Романы П.Д. Боборыкина в контексте русской прозы второй половины XIX века

Современное литературоведение выработало общую, достаточно перспективную точку зрения на процессы развития русской прозы второй половины XIX века. Наиболее яркие и заметные явления изучены с необходимой полнотой и обстоятельностью. И все-таки литературное движение названного периода исследовано далеко не во всех аспектах, в частности, не определены роль и место писателей-натуралистов, творческий взлет которых хронологически совпадает с вершинными произведениями И. С. Тургенева, И. А. Гончарова, Ф. М. Достоевского, Л. Н. Толстого, Н. С. Лескова, А. П. Чехова.

Феномен русского натурализма до сих пор представляет определенную загадку для исследователей. Традиционно натурализм отождествляют с натуралистичностью, воспринимают его как разновидность «плохого» реализма или даже антиреализма, не выявлены в должной степени жанровые и стилевые свойства этого вида творчества.

Попытки реабилитировать писателей-натуралистов (1) предпринимались неоднократно. Можно говорить о продолжительной дискуссии по этому вопросу, которая велась в течение полутора десятка лет. В которой приняли участие видные специалисты последней трети XX века: В. И. Кулешов, Л. А. Иезуитов, Е. Б. Тагер, С. И. Чупринин, Г. К. Щенников и др.(2) Однако этот спор приобрел перманентный характер и не привел к решению проблемы.

Между тем почти все убеждены в том, что творчество П.Д. Боборы-кина занимает лидирующее положение в истории русского натурализма, его же принято считать главным теоретиком данной разновидности нашей прозы последней трети XIX века. И действительно, П. Д. Боборыкин многое сделал для ослабления мифа об эстетической несостоятельности натурализма как системы художественного повествования, о чем свидетельствует опыт его многочисленных романов: «Жертва вечерняя» (1868), «Дельцы» (1872), «Китай-город» (1882), «Василий Теркин» (1892), «Тяга» (1898) и др. В 90-е годы писатель предпринимает попытку создания обновленной жанровой модели: «На ущербе» (1890), «Перевал» (1894), «По-другому» (1897), где по примеру Тургенева большее внимание уделено сложным духовным процессам эволюции представителей культурного слоя.

Кроме того, широко известны факты тесных контактов П.Д. Боборы-кина с Н. С. Лесковым, В. Г. Короленко, Ф. М. Достоевским, в Западной Европе — с А. Дюма-сыном, Э. Гонкуром, Э. Золя, Дж. Г. Льюисом, Дж. Элиот и многими другими романистами. С этой точки зрения роль Боборыкина в развитии прозы, в частности, социального романа отрицать невозможно. Однако место писателя в литературном процессе второй половины XIX века и, в соответствии с этим, этапы его творческой эволюции не определились до сих пор с должной конкретностью и последовательностью. Специальных работ, в системе представляющих творчество П. Д. Боборыкина, мы не имеем. Отдельные статьи, как правило, противоречиво освещают те или иные стороны произведений писателя, не дают целостной картины. Краткие обзоры творчества писателей, связанных в той или иной степени с элементами натурализма, также не формируют необходимого представления о сложности натуралистических тенденций в русской литературе второй половины XIX века.

Все это свидетельствует о том, что творчество Боборыкина-романиста и мера его участия в литературном процессе второй половины XIX века нуждается в большем внимании и заслуживают объективной, взвешенной оценки в соответствии с реальными фактами литературного движения. Нужно разобраться прежде всего в самих этапах идейно-творческой эволюции писателя, установить, насколько они совпадали или расходились с «колебаниями» литературного процесса 60-х, 70-х, 90-х годов XIX века, каковы главные особенности его литературного эксперимента и в какой мере этот эксперимент отвечал потребностям своего времени. Обращение к П. Д. Боборыкину важно также в целях закрепления установившейся в нашей отечественной науке традиции рассматривать художественные завоевания в определенной конкретике (3), с широкой опорой на произведения предшествующих эпох. Материал в этом отношении весьма разнообразен, интересен, многое не освещено и не осмыслено, тем более с позиции современного литературоведения.

В первую очередь — почти не изучена индивидуальная поэтика Бобо-рыкина-романиста, и это в то время, когда потребность в таких исследованиях уже обозначена как важнейшая научная проблема (4).

Однако индивидуальная поэтика не возникает «на голом месте», «из ничего». Любой писатель, как утверждает Д. П. Николаев, приступая к литературному творчеству, «сознательно или бессознательно ориентируется на тех или иных своих предшественников, на тот или иной из выработанных человечеством родов, видов и жанров литературы» (5). Следовательно, определить место писателя в истории литературы, дать объективную оценку его творчества невозможно вне общего контекста литературного развития.

К сожалению, литературная критика, в особенности дореволюционная, подчас поверхностно судила о творческих заслугах писателя, ограничиваясь общими, нередко упрощенными заявлениями. Так, один из критиков И. Л. Щеглов заявил в 1891 г. буквально следующее: «В одном маленьком рассказе Чехова больше чуется Россия, чем во всех романах Боборы-кина» (6). Понятно, что такого рода оценки не могли воссоздать объективной картины творческих заслуг П. Д. Боборыкина как крупного прозаика второй половины XIX века. Отчасти эти мнения были перенесены в литературоведческую науку нашего времени, мешая по достоинству оценить вклад Боборыкина в развитие русской прозы. Словно предчувствуя это, уже на склоне лет, с определенной и нескрываемой обидой Боборыкин сам решил высказаться за критику. О Чехове: «Ведь его язык, тон, склад фразы, ритм не с неба же свалились». О Куприне: «Ведь я — его прямой предшественник, и притом в литературно-художественной форме. Более сорока лет тому назад в „Жертве вечерней“ не только изображена „Яма“, хотя и раззолоченная, но и поставлен вопрос ребром о проституции» (7). Подобные заявления требуют не просто учета, но и внимательного изучения, а также применения специальных методологий в исследовании проблемы литературных взаимовлияний и взаимодействий.

Однако этого как раз и не было сделано ни в годы жизни П. Д. Боборыкина, ни после его смерти. Один из критиков 30-х годов XX века, обращаясь к поэтике романов П. Д. Боборыкина, идентифицировал её в рамках так называемого «буржуазного, дворянского реализма», который, в свою очередь, пришел в состояние большой «узости и ограниченности» (8).

В последующие десятилетия, вплоть до начала восьмидесятых годов XX столетия, наши критики и литературоведы не раз обращались к имени П. Д. Боборыкина. Но статус писателя, который воспроизводил жизнь якобы сквозь «шоры буржуазной идеологии» (9) и потому не мог отразить ее действительные закономерности, хотя и был в чем-то поколеблен, но незначительно. И лишь с 80-х годов XX века изучение творчества Боборыкина было поставлено на более объективную научную основу. Но сделано пока не так уж много. Этим и определяется актуальность, а также цель предлагаемого исследования.

Актуальность состоит в том, что романы П. Д. Боборыкина да и вся его литературная практика никогда не освещались в нашем литературоведении как целостное явление, имеющее свою, вполне определенную исто-рико-общественную и литературно-художественную казуальность. Вследствие этого аксиологическая сторона творчества П. Д. Боборыкина воспринималась, как правило, со знаком, «ущербности», известной недостаточности своих художественных компонентов и на этом основании не находила адекватного, а часто и корректного освещения в истории русской литературы XIX века.

Отнюдь не стремясь к «смешению» или снижению разработанных нашей наукой и передовой критикой художественных критериев, мы убеждены, однако, в необходимости более полного и объективного рассмотрения романов П. Д. Боборыкина как произведений худолсестеенного натурализма, что существенно может расширить представления о динамике русского литературного процесса второй половины XIX века, его много-линейности. При такой постановке вопроса возможно преодоление крайностей политического утилитаризма, что также является важной задачей современного литературоведения.

Этим определяются границы объекта исследования — наиболее существенные. закономерности литературного процесса второй половины > ¦

XIX века, так или иначе сказавшееся в романах П. Д. Боборыкина. Предметом изучения являются непосредственно сами романы писателя, их идейно-тематический диапазон, художественная структура и поэтические достоинства.

Цель исследования заключается в выявлении поэтического своеобразия крупнейших романов П. Д. Боборыкина как произведений художественного натурализма, по-своему обогативших отечественную литературу второй половины XIX века, закрепляя в ней новые средства литературного изображения, к которым обращались потом и Чехов, и Куприн, и другие известные писатели последующих десятилетий.

Реализация указанной цели осуществляется в диссертации в ходе решения следующих задач:

1. Дать целостный анализ творчества писателя;

2. Раскрыть логику художественного развития русской прозы, предопределившей появление художественного натурализма в творчестве П. Д. Боборыкина.

3. Аргументировать правомерность понятия и качественных признаков художественного натурализма как новых тенденций русской прозы, не противостоявших системе реализма и не сводимых в то же время к простой описательности или примитивному «фактографизму».

4. Раскрыть связь и различия теории П. Д. Боборыкина «реального романа» с эстетикой западноевропейского натурализма (Э. Золя), а также позднейшими достижениями русской реалистической прозы.

5. Показать наличие художественного натурализма, сам «механизм» функционирования этого явления в лучших романах П. Д. Боборыкина второй половины XIX века.

6. Раскрыть жанровую специфику и особенности сюжето-строения в романах П. Д. Боборыкина как произведениях художественного натурализма.

7. Определить реальное место П. Д. Боборыкина в истории русской литературы в качестве крупного писателя на основе сопоставления и корректив важнейших критических отзывов и исследовательских решений, имеющих отношение к его творчеству.

8. Внести уточнение в периодизацию творчества П. Д. Боборыкина, исходя из учета художественных примет его эволюции.

Освещение этих вопросов составляет новизну диссертации, помогая по-другому увидеть роль П. Д. Боборыкина в истории русской литературы, оттенить многообразие и системность основных уровней в поэтике романов писателя, показать значение художественного натурализма как важного звена в литературном процессе последней трети XIX века.

По ходу освещения проблем в диссертации даются развернутые анализы наиболее крупных романов П. Д. Боборыкина, в том числе и тех, которые не привлекали внимания исследователей, используются архивные материалы, периодика второй половины XIX века.

Определение места и роли П. Д. Боборыкина в истории русской литературы необходимо начинать с анализа оценок его творчества в критике и литературоведении. И не только потому, что это традиционно предусматривается структурой диссертационного исследования. Вопрос в другом: противоречивость в оценках Боборыкина, отсутствие целостной характеристики его наследия (что, естественно, затрудняет включение писателя в историю русской литературы в системном порядке) во многом обусловлены первыми суждениями о творчестве романиста, высказанными еще в конце 60-х начале 70-х годов XIX века. Есть необходимость, следовательно, с учетом накопленного нашей наукой опыта обратиться к истокам и эволюции столь явной разноголосицы, а в ряде случаев и неприкрытой тенденциозности по отношению к писателю, в творчестве которого сказалась перестройка русской прозы, стремившейся с нарастающим динамизмом к фактическому, а не мифологическому (10) воспроизведению действительности.

Как романист П. Д. Боборыкин становится известным после выхода в свет «Жертвы вечерней» («Всемирный труд», 1868, № 1−5). С этим романом связаны и первые развернутые отклики на его литературную деятельность.

В частности, М.Е. Салтыков-Щедрин в статье «Новаторы особого рода» («Отечественные записки», 1868, № 11) представил роман П. Д. Боборыкина как попытку «узаконить в нашей литературе элемент «срывания удовольствия», традиции «плотского цинизма» (11), хотя и отметил при этом «ясность слога», отсутствие «излишеств в подробностях», некоторую живость в изображении главной героини и литератора Домбровича.

По всей вероятности, чисто литературные способности Боборыкина привлекли внимание H.A. Некрасова, и он приглашает писателя в качестве очеркиста в «Отечественные записки» (1870). Этот род занятий (очерки о событиях Парижской коммуны и др.) наложил свой отпечаток на первые рассказы Боборыкина («Фараончики», «Посестрие», 1871), а также создаваемые почти одновременно романы «Солидные добродетели» (1870), «Дельцы» (1872), «Доктор Цыбулька» (1874).

В указанных произведениях бросалось в глаза обилие «бытийного», фактического материала, фиксировавшего большие перемены в деловых сферах русской жизни в послереформенную эпоху. Поэтому и критики тех лет, стремясь выделить главное в произведениях Боборыкина, причислили его к писателям-эмпирикам (П. Никитин [П.Н. Ткачев]. Беллетристы-эмпирики и беллетристы-метафизики // Дело, 1875, № 5), к писателям-фотографистам (Цебрикова М.К. Беллетристы-фотографы // Отечественные записки, 1873, № 11).

Эти определения-клише были дополнены вскоре заключением A.M. Скабичевского о том, что Боборыкина как литератора следует отнести к разряду «тенденциозных беллетристов литературного лагеря» (12). Суждение, высказанное популярным в 70−80 годы историком литературы закрепляло за Боборыкиным репутацию писателя, как бы «скользящего» по поверхности жизненных фактов, к тому же излагающего их подчас произвольно и даже «хаотично».

Однако современные исследователи находят, что термин «беллетрист» можно толковать в более широком смысле: «Звание беллетрист потеснило прежние привычные определения творческой личности: поэт, художник, и тем самым открыло дорогу другому профессиональному определению: литератор.» (Щербакова М. И. Текстология этнографической прозы//Филология: проблемы истории и поэтики (к 60-летию Ю.Г. Кругло-ва).-М.:Изд-во «Таганка», 2004 — С. 152).

Примерно с 1890 года отношение к литературному творчеству П. Д. Боборыкина в русской критике и академической науке в связи с выходом таких его романов, как «Китай-город» (1882), «Василий Теркин» (1892), повести «Поумнел» (1890) и других произведений, несколько меняется. Все чаще упоминается о его талантливости, необыкновенной плодовитости, быстрой реакции на новые явления общественной жизни.

Так, Н. К. Михайловский в работе «П. Д. Боборыкин и его отношения к «Отечественным запискам» — («Русская мысль», 1891, № 7) выделяет «разносторонне образованный и живой ум г. Боборыкина», отличающийся «от прочих подобных умов, именно необыкновенною быстротой и точностью (курсив наш. — С.Щ.) восприятий» (13).

Критик, в противовес Скабичевскому, подчеркивает также «обдуманность» сюжетов в романах «Дельцы» и «Китай-город», специфические жанровые черты его произведений («картины нравов»), отмечает как достоинство «множество вводных лиц и внешних мелочей». Итоговый вывод сформулирован следующим образом: «Г. Боборыкин есть бесспорно один из самых образованных и самых мыслящих наших беллетристов» (14). Вместе с тем и Н. К. Михайловский отмечает у Боборыкина-писателя «фотографичность картин и портретов» как коренные свойства его природы (15).

Выступивший вскоре с развернутым анализом произведений Боборыкина М. А. Протопопов повторил в основном тезисы Н. К. Михайловского, придав им более четкую формулировку: «Беллетрист-публицист (Романы и повести Боборыкина)» (16).

В итоге и народническая критика, доминировавшая в русской литературе последней трети XIX века, не в полной мере признавала за Боборы-киным право идентифицировать свои авторские возможности по признакам настоящего художественного творчества.

Положительному восприятию литературной деятельности писателя в некотором смысле «мешали» (хотя не прямо, а косвенно) его теоретико-критические выступления. Так, еще в 1872 году он опубликовал работу «Театральное искусство», где акцентировал внимание на особой важности в актерском мастерстве психофизиологических компонентов в то время, как утверждавшаяся сценическая практика под влиянием лучших пьес А. Н. Островского была ориентирована преимущественно на выявление социального пафоса драматического действа.

Еще в большей степени «отделяли» П. Д. Боборыкина от эстетики критического реализма его работы под названием «Реальный роман во Франции» («Отечественные записки», 1876, № 6−7), в особенности — «Европейский роман в XIX столетии. Роман на Западе за две трети века» (СПб., 1900).

Анализу этого труда в диссертации посвящена специальная глава. Здесь отметим лишь, что основные его положения не получили одобрения со стороны ряда известных историков литературы и критиков. В частности, П. С. Коган в статье «Западный роман перед судом эстетики. О книге П. Д. Боборыкина «Европейский роман в XIX столетии» («Русская мысль», 1900, № 9) пришел к выводу, что «в своем исследовании г. Боборьисин ниспровергает установившиеся взгляды на историю литературы», так как он, то есть Боборыкин, «во-первых, эволюционист, а во-вторых, сторонник самостоятельности красоты», в то время как «эволюция новейшего романа менее всего допускает применения эстетической точки зрения» (17). Получилось, таким образом, что П. Д. Боборыкин выступает с позиций столь неприемлемого в годы общественного подъема «чистого» искусства. Отрицательное отношение к книге П. Д. Боборыкина «Европейский роман в XIX столетии» разделяли и другие видные тогда историки литературы и критики (А.Н. Веселовский, А.Г. Горнфельд).

И тем не менее, общая популярность П. Д. Боборыкина как литератора закреплялась. Это отмечалось, например, П. Н. Полевым, сказавшим, что «талантливая и плодовитая деятельность П. Д. Боборыкина всем известна, и мнение критики о его произведениях давно установилось» (18). Словно бы уточняя положение, казавшееся «аксиомой», составители «Галереи русских писателей», биографические справки которой подготовлены с участием П. Н. Сакулина и В. М. Шулятикова, отмечают, что П. Д. Боборыкин «в своей беллетристической деятельности стремится отразить новые общественные течения, прислушивается ко всяким изменениям, происходящим в обществе, записывая их с точностью добросовестного репортера» (19). В качестве «установившегося мнения» авторы «Галереи» указывают на «нежелание <Боборыкина> отличать важное от неважного». Говорится также о стремлении писателя воссоздавать бытовые приметы с большими «подробностями и серьезностью, чем изменения в общественном настроении» (19).

Как видим, дореволюционная критика и литературоведение (за немногим исключением) оценивала П. Д. Боборыкина сквозь призму, если так можно сказать, традиционализма, когда главные показатели творческого успеха художника связывались с наличием в его произведениях крупной и четко обозначенной общественной проблемы, радикализмом политических убеждений автора, с высокой степенью «типизации» как важнейшим условием истинной художественности. Поэтика в романах писателя в ее конкретно-индивидуальных формах, притом как исторически изменчивая категория, почти не привлекала внимание исследователей и критиков. В тех случаях, когда обращались к ней, все сводилось к констатации «фактогра-фичности» и «бытовизма», обилию «подробностей», что почти не позволяло ставить вопрос о новаторстве произведений П. Д. Боборыкина в общей цепи художественного развития русской прозы. И лишь Д.Н. Овсянико-Куликовский, постоянно интересовавшийся творчеством П. Д. Боборыкина в одном из своих писем к писателю от 15 ноября 1900 года (письмо не опубликовано) проницательно заметил, что «Ваша художественная работа есть весьма полезное познанье русской жизни, часто вносившее много нового. Так, Ваше „некупечество“ („Китай-город“, „Перевал“) есть худоэюе-ственное (курсив наш. — С.Щ.) познанье, равносильное открытию старого купечества Островским и весьма крупный вклад» (РГАЛИ. Фонд 67. Оп.1. Ед. хр. 61. JI. 2). В год пятидесятилетней работы П. Д. Боборыкина в литературе (1910) Д.Н. Овсянико-Куликовский посчитал возможным печатно повторить свою мысль, подчеркивая, что перед нами «признанный и большой художник-наблюдатель» (20). Это могло бы привлечь внимание критиков и ученых. Однако ни итогов, ни тем более тщательных анализов литературного творчества П. Д. Боборыкина осуществлено не было в наступившие вскоре революционные и послереволюционные десятилетия. Причины — общеизвестны, на них останавливаться не будем. Скажем лишь, что в 20−30-е годы XX века П. Д. Боборыкин и его произведения привлекались большей частью для иллюстрации положений, относящихся к негативным сторонам русской общественной жизни, либо — к уходящим в прошлое тенденциям литературного процесса. Наглядный пример тому — обращение М. Горького к образу Василия Теркина из одноименного романа П. Д. Боборыкина в статье «Беседы о ремесле» (1930;31).

Отмечая «чуткость» писателя к новым веяниям жизни, его «наблюдательность», A.M. Горький, однако, не рассматривает образ Теркина как таковой, а оперирует общим мнением критиков о том, что П. Д. Боборыкин работал «приемами „натуралиста“, всегда слишком торопился обобщать свои наблюдения», впадал в «портретность» и «протоколизм». В итоге Теркин получился будто бы не живым образом, а схемой, выписанной в соответствии с мечтами русской либеральной интеллигенции о перерождении «дико<�го> замоскворецк<�ого> жите<�ля>, купц<�а> Островского. в европейского буржуа» (21). Как видим, результаты творчества рассматриваются только со стороны их социальной направленности, которая априорно неприемлема для новой, социалистической по своему смыслу, идеологии. Такую позицию нельзя определять как личный недостаток или слабость A.M. Горького. Это была позиция общества, в котором не могли быть приняты ни идейные, ни тем более творческие устремления П.Д. Бо-борыкина. Так на долгие годы определилась «чужеродность» П.Д. Боборы-кина в кругу писательских авторитетов отечественной литературы, многим из которых он мало в чем, а подчас и вовсе не уступал по уровню своего дарования.

Как «чужой» среди «своих» П. Д. Боборыкин и упоминается в обзорах, предисловиях к произведениям В. Г. Короленко, А. П. Чехова, A.M. Горького и других авторов конца XIX — начала XX веков. Что же касается художественного своеобразия произведений плодовитого писателя, то даже в обстоятельной, не лишенной в отдельных случаях ценных наблюдений работе A.M. Линина, все свелось в конечном счете к выявлению «буржуазной» природы стилевых примет прозы П. Д. Боборыкина (22).

Неудивительно, что и в академической «Истории русской литературы» (М.-Л., 1956) глава, посвященная П. Д. Боборыкину, состоит преимущественно из констатаций негативного характера: «буржуазно-либеральный писатель», отошедший «от основных путей развития русской литературы, от критического реализма», восставший «против демократических принципов Чернышевского», четко и определенно раскрывший «реакционную сущность» своего мировоззрения. «Отрицательно отно<�сясь> к революции», писатель «не оживляется никогда лиризмом, юмором и сатирой. Роман Боборыкина лишен всякого (?) пафоса и вместе с тем грубо тенденциозен», «автор стремится показать, что капитализм осчастливил все население в городе. нет ни слова о жизни рабочих кварталов, о нищих и бездомных» (23). Естественно, что в главе не без удовлетворения сообщается о полном отсутствии переизданий произведений П. Д. Боборыкина за исключением одного романа («Китай-город») в советское время.

Однако на долгие годы закрыть доступ к произведениям крупного писателя, исключить его из сферы литературоведческого внимания, конечно же, невозможно.

Преодоление стереотипных представлений об авторе «Китай-города» можно отметить уже в работе С. И. Чупринина «Чехов и Боборыкин. (Некоторые проблемы натуралистического движения в русской литературе XIX века // Чехов и его время. М., 1977). Правда, П. Д. Боборыкину отведена в книге строго очерченная «ниша» писателя «второго ряда». Тем не менее, аналитический подход к творчеству П. Д. Боборыкина, к тому же в сравнении с А. П. Чеховым, побуждал к новым разработкам (24).

Очень скоро в печати стали появляться дискуссионные статьи по проблемам реализма и натурализма как художественных методов в их взаимодействии и отталкивании. И хотя в центре внимания оказывались вопросы метода, П. Д. Боборыкин как писатель, теснее других связанный с художественными тенденциями натурализма, «открывался» все полнее и глубже со стороны своего присутствия в истории литературы. Следует выделить здесь в первую очередь статьи В. И. Кулешова (Нерешенные вопросы изучения русской литературы на рубеже XIX—XX вв.еков // Вопросы литературы, 1982, № 8, С. 50−74) — JI.A. Иезуитовой (О натуралистическом романе в русской литературе конца XIX — начала XX в. (П.Д. Боборыкин, Д.Н. Мамин-Сибиряк, A.B. Амфитеатров) // Проблемы поэтики русского реализма XIX века. Л., 1984. С. 228−265) — Е. Б. Тагера (Проблемы реализма и натурализма // Русская литература конца XIX — начала XX века. М., 1988) — Г. К. Щенникова (Русский натурализм и его уроки // Русская литература, 1992, № 2. С. 11−27) — С. В. Сызранова («Василий.

Теркин" П. Д. Боборыкина (1892) // Начало. Выпуск 2. М., 1993. С. 117−121) и др.

Суждения о П. Д. Боборыкине, высказанные в этих статьях, были разноречивы, подчас излишне категоричны. Но в совокупности своей они «восстанавливали» автора «Китай-города» в правах крупного писателя, обозначившего определенный этап в русской прозе конца XIX начала XX века. Неслучайно в университетском учебнике В. И. Кулешова выделена специальная глава, названная, правда, обобщающим термином «писатели-натуралисты». Но посвящена она П. Д. Боборыкину (25). Кроме характеристик, отличающихся логической стройностью в разборе произведений писателя, в главе имеется весьма ценное заключение о том, что в «литературоведении пока нет удобного термина для определения различных типов (курсив наш — С.Щ.) натурализма» (26). Действительно, нет, и это во многом определяет разнобой в суждениях не только о натурализме, но и о П. Д. Боборыкине, которому отводится заглавное место в произведениях указанного направления.

Не касаясь еще существа разногласий (об этом речь пойдет далее), заметим, что их не удалось преодолеть и в других исследованиях, которые хотя и не часто, но появлялись в диссертациях и тематических сборниках последних двух десятилетий.

Так, в диссертации O.K. Красновой «Романы П. Д. Боборыкина 1860 -70-х годов» (1983) к анализу привлечены три романа писателя: «Жертва вечерняя», «Солидные добродетели», «Дельцы».

Однако исследованию недостает законченности, и не только потому, что взяты лишь три романа начальной поры, но и потому, что автор недостаточно уделяет внимания динамике развития художественных принципов прозы Боборыкина. Суждение о том, что роман «Дельцы» явился первым шагом в становлении манеры «субъективной объективации» (27), будучи продуктивным по общей формулировке, остается недостаточно проясненным, мало связанным с главными свойствами художественной системы Боборыкина.

Нет полноты в характеристике писательской позиции П. Д. Боборыкина и в статье В. И. Самусенко с обнадеживающим названием «Особенности стиля прозы П.Д. Боборыкина», хотя некоторые признаки портретных зарисовок писателя, а также замечание о том, что у Боборыкина наблюдается «отказ от всех форм юмора в художественном произведении» (28), заслуживают внимания.

Полезны также обращения отдельных исследователей к неразработанной у нас теме соотношений творческой практики и теории Боборыкина с традициями западноевропейской литературы второй половины XIX века (29).

Изучение произведений Боборыкина, начиная с 1991 года, перемещается, по нашим наблюдениям, с общих проблем к рассмотрению отдельных сторон творчества писателя, что следует всячески приветствовать, так как для концептуальных обобщений необходимы частные наблюдения. В этом плане можно выделить работы C.B. Сызранова, М. В. Теплинского, Т. А. Карпеевой, А. Хехерль и др. (30). В особенности выделяются в этом ряду статьи, посвященные романам Боборыкина большой идеологической насыщенности, таким, как «Василий Теркин», «Тяга» и др.

Даже в лучших работах о Боборыкине советского периода сказывалась объясняемая временем односторонность в оценках названных произведений. Тем больший интерес вызывают исследования об этих произведениях, созданные в последние годы. Привлекает, в частности, статья C.B. Сызранова «Василий Теркин» П.Д. Боборыкина", в которой отмечается авторская установка в романе «на изображение героя времени. отчетливо выраженный личностный пафос, нехарактерный в целом для произведений Петра Дмитриевича Боборыкина» (31). Весьма продуктивен вывод исследователя о том, что «катаклизмы русской истории.

XX века уничтожили социальный базис найденного Боборыкиным типа (образ Василия Теркина — С.Щ.), но остался его духовно-психологический субстрат в народной душе" (32), хотя ссылка на известную «Книгу про бойца» А. Твардовского для доказательства верности тезиса воспринимается как натяжка, быть может, вынужденная.

Таким образом, можно считать, что П. Д. Боборыкин как писатель вызволен из забвения, включен в историю русской литературы на правах ее видного деятеля. Но общая рецепция литературного творчества П. Д. Боборыкина еще не имеет под собою твердых оснований. В исследованиях не преодолены ощущения и выводы о «второсортности» его произведений. О натурализме писателя чаще говорится как об очевидном недостатке, а не специфическом явлении художественной литературы. Сам «натурализм» толкуется по-разному, а применительно к Боборыкину — расплывчато и вязко. В связи с этим назрела необходимость рассматривать творчество писателя в системном порядке, оставаясь на почве историзма, но с одинаковой степенью объективности показывать как сильные, так и слабые стороны его литературной деятельности с учетом их внутренней взаимообусловленности. Что касается самой эволюции писательского дарования, то ее, по нашему убеждению, можно представить не только как экстенсивное разрастание «вширь», но в отдельные периоды и как интенсивное движение «вверх» по спирали. Это подтверждается отзывами многих современников, в том числе таких, как Л. Толстой и А. Чехов, хотя они и не скрывали своего отрицательного отношения к ряду его недостатков. Так, получив журнал «Вестник Европы» (1898, № 1), где был напечатан роман П. Д. Боборыкина «Тяга», Л. Н. Толстой сообщал в письме к Л.Л. и Д. Ф. Толстым: «Боборыкин замечательно чуток. Это заслуга» (33).

Еще раньше (1865) в неотправленном письме к П. Д. Боборыкину Л.Н. Толстой отмечал его «замечательный художественный талант», который, однако, необходимо очищать от «вредных. петербургско-литера-турных наплывов» (34).

Немаловажно и то, что рекомендуя. (притом шесть раз) П.Д. Бобо-рыкина к избранию в почетные академики, Л. Н. Толстой называет его в письме к М. М. Сухомлинову не беллетристом, как принято было именовать в журналах П. Д. Боборыкина, а «художником и критиком» (35). Добавим, что П. Д. Боборыкин единственный литератор из русских писателей конца XIX начала XX веков, за которым закрепился термин «летописца» своего времени.

И действительно, П. Д. Боборыкин был автором широкого диапазона и быстрой реакции на новое. В его книгах воспроизведена почти вся послереформенная сословная Русь и все перепетии общественных упований конца XIX начала XX веков. П. Д. Боборыкин как писатель, общественный деятель и литературный критик хорошо чувствовал и во многом верно воспроизводил общественные настроения — особенно в кругу интеллигенции, а также в среде нарождающейся и крепнущей буржуазии. Вот что писал С. П. Мельгунов, один из мемуаристов начала XX века, часто встречавшийся с П. Д. Боборыкиным: «Им не было пропущено буквально ни одного крупного сдвига в интеллигентских настроениях, бытописателем которых он по преимуществу являлся» (36). Но дело не ограничивается только широким показом «сдвигов» в настроениях русской интеллигенции второй половины XIX века, хотя это и важно. П. Д. Боборыкин был художником с определенными эстетическими, теоретико-литературными взглядами (37). В диссертации устанавливается, что его романы отличаются разноообразием поэтических средств, в первую очередь, языковых и стилистических. Композиция крупнейших романов писателя также представляет немалый интерес, притом — в свете современных проблем повествовательных структур художественных текстов. Но именно поэтике произведений П. Д. Боборыкина и не уделялось должного внимания в работах отечественных исследователей на протяжении многих десятков лет. Стремление восполнить этот пробел определяет логику и главные целевые установки настоящей диссертации.

Романное творчество П. Д. Боборыкина рассматривается нами в контексте историко-литературного развития прозы второй половины XIX века с привлечением самых разнообразных критических отзывов, журнальных обзоров и статей.

В диссертации даются далеко не традиционные объяснения дискутируемым в нашей науке терминам «натурализм», «натуралистический роман», «писатели-натуралисты», «натуралистическая поэтика», «натуралистическое направление», а также «натуралистический метод».

Скажем здесь, что просто «натурализм» нельзя выделять в какое-то самостоятельное направление и придавать этому термину значение вполне оформившегося творческого метода, поскольку натурализм в чистом виде не мог обеспечить и не обеспечивал собою качественного роста русской прозаической литературы. А все то, что способствовало такому росту и было связано с результативной опорой на натуралистичность как элемент поэтики, следует именовать художественным натурализмом.

Художественный натурализм предполагает генетическую связь с реализмом и является не чем иным, как разновидностью данного направления в его новом развитии по отношению к прозе первой половины XIX века.

Это положение, как видим, не совпадает с принятыми у нас оценками натурализма как течения, которое, если воспринимать его автономно, во многом снизило достижения реализма. Включение же художественного натурализма (речь идет именно о художественном) в состав реализма может более наглядно показать действительную сложность русской прозы второй, а в особенности последней трети XIX века. Она развивалась мно-говекторно (в чем следует видеть уникальность процесса обогащения реализма), в том числе по линии художественного натурализма. Но это не какое-то отдельное направление, а весьма заметный и необходимый компонент в обогащении русского реализма как сложной художественной системы. Данный тезис составляет основу диссертации и раскрывается в анализе поэтических свойств романного творчества П. Д. Боборыкина, начиная с 60-х годов XIX века. Этим объясняется преимущественное внимание в нашей работе к анализу художественных повествовательных ситуаций, чему прежде уделялось мало внимания и без чего невозможно сколько-нибудь удовлетворительно очертить своеобразие П. Д. Боборыкина как писателя.

Естественно, что в решении перечисленных задач необходимо опереться на достаточно прочную, научно перспективную методологию. Думеется, что только средствами эйдетической поэтики (38) нельзя раскрыть своеобразие литературного творчества П. Д. Боборыкина. Следует обратиться к тому, что сегодня (помимо собственно литературного контекста) именуют метатекстом, разумея под этим способность литературного произведения создавать (и подразумевать) за пределами своего времени и места новые коммуникативные общественно-правовые и нравственно-эстетические отношения между людьми. К произведениям П. Д. Боборыкина вполне применимы слова, сказанные A.A. Потебней: «Заслуга художника не в том minimume содержания, какое думалось ему при создании, а в известной гибкости образа, в силе внутренней формы возбуждать самое разное содержание» (39). Действительно, такие романы П. Д. Боборыкина, как «Дельцы», «Китай-город», «Василий Теркин», «Перевал», «Тяга» и другие привлекают сегодня своими точными, схваченными как бы «налету» зарисовками «былого», «возбуждают», говоря словами А. Потебни, иное содержание, иные ассоциации, имеющие, однако, своими корнями не что-либо, а то «бытописательство», за которое многие современники готовы были упрекнуть П. Д. Боборыкина в отсутствии обобщений, в «нерасчленимости» повествовательных сфер.

Между тем, мысль М. М. Бахтина о том, что истинная полнота и целесообразность литературного произведения «раскрывается только в большом времени» (40) как раз и находит свое подтверждение при системном восприятии прозы П. Д. Боборыкина. Таким образом, лишь комплексное применение историко-генетического, функционально-типологического и структурно-поэтического методов исследования, а в особенности, говоря словами Ю. Н. Тынянова, «соотнесенность каждого элемента произведения как системы с другими» (41) элементами, позволяет раскрыть реальный вклад П. Д. Боборыкина в историю русской литературы, еще точнее — эволюцию форм художественного постижения действительности, и не только в пределах отечественной прозы. Ведь относительно слабая «сегментность» повествовательной зоны в романах П. Д. Боборыкина, отсутствие в ней демаркационных внутренних линий явилось не чем иным, как прологом так называемого «потока сознания» (у Боборыкина это был «поток» самой действительности), что ставится в заслугу известным художникам XX века — Ф. Кафке и М.Прусту. Сегодня это одна из актуальных проблем литературоведения.

Д.Н. Овсянико-Куликовский справедливо писал о том, что «итоги художественной работы П. Д. Боборыкина еще не подведены», хотя она уже и вошла, по мнению ученого, «в историю русской литературы, где будущий историк отведет ей видное и почетное место» (42). С этим прогнозом-пожеланием видного литературоведа конца XIX — начала XX веков (43) связан замысел диссертационной работы.

Очень важно учесть еще, что различные стороны содержания, а также поэтика произведений прошлого, в особенности классических, постоянно, как отмечают исследователи, «коррелируют с ценностями сегодняшней эпохи» (44). Следовательно, и вопросы о том, «какие элементы художественной структуры. творений русских писателей „спят“ в одни эпохи и „просыпаются“ в другие и что этому способствует» (45), могут быть отнесены к разряду наиболее значимых при изучении литературного наследия. Романы П. Д. Боборыкина без всякого сомнения следует причислить к тому, что «просыпается», что нуждается в последовательном и системном рассмотрении как феномен, помогающий понять многие важные особенности современной жизни и литературных тенденций нашего времени.

Исходя из сказанного, на защиту выносятся следующие положения:

1. Развитие русской прозы — а еще шире — реализма второй половины XIX века осуществлялось не в однолинейном режиме. Углублялись социально-критические аспекты русской прозы, обогащались формы психологического анализасатира и юмор сочетались с гротеском и фантастикой (Н. Щедрин), со всей определенностью обозначилась на реалистической основе религиозно-философская линия (Ф. Достоевский), с каждым десятилетием набирало силу и свойства специфического искусства «этнографическое направление», что уже привлекло внимание современных исследователей (46). В этом же ряду и как признак обогащения русской прозы (в особенности в последнюю треть XIX века) следует рассматривать произведения художественного натурализма (П.Д. Боборыкин, Н. С. Лесков, Д.Н. Мамин-Сибиряк). Наиболее системным представителем этой разновидности искусства был П. Д. Боборыкин.

2. Художественный натурализм — отнюдь не «барьер» и не шаг назад в развитии реализма, а его исторически детерминированное звено, получившее интенсивную динамику вследствие имманентной, эстетически полноценной потребности воспроизведения быстро меняющейся действительности в ее многогранных проявлениях. «Правда» жизни получала не условно-метафорическое, а предметно-детализированное, масштабно развернутое отражение повседневных реалий в их «текучести», а порою и случайных соотношениях.

3. Художественный натурализм характеризуется в диссертации как система повествования, отличающаяся от простой описательности, от натурализма в его «чистом виде». Натурализм не ставил перед собой задачи познания жизни, ее новых форм, ограничиваясь, как правило, техническим эффектом словесного «фотографирования» событий, протокольной фиксацией (Д.В.Аверкиев, И. Н. Потапенко и др.).

4. В художественном натурализме Боборыкина следует различать эволюционные фазы (от романа «Жертва вечерняя» до «Василия Теркина» и «Великой разрухи»). В ходе творческого развития писатель концентрировал и отрабатывал на уровне подлинного искусства ряд структурных приемов, которые в поэтике классического романа занимали подчас периферийное место: расширение и обновление социальной панорамы, введение в канву романного повествования героев из купеческой и меркантильно-дворянской среды (Саламатов, Палтусов, Теркин, Лыжин, Кумачев), воспроизведение реального времени в манере, близкой к исторической документалистике. Одновременно повышалась роль бытописания, которое, с одной стороны, создает социально-физиологический (и психологический) «фон» повествования, а с другой, — оказывалось средством усиления «жиз-неподобия» сюжетных ситуаций, которые в романах Боборыкина как бы теряют свою сугубо «материальную» природу, становясь достоверным о действительной жизни. Напряженность сюжетного развития, столь традиционная для классического романа намеренно ослабляется в целях более широкого и целостного охвата изображаемых «массивов» жизни.

5. В романах П. Д. Боборыкина, в особенности периода 1870 — 1890-х годов, происходит принципиальная смена героев: вместо положительно-идеальных в духовно-нравственном отношении, но не приспособленных к практической жизни, в романах Боборыкина на первый план выдвигаются персонажи активного темперамента, убежденные в том, что через личное устроение, посредством деловых усилий устроится и сама окружающая среда, в которой персонажи не «борются», а стремятся отыскать в ней свое место, подчиняя по возможности ее разрозненные компоненты своей воле.

6. Данную особенность романного жанра в творчестве Боборыкина в диссертации предлагается рассматривать не как апологию «буржуазности», а как стремление автора, не чуждого гражданским идеалам, отыскать в бушующем море промышленной цивилизации и прогресса твердые основы человеческого благополучия. Соединение прагматизма со «здравым смыслом», а здравого смысла с красотой и благородством — такова этико-мировоззренческая и эстетическая позиция Боборыкина человека, гражданина и писателя, обусловившая само обилие его романов, повестей, с помощью которых он намеревался уловить реальные, а не воображаемые законы, управлявшие действительностью.

7. Столь грандиозная задача не могла быть решена, по убеждению Боборыкина, на уровне простого «писания», «фотографирования». Этим объясняется то обстоятельство, что, стремясь к полному охвату жизненных событий, Боборыкин тем не менее был чуток в отборе фактов, именно таких, которые сами по себе, без дополнительных, философско-психо-логических «пояснений» подтверждают логику основных закономерностей быстроменяющейся действительности. Ввиду этого, подчеркивая объективность художественных и беллетристических картин в романах Боборыкина, нельзя отождествлять его творческую манеру с «объективизмом», в чем нередко и необоснованно упрекали писателя в критике и литературоведении предшествующих десятилетий.

8. В диссертации обращено внимание на старательную и достаточно квалифицированную попытку Боборыкина в теоретическом плане обосновать эстетические принципы «реального романа», то есть художественного натурализма. Ожидаемого успеха эта попытка в работе «Европейский роман в XIX столетии. Роман на Западе за две трети века» (1900) Боборыки-ну не принесла. Однако обращение к теории романа, к искусствоведческим вопросам свидетельствует о серьезности (и своевременности) намерения писателя обновить и обогатить конкретную творческую практику (создание прозаических произведений) с учетом требований времени. В диссертации отстаивается положение о том, что по существу Боборыкин как прозаик выходил не на линию «сужения» реализма, а на путь его обогащения и модификации.

9. Лучшие романы П. Д. Боборыкина убеждают в том, что писателю удалось утвердить художественный натурализм как специфическую, дос таточно значимую со стороны содержания и со стороны формы систему литературно-поэтического изображения, имеющую «открытый» характер.

Художественный натурализм, будучи типологической разновидностью реализма, с одной стороны, вбирал в себя многие достижения реализма 60−80-х годов XIX века (например, объективный характер социальных характеристик, некоторые приемы психологического анализа, внимание к «среде», влияние быта на речь персонажей и др.). С другой стороны, художественный натурализм отрабатывал и закреплял такие формь1 повествования, которые в классическом романе играли подчиненную роль (бытописание), а то и вовсе отсутствовали. К числу бесспорных завоеваний художественного натурализма следует отнести осознанную авторскую установку на отражение не столько «типов» действительности, сколько ее собственного «потока», где типы человеческих характеров воспринимаются как составляющие, а то и как «эмбрионы» изображаемой действительности. Немаловажно в этой связи учесть, что распространенный в западноевропейской литературе первой половины XIX века прием изображения «потока» сознания индивидуалистической личности является своеобразным аналогом к тому, что уже применялось П. Д. Боборыкиным в части изображения глобальных процессов русской жизни, связанных с ее капитализацией.

10. Признание поэтической и социально-общественной значимости художественного натурализма не означает, однако, что необходимо выделять характеризуемое явление в особое литературное направление. Равным образом не следует рассматривать художественный натурализм (в частности, романы П.Д.Боборыкина) как адекватное «продолжение» реализма. Необходимо закрепить диалектический подход к данному феномену как весьма специфической разновидности («модуляции») реализма, возникшей в определенных исторических условиях и имевшей как положительные (их больше!), так и отрицательные стороны. В любом случае лучшие романы самого П. Д. Боборыкина заслуживают положительной итоговой оценки, достойны широкого включения в историю русской литературы второй половины XIX — начала XX века как крупная монографическая тема, обладающая необходимой актуальностью и перспективой дальнейшего научного изучения.

Элементы и тенденции художественного натурализма сказались во многих произведениях русской литературы на рубеже двух веков (Д.Н. Мамин-Сибиряк, П.И. Мельников-Печерский, частично А. И. Куприн, А. П. Чехов, ранние рассказы и повести М. Горького и др.), в чем следует видеть специфическое воздействие творческого опыта П. Д. Боборыкина.

Диссертация состоит из введения и четырех глав. В первой главе рассматриваются эстетико-философские основы романного творчества, что естественно, так как П. Д. Боборыкин был не только писателем в собственном смысле слова, но и достаточно серьезным заслуживающим внимания теоретиком литературы. Без учета этой стороны его деятельности нельзя понять и особенностей романного творчества писателя.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Осуществленный анализ романов П. Д. Боборыкина убеждает в том, что они явились заметным вкладом в развитие русской прозы второй половины XIX века. Осваивались новые темы (процесс становления общественно-экономических отношений, связанных с утверждением торгово-промышленного уклада), новые герои, раскрывалась психология людей, включившихся в сферу предпринимательства и общего обновления жизни. Соответственно с этим неизбежно менялись не только приемы, но и самые принципы изображения характеров и действительности, которая их рождала. В сюжетах большое значение приобрел кумулятивный характер их построения, событийная панорама не имела строго очерченных границ, равно как и стержневых линий в развитии конфликтов, что позволяло писателю свободно переходить внутри композиционного поля от одного приема к другому (1), соотнося их с общей задачей изображения новой действительности и новых буржуазно-капиталистических отношений.

В романах П. Д. Боборыкина вполне очевидна тенденция исторически точного воспроизведения действительности, характеров и типов. Однако в отличие от авторов классического романа (И.А. Гончаров, И. С. Тургенев, Ф. М. Достоевский, Л.Н. Толстой) образы, выведенные П. Д. Боборыкиным в качестве главных персонажей, не воспринимаются как художественная материализация тех или иных идей, или духовно-нравственных концепций. Это характеры впрямую взятые из действительности и отражают именно ее логику, развивающуюся независимо от авторской позиции, подчас и идеалов. Этим можно объяснить складывающееся у читателей впечатление того, что главные персонажи и их поступки в романах Боборыкина есть «снимки» с реально действующих лиц и событий, лишенных обобщения. Это не совсем так. Обобщение в романах художественного натурализма осуществляется посредством детализации и объективизации изображаемых картин, хотя и не полностью, но достаточно убедительно это обобщение заменяло типизацию в том смысле, что воспроизводило как внешние, так и внутренние закономерности новой жизни в их непосредственном, то есть нередко весьма раздробленном виде. Обобщить раздробленную действительность, показать ее как целое П. Д. Боборыкин считал для себя задачей не менее важной, чем «типизировать» те или иные явления (под типизацией мы в данном случае понимаем не только и не столько обобщение, сколько неповторимо наглядное и оригинальное по своим индивидуальным признакам изображение главных признаков явления). Количественная сторона в показе отдельных, порой не связанных между собой событий, также играла существенную роль в картинах художественного натурализма. Через это набрасывался абрис эпохи, выявлялись ее ведущие тенденции.

В поэтике реального романа своеобразную функцию выполняют приемы психологического анализа. Для этих романов характерен эстетико-психологический метод изображения, суть которого состоит в том, что мерой человека, высшим ценностным критерием оказывается красота, прекрасное. Но это прекрасное мыслилось не в отрыве от реальных итогов жизнедеятельности личности, а в тесной связи с прямым результатом практических действий персонажей. Это можно считать некоторым преимуществом аксеологи-ческой позиции П. Д. Боборыкина: достоинство личности он определял не только высотой духовно-нравственного идеала, что свойственно, к примеру, Л. Н. Толстому, но и жизненными итогами повседневных усилий героев, в том числе в сфере хозяйственно-экономических интересов. Эстетика быта, таким образом, определила и конечную эстетику художественного изображения в романах писателя. Отсюда и сам психологизм был направлен на точное воспроизведение личных настроений персонажа, обусловленных характером событий окружающей среды. И через это как раз выявлялась необходимая для всякого художественного изображения «связка»: герой — время — среда.

В системе повествования романов художественного натурализма большое место занимали информационность и бытописание как способы художественного воплощения временной эволюции. И здесь со всей очевидностью сказывалось обогащение русской прозы за счет широкого использования так называемой натуральности, которая так же, как и количественный фактор, оказывалась элементом художественной характеристики в романах П. Д. Боборыкина. Под натуральностью мы понимаем и обозначаем в поэтике П. Д. Боборыкина наличие верно и тонко схваченной естественности в показе внешнего облика персонажей, в характеристике их настроений, в изображении многообразных свойств той среды, в которой действуют герои. В нашем понимании, в наших анализах — это признак реализма, признак в какой-то степени, учитывающий достижение авторов натуральной школы 40-х годов XIX века, о которых с похвалой отзывался В. Г. Белинский (2).

Все сказанное относительно системы повествования в романах П. Д. Боборыкина подтверждает и наш вывод о том, что сам принцип сюжето-строения отличался заметным своеобразием. Прежде всего укажем на то, что в основе сюжетного развития в романах П. Д. Боборыкина (в первую очередь «Дельцы», «Китай-город», «Василий Теркин», «Перевал») лежат процессы, связанные с капитализацией русской действительности конца XIX века. Эти процессы настолько сложны и многообразны, что выявление их закономерностей не могло быть осуществлено по какой-то одной жизненной линии. Писатель, исходя из художественной целесообразности, строил сюжеты романов по принципу «схватывания» как можно большего числа наиболее значимых эпизодов, организуя их затем в «блочную» систему повествования. Так определялась широкая панорамность изображения («Китай-город»), которую П. Д. Боборыкин старался представить не в ее исключительных проявлениях, а в формах обыденной жизни, конкретно взятого и во многом незавершенного временного отрезка (3).

Художественная специфика сказалась и в жанровом своеобразии романов П. Д. Боборыкина. В целом П. Д. Боборыкин сохраняет сам принцип романной организации материала, а именно: изображение личности и общества во всем разнообразии их отношений. Однако характер «соотношений» заметно меняется. Если русский роман классического типа был основан, как правило, на конфликтах личности с обществом, притом по идеологической или духовно-нравственной линии, то в романах П. Д. Боборыкина конфликты такого рода существенно ослаблены, а то и вовсе отсутствуют. Герой романов П. Д. Боборыкина конфликтует не с «обществом» — он старается «включиться» в него — а с частными, порою случайными обстоятельствами, которые «мешают» ему закрепиться в окружающей общественной среде.

Абсолютно новый жанровый тип романа это породить не могло, но многое внутри структуры романов получило нетрадиционное воплощение. Исчезла, к примеру, сюжетная напряженность, острота в развитии действия, «стертыми» оказались так называемые кульминационные точки, описываемые события получили как бы равнозначные функции в организации повествовательного материала. Социально-психологический роман — основной тип романа в русской литературе XIX века — превратился в социально-аналитический с очень заметным расширением (и в этом преимущество П. Д. Боборыкина!) границ и «зоны» художественного повествования.

Для романов П. Д. Боборыкина характерно изучение, накопление реальных фактов, синтез которых писатель не стремился конструировать в границах только своего воображения, предоставляя это как бы самой действительности, ее истории. Отсюда такие, на первый взгляд, «невыразительные» малоэффектные концовки в романах П. Д. Боборыкина, по крайней мере, в основных («Китай-город», «Василий Теркин», «Перевал»), что идет не от небрежности писателя или его неумения закончить роман каким-либо четким «итогом». Этоприем. Жанровые конструкции романов П. Д. Боборыкина — открытые конструкции, концовки в которых могли стать началом нового повествования, что мы и видим в самой последовательности появления главных произведений писателя. В «Китай-городе» действие романа заканчивается благополучным завершением неприятной истории в жизни Палтусова, дальше у него, надо думать, начнется новый этап, этап восхождения к материальному благополучию и широкой практической деятельности. «Василий Теркин» открывается описаниями начала именно такой деятельности, правда, уже другого персонажа, близкого, однако, по своим убеждениям и отношению к практической жизни герою «Китай-города». «Василий Теркин» завершается изображением апогея, достигнутого предпринимателем из купцов в его хозяйственно-экономической деятельности. Остальные романы П. Д. Боборыкина («На ущербе», «По другому», «Ходок», «Тяга», «Великая разруха») посвящены изображению дальнейших зигзагов в судьбах русского предпринимательства, и интеллигенции.

На этом, по преимуществу, были основаны тематика и образы романов П. Д. Боборыкина, значительность их художественных анализов и сама оригинальность позиции писателя, который был уверен в необходимости усиления практической активности деловых кругов России конца XIX века и который долгое время уповал на перспективы именно такого развития. Романы П. Д. Боборыкина в этом смысле — важный этап в эволюции большой русской литературы, всегда старавшейся отразить с наибольшей художественной полнотой не только образ, но и дух своего времени. И то, что многие современники П. Д. Боборыкина считали его «летописцем» своего времени следует воспринимать сегодня не как умаление достоинств его литературного труда, а как указание на специфику творчества, призванного запечатлеть «лик» эпохи наглядно и убедительно. Заслуга не малая! — в особенности, если учесть ряд характерных признаков романной поэтики писателя (точность и колоритность описаний, широкий охват жизненных реалий, информативность, сюжет-ситуация как способ изображения «прозаической действительности» (4) — и др.) в той или иной степени отразились в структуре русской и западноевропейской прозы конца XIX начала XX веков.

Все эти особенности поэтики романов П. Д. Боборыкина формировались на протяжении ряда десятилетий, но развитие П. Д. Боборыкина как писателя на всех этапах его деятельности нельзя воспринимать как обособленный процесс, противостоящий к тому же основным тенденциям русской прозы второй половины XIX века, по преимуществу — реализму.

Русская реалистическая проза XIX века, если брать ее в охвате столетия, развивалась многовекторно и многоэтапно. Родоначальником ее следует считать A.C. Пушкина, хотя суть и формы его творчества, в том числе прозы, во многих случаях близки романтизму.

Новый этап в становлении русской реалистической прозы связан с деятельностью Гоголя. Его же принято считать «отцом» русской «натуральной школы», к которой примыкали многие известные прозаики 40 -50-х годов XIX века (В.И. Даль, Д. В. Григорович, — частично — И. А. Гончаров, И. С. Тургенев, Ф.М. Достоевский).

Это подтверждает, что «натурализм» («натуралистичность») — в генетике реализма, и, строго говоря, реалистическая система изображения никогда не чуралась натурализма в смысле точного и наглядного воспроизведения существующей, а не воображаемой действительности.

Но оставаться только в рамках натурализма — значило тормозить развитие. Поэтому очень скоро (50-е годы) происходит интенсивное обогащение русской прозы (как и всей литературы) по многим линиям, в особенности — психологической и социальной. Создается классический русский роман (И.А. Гончаров, А. И. Герцен, И. С. Тургенев, JI.H. Толстой, Ф.М. Достоевский), в значительной степени интегрирующий эти линии.

Однако структура классического романа при очевидных ее достоинствах также не могла оставаться неизменной. В последнюю треть XIX века в ходе дальнейшего сближения литературы с действительностью, закрепления принципов научно обоснованного познания жизни со всеми ее противоречиями, а также по мере расширения диалогической зоны европейских культур все большее значение приобретала проза, которая, будучи неотделимой от основных тенденций реализма, в то же время претендовала (и могла претендовать) на известную «автономность», оригинальность, новаторство некоторых приемов и жанровых форм повествования — вплоть до терминологического самоопределения («натурализм»).

Признаки такой прозы ясно обозначились в творчестве Г. И. Успенского, Н. С. Лескова, П. Д. Боборыкина, П.Н. Мельникова-Печерского, несколько позже — в произведениях Д.Н. Мамина-Сибиряка, В.И. Немировича-Данченко, А. И. Куприна. С прозой этих писателей исследователи подчас недифференцированно объединяли произведения A.B. Амфитеатрова, К. С. Баранцевича, И. Г. Потапенко и других, именуемых также писателями-натуралистами.

Столь широкий и чрезмерно обобщенный подход к произведениям неодинакового творческого склада в границах одного и того же понятиянатурализм — стирал качественные различия произведений разного художественного уровня и мало способствовал уяснению действительной картины развития русской литературы последней трети XIX столетия.

В прозе отмеченного периода, разумеется, были произведения, отмеченные печатью «фотографизма», с повышенным вниманием к «физиологической» стороне человеческой жизни, с установкой на ее «протоколирование», а не изучение и т. д. Таковы многие повести A.B. Амфитеатрова («Марья Лусьева»), В. Буренина, И. Ясинского и др.

Однако романы П. Д. Боборыкина в основных своих свойствах не могут отождествляться с произведениями вышеназванных писателей, с натурализмом такого типа, который отступал от принципов настоящего искусства, искажая и обесценивая его.

Автор «Жертвы вечерней», а в особенности романов «Китай-город», «Василий Теркин», «Тяга», «Великая разруха», был одаренным и «чутким» (термин Л. Толстого) писателем, подчинявшим свое творчество решению важных жизненных вопросов. Некоторая «торопливость» в создании романов, что отмечалось к примеру, И. С. Тургеневым, объясняется желанием Боборыкина шире и «вещественнее» представить лавину быстро развивающейся жизни.

Важно подытожить, что действительность воспринималась П.Д. Бо-борыкиным как целостный процесс, в котором каждая деталь важна сама по себе и — как часть огромного, в основах своих единого «организма», именуемого жизнью. Выявление особенностей этого организма посредством подробного воспроизведения «повседневности» — одна из сторон эпического повествования.

Романы П. Д. Боборыкина по общей логике своего построения тяготеют к эпичности такого рода. Понятно, что это выражается иначе и менее впечатляюще, чем в произведениях, к примеру, Л. Н. Толстого. Если у автора «Войны и мира» эпичность определяется «мыслью народной» и исходит, как справедливо отмечено исследователями, от «исчерпывающей себя до конца идеи» (5), то эпичность романов Боборыкина реализует себя в других признаках, в том числе в «исчерпывающих себя» фактах.

В лучших романах П. Д. Боборыкина мы видим хроникальные события, событийные панорамы, которые можно воспринимать как кумулятивные, то есть увеличенные за счет подробного описания множества фактов. При этом жизненные факты подаются писателем как совокупность бытовых, психологических и социальных противоречий. В конечном итоге обилие фактов, «бесконечность» потока частных историй и событий, взятых из живой повседневности, также создают ощущение эпического воспроизведения жизни, ее масштабности. Этим и объясняется замечание А. П. Чехова о том, что П. Д. Боборыкин — «добросовестный труженик. его романы дают большой материал для изучения эпохи» (6).

Дать «большой» материал для познания эпохи возможно было, как совершенно очевидно, только оставаясь на уровне художественных задач своего времени. Этим и определяется феномен П. Д. Боборыкина как писателя художественного натурализма. В этом же и причина его большой популярности среди своих современников.