 века и устному народному творчеству, а также в преподавании русской литературы в средних и высших учебных заведениях.

Апробация: основные результаты исследования представлялись на конференциях: 4-я межвузовская конференция студентов и молодых ученых Волгоградской области (1998), научная конференция «Кирилло-Мефодиевские традиции на Нижней Волге» (1999), 5-я региональная конференция молодых исследователей Волгоградской области (2001), «Педагогические чтения» (2001). Результаты исследования обсуждались на заседаниях кафедры литературы ВГПУ. Материалы исследования изложены в 5 публикациях.

Структура работы: диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы.

Заключение

.

Анализ творчества А. П. Чехова в аспекте взаимодействия литературы и народной культуры позволяет сделать вывод, что, вопреки укоренившемуся в литературоведении мнению, между художественными произведениями писателя и фольклором, народной культурой существует множество точек соприкосновения. Чехов в большей степени ориентируется на живой фольклор, тот который бытует и, что очень важно, его интересует современная народная культура: популярные тексты народных песен литературного происхождения, жанры, ориентирующиеся на фольклор (святочный рассказ), необычайно популярные на рубеже веков сонники. Наряду с явным, открытым использованием фольклора, писатель применяет фольклорный материал завуалированно, опосредованно, создавая, тем самым, лирический подтекст в произведениях. Если в раннем творчестве Чехов в основном использует фольклорные традиции явно, то в зрелый период творчества писатель отдает предпочтение скрытым, на первый взгляд незаметным, формам применения фольклора.

Чехов обращался к различным жанрам фольклора (пословицы, поговорки, сказки, лирические песни, былички, бывальщины, легенды, свадебный обряд) и использовал их многофункционально. Паремии используются писателем как традиционно (как знаки ситуаций, как название произведений, как средство речевой характеристики), так и специфически — пословица часто противоречит той ситуации, в которой должна употребляться, то есть используется не к месту, по контрасту, что, на первый взгляд, противоречит привычной функции пословиц и поговорок, которые всегда употребляются «к месту», «к случаю». На самом деле, использование паремии по контрасту позволяет писателю показать неустроенность, внутренний дискомфорт своих героев, произнося штампы-паремии, чеховские персонажи или пытаются скрыть свое лицемерие («Жена», «У знакомых», «Рассказ неизвестного человека»), или демонстрируют уверенность в своей правоте, убежденность в своих взглядах, но чаще всего эти штампы свидетельствуют о прямолинейности, примитивности мышления героев.

Чехов практически не использует в своих произведениях цитат из народных песен, таким образом, явного применения песенного фольклора у писателя мы почти не найдем, однако, все же роль лирической народной песни в его творчестве велика и прослеживается на различных уровнях поэтики. В ряде чеховских произведений обнаруживаются типологические соответствия между лирической песней и рассказами писателя на сюжетном и композиционном уровнях. Рассказы «Агафья», «Бабы», «Мужики», «Горе», «Скрипка Ротшильда», «Вор», «В ссылке», «Бабье царство» перекликаются с сюжетами известных лирических песен. Однако важным является то, что рассказы Чехова часто не имеют развязки, оканчиваются «ничем», так как для писателя главным является показать психологические переживания персонажей, а это роднит его произведения с лирической песней, в которой нет, как правило, законченного сюжета и основная функция которой заключается в передаче отдельных состояний человека в определенные моменты жизни.

В связи с обращением Чехова к жанру лирической песни нами было выявлено использование писателем символов и символических картин, употребление которых характерно в песенном фольклоре с целью передачи душевных переживаний человека.

Исследование показало, что Чехов использовал элементы народно-смеховой культуры и народного театра в своих произведениях. «Говорящие» фамилии чеховских персонажей из рассказов раннего периода творчества берут свое начало в хвалебно-бранном прозвище, распространенном в народной комике. Проанализированные фамилии героев из рассказов, написанных с 1880 по 1887 годы, позволяют сделать вывод о том, что практически каждый персонаж носит фамилию с легко угадываемой этимологией, которая, по сути, является прозвищем, подчеркивающим нравственное уродство персонажа.

Образ-маска, тоже заимствованный из народно-смеховой культуры, применяется писателем в раннем творчестве и видоизменяется: из веселого переодевания образ-маска перерастает в вынужденную маскировку, которая дает возможность спрятать свое настоящее лицо, чтобы приспособиться к окружающему миру. По всей видимости, из народного театра Чехов заимствовал прием «игра созвучиями». Но если в народном театре цель слов-перевертышей — рассмешить, то Чехов-драматург с помощью этого приема строит диалоги, которые доводят до читателя авторскую мысль об отчужденности, равнодушии людей: собеседники не слышат и не хотят слышать друг друга, они поглощены своими проблемами и им нет дела до окружающих.

И в прозаических, и в драматических произведениях Чехова редко можно встретить точную датировку происходящего, так как его интересует не хронология событий, не конкретно-историческое время, а время конкретно-бытовое, которое угадывается по приметам народно-поэтического календаря, вкрапленным автором в повествование. Так, опираясь на народный месяцеслов, нами было выяснено, что действие пьесы «Безотцовщина» начинается не позднее середины весны, а действие «Трех сестер» длится четыре года, причем первое действие происходит весной, в мае, второе — в конце февраля или начале марта, третье — жарким летом, а четвертое — по всей видимости, в конце сентября.

Анализ показал, что Чехов в своем творчестве неоднократно обращался к народным песням литературного происхождения, причем использовал разные жанры: студенческие песни, городской романс, цыганские песни и романсы. В основном он привлекал широко известные и популярные музыкальные произведения, особое внимание уделяя характеру функционирования песен. Писатель использовал «музыкальные» цитаты как средство выражения переживаний героев, для усиления драматизма действия, обрисовки различных психологических ситуаций. Чехов применял прием «музыкальной карусели».

Драма на охоте", «Пьяные» и другие), «летучую» реминисценцию («Шведская спичка», «Медведь» и другие), обращался он к музыкальным цитатам и для создания лирического подтекста.

Мотив сна в поэтике чеховских произведений встречается нечасто («Perpetuum mobile», «Нахлебники», «Спать хочется», «Гусев», «У Зелениных»). В основном сон у Чехова — это знак судьбы. Сон выполняет в произведениях писателя мотивообразующую функцию, часто существует несколько вариантов значения того или иного сна, но Чехов, как правило, использует наиболее бытующий: например, пожар видеть, обычно, к радостипечь — к печали, горючерный цвет, как правило, вестник несчастья. Благодаря снам, Чехов может «раздвинуть» рамки произведения, рассказать о том, что происходило с героем раньше. Таким образом, сны у писателя не только предсказывают будущее, но и повествуют о прошлом. Мотив сна вызывает возникновение у читателя ассоциаций, берущих свое начало в народнопоэтической культуре.

Исследование показало, что Чехов в начале своего творческого пути часто обращался к жанру святочного рассказа, популярному в русской культуре конца XIX века. Сначала это были пародии, рассказы с комическим подтекстом («Страшная ночь», «Ночь на кладбище»). Встречаются у Чехова и почти традиционные святочные рассказы, в которых писатель использовал все особенности этого жанра: обязательное указание даты — накануне Нового года или Рождества такого-то годамотив чуда, волшебстваописание погоды, которое позволяет усилить эффект «страшного» рассказанравоучительный момент («Зеркало», «Сапожник и нечистая сила»). Рассказ «Сон» является святочным, но по-своему содержанию, художественному своеобразию представляет «несчастливую» разновидность святочного жанра. После 1888 года Чехов почти не обращался к жанру святочного рассказа, однако святочная тема еще встретится в творчестве писателя («На святках»).

Рассказ «Счастье» «соткан» Чеховым из поэтических легенд, преданий, поверий, бытовавших на юге России. Сюжет этого рассказа во многом ориентирован на прозаические жанры фольклора — былички о колдуне и предания о кладах. То, что Чехов был с ними знаком, не вызывает сомнений хотя бы потому, что в рассказе писатель приводит такие детали (например, знак гусиной лапки, указывающий на клад, или традиционное для былички превращение колдуна в белое животное), о существовании которых нельзя было догадаться. Рассказ старика-пастуха и сюжетно, и композиционно близок быличкам о колдуне: мотив встречи героя с человеком, обладающим сверхъестественными способностями, превращение колдуна в белое животное. Роднят быличку и историю чеховского персонажа использование наречия «вдруг», знаменующего границу между обычным и сверхъестественным, установка на достоверность, словесно-стилевые приемы повествования, лексические детали.

Сюжетная ситуация и композиционное построение рассказа «Казак» перекликаются с сюжетом и композицией народных легенд о странствующем Христе, а также с ситуацией испытания героя, присущей волшебной сказке. Композиционно и легенда, и рассказ построены по следующей схеме: встреча героя со сверхъестественным персонажем — испытание и следующая за ним награда (или наказание, как в чеховском случае). Таким образом, очевидно сходство рассказа «Казак» и народной легенды на сюжетном и композиционном уровнях.

Существенных различий в использовании фольклорного материала межд) прозой и драматургией писателя нами обнаружено не было. Общим являете* то, что и в прозаических, и в драматических произведениях раннего периодг творчества преобладает явное, открытое применение фольклора, тогда как i произведениях зрелого Чехова предпочтение отдано формам скрытым Соотношение цитат и реминисценций из фольклорных источников в творчеств* писателя с годами изменяется в сторону увеличения реминисцентных форм. Нг раннем этапе творчества чаще встречаются типологические соответствия между рассказами Чехова и прозаическими жанрами фольклора (сказка, быличка, легенда), тогда как произведения, относящиеся к позднему периоду, сюжетно и композиционно перекликаются с народной лирической песней.

Исследование показало перспективность изучения проблемы взаимосвязи творчества Чехова и народной культуры. Особенно ценными представляются научные изыскания по этой проблеме на различных уровнях поэтики, так как если явные, открытые проявления фольклоризма Чехова уже описаны исследователями, то фольклоризм скрытый, завуалированный еще недостаточно изучен.