Статус князей в русском общественно-историческом сознании IX-XV вв.: по материалам погребальной практики

ГХ — XV века — важнейший этап становления Российского государства. Современные стереотипы взаимоотношения власти и народа берут свое начало из глубин древнерусской истории. Борьба центробежных и центростремительных сил, иноземное вмешательство и внутренние потрясения оставили отпечаток на характере власти. Понять эволюцию государственной системы не возможно без рассмотрения эволюции статуса русских князей, которые на протяжении веков составляли элитарный правящий слой общества. От князя-вождя до князя-царя был долгий путь подъемов и падений.

Для Древней Руси одним из критериев исследования княжеского статуса может стать факт княжеской смерти и погребальный обряд: т. е. все, что связано с переходом князя правителя из этого мира в иной. Почему именно смерть князей может раскрыть загадки статуса власти? Во-первых, погребальный обряд правителей — это внешнее отражение их социального статуса. Во-вторых, вся жизнь древнерусского общества, с принятием крещения, была пропитана духом православного христианства. Для христианина перед Богом все равны, и правители, и холопы: «Аз есмь воскресение и животверуяй в мя, аще и умрет, оживет. И всяк живый и веруяй в мя не умрет во веки"1. «Слово Божие учит нас, что душа человека по разлучении ее с телом присоединяется, в зависимости от усвоенных ею в земной жизни добрых и злых качеств, к Ангелам света или к ангелам падшим (бесам)"2. Ни положение, которое ты достиг в обществе, а внутренняя чистота определяет твою дальнейшую судьбу. Христианское мировоззрение предполагает равенство после смерти, а значит и погребальный обряд для всех тоже должен быть единым. Но, с другой стороны, правящая верхушка всегда стремится к элитарности, даже после смерти, желая сохранить свое.

Ин. 11.25−26.

2 Православный обряд погребения. — Воронеж, 1998. — С. 3. превосходство и в жизни, и на погосте (устроить пышные похороны, богатую могилу и т. д.). Нравственный стандарт для всех един, но социальное, политическое, экономическое и даже культурное неравенство накладывает свой отпечаток. Это противоречие стандартов христианства и амбиций элиты и делает погребальную практику лакмусовой бумагой статусных изменений. Элитарность и унифицированность создают маятник весов, который, на наш взгляд, способен отразить все колебания в общественном восприятии власти.

Т.о., мы выделяем объектом исследования статус древнерусских князей, через предмет изучения — погребальную практику.

Особенность статуса правителя, как объекта исследования — его двойственная природа. Человек, наделенный властными полномочиями, -прежде всего, личность, обладающая особым темпераментом, характером, манерой поведения, нравственными установками. И общество не может не оценивать его в рамках действующих моральных ценностей. Но, с другой стороны, занимая определенный пост, должность, наследуя титул, он становится носителем привилегий, завоеванных в процессе развития государства, и ставящих его выше рядовых членов общества. В сочетании «личности» и «титула» (должности) и заключается своеобразие статуса правителя.

Можно заметить так же, что уважение к личности властителя (руководителя) подразделяется на 1) личный авторитет и 2) авторитет предков (предшественников): «он достойный человек» или «он достойный человек потому, что принадлежит к прославленному роду (уважаемому политическому движению)», говоря языком циников, пользуется дивидендами с капитала великих предков. Привилегии титула, в свою очередь, делятся на юридические — привилегии, закрепленные законодательными актами, и социальные — привилегии в быту, не оговоренные законом, но обусловленные традициями. Соответственно, статус правителя можно изобразить в виде схемы:

СТАТУС.

ПРАВИТЕЛЯ.

Уважение личности Привилегии по титулу (должности).

Личный Авторитет Привилегии в Привилегии по авторитет предков быту закону социальные) (юридические).

В различных обществах и в различные исторические периоды будет доминировать определенный набор статусных категорий. Знать какие механизмы поддерживают влияние власти в обществе — значит получить ключ к разгадке динамики развития конкретного государства.

Что же касается предмета исследования, то под погребальной практикой мы подразумеваем термин В. И. Мельника некросфера — «в широкой трактовке охватывает все формы обращения с умершим"1. Погребальная практика включает элементы: 1) предсмертные часы (совершаемая над умирающим система обрядов, описание предсмертных часов в источниках), 2) выбор места погребения, 3) погребальный обряд, 4) обращение потомков к могиле, посмертное почитание образа покойного и его останков.

Расширение предмета исследования от каноничного, и потому малоинформативного, погребального обряда до границ погребальной практики позволяет привлечь более широкий круг источников, проследить эволюцию изучаемого объекта.

Цель работы — рассмотреть развитие категорий статуса древнерусских князей (личный авторитет, авторитет предков, привилегии юридические, привилегии социальные) через диагностику изменений элементов княжеской погребальной практики их сравнение с погребальной практикой иных сословий древнерусского общества, и этим подтвердить гипотезу об.

1 Ольховский B.C. Погребальная обрядность (содержание и структура) // Росс. Археология. — 1993. — № 1. -С. 79. (Мельник В. И. Погребальная практика и погребальный обряд // Краткие сообщения Института Археологии. -1990. -Вып.201.) актуальности для древнерусской общественной жизни взаимосвязи статуса и некросферы.

Хронологические рамки нашего исследования — IX — XV века — от начала русской государственности до формирования централизованного государства Московского. (Для XVI в. мы не можем говорить о князьях, как об элитарном правящем слое общества, налицо их ассимиляция с боярской аристократией и подчинение государю.).

Целесообразно разделить выделенный временной отрезок на отдельные периоды, их сравнение между собой станет основой исследования:

1. 862 — 988 гг. — от летописной даты призвания Рюрика до крещения князя Владимира — языческая Русь, время складывания Древнерусского государства (в основу гипотезы нами положено христианское отношение к смерти, но мы не можем умолчать о языческом периоде княжеской погребальной практики, т.к. его отсутствие не позволит дать целостную и объективную характеристику эпохи);

2. 989 — 1132 гг. — от крещения Владимира до смерти последнего правителя единой Руси Мстислава Владимировича — расцвет государства Киевская Русь;

3. 1133 — 1236 гг. — от смерти Мстислава до монгольского нашествияобособление и укрепление отдельных княжеств, раздробленность;

4. 1237 — 1305 гг. — от монголо-татарского нашествия до последнего года изложения в Лаврентьевской летописи — наиболее тяжелые годы разорения и зависимости;

5. 1306 — 1492 гг. — от последнего года изложения Лаврентьевской летописи до последней записи Московского летописного сводавремя становления Московского государства.

Основной критерий выделения периодов — политический процесс, но в определении границ последних двух периодов используются хронологические рамки источников, т. к. процессы восстановления после нашествия и объединения вокруг Москвы носили длительный характер, и выделить конкретные даты политической истории довольно сложно (ориентация на летописные источники поможет избежать субъективности в оценках).

Задачи исследования:

1. Проследить, какие изменения происходили с элементами древнерусской княжеской погребальной практики в выделенные исторические периоды.

2. Соотнести результаты анализа княжеской погребальной практики и статусные категории.

3. Рассмотреть княжеский летописный некролог, как источник исследования эволюции статусных категорий через статистический анализ его основных содержательных элементов;

4. Выделить особенности погребальной практики иных социальных групп древнерусского общества.

5. Сравнить результаты исследования княжеского статуса через элементы погребальной практики, через статистический анализ основных содержательных элементов княжеского летописного некролога и особенности погребальной практики иных сословий древнерусского общества, и на основе полученных данных сделать вывод об эволюции статуса древнерусских князей.

Рассмотрим планируемый, ход исследования и его методологическую основу.

I. Поэтапно отслеживаем изменения в элементах княжеской погребальной практики.

А. Описание предсмертных часов: какие задачи преследовались в древнерусских повествовательных сюжетах при описании предсмертных часов, содержание предсмертных речей, особенность описания в источниках предсмертных мук умирающего, развитие практики составления завещания, развитие обряда предсмертного пострига, ценность княжеской жизни в различные исторические периоды.

Б. Выбор места погребения: какие мотивы доминировали при выборе города в качестве места погребенияпричины выбора конкретной храмовой усыпальницыособенности внутрихрамового размещения княжеских гробниц.

В. Княжеский погребальный обряд: описание одежды умершего в различные исторические периоды, виды гробов и гробниц, выбор транспорта для доставки тела к месту погребения, описание торжественного шествия, обрядов погребальной церемонии, траурная одежда, зафиксированные источниками знамения и чудеса, сопровождавшие княжеское погребение и их интерпретация.

Г. Посмертное почитание: послепохоронные обряды, поддержание сохранности и посещение могил, причины перезахоронений, использование князьями образов предков в общественно-политической жизни, княжеская посмертная похвала как особое литературное явление, оформление княжеского чина святости, как наивысшей формы посмертного почитания.

Данный этап исследования основывается на поэтапном применении научных методов: очерчивание круга источников, выделение фактов, соответствующих тематике исследованиякритический анализ и сопоставление информации источников, с учетом факторов, влияющих на достоверность (субъективизм в оценкахвремя создания и первоисточники противоречащих друг другу сообщенийцели создания и функциональное назначение произведений, рассматриваемых в качестве источников) — установление причинно-следственных связей, обобщение и синтез полученной информации, формулировка выводов по логически завершенным фрагментам исследования.

II. Соотнесем результаты анализа княжеской погребальной практики и статусные категории, ссумировав полученную информацию, сделаем выводы о развитии статусных категорий в конкретные исторические периоды. Отчасти такой метод «сортировки фактов» имеет налет субъективизма в интерпретации. Чтобы избежать погрешности и подтвердить (или опровергнуть) полученные результаты, нам нужен альтернативный метод исследования, основанный на точных данных статистики.

III. Рассмотрим княжеский летописный некролог, как источник исследования эволюции статусных категорий через статистический анализ его основных содержательных элементов.

Для этого необходимо дать характеристику летописному княжескому некрологу: причины создания, классификация, региональная специфика, антинекрологи, отличие от летописных некрологов правителей иностранных держав. После проведенной предварительной работы, используем метод статистического анализа, фундаментом которого выступит закон психологической логики — чем более значим факт, тем чаще он упоминается (летописец говорит о том, что имеет значение для него и его современников).

Выберем некрологи наиболее развернутые, и определим, из каких содержательных элементов они состоят: сгруппируем некрологическую информацию по тематическим частям. Например, в некрологе есть указание на место погребения, есть восхваление достоинств князя, есть упоминание о прославленных родственниках, его заслуги перед обществом и т. д. Выделенные содержательные части и станут основой статистического подсчета. Составляем таблицу, первой колонкой которой будет период, второй — князь, получивший летописный некролог, а далее по колонкам перечисляются тематические части самых подробных некрологов, последняя колонка источник — откуда взята некрологическая запись. Используем летописи, созданные в пределах изучаемого временного пространства. В хронологическом порядке (по дате кончины) перечисляем всех князей, получивших хотя бы скупое упоминание о смерти. А далее вписываем цитаты из некролога в нужные тематические колонки. Там, где информация отсутствует, ставим прочерк. В финальной стадии подсчитываем по периодам количество упоминаний в каждой из тематических колонок.

Затем используем рейтинговый метод — по количеству упоминаний, выделяем колонки-«лидеры» и колонки-«аутсайдеры». Темы, которым в некрологах уделили большее внимание, и будут наиболее значимы. Сравним их содержание со статусными категориями (допустим, в некрологе есть обязательное упоминание об отце и деде покойного, соответственно для общества важна статусная категория — авторитет предкова если некрологи полны описаний внешней красоты, добродетели, то значим личный авторитет и т. д.).

VI. Используя методы, применяемые для реализации первой задачи, выделим особенности погребальной практики иных социальных групп древнерусского общества: духовенства, боярской аристократии и простого народа.

Выводы сделанные на основе исследования погребальной практики иных социальных групп лучше помогут уловить особенности княжеской погребальной практики.

V. Сравним результаты, полученные в ходе изучения совокупности источников по княжеской погребальной практики и статистического анализа элементов княжеского некролога, а так же анализа погребальной практики иных социальных групп: существуют ли схожие тенденции, велики ли расхождения, и если да, то в чем кроется их причина.

В результате на материалах некросферы мы должны получить развернутую картину основ княжеского статуса в отдельные исторические периоды и их эволюцию в ходе развития государства и общества. Если выдвинутая нами гипотеза верна и арсенал методов, ход рассуждений и умозаключений не содержат логических ошибок, то поставленная цель будет реализована.

Летописные тексты в качестве источника для данного исследования условно можно разделить на две группы.

Первую группу составляют летописные своды, составленные до нач. XVI в. Мы используем их на всем протяжении исследования, но особенно значимы они для реализации третьей из поставленных задач: рассмотреть княжеский летописный некролог, как источник исследования эволюции статусных категорий через статистический анализ его основных содержательных элементов. Т. е. все записи о русских князьях некрологического характера, помещенные в этих летописях, будут внесены в сводную таблицу княжеских некрологов в полном объеме.

К ним относятся: Повесть временных лет, Лаврентъевская летопись, Ипатьевская летопись, первая Новгородская летопись старшего и младшего изводов, Радзивиловская летопись, Московский летописный свод кон. XV в.

Повесть временных лет — общерусский летописный свод, составленный в Киеве во втором десятилетии XII века, и положенный в основу большинства дошедших до настоящего времени летописных сводов. Как отдельный самостоятельный памятник Повесть временных лет не сохранилась. Ее старшими и основными списками являются Лаврентьевская летопись, где отразилась вторая редакция Повести, и Ипатьевская летопись, где отразилась третья редакция.

Лаврентьевская летопись — великокняжеский свод князя Михаила Ярославича (Тверского), составленный в нач. XIV в., монах Лаврентий в 1377 г. скопировал «ветшаную» рукопись для суздальско-нижегородского великого князя Дмитрия Константиновича. Это наиболее древняя из дошедших до нас летописей, она доводит изложение до 1305 г. Нами используется так же продолжение Суздальской летописи по Академическому списку, где изложение доведено до 1419 г.

Ипатьевская летопись, получила свое название по принадлежности старшего епископа костромскому Ипатьевскому монастырю, но по содержанию представляет южнорусский Летописный свод конца XIII века.

Этот свод является компиляцией двух памятников: киевского свода 1198 г. и продолжающего его галицко-волынского (непогодного) повествования, доходящего до кон. XIII века. Составлена Ипатьевская летопись не ранее первых десятилетий XIV века.

Первая Новгородская летопись старшего и младшего изводовдревнейшая летопись Новгородской республики. В Синодальном списке старшего извода выделяются две части: древнейшая часть, доводящая изложение до 1234 г., может быть дотирована второй половиной XIII в., вторая часть охватывает содержание 1234 — 1330 гг. и скопирована ок.1330г. Младший извод представлен несколькими рукописями: Комиссионный список (сер. XV в.), Академический список (сер. 40-х гг. XV в.), Толстовский список (20-е гг. XVIII в.). Основное ядро памятника сложилось в пер. четверти XV в. Как установил академик А. А. Шахматов, в младшем изводе отразился так называемый Начальный киевский свод конца XI в. (В Синодальном списке старшего извода первые 16 тетрадей утрачены, но в современных исследованиях признается, что и в данной части списка был представлен тот же самый Начальный свод)1.

Радзивиловская летопись (Кенигсбергская) — древнерусский свод, близкий по содержанию Лаврентьевской и некоторым другим летописям, доведена до 1206 г. Сохранилась в списке кон. XV в. Включает 617 красочных миниатюр. Принадлежала литовскому князю Б. Радзивиллу, позже — библиотеке г. Кенигсберг, в середине XVIII в. поступила в Петербургскую Академию наук.

Московский летописный свод конца XV века (Уваровский список), известный в литературе под названием Московский свод 1479 или 1480 г. Этот свод начинается Повестью временных лет и обрывается на известиях 1492 г.

1 Предисловие к изданию Первой Новгородской летописи 2000 г. // http: //litopvs. org.ua.

Почему именно эти летописные своды стали основным источником? Во-первых, они создавались в очерченный исследованием временной отрезок. Во-вторых, они отвечают требованиям последовательности и разнообразия: Повесть временных лет — наиболее ранний из известных нам летописных источниковЛаврентьевская, Ипатьевская летописи и Первая Новгородская летопись старшего извода написаны с небольшим временным разрывом, но хранят в себе региональные особенности, дающие почву для сравненияПервая Новгородская летопись младшего извода и Московский летописный свод — тексты XV в., но принадлежащие к разным летописным школам, так же дают возможность для сравнительного анализа. В-третьих, по тому, как бережно сохранен стиль Повести временных лет в составе Лаврентьевской и Ипатьевской летописей, мы можем говорить о том, что авторы старались донести и содержание, и форму изложения первоисточников. А соответственно, источники рубежа XIII — XIV веков, описывающие события XI — ХП века, способны реконструировать и мировоззрение этого периода.

Вторая группа — летописные своды XVI вв.: Никоновская летопись, «Степенная книга царского родословия», Лицевой летописный свод.

Никоновская летопись — общерусский свод XVI в. Компиляция многих источников по истории России. Создана около 1539 — 42 гг, Один из списков Никоновской летописи (сер. XVII в.) принадлежал патриарху Никону.

Степенная книга" - памятник русской исторической литературы. Составлена в 1560 — 1563 гг. духовником царя Ивана IV Андреем (позднеемитрополит Афанасий). Это систематическое изложение русской истории от Владимира I Святославича до Ивана IV включительно по материалам летописей, хронографов, родословных книг и др. Разделена на 17 граней (родословных степеней). Лицевой летописный свод, украшенный 16 тыс. миниатюр, содержит 10 томов, около 9 тыс. листов. Составлен в 60-х гг. XVI в. Охватывал период «от сотворения мира» до 1567 г.

Использовать факты, приведенные в данных летописях следует крайне осторожно, в силу специфики летописного жанра XVI века: княжеские некрологи имеют многочисленные вставки, обусловленные идеологическими задачами своего времени и не позволяют их использовать для статистического анализа по выделенным периодам. В отличие от вышеперечисленных летописей они не способны реконструировать мировоззрение ушедших поколений в полном объеме. Однако эти источники дают богатую почву для сравнительного анализа с более ранними произведениями, и лучше помогают понять динамику развития погребальной практики1.

Обширную группу источников составляет житийная литература о князьях (сказания, повести). Главный акцент, при использовании данного вида памятников, ставится не на фактическом материале — реконструкции исторической действительности, а на межличностных и межсословных отношениях, философских трактовках, воспитательно-созидательном компоненте текстовжития создавали идеальный образ — набор качеств и характеристик, воспринимаемых общественностью, как неотъемлемая принадлежность хорошего князя.

Первыми образцами русской житийной литературы являются памятники Борисо — Глебского цикла. Помимо летописного рассказа об убиении страстотерпцев, до нас дошло «Сказание и страдание и похвала святым мученикам Борису и Глебу» (время создания — сер. 1050 гг.) неизвестного автора, а так же «Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпцю Бориса и Глеба» (кон. XI в.), авторство приписывается Нестору Летописцу.

1 Анализ летописных источников проведен на основе трудов А. А. Шахматова (Шахматов А. А. Разыскания о русских летописях. — М.: Кучково поле, 2001.).

В XII веке были созданы: летописный рассказ об убиении киевлянами Игоря Ольговича, вошедший в состав Ипатьевской летописи, и принадлежащий перу (по данным В.Н. Татищева) боярину Петру Бориславичу (время создания XII в.) и «Повесть об убиении Андрея Боголюбского», так же дошедшая в составе Ипатьевской летописи (автор неизвестен, по мнению ряда исследователей, в частности Д. С. Лихачева, это был очевидец событий).

В кон. XIII в. были составлены: «Повесть о житии и о храбрости благоверного и великого князя Александра Невского» (время создания 1270-е гг.) и «Повесть об убиении Михаила Черниговского и его боярина Федора» (дошла в составе Первой Новгородской летописи).

К XIV веку относятся «Сказание о благоверном князе Довмонте и о храбрости его», а так же ранняя редакция «Жития Федора Ростиславича Черного».

Во второй четверти XV в. было составлено «Слово о житии и преставлении князя Дмитрия Ивановича, царя русского».

В ходе исследования нам необходимо будет обращаться и к памятникам более поздних эпох, чтобы проследить преемственность ряда явлений: «Повесть о Петре и Февронье Муромских» (1550 — 52 гг., автор Ермолай — Еразм) и «Повесть о смерти воеводы М.В.Скопина-Шуйского» (ок. 1612 г.).

Следует обратить внимание на то, что многие житийные памятники были составлены задолго до официальной канонизации князей, и несут на себе отпечаток народного почитания. И в этом их потенциал для определения княжеского статуса.

Помимо княжеских житийных произведений используются так же жития святых подвижников церкви: «Житие Феодосия Печерского» (XII в.), «Киево-Печерский патерик» (XIII век), «Житие Сергия Радонежского» (1417 — 18 гг., автор — Епифаний Премудрый), «Житие Пафнутия Боровского» (кон. XV в., автор — Иннокентий). Эти памятники содержат материал по реконструкции погребальной практики духовенства, что позволит провести параллели с княжеской погребальной практикой.

Близки к житиям эпические произведения, насыщенные авторскими трактовками и философскими размышлениями. Это, прежде всего, «Слово о полку Игореве», написанное в конце XII в. Оно содержит ценные описания элементов погребальной практики, народный фольклор, связанный со смертью, а так же размышления автора о единстве русской земли и характеристики князей современников.

Слово о князьях" - литературный памятник второй половины XII в. Его основная тема — осуждение княжеских междоусобиц. «В научной литературе высказывалось предположение, что «Слово» было написано в 1175 г. по поводу конфликта между черниговским князем Святославом Всеволодовичем и его двоюродным братом князем новгород-северским Олегом Святославичем"1. «Слово» не только напоминает о братолюбии святых Бориса и Глеба, но и создает идеал князя — главы семьи на примере Давыда Святославича князя Черниговского.

Повесть о разорении Рязани Батыем", была написана в конце XIIIначале XIV века. Особенность данного источника — «эпические обобщения»: «в числе участников называются имена людей, к 1237 г. уже умерших, а среди погибших обозначены и те, кто на самом деле скончался позже"2. Повесть содержит один из самых поэтичных образцов посмертной похвалы, обращенную к погибшим рязанским князьям.

Слово о погибели Русской земли" дошло до нас как предисловие к «Сказанию о житии Александра Невского», и является, по мнению исследователей, отрывком не сохранившегося произведения (время создания — середина XIII в.). В отличие от «Повести о разорении Рязани Батыем» она не содержит «обобщений» не соответствующих исторической.

1 Слово о князья // Повести Древней Руси. — Л.: Лениздат, 1983. — С. 553.

2 Повесть о разорении Рязани Батыем // Изборник: Повести Древней Руси. — М.:Худож. лит., 1986, — С. 417. действительности, и представляет ценность не только как образец похвального слова, но и как источник конкретных фактов.

Важную основу для исследования составляют произведения философского характера. «Слово о законе и благодати митрополита Иллариона» (XI в.) завершается похвальным словом князю Владимиру Святославичу — наиболее древней, из дошедших до нас, посмертной похвалой. Образцом духовного завещания потомкам является «Поучение Владимира Мономаха» (конец XI в.), один из его мотивов — христианское отношение к смерти. Не связано с погребальной практикой, но добавляет характеристику княжеского статуса в XII веке «Моление Даниила Заточника».

Не многочисленны памятники юридического характера, затрагивающие княжескую погребальную практику. Это образцы завещаний. К ним мы можем отнести: содержащийся в «Повести временных лет», наказ Ярослава Мудрого сыновьям, «Рукописание князя Владимира Васильковича» из Галицко-Волынской летописи (кон. XIII в.), «Духовная грамота Ивана Даниловича Калиты» (XIV в.), «Духовная грамота Дмитрия Ивановича Донского» (XIV в.) — ее содержание отражено в «Слове о житии и преставлении князя Дмитрия Ивановича, царя русского». Содержит ссылки на завещание и «Поучение о благоустройстве семейной жизни» (ок. XVXVI в.).

Иностранные источники: записи арабского путешественника Ибн-Фадлана о погребении знатного руса, относящиеся к первой половине X века — один из источников по реконструкции языческого погребального обряда- «Деяния первосвященников Гамбургской церкви» Адама Бременского (1170-е гг.), «История о древних норвежских королях» монаха Теодорика (11 771 180 гг.), «Обзор саг о норвежских конунгах» (ок. 1190 г.), Снорри Стурлусон «Отдельная сага об Олаве Святом» (между 1220—1230 гг.) -источники, добавляющие штрихи к вопросу о возможной канонизации Ярослава Мудрого.

Нельзя обойти стороной иллюстративный материал. Княжескую погребальную практику запечатлели миниатюры Радзивиловской летописи и Лицевого летописного свода. Однако, при привлечении миниатюр в качестве источников, нельзя не учитывать особенность их создания. Миниатюры Радзивиловской летописи, согласно экспертной оценке А. В. Арциховского и Б. А. Рыбакова, помимо деталей быта XV в. сохранили и образцы первоисточников XII в. (что подтверждают и археологические раскопки, в ходе которых найдены домонгольские артефакты, соответствующие изображениям Радзивиловских миниатюр). Особенность же Лицевого летописного свода — изображение древнего сюжета в интерьере XVI века. Поэтому к миниатюрам Лицевого летописного свода следует подходить осторожно, с учетом данной специфики.

Клейма житийных икон — «Митрополит Петр закладывает свою гробницу в Успенском соборе» (икона «Св. Петр митрополит с житием», иконописец Дионисий, нач. XVI века) и «Митрополит Алексий готовит себе гробницу в Чудовом монастыре» (икона «Митрополит Алексий в житии», иконописец Дионисий, нач. XVI века) — иллюстрация погребальной практики духовенства.

Проливают свет на особенности почитания святого князя Федора Черного клейма иконы «Федор, Давид и Константин в житии» (время создания — XVI век).

Ценность представляют соборные поминальные граффити XI — XV веков. В качестве источников были привлечены поминальные граффити Киевского Софийского собора (по материалам исследования С.А.

1 О.

Высоцкого, Б.А. Рыбакова), Новгородского Софийского собора (по материалам исследования А.А. Медынцевой), новгородской церкви Николы.

1 Высоцкий С. А. Киевские граффити XI — XVII вв. — Киев: Наукова Думка, 1985. Высоцкий С. А. Древнерусские надписи Софии Киевской XI — XIV вв. Выпуск I. — Киев: Наукова Думка, 1966.

2 Рыбаков Б. А. Запись о смерти Ярослава Мудрого // Советская археология. — 1959. — № 5.

3 Медынцева А. А. Древнерусские надписи Новгородского Софийского собора XI — XIV века. — М.: Наука, 1978. на Липне, полоцкой церкви Спаса Спасо-Евфросиньевского монастыря (по материалам Рождественской Т.В.1).

За два века археологических раскопок накопился достаточно обширный материал по древнерусским княжеским погребениям. В настоящей работе используются материалы исследований Софийского Киевского собора (исследования М. К. Каргера, В. Богусевича и В. Волкова, С.А. Высоцкого), на месте Десятинной церкви (по материалам раскопок М.К. Каргера), церкви Спаса на Берестове (работа Красицкого Д. Ф. и Федоренко П.К.), Новгородского Софийского собора, Георгиевского собора Юрьева монастыря (изучение некрополей В.Л. Яниным), Галичского Успенского собора (раскопки Я. Пастернака), Владимирского Успенского собора, Успенского собора Княгина монастыря во Владимире (по материалам, опубликованным Владимиро-Суздальским музеем заповедником), Успенского и Архангельского соборов Московского кремля (исследования Сизова Е. С., Т. Д. Пановой, И.Л. Бусевой-Давыдовой). Были использованы планы захоронений внутри Новгородской Софии и Георгиевского собора Юрьева монастыря, составленные В. Л. Яниным, а так же аксонометрические планы Успенского и Архангельского соборов Московского кремля, составленные В. Соколовым и М. Кацнером.

Ценность представляют и антропологические исследования: по изучению костных останков Ярослава Мудрого (Рохлиным Д.Г., Гинзбургом В.В.), мощей Новгородского Софийского собора (Гинзбургом В.В.), публикации М. Герасимова по изучению останков Архангельского собора Московского Кремля, работы С. Горбенко по идентификации останков из Галичского Успенского собора.

Труды археологов и антропологов дают возможность для реконструкции атрибутов погребального обряда, помогают восполнить пробелы письменных источников. Но в силу специфики поставленных нами.

1 Рождественская T.B. Древнерусские надписи на стенах храмов: Новые источники XI — XV вв. — СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 1992. цели и задач, ориентированных на воспроизведение, прежде всего, мировоззрения древнерусского общества, археологические источники являются вспомогательными, не выступая фундаментом исследования.

Изучение княжеской погребальной практики велось на стыке трех научных направлений. Во-первых, это некрополеведение, главным объектом изучения которого являются конкретные погребения: эпитафика, внешний вид гробниц, облачение покойного, антропологическое изучение останков. Во-вторых, танатологии, рассматривающей погребальную практику как особое социо-культурного явления, исследование погребальной обрядности, а так же отношения общества к смерти, болезни, убийству. В-третьих, агиология, изучающая феномен святости: причины канонизации, время установления почитания, особенности культа, соотнесение реального исторического героя и образа житийной литературыпоскольку, канонизация — наивысшая форма посмертного почитания. Каждое из перечисленных исследовательских направлений разрабатывалось не одним поколением ученых, и на сегодняшний день мы имеем богатый опыт научных изысканий.

Княжеская погребальная практика как объект изучения привлекала внимание еще в XV — XVII вв. Идеологические потребности молодого государства заставляли обращаться к славе предков. Важнейшая задачапоказать преемственность власти великих государей московских от древнерусских правителей. Одним из связующих звеньев прошлого с настоящим выступила погребальная практика. И хотя исследования в этой области не носили научного характера, они стали фундаментом для научных изысканий последующих поколений. Поэтому обращение русскими книжниками XV — XVII вв. к нашей теме может считаться древнейшим «мифологическим» этапом ее изучения.

Для доказательства идеи династической преемственности работа развернулась в нескольких направлениях: восстановление родословной правящей династииоблагораживание родовых гробницразвитие культа святых князей-предков, как небесных покровителей царствующих государей.

В XV — XVI вв. был создан ряд литературных произведений, дающих обзор всей династии Рюриковичей и обосновывающих древнее происхождение князей московских. В конце XV в., предположительно Пахомием Логофетом, было составлено «Сказание о князьях Владимирских», начинающее родословную московских великих князей от «Августа-кесаря», прямым потомком которого выведен Рюрик. В XVI в. была создана Никоновская летопись, крупнейшая по объему сведений и хронологическому диапазонулетопись содержит многочисленные вставки генеалогического характера, призванные подчеркнуть происхождение князей XIV — XV вв. от Владимира Святого («Преставися князь велики Иванъ Даниловичь Калита, внукъ Александрову правнукъ Ярославль, праправнукъ Всеволожъ, преправнукъ Юрья Долгорукого, пращуръ Владимира Маномаха, прапращуръ Ярославль, препращуръ великого Владимира"1). «Книга Степенная царского родословия» (1563 г.) располагала свой материал по степеням великокняжеских колен. Авторы, митрополит Макарий и царский духовник Афанасий, «задавались целью представить историю русских государей как благочестивых людей, действовавших со времени принятия Русью христианства в единении с выдающимися представителями русской церкви"2. «Лицевой летописный свод» (1570-е гг.) содержал миниатюры, отображающие княжескую погребальную практику: обстоятельства смерти, перевозку тела, погребальный обряд, моления у гробов предков, перезахоронения.

Идея преемственности отразилась и в отношении к княжеским погребениям.

Еще в 1439 г. новгородский архиепископ Евфимий II благоустроил две древние гробницы Софийского собора, объявив их могилами строителя.

1 Летописный сборник, именуемый патриаршей или Никоновской летописью // ПСРЛ. Т. 10. — М.: Языки русской культуры, 2000. -С. 211.

2 Древнерусская культура: литература и искусство // Электронная Библиотека ДМ. Т. 26. — М.: ДиректМедиа Паблишнг, 2004. — С. 1570.

Софии — князя Владимира Ярославича и его матери. Выбрав князя, который никогда не занимал киевского престола, Евфимий обосновывал древний суверенитет Новгорода. Однако, в 1476 г. московский государь Иван III, будучи в Новгородской Софии, «знаменася. у гробов прародителей своих"1, подчеркнув единство династии.

Заложенный при Иване III, Архангельский собор стал главным столпом «родовой идеи». Внутреннее убранство и церковные обряды соответствовали духу семейной усыпальницы. Вседневные покровы гробниц из красного и черного бархата, в праздничные дни сменялись расшитыми драгоценными камнями и жемчужными надписями. На гробы ставились иконы в дорогих окладах. В храме ежедневно проводились поминальные службы, «а с 1599 г. «при гробах» жили архиепископы, служившие постоянные панихиды"3.

Идея небесного покровительства предков отображена в монументальной росписи Архангельского собора. «На столбах среди христианских мучеников изображены многие русские князья, почитаемые как святые: Владимир, Борис и Глеб, правивший во Пскове Всеволод, новгородский князь Георгий (Мстислав), чета Муромских чудотворцевПетр и Феврония. На южной грани юго-западного столба представлен предок московских государей Александр Невский. Составители программы росписи явно стремились объединить всех «сродников» властителей Москвы в молитве за своих потомков"4.

При Иване Грозном из далекого Чернигова были привезены и установлены в соборе мощи Михаила Черниговского и его боярина Федора.

Не забыты были и предки, лежащие во Владимирском Успенском соборе. По пути на Казань Иван IV посетил древний собор, и повелел отслужить заупокойную службу по покоящимся в храме князьям.

1 Московский летописный свод конца XV века Н ПСРЛ. Т. 25. — M.-JL: АН СССР, 1949. — С. 303.

2 Бусева-Давыдова И. Л. Храмы Московского Кремля: святыни и древности. — М.: «Наука», 1997. — С. 134.

3 Бусева-Давыдова И. Л. Храмы Московского Кремля: святыни и древности. — М.: «Наука», 1997. — С. 114.

4 Бусева-Давыдова И. Л. Храмы Московского Кремля: святыни и древности. — М.: «Наука», 1997. — С. 135.

Важной вехой в оформлении культа национальных святых стали канонизационные соборы митрополита Макария 1547 и 1549 гг. Они явились результатом кропотливой предварительной работы. Иван IV и Макарий «обратились к епископам «обыскивать» по стране «о великих чудотворцах», составлявших, по словам самого государя, главное богатство православной державы. Святители, как сообщают документы Стоглава, исполнили это поручение «с радостью духовной и с вожделением сердечным». На основе предпринятых по стране разысканий и были совершены канонизационные акты"1. В круг святых князей, чтимых общецерковно, были включены Александр Невский, Всеволод-Гавриил и Михаил Тверской.

Начиная с кон. XV в., постепенно, начинает оформляться культ основателя московской династии Даниила Александровича. Находившаяся в это время на территории Данилова монастыря, гробница князя пребывала в забвении. «Степенная книга» повествует о ряде чудес у оставленной в пренебрежении могилы: явление Даниила придворному юноше, наказание болезнью боярина Ивана Шуйского за неуважительное отношение к надгробию («хотел с надгробного камня Данилова сесть на лошадь»), исцеление умирающего купеческого сына. Иван Грозный возродил древний монастырь. А при Алексее Михайловиче в 1652 г. были обретены нетленные мощи Даниила. Князь был прославлен церковью святым, а его мощи торжественно перенесли в церковь в честь Святых отец Седми Вселенских соборов.

Параллельно государственной целенаправленной политике наблюдался и стихийный народный интерес к давно почившим князьям. Выражался он в распространении многочисленных приданий о жизни и обстоятельствах кончины князей-угодников, а так же, участии населения в «обретении мощей» — «народных идентификациях» неизвестных останков.

1 Самойлова Т. Е. К истории почитания Петра и Февроньи Муромских // http://www.museum.murom.ru/wwwmus/historv/Uvarv/Samoilova.htm.

2 Карамзин Н. М, История Государства Российского. Примечания. — М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2003. — С. 840.

Народные сказания активно привлекались составителями «Степенной книги». Исследователи творчества Ермолая Еразма, указывали, что в основу его знаменитой «Повести» о Петре и Февронье Муромских были положены народные придания с элементами ««странствующих» сказочных мотивов «змееборчества» и «мудрой девы""1.

Сказание об убиении Даниила Суздальского и о начале Москвы" -образец народного чтения XVII в. «Излагаемая в ней история основана на фольклорных мотивах и устных преданиях и имеет мало общего с действительными событиями XIII в.». Так, согласно «Сказанию», Даниил Александрович гибнет, подобно Андрею Боголюбскому, в результате коварного заговора. Тогда, как, согласно ранним источникам, он умер своей смертью. Образ мученика оказался ближе народному сознанию.

Народные идентификации" в XV — XVII вв. были первым шагом к установлению церковного почитания. Их основа — «чудесное явление покойного» над безымянными останками одному из верующих. Во втор. пол. XV века были обретены мощи Федора Черного Смоленского и Ярославского и его сыновей Давида и Константина, Романа Угличскогов нач. XVI в. -князей Василия и Константина Ярославскиха в 1649 г. в Твери некому «болящему» пономарю Георгию явилась во сне жена Михаила Тверского Анна Кашинская и, исцелив его, сказала, чтобы гроб ее горожане держали «честне» (достойно). За этим явлением последовало обретение мощей и установление церковного почитания.

Инициатива населения по канонизации ушедших правителей не оставалась без внимания Церкви. Однако церковные иерархи с большой настороженностью относились к подобным «чудесным явлениям». Показательными являются ярославские события XVII века, описанные Г. Федотовым: «Из. Ярославля дошло до нас интересное следственное дело. В 1692 г. посадские люди Ярославля подали челобитную митрополиту.

1 Самойлова Т. Е. К истории почитания Петра и Февроньи Муромских // http://www.rnuseum.murom.ru/wwwmus/historv/Uvarv/Samoiiova.htm.

2 Дмитриев Л. А. Понырко Н.В. Комментарии // Изборник: Повести Древней Руси. Примечания. — М.: Худ. лит., 1986. — С. 435.

Ростовскому с просьбой рассмотреть «сказки» о чудесах новоявленных святых: князя Михаила, сына св. Феодора, супруги Феодора Анастасии и тещи Ксении. Они явились в нынешнем году посадскому человеку Дмитрию Струннику и требовали для себя почитания. После того начались чудеса у их гробниц. К челобитной приложены многочисленные «сказки» о чудесах и показания Дмитрия о явлении. Митрополит прислал своего следователя, который нашел у гробниц зажженные лампадки и огромное стечение народа. Князьям служили уже молебны и даже строили около их часовни каменную церковь. Но следователь из жития св. Феодора усмотрел, что супруги его назывались Марией и Анной (не Анастасией) и что вдобавок сын его Михаил с тещей Ксенией проявляли по отношению к святому враждебные действия: «В Ярославль его не пустили». Поэтому он признал чудеса «ложными», а канонизация новых святых остановилась"1. Для нас этот эпизод ярославской истории интересен не только фактом несостоявшегося прославления, но и тем, что церковный следователь показал пример анализа источника.

Интерес к древнерусским княжеским погребениям прослеживался и за пределами русского государства. В 1636 г. митрополит Киевский Петр Могила, при исследовании развалин Десятинной церкви, «обрел» главу св. Владимира и положил в Великой Лаврской церкви. По свидетельству М. К. Каргера, это были вообще первые раскопки на территории Киева. «. ошибочно было бы думать, что Могила хотел разобрать горы щебня, кирпича и камня только для того, чтобы на месте развалин соорудить новую церковь. Раскопки и реставрационные работы Петра Могилы имели несомненно связь с церковно — политической борьбой, развернувшейся на Украине в XVII в. между православной и униатской церквами, каждая из которых имела свою ясно выраженную политическую ориентацию. Являясь ставленником шляхетской Польши в Киевской митрополии, Петр Могила вместе с тем отстаивал интересы украинской шляхты, недовольной.

1 Федотов Г. П. Святые Древней Руси. — М.: Моск. рабочий., 1990. — С. 107.

Брестской церковной унией 1596 г.. Все эти работы и, в частности, «раскопки» Десятинной церкви имели целью подчеркнуть исконность древностей киевского православия и его восточновизантийское происхождение"1.

Завершающим эпизодом «легендарного периода», актом в его духе, мы можем считать торжественное перенесение из Владимира в Санкт-Петербург святых мощей Александра Невского в 1723 г.

Новый этап интереса к княжеской погребальной практике связан с развитием научных методов исследования. Важным принципом работы становится скептицизм: каждый факт нуждается в проверке и обосновании. С XVIII в. происходит становление источниковедческого анализа. Однако круг используемых источников значительно сузился, ряд памятников древнерусской литературы, используемых в XVII веке в качестве домашнего чтения и знакомых широкому кругу читателей, остались без внимания ученых. Главным объектом изучения становятся летописи.

Особенностью первых научных работ было детальное воспроизведение информации источника о погребальной практике. И В. Н. Татищев, и М. М. Щербатов, и Н. М. Карамзин не считали второстепенной информацией и тщательно вносили в свои труды вслед за летописцами сведения о местах захоронения русских князей, обстоятельствах похорон, известия о перезахоронениях и случаях почитания останковвстречаются так же и фрагменты из княжеских летописных некрологов-характеристик. Однако мы не можем говорить о «слепом» копировании древнерусских текстов. Соблюдение логики изложения, сравнение источников, анализ фактовважные звенья исследования. Особый вклад в изучение княжеской погребальной практики внес Н. М. Карамзин.

Карамзин обращал внимание на расхождения древнерусских источников, выбирая для читателя, исходя из критического анализа документов, более достоверную версию. Например, при описании места.

1 Каргер М. К. Древний Киев. Т. 1. — М.,-Л.: АН СССР, 1961. — С. 12. погребения Даниила Московского, ему пришлось выбирать между Троицкой летописью (где местом погребения князя дан Архангельский собор) и «Степенной книгой» (которая указывает на Данилов монастырь). Выбор Карамзина пал на Троицкую летопись, как более ранний источник (в примечаниях он делает предположение о возможном перезахоронении князя)1. Критически он подходил и к выводам, сделанным его предшественниками. Так ученый, рассматривая легендарную Аскольдову могилу, подверг сомнению версию В. Н. Татищева о христианстве Аскольда: «Татищев думал, что киевляне построили в новейшие времена церковь над могилою Аскольда в знак его Христианского благочестия: догадка сомнительна. Если б в древнем Киеве было предание о Христианской Вере л сего князя, то Нестор сохранил бы оное в своей летописи». Карамзину принадлежат изыскания не только в области источниковедения, но и лингвистики. В частности, он сделал попытку объяснить значение загадочного славянского обряда «тризна», опираясь на схожее по звучанию французское слова tournol (согласно словарю, это «поминовение усопших и пиршества при сем, народные игры и ристания»). Занимался Карамзин и исследованиями в рамках агиографии: он выделял жития св. Владимира, св. Бориса и Глеба, Феодосия, отделяя их от «созданных в новейшие времена», именуя последние биографиями4.

В трудах последующих поколений историков, в частности в «Истории России с древнейших времен» С. М. Соловьева или «Курсе лекций по русской истории» В. О. Ключевского, мы уже не встретим детального воспроизведения летописной информации о княжеской погребальной практике. Описания погребального обряда или указания на место захоронения упоминаются лишь тогда, когда эта информация помогает проиллюстрировать описываемое явление (например, Соловьев подробно сообщает об обстоятельствах похорон великого князя Владимира.

1 Карамзин Н. М. История Государства Российского. Примечания. — М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2003. — С. 840.

2 Карамзин Н. М. История Государства Российского. Примечания. — М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2003. — С. 830.

3 Карамзин Н. М. История Государства Российского. Примечания. — М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2003. — С. 829.

4 Карамзин Н. М. История Государства Российского. Примечания. — М.: «ОЛМА-ПРЕСС», 2003. — С. 827.

Святославича в 1015 г., чтобы показать всю напряженность политической борьбы в Киеве1).

В течении XIX в. ученые расширяли круг источников, отыскивая, систематизируя, вводя в научный оборот древние памятники. Появился ряд работ посвященных изучению истории церкви и русской агиографической традиции (немалую часть в этих исследованиях занимало рассмотрение феномена княжеского чина святости).

Видным исследователем русской святости и истории русской православной церкви был архиепископ Филарет (в миру Гумилевский Дмитрий Григорьевич). Он автор обобщающих трудов: «История Русской Церкви» (отдельные главы — 1847—1848 гг., полное издание — 1894 г.), «Русские святые, чтимые всей Церковью или местно: Опыт описания жизни их» (1861— 1864 гг.), «Жития святых, чтимых Православной Церковью, с сведениями о праздниках Господских и Богородичных и о явленных чудотворных иконах» (1885 г.).

Современником и соратником Филарета был Александр Васильевич Горский. Его лекции по истории русской церкви пользовались большой популярностью у современников. Ему принадлежит высказывание: «Русская церковная история составляет для меня главный предмет изучения по у обязанности и по любви». Большой вклад Горский внес и в отечественное источниковедение. Начиная с 1849 года Александр Васильевич совместно с Капитаном Ивановичем Невоструевым начал «Описание славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки», над которым они работали четырнадцать лет.

Заметным явлением русской богословской жизни стала знаменитая тринадцатитомная «История Русской Церкви» митрополита Макария (в миру Булгаков Михаил Петрович). Ее первый том вышел в 1846 г. Большое внимание Макарий уделил взаимоотношениям светской и духовной власти,.

1 Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. 2. Глава 8 // http://www.kulichki.com/inkwell/special/historv/soloviev/solovlec/htm.

2 Русские писатели-богословы. Историки Церкви. Исследователи и толкователи Священного Писания. — М.: Пашков дом, 2001. — С. 35. роли князей в христианизации русских земель, состоянию нравственности в древней Руси, в том числе и в среде представителей княжеского сословия. В примерах проявления княжеского благочестия он видел зеркало духовного здоровья общества. Макарием был очерчен круг святых князей, почитаемых до канонизационных соборов XVI в. Он указывал на древнее происхождение чинопоследований для празднований в честь русских святых князей Ольги, Владимира, Бориса и Глеба. Так, служба кн. Ольге, приписываемая писателю XV века Пахомию Логофету, по мнению Макария, имела в основании своем некоторые древние стихиры в честь равноапостольной, потому что отдельными песнями указывает на домонгольский период1.

Глубоким исследовательским подходом отличались труды Е. Е. Голубинского. Свой главный труд «История русской церкви» он посвятил А. В. Горскому и митрополиту Макарию (Булгакову). Не боясь критиковать своих предшественников, он отдавал им дань уважения. Первый том «Истории» был опубликован в 1880 г., (2-й том — 1 часть опубликована в 1900 г., 2 часть — в 1911 г.). Современники отмечали, что в I томе «Истории Русской Церкви» Голубинского впервые дана картина народно-религиозной жизни, освещен ход христианского просвещения русского народа, проведен критический анализ источников русской церковной истории. Он опровергал ряд летописных легенд, считая их недостоверныминапример, известие о крещении Аскольда и Дира, русского князя в Суроже, обстоятельства крещения св. Ольги и св. Владимира (указывая на несоответствие ряда rj фактов летописных приданий) и пр. Его тщательный анализ и критика источников даже заставили В. О. Ключевского упрекнуть автора в «излишней подозрительности, с которой он относится к источникам нашей истории"3.

Широкую известность получило исследование Е. Е. Голубинского «История канонизации святых в русской церкви"(Серг.Посад, 1894, 2-е изд.-М., 1903). Эта работа «не только раскрыла историю канонизации в русской и.

1 Макарий (Булгаков М.П.). История Русской церкви. Кн. 4. Отд. 2. — М.: Изд. Спасо-Преображенского монастыря, 1996.

2 Голубинский Е. Е. История Русской церкви. Т. 1. — Сергиев Посад, 1880.

3 Академик Евгений Евсигнеевич Голубинский — церковный историк и человек // http://www.golubinski.ru греческой церквях, но и стала пособием при дальнейшей деятельности по канонизации"1. В частности, он убедительно доказывал, что древнерусское понятие «мощи» не предполагало мумификации тела, а означало не распавшиеся кости, и что в Древней Руси «лежание мощьми» не было обязательным атрибутом святости.

Одним из оппонентов Голубинского на защите диссертации на степень доктора богословия был В. О. Ключевский. Его перу принадлежит обширный труд по русской агиографии «Древнерусские жития святых как исторический источник» (1871 г.). Он составил полный список, известных к моменту написания монографии, житийных произведений — 150 житий, или 250 редакций. После шестилетней работы по анализу, сопоставлению, восстановлению и публикации почти тысячи списков и редакций житий, Ключевский сделал вывод о малой ценности древнерусских житий святых как исторического источника. Житие, по его мнению, небогато историческим содержанием, им можно воспользоваться для реконструкции исторических реалий, но не без предварительного изучения его в полном объеме и критического анализа последнего2.

Иной подход к изучению житийного наследия предложил А. П. Кадлубовский в своей работе «Очерки по истории древнерусской литературы житий святых» (1902 г.). Шаблонность древнерусской житийной литературы обернулась не минусом, а плюсом для исследовательской деятельности Арсения Петровича. «Исходя как раз из изучения шаблонов, А. Кадлубовский мог в легчайших изменениях схем усмотреть различия о духовных направлений». Метод Кадлубовского по выделению из ряда, на первый взгляд, трафаретных литературных образцов не типичных отклонений будет использован в нашем исследовании для анализа княжеских летописных некрологов, как наиболее массовых источников княжеской погребальной практики.

1 Академик Евгений Евсигнеевич Голубинский — церковный историк и человек // http://www.golubinski.ru.

2 Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник // Ключевский В. О. Русская история: в 5 томах. Т. 4. -М.: Рипол-классик, 2001.

3 Федотов Г. П. Святые Древней Руси. — М.: Моск. рабочий., 1990. — С. 31.

Огромную работу проделал Н. И. Серебрянский, собрав воедино редакции житий святых князей в фундаментальном труде «Древнерусские княжеские жития» (1915 г.). Вслед за Ключевским, отмечая каноничность образцов житийной литературы, заимствованных из византийской агиографической традиции, он обратил внимание на своеобразие княжеского раздела древнерусской агиографии, ведь «древнерусские писатели при составлении житий святых князей не могли найти готовых образцов в византийской литературе, ибо там не было соответствующего нашим княжеским житиям специального агиографического отдела"1.

В нач. XX в. вышел ряд работ, затрагивающих историю канонизации первых святых князей Бориса и Глеба (их анализ был сделан А. Н. Ужанковым в его работе: «Святые страстотерпцы Борис и Глеб: к истории канонизации и написания житий"2). А. А. Шахматов в исследовании «Разыскания о древнейших русских летописных сводах» (СПб., 1908) «выстроил «литературную историю житий»». Его попытка реконструировать хронологический порядок появления житийных памятников вызвала дискуссию среди ученых. Вопросу датировки были посвящены лекционные курсы И. А. Шляпкина и М. Н. Сперанского, вышедшие в 1913 и 1914 гг. Затронул эту тему и С. А. Бугославский в статье «К вопросу о характере и объеме литературной деятельности преп. Нестора» (1914 г.), а так же М. Д. Приселков в работе «Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X — XIII в.» (1913 г.) и Д. И. Абрамович в публикации «Жития святых Бориса и Глеба и службы им» (1916 г.). Поднятые ими вопросы о времени канонизации Бориса и Глеба, и хронологии, посвященных страстотерпцам, житийных произведений, дали пищу для исследователей последующих десятилетий.

1 Кусков В. В. Идеальные правители Древней Руси // Древнерусские княжеские жития. — М. Кругь, 2001. -С. 8.

2 Ужанков А. Н. Святые страстотерпцы Борис и Глеб: к истории канонизации и написания житий // http://www.pravoslavie.ru/archiv/borisgleb.htm.

3 Ужанков А. Н. Святые страстотерпцы Борис и Глеб: к истории канонизации и написания житий // http://www.pravoslavie.ru/archiv/borisgleb.htm.

Изучение истории канонизации русских святых князей и развития агиографической традиции княжеского чина святости — наиболее разработанное в дореволюционной историографии из выделенных нами направлений исследования княжеской погребальной практики.

Во второй половине XIX — начале XX в. появляются работы по танатологии. В 1868 г. вышла в свет известная монография о похоронном обряде А. А. Котляревского «О погребальных обычаях языческих славян». В ней описан похоронный обряд, как проявление представлений славян о душе, загробном существовании. Он обратил внимание на пережитки язычества, выразившиеся не только в элементах народной погребальной практике, но и в фольклоре. Исследователи творчества Котляревского отмечали его тонкую этнографическую наблюдательность («В современном быту, когда умирающий долго томится, то, чтобы помочь душе его выйти из тела, считают нужным приподнять в потолке матицу (отсюда и народная примета — матица трещит, кто-нибудь умрет)"1). Котляревский внес свой вклад в изучение термина «тризна», трактуя его, как погребальная военная игра.

В 1872 г. появилась работа Барсова Е. В. «Причитания Северного края». По мнению исследователя, не однократно упоминаемые в древнерусских источниках, причитания и до наших дней сохранили дохристианские элементы: «При должном внимании к этим народным плачам нельзя не заметить, что в них отражаются следы верований разных доисторических эпох относительно духовного бытия, смерти и посмертного существования: в народном сознании сталкивались и пересекались разные миросозерцания, образовались целые религиозные наслоения, которые, в свою очередь, не совсем вытеснены учением христианским."2.

Представлениям народа о месте пребывания души по смерти посвящена работа Соболева А. Н. «Мифология славян. Загробный мир по.

1 Котляревский А. А. О погребальных обычаях языческих славян. Т. 2. — СПб.: К. А. Попов, 1891. — С. 127.

2 Барсов Е. В. Причитания Северного края. Т. 1. — СПб.: Изд. при содействии общества любителей словесности, 1997. С. 11. древнерусским представлениям", впервые изданная в Сергиевом Посаде в 1913 г. «В ней подробно рассматривается влияние отреченных книг на народные представления об аде, содержится изложение представления народа о мытарствах, которое, по словам автора, сформировалось под влиянием книжности. Автор ставит вопрос о причинах «жизненности язычества в христианстве», утверждая, что: «С принятием христианства сущность народных представлений мало изменилась. В них много осталось от язычества""1.

Не могу не упомянуть монографию М. Пачовського «Народный похоронный обряд на Руси» (Львов, 1903 г.). Современные украинские исследователи видят в нем одного из основоположников украинской этнографической школы. Однако его работа не переиздавалась, в отличие от вышеперечисленных авторов, и является библиографической редкостью.

Обобщенный вывод исследователей танатологического направления: в русской погребальной практике со времен христианизации Руси присутствуют языческие пережитки, приспособившиеся к христианскому погребальному канону.

Рубеж XIX — XX веков отмечен всплеском исследований в области некрополеведения (хотя сам термин в научном обращении стал использоваться только со второй пол. XX в.).

Территория Древнего Киева была заветным объектом исследования любителей археологии. Еще в 1779 г. А. П. Богданов, по результатам проведенных раскопок, опубликовал работу «Древние киевляне по их черепам и могилам». В 20 — 30-е гг. XIX в. раскопки велись под руководством киевского митрополита Евгения (в миру Евфимий Алексеевич Болховитинов). В результате были обнаружены фундамент Десятиной церкви и фундамент Золотых ворот, а так же ряд других ценных находок.

На территории церкви Спаса на Берестове (известной как усыпальница Юрия Долгорукого) первые попытки исследования предпринимались в 60 -е.

1 Фольклор и постфольклор: структура, типология, семиотика // http://www.ruthenia.ru/folklore/index.htm годы XIX в. Однако, они были «весьма приметивны с точки зрения научной техники».1 Полноценные археологические исследования церкви Спаса на Берестове были организованы П. П. Покрышкиным в 1909 — 1914 гг. В результате раскопок было обнаружено разграбленное погребение, относящееся к домонгольскому периоду. Покрышкин сделал предположение об обнаружении усыпальницы Мономаховичей.

Случайные находки в Десятинной церкви стали объектом изучения Н. М. Сементовского. В 1905 г. в сборнике «Известия археологической комиссии» он опубликовал результаты исследования: «О гробнице благоверной великой княгини Ольги», «Гробница св. Владимира [Шифирный саркофаг, обнаруженный в Десятинной церкви при устройстве отопления в 1904 г.]», в которых датировал захоронения X — XI вв.

В нач. 80-х гг. XIX века на Западной Украине на территории древнего Галича проводила раскопки экспедиция О. Левицкого, обнаружившая близ Успенского собора в каменной колокольне четыре гроба из гипсового камня, которые были идентифицированы как древнерусские княжеские захоронения XIII в.

Исследования древних гробниц проводились и на территории Владимира (М.А. Сперанский «Древние гробницы Георгиевской церкви» (Владимир, 1902 г.), А. И. Виноградов «История Владимирского Успенского собора» (Владимир, 1877 г., 1891 г., 1905 г.).

Большой вклад по обобщению археологических исследований на территории Московского Кремля внес Н. А. Скворцов. Его перу принадлежит монография «Археология и топография Москвы» (1913 г.). Он идентифицировал, обнаруженный при реставрационных работах в алтарной части Успенского собора, склеп как гробницу брата Ивана Калиты Юрия Даниловича Московского.

Дореволюционный период некрополеведения способствовал расширению круга известных княжеских погребений и обогащению.

1 Красицкий Д. Ф., Федоренко П. К. Усыпальница Юрия Долгорукого. — М.-Л.: «Наука», 1948. — С. 22. методического арсенала исследования данного вида памятника. Однако говорить о глубоких фундаментальных исследованиях в этой области нельзя. Известный археолог XX в. А. В. Арциховский, характеризуя этот период развития отечественной археологии, отмечал, что наряду с подлинно научными изысканиями таких исследователей как Болховитинов, встречались дилетанты, нанесшие немалый вред изучаемым памятникам. «Антинаучный даже для того времени характер раскопок», «небрежность наблюдений», «грубые ошибки», отсутствие «научных публикаций, хотя бы предварительных"1 — таков печальный итог деятельности подобных археологов.

В послереволюционной научной среде произошла смена приоритетных направлений в области изучения погребальной практики. Ведущим становится некрополеведческое направление. Взятый новой властью курс по «ликвидации мощей во всероссийском масштабе» превратил святые реликвии и гробницы предков императорского дома в идеологически опасные объекты. Этическая сторона — чувства верующих — в расчет не принимались. В 1922 г. в Петрограде добились вскрытия гробницы Алексадра Невского. «Мощи святого были выставлены на всеобщее обозрение, конфискованы и позже помещены в Музей религии и атеизма"2.

Сегодня на страницах прессы мы можем встретить публикации, осуждающие ученых — исследователей вскрытых гробниц. Однако, зачастую только благодаря вмешательству научных кругов, приводящих властям аргументы в научной ценности изымаемых останков, их удалось сохранить. Так в 1929 г. было решено полностью снести Вознесенский монастырь. «Реставраторы заявили решительный протест, что тогда было актом немалого мужествавступился за древние памятники директор Библиотеки им. В. И. Ленина В.И. Невский (впоследствии он был расстрелян), но к.

1 Арциховский А. В. Археологическое изучение Новгорода // http:/hbar.phvs.msu.suytest/dating/novgorod/arzihovski 1 .htm.

2 Шенк Ф. Заметки к истории почитания Александра Невского // Родина. — 2003. — № 12. — С. 93.

3 Фомин С. Гробокопатели и хозяева Руси // Правый взгляд. — 2005. — 28 октября // http://www.pravava.ru/look/2010 аргументам защитников культуры не собирались прислушиваться"1. Тем немение, ученым удалось доказать необходимость сохранения и историческую ценность гробниц княгинь и цариц, покоившихся в Вознесенском монастыре. На перенесение некрополя дали только месяц. В невероятно короткие сроки, без использования какой либо техники, на подводах гробы были перевезены в подвал Архангельского собора.

В 30-е годы царские и княжеские гробницы стали объектом уже не вынужденного, а целенаправленного исследования. В 1934 г. были организованы раскопки на территории Суздальского Покровского монастыря, под руководством директора Суздальского краеведческого музея А. Д. Варганова. Были исследованы могила супруги царя Василия III Соломонии Юрьевны Сабуровой, его сестры — старицы Александры, дочери царя Василия Шуйского Анастасии.

В 1937 г. на территории древнего Галича (ныне с. Крилос Ивано-Франковской области) проводила раскопки экспедиция Я. Пастернака. Найденное в притворе Успенского собора захоронение Пастернак идентифицировал, как останки Ярослава Осмомысла. К сожалению, начавшаяся вскоре война помешала дальнейшей научной работе, она была продолжена уже в наши дни.

В 1939 г. в Киевском Софийском соборе был вскрыт саркофаг Ярослава Мудрого. По результатам исследования были составлены отчетные статьи Рохлина Д. Г. «Итоги анатомического и рентгенологического изучения скелета Ярослава Мудрого» и Гинзбурга В. В. «Об антропологическом изучении скелетов Ярослава Мудрого, Анны и Ингигерд"3.

Уделил внимание изучению киевских древнерусских княжеских погребений и известный археолог М. К. Каргер. В 1940 г. он опубликовал.

1 Бусева-Давыдова И. Л. Храмы Московского Кремля: святыни и древности, — М.: «Наука», 1997. — С. 251 252.

2 Рохлин Д. Г. Итоги анатомического и рентгенологического изучения скелета Ярослава Мудрого // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. Т. 7. — М.-Л.: АН СССР, 1940.

3 Гинзбург В. В. Об антропологическом изучении скелетов Ярослава Мудрого, Анны и Ингигерд // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. Т. 7. — М.-Л.: АН СССР, 1940. статьи «К вопросу о саркофагах Владимира и Анны"1, «Княжеское погребение XI в. в Десятинной церкви"2.

В 1940 г. по результатам раскопок в Новгороде вышло исследование о.

В.В. Гинзбурга «О „мощах“ из Софийского собора в Новгороде» .

Прерванные войной, исследования возобновились в кон. 40-х годов. Красицкий Д. Ф. и Федоренко П. К. в 1948 г. в работе «Усыпальница Юрия Долгорукого» сделали попытку идентифицировать останки в церкви Спаса на Берестове и подвели итог исследования начала XX в. П. Покрышкина по изучению погребений в северной части нартекса4.

Новая волна публикаций была связана с исследовательской работой на территории Московского кремля и вскрытием гробниц Успенского и Архангельского соборов. Особый интерес и научную дискуссию вызвали останки Ивана Грозного. М. Герасимов в 1964 г. опубликовал статью «Лицо Ивана: первый документальный портрет царя Грозного"5. В. А. Кучкин в 1967 г. выпустил статью «Захоронение И. Грозного и русский средневековый погребальный обряд». В ней он признавал, что «.о русском средневековом погребальном обряде известно не много. Ограниченность наших знаний объясняется скудностью данных письменных источников».6 Как дополнительный источник в изучении погребального обряда он использует миниатюры Радзивиловской летописи, отмечая различия погребального облачения на миниатюрах князей разных исторических эпох.

Большой вклад в изучение Архангельского собора как усыпальницы внес Е. С. Сизов. В своих публикациях («Датировка росписи Архангельского собора Московского Кремля и историческая основа некоторых ее сюжетов».

1 Каргер М. К. К вопросу о саркофагах князя Владимира и Анны // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. Т. 7. — М.-Л.: АН СССР, 1940.

2 Каргер М. К. Княжеское погребение XI в. в Десятинной церкви // Краткие сообщения Института истории материальной культуры. Т. 7. — М.-Л.: АН СССР, 1940.

3 Гинзбург В. В. О «мощах» из Софийского собора в Новгороде // Новгородский исторический сборник.

Вып. 8. — Новгород, 1940.

4 Красицкий Д. Ф., Федоренко П. К. Усыпальница Юрия Долгорукого. — М.-Л.: «Наука», 1948.

5 Герасимов М. Лицо Ивана: первый документальный портрет царя Грозного // Неделя. — 1964. — № 14.

6 Кучкин В. А. Захоронение Ивана Грозного и русский средневековый погребальный обряд // Советская Археология. -1967. — № 1. — С. 291.

1964 г.)1, «Еще раз о трех „неизвестных“ гробницах Архангельского собора» (1973 г.)2, «К атрибуции княжеского цикла в росписях Архангельского собора» (1976 г.)3) он отметил закономерный, а не случайный характер размещения княжеских и царских гробниц внутри собора, связав его с внутриродовым статусом покойныхотмечалась им и идеологическая специфика настенных изображений почивших князей. На династическую, родовую идею иконописи Архангельского собора обратил внимание и В. М. Сорокатый в статье «Некоторые надгробные иконостасы Архангельского собора Московского Кремля.» (1977 г.)4.

Особенности внутрихрамового расположения погребений XI — XIII вв. посвятил свой доклад Н.А. Макаров5 на IV Международном конгрессе славянской археологии в 1980 г. в Софии.

В 1988 г вышла монография B.JI. Янина «Некрополь Новгородского Софийского собора». Он не только восстановил хронологический состав Софийского некрополя, идентифицировал могилу Дмитрия Шемяки, но, так же (как и Сизов на материале Архангельского собора) обратил внимание на наличие такого явления как «социальная топография» внутрисоборных погребений. («Южный неф храма используется для княжеских погребений. Центральная часть западной паперти — игуменский участок. В северном нефе находятся могилы посадников, знатных бояр».6).

Нельзя говорить, что в советской историографии исследования, посвященные русской канонизации и агиографической традиции были свернуты, но они, исходя из сложившейся политической обстановки, видоизменили свой характер. Если в дореволюционных научных кругах при.

1 Сизов Е. С. Датировка росписей Архангельского собора Московского Кремля и историческая основа некоторых ее сюжетов // Древнерусское искусство. XVII век. — М., 1964.

2 Сизов Е. С. Еще раз о трех «неизвестных» гробницах Архангельского собора // Государственные музеи.

Московского Кремля. Материалы и исследования. Вып. I. -М., 1973.

3 Сизов Е. С. К атрибуции княжеского цикла в росписях Архангельского собора // Государственные музеи.

Московского Кремля. Материалы и исследования. Вып.П. — M., 1976.

4 Сорокатый B.M. Некоторые надгробные иконостасы Архангельского собора Московского Кремля //.

Древнерусское искусство. Проблемы и атрибуции. — М., 1977.

5 Макаров Н. А. Топография погребений в древнерусских храмах XI — Х1П вв. // Тезисы докладов советской делегации на IV Международного конгресса славянской археологии. — M.: АН СССР, 1980.

6 Янин Б. Л. Некрополь Новгородского Софийского собора. -M.: «Наука», 1988. -С. 101. изучении житийных произведений, при всем многообразии подходов, преобладающим направлением был поиск природы русской святости, то советские исследователи в агиографическом наследии видели, прежде всего жанр древнерусской литературы, уделяя внимание структуре и стилистическим особенностям, а так же источник реконструкции социо-экономической жизни общества (развивая подход В.О. Ключевского).

Огромный вклад в изучение русского агиографического наследия, и в том числе житийных произведений о святых князьях, внес Д. С. Лихачев. Он впервые рассмотрел историю древнерусской литературы с точки зрения стилей эпох, которые им были определены и охарактеризованы: X—XIII вв. -стиль монументального историзма, XTV-XV вв. — экспрессивно-эмоциальный стиль, XV в. — стиль психологической умиротворенности, XVI в. — стиль второго монументализма. Жития святых подчиняются общим законам развития литературы. Лихачев не проводил отдельного исследования, посвященного развитию образа идеального князя-правителя, но в рамках исследования эволюции литературного образа древнерусского человека, обрисовал и древнерусский княжеский идеал, используя в качестве источника некрологическую похвалу почившим князьям («Человек в литературе Древней Руси», 1958 г.)1. Он подчеркивал, что древние книжники оценивали князя «по его „княжеским“ качествам».

О.В. Творогов доказывал самобытность русской агиографии. На примере образцов житийной литературы XI — XIII веков он делил, вслед за В.П. Андриановой-Перетц, житийные произведения на две группы — жития праведников иноков и жития святых мирян. Особенность второй группы житийных произведений в том, что они «стремятся обосновать своим поведением не только общехристианский, но и феодальный идеал"2. Образ святого князя, по мнению Творогова — это не только идеал христианской нравственности, но и пример идеального представителя своего класса.

1 Лихачев Д. С. Человек в литературе Древней Руси. — М.-Л: АН СССР, 1958.

2 Творогов О. В.

Литература

XI — нач.ХШв. // История русской литературы X — XVII вв. — М.: Просвещение, 1979.

И Лихачев, и Творогов рассматривали Жития прежде всего как своеобразные литературные памятники. В 1986 г. вышла в свет монография А. С. Хорошева «Политическая история русской канонизации (XI — XVIbb.)». Автор использует агиографические произведения как один из источников реконструкции политической истории государства. Он обращает внимание на политические мотивы в выборе объектов канонизации, и роль светской власти в установлении почитания. Уже по тенденциозной анатации к изданию можно судить об оппозиции автора к дореволюционному подходу к природе русской святости: «Монография — первый в советской историографии опыт исследования одного из важнейших идеологических институтов средневековья, его классовой сущности. В книге критически рассмотрена современная богословская и буржуазная историческая литература, в которой канонизации придается видимость социального мероприятия."1.

Среди советских исследователей, уделивших внимание древнерусской танатологии, хотелось выделить труды Б. А. Рыбакова. Он продолжил работу ученых XIX столетия по выявлению языческих пережитков в русской погребальной практике, расширив этнографическую базу исследования .

На современном этапе мы наблюдаем разнообразие нестандартных подходов во всех трех выделенных нами направлениях.

Важным событием для всех исследователей русской святости стало переиздание в 1990 г. книги философа первой половины XX века Г. П. Федотова «Святые Древней Руси», изданной впервые еще в 1931 г. в эмиграции. Он посвятил святым князьям небольшую главу, тем не мение ему удалось создать целостную характеристику княжеского чина святости, его эволюцию от канонизации первых страстотерпцев Бориса и Глеба до феномена народного поклонения безымянным мощам. Федотов не склонен был рассматривать канонизацию как детище политических факторов, для.

1 Хорошев А. С. Политическая история русской канонизации, — М.: Издательство Московского университета, 1986.

2 Рыбаков Б. А. Язычество Древней Руси. — М.: «Наука», 1988.

J. ... ———, ——-,. r, ! j i 1 f, него это скорее народный выбор—преобразованный чаяниями церкви, и связанный с глубинными процессами, происходящими в русском национальном сознании («Мы глубоко ошиблись бы, предположив, что Русская Церковь канонизирует в своих святых князьях национальные или политические заслуги.-«1).

Среди многочисленных представителей княжеского чина святости особое внимание привлекают первые русские святые Борис и Глеб.

В кон. 80-х — нач. 90-х гг. на страницах исторических изданий завязалась оживленная дискуссия об обстоятельствах кончины св. братьев Бориса и Глеба. Скандинавская «Сага об Эймунде» посеяла сомнение относительно виновности Святополка в убийстве братьев. Ряд исследователей усмотрели в скандинавском источнике прямое указание на то, что истинным убийцей (по крайней мере, старшего — Бориса), является Ярослав Мудрый2. В свете нашего исследования данный научный спор интересен тем, что авторы, пытаясь расширить круг аргументов в свою пользу, доказывают приоритет политических мотивов в канонизации Бориса и Глеба, и ее связь с «фальсификациями» потомков Ярослава («Творцом этой легенды, скорее всего, следует считать Владимира Мономаха»).

Политическую основу культа святых братьев, не затрагивая обстоятельств их гибели, рассматривает и К. А. Соловьев в статье «Культ святых Бориса и Глеба во властных отношениях древней Руси XI — начала XII века». Он систематизировал основные подходы в оценке влияния культа святых-страстотерпцев на политические отношения в древнерусском государстве: «патриотическое звучание культаего значение в династических отношениях русских князейего роль в становлении и укреплении православия, усилении влияния церкви в обществе, и наконец, использование.

1 Федотов Г. П. Святые Древней Руси. — М.: Моск. рабочий, 1990 — С. 103.

2 Головко А. Кто убил Бориса и Глеба? // Наука и религия. — 1998. — № 2- Данилевский И. Святополк Окаянный. Убийство Бориса и Глеба // Знание — сила. — 1992. — № 8- Рапов О. Обвиняются в убийстве // Родина. — 1994. — № 5- Котляр Н. Князь окаянный? // Родина. — 2000. — № 12.

3 Сага против летописи, или кто убил Бориса Владимировича // http:/aTO.ruMbIio/sviatich/historv/Saga lt. htm образов святых-страстотерпцев для укрепления государственной власти, повышения к ней доверия со стороны населения"1.

Среди сторонников доминирования политических мотивов в установлении культа Бориса и Глеба можно назвать польского исследователя-русиста А. Поппэ. В 2002 г. была издана в России его статья «Святые венеценосцы: Как возник культ Бориса и Глеба» (первоначальная версия публикации вышла в Мюнхине в 1973 г.), решающим фактором канонизации он видел династические отношения русских князей.

А.Н. Ужанков в работе «Святые страстотерпцы Борис и Глеб: к истории канонизации и написания житий» критикует рационалистический подход к акту канонизации: «.проблему, кроющуюся за чисто религиозным актом, необходимо, мне кажется, рассматривать с чисто религиозных позиций. Игнорирование правил канонизации и привело, на мой взгляд, ко многим ошибочным выводам ученых, исходивших в своих рассуждениях не из церковного канона, а из «политической обстановки» или иных субъективных факторов"3.

Борис и Глеб погибли в молодом возрасте, не успев проявить себя на политической арене, поэтому исследователи не обостряют внимание на личных качествах молодых князей. Однако, при изучении других представителей княжеского чина святости, предпринимались неоднократные попытки сравнить образ житийного святого и реального исторического персонажат.е. выяснить, насколько канонизированный князь удален от князя — политического деятеля. Рассмотрение побудительных мотивов княжеской канонизации выступает основой подобных исследований.

И.Н. Данилевский в статье «Один из любимых героев детства» (1994 г.) основной задачей видел развенчание мифа об Александре Невском, сложившимся за годы прославления его православной церковью.

1 Соловьев К. А. Культ святых Бориса и Глеба во властных отношениях древней Руси XI — начала ХП века //.

Вопросы истории. — 2002. — № 5. — С. 14.

2 Поппэ А. Святые венеценосцы: Как возник культ Бориса и Глеба // Родина. — 2002. — № 11−12.

3 Ужанков А. Н. Святые страстотерпцы Борис и Глеб: к истории канонизации и написания житий // http://www.pravoslavie.ru/archiv/borisgleb.htm.

Канонизация Александра Ярославича по Данилевскому — это исключительно политическая акция его потомков с целью оправдать свое сотрудничество и зависимость от Золотой Орды. По мысли автора, Александр — один из виновников установления ига и татарского террора («топя в крови. сопротивление Орде"1), и поэтому почитание его как святого заступника отечества и великого воина не имеет под собой основания.

Естественно, статья И. Н. Данилевского не осталась без внимания общественности. Оппонентом Данилевскому выступил А. Н. Ужанков, опубликовав работу «Меж двух зол (исторический выбор Александра Невского)» (2000 г.). Он посчитал необоснованным, принижение опасности со стороны Запада и заслуг Александра в борьбе со шведским и немецким рыцарством, а так же аргументировал причины сотрудничества князя с татарами, придерживаясь традиционной в историографии версии: «Из двух л зол, как известно, на Руси выбирают меньшее». Для Ужанкова в акте канонизации Невского политические мотивы не являются доминирующими. Это результат слияния доброй памяти о князе защитнике и религиозного элемента — чудес и знамений, с ним связанных.

Не остался без внимания и один из наиболее почитаемых русских святых — Михаил Черниговский. А. Журавль в публикации «Мученик» оспаривает прославление Михаила как мученика за веру, видя в его поступке пример воинской доблести (Памятуя, как киевляне, управляемые Михаилом, убили монгольских послов в 1239 г., «сами «татары» искали повода расправиться с Михаилом Всеволодовичем и потому всячески унижали его. что и вынудило его занять твердую позицию и предпочесть смерть унижениям"3. Автор настаивает: «Нам же. стоит. помянуть Михаила Всеволодовича не как мученика, но как воина"4).

1 Данилевский И. Н. Один из любимых героев детства // Знание — сила. — 1994. — № 7. — С. 128.

2 Ужанков А. Н. Меж двух зол (исторический выбор Александра Невского) // http:/www.pravoslavie.ru/arcliive/mezhdvukhzol/.htm.

3 Журавель А. Мученик. Земная и посмертная судьба Михаила Черниговского // Родина. — 1996. — № 10.

С. 29.

4 Журавель А. Мученик. Земная и посмертная судьба Михаила Черниговского // Родина. -1996 — № 10.

С. 29.

Соловьев К.А. обратил внимание на разделение в древнерусских текстах двух понятий Михаил-правитель и Михаил-христианин. Как правитель он покоряется хану (осознавая бессмысленность борьбы), а как христианин совершает акт гражданского неповиновения, и именно за это его и чтут святым.1.

На сегодняшний день ни в одной из дискуссий, затрагивающих княжеский чин святости, не поставлена точка.

Не менее активно ведется работа в области изучения философского отношения древнерусских людей к смерти.

В.В. Колесов в монографии «Мир человека в слове Древней Руси» (1986 г.) рассмотрел эволюцию слов «болезнь» и «смерть», отметив, что книжное и народное понимание природы этих понятий различно: «У народа боль как «болезнь» приходит извне, налетает на человека, кручинит и бьет, в ученой книге, наоборот, все идет изнутри, из тела, и человек — сам причина своих недугов"2. Он же рассмотрел происхождение и значение в различные исторические эпохи термина «князь», и открыл «закон» титула: «.носитель верховной власти именовался чужим словом. было нужно что-то освященное и мало понятное, пришедшее со стороны, издалека и по этой причине, может быть, особенно авторитетное"3.

В 1995 г. через три десятилетия после смерти автора была издана работа епископа Афанасия (Сахарова) «О поминовении усопших по уставу православной церкви». Он затрагивает не только обрядовую сторону погребальной практики, но и процесс формирования на Руси христианского мировоззрения на природу смерти, и отображение этого процесса в развитии погребального обряда4.

Александр Мусин в работе «О распространении христианства в Древней Руси» (2000 г.), опираясь на археологические и письменные.

1 Соловьев К. А. Эволюция форм легитимации государственной власти в древней и средневековой Руси // http://www.historv.machaon.ru/all/number Ol/diskussi/1/index.html.

2 Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. — Л.: изд. Ленингр. универ., 1986. — С. 103.

3 Колесов В. В. Мир человека в слове Древней Руси. — Л.: изд. Ленингр. универ., 1986. — С. 269.

4 Епископ Афанасий (Сахаров). О поминовении усопших по уставу православной церкви.

— СПб.: САТИСЪ, 1995. источники, отстаивает позицию, о преувеличении рядом историков языческого влияния в христианских обрядах, в частности в погребальном.

Изменения нравственного сознания древнерусского общества на примере отношения к убийствам рассмотрел Горский А. А. в статье «Эволюция отношения к убийству в Древней Руси» (2001 г.). Он критикует «. расхожее представление о средневековье вообще и русском в особенности как об эпохе, полной кровавых злодейских убийств и жестоких казней"2. В домонгольской Руси князья не использовали в качестве основного метода борьбы за власть политическое убийство, все случаи убийств христианами (христиан или язычников) в древнерусской литературе осуждались, фактически недействовал такой элемент наказания за преступление, как смертная казнь. «. эпоха Ивана Грозного, действительно изобиловавшая жестокими репрессиями» способствовала «укоренению в общественном сознании образа «мрачного средневековья», далёкого от реалий собственно средневековой"3.

Начало 90-х гг. — время «новой волны» теоретических разработок понятий «погребальная обрядность», «погребальная практика», «погребальный обряд». В 1990 г. были изданы статьи Гуляева В. И. «Проблемы интерпритации погребального обряда в археологии"4 и Мельника В. И. «Погребальная практика и погребальный обряд"5. В 1993 г. в свет вышло ряд работ, посвященных погребальному понятийному аппарату: Гуляев В. И. «Погребальная обрядность: структура, семантика и социальная интерпретация"6, Ольховский B.C. «Погребальная обрядность (содержание и.

1 Мусин А. О распространении христианства в Древней Руси // Исторический вестник. — 2000. — № 6.

2 Горский А. А. Эволюция отношения к убийству в Древней Руси // Мир истории. — 2001. — № 2 // http://www.tellur.ru/~historia/archive.

3 Горский А. А. Эволюция отношения к убийству в древней Руси // Мир истории. — 2001. — № 2 // http://www.tellur.ru/~historia/archive.

4 Гуляев В. И. Проблемы интерпретации погребального обряда в археологии // Краткие сообщения Института Археологии. — 1990. — Вып. 201.

5 Мельник В. И. Погребальная практика и погребальный обряд // Краткие сообщения Института Археологии. — 1990. — Вып.201.

6 Гуляев В. И. Погребальная обрядность: структура, симантика и социальная интерпретация // Российская Археология. — 1993. — № 1. — С. 17−73. структура)"1, Мельник В. И. «Погребальный обряд и погребальный памятник"2. Были разработаны определения понятий: погребальный обряд, погребально-поминальный обычай, погребальная практика (некросфера), погребальные обряды, тафология.

Интересна статья Куксова В. В. «Идеальные правители Древней Руси» (2001 г.)3, в ней он анализирует источники княжеской святости, сравнивает греческие и русские традиции. Он использовал термин «некрологическая похвала» как один из элементов некрологической летописной записи.

Княжеский погребальный обряд изучается в рамках некрополеведения.

Велика роль исследований Т. Д. Пановой. Ее работы: «Погребальные комплексы на территории Московского Кремля» (1989 г.)4- «Городской погребальный обряд средневековой Руси: XI — XVI вв.» (1990 г.)5- «Царство смерти. Погребальный обряд средневековой Руси XI — XVI веков» (2004 г.)6 -рассматривают изменения в ритуале захоронения, связанные с принятием христианства на Руси, формирование городских грунтовых кладбищ и храмов-усыпальниц. Автором разработана типология погребальных сооружений и намогильных памятников, уточнена их терминология, проанализированы эпитафии, христианская символика, а также погребальный инвентарь средневековых захоронений.

Зарождение на Руси жанра эпитафий и его особенности изучает Беляев JI.A. В его монографии «Русское средневековое надгробие: белокаменные плиты Москвы и Северо-Восточной Руси XIII—XVII вв.» (1996 г.) так же.

1 Ольховский B.C. Погребальная обрядность (содержание и структура) // Российская Археология. — 1993. -№ 1.-С.78−111.

2 Мельник В. И. Погребальный обряд и погребальный памятник // Российская Археология. -1993. — № 1. С.74−78.

3 Кусков В. В. Идеальные правители Древней Руси // Древнерусские княжеские жития. — М.: Кругъ, 2001.

4 Панова Т. Д. Погребальные комплексы на территории Московского Кремля // Советская Археология. -1989. -№ 1.

5 Панова Т. Д. Городской погребальный обряд средневековой Руси: XI—XVI вв. // Дисс. на соискание учен. степени кандидата исторических наук. — М.: МГУ, 1990.

6 Панова Т. Д. Царство смерти. Погребальный обряд средневековой РусиХ1 — ХУ1веков. — M.: Гос. историко-культур. музей-заповедник «Моск. Кремль" — «Радуница», 2004. дается развернутый историографический обзор опыта иностранных и отечественных исследователей в изучении мемориальных памятников1.

Истории возникновения и особенностям почитания княжеских, царских, митрополичьих и патриарших гробниц в Архангельском и Успенском соборах Московского кремля посвятила главы своей работе «Храмы Московского кремля: святыни и древности» (1997 г.) И.Л. Бусева-Давыдова2.

С.Ю. Шокарев опубликовал статью «Русский средневековый некрополь: обряды, представления, повседневность (на материалах Москвы XIV — XVII вв.)» (2003г.), в которой подвел итоги изучения московских л погребальных комплексов .

Суммируя опыт исследования княжеской погребальной практики, мы должны отметить, что конкретных работ, направленных на определение статусных позиций русских князей через погребальную практику не проводилось, но разработка отдельных вопросов в области археологии, лингвистики, источниковедения позволит нам создать надежную базу для нашего исследования. Благодаря усилиям многих поколения ученых, в научный оборот введен широкий круг письменных, археологических и этнографических источников. Следует отметить огромный труд по датировке и систематизации литературного наследия, идентификации и исследованию княжеских погребений, проделанный исследователями XIX — XX в., особенно в первом и последнем десятилетиях XX в. Были написаны работы, в которых предпринимались попытки определить природу и своеобразие древнерусской святости, агиографического жанра, в целом, и княжеского жития, в частности. Появившиеся в конце XX в. исследования в области танатологии позволяют лучше понять мировоззрение русского народа, а значит и содержательную сторону источников по погребальному обряду.

1 Беляев Л. А. Русское средневековое надгробие: белокаменные плиты Москвы и Северо-Восточной Руси.

XIII-XVII вв. — М.: МГУ, 1996.

2 Бусева-Давыдова И. Л. Храмы Московского Кремля: святыни и древности. — M.: «Наука», 1997.

3 Шокарев С. Ю. Русский средневековый некрополь: обряды, представления, повседневность (на материалах.

Москвы XIV — XVII вв.) // Культура памяти. Сборник научных статей. — М.: МГУ, 2003.

Советскими археологами и филологами накоплены наблюдения по взаимосвязи княжеского статуса и элементов княжеской погребальной практики (специфические функции княжеского жития, внутрихрамовая топография княжеских погребений, создание идеального образа князя в произведениях некрологического характера и т. д.). Однако попыток комплексно и всеобъемлюще рассмотреть взаимосвязь статуса и погребальной практики, механизмов, влияющих на эту взаимосвязь, ее эволюционный характер не предпринималось.

Выводы, полученные в ходе исследования, могут послужить дополнительным источником не только для изучения эволюции легитимности власти в Древней Руси, для характеристики внутрисословных и межсословных отношений, но и для реконструкции эволюции.

1 Сахаров A.H., Буганов В. И. История России с древнейших времен до конца XVII века: Учеб. Для 10 кл. общеобразовательных учреждений. — M.: Просвещение, 1999. — С. 62−63. нравственных ценностей и идеалов. Характерное для школьных учебников разделение исторического материала на экономику, политическую, общественную и культурную жизнь не приемлемо для научной практики, требующей комплексного и всеобъемлющего подхода. Опыт работы показал — рассматривать социально-политическую историю государства не возможно без глубинного исследования общественного мировоззрения, а это один из наименее исследованных исторических объектов. источники.

1. Адам Бременский. Деяния первосвященников Гамбургской церкви, книга II, п. 37/ Адам Бременский // http://recult.by .ru/lib/euro/adam.htm?extract=l 118 050 937.

2. Галицко — Волынская летопись // Изборник: Повести Древней Руси. — М.: Худож. лит., 1986 — 447 с.

3. Духовная грамота Ивана Даниловича // Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV — XV вв. / подгот. к печ. Черепниным JI.B. — M.-JL: АН СССР, 1956. — С. 7−10.

4. Епифаний Премудрый. Житие Сергия Радонежского / Епифаний Премудрый // Древнерусские повести. — Тула: Приокск. книжн. изд., 1987.-480 с.

5. Житие Евфросинии Полоцкой // Мельников А. А. Преподобная Евфросиния Полоцкая / А. А. Мельников. — Минск: Четыри четверти, 1997 — 115 с.

6. Житие Федора Ростиславича Черного // Великш Минеи Четш, собранныя всероссшскимъ Митрополитомъ Макар1емъ. Сентябрь, дни 14−24. — СПб.: Издаше Археографической Коммиссш.: Типографш Императорской Академш наукъ, 1869.

7. Житие Феодосия Печерского // Повести Древней Руси XI — XII века. — Л.: Лениздат, 1983. — 576 с.

8. Извлечение из рукописного списка Азбуковника // Громов М. Н. Русская философская мысль X—XVII вв.еков / М. Н. Громов, Н. С. Козлов. — М.: Худож. лит., 1990.

9. Источниковедение истории СССР / Под. ред. И. Д. Ковальченко. — М.: Наука, 1981.-494 с.

10. Киево-Печерский патерик // Изборник: Повести Древней Руси. — М.: Худож. лит., 1986. — 447 с.

11. Ахмед Ибн-Фадлан о его путешествии на Волгу // Ковалевский А. П. Книга Ахмеда Ибн-Фадлана о его путешествии на Волгу в 921 — 922гг. / А. П. Ковалевский. — Харьков: Изд. Харьковского университета, 1956.

150 с.

12. Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 1. -М.: Языки русской культуры, 1997. — 496 с. (Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 1. — М.: АН СССР, 1962. — 496 с.).

13. Летописный сборник, именуемый патриаршей или Никоновской летописью // Полное собрание русских летописей. Т. 10. — М.: Языки русской культуры, 2000. — 244 с.

14. Летописный сборник, именуемый патриаршей или Никоновской летописью // Полное собрание русских летописей. Т. 12. — М.: Языки русской культуры, 2000. — 266 с.

15. Моление Даниила Заточника // Изборник: Повести Древней Руси. — М.: Худож. лит., 1986. — 447 с.

16. Московский летописный свод конца XV века // Полное собрание русских Летописей. Т. 25. — М.-Л.: АН СССР. Ин-т истории, 1949. — 464 с.

17. Обзор саг о норвежских конунгах // Джаксон Т. Н. О скандинавских браках Ярослава Мудрого / Т. Н. Джаксон. — 23.12.05 // http://uifdalir.narod.ru/literature/articles/marriage.htm.

18. Первая Новгородская летопись младшего извода // Полное собрание русских летописей. Т. 3. — М.: Языки русской культуры, 2000. — 692 с.

19. Первая Новгородская летопись старшего извода // Полное собрание русских летописей. Т. 3. — М.: Языки русской культуры, 2000. — 692 с.

20. Повесть временных лет // Повести Древней Руси XIXII века. — Л.: Лениздат, 1983. — 576 с.

21. Повесть о Петре и Феворнии Муромских // Древнерусские повести. — Тула: Приокск. книжн. изд., 1987. — 480 с.

22. Повесть о разорении Рязани Батыем // Изборник: Повести Древней Руси. -М.: Худож. лит., 1986 — 447 с.

23. Повесть о смерти воеводы М.В. Скопина-Шуйского // Изборник: Повести Древней Руси. — М.: Худож. лит., 1986 — 447 с.

24. Повесть об убиении Андрея Боголюбского // Изборник: Повести Древней.

Руси. — М.: Худож. лит., 1986 — 447 с.

25. Поминальные граффити Киевского Софийского собора // Высоцкий С. А. Киевские граффити XI — XVII вв. / С. А. Высоцкий. — Киев: Наукова Думка, 1985.-206 с.

26. Поминальные граффити Киевского Софийского собора // Высоцкий С. А. Древнерусские надписи Софии Киевской XI — XIV вв. /.

С.А. Высоцкий. Выпуск I. — Киев: Наукова Думка, 1966. — 238 с.

27. Поминальные граффити Новгородского Софийского собора // Медынцева А. А. Древнерусские надписи Новгородского Софийского собора XI — XIV века, — М.: Наука, 1978. — 310 с.

28. Поминальные граффити церкви Николы на Липне // Рождественская Т. В. Древнерусские надписи на стенах храмов: Новые источники XI — XV вв. / Т. В. Рождественская. — СПб.: Издательство С.- Петербургского университета, 1992. — 172 с.

29. Поминальные граффити церкви Спаса Спасо-Евфросиньевского монастыря // Рождественская Т. В. Древнерусские надписи на стенах храмов: Новые источники XI — XV вв. / Т. В. Рождественская. — СПб.: Издательство С.- Петербургского университета, 1992. — 172 с.

30. Поучение о благоустройстве семейной жизни, из рукописи XV — XVI в., Соловецкой Библиотеки (Православный собеседник 1858 г., декабрь, с.510) // Добряков А. Русская женщина на домонгольский период / А. Добряков. — С-Пб., 1864. — С.92 — 93.

31. Поучение Владимира Мономаха // Лаврентьевская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 1. — М.: Языки русской культуры, 1997. -С. 246−251.

32. Радзивиловская летопись. Факсимильное воспроизведение рукописи. Исследование. Описание миниатюр. В 2-х томах. -М.: Искусство, СПб.: Глаголъ, 1994. — 936 с.

33. Сказание и страдание и похвала мученикам святым Борису и Глебу // О, Русская земля / Сост. В. А. Грихин. — М.: Советская Россия, 1982. — С.

36−52.

34. Слово о житии и преставлении князя Дмитрия Ивановича, царя русского // Древнерусские повести. — Тула: Приокск. книжн. изд., 1987. -480 с.

35. Слово о законе и благодати митрополита Иллариона // Первые книги святой Руси / Сост. О. М. Гладков. — М.: Даръ, 2005. — С. 3 — 48.

36. Слово о князьях // Повести Древней Руси XI — XII века. — JL: Лениздат,.

1983.-576 с.

37. Слово о полку Игореве // Изборник: Повести Древней Руси. — М.: Худож. лит., 1986 — 447 с.

38. Снорри Стурлусон. Отдельная сага об Олаве Святом // Джаксон Т. Н. О скандинавских браках Ярослава Мудрого / Т. Н. Джаксон. — 23.12.05 // http://ulfdalir.narod.ru/literature/articles/marriage.htm.

39. Степенная книга царского родословия // Электронная Библиотека ДМ. Т. 26. — М.: ДиректМедиа Паблишнг, 2004.

40. Суздальская летопись // Полное собрание русских летописей. Т. 1. — М.: Языки русской культуры, 1997. — 496 с.

41. Теодорик. История о древних норвежских королях // Джаксон Т. Н. О скандинавских браках Ярослава Мудрого / Т. Н. Джаксон. — 23.12.05 // http://ulfdalir.narod.ru/literature/articles/marriage.htm.

42. Тверская летопись // Изборник: Повести Древней Руси. — М.: Худож. лит., 1986;447 с.

43. Повесть о Софье Ярославне Тверской // Тиганова Л. В. Повесть о Софье Ярославне Тверской/ Л. В. Тиганова // Записки Отдела рукописей Государственной библиотеки им. В. И. Ленина. Выпуск 33. — М.: Наука, 1972. — С. 253−264.

44. Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпцю Бориса и Глеба // Жития святых Бориса и Глеба. Под ред. Абрамовича Д. И. // Памятники древнерусской литературы. Выпуск 2. — Петроград, 1916. -С.1−26 (или http:/litopvs.org.ua/synopsis).

45. Надгробные надписи некрополя Московского Воскресенского монастыря // Панова Т. Д. Три надписи-граффити из некрополя церкви Вознесения Московского Кремля / Т. Д. Панова // ПКНО. 1989. — М.: Наука, 1990. — С. 7- 9.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Нами было проведено поэтапное изучение княжеской некросферы IXXV веков. Исследование содержания элементов древнерусской княжеской погребальной практики в выделенные исторические периоды с опорой на широкую базу письменных и археологических источников, позволило реконструировать эволюционный характер княжеской некросферы и ее взаимосвязь со статусными категориями правителя.

Альтернативной формой исследования стал статистический анализ основных содержательных элементов летописного княжеского некрологамассового источника изучения княжеской погребальной практики. Итогом данного этапа исследования стало составление рейтинговой таблицы и сравнение выводов двух исследовательских подходов.

Краткая характеристика основных тенденций развития погребальной практики иных социальных групп древнерусского общества стала следующим этапом исследовательской работы и внесла дополнительные штрихи к реконструкции княжеского социального статуса.

Полученные результаты позволяют реконструировать эволюцию статусных категорий через изменения в княжеской некросфере.

Дохристианская Русь — время зарождения, как государственных институтов, так и сословного деления общества. Понятие князь еще не в полной мере отделилось от понятия вождь. Статусные категории правителя не получили развитие. Т.к. и само слово правитель не вполне отражает реалии этого периода русской истории. Нами так же неоднократно подчеркивалось, что письменные источники, пронизанные христианской религиозной этикой, не в состоянии были объективно оценить статус языческих князей.

Второй период (889 — 1132 гг.) характеризуется «избирательностью» объектов почитания. Наибольшее внимание уделялось великим князьям. В их уста на смертном одре вкладывали поучительные речипри описании их похорон (или тех, на которых великие князья присутствовали) перечислялись все категории собравшегося населения, по ним плакал «весь град», только для великих князей Киевских предназначались особо ценные мраморные саркофаги. Остальные князья получали нестандартные записи в некрологах, только благодаря личным качествам и заслугам. Мы наблюдаем для второго периода «равновесие» «титула» и «личности». Когда речь идет о великих князьях, решающее значение имеет уже титул, остальных князей современники предпочитали оценивать через личные качества. Но тенденция к укреплению статусных позиций титула «князь» уже ощущалась. Близость к киевскому правителю давала неоспоримые преимущества — отсюда и появление первых семейных некрополей, основателями которых выступали великие князья (Десятинной церкви, Софии Киевской). Развивалась и юридическая база княжеского правления, уже в этот период делаются попытки закрепить за своими потомками земли, превратив их в родовые «отчины», так возникают первые «провинциальные» (назовем их так) семейные некрополи, например Черниговская усыпальница Святославичейфиксируется и практика устных завещаний.

Третий период (1133 — 1236 гг.) хорошо характеризует строка из «Слова о полку Игореве»: «И стали князья про малое «это великое» говорить"1. И не только князья, но и их подданные в «малом» стали видеть великое. Весь комплекс социально-правовых привилегий, сложившийся вокруг фигуры великого князя, заимствуется местными князьями. Постоянные междоусобицы и «чехарда» на княжеских престолах не должны вводить в заблуждение. Описания траурной церемонии местных князей копируют образцы великокняжеских похорон былых времен, в составе траурной процессии обязательно упоминается местный церковный иерарх. Князей, не принявших постриг, хоронили в княжеских одеждах, что подчеркивало их социальную принадлежность. Относительно небольшое по сравнению с другими периодами количество насильственных княжеских.

1 Слово о полку Игореве // Изборник: Повести Древней Руси. — M: Худож. лит., 1986. — С. 84. смертей во втором и в третьем периодах — это одна из самых значимых социальных привилегий, полученных русскими князьями. Юридическая база местной династии укреплялась не только с помощью знаменитой формулы Любечского съезда (1097 г.): «каждо да держить отчину свою"1, но и традицией выбирать место погребения по месту княжения, чтобы и дети могли претендовать на эту территорию. Социально-правовой блок княжеского статуса развивался в направлении укрепления позиции князей как ведущего сословия русского общества. Если рассматривать такую статусную категорию, как «уважение к личности», то можно заметить, что «мельчание» власти не привело к упадку личного авторитета. На страницах летописей увеличилось количество некрологов, завершающихся посмертной похвалой. Посмертная похвала, как литературное явление достигла своего расцвета в XIII веке, объектом для нее становились за личные качества, вызывающие восхищение у современниковдалеко не каждый великий князь удостаивался подобной похвалы. Однако «уважение к личности» во многом основывалось в этот период и на авторитете предков. Князья активно пользовались славой отцов и дедов, постоянно подчеркивая свою принадлежность к прославленному роду. Благочестивое поведение отдельных представителей княжеского сословия, тесный союз с церковью, делали князей и лидерами в духовно-религиозной жизни. Именно в это время, еще до монголо-татарского нашествия отмечается первая волна народного почитания некоторых князей, как святых (Игоря Ольговича князя Киевского, Всеволода — Гавриила князя Псковского, Андрея Боголюбского), хотя официально церковью они не были признаны. На фоне раздробленности, любые центростремительные тенденции тут же отражала погребальная практика, так во Владимиро-Суздальской земле появился один из крупнейших семейных некрополей домонгольского периода. Усыпальница потомков Юрия Долгорукого во Владимирском Успенском соборезаметное явление на фоне других разобщенных захоронений.

1 Повесть временных лет // Изборник: Повести Древней Руси. — M.: Худож. лит., 1986. — С. 55.

Достаточно высоки статусные позиции, причем по всем статусным категориям, у русских князей в первые десятилетия монголо-татарского ига (12 037 -1305 гг.). И это самый парадоксальный вывод данной работы. Упадок государственности, хозяйственное разорение, политический кризис — все это неминуемо должно было привести к падению авторитета князей, как представителей власти. Мало того, сами современники видели просчеты своих князей, их эгоизм и политическую близорукость. Они не оправдывали подобно Даниилу Заточнику правителей: «Князь не сам впадает в ошибку, но советчики его вводят"1, а обвиняли самих князей. (Так автор летописной повести о монголо-татарском нашествии прямо говорит, что Бог навел на Русь татар «за наши грехи, и за похвальбу, и высокомерие великого князя Мстислава Романовича"2.) Тем не менее, князей прощают, и превозносят. Именно с приходом монголо-татар начинается массовая, прежде всего народная княжеская канонизация. Их личный авторитет невероятно высок. Современники оценивали в них не заслуги государственных деятелей, а христианские добродетели, не достигнутые результаты, а намерения, благородные мотивы поступков. А самое главное, в век, когда ранняя смерть — обыденное явление, высшей добродетелью становится умение принять христианскую смерть (причем не обязательно от рук врагов, но и в своей постели, главное, чтобы поведение умирающего соответствовало духу христианской морали). Посмертная похвала княжеских некрологов подчеркивала, что покойные князья при жизни были достойными людьми: щедрыми к убогим, прилежны в молитвах, благочестивы, но самое главное -«страдавше тебе ради, Христе, многая муки претерпеша и прочая мучения"3. Не забывали и о славном происхождении мучеников: «те государи из рода Владимира Святославича — отца Бориса и Глеба"4, в летописных некрологах часто упоминаются имена отца и деда почившего князя, подчеркивается благочестие, как семейная черта. Через личный подвиг оказывалось духовное.

1 Моление Даниила Заточника // Изборник: Повести Древней Руси. — M.: Худож. лит., 1986. — С. 103.

2 Тверская летопись // Изборник: Повести Древней Руси. — M.: Худож. лит., 1986. — С. 141.

3 Московский летописный свод конца XV века // ПСРЛ. Т. 25. — М.-Л.: АН СССР, 1949. — С. 138.

4 Повесть о разорении Рязани Батыем // Изборник: Повести Древней Руси. — M.: Худож. лит., 1986. — С. 162.

232 воздействие на население. Князья выступают примером для простого народа, образцом подвижничества во имя Христа. Через их образы книжники воспитывали читателей, но и простой народ, стекаясь на поклонение к княжеским гробницам, признавал их авторитет в духовной сфере. Юридические привилегии с потерей независимости у князей не сократились. Ханский ярлык, с одной стороны, ограничивал права на престолы — лишая князей свободы выбора, но он же и укреплял законодательную базу власти. А. Ужанков, цитируя Костомарова, подметил: «До монголо-татарского нашествия князья, по точному наблюдению Н. И. Костомарова, «были только правителями, а не владельцами, не государями». Ханский ярлык усиливал власть князя"1. Погребальная практика подтверждает этот вывод: великие князья Владимирские отказываются от погребения во Владимире, предпочитая «свои» городастоличная усыпальница перестает быть одним из гарантов права на власть. Социальный статус князей был высок. И дело не только в пышности похорон, в представительности траурной процессии (где были представлены и княжеские родственники, и высшие церковные иерархи и цвет боярской аристократии и простое население), но самое главное «святость» становится не сколько личной, сколько социальной характеристикой представителей княжеского сословия. Хочется повторить еще раз цитату из сочинения Г. П. Федотова: «Из множества неведомых и неявленных святых мирян святые князья выделены и поставлены для общецерковного почитания именно потому, что круг их жизненного подвига предназначал их к общенародной славе. Странно было бы думать, что купцу, крестьянину, даже боярину закрыты пути к святости, что призвание князя одно открывает небесную славу. Канонизация — не для неба, а для земли. И на земле Древняя Русь видела в святых князьях по преимуществу общих предков, общих заступников, избранных представителей мирянской святости"2.

1 Ужанков А. Н. Меж двух зол (исторический выбор Александра Невского) // http:/www.pravoslavie.ru/archive/mezhdvukhzol/.htm.

2 Федотов Г. П. Святые Древней Руси. — М.: Московский рабочий, 1990. — С. 108.

Даже при потере независимости русские люди никогда не рассматривали ордынских ханов, как истинных правителей своей земли: сообщения об их смерти на страницах русских летописей никогда не составлялись в виде некрологов, это привилегия исключительно русских правителей.

Самые значительные изменения со статусными категориями произошли в пятый период (1305 — 1492 гг.). Окончательно «титул» одержал победу над «личностью». Практически исчезает со страниц летописей посмертная похвала князьям, как признак индивидуальностикульт предков носит обобщенный характер, и используется как основа для формирующейся государственной идеологии. Постепенно угасает русская княжеская канонизация современников, объекты канонизации выбираются восновном из прошлого.

Юридические привилегии в погребальной практике можно проследить через укрепление традиции письменных завещаний. Но особенно хорошо прослеживаются привилегии социальные: место погребения как юридическое обоснование в домонгольской Руси превращается в социальную характеристику: княжеский некрополь Архангельского собора Московского кремля — самое почетное место погребения (как когда-то почетно было лежать в Киеве рядом с великими князьями). Одновременно происходит обособление княжеских гробниц от гробниц духовенстваформируется почетная княжеская сторона внутри храмов. Но у княжеского сословия появляется конкурент — боярство. Они копируют княжескую погребальную традицию (например, предсмертный постриг), их некрологи за выдающиеся заслуги помещают в летописи. И в этом можно рассмотреть «лебединую песню» княжеского сословия. В дальнейшем для века XVI мы уже не говорим о князьях как о правящем слое русского общества. Они объединяются с боярством и занимают свою нишу в новом государстве Московском, где на вершине пирамиды находится царь Всея Руси.

Чтобы увидеть перспективу дальнейшего соперничества «титула» и «личных заслуг», достаточно взглянуть на аксонометрический план Архангельского собора (Приложение 3). Царь Иван Грозный и его два сына были положены в почетном месте — юго-восточном предалтарии1 — это торжество царского титула. Но вот приходят смутные времена, ив 1610 г. в собор торжественно вносят тело Михаила Васильевича Скопина-Шуйского, и как национального героя хоронят в южной абсиде в приделе св. Иоанна Предтечи в знак особого уважения (даже царя Бориса Годунова не похоронили в Архангельском соборе) — налицо торжество в период Смуты «личности». Хотя князь Михаил никогда не носил царского титула, но народ видел в нем святого, так считал и автор «Повести о смерти воеводы М.В. Скопина-Шуйского», написанной ок. 1612 г. 2 А вот среди русских царей мы не встретим святых. И еще раз следует обратиться к цитате из книги Федотова: «Как только Русь усваивает греческий идеал власти и переносит его вместе с царским титулом на великих князей московских, так прекращается княжеская святость. Никто из благочестивых царей московских не был канонизован. Это отрицательное доказательство того, что канонизация князей не имеет ничего общего с освящением власти"3.

Мы смогли убедиться в том, что в течении всей древнерусской истории происходили изменения в основании фундамента княжеской власти. Каждый исторический период дает нам индивидуальную модель статуса правителя. Неизменно из поколения в поколение князья заботились о расширении социально-правовой базы своего правления, акцентируя внимание общества на своих сословных правах. Тем немение способы, с помощью которых они добивались этих привилегий были различными, и это явственно отражает погребальная практика. Публичность князя привликала внимание подданных к его личности, что выражалось в неизбежных оценочных суждениях.

1 Во второй половине XVII в. после возведения нового иконостаса гробницы Ивана IV и его сыновей оказались в алтарной части собора.

1 «.скончался благоверный, и благородный, и благочестивый муж.» // Повести о смерти воеводы M.B. Скопина-Шуйского // Изборник: Повести Древней Руси. — М.: Худож. лит., 1986. — С. 215.

3 Федотов Г. П. Святые Древней Руси. — М.: Московский рабочий, 1990. — С. 91. современников. «Авторитет личности» — это зеркало общественного мнения. Его скрытое противостояние привилегиям «титула» наблюдалось на протяжении всей древнерусской истории. «Проигрывая» в сословном обществе «титулу», тем немение «личный авторитет», несущий в себе нравственные ценности своей эпохи, играл существенную роль в формировании и облика правителя, и государственной идеологии.

Представление о знаке равенстве между позитивно развивающимся сильным государством и высоким авторитетом властей не является аксиомой для всех периодов истории. Перенесение в прошлое распространенной бытовой формулы «народ живет плохо, потому, что им управляют бездарные правители» порождает неминуемые ошибки в диагностике взаимоотношений власти и народа в древнерусском обществе, мораль которого отличалась от современной. Набор качеств «хорошего князя», где заслуги государя затмевает благочестие, сочувственное отношение народа к «политическим неудачникам», выбор объектов народной канонизации, отношение к предкам не просто, как к небесным покровителям, но прежде всего, как к молителям пред Богом за живущих — все эти факты способны добавить дополнительные штрихи в ожесточенную дискуссию о «двоеверии на Руси». Точка зрения о наличии «двоеверия» в русской религиозной традиции, обоснованная Б.А. Рыбаковым1, освещена даже на л страницах школьного учебника. Его авторы Сахаров А. Н. и Буганов В. И. утверждают: «Русь стала страной, где осуществилось необычное и довольно прочное сочетание христианских догматов, правил, традиций и старых языческих представлений. Христиане молились в церквях, клали поклоны перед домашними иконами, но одновременно справляли старые языческие праздники. Народное сознание упорно вплетало старые языческие поверья в свой быт. Двоеверие стало удивительной отличительной чертой истории русского и других христианских народов, населявших Россию. Когда мы.

1 «Перемена веры расценивалась внутренне не как смена убеждений, а как перемена формы обрядности и замена имен божеств» // Рыбаков Б. А. Язычество древней Руси. — М.: Наука, 1987. — С. 774.

2 Сахаров А. Н., Буганов В. И. История России с древнейших времен до конца XVII века: Учеб. Для 10 кл. общеобразовательных учреждений. — М.: Просвещение, 1999. говорим об историческом значении введения христианства, то прежде всего имеем в виду последующее развитие церкви, ее постепенное укоренение на русской почве и то всестороннее влияние на русскую жизньэкономическое, политическое, духовное, культурное, которое церковь стала со временем оказывать"1. Если следовать логике авторов учебника, то создается впечатление, что народ из поколения в поколение хранил идеалы язычества, приняв лишь внешнюю обрядовую сторону христианства, а церковь некая организация, далекая от широких масс, пекущаяся прежде всего о своем экономико-политическом влиянии, и лишь попутно о духовном состоянии общества. На мой взгляд, сторонники теории «двоеверия» меняют местами «форму» и «содержание». Языческие пережитки хранит в себе внешняя, обрядовая сторона. Приобретение христианскими праздниками этнического калорита, сохранившиеся суеверия, гадания, вера в приметы — бытовое проявление языческих корней. Но верующий человек определяется, прежде всего, через усвоение морально-этических норм своей религии, степенью их осознания. Тезис о внешнем обрядовом принятии христианства не подтверждается на примере княжеской некросферы. Древнерусское общество усвоило христианские принципы, проецируя их на отношения к собственным правителям. Погребальная практика это наглядно демонстрирует. Главная заслуга русской Церкви и заключалась не в преобретении земли и политических интригах, а в том, что она смогла донести до населения в доступной простому обывателю форме идеалы христианства и укоренить их на русской почве (на долг наставника в вере обращают внимание и некрологи духовенства).