Литература пионерской организации: идеология и поэтика

Среди литературных явлений есть такие, которые по форме и функции хотя и напоминают литературу в общепринятом понимании этого слова, но возникают не как результат творческого самовыражения автора, а благодаря заказу какого-либо социального института: государственного аппарата, политической партии, религиозных организаций. Одним из таких литературных явлений в советское время была литература пионерской организации.

Литература

созданная по заказу пионерской организации, находится в одном ряду с литературными явлениями, в которых доминирует идеологич-ность. Это — например, популярная церковная литература, содержанием которой являются адаптированные (пересказанные) для неподготовленных читателей сюжеты житий святых, поучения, наставления и т. д. Другую разновидность такой литературы представляет агитационно-пропагандистская литература политических партий. Круг подобных литературных явлений невелик, что объясняется тем, что стройная идеологическая система бывает развита лишь в тех областях общественной жизни, которые связаны с властным воздействием на человека. А это — прежде всего политика и религия. Политические и религиозные институты назначают литературе по преимуществу агитационно-пропагандистскую роль: она должна в первую очередь формировать у своих читателей идеологические ориентиры.

В советское время партийный аппарат приписывал вообще всей литературе функцию сначала политической агитации, а затем пропаганды коммунистической идеологии или иначе — «социалистической идейности» [Вол-ков:1968, 610]. Еще в дореволюционных работах В. И. Ленина формулировалась агитационная функция литературы: «Вся социал-демократическая литература должна стать партийной», и, как следствие этого, «идея социализма и сочувствие трудящимся будут вербовать новые и новые силы в ее ряды» [Ленин:1974, 52]. После революции и на протяжении всего существования советского государства в манифестах партии, ее программе, выступлениях партийных и государственных лидеров декларировалось особое место литературы в идейном просвещении и воспитании советских людей: «Советская литература и искусство, проникнутые оптимизмом и жизнеутверждающими коммунистическими идеями, играют большую идейно-воспитательную роль, развивают в советском человеке качества строителя нового мира. Они призваны служить источником радости и вдохновения для миллионов людей, выражать их волю, чувства и мысли, служить средством их идейного обогащения и нравственного воспитания» [Программа:1961, 420]. Таким образом, в советской литературе должна была быть представлена только политическая идеология коммунистической партии: «Внутри коммунистического движения особую роль приобретает политическая форма идеологии и политическая партийная организация» [Волков:1968, 610].

Вместе с тем, в советский период производилась специальная литературная продукция, адресованная членам партии, комсомола, пионерской организации. Функция этой литературы прежде всего политико-идеологическая. Эта литература зачастую издавалась в составе серий «Библиотека агитатора», «Библиотечка Госкультпросветиздата», «Библиотека юного ленинца», «Для тех, кто работает с пионерами» и т. п. Впрочем, история этой функциональной разновидности литературы началась не в XX веке, ее корни уходят во вторую половину XIX века, в агитационную литературную продукцию революционеров-народников.

Огромное количество такой агитационно-пропагандистской литературы было адресовано особой группе внутри советской читательской аудитории — детям. Эта продукция не исчерпывалась тем, что принято называть «детской литературой». Дело в том, что советские дети были пионерами (в возрасте от 10 до 14 лет) или готовились вступить в пионерскую организацию, одновременно становясь адресатами специальной пионерской литературы. Мы будем употреблять определения литература пионерской организации и пионерская литература как тождественные.

Собственно с зарождения пионерской организации в 1922 году началось создание агитационно-пропагандистской детской литературы и продолжалось на протяжении всего существования пионерской организации до 1991 года. Этим периодом ограничиваются хронологические рамки нашего исследования. В резолюции XIII съезда партии (май 1924 года) утверждалось: «Необходимо приступить к созданию литературы для детей под тщательным контролем и руководством партии, с целью усиления в этой литературе моментов классового, интернационального трудового воспитания. В частности, развернуть дело издания пионерской литературы скурсив наш — С.Л.>, привлекая к этой работе в помощь комсомолу партийные, профессиональные и советские организации» [Резолюция:1972, 113]. В последовавших затем тезисах VI съезда РЛКСМ (июль 1924 года) можно обнаружить аналогичные директивы о становлении новой разновидности детской литературы: «В связи с ростом детских организаций и повышения их требований необходимо расширение издания литературы, обслуживающей пионерское движение скурсив наш —С. Л.> Издающаяся в настоящее время партийными и советскими издательствами массовая детская литература далеко не отвечает задаче классового воспитания детей. Необходимо реорганизовать эту работу при непосредственном участии комсомола. Печатное слово является мощным средством воздействия на развитие ума и характера ребенка и поэтому созданию революционной детской литературы должен быть уделен максимум внимания» (Цит. по:[Разин:1926, 7]). Создание и развитие пионерской литературы с первых лет контролировалось со стороны партийного аппарата, свидетельством чему, например, является резолюция Оргбюро ЦК РКП (б), опубликованная в журнале «Вожатый» от 24 августа 1925 года (Вожатый № 13−14, С. З), в которой констатировалась «слабость пионерской литературы» и выдвигалось требование ее усилить. Таким образом, государственный идеологический запрос реализовался в создании нового корпуса текстов, своим содержанием и прагматикой транслирующих пионерскую идеологию1.

Современные исследователи детской литературы советского периода, характеризуя ее особенности, отмечают ее двойственный характер: «Положение детской литературы и детского чтения при советской власти было.

Надо отметить, что контроль над литературным процессом касался всего советского общества, а не только детской его части (см. Добренко:1997)). Однако именно в детской среде проект создания нового человека осуществлялся с особой тщательностью. Этому служили социальные институты: школа, библиотека и общественные организации, но первое по значимости место в реализации «политизированной педагогики» заняла пионерская организация. Подчиненное положение библиотечных и школьных учреждений по отношению к пионерской организации состояло в признании пионерской воспитательной системы как исходной для всех воспитательных структур страны [Херсонская:1924], [Касаткина:1928]. глубоко двойственным. С одной стороны, детская литература была частью общей пропагандистской схемыдетям были адресованы особые, именно для них адаптированные, образы, лозунги и литературные тексты, издававшиеся огромными тиражами. С другой стороны, именно детская литература в то же самое время была одной из самых свободных сфер литературы" [Куку-линМайофис:2003, 215]. Правильнее будет сказать, что определенная часть литературы, предназначенной для детей, носила ярко выраженный политико-идеологический характер, и именно эта часть — литература пионерской организации — представляет собой особое явление внутри детской литературы и, шире, советской детской культуры2. Иными словами, наряду с литературой для детей, в основании которой лежали категории художественного и эстетического, существовала и особая литература, выполнявшая совершенно иные функции. Она носила ярко выраженный политико-идеологический характер, а художественное и эстетическое начала в ней, если и были представлены, подчинялись идеологическому началу.

Особое место литературы пионерской организации в структуре советской детской литературы осмыслялось самими ее создателями, ведь эта литература определяла существование самой организации, ее коллективную практику. Выделение проводилось по прагматическому признаку. В одной из библиографических работ того времени противопоставление заявлено в заголовке раздела: «Пионерская и детская литература» и далее читаем: «Очень часто путают термины „пионерская“ и „детская“ литература. Следует дать точное объяснение каждому из этих терминов. Мы считаем, что слово „пионерская“ литература определяет только ту литературу, которая обслуживает руководство пионердвижением и отдельные виды пионерской работы. Меж тем, подчас, под этим словом подразумевается вся литература, издаваемая для детей пионерского возраста. В действительности всю остальную (не руководящего характера) литературу следует отнести к „детской“ литературе» [Разин:1926, 8]3.

2Точно так же, как внутри советской литературы для взрослых, отдельное место занимает агитационно-пропагандистская литература: беллетризованные биографии партийных вождей, массовая песня, государственный гимн и, шире, «пропагандистские тексты» (термин Д. Вайсса), а именно партийные манифесты и программы, толковые словари, присяги и пр.

З3десь и далее в цитатах из источников орфография и пунктуация приводится в соответствии с оригиналом.

Мы будем отграничивать объект нашего исследования на основании аналогичного принципа. Во-первых, из огромного количества литературных текстов, предназначенных советским детям, мы обратимся к тем, которые специально создавались для использования в работе с пионерами, прежде всего в коллективной пионерской практике. Объединяющим признаком этих текстов пионерской литературы является их адресация: именно пионерам они адресовались и именно пионеры должны были быть их читателями (и исполнителями). В этом случае, правда, изданная литература могла и не использоваться по назначению, но для нас важен сам факт создания особой литературы с особой прагматикой: она предназначена для обслуживания пионерского движения. Это обуславливает содержание пионерской литературы: она выражала адаптированную для детей коммунистическую идеологию.

Во-вторых, прибегая к такой дифференциации детской литературы и литературы пионерской организации, нельзя не учитывать еще одно обстоятельство: литература пионерской организации не была изолирована от остальной советской литературы, предназначенной как детям, так и взрослым. Существовали литературные произведения, которые, хотя и не создавались специально для работы по идейному воспитанию детей, тем не менее, функционировали в пионерской среде и намеренно использовались пионерскими работниками в коллективной пионерской практике. Этому способствовало то, что в идеологических аппаратах партии и комсомола складывалась вполне определенная тенденция — поставить всю детскую словесность на службу идеологии. Таким образом, к пионерской литературе мы относим всю литературу, которая не только публиковалась для пионерских работников и пионеров в специальных изданиях, в том числе серийных, но и de facto использовалась в пионерской коллективной практике: последнее восстанавливается нами по сценариям проводившихся пионерских ритуалов, мемуарным свидетельствам, отчетам и рабочим дневникам пионерработников, летописям пионерских дружин, сообщениям в периодической пионерской печати и из других источников.

В целом, материалом нашего исследования являются тексты, опубликованные в пионерской периодике, методических пособиях, репертуарных сборниках, серийных изданиях пионерской беллетристики («В помощь пионерскому вожатому», «Для тех, кто работает с пионерами», «Библиотека юного ленинца» и др.) — часть литературных материалов была почерпнута из личных архивов и архива ЦАМО (Центральный архив молодежных организаций. Москва).

Пионерская литературная продукция достаточно многообразна и разнородна в плане жанровой природы. С одной стороны, пионерскую литературу составляют произведения, которые имеют традиционную для литературоведения жанровую атрибуцию: это песни, пьесы, стихотворения, беллетризо-ванные биографии. Они являются ядром пионерской литературы. И в то же время реальная ритуальная практика пионерской организации потребовала создания текстов, отнесение которых к литературным требует либо серьезных оговорок, либо попросту невозможно, они составляют периферийное поле афористических жанров (призывы, девизы, лозунги, речевки)4. Учитывая это, мы не можем отказаться от их рассмотрения, потому что для пионерских текстов в высшей степени характерны межжанровые взаимосвязи и миграциии, что важно, не только между «ядерными» жанрами, но в немалой степени между «ядерными» и «периферийными». Речь идет о едином поле пионерской литературы и словесности, в котором наблюдается общность формул и клише, персонажей, нарративных схем и т. д. Опираясь на методологические положения Ю. М. Лотмана, высказанные, в частности, в его работе «К проблеме типологии текстов» [Лотман:2000], можно утверждать, что различные по своей природе тексты могут приобретать функции литературности, то есть и создаваться, и восприниматься как явления литературного порядка.

Круг авторов, создававших литературу пионерской организации, был весьма широк. Это в первую очередь непрофессиональные поэты, писатели, драматурги: Ш. Бейшаналиев, Е. Гай, С. Глязер, Я. Задыхин, В. Каринский, Г. Пушкарев, А. Резапкин, хотя к созданию некоторых текстов, использовавшихся в пионерской коллективной практике оказались причастны и поэты-комсомольцы А. Жаров, А. Безыменский, и детские писатели «первого ряда» А. Гайдар, В. Губарев, Л. Кассиль и др. Однако удельный вес текстов,.

4Существует возможность обобщить все перечисленные афористические виды текстов термином словесность, но имеющиеся на данный момент определения этого термина (например, у Ю. В. Рождественского |Рождественский:1979], а также у других исследователей, например |Шме-лева:2005]) достаточно размыты и интуитивны. Впрочем, при отсутствии в литературоведении другого термина для описания подобных языковых явлений мы будем его использовать по мере необходимости. созданных непрофессиональными, часто анонимными авторами, значительно больше.

Как уже говорилось, возникнув в 1920;е годы, пионерская литература закончила свое существование вместе с ликвидацией пионерской организации в 1991 году5. Показательно то, что в последние 15 лет в городских и районных детских библиотеках литература пионерской организации планомерно уничтожается (например, пионерские песенники, книги серийных изданий типа «В помощь пионерработнику», «Для тех, кто работает с пионерами»), прежде всего потому, что эта литература потеряла своего читателя (и исполнителя) — пионерана данный момент это литературное явление не функционирует в прежних формах. Поэтому литература пионерской организации может быть определена как литература, имеющая не просто генетическую связь с организацией, но и как явление, которое вне связи с пионерской организацией теряет свою функциональность. В этой ситуации можно сказать, что корпус текстов пионерской литературы закрыт, создание пионерской литературы как производной пионерской организации завершилось. Это позволяет взглянуть на пионерскую литературу как целостное, законченное явление, дает возможность проанализировать ее в динамике становления и умирания. Исходя из теории литературного процесса, выдвинутой Ю. Н. Тыняновым, пионерскую литературу можно рассматривать как «литературный факт» — динамичное явление литературного процесса советского периода.

Высказанные положения подтверждаются наличием типологически сходных ситуаций создания и функционирования литератур детских организаций. Между другими детскими организациями (того же периода) и их текстами, которые создаются и функционируют как организационные, существует аналогичная связь. Речь идет о литературной продукции скаутской организации в России и соответствующих детских организаций в европейских странах. Словесность и литература6 этих организаций в жанровом, стилистическом и прагматическом аспекте имеет много типологических соответствий.

5 В последующие годы пионерская организация возобновила свое существование, но, несмотря на постулировавшуюся преемственность постсоветских пионерских союзов по отношению к советской пионерской организации, их литературная продукция существенно отличается, а главное — функционирует в другом масштабе и формах.

6К исследованиям, в той или иной степени описывающим скаутскую словесность, можно отнести следующие: [Шободаева: 1995|, |Подтынная:1995], |История:1992], [Черных:1996|, |Кудря-шов:2000]. в пионерской литературе (а в случае со скаутами можно отметить и генетическую связь двух словесных традиций).

В связи с этим, говоря о литературе пионерской организации, необходимо по-возможности четко определить ее место в ряду смежных явлений литературы/словесности — в силу специфики данного вида творчества и особого веса внелитературных, внехудожественных элементов в ней.

В современной филологической науке существует несколько терминов, присвоенных определенным группам литературных явлений: литература — беллетристика — массовая литература — словесность. В ходе формирования литературоведческой терминологии значения этих терминов претерпели существенную эволюцию, границы между явлениями, которые эти термины определяют, подвижны, так как сам литературный процесс динамичен. Обозначение того или иного литературного явления каким-либо одним из этих терминов безотносительно к конкретно-историческим или национально-специфическим факторам приводит к субъективному отбору текстов, недопустимому в научном подходе к материалу, так как в этом случае ряд литературных явлений остается вне поля зрения литературоведов как «нелитература» и собственно литература тем самым лишается важнейшего контекста своего существования.

Вместе с тем мы не можем отказаться ни от принятой терминологии (с необходимыми оговорками), ни от попыток соотнести литературу пионерской организации с другими феноменами литературной культуры.

Смысл, вкладываемый в понятие литература, претерпевал значительные изменения (некоторые особенности этой динамики в европейской культуре описаны, например, в [ГудковДубин:1994, 16−21, 27−39], в русской культуре [Биржакова:1972, 161−162]). При этом в отечественном литературоведении закрепился подход, при котором в основу понятия кладется критерий эстетической ценности (например, [Томашевский:2003, 28−29]), поэтому понятие «художественная литература» стало употребляться синонимично слову «литература». В то же время решающее значение в преодолении абсолютизации этого критерия сыграл исторический взгляд на литературу: по словам Б. В. Томашевского, «даже самая граница литературы, граница того, что мы называем художественной литературой, есть явление историческое, и в разное время под „литературой“ подразумеваются самые различные явления».

Томашевский:1959, 499] (ср. сходные рассуждения в статье Ю. Н. Тынянова «О литературной эволюции» [Тынянов:2002, 170−175]).

Свидетельством постоянного пересмотра границ понятия литература являлись попытки в 1990;х годах объявить произведения соцреализма «нехудожественными», «малохудожественными», наделить их другими оценочными эпитетами, однако при этом игнорировался факт, что эта литература в момент своего функционирования воспринималась как образец высокой литературной традиции, то есть по существу являлась «литературным фактом» (Ю.Н.Тынянов). Это относится к таким жанрам, как историко-биографи-ческий роман (беллетризованная биография), в частности, так называемая лениниана, историко-революционный роман7 и другие жанры советской литературы.

Такие литературные явления, как, например, соцреалистический роман и советская массовая песня в значительной степени связаны с пионерской литературой, в том числе и единой политико-идеологической функцией. Этой идеологизированной литературе предшествовали, как уже говорилось, так называемые агитационные «книги для народа» второй половины XIX и начала XX веков (см. публикации текстов [Вольная:1959], [Агитац:1970]), демократическая литература второй половины XIX века. Исследователь одной из разновидностей этой литературы (агитационных произведений, написанных революционерами-народниками) В. Г. Базанов высказал в предисловии к сборнику текстов «Агитационная литература русских революционных народников: потаенные произведения 1873−1875 гг.» очень существенное, с нашей точки зрения, соображение: «художественное значение опытов в стихах и в прозе, созданных специально для распространения в народе, не следует преувеличивать» [Базанов:1970, 41]. Однако и выводить это явление за границы понятия литература не стоит.

Если перевести обсуждение этой проблемы в область дискурсивного анализа, то соотношение литература — литература пионерской организации получит еще одно измерение: если в литературе субъект письма и субъект рецепции в равной степени суверенны по отношению к текстувся.

7Термин, присвоенный в советском литературоведении, жанровой разновидности романа, своим содержанием имеющего изображение революционных событий 1917 года (например, этот жанр рассматривается в работах В. И. Баранова [Баранов:1977], Д. Б. Деркача [Деркач:1989], В. Д. Оскоцкого |Оскоцкий:1977|, И. В. Скачкова [Скачков:1984]). свободная полнота представлений автора о мире коррелирует со всей, свободной же, полнотой представлений о мире, которой руководствуется читатель, то в пионерской литературе субъектно-объектная составляющая дискурса принципиально модифицируется — реципиент из полноправного субъекта литературного сотворчества превращается в объект идеологического воздействия8. В этом —в разрушении субъектно-субъектной и создании субъ-ектно-объектной структуры дискурса — и состоит принципиальное отличие литературы от пионерской литературы: — последняя, будучи в ряде своих формальных особенностей подобна литературе, принципиально отличается от нее по своим прагматическим характеристикам.

Определение беллетристики, как правило, дается через оппозицию оригинальность, самобытность уб. шаблонность, подражательность9. Тексты, обладающие первыми признаками, относят к высокой литературе, тексты, обладающие вторыми, — к беллетристике, что, по мнению некоторых исследователей, не отменяет способности беллетристики выражать оригинальное авторское мировидение [Вершинина:1997, 9]. Беллетристика эксплуатирует приемы высокой, элитарной литературы, но —для решения уже не эстетических, а других (чаще всего — развлекательных и/или коммерческих задач). Беллетристика актуальна для читательской аудитории, она обращена к читательскому опыту, насущным проблемам, она «. размывает границы между внеэстетической и эстетической сферами деятельности. При этом не только происходит естественное обогащение литературной области за счет контактов с жизнью, но и — на уровне массовом — возникает особая опрощенно-обытовленная эстетика» [Вершинина:1997, 8]. Таким образом, качественная беллетристика близка элитарной литературе по ряду существенных параметров, хотя и отличается от нее — тогда, когда речь идет об оригинальности авторского мировидения и способах его воплощения.

Вместе с тем, «вторичность» и «шаблонизация» свойственны не только беллетристике. Как мы показываем в нашем исследовании, пионерская литература, будучи вторичной по отношению к целому ряду жанров высокой ли.

8На возможность интерпретировать эту особенность пионерской литературы в рамках дискурс-анализа автору указал В. А. Миловидов.

9 В социологии литературы проблематизируется сама ситуация такой оценки, так как выдвигается вопрос о том, кто определяет конкретное литературное произведение в терминах «избитости», «шаблонности» [ГудковДубин:1994, 70]. тературы, вместе с тем лишена такого признака беллетристики, как самоценность текста: «Под беллетристическим типом текстов понимаются такие, которые имеют своей первой ценностью сам текст как источник эстетического (не ангажированного утилитарной внешней целью) чтения» [Богатырев:2001].

Литература

пионерской организации несет прежде всего внеэстетическую идеологическую функцию. Именно здесь проходит демаркационная линия между беллетристикой и литературой пионерской организации.

При определении места пионерской литературы в кругу литературных явлений ее следует соотносить и с таким понятием, как массовая литература ([ГудковДубинСтрада:1998, 48−55], [ГудковДубин:1994 69−77], [Чер-няк:2005]). Во многом это понятие включает в себя конституирующие признаки беллетристики: «Обычные оценки, практикуемые в нормальном литературоведении, определяют массовую (она же —низовая, тривиальная, банальная, макулатурная, развлекательная, популярная, китчевая и т. д.) литературу как стандартизованную, формульную, клишированную, подчеркивая тем самым примитивность ее конструктивных принципов и экспрессивных произведений» [ГудковДубин:1994, 70]. Содержание массовой литературы определяется аналогично беллетристическому: «Массовые повествования строятся на принципе жизнеподобия, рудиментах реалистического описания, „миметического письма“. В них социально характерные герои действуют в узнаваемых социальных ситуациях и типовой обстановке, сталкиваясь с проблемами и трудностями, знакомыми и насущными для большинства читателей» [ГудковДубинСтрада:1998, 49−50]. Содержание пионерской литературы сопоставимо с содержанием массовой литературы: это сюжеты из пионерской повседневности, современной читателю или относящейся к недалекому прошломуэто литература о сегодняшнем и вчерашнем дне пионерской организации. Исследователи массовой литературы указывают на типологическую общность таких явлений, как «массовая литература» и «детская литература», и, в частности, утверждают, что «конститутивные для высокой литературы принципы „оригинальности“ и т. п. в данных формах недействительны: образец может адаптироваться или пересказываться (а иногда даже переводиться) под именем другого автора, что свидетельствует о незначимости авторского права и тех универсалистских ориентаций, которые стоят за ним (ср., например, русскоязычные варианты „Трех поросят“, „Буратино“, романов об Урфине Джюсе и т. п.)» [ГудковДубин:1994, 35]. И действительно, авторы литературы пионерской организации (как разновидности детской литературы) обращаются к весьма ограниченному числу сюжетов и образов, воплощают их в различных жанровых формах, и при этом склонны оставаться анонимными. Анонимность — это та черта пионерской литературы, которая противопоставляет ее художественной литературе и позволяет соотнести тексты пионерской литературы с текстами массовой коммуникации, тем более что наличие автора в печатном издании произведения не мешает функционировать тексту как безавторскому (девизы, песни, пьесы, сценарии пионерских ритуалов). Это как раз связано с тем, что оригинальность авторского замысла и его индивидуальное художественное текстовое воплощение ни для создателей пионерских текстов, ни для аудитории не определяли достоинств этих текстов.

Указанные особенности рецепции литературы пионерской организации обусловлены типом коллективного реципиента этой продукции: это читатели с очень небольшим опытом чтения, но при этом идентифицирующие себя как единицу партийной структуры — члена пионерской организации. Таким образом, адресат этой литературы — многотысячный пионерский коллектив, а не отдельные читатели10. Здесь уместно вспомнить, что идеологи создания новой литературы для «массового культурного роста» советских людей [Ополитике:1954, 343] адресовали ее «миллионам и десяткам миллионов трудящихся» [Ленин:1974, 52]- к ним относились и дети трудящихся — пионеры. Поэтому и функционировала пионерская литература прежде всего в коллективной деятельности пионеров: ее публично исполняли особыми способами (декламация, пение, инсценирование)11. Эта литературная продукция распространялась различными способами: помимо издания книг различного типа и объема, ее тиражировали в периодической печати, исполняли по радио, а затем и по телевидению. Учитывая наличие нескольких способов распространения, можно занести пионерскую литературу в один ряд с другими текстами массовой коммуникации (радиопостановка, экранизация и т. п.) [Рождествен.

10Несмотря на то, что статистическим данным советского периода не всегда можно доверять (особенно в 1920;30-е годы они были сильно преувеличены), в целом численность детей, бывших в разные годы членами пионерской организации, весьма велика.

Это, конечно, не исключало возможности индивидуального ознакомления с текстами пионерской литературы, но предназначались они для использования в коллективной (часто ритуальной) практике: хоровое пение песен отрядом, декламация рассказов о пионерах-героях и речевок и пр. ский:1979, 162−163]. Причем все средства массовой информации дублировали и тиражировали реальную модель использования пионерской литературы в коллективной пионерской практике: хоровое исполнение песен в радиопередаче «Пионерская зорька» или кадры видеоряда, в котором запечатлено исполнение текстов в пионерских ритуалах, описание их исполнения в периодике и т. д. Существовала и обратная связь: в пионерскую ритуальную практику литература попадала из средств массовой информации — рассказы о пионерах-героях, опубликованные «по горячим следам» в периодике, зачитывались на пионерских сборах, там же разучивались пионерские песни, услышанные по радио и т. д. Таким образом, распространение литературы пионерской организации не обязательно осуществлялось непосредственно через книги, для этого использовались и другие формы массовой коммуникации.

И анонимность, и способы тиражирования, и отсутствие самоценности текста — все эти черты позволяют сравнить литературу пионерской организации с таким явлением, как словесность. Однако по ряду других признаков этот термин неудовлетворителен в применении к нашему материалу. Словесность есть вся совокупность словесных текстов, существующих в национальной культуре — и литературно-художественных, и беллетристических, и тех, которые реализуют иные прагматические установки (например, научных, публицистических, документальных и т. д.). По определению Ю. В. Рождественского, произведением словесности (словесным произведением) принято называть «высказывание, созданное кем-либо и так или иначе завершенное» [Рождественский:1979, 8]. Такое широкое понимание словесности «размывает» границы нашего материала, лишает возможности поставить его в ряд с вышеназванными однотипными литературными явлениями (агитационно-пропагандистская литература для взрослых, детская литература) и жанрами (беллетризованная биография, авантюрно-приключенческая повесть, массовая песня, пьеса). Поэтому для определения интересующего нас феномена, в качестве рабочего термина, мы оставляем термин литература пионерской организации (пионерская литература), но —с учетом приведенных выше рассуждений.

Таким образом, на основании единой семантики и прагматики, особенностей функционирования выделяется объект исследования — литература пионерской организации. Предметом исследования является идеологическое содержание пионерской литературы, взятой в ее жанровых разновидностях. Поскольку идеология как культурная форма есть явление развивающееся (что связано с динамикой социально-политической жизни), в диссертации рассматривается динамика самих литературных форм, обусловленных развитием идеологии.

Основной целью исследования стало выявление идеологической системы значений в литературе пионерской организации. Для выполнения поставленной цели предполагается решение следующих задач:

1. определить место пионерской литературы в составе детской литературы советского периода;

2. выявить корпус текстов, в наибольшей степени содержащих идеологические значения;

3. проанализировать способы реализации идеологических значений в выявленном корпусе текстов;

4. проследить изменения семантики и прагматики жанров пионерской литературы в социально-историческом контексте;

5. установить преемственность пионерской литературы по отношению к предшествующим литературным (жанровым) традициям;

6. установить специфику функционирования пионерской литературы в пионерской ритуальной практике.

Специфика материала и круг поставленных задач потребовали поиска методов исследования.

Литература

пионерской организации практически не попадала в поле зрения литературоведов, поэтому нет и разработанной методологии ее анализа. Это потребовало обратиться не только к литературоведческим исследованиям, выполненным на близком материале, но и к лингвистическим исследованиям этого же материала (в частности, массовой советской песни, советских лозунгов), а также к антропологическим и историческим работам, посвященным различным советским реалиям (школе, библиотеке, учебной книге и др.).

Постановка проблемы «идеология и литература пионерской организации» в настоящей работе опирается на глубокую традицию, сложившуюся в отечественном и зарубежном литературоведении. Причем эта традиция — в силу известных причин — претерпевает кардинальную эволюцию, а сам же процесс рассмотрения идеологических аспектов литературного творчества распадается на два ясно очерченных этапа.

Изучение темы «идеология и искусство» в советском литературоведении опиралось на марксистскую философию искусства, представленную, в частности, в работах: В. Е. Глезермана [Глезерман:1954], В. А. Ядова |Ядов:1961], Н. Б. Биккенина |Биккенин:1978], М. В. Яковлева [Яковлев:1979] и мн. др. Идеология в этих философских теориях есть «систематизированная теоретическая форма духовной деятельности» [Ядов:1961, 8]. Начиная с двадцатых годов XX века (например, [Полянский:1925], [Гри-горьев:1929], [Секерская:1929]) и заканчивая началом восьмидесятых годов, искусство трактовалось как область творчества, служащая пропаганде советской идеологии.

При этом стоит отметить, что зависимость литературы от идеологии понималась в партийных директивах и марксистском литературоведении как жестко детерминированное отношение (например, [Поспелов:1964], [Вол-ков:1966], [Куницын.1973], [Куницын:1979]). Искусство рассматривалось не только «в одном ряду с идеологическими — философскими, нравственными, политическими и др.—взглядами на жизнь» [Волков:1966, 7], но и как «вид идеологии» [Поспелов:1964, 168].

В самой же литературной продукции эта директива реализовывалась не столь прямолинейно в силу того, что «литература не просто „отражает“ внелитературные явления, она неизменно приспосабливает их к себе» [Кларк:2002, 16], подчиняя внутрилитературным факторам (литературной традиции, жанровой специфике, индивидуальному стилю писателя). На этот аспект проблемы — динамичность отношений между литературой и «идеологическим кругозором» — указал еще в 1920;е годы М. М. Бахтин (П.Н.Медведев) [Медведев: 1993, 169]. Таким образом, для советского времени «политика» и «идеология» не могли быть определены как некое монолитное единство, с которым взаимодействует литература" [Кларк:2002, 16].

С середины восьмидесятых годов оценка идеологической функции литературы в российском литературоведении изменилась. Зависимость литературы от идеологии стала осмысляться исследователями в русле изучения тоталитаризма и его словесных практик.

В ряде первых работ в этом направлении объектом исследований стало тоталитарное искусство, понимаемое как некая целостность (вне анализа его видов и жанров). Используя философскую и психоаналитическую терминологию, исследователи интерпретировали совокупность текстов разной природы, в том числе и литературных, которые объединялись под грифом «советский миф». К таким исследованиям следует отнести работы Э. Надточего [Надточий:1989], С. Зимовца [Зимовец:1989], М. Розина и Д. Давыдова [Ро-зинДавыдов:1990] и др. В них авторы обращаются прежде всего к анализу прагматики политического дискурса и его рецепции в советском обществе.

В то же время исследователи (и публицисты) по-новому стали интерпретировать и оценивать такое явление, как социалистический реализм. В вышедшем в 1990 году сборнике статей «Избавление от миражей: соцреализм сегодня» [Соцреализм:1990] были представлены первые попытки осмыслить литературу соцреализма с точки зрения новой аксиологической парадигмы. А. Синявский, В. Тюпа, И. Золотусский, Е. Добренко, Д. Урнов, Г. Митин и другие авторы сборника ставят вопрос о месте соцреализма как метода в истории литературного процесса, его философских, политических и социальных корнях. В. И. Тюпа, в частности, высказывает важные замечания об идеологическом воздействии советской литературы в целом и утверждает, что «содержанием лозунга социалистического реализма явилась авторитарная политизация искусства» [Тюпа:1990, 345].

Следующим этапом стало изучение проявлений тоталитарной идеологии в отдельных видах искусства и жанрах. В основном, это работы, выполненные в границах историко-культурологического подхода. К ним можно отнести исследования, посвященные советскому киноискусству [Мама-това:1990], [Мурашов:2002], радиопублицистике [Шерель:2004], иллюстрированию детских книг [Штейнер:2002], советскому плакату [Толстой:2002], [Бабурина:2002], агитационному театру [Бибикова:2002.]. В некоторых работах предпринимались обобщающие попытки рассмотреть практически весь перечисленный выше материал, интерпретируя его как «культурные практики» [Плаггенборг:2000]. В качестве представительных проектов по исследованию тоталитарного искусства, и в частности литературы, следует назвать коллективную монографию «Соцреалистический канон» [Соцканон:2000| и сборник статей «Советское богатство» [Советскоебогатство:2002], продолживший разыскания в том же методологическом направлении.

Другим важным направлением изучения тоталитарной идеологии стали лингвистические исследования, выполненные в границах дискурс-анализа. Начиная с 1970;х годов, в западной лингвистике методология дискурс-анализа формируется на основе интегративного подхода, объединяющего подходы социолингвистики, психологии, социальных наук, и реализующего себя в сферах прагматики, конверсационного анализа, нарратологии, риторики, стилистики, социолингвистики, этнографии речи, анализа средств массовой информации и т. д. Методология дискурс-анализа реализовывалась в исследовании различных сфер культуры, социальной жизни, политической практики (см. об этом, например, [Макаров:1990], [Макаров:2003], [Ми-ловидов:2000]). Вместе с тем, принципы дискурс-анализа лишь в незначительной мере затронули столь важную сферу языка, каким является язык тоталитарной идеологии. При описании языка советского тоталитарного дискурса исследователи обращаются, как правило, к материалу толковых словарей и советской публицистики, это существенно ограничивает поле исследуемых текстов. Исследования в этом направлении начались еще в двадцатые годы: например, в работах А. М. Селищева [Селищев:2003], который анализировал советскую периодику первых послереволюционных лет и выявлял в ней идеологический субстрат. Возобновились эти исследования только в 1990;е годы. H.A. Купина своей работой «Тоталитарный язык: Словарь и речевые реакции» [Купина:1995] заложила основу изучения идеологических составляющих языка советской эпохи, разыскания Н. А. Купиной продолжил ее ученик Н. Н. Ромашов в своем исследовании «Система идеологем русского тоталитарного языка по данным газетных демагогических текстов первых послереволюционных лет» [Ромашов:1995]. Изучение тоталитарного дискурса в отечественной лингвистике на материале лозунгов проводилось Ю. И. Левиным [Левин:1998], на материале публицистики — Е. Г. Рабинович [Рабинович:2000] и А. П. Романенко [Романенко:2000].

Особый вклад в изучение советского тоталитарного дискурса внес П. Серио [Seriot:1985], [Серио:1999]. Анализируя доклады политических лидеров (Н.Хрущева и Л. Брежнева), П. Серио выявил особенности номина-лизаций, которые, в частности, функционируют как «высказывания-преконструкты» и демонстрируют очевидность «внеязыковой действительности» — тоталитарной идеологии. Не только его конкретные наблюдения и выводы, но и сами подходы к анализу текста (статистический обсчет, анализ сочетаемости, анализ синтаксических конструкций и др.) являются существенной опорой для нашего исследования.

С середины 1990;х годов литературоведы обратились к целостному анализу советских литературных фактов. М. Гловиньский, применяя нарра-тологический метод анализа литературного текста, интерпретирует коммунистический партийный манифест (Краткий курс ВКП (б)) — он дает жанровое определение этому тексту — «тоталитарное сказание» — и характеризует его специфику [Гловиньский:1996]. М. Вайскопф обращается к политическим текстам, созданным И. В. Сталиным [Вайскопф:2001]. Исследователь анализирует риторические приемы и стереотипию образов в сталинских произведениях (публицистике и др.). Н. Тумаркин в исследовании, посвященном культу В. И. Ленина, среди прочего рассматривает историю возникновения ленинианы, указывает на особенности стереотипии беллетризованных биографий вождя и приводит аргументы в пользу возможных жанровых образцов этих текстов — житий святых [Тумаркин:1997]. М. Балина, рассматривая мемуары советского времени как один из жанров соцреализма, констатирует, что мемуаристика оказалась «полностью подчиненной официальной истории» [Балина:2002, 246]. Характеризуя стандартизованность поэтики легитимированных мемуарных текстов, М. Балина применяет к ней определение «мемуарный этикет», который проявляется, в частности, при создании образа героя как героя-мученика [Балина:2002, 248−249]. Можно отметить, что мемуарные тексты имеют много общих черт с таким жанром пионерской литературы, как беллетризованная биография пионера-героя. Кроме того, что эти тексты имеют общие элементы «этикетной» поэтики, они выполняют одну и ту же функцию: агитационно-пропагандистскую (ср. [Балина:2002, 244−247]).

Некоторые исследователи рассматривают поэтику советской массовой песенной лирики. Так, в статье В. Сквозникова характеризуются особенности поэтики массовой песни 1930;х годов, в частности, наличие образной стереотипии, транслирующей политико-идеологическое содержание [Сквоз-ников:1990]. Аналогичным образом рассматривается советская песенная лирика в статье Б. Менцель [Менцель:2000]. H.A. Купина анализирует идеологический план песен, соотнося содержание песенного текста с его прагматикой: «Песня стала явлением массовой культуры, орудием, с помощью которого в сознание людей внедрялись идеологические догмы, источником идеологически выверенных прецедентных текстов» [Купина:1999, 88]- исследовательница приходит к выводу, что «производство песенного текста сводится к конструированию сетки мифологем и идеологем, соединенных по правилам идеологической синтагматики» [Купина:1999, 89]. H.A. Купина делает множество конкретных наблюдений, которые находят подтверждение и на нашем материале, но избранный ею лингвокультурологический подход к материалу, к сожалению, заведомо эклектичен: это контент-анализ, компилятивное сочетание лингвистической и культурологической терминологии, обобщения в когнитивных категориях и пр. X. Гюнтер интерпретирует содержание советских песен с точки зрения наличия в нем архетипических значений [Гюнтер:2000].

Отдельное направление филологических исследований составили работы, посвященные пропагандистским функциям советской журналистики. Хотя таких работ много, лишь немногие из них ставят вопрос об использовании литературных текстов в идеологизированных периодических изданиях. К таким исследованиям относятся, в частности, работы Р. В. Белькова [Бель-ков:2005], [Бельков1:2005]).

Наибольшее количество литературоведческих работ последних лет посвящено соцреалистическому роману. Изучение идеологического плана в соц-реалистическом романе началось с исследования М. Геллера |Геллер:1974], и было продолжено в работах западных славистов [Klark:1981], [Gunther:1984], [Gunther:1990], [Groys:1992], [Гройс:1993] и др. И X. Гюнтер, и А. Синявский анализируют роман М. Горького «Мать», который понимался в советской литературной традиции как образец соцреалистического романа [Синяв-ский1:1990], [Gunther:1993]. Е. А. Добренко систематически обращается к анализу типа героя, системы персонажей, конфликта, реализации коммунистической идеологии в соцреалистическом романе (например, [Добрен-ко:1993], [Добренко:2000]). Есть исследования, которые сосредоточены на обусловленности типа героя идеологией. Положительному образу героя-мученика, например, посвящены исследования И. Есаулова [Есаулов:2000] и К. Кларк [Кларк:2000]- отрицательный образ врага рассматривается в работе М. Рыклина [Рыклин:2000] и других. Ю. С. Подлубнова, описывая формы реализации житийного канона в советском романе 1920;1940;х годов, присваивает им общее наименование «коммунистическая» агиография [Подлуб-нова:2005].

Особого внимания заслуживает книга Катерины Кларк ([К1агк:1981], русский перевод [Кларк:2002]). В ее исследовании соцреалистический роман анализируется с применением различных методов: литературоведческих, антропологических, исторических, семиотических. Такой многосторонний взгляд на предмет исследования (соцреалистический роман в его становлении и развитии) представляет его как целостный феномен, находящийся в тесной связи с культурно-историческим контекстом. Исследовательница отмечает: «Проблема взаимоотношений литературы с ее политическим и социальным окружением, зависимостью от внелитературных факторов не может быть решена без введения исторического или внетекстового измерений» [Кларк:2002,10]. «Идеологический аспект» [Кларк:2002,10] у К. Кларк анализируется в его культурно-исторической специфике, что дает, с нашей точки зрения, весьма продуктивные результаты (в отличие, например, от философских или психоаналитических кроссжанровых интерпретаций текстов, к которым зачастую прибегают другие исследователи). Продуктивность объясняется отсутствием «внеисторичного сциентизма» [Кларк:2002,11] и, с другой стороны, эмоционального публицистического дискурса, которые во многих исследованиях подменяют научный анализ текста. Для нашего исследования эта работа К. Кларк является существенной опорой как, но части конкретных наблюдений над текстами М. Горького, Ф. Гладкова и др. (многие из этих наблюдений находят параллели в пионерской литературе), так и в методологических подходах к материалу.

На фоне филологических разысканий последних лет в области «взрослой» советской литературы изучение советской детской литературы с точки зрения ее идеологичности осуществлялось спорадически и выборочно, причем причем прежде всего речь идет о произведениях признанных авторов А. Гайдара, М. Пришвина, К. Паустовского и др. Одно из первых исследований принадлежит М. Чудаковой, которая в текстах этих писателей анализирует отступления от «элементарных идеологических схем» взрослой литературы [Чудакова: 1990, 248].

Очевидно, что наличие коммунистической идеологии в советской детской литературе может быть рассмотрено не только в произведениях писателей — классиков детской литературы (как это сделано в обзорной работе О. Ронен [Ронен:2000]), но и на разнообразном литературном материале детской массовой песни, школьной повести, беллетризованных биографий, учебной книги, детской публицистики и периодики, стенной печати, безавторской пропагандистской брошюристики.

Одним из первых исследований в этом направлении стала работа Ю. В. Дюжева о типе героя в приключенческой пионерской литературе 1920;х годов [Дюжев:1972, 104]. Ю. В. Дюжев обращает внимание на социально-исторические причины возникновения сюжетов о пионерах (резолюции съездов партии), а затем переходит к критической характеристике героев этих сюжетов. Он, в частности, отмечает: «Восторженная интонация, когда речь заходила о смысле и значении пионерской организации и о роли пионеров в социальных изменениях не только внутри страны, но и за рубежом, углубление в „мировые“ проблемы, нарочитая оторванность от будничных жизненных деталей — эти черты весьма типичны для „пионерских“ книг тех лет, когда пионерская организация только-только начинала становиться на ноги» [Дюжев: 1972, 104]. В приведенной цитате можно обнаружить, как аналитические положения 10. В. Дюжева сочетаются с оценочными суждениями, присущими скорее публицистическому критику, ангажированному все той же идеологической системой. Впрочем, это не мешает Ю. В. Дюжеву сделать ряд конкретных замечаний о героях произведений С. Григорьева, С. Ауслендера, Л. Остроумова, П. Бляхина, Г. Никифорова, С. Заяицкого, Т. Мещерякова и других, и обобщить особенности прагматики их текстов: «Пионерские книги зачастую носили характер своеобразных агиток, призванных привлечь внимание несоюзной молодежи к делам организации, расширить ряды пионерской армии» [Дюжев:1972, 104].

В других работах, посвященных детской литературе о пионерах, пионерская тематика, как правило, не анализируется как специфическая12. Ее характеризуют в контексте «советского детства», однако это явление гораздо шире пионерского компонента, а с другой стороны — во многих (особенно.

12Напримср, такой подход представлен в работе Л. Н. Колесовой, посвященной советской школьной повести, публиковавшейся в пионерских журналах 1920;х годов [Колесова:1970|. послевоенных) авторских произведениях пионерская тема не только не является доминирующей, но и в некоторых случаях используется как ретушь для изображения подростковой повседневности. Вне поля зрения исследователей были и остаются разножанровые произведения, специально созданные для пропаганды пионерской (шире, коммунистической) идеологии. Лишь в одном случае можно говорить о систематическом изучении пионерской идеологии в ее жанровом воплощении. Это работы Е. В. Душечкиной, посвященные детской советской песне ([Душечкина:2000], [Душечкина:2001], [Душечки-на:2005]). Е. В. Душечкина выделяет тематические группы песен (песни о дружбе, здоровье, песне) и анализирует текстовое воплощение этих темв ходе анализа исследовательница обнаруживает устойчивую сочетаемость словоформ, образующих эти тематические значения и делает выводы о способах репрезентации идеологических смыслов в массовой детской песне. Эти выводы учтены в нашем исследовании.

Следует упомянуть и небольшую статью А. М. Губергриц об агитационной драматургии для детей [Губергриц:2003], в которой исследовательница описывает процесс становления репертуара профессиональных и самодеятельных театров для детей в 1920;30-е годы и дает беглую характеристику драматических сюжетов «открыто агитационного характера» [Губер-гриц:2003, 260] .

Исследование С. Б. Адоньевой [Адоньева:2001], среди прочего затрагивающее такой жанр пионерской литературы, как жизнеописание пионера-героя, осуществляется в границах антропологического подхода, который порой не страхует исследовательницу от эскизных публицистических обобщений, не учитывающих как особенностей поэтики этого жанра, так и влияния специфических форм культа пионеров-героев в ритуальной практике пионерской организации на литературные тексты. Из последних серьезных исследований в этой предметной области можно назвать лишь одну работу — книгу Катрио-ны Келли, посвященную беллетризованной биографии одного из пионеров-героев, — Павлика Морозова [Ке11у:2005], в которой представлен комплексный подход к материалу пионерской литературы (и шире, советской культуры).

Исходя из высказанного нами положения о жесткой связи между пионерской организацией и литературой, следует остановиться и на работах, посвященных среде функционирования этого типа литературы: школе, библиотеке, самой пионерской организации. История и функционирование институтов воспитания советских детей рассматриваются в исследованиях Е. Добренко о советской библиотеке (шире, культуре чтения) [Добрен-ко:1997] и Е. Балашова о советской школе [Балашов:2003]13.

Е.Добренко, описывая культурно-исторические особенности рецепции литературы в Советской России, обращается в том числе и к характеристике читателя-ребенка. В этой связи он характеризует детские библиотеки как «некий придаток школы и прежде всего «общественно-политических организаций молодежи» [Добренко:1997, 74], но конкретизация этого положения не входит в задачи исследования, которое прежде всего посвящено детской рецепции литературной продукции 1920;1930 годов.

Исследование Е. Балашова посвящено школе как социальному институту Советской России в 1917;1927 годах. В этот период школа только становилась одним из главных воспитательных институтов советских детей: «воспитание приобрело тотальный политико-идеологический характер, который изначально определялся установкой на превращение школы в «орудие коммунистического перерождения» [Балашов:2003, 30], пионерская организация функционировала еще отдельно от образовательных учреждений, лишь начиная с 1930;х годов, процесс их объединения стал фактом повседневности (хотя декларировалось это и раньше). Утверждая, что «в 1920;е гг. массовым средством политического воспитания как в школе, так и вне школы стала детская и юношеская литература» [Балашов:2003, 37], Е. Балашов характеризует советскую детскую литературу этого периода в целом, а, в частности, выделяет основной, с его точки зрения, жанр — приключенческий роман — и характеризует его тематику: гражданская война и пионерская повседневность: «направлением детской литературы стало изображение современной жизни советского ребенка, прежде всего, «нового» ребенка — пионера» [Ба-лашов:2003, 37]. Однако зависимость в последнем случае предмета изображения (пионерская жизнь) от такого института как пионерская организация не входит в задачи его исследования, ограничивающегося общей характеристикой сюжетов и героев. При этом Е. Балашов выделяет единую функцию идеологического воспитания у литературы, преподаваемой в школе, и самой.

13Некоторые наблюдения над культурно-историческими особенностями советской школы содержатся в статье К. Келли [Келли:2003]. пионерской организации: «Задаче политического воспитания в школе, наряду с внедрением форм „детского коммунистического движения“ (то есть созданием комсомольских, пионерских и октябрятских групп), должны были служить все учебные предметы, в особенности гуманитарные») [Балашов:2003, 31]. Исследование Е. Балашова является систематичным описанием советской школы, в котором, помимо первой интерпретации содержания отдельных текстов словесности пионерской организации (торжественное обещание, законы пионеров), заявлена тема идеологичности учебной и детской литературы.

Первым же, кто обратился к способам и видам представления идеологии в образовательной учебной книге советского периода, был С. С. Шведов. Объектом его изучения стал букварь и учебники русского языка и литературы для начальных классов общеобразовательной средней школы 1930;50-х годов. Существенно, что наравне с учебными книгами С. Шведов привлекал содержание октябрятско-пионерской периодики — журналы «Мурзилка» и «Пионер», которые являлись органами печати ЦК ВЛКСМ и ЦС ВПО имени В. И. Ленина. В своих работах |Шведов1:1991], [Шведов2:1991], [Шве-довЗ:1991] С. С. Шведов рассматривает «некоторые идеологические конструкции» [Шведов2:1991, 56], выделенные им на основе анализа текстов и изобразительных материалов учебных книг: к таким «конструкциям» он относит следующие — «Сталин», «личное и общественное», «весь мир», «советский человек за границей», «счастье». С. Шведов выделяет стереотипию сюжетов и образов и некоторые клише, которые применяются в конструировании этих идеологических доминант учебных книг. Персонажный аспект в анализе учебных книг интересует Д. Мамедову [Мамедова:2002], которая приходит к выводу, что «литературные произведения для детей, созданные в Советском Союзе в 30−50-е годы представляют собой один из наиболее идеологически нагруженных типов текста», тем более что «тексты, отобранные для хрестоматий и книг для чтения, создают еще в большей степени, чем литература для детей вообще, мир правильный и правильно описанный, а значит пригодный к выполнению задач обучения и воспитания» [Мамедова:2002]. Д. Мамедова анализирует персонажный состав этих текстов, принципы изображения персонажей и особенности топики. Интересный сопоставительный материал приводится в работе Г. Орловой [0рлова:2004], которая в ходе анализа советских учебников географии приходит к аналогичным выводам о пропагандистском подтексте «в самой ткани «географического»: «Вырабатывая устойчивые способы транскрибирования физических фактов в политические артефакты, школьная физическая география вносила свой вклад в радикальное преобразование физической реальности, ее идеологическую формовку и в «очеловечивание природы» [0рлова:2004, 186]. Таким образом, идеологический план занимает существенное место в советской учебной книге, но, к сожалению, исследователи еще редко обращаются к его изучению.

Пионерская литература в своей зависимости от пионерской организации типологически сходна с учебной литературой в ее обусловленности школьными программно-методическими установками, а социальные институты, пионерская организация и школа, сходны в свою очередь тем, что оба они транслируют коммунистическую идеологию. Однако именно в этом аспекте пионерская литература изучена еще явно недостаточно.

Первым обратил внимание на этот аспект В. А. Рогачев [Рогачев:1970]. Избрав в качестве материала для анализа первые стихотворные переложения устава пионерской организации, вышедшие в 1920;е годы, он указывает на их непосредственную связь с организацией и ее уставными документами: «Рождение пионерской организации, процесс ее становления проходили с естественными трудностями, вызванными неопытностью первых вожатых, не знавших как следует возрастных особенностей ребят, и потому порой неоправданно переносивших в отряды формы работы комсомольских и партийных организаций. В самых различных противоречиях, кончавшихся и хорошо и плохо, накапливался опыт, выводились первые буквы законов, появлялись первые традиции. И вот поэтический пересказ стал как раз тем другом вожатого, другом ребят, который знакомил их с азами пионерской жизни, да и не только, но и всех тех, чье внимание привлекала страна Пионерия. Так появились „Азбука пионера“ В. Каринского (1925), „Будь готов Всегда готов“ Михайловского и Преображенского (1925), „Пионерский устав“ Л. Савельева (1926) и другие. Определенное положительное значение книги подобного рода, конечно, имелиони рассказывали о задачах движения, раскрывали содержание законов юных пионеров» [Рогачев:1970, 132]. Помимо указания на истоки содержания текстов, исследователь констатирует прагматическую их направленность: «Такие книжки-плакаты, книжки-агитаторы всей силой заложенных в них идей призывали маленького читателя к действию, старались мобилизовать его сознание по дидактической прямой» [Рогачев:1970, 132]. Правильная постановка проблемы и отдельные наблюдения над поэтикой этих текстов сочетаются в работе В. А. Рогачева с литературно-критической оценочностью (в частности, обсуждаются художественные достоинства материала), а сам материал ограничивается не только периодом (1920;е), но и количественно: авторские стихотворные переложения устава лишь малая часть огромного числа агитационных текстов указанного периода. Несмотря на это, в исследовании В. А. Рогачева намечается новый круг текстов («руководящая пионерская литература») и подходы к его интерпретации—выявление семантико-прагматической специфики. К сожалению, работ, продолживших бы изучение пионерской литературы в этом направлении, не последовало.

Лишь спустя 30 лет после статьи В. А. Рогачева A.C. Башарин на материале пионерской песни продолжил рассмотрение вопросов не столько возникновения (как его предшественник), сколько функционирования этих текстов в коллективной пионерской практике. Он осветил репертуарные особенности пионерской песни в ее функционировании в пионерском лагере, выявил принципы процесса фольклоризации пионерской литературы [Баша-рин:2000].

С учетом вышеописанных исследовательских подходов и в соответствии с конкретными задачами исследования были использованы следующие методы анализа нашего материала. Текстологический анализ и дискурс-анализ (критический анализ дискурса) редакций уставных документов позволяет проследить хронологические изменения в идеологическом содержании пионерской литературы. С помощью контент-анализа определяются значимые семантические компоненты, организующие единое смысловое поле пионерских текстов. Структурно-типологическое изучение сюжетов пионерской литературы позволяет выяснить место пионерской литературы в ряду близких ей идеологизированных литературных традиций, что подкрепляется анализом поэтики текстов. Пионерская литература исследуется как динамическое литературное явление, прослеживается генезис ее основных жанров и дается анализ разных аспектов социального функционирования пионерских текстов.

Идеологическая концепция пионерской организации приведена в Приложении «Пионерская идеология в Уставе пионерской организации: текстологический анализ». Устав возник вместе с созданием пионерской организации, в нем разъяснялись основные принципы пионерской организации, задачи, формы и методы работы, организационная структура, организационные формы, внешние атрибуты, форма одежды, праздники. Аккумулируя пионерскую идеологию, он являлся тем фундаментом, на основе которого создавались другие пионерские тексты.

Устав может быть поставлен в ряд с другими «пропагандистскими текстами» (термин Д. Вайсса [Вайсс:2000, 539]): с партийными манифестами и программами, беллетризованными биографиями партийных вождей, толковыми словарями, государственным гимном, присягой и пр. Будучи декларативным по своей сути, он конструировал существование цельного пионерского движения, вне зависимости от того, что в реальности процесс становления пионерской организации шел с большими сложностями.

В уставе нами выделяются два типа текстов: «метатексты» (в понимании Ю. М. Лотмана и П.Г.Богатырева) и самостоятельные устойчивые тексты, имеющие особые жанровые наименования, — призыв, обещание, законы и обычаи пионеров, которые могли функционировать отдельно от Устава. Эти тексты составляют собой «словесное ядро»: в них в лаконичной форме изложены основные принципы организации и заключена система идеологических ценностей и приоритетов пионерского движения.

За семидесятилетний период существования пионерской организации каждый из названных пионерских текстов претерпел определенную эволюцию. Дискурсивный и текстологический анализ помогают установить, что с изменениями в коммунистической идеологии (и соответственно в пионерской идеологии), вызванными историческими причинами, меняется и содержание уставных текстов. Видам литературной реализации идеологии, выраженной в уставе, посвящено основное содержание диссертации.

Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, библиографии, включающей 495 работ (182 — исследования, 313 — источники) и приложения: «Пионерская идеология в Уставе пионерской организации: текстологический анализ».

Результаты исследования показывают и возможные направления дальнейших разысканий как в области пионерской литературы, так и ближайших контекстов. В теоретико-литературном плане могут оказаться продуктивными попытки:

1. выяснить степень взаимовлияния пионерской литературы и советской детской литературы (на материале творчества детских писателей-классиков);

2. сопоставить пионерскую литературу с литературами типологически сходных детских организаций (в том числе и других стран);

3. сопоставить пионерскую литературную продукцию с аналогичными видами книжности для взрослых (например, советская агитационная бро-шюристика, серийные издания «Библиотека агитатора» и пр.);

4. выявить локальные текстовые традиции различных структурных единиц пионерской организации (пионерских лагерей, дружин, разновозрастных пионерских отрядов и др.);

5. определить зависимость пионерской литературы от письменных/печатных форм ее распространения и хранения (периодическая печать, стенная печать, документальная и личная письменность);

6. выявить закономерности сопровождения пионерских текстов графическими (эмблемы, иллюстрации, наглядная агитация) элементами, использования пионерской литературы в радиопередачах и телевидении.

Заключение

.

Пионерская литература занимает особое место в составе детской литературы советского периода.

Литература

пионерской организации может быть определена как литература, имеющая не просто генетическую связь с организацией, но и как явление, которое вне связи с пионерской организацией теряет свою функциональность. Тесная связь пионерской литературной продукции с социальным институтом обусловила роль, которая отводилась в ней идеологическому компоненту.

В работе выявлены жанры, представляющие собой «ядро» пионерской литературы: песня, беллетризованные биографии, драматические миниатюры, — и «периферию»: речевки, девизы. Проанализированы семантика и прагматика этих жанров, взятых в социально-историческом контексте.

В ходе исследования установлено, что идеологизированность в наибольшей степени характерна для текстов уставных документов (и их литературных переложений). В остальных разновидностях пионерской литературы идеология объективируется различными художественными способами. Способы реализации идеологических значений зависят от жанровой и функциональной специфики текста. Афористические тексты (девизы, речевки) максимально аккумулируют идеологические клише, в развернутых же повествованиях эти клише эксплицируются в сюжетах, характеризующихся специфическими пространственно-временными признаками, системой персонажей с неварьируемой оценкой внутрисистемных ролей (герой/враг), и топикой, формирующей образность в соответствии с идеологическими ориентирами пионерской организации и, шире, коммунистическими, а затем советскими идейными ценностями.

Последние на протяжении существования советского государства претерпевают существенные изменения, которые систематично прослежены как в уставных документах, так в различных жанровых реализациях. Если в.

1920;е годы в пионерской литературе доминировало политико-идеологическое содержание, выражающее коммунистические программные положения, то начиная с 1930;х годов, степень политизированности пионерской литературы постепенно снижалась, содержание расширялось за счет изображения собственно детской тематики: изображалась не только сфера публичной детской жизни: игры, развлечения, школьная повседневность, но и область приватного: семья, дом, дружба и пр. В то же время некоторые идеи политического происхождения при всех их модификациях сохранялись на протяжении всего периода существования пионерской литературы: это прежде всего идея государственного суверенитета Советского Союза, целостности границ и мощи его природного, экономического и культурного потенциала.

Исследование продемонстрировало, что реализация идеологических значений находится в тесной связи с жанровой спецификой текста. Пионерской организацией оказались востребованы именно те жанры, которые в наибольшей мере отвечают задачам идеологического просвещения (например, массовая песня или беллетризованная биография). Анализ поэтики этих жанров показал, какими художественными способами реализуются те или иные идеологические значения (композиция, портретные и характерологические черты персонажей, деталь и др.). Каждый жанр имеет свою историю, и в каждом случае предшествующие жанровые традиции были усвоены в пионерской литературе. В ходе исследования были выделены как непосредственные предшественники отдельных жанров, так и более отдаленные жанровые источники. Так, в случае с жизнеописаниями пионеров-героев ближайшими источниками сюжетов и образов явились скаутские рассказы о героях, нравоучительная детская литература конца XIX и первых двух десятилетий XX века, в том числе и ранняя агитационная проза для детей 1917;1922 годов. Предшествующим контекстом следует считать агиографическую текстовую традицию, агитационную «народную» литературу второй половины XIX века, и отчасти реалистическую прозу демократической направленности. В то же время на основе структурно-типологического анализа сюжетов жизнеописаний пионеров-героев выявлены и типологически близкие жанры — это соцреалистический роман и беллетризованные биографии советских героев.

В работе были выявлены и охарактеризованы три основных вида исполнения литературных текстов, которые использовали пионеры: это —пение, декламация и инсценирование. Установлена тесная взаимосвязь существенных свойств текстов пионерской литературы с прагматикой пионерской коллективной практики. Последняя среди прочего состояла в эмоциональном воздействии на участников ритуала, направленном на внушение идеологических значений. Этим обусловлены трансформации литературных текстов, используемых в пионерских ритуалах: суггестивная функция создавалась «нагнетанием» большого количества различных по жанровой природе и происхождению текстов, что приводило к фрагментации текстов и компрессии идеологических клише.

Изучение феномена литературы организации на материале пионерской литературы показало, что все содержательные ее свойства подчинены агитационно-пропагандистским задачам, а функционирование обусловлено коллективной ритуальной практикой организации, что может повлечь как смену статуса текста (утрата авторства, фрагментация), так и трансформации жанра и поэтики.