Славянофилы и славянофильская журналистика, 1840-1850 гг

1896. Декабрь. С. 629, 633, 646.

Письмо К. С. Аксакову <1855 г>//Хомяков A.C. Поли. собр. соч.: В 8 т. М., 1904. Т. VIII. С. 336. Аксаков К С. Об издании «Русской беседы"// ИРЛИ.Ф. 3. Оп. 7. Ед. хр. 35. покритиковавшего газету К. Аксакова «Молва», писали К. С. Аксаков, Самарин, Хомяков и П.И.Бессонов'2—он был напечатан в «Русской беседе».

Редактор журнала постоянно подчеркивал, что журнал общий, издается кружком («наш журнал" — «Этот журнал издаю не я, а все мы»), В 1858 г., когда соредактором его стал И. Аксаков, Кошелев настойчиво внушал ему мысль о необходимости выдерживать прежнее направление издания: «Журнал не мой и не ваш, а всего нашего кружкапри нашем разногласии судит сходка и ее решение обязательно для нас обоих"13. И. Аксаков не имел права отвергать ненравящиеся ему статьи или помещать те, против которых мог возражать Кошелев.

Что касается газет, то они издавались не кружком, являясь личным делом того или иного его представителя.

Молву" (1857) А. Г. Дементьев причислил к тем газетам, которые «славянофилы издавали"14, однако это не так. Лучший ответ на вопрос, была ли эта газета органом славянофильства, дал И. Аксаков, писавший брату Константину: «Ты ее основатель, она твоя мысль, твое создание, твое дело"15. Будучи его делом, газета составлялась и заполнялась издателем: С. Т. Аксаков сообщал сыну Ивану о выходе первого номера «Молвы», почти полностью написанном Константином16. Как Хомяков ни уговаривал Самарина прислать К. Аксакову «хоть что-нибудь», он не принял участия в «Молве». Кошелев также не поддержал газету и весьма отстранение и холодновато наблюдал за ее выпуском: «Молва» выходит, но, по-моему, она идет не как следует. Она мечется на стены и порет всякую дичь"17. Не принял участия в газете и Черкасский, также недовольный тем, как она велась.

12 См. письмо С. Т. Аксакова сыну Ивану от 6. VI. 1857 г. //ИРЛИ.Ф. З. Оп. 3. Ед. хр. 18.Л.

13 об.

Колюпанов Н. Биография Александра Ивановича Кошелева. М., 1892. T. II. С. 239.

Дементьев А. Г. Очерки по истории русской журналистики 1840−1850 гг. M.-JI., 1951. С 398.

15 Письмо от 2/14. VI. 1857 г. //ИРЛИ, Ф. З Он. 9. Ед.хр. 7. *См. письмо от 15.IV.1857 г. //Там же. Оп. 3. Ед.хр. 14. Л. 131.

Письмо И. С. Аксакову от 10 /22/.VI. 1857 г.//Голос минувшего. 1918. № 7−9. Июльсентябрь. С. 176.

Из славянофилов изредка появлялись на страницах газеты только Чижов и Хомяков (№№ 1,17,28,29). Две небольшие заметки Хомякова «Современный вопрос» (№ 28) и ответ Ф. И. Буслаеву (№ 17) были подписаны, под другими стояла криптограмма «Г.кь» (Туляк), которая читателями с Хомяковым не связывалась. Так, Б. Н. Чичерин, прочитавший на страницах «Молвы» (№ 29) заметку «О последней статье г. Чичерина в «Русском вестнике» с критическими инвективами в свой адрес, только много лет спустя узнал, что ее автором был Хомяков, — заметку он увидел напечатанной в собрании его сочинений18.

Точно так же, без всякой поддержки славянофильского кружка И. Аксаков в 1859 г. издавал газету «Парус»: «от своего имени», как сообщал сам издатель19, и в личных целях — на «Парус» он смотрел, во-первых, как на «выгодную спекуляцию», освобождающую его от помещичьих забот, и только второй причиной назвал необходимость газеты в то время20.

Следующей и тоже личной газетой И. Аксакова был «День» (18 611 865). Приведем его личное признание: «Мне разрешили газету"21. Когда в статье В. А. Алексеева читаем: «.славянофилы добились разрешения издавать еженедельную газету «День"22, неясно, кого из славянофилов имеет в виду исследователь, — никто из них не добивался такого права. Более того, создавая газету, И. Аксаков понимал, что берет на себя «обузу страшную"23 — у издателя не было «ни одного сотрудника или помощника"24. В таком положении издатель газеты находился Е| начале ее выпуска, как явствует из вышеприведенного отрывка из письма (первый номер «Дня» вышел 15.Х. 1861 г.), через полтора года, когда пенял Ю. Ф. Самарину, что ки он, ни.

18 Чичерин Б. Н. Москва сороковых годов. М., 1997. С. 239.

19 Письмо М. Ф. Раевскому от 22.Vi.1858 г. // Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Спб., 18% Ч. II. Т IV. С. 2. Письмо Ю. Ф. Самарину от 14. VII.1858 Г.//ИРЛИ. Ф. З. Оп. 2. Ед. хр 48.

Письмо М. Ф. Раевскому от 25.IX.1861 г.// Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Спб., 1896.Ч.Н. Т. IV С. 67.

Алексеев В. А. Периодика славянофилов // Очерки по истории русской журналистики и критики. Л., 1965. Т. II. С. 211.

Г Письмо М. А. Максимовичу от 19.VI.1861 г .//Русский архив. 1968. № 3. С. 358.

24 Письмо И. С. Аксакова А.И.Кошелеву от 21. X !861г.//РГАЛИ. Ф. 10. Оп. I. Ед.хр. 157. Л. 29об.

В.А. Черкасский, ни В. А. Елагин не помогли газете «ни строчкой», и в конце издания, когда жаловался: «Уже 4 года сряду выношу газету один на своих плечах"26.

Ф.Ф.Воропонов, сотрудник «Дня», в своих воспоминаниях подтвердил справедливость сказанного И. Аксаковым: «.редакция «Дня» была делом не кружка, а лично Аксакова Хотя были влиятельные сотрудники, но и номинальным, и фактическим редактором он был один, имея под рукою только конторщика для исполнения поручений, и лишь изредка давал приходившие статьи для просмотра и замечаний кому-либо из близких сотрудников, специализировавшихся по особым вопросам"27. Обращает на себя внимание, что немногочисленные сотрудники «Дня» — не члены славянофильского кружка (за исключением В. А. Елагина и Ф. В. Чижова). Исследователям, специально изучавшим газеты И. Аксакова, детально известны те условия, в которых находился издатель. Совершенно справедливо.

Н.И.Цимбаев заявил, что «День» был «личным печатным органом И. Ак.

1& сакова" .

Хотя газету «Москва» (1867−1868) И. Аксаков выпускал на деньги купцов, но считал ее своей личной газетой, что подтверждается его собст.

29 венным свидетельством , — денежные вкладчики находились под влиянием авторитета И. Аксакова, в газетные дела не вмешивались. Из славянофилов в ней сотрудничал один Чижов и очень непродолжительное время (в течение нескольких месяцев 1867 г.).

Свою последнюю газету «Русь» (1880−1886) И. Аксаков выпускал в совершенном одиночестве30. К 1880 г. из славянофильского кружка в живых остались только А. И. Кошелев и Э.А.Дмитриев-Мамонов, с которыми Письмо от 5.V. 1863 г. //ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 2. Ед.хр. 48. Л. 77.

Письмо М. Ф. Раевскому от 11. VI. 1865 г.//Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. £пб., 1896. Ч. II. Т. IV. С. 87.

Воропонов Ф. Ф. Сорок лет тому назад (По личным воспоминаниям) //Вестник Европы. 1904. Кн. 6. С. 771.

ЦимбаевН.И. И. С. Аксаков в общественной жизни пореформенной России.М., 1978. С. 88. См. письмо Ф. В. Чижову <1867 г.>//РГБ. Ф. 332. Карг. 10. Ед. хр. 1.Л.7.

См. письмо И. С. Аксакова Е.А. Свербеевой от 25.VIII. 1884 г./ЛРГАЛИ. Ф. 472. Оп. I. Ед.хр. 620. Л. 72.

И.Аксаков находился в состоянии полемики, нашедшей свое отражение в письмах, как в случае с Кошелевым31, или на журнальных страницах, как было с Дмитриевым-Мамоновым32. Понятно, что «Русь» была личной газетой И.Аксакова.

Личные печатные органы славянофилов могли быть выдержаны в славянофильском духе, как газета «Молва», в передовых статьях которой К. Аксаков пропагандировал славянофильские воззрения, как газеты И. Аксакова: приступая, к примеру, к изданию «Дня», он писал, что газета будет «единственным ограном их (славянофильского. — Т.П.) учения — без них!"33 (выходила после смерти братьев Киреевских, Хомякова, К. Аксакова).

Но личные издания славянофилов могли и не иметь славянофильской направленности, как газета «Акционер» (1860−1863) и журнал «Вестник промышленности» (1858−1861), выпускаемые Чижовым (совместно с И.К.Бабстом).

В нашей монографии «Славянофильская журналистика» между изданиями славянофильского кружка и издательской деятельностью отдельных славянофилов проведена четкая разграничительная линия: исследование посвящено коллективным изданиям, личные начинания славянофилов в ней не анализируются.

ЭПОХА ВОЗБУЖДЕННОСТИ УМСТВЕННЫХ ИНТЕРЕСОВ" И УСТНОЕ «ВОСПИТАНИЕ ОБЩЕСТВА».

В конце 30-х — начале 40-х годов, которые А. ИХерцен назвал «эпохой возбужденности умственных интересов"34, четкие разделительные линии между славянофилами и западниками отсутствовали: будущих антагонистов К. С. Аксакова и В. Г. Белинского связывали узы дружбы и участие в кружке Н. В. Станкевича, славянофил А. Н. Попов был университетским то Там же. Ф. 10. Оп. I. Ед.хр. 182 Л. 13−14,19−19 об.

Русский архив. 1873. № 2.

3 Письмо Н. А. Елагину от 12.Vi.1861 г. // Русский архив. 1915.№ 1. С. 9.

34 Герцен А. И. Собр. соч.: В 30 т. М, 1956. Т. IX. С. 152.

2) в ар ищем западника К. Д. Кавелина, славянофил В. А. Панов дружил с М. Н. Катковым, деятелем западнической ориентации, ЛВ. Киреевский в 1832 г. приступил к выпуску журнала с красноречивым названием «Европеец» и даже в 1844 г. считал себя человеком, разделяющим славянофильский образ мыслей «только отчасти». Общие устремления в интеллектуальной жизни русского общества преобладали: и будущих славянофилов, и будущих западников сплачивала неприязнь к власти, отстраненность от всего официального, преданность делу просвещения, горячая любовь к России и ее находившемуся в неволе народу, а также характерное для этого времени увлечение немецкой философией.

Нами отмечены причины, способствовавшие оформлению славянофильства как особого течения общественной мысли: высокомерное отношение немецких философов к славянским народам как не оказавшим влияния на судьбы человечества (в «Философии истории» Гегеля славянам не нашлось места), пессимистические воззрения на Россию и ее народ, бытовавшие в русском обществе, правительственная политика «широких дверей» дня иностранцев.

Формирование славянофильской доктрины было ускорено публикацией в «Телескопе» (1836) «Философического письма» П. Я. Чаадаева, в котором умалялось историческое значение России, оторванной «от общего движения». Чаадаевское письмо явилось «первой осязаемой точкой перегиба», по словам А. ИХерцена, должно было вызвать и вызвало решительный отпор в славянофильской среде. В 1839 г. в салоне А. П. Елагиной были прочитаны статьи «О старом и новом» А. С. Хомякова и «В ответ А.С.Хомякову» И. В. Киреевского, которые явились манифестацией славянофильских убеждений.

Славянофилы, осмысливая западный опыт и испытывая острую антипатию к буржуазному строю с его пороками, стремились свести их воздействие на Россию к минимуму. Россия, по убеждению Хомякова, К. Аксакова, И. Киреевского, Ю. Ф. Самарина, это особый мир, не похожий на западный, а потому и долженствующий развиваться по ему одному свойственным закономерностям — без насильственных переворотов и катастроф, которыми так богата европейская история. Для этого, считали славянофилы, России надлежит обратить взор к собственным началам, к народному быту, к преданию. Совершенно по-иному на вопрос о том, как развиваться России, отвечали западники (А.И.Герцен, В. Г. Белинский, Т. Н. Грановский, В. П. Боткин, К.Д. Кавелин): Россия — это страна отсталая и для будущего блага ей необходимо проделать тот путь, которым пошли передовые западноевропейские государства.

В 1842 г. возвратившийся из ссылки Герцен застал оба стана «на барьере», умственная жизнь общества потекла в двух различных направлениях. «Вежливые турниры», по выражению В. А. Черкасского, на которых выговаривались представители двух кружков, в скором времени превратились в ожесточенные споры, достигшие такой остроты, что возбужденный общим накалом страстей поэт Н. М. Языков разразился пасквилями на Чаадаева, Герцена, Грановского («К ненашим», «К Чаадаеву»). 1844 год — переломный в истории двух кружков, представители которых уже не хотели встречаться друг с другом. И без пасквилей разрыв бы произошел, его неизбежность была вызвана коренной противоположностью позиций двух лагерей, и никакие «примирительные обеды», устраиваемые славянофилами при участии Герцена и Грановского, сохранить прежнее положение не могли. По нашим наблюдениям, разрыв многолетних дружеских связей болезненно переживался той и другой стороной.

Важно отметить существенное для деятельности славянофилов обстоятельство: с 1839 г., когда впервые были высказаны славянофильские воззрения, до 1845 г., года выхода «Москвитянина» под редакцией И. Киреевского и издания Д. А. Валуевым первого славянофильского сборника, славянофилы печагно не заявили о своей программе. Время с 1839 по 1845 гг. они посвятили устному «воспитанию общества», которое было продолжено и в последующие годы. Идея «воспитания общества» принадлежала А. С. Хомякову, который был и главным осуществителем этой идеи. Общество необходимо пробудить «от умственной апатии», исправить ошибочное движение его в западном направлении и наделить на истинный путь, главными ценностями которого являются религия, семья, община. Яркий темперамент, ораторский талант, страсть к спору, который Хомяков мог вести бесконечно долгое время, обеспечили ему успех в салонах.

Научный интерес к этой стороне деятельности славянофилов возник сравнительно недавно: Н. ИДимбаевым идея «воспитания общества» обстоятельно проанализирована в связи с общественно-политическими взглядами славянофилов35, нами эта идея исследуется в другом аспекте — с точки зрения ее влияния на журнально-издательскую деятельность славянофильского кружка и тех результатов, к которым привела в обществе и в правительственных кругах.

Несомненно, идея «воспитания общества» задержала журнально-издательскую деятельность славянофилов — результаты интеллектуальных усилий славянофилов до 1845 г. не попадали на печатные страницы. Заметим, что упомянутые нами статьи Хомякова и ИКиреевского 1839 г. не предназначались для публикации и увидели свет после смерти обоих авторов. «Воспитание общества» осуществлялось устным путем и в пределах московского общества по преимуществу. На упреки друзей (А.И.Кошелева, Д.А.Валуева), что он много говорит и мало пишет, Хомяков высказал свое кредо: «Изустное слово плодотворнее писанного. Чувствую, что в разговоре с людьми я и умнее, и сильнее, чем за столом и с пером в руках"36. Этому убеждению Хомяков оставался верен всю жизнь и к тому же призывал своих единомышленников. В 1855 г. Хомякову стало известно о вступлении Самарина в ополчение: зная холодноватый характер друга, Хомяков советовал ему не пренебрегать людьми, даже неумными:

Цимбаев Н. И. Славянофильство. Из истории русской общественно-политической мысли XIX века. М., 1986. Глава третья.

Лясковский В. Алексей Степанович Хомяков. Его жизнь и сочинения. М., 1897. С. 32.

Сейте где можно и сколько можногде взойдет, того никто не возьмется сказать"37.

Нами выявлены несколько причин, приведших к тому, что славянофилы предпочли устную пропаганду печатной. Во-первых, другими возможностями широкого влияния на общественное мнение они не располагали, не имея, в отличие от западников, ни кафедры, ни журнала. Из попыток И. Киреевского, К. Аксакова, А. Н. Попова укорениться в Московском университете не вышло ничего. Попечитель Московского учебного округа граф С. Г. Строганов был недоброжелателем славянофилов, особенно К. Аксакова: задержал защиту его магистерской диссертации, добившись ее переделки, запретил отклики на нее в печати, по распоряжению Строганова статьи К. Аксакова не могли выйти в свет без его собственного распоряжения или председателя московского цензурного комитета Д.П.Голохвас-това. Университетская молодежь находилась под влиянием западнических идей, которые с кафедры распространял Т. Н. Грановский, а в журналах пропагандировали В. Г. Белинский и А. И. Герцен. Итак, обращение славянофилов к устной пропаганде своих взглядов в значительной мере было шагом вынужденным.

Во-вторых, Хомяков потому был убежден в пользе устной проповеди, что именно в салонах он встретил своих единомышленников И. Киреевского, К. Аксакова, Самарина.

Кроме того, устное слово Хомяков предпочел и оттого, что был уверен в невежественности русской публики — она «бестолковая», по его определению, а посему и был равнодушен к тому, прочтет ли она его произведения. Резкое сравнение «пошлой» публики с гоголевским Петрушкой, которого, как известно, увлекал сам процесс чтения, а не содержание книг, характеризует степень разочарованности Хомякова в своих читателях. Даже не все друзья постигали глубинную суть его мыслей. В 1847 г. Хомяков.

37 Хомяков A.C. Полк собр. соч.: В 8 т. М&bdquo- 1900. Т. VIII. С. 286,.

25 жаловался, что его статьи прочли всего человека три, «да и те почти ничего не поняли» .

Наконец, еще одну причину обращении Хомякова к устной проповеди мы видим в том, что она помогала ему оттачивать мысль в столкновении с мнением противоположным. Биограф Хомякова В. Лясковский утверждал, что у Хомякова не осталось черновых рукописей, что подтвердил и современный исследователь творчества Хомякова Б. Ф. Егоров39. Друг Хомякова А. И. Кошелев вспоминал в «Записках», что Хомяков долго обдумывал статьи, но писал их быстро и почти без поправок.

Идеи «воспитания общества» были подхвачены самым увлекающимся человеком в славянофильской среде К.Аксаковым. В указанном выше исследовании Н. И. Цимбаев высказал мнение о том, что К. Аксакова «мало заботила» проблема «воспитания общества"40. Однако собранные нами факты говорят о другом: К. Аксаков сильнее всех славянофилов был увлечен хомяковской идеей, что привело даже к недовольству семьи. Многочисленные письма родных И. Аксакову 1844−1845 гг. являются убедительным подтверждением справедливости нашего мнения, как и ответные письма И. Аксакова: он осведомлялся, скоро ли окончится проповедь Константина в свете, который «такая дрянь, что и действовать в нем вовсе не привлекательно"41. Эти же мысли выражены КАксаковым в стихотворениях, обращенных к брату: «Не расточай святых даров природы."(1844), «Совет (К.С.Аксакову)» (1846). Мысли Н. И. Цимбаева противоречит и мнение о К. Аксакове Б. Н. Чичерина, свидетеля и участника салонных встреч: «В устной проповеди славянофильских начал заключалось главное дело его жизни"42.

38 Хомяков A.C. Поли. собр. соч.: В 8 т. М., 1904. С. 258. Вероятно, речь идет о написанных в 1В45 — 1847 гг. статьях А. С. Хомякова «Мнение иностранцев о России», «Мнение русских об иностранцах», «О возможности русской художественной школы». ю Хомяков A.C. Стихотворения и драмы. Л., 1969. С. 543.

Цимбаев Н. И. Славянофильство. Из истории русской общественно-политической мысли XIX века. М., 1986. С. 164.

41 См.: Аксаков И. С. Письма к родным. 1844 — 1849. М., 1988. С. 15,28−30, 46, 52, 104, 119−120, 162, 186,213, 221.

Чичерин Б. Н. Москва сороковых годов. М., 1997. С. 210.

Особо пристальное внимание мы уделили вопросу об успешности славянофильской пропаганды в обществе. Замечено, что воспитательные усилия славянофилов не встречали понимания и сочувствия ни в близкой им среде (М.П.Погодин, к примеру, осуждал неразумную, с его точки зрения, трату Хомяковым своих творческих сил), ни в русском обществе, которое оказалось еще менее восприимчивым к славянофильским воззрениям. Мысли о преимуществах Древней Руси перед настоящей, о народе как высшем идеале и о необходимости образованным людям вернуться к нему дая неподготовленных слушателей были неожиданны и даже внушали страх. Самарину, с 1844 г. жившему в Петербурге, не удалось там обратить в славянофильскую веру ни одного человека, даже приятеля Я. В. Ханыкова, которого имена Хомякова и К. Аксакова приводили в содрогание, а московские статьи бросали в противоположную сторону. Более того, Самарин в столице оказался на подозрении как представитель «московской партии» (т.е. славянофильской). Его посещений дома А. О. Смирновой было достаточно, чтобы возбудить в ее муже предположение, что Самарин вербует ее в славянофильский кружок.

Уже в 1844 г. К. Аксакова посещали сомнения в пользе его наставлений, он не с прежней охотой, по свидетельству родных, ездил на вечера, а осенью 1845 г. признался Н. В. Гоголю в тщетности собственных стараний в деле распространения славянофильских идей43. Отметим, что к выполнению задачи «воспитания общества» К. Аксаков мало подходил по своему характеру, неуступчивому, негибкому и абсолютно серьезному. Напротив, Хомяков с его неиссякаемым «запасом веселости», снисходительным отношением к неискушенным людям и даже к дуракам («с 10 часов утра всякий дурак валит к Хомякову"44) как нельзя лучше подходил к роли наставника. Кроме того, К. Аксаков не был так дальновиден, как Хомяков, понимавший, что «воспитание общества» в духе славянофильских идеалов является долговременной программой, выходящей за пределы одной человеческой жизни, программой, рассчитанной на десятилетияс самого начала Хомяков был ориентирован на продолжительную и тяжелую работу, по.

43 Литературное наследство. М&bdquo- 1952. Т. 58. С. 803−804.

44 Аксаков И. С. Письма к родным. 1849−1856. М., 1994. С. 235. этому в его письмах постоянно присутствует трезвая и печальная мысль, что «никто из нас не доживет до жатвы».

Нами показано, что при осуществлении своей программы «воспитания общества» славянофилы столкнулись с непредвиденным и неприятным для них результатом: с подозрительным отношением к ним в консервативной части русского общества и в высших кругах. Их воззрения, не всегда понятные и московскому обществу, до Петербурга доходили в нелепом и искаженном виде. Деятельность славянофилов была расценена как деятельность политической партии, русская одежда (зипун, мурмолка), в которую оделись К. Аксаков и Хомяков, были восприняты как ее отличительные знаки. Слухи об опасных москвичах достигли двора и привели к строгому надзору за ними: письма вскрывались на почте, полиция вела списки лиц, посещавших дом Хомякова, обсуждаемые в доме Аксаковых вопросы на другой день становились известными генерал-губернатору, в 1847 г. III отделением был арестован Ф. В. Чижов, в 1849 г. — Самарин и И. Аксаков, в том же году славянофилам запретили носить русскую одежду и бороду, в 1850 г. после единственного представления была снята пьеса К. Аксакова «Освобождение Москвы в 1612 году». Отношение правительственных властей к славянофилам было продемонстрировано в октябре 1860 г., когда в русской церкви в Вене решили отслужить панихиду по Хомякову: управляющий посольством Кнорринг запретил чиновникам посольства присутствовать на ней, а священнику М. Ф. Раевскому сделал выговор. Важно заметить, что на подозрении у общества и правительства оказались люди, стремившиеся к классовой гармонии, желавшие уберечь общество от вредных западных влияний, социалистических теорий, от смут и борьбы.

Анализируя обстоятельства, приведшие к такому положению, необходимо отметить, что, во-первых, виною отчасти были сами славянофилы, до 1845 г. печатно не заявившие о своих убеждениях и давшие этим самым повод к их неверному истолкованию, во-вторых, русское общество, бравшее иногда на себя, по наблюдениям И. Аксакова, обязанности III отделения, наконец, русское правительство, недостаточно образованное, чтобы понимать, что ему вредно, а что полезно.

Выход из ситуации, по нашим наблюдениям, видели не славянофилы-москвичи, а те из них, кто жил вне этого круга и со стороны яснее видел недостатки друзей. Самарин из Петербурга советовал москвичам изменить образ действия, не дразнить общество дерзкими речами и русской одеждой, а доказывать свои идеи, приступить к систематическому изложению и разъяснению основ славянофильского учения с помощью печатного слова, издания книг и журналов.

Замкнутость славянофильского кружка ощущалась и Ф. В. Чижовым, жившим на Украинедаже после выхода «Московских сборников» 1846 и 1847 гг. он считал активность славянофилов недостаточной, а их праздность ведущей к тому, что «все остается в своем кругу и не передается другим"45.

И.Аксаков, в течение многих лег служивший в провинции, также осуждал «бесплодный жар» славянофилов, досадовал, что они не печатаются, когда сторонники противоположного направления весьма деятельны в этом отношении, убеждал, что талантливому человеку нужны не избранные люди, а «пространный круг сочувствия и понимания», создать который помогает журналистика.

Журнал особенно нужен в начальный этап формирования того или иного течения, когда необходимо изложить свою теорию, внедрить ее — неустанно, из номера в номер — в общественное сознание, создать сочувствующую журналу общественную среду. Западники в отличие от славянофилов, энергично участвовали в журнальной деятельности: Белинский с середины 30-х годов, Герцен после своего возвращения из ссылки в 1842 г.

Однако намерение славянофилов воздействовать на общество и правительство не только устным путем, а также окончательное размежевание.

45 Русская старина. 1889. Июль, август, сентябрь. С. 379.

29 скую, где располагалась контора журнала, подпишутся на «Москвитянин», «узнают много, оживут и потолстеют». Белинский также иронично отнесся к предсказанию И. Киреевского, но главное, о чем сожалел критик, это об отсутствии статей, поясняющих суть славянофильских взглядов, и наличии заявлений, искажающих позиции противоположной партии: например, неуместное и несправедливое сравнение И. Киреевским «Отечественных записок» с «Маяком», журналом охранительного направления, с которым у «Отечественных записок» не было ничего общего, заявление о том, что «Отечественные записки» пытаются умалить литературные авторитеты Г. Р. Державина, Н. М. Карамзина, В. А. Жуковского.

Сходство в оценках обнаружили критики, которые в отношении славянофилов придерживались разной тактики: Белинский воспринимал их в известной мере суммарно, не делая различий между отдельными представителями кружка, и будучи человеком «консеквентным», проводил последовательно-непримиримую линиюГерцен являлся противником «очень странным», по собственному признанию, — больше любивший дружить с людьми, чем с идеями, Герцен не хотел превращать споры в ссоры, симпатизировал многим из славянофилов, особенно братьям Киреевским, Самарину. Но и он к 1845 г. понял, что личные отношения вредят делу, что между западниками и славянофилами лежит «страшный овраг, делящий и непереходимый».

Знаменательно, что именно сурово-бескомпромиссный Белинский в отношении «Москвитянина» И. Киреевского проявил больше выдержки, чем Герцен, обладавший большей терпимостью к людям и мнениям: Белинский дождался выхода всех грех номеров и только после этого напечатал свои заметки, Герцен сразу же после первого номера журнала, в котором ему не понравилось ничего, кроме «Хроники русского в Париже» А. И. Тургенева и материалов о немецком философе Стефенсе, разразился фельетоном. Не забудем, что после того, как журнал снова перешел к Погодину, Белинский заметил, что первые три книги сделаны «и пограмотнее и будто подельнее». На наш взгляд, отзыв Герцена был излишне строг — под обложкой первых номеров И. Киреевскому удалось собрать незаурядные силы: В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, Н. М. Языков, К.С. и И. С. Аксаковы, К. К. Павлова, Л. А. Мей и др. Отдел критики и библиографии со знанием дела вели И. Киреевский и Ф. И. Буслаев. В отделе «Словенские известия» печатались отрывки из книги А. Н. Попова «Путешествие в Черногорию». В журнале был открыт новый отдел сельского хозяйства, в котором выступил профессор Московского университета Я. А. Линовский, только что возвратившийся из Западной Европы, где изучал земледелие. Необходимо обратить внимание на то, что число подписчиков возросло с 300 до 700 человек.

Однако журнальному начинанию славянофилов пришел неожиданно быстрый конец— И. Киреевский составил только три номера. Одним из 9 условий обеих договаривающихся сторон — Погодина и И. Киреевского — было право отказаться от редактирования по выходе четырех номеров. Нам удалось среди архивных документов обнаружить записку Погодина, адресованную И. Киреевскому, в которой идет речь о выпуске не четырех, а трех книг48. Итак, первоначальная договоренность касалась выпуска трех книг, что и было исполнено И.Киреевским.

Нами изложены мнения современников и исследователей о причинах прекращения издания, цензурные трудности (Н.П.Колюпанов), недостаточное увеличение числа подписчиков, не позволившее И. Киреевскому оплачивать статьи, как он того хотел (Н.М.Языков), расстройство здоровья редактора (С.Т.Аксаков, Н.М.Языков), трудности денежных отношений с крайне прижимистым Погодиным (Н.М. Языков), неспособность И. Киреевского кжурнальному труду (A.C. Хомяков, С. Т. Аксаков, Погодин), нежелание Погодина передавать журнал «в руки так называемого юного поколения» (Н.М.Языков).

4|! РГБ. Ф. 99. Карт. 9. Ед. хр. 54. Л. I. Приведена полностью в нашей монографии «Славянофильская журналистика». М., 1997. С. 39.

При известной справедливости всех перечисленных причин, кроме мнения Н. П. Колюпанова, поскольку никакие особые цензурные строгости не обрушились на голову нового редактора, особенного внимания заслуживают последние мнения.

Главную причину возвращения журнала в прежние руки мы видим в том, что новая линия журнала не совпадала со старой. Несмотря на некоторую общность в идейной платформе (любовь к Древней Руси, уважение к самобытному историческому пути России, ее религии), славянофилы во многом расходились с представителями «охранительного направления» Погодиным и С. П. Шевыревым, стоявшими во главе «Москвитянина». Ни И. Киреевский в «Обозрении современного состояния литературы», ни Хомяков в «Письме в Петербург» («Москвитянин». 1845. № 2) не отрицали достижений европейского просвещения и их влияния на русские умы. Это понравилось даже такому строгому критику славянофилов, как Белинский, заметившему, что в «Обозрении.» И. Киреевского высказано «много дельного, верного, умного о современном состоянии Европы». Но именно подобные мысли не встречали сочувствия у Погодина и Шевырева. Славянофилов отличала от охранителей и оппозиционность. Нами обращено внимание на трения между двумя редакторами относительно материалов: И. Киреевский считал, что некоторые статьи прежних сотрудников журнала печатать не следует («лучше поссориться, чем замараться»). Однако изменения направления журнала Погодин допустить не мог и сожалел о допущенных в нем переменах.

Сближение позиций Погодина и славянофилов, в частности, утверждение С. А. Венгерова, что в первый период издания «Москвитянин» был органом «правоверного славянофильства"49, является ошибочным. Сотрудничество славянофилов в «Москвитянине» до и после 1845 г., как показано нами, было вынужденным — из-за отсутствия собственного журнала и невозможности печататься в петербургских как прямо противополож.

49 Вестник Европы. 1886. № 2. С. 582. ных по направлению. Отсутствие единства с редакцией «Москвитянина» подтверждается неоднократными заявлениями славянофилов: А.И.Коше-лева, отметившего в «Записках», что Погодин и Шевырев «никогда вполне не разделяли мнений Хомякова"50, К. С. Аксакова в его переписке с Н. С. Соханской — «Москвитянин» Погодина, — писал он, — равно как и он сам с Шевыревым — славянофилами в нашем смысле называться не могут"51, его же утверждением в написанном в конце сороковых годов цикле статей «Письма о современной литературе», опубликованном в наши дни, где автор писал, чгго «Москвитянин» не выражал московского направления и что в «Московском сборнике» (1846 г. — Т.П.) были помещены статьи, которые славянофилы не хотели печатать в погодинском журнале52. Знаменательно, когда в 1847 г. Погодин вторично предложил славянофилам редактировать журнал, К. Аксаков заявил, что славянофилы согласны купить «Москвитянин», чтобы журнал был «в полном нашем распоряжении». В 1857 г. редактировавший «Русскую беседу» Кошелев отказал в сотрудничестве Шевыреву из-за существенной разницы в политических убеждениях.

Приходится пожалеть, что об этих осознаваемых славянофилами отличиях не было доведено до сведения читателей, что несомненно повредило славянофила^ в глазах общества и способствовало ожесточению журнальных споров с оппонентами: Белинского мало занимали тонкости взаимоотношений славянофилов с «охранителями», и различия между ними он не делал. Герцен придерживался другого мнения: Самарина, считал он, нельзя смешивать с «грязным Погодиным, тупорожденной Шевыркой». Но дело славянофилов было провести разделяющую черту и указать на существование двух лагерей там, где большинство, в том числе и неподготовленные читатели, видели один.

50 Записки А. И. Кошелева. М., 1991. С. 89.

51 Русское обозрение. 1897. № 3. С. 149.

52 Аксаков К С. Эстетика и литературная критика.М., 1995. С. 200.

Другая серьезная причина отказа И. Киреевского от «Москвитянина» указана С. Т. Аксаковым в писыме Н. В. Гоголю: «Киреевский не создан от Бога, чтоб быть издателем журнала». Имелась в виду непрактичность И. Киреевского, отсутствие у него деловых качеств, журналистской ухватки. Верность этого суждения С. Т. Аксакова подтверждается свидетельством ближайшего друга И. Киреевского Кошелева, который не был убежден в журналистских талантах своего приятеля и перед изданием «Европейца» (1832) предсказал, что журнал не пойдет, ибо И. Киреевский взялся «не за свое дело»: «Чтоб быть журналистом, не надобно иметь огромных способностей, но необходимо быть одарену теми способностями, которых вовсе не имеет Киреевский"53. Журнал был запрещен властями после выхода двух номеров, однако мысль Кошелева любопытна. Он знал о недостатке энергии и напористости в характере ККиреевского, признавался, что лень его даже на нем, Кошелеве, лежит «свинцом». Некоторая вялость, медлительность были семейной чертой Елагиных-Киреевских. П. Киреевский, по меткому замечанию Хомякова, прославился «неизданием русских песен», его брат (от второго брака матери А.П.Елагиной) В. АЕлагин, талантливый историк, очень редко выступал в печати, в полной мере не сумел реализовать своих способностей.

Очень определенно насчет журналистских способностей И. Киреевского высказался Хомяков: он сомневался в способности И. Киреевского к труду после «долгого покоя» и даже отмечал у него «тайное желание найти предлог для бездействия"54. И. Киреевский считал, что для пробуждения его энергии требуется «внешнее и даже срочное принуждение» и, очевидно, надеялся, что необходимость выпуска номеров к определенному сроку пойдет ему на пользу, станет привычкой. Однако слишком резкий переход от созерцания к интенсивной работе, особенно по ночам, пагубно сказался на его здоровье, и без того слабом.

53 Русская старина. 1904. Апрель, май, июнь. С. 216.

54 Хомяков, А С. Поли. собр. соч.: В 8 т. М., 1904. Т. VIII. С. 60,236.

Заметим, что опыта продолжительной журналистской работы И. Киреевский не имел (выпустил только два номера «Европейца»), Не было и «чутья современности» (Герцен), умения раздражаться тем, что раздражает общество (в пору издания «Москвитянина» И. Киреевскому казалось, что православие найдет сочувствие у образованной публики).

Из всего вышесказанного следует вывод о том, что к повседневной, бесперебойной журнальной работе ИКиреевский оказался неспособным, а без нее задачу распространения славянофильских идей в обществе решить было невозможно. В то самое время, когда приход Белинского в «Отечественные записки» сразу изменил «лицо» журнала, «талант Киреевского и участие Хомякова не могли дать ни ходу, ни читателей «Москвитянину», — констатировал Герцен55. Сформулировано жестко, но справедливо.

Если бы И. Киреевский был «журнальным человеком», он бы не удержался от участия в «Московских сборниках» 1846 и 1847 гг., в которые не прислал ни строчки. Из многолетнего молчания он вышел только в 1852 г., появившись в «Московском сборнике» И. Аксаковапоследовало запрещение печататься. Когда оно было снято, он напечатал статью в первом номере «Русской беседы» (1856), во втором появился уже некролог ему.

55 Герцен А. И. Собр. соч: В 30 т. М., 1956. Т. IX. С. 169.

ЖУРНАЛЬНЫЕ И НЕЖУРНАЛЬНЫЕ ДЕЯТЕЛИ.

Отсутствие журнального задора — уязвимое место не одного И.Киреевского. Вот любопытные признания Хомякова: «журнальная деятельность никогда меня не веселила», «эти беседы с публикою совсем не по моему вкусу», «не чувствую ни малейшего желания беседовать с публикою», о себе самом он писал как о человеке, «всегда равнодушном не только к успеху, но даже и к тому, прочтет ли меня публика и увидит ли мое произведение». В 1847 г. Хомякову казалось, что он окончил свое «статейное поприще», мечтал напечатать статью «О возможности русской художественной школы» и навсегда распроститься с публикой. Добавим к сказанному и мнение Кошелева: «Хомяков — совершенно не журнальный человек"56.

Похоже, что заявления Хомякова и Кошелева, дополняющие друг друга, достаточно красноречивы и не дают повода сомневаться в их истинности. Но при более пристальном рассмотрении вырисовывается картина более сложная.

В устах «не журнального человека» странно звучит фраза о том, что «журнал дело первоклассное"57. Хомяков искренне переживал неудачу с журнальным начинанием славянофилов, сожалел не только о том, что обновленный «Москвитянин» не поднял честь «москвичей», но и о том, что не были высказаны мысли, которые славянофилы хотели и обязаны были высказать. Весной 1847 г., т. е. в тот год, когда Хомяков собирался прекратить свою журнальную деятельность, он писал Самарину: «Что-то будет с журналом? Он очень и очень нужен"58. Речь шла о предполагавшемся «Русском вестнике» Ф. В. Чижова. Хомяков очень внимательно следил за печатью, в его письмах содержатся отзывы почти о всех выходивших в его время газетах и журналах («Московские ведомости», «Отечественные за.

Колюпанов Н. Биография Александра Ивановича Кошелева. М., 1892. Т. II. С. 248.

57 Хомяков A.C. Полн.собр.соч.: В 8 т. М, 1904. Т. VIII. С. 77.

58 Там же. С. 259. писки", «Библиотека для чтения», «Москвитянин» и др.). Отметим, что ни один славянофильский сборник или журнал не сошел с печатного станка без содействия Хомякова: он вел в 1844 г. переговоры с Погодиным насчет «Москвитянина», был инициатором выпуска «Русской беседы», в Петербурге вел диалог с властями о позволении этого журнала, разрешал возникавшие в среде сотрудников «Русской беседы» разногласия, сочинил объяснительную записку в Синод по поводу напечатанной в 1858 г. в «Русской беседе» статьи Даскалова «Возрождение болгар». Ни одно журнальное мероприятие славянофилов, будь то журнал или сборник, не обошлось без его поддержки и активного участия. И. Киреевский предлагал И редактировать «Москвитянин» именно Хомякову, последний хотя и не согласился, но пообещал новому редактору «деятельное участие» в журнале. При начале издания «Русской беседы» Хомяков дал честное слово Коше-леву не отказываться ни от какой работы в журнале и сдержал его. В 1855 г., когда славянофилы начали хлопоты о «Русской беседе», Хомякова, по словам С. Т. Аксакова, нельзя было узнать: «Я никогда не видывал его развлеченным до такой степени"59.

Излишняя доверчивость исследователей к заявлениям Хомякова о нежелании печатных бесед с публикою явилась, вероятно, причиной того, что его роль в журнально-издательских проектах славянофилов не получила должной оценки. Во всяком случае, вывод о том, что Хомяков не журнальный человек, на наш взгляд, нельзя принять безоговорочно. Естествен вопрос: в каком смысле Хомяков был не журнальным человеком? В том, что не хотел нести тяжелое издательско-редакторское бремя и, свободный в своем творческом самоопределении, за это никогда не брался. Но нельзя сказать, что Хомяков недооценивал силу печатного слова — напротив, он понимал, какую первостепенную роль выполняет журнал для средоточия сил, выражения направления, для приобретения авторитета в обществе.

59 ИРЛИ. Ф. 3. Оа 11. Ед. хр. 15. Л. 4об.

Было бы замечательно, если бы недюжинный ум Хомякова послужил повседневной журнальной работе, но в жизни такое сочетание встречается довольно редко. Писательница Н. С. Соханская в одном из писем Ивану Аксакову высказала очень верное замечание: «Люди, вынашивающие в себе высокую плодотворную мысль, редко бывают ее распространителями в обиходе жизни"60.

Вопрос о том, кто из славянофильского кружка был журнальным или не журнальным человеком, решается нами особо, в приложении к каждому. Явно нежурнальным деятелем бил {(.Аксаков. Он сравнительно редко печатался, и брат Иван нередко выговаривал Константину, что тот «ленив невыносимо». Но появление его статей обычно замечали и читатели и цензура: статья «Семисотлетие Москвы в «Московских ведомостях» 1846 г. вызвала резонанс в обществе и ответные меры администрации: выговор редактору газеты Е. Ф. Коршу от председателя московского цензурного комитета, выговор попечителю московского учебного округа С. Г, Строганову от министра внутренних делпубликация статьи К. Аксакова «Опыт синонимов. Публика-народ» в его газете «Молва» (1857, № 36) фактически привела к закрытию газеты.

При ближайшем рассмотрении журналистской деятельности К. Аксакова оказалось, что его участие в коллективных изданиях славянофилов не было интенсивным, что вправе ожидать от человека нигде и никогда не служившего и совершенно свободного: по одной статье в «Московском сборнике» 1846 и 1852 гг., в «Московском сборнике» 1847 г., правда, помещены три критических статьи. За время издания журнала «Русская беседа"(1856−1860) К. Аксаков напечатал там два стихотворения, комедию «Князь Луповицкий, или Приезд в деревню» (в приложении), написанную в 1851 г., в 1856 г. — две статьи, одна из которых «Богатыри времен великого князя Владимира, по русским песням» предназначалась.

60 Русское обозрение. 1897. Апрель. С. 568. еще для II тома «Московского сборника» 1852 г., в 1857 г. — тоже две статьи, в 1858 и 1859 гг. — по 4−5 коротеньких заметок, рецензий61.

Исследователь В. А. Кошелев, составитель книги критических статей К. Аксакова, справедливо отметил, что многие из них дошли до нас в рукописях, представляют собой незавершенные наброски. Сравнивая К. Аксакова с И. Киреевским, В. А. Кошелев пишет, что, в отличие от И. Киреевского, К. Аксаков «никогда не «замолкал», обладая труднейшим умением писать «в стол», работать для «будущего"62. С этим трудно не согласиться — 1.

К.Аксаков действительно в течение многих лет писал «в стол».

Однако нашей задачей является определение степени напряженности его журналистского труда, в этом случае нам необходимо добавить, что писание «в стол» приемлемо для писателя, хотя и ему легче работать, ощущая обратную связь с читателем. Но совершенно неприемлема работа «в стол» для журналиста, который живет не в будущем, а в настоящем, и пишет для современников.

Обратим внимание на то, что в 1857 г. К Аксаков совершил необычный поступок — издание собственной еженедельной газеты «Молва», как бы опрокинув бытовавшее представление о нем как совершенно непрактичном человеке. Но увлеченности и активности его хватило ненадолго: газета начала выходить 13 апреля, а 17 августа К. Аксаков оставил ее, напе-чатав в «Молве» объявление, что отныне не принадлежит к редакции газеты.

Заслуживает внимания и наблюдение, которые сделали родные после выхода двух первых номеров: «Кажется, это дело скоро наскучит Константину"63.

Критические статьи К. Аксакова не всегда отличались оперативностью. в «Московском литературном и ученом сборнике на 1847 год» он разбирал книги, вышедшие один-два года назад, и никакие редакционные примечания («.для нас эти критические статьи имеют важность не по дос.

61 Колюпанов Н. Биография Александра Ивановича Кошелева. М., 1892. T. II. Приложение 12.

Аксаков К. С. Эстетика и литературная критика. М., 1995. С. 24.

63 ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 3. Ед. хр. 14. Л. 134. тоинству и современности произведений, в них разбираемых, а по мыслям, в них высказанным по поводу этих произведений") поправить положение не могли. Промедление в критике неэффективно.

Сроки выхода той или иной статьи мало тревожили и Самаринанапечатав в «Москвитянине» 1847 г. свою статью «О мнениях „Современника“ исторических и литературных», автор писал Погодину, что дорожит в ней «не критикою, а тезисами», и потому не жалеет о ее позднем появлении в печати: «Теперь пусть отвечают, возражают, бранят, я уже отвечать не буду, да и времени у меня бы на то не достало"64. Действительно, свои служебные обязанности Самарин исполнял очень усердно, н они не оставляли ему времени для литературных занятий. Критикою же он занимался непрофессионально, был дилетантом в сравнении с Белинским, настоящим пролетарием журналистского труда, который насмешливо отозвался об авторе, «в две года высидевшем две статьи», да и то с опозданием: первая книга «Современника» появилась в январе, а самаринский отзыв на нее — в сентябре.

Что касается Д. А. Валуева, И. С. Аксакова, А. И. Кошелева, то это были личности исключительные в славянофильской среде по колоссальной энергии и трудоспособности, с какими осуществляли свои журнальные замыслы. После ухода И. Аксакова со службы именно литературный и журнальный труд стал смыслом его жизни, принес ему глубокое удовлетворение и известность, которая переросла известность его брата. По нашим наблюдениям, он был в избытке наделен качествами, необходимыми журналисту: беспокойным духом, «охотой к перемене мест», наблюдательностью, темпераментным пером, любовью к труду.

Самое долговременноеиз славянофильских изданий — журнал «Русская беседа» — своим существованием обязано прежде всего А.И. Коше-леву, который не только энергично трудился в течение 5 лет на посту редактора, но и своих единомышленников-славянофилов побуждал к дея.

Самарин Ю. Ф. Собр.соч.: В 12 т. М&bdquo- 1911.Т. 12. С. 252.

42 тельной работе на благо журнала. «Я седлал и ездил верхом на некоторых моих сотрудниках и этим поддерживал журнал», 65 — сказано прямо и откровенно. Уцелевшие в Российской библиотеке более 150 единиц хранения — авторские и писарские наборные рукописи с пометами и замечаниями Кошелева66, изученные нами, дают представление о его редакторской деятельности.

А Д. А. Валуев в журнальном деле был, как показано нами, личностью уникальной. Человек кипучей анергии и поразительных организаторских способностей, не позволявший расслабляться ни себе, ни другим, распределявший свое время не только по дням, но по часам и минутам, он был и нравственным примером, и нравственным укором для людей праздных. Для самостоятельной деятельности судьба отпустила ему всего 4 года: с лета 1841 г., когда Валуев окончил Московский университет, до ноября 1845 г., когда в возрасте 25 дет он завершил свой жизненный путь. Но сделанное им потрясает: в 1843—1845 гг. редактировал журнал «Библиотека для воспитания», опубликовал в Германии книгу Ф. Ф. Вигеля «La Russienvahie par les Allemands», в Россиикниги стихотворений Н. М. Языкова и V.C. Хомякова, собрал и отредактировал два сборника, вышедших в 1845 г. «Синбирский сборник» и «Сборник исторических и статистических сведений о России и народах ей единоверных и единоплеменных», в которых выступил и как автор статей, подготовил материалы еще на 4 сборника. Какое важное значение имела деятельность Валуева для славянофильского кружка, для его журнально-издательских планов, показала его смерть, не было продолжено издание сборников, хотя уточнение, сделанное на них издателем, — «том I» — ясно указывало на то, что вслед за ним должны были появиться следующие тома. Журнал «Библиотека для воспитания» после смерти Валуева перестал выходить. Вот кто воистину был «журнальным человеком»!

65 КолюяановН. Биография Александра Ивановича Кошелева. М., 1892. T. II. С. 247.

66РГБ.Ф. 139. Карг.4,5—11.

МОСКОВСКИЕ СБОРНИКИ СЛАВЯНОФИЛОВ.

СБОРНИК ИЛИ ЖУРНАЛ?

За время существования славянофильского кружка им были выпущены три «Московских сборника» 1846, 1847 и 1852 гг. и «Сборник исторических сведений о России и народах ей единоверных и единоплеменных» — самый ранний из них — в 1845 г. Его мы вправе также назвать московским сборником, что и сделал впервые в 1911 г. Н. В. Голицын в статье, предваряющей его публикацию «Дневника Елисаветы Ивановны Поповой. 1847−1852». Действительно, сборник Д. А. Валуева вышел в Москве, был проявлением «московской» (т.е. славянофильской) деятельности, более того — «первою книгою, послужившею выражением только что народившегося русского направления"67.

Историками печати журнальный опыт Валуева практически не изучался до сегодняшнего дня. Сведения о нем очень скудны, поэтому исследователи либо не пишут о Валуеве вообще, либо допускают различные погрешности в изложении его биографии или фактов деятельности. А. Г. Дементьев в уже упомянутых нами «Очерках по истории русской журналистики 1840−1850 гг.» назвал Валуева литератором, тогда как он был историком по своим занятиям и интересам. В справочнике «Русская периодическая печать (1702−1894)» изданные Валуевым сборники («Синбирский сборник» и «Сборник исторических и статистических сведений о России и народах ей единоверных и единоплеменных»), задуманные как периодические издания и имеющие пометы «том 1», вообще не фигурируют. Валуев в справочнике упомянут только в связи с изданием журнала «Библиотека для воспитания», что соответствует действительности, и как редактор «Московских сборников» 1846 и 1847 гг., что является ошибкой68, поскольку Валуев умер в 1845 г.

Деятельности Валуева-журналиста посвящена отдельная глава нашей монографии «Славянофильская журналистика», самый полный на се Лясковский В. Алексей Степанович Хомяков. Его жизнь и сочинения. М., 1897. С. 35.

68 Русская периодическая печать (1702−1894). М., 1959. С. 306,315.

44 годня свод материалов о нем как опубликованных, так и неопубликованных. Собранные нами воедино архивные сведения, мемуарные и эпистолярные свидетельства о Валуеве дали возможность восполнить пробел в наших знаниях об этом замечательном человеке, чья деятельность оказалась столь значительной для судеб славянофильской журналистики.

В «Сборнике исторических и статистических сведений.» Валуева ранее других сборников были изложены славянофильские идеи. Статья A.C. Хомякова «Вместо введения» была программной по важности высказанных в ней мыслей. Посвященная древней истории Европы, расселению народов, преимущественно славян, она содержала тезисы, которые впоследствии будут повторять все славянофилы: о противопоставлении Запада и Востока, католицизма и православия, о славянском объединении на основе православной веры. Мир славянских народов привлекал Хомякова прежде всего своими нравственными устоями, отсутствием силы и завоевания при создании государств, равнодушием народа к светской власти, уважением к общественному и семейному началам. Именно славянские народы, по убеждению Хомякова, заключают для человечества «если не зародыш, то возможность обновленья».

Своими выступлениями в печати славянофилы стремились пробудить в русском обществе сочувствие к славянским братьям. И сборник Валуева был в числе немногих русских периодических изданий («Московский наблюдатель», «Библиотека для воспитания», «Москвитянин»), которые поднимали славянскую тему.

Нам известны три рецензии на сборник, появившиеся в «Современнике», «Отечественных записках» и «Журнале Министерства народного просвещения». Самой значительной и обстоятельной (на 28 журнальных страницах!) былй рецензия К. Д. Кавелина в «Отечественных записках» (1846, № 7). Кавелин поделил все статьи сборника на чисто ученые, чуждые перегибов, и статьи «с направлением». Влияние направления рецензент обнаружил и в предисловии Валуева, которое содержало рассуждения о противоположности европейского и славянского миров, о преимуществах славянского мира перед западным, русского общинного устройства перед немецким общественным устройством и городовым правом, славянской нравственности — перед германской и т. п.

Однако — и туг мы подходим к главному в личности Валуеваэти мысли, которые Кавелин охарактеризовал как «странные», были высказаны Валуевым не в категорической форме, «положительный склад его ума» исключал крайности, Валуев готов был согласиться, что может ошибаться и что со временем и при добросовестном отношении к науке можно избавиться от односторонности тех или иных выводов. Нами показано, что Валуев, широко образованный человек, высоко ценил европейское просвещение и науку, за границей стремился как можно полнее познакомиться с их достижениями, прежде всего с успехами философской мысли. Хомяков, знавший Валуева очень хорошо (племянник по жене Е.М.Хомяковой), отмечал в нем «чистоту миротворящую, хотя ни в чем не уступающую», и «совершенную свободу и независимость от лиц и обстоятельств"69. Эта не- { зависимость позволила Валуеву пригласить в сборник западника Т. Н. Грановского: он напечатал здесь его магистерскую диссертацию «Волин, Иомсбург и Винега», которая вызвала бурные споры в Московском университете между западниками и славянофилами. Другой западник К. Д. Кавелин тоже поместил в сборнике статью «Юридический быт Силе-зии и Лужиц и введение в эти земли немецких колонистов». Мало кто из славянофилов был способен на подобную широту взглядов, особенно в то время, когда были порваны многолетние связи участников двух кружков.

Противники славянофильских мнений ценили Валуева за спокойную взвешенность суждений. В признании заслуг Валуева сходились н славянофилы и западники, мы подтвердили справедливость этой мысли отзывами, с одной стороны, А. С. Хомякова, Ю. Ф. Самарина, А. Н. Попова, В. А. Панова, Н. А. Елагина, с другой — отзывом К. Д. Кавелина, который в.

69 Хомяков АС. Поли. собр. соч. В 8 т. М., 1904. Т. VIH С. 248.

46 уже упомянутой рецензии писал, что наука много потеряла со смертью Валуева, отзывами Грановского, который говорил о Валуеве «с умилением"70, А. Н. Пыпина, который назвал имя Валуева в одном ряду с именами К. Д. Кавелина, Н. В. Калачева, С. М. Соловьева, П.В.Павлова71, т. е. среди выдающихся русских ученых, стремившихся максимально расширить документальную базу исторических исследований.

Добавим, что Валуев в отношении западников проводил линию, подобную линии И. Киреевского в период редактирования им «Москвитянина». Не очень заботясь о чистоте рядов, И. Киреевский предложил Герцену и Грановскому принять участие в журнале. Герцен не принял предложения из-за «определенной и весьма большой разницы в наших убеждениях», отчасти смягчив резкость отказа отговоркой, что надо, дескать, дождаться выхода одной-другой книжек журнала. Грановский счел недопустимым участие в журнале, с сотрудниками которого имел мало общего в образе мыслей: «. с ним (И.Киреевским. — Т.П.) сойтись нетрудно. Но друзья 1 его!."72. Интересно, что привлеченный И. Киреевским в «Москвитянин» Ф. И. Буслаев и спустя много лет не мог ответить на вопрос, кем он был в 1845 г., — славянофилом или западником73, сотрудничать в журнале Киреевского это ему не мешало.

В 1852 г. И. Аксаков также стремился преодолеть односторонность «Московских сборников» 1846 и 1847 гг. (вопреки «эксцентрическому требованию» своего брата не допускать в сборник западников). Чуждый крайностей кружка, групповых пристрастий, он пригласил в «Московский сборник» 1852 г. Т. Н. Грановского и И. С. Тургенева: Грановский, обещавший написать статью в феврале, ничего дать в него не успел, т.к. сборник И. Аксаков составил очень быстроТургенев прислал для смеси «Просьбы.

Оленина", но отдел не разрешили. Для II тома Тургенев приготовил рас.

70 Анненков П. В. Литературные воспоминания. [М ], 1960. С. 291.

Вестник Европы. 1872. Кн. 5. Май. С. 163. Т. Н. Грановский него переписка. М., 1897. Т. II. С. 259.

См.: Буслаев Ф. И. Мои воспоминания. М., 1897. С. 296. сказ «Муму», но том был запрещен. В начале ]858 г. Герцен уговаривал И. Аксакова взяться за редакцию «Русской беседы» — «дело бы иначе пошло», т.к. позиция И. Аксакова отличалась от кошелевской.

Изучение славянофильской периодики привело нас к выводу о том, что среди славянофилов были деятели, занимавшие в отношении западников очень жесткую позицию, без всяких компромиссов (Хомяков, К. Аксаков, Кошелев, отчасти Самарин), и те, кто считал продолжение спора с западниками возможным даже в собственных изданиях кружка (ИКиреевский, Валуев, Чижов, И. Аксаков). Остается пожалеть, что возобладало первое мнение, и славянофильская и западническая идеи развивались в почти полной обособленности друг от друга.

Проживи Валуев дольше, возможно, ему бы не удалось в последующих сборниках сохранить такую широкую лояльность к западникам, поскольку силу набирали другие процессыпроцессы размежевания, чуть не превратившие поединок мыслей в поединок на пистолетах между Грановским и Петром Киреевским. ^.

Но могло сложиться и по-иному, если учесть, что, в отличие от других славянофилов, Валуев был чужд крайностей, в статьях сборника признавал благодетельное влияние Европы на Россию, положительно оценивал реформы Петра I.

Смерть Валуева была огромной потерей для славянофильского кружка. После его ухода славянофилы еще острее ощутили отсутствие организующей силы, соединявшей кружок воедино ради общей цели, общей работы: среди славянофилов были люди, вьрабатывавшие идеи (Хомяков, ИКиреевский, К. Аксаков), вводить же их в общественный оборот, распространять, многократно повторяя, чтобы они стали доступными большинству, закрепились в сознании, должны были люди с журналистской жилкой, энергичные, деятельные. Именно таким человеком был Валуев.

Он умер, не успев издать приготовленные им материалы, не осуществив свои многочисленные замыслы. Судьба его материалов для последе дующих сборников неизвестна — ни в переписке, ни в мемуарах проясняющих ситуацию данных мы не обнаружили. Известно о намерении друзей издать сборник из оставленных Валуевым бумаг, но оно не было осуществлено.

В уже упомянутом нами введении к «Дневнику Елисаветы Ивановны Поповой» Н. В. Голицын заявил, что «Московский сборник» 1847 г. выпущен В. А. Пановым на основе валуевских материалов. Утверждение Голицына, по нашему мнению, является спорным, трудно установить, на чем оно основано, поскольку никаких доказательств приведено не было. Ни в переписке славянофилов (как опубликованной, так и неопубликованной), ни в мемуарной литературе нами не были найдены сведения, удостоверяющие этот факт. Сроки создания помещенных в сборнике 1847 г. произведений убедили нас в том, что большинство их было подготовлено Пановым: стихотворения КАксакова, Я. П. Полонского, К. КПавловой, отрывок из заграничных писем Погодина написаны в 1846 г., стихотворения Ю. В. Жадовской созданы не ранее 1847 г., статья Хомякова «О возможности русской художественной школы» писалась летом 1846 г., три критических статьи К. Аксакова («г-на Имрек») и санскритская драма в переводе К. А. Коссовича готовились еще для «Московского сборника» 1846 г., сербские народные песни в переводе Н. В. Берга доставлены «теперь», как следует из редакторского предуведомления к ним, «Письма из Вены» Н. А. Ригельмана продолжают помещенные в предыдущем сборнике, сочинение С. М. Соловьева о местничестве посвящено памяти Валуева.

Более того, в Российском архиве литературы и искусства нам удалось обнаружить письмо А. Н. Попова к Е. А. Свербеевой, в котором содержится упрек В. А. Панову: он, «прилежа всем сердцем к «Моск<�овскому> сборнику», кажется, забывает о «Синбирском» и «Историческом» (т.е. сборниках Валуева. — Т.П.), между тем как наш долг продолжать их"74. Все эти факты противоречат утверждению Голицына и убеждают нас в.

74 РГАЛИ. Ф. 472.0п. 1. Ед. хр. 642. Л. 5. том, что Панов составил «Московский сборник» 1847 г. на основе собранных им самим материалов.

Примером собственной жизни Валуев оставил наказ оставшимся друзьям — «трудиться, жить жизнью духа"75, и этому завету высокой духовности следовал Василий Алексеевич Панов, продолживший после умершего друга дело издания славянофильских сборников: в 1846 и 1847 гг. он отредактировал и издал два «Московских сборника».

Журналистская деятельность Панова практически не изучалась: как и Валуев, Панов для историков печати является в достаточной степени «закрытой» фигурой. Исследователи упоминают о нем вскользь, мимоходом, ограничиваются очень краткими характеристиками его изданий — буквально в нескольких словах: А. Г. Дементьев в «Очерках по истории русской журналистики 1840−1850 гг.» уделил сборникам Панова чуть побольше одной страницы — перечень участников, перечисление названий опубликованных материалов, оценка их современниками. Несмотря на краткость информации, встречаются ошибочные утверждения. А. Г. Дементьев считал, что Панов печатал свои статьи в издаваемых им сборниках, однако нам не удалось обнаружить ни одной. Нами приведены в качестве доказательства слова самого Панова из его письма И. Аксакову 1846 г., в котором с полной откровенностью Панов писал, что И. Аксаков в большей степени участник в сборнике, чем он: «Отчасти я его виновник, но участником в нем едва ли буду и впредь"76. Неверно указаны исследователем и сроки выхода «Московского сборника» 1846 г. Утверждая, что сборник появился «в конце 1846 года», Дементьев, вероятно, исходил из того соображения, что альманахи обыкновенно выходили или в начале нового года или в последних числах уходящего. Следуя этой традиции, Панов начал печатать его в октябре 1845 г. с тем, чтобы непременно выпустить к 1 января. Но из-за семейных обстоятельств — смерти матери Пано.

75 ОПИ ГИМ. Ф. 178. Ед.хр. 33. Л. 217.

76 РГБ. ГАИСЛИ. Карт. I. Ед.хр. 22. Л. 2об.

50 ва в декабре 1845 г. и отъезда его в Симбирскую губернию — произошло промедление, и сборник вышел в мае 1846 г. В справочнике «Русская периодическая печать (1702−1894)» (М, 1959) среди редакторов «Московских сборников» 1846 и 1847гг. названы братья Аксаковы, однако они в этой работе участия не принимали: К. Аксаков в означенные годы был занят переделкой и защитой своей магистерской диссертации «Ломоносов в истории русской литературы и русского языка», И. Аксаков в 1845—1847 гг. находился вне Москвы — служил в Калуге. В биобиблиографическом словаре «Славяноведение в дореволюционной России» (М., 1979) Панов назван в числе принимавших участие в подготовке «Московских сборников» 1846 и 1847 гг., тогда как он был их единственным издателем и редактором.

Поскольку Панов, как и Валуев, незаслуженно обойден вниманием исследователей, мы стремились уточнить факты его биографии, представить ее с возможной полнотой в отдельной главе, освещающей деятельность Панова (монография «Славянофильская журналистика»).

В научный оборот введены новые факты — например, факт знакомства и дружбы М. Н. Каткова со славянофилами, его помощи в выпуске «Московского сборника» 1846 г. Исследователями это отмечено не было, они утверждали, что «близости к московским славянофилам у Каткова не было», что с ними он «никогда не поддерживал тесных сношений"77. Между тем отношения со славянофилами у Каткова складывались иначе: у Елагиных он был принят, по собственному признанию, «нельзя радушнее», в феврале 1843 г. познакомился у них с Хомяковым и П. Киреевским78- он симпатизировал Аксаковым, которых в 1855 г. пригласил в свой журнал.

Русский вестник", был дружен и с Пановым, и с Поповым, состоял с ни') ми в переписке, во время отъезда Панова в Симбирскую губернию наблюдал, по его поручению, за изданием «Московского сборника» 1846 г79.

77 Неведенский С. Катков и его время. Спб., 1888. С. 95- Сементковский Р. И. М. Н. Катков. Его жизнь и литературная деятельность. Спб., 1892. С. 18.

78 РГБ. Ф. 99. Карт. 6. Ед.хр. 90. Л. 1о6.

79 Там же. Ф. 120. Карт. 9. Ед.хр. 37. Л. 1, 1 об.

Г'.

Выбор славянофилами Панова в качестве редактора и издателя «Московских сборников» был очень удачен: он был деятель, как и Валуев, отличался большой работоспособностью, «где приходилось работать, работал за всех"®-0.

Подготовка «Московского сборника» 1846 г. началась, по нашим наблюдениям, летом 1845 г., т. е. после отказа И. Киреевского от «Москвитянина», что подтверждено письмом И. Киреевского Шевыреву от 24.VIII. 1845 г., а также письмами И. С. Аксакова родным от осени 1845 г.

Содержание сборников Панова по сравнению с валуевскими претерпело изменения: сборники Валуева имели исторический характер, сборники Панова были «литературные и ученые», значительное место в них занимала критика, как того желал К.Аксаков. Панов был тесно связан с семьей Аксаковых, приходился им родственником (на сестре Панова был женат браг С. Т. Аксакова Николай Тимофеевич). Аксаковы были в курсе всех его журнальных планов, на которые несомненное влияние оказал К.Аксаков.

По стихийно сложившейся в славянофильской среде специализации К. Аксаков занимался русской историей и грамматикой, литературной критикой и, как мы установили, в значительной мере определял журнальную политику славянофилов, начиная со сборников сороковых годов и кончая журналом «Русская беседа». В его статьях «О некоторых собственно литературных вопросах» (1838−1839), «Письмо из деревни» (1845−1846), «О современном состоянии литературы» (1849−1850), в его письмах А. С. Хомякову и писательнице Н. С. Соханской проводится одна и та же мысль: славянофилы, начавшие «великое дело самостоятельной мысли», не могут и не должны заниматься журнальной деятельностью, которая «требует известного легкомыслия, требует признания текущей литературы». Журнал — «недостойный образ проявления» славянофильского тру.

80 Соловьев С. М. Избранные труды. Записки. М., 1983. С. 300. да В письме Хомякову, впервые опубликованному нами в 1998 г., К. Аксаков с предельной ясностью изложил свои мысли по вопросу о нецелесообразности журналов — высокому достоинству славянофильской мысли более всего соответствуют сборники, солидные и основательные, не связанные со сроками выхода: «Нам нужны сборники, а не журналысборники, выходящие тогда, когда есть дельные статьи и вовсе не имеющие обязанности представлять публике новость или стихи или другой какой-нибудь отдел"82.

Свои заветные идеи о легкомысленности, несерьезности журнального дела К. Аксаков высказал еще в 1845(г. в письмах Самарину, который к ним отнесся с явным неодобрением. Намерение издавать сборники, состоящие из критики и библиографии, казалось ему «решительно неудобоисполнимым». «Но кто же станет покупать одни критики? -недоумевал он. — Кому нужда до твоего, до моего мнения о той или другой книге? Мнение журнала — другое дело"83. Самарин считал, что если славянофилы не добились успеха в журнальной области (история с «Москвитянином» И. Киреевского была тому подтверждением), то это невезение необходимо компенсировать серьезными исследованиями, диссертациями, книгами, в которых заявленные славянофилами постулаты (об отсутствии завоевания в русской истории, о преобладании общинного начала над родовым и др.) были бы подкреплены доказательствами.

Однако славянофилы не пошли по пути, рекомендованному Самариным, — ни по пути чисто теоретической, академической деятельности, ни по пути издания ¡-журнала. Восторжествовала точка зрения К. Аксакова — славянофилы стали издавать сборники.

Установку К Аксакова на издание сборников мы оцениваем как недальновидную: в журнальном деле он остался романтиком, не понимавшим, что сущность любого общественного движения вернее всего прояв.

81 Аксаков КС. О современном состоянии литературы (публ. В.А. Кошеле-ва)//Проблемы реализма. Вологда. 1978. Вып. 5.С. 179,180.

82 Хомяковский сборник. Томск. 1998. Т. 1. С. 166−167.

1(3 Самарин Ю. Ф. Собр. соч. В 12 т. М., 1911. Т. XII. С. 162.

§ ляется не через сборник, а через журнал, где есть возможность однажды высказанную мысль многократно повторить и тем самым закрепить в сознании современников, сформировать сочувствующую среду (непериодические сборники эту задачу не решали: на них нет подписки, к тому же разошлись они, как известно, не очень хорошо).

Кроме того, в сборниках нет возможности быстро ответить оппонентам: ответ появится либо с опозданием в следующем сборнике, либо в других изданиях, которые могут быть неизвестны читателю. При всей нужности и полезности сборников, подготовленных и выпущенных в 40-е годы Валуевым и Пановым, они не могли выполнить задачи по «воспитанию общества», которые под силу только журналу. Недаром И. Аксаков, наиболее верно понимавший роль периодической печати в обществе, считал сборники «самым неблагодарным родом издательства"84. В. П. Боткин, наблюдая предпочтение, которое славянофилы отдавали сборникам, а не журналам, считал это показателем отсутствия у них «практического смыс-ла"85.

Влияние на Панова журнальной политики К. Аксакова мы усматриваем и в изменении характера сборников: исторические сборники Валуева сменились «учеными и литературными». Значительное место в них занимала критика, как того хотел К.Аксаков. В «Московском сборнике» 1846 г. была напечатана статья Самарина о «Тарантасе» В. А. Соллогуба, высоко оцененная и Белинским и Герценом. Но появившаяся там же статья Хомякова «Мнение русских об иностранцах» почти всеми была осуждена за резкость тона (хвалил ее один Ф.И.Гютчев). Статья Хомякова «О возможности русской художественной школы», опубликованная в «Московском сборнике» 1847 г., также была подвергнута основательной критике и в частных отзывах, и в рецензиях на сборник, и в мнениях читателей (хвалил ее один Н.М.Языков). К. Аксаков настаивал на том, чтобы сборники наполнялись критикой и библиографией по преимуществу, но в таком случае РГБ. Ф. 231. Раздел И. Карт I. Ед хр 36. Л. 21об.

Боткин В. П. Литературная критика. Публицистика. Письма. М., 1984. С. 265.

54 критика должна быть наикратчайшим путем связана с текущей литературой, должна быть оперативной, — и он же в первую очередь был раскритикован за отставание от литературного процесса (три критические статьи «г-на Имрек» в «Московском сборнике» 1847 г.).

К.Аксаков не желал, чтобы славянофильская мысль, серьезная, строгая, была опошлена связью с повседневной «преходящей современностью» — и сборники подверглись критике за отсутствие такой связи: «В «Московском сборнике (1846г.-Т.П.) нет современности и нет видимого единства, видимой связи: все статьи разнородные», — писал Погодин86. Не усмотрел единства в материалах сборника 1846 г. и Гоголь («никакой цели»), и критик «Отечественных записок» В. Н. Майков, считавший, что сборник состоит из произведений, не выражающих «общей мысли». Так же обстояло дело с выражением славянофильских воззрений и в «Московском сборнике» 1847 г.: статьи Чижова, Ригельмана, Попова «московское направление» выражали только отчасти, стихотворения ИАксакова, Полонского, Жадовской, отрывки из «Семейной хроники» С. Т. Аксакова и романа Павловой «Двойная жизнь», санскритская драма, переведенная Коссовичем, статья Соловьева о местничестве никакого отношения к славянофильству не имели. Направляющее начало, выстроенность в обоих сборниках отсутствуют: не только специалист, но любой непредубежденный читатель в состоянии отметить, что произведения, опубликованные в сборниках, разнородные, не объединенные общей идеей. Еще в дореволюционных исследованиях было высказано мнение, разделяемое автором этих строк, что «Московские сборники» не излагали сколько-нибудь удовлетворительно славянофильское учение87. В этом смысле сборники Панова не оправдали надежд западников, желавших поближе познакомиться с убеждениями противоположной стороны.

Москвитянин. 1846. № 5. Отдел Библиография. С. 189.

См.: Колюпанов Н. Биография Александра Ивановича Кошелева. М., 1892. Т. II. С. 78, 232−233.

Истинность мнения о том, что сборники 1846 и 1847 г. в недостаточной степени проясняли сущность славянофильских воззрений, подтвердил И. Аксаков, в бытность свою в Калуге дававший читать сборник 1846 г. своим знакомым: калужские читатели замечали достоинства конкретных статей (например, статьи Линовского об английских хлебных законах), но отвлеченные проблемы ускользали от их внимания, в материалах сборника они совершенно не усматривали славянофильских идей, так что «надо их взять за нос и уткнуть в некоторые места, не иначе».

Вероятнее всего, И. Аксаков «утыкал» своих знакомых прежде всего в статью Хомякова «Мнение русских об иностранцах», где были высказаны излюбленные мысли автора о ложном, «прививном» характере просвещения в России, о бесплодности рассудочного, «всеразлагающего» анализа, которое есть следствие насильственного, кровавого западного развития, о совершившемся в России разрыве сословий, «разрыве между просвещением и жизнию», о народе как «единственном и постоянном действователе истории». И хотя Хомяков написал, что оценка нашего просвещения «ясна для всех», ясности не было. Тезисы, давно обсужденные и обговоренные в славянофильском кругу, известные оппонентам, — недаром критик «Отечественных записок» оценил выход «Московского сборника» 1846 г. как декларацию славянофильского кружка, среди участников издания не было ни одного «петербуржца» — тезисы эти были неизвестны неискушенным провинциальным читателям, даже образованным знакомым И. Аксакова (Унковским), даже временно находившейся в Калуге петербургской жительнице (М.С.Мухановой).

Не лишне напомнить здесь нашу мысль о том, что сборник не способен заменить журнал в деле «воспитания общества»: если бы в руках славянофилов был журнал, то уже в этом номере и в последующих они могли бы несколько умозрительные аде и Хомякова популяризировать, изложить в доступной читателям форме.

Сборники Панова были слишком учеными для русской публики, что, кстати, отметил и Шевырев. И в этом тоже ощутимо угадывается линия, которой придерживался в издательском деле К.Аксаков. В своей статье «Письмо из деревни"88 К. Аксаков выразил не только негативное отношение к стремлению журналистов сделать журналы современными («хватать вершки», по его терминологии), но и наполнять его беллетристикой — журнал не должен превращаться в | «книжный магазин». Установка К. Аксакова угадывается в «Московских сборниках»: художественной прозы было мало на их страницах, никаких звезд они не открыли (в отличие от «Петербургского сборника», на страницах которого был опубликован первый роман Ф. М. Достоевского «Бедные люди»).

Собранные нами воедино опубликованные и архивные материалы о сборниках Панова позволили уточнить сроки их выхода: сборник 1846 г. вышел, как уже было отмечено нами, не «в конце 1846 года» (Дементьев), а 18.V. 1846 г., нарушив обычные сроки выхода альманахов. Сборник 1847 г. вышел во второй декаде марта 1847 г. (19. 111.1847 г. Панов прислал его своей московской приятельнице Е. И. Поповой, как явствует из ее дневника), а не в третьей, как предполагал Б. Ф. Егоров, основываясь на свидетельстве В. П. Боткина, который 20.111.1847 г. сообщил П. В. Анненкову о выхо.

89 де сборника «на днях» .

Нами рассмотрена цензурная история «Московских сборников» ПаI нова, в первом из которых были сделаны незначительные изъятия, второй же проходил тяжелее — цензуровался дважды, в петербургской и московской цензурах.

Анализ имеющихся откликов современников на выход сборников позволил установить, что отзывы на сборник 1846 г. были в целом благоприятны, при оценке сборника 1847 г. отрицательные отзывы преобладали. Нами замечена интересная особенность оценок этих сборников: наличие Аксаков К. С. Эстетика и литературная критика. М. 1995. С. 114−117.

Егоров Б. Ф. Боткинкритик и публицист// Боткин В. П. Литературная критика. Публицистика. Письма. М., 1984. С. 265, 306. откликов взаимоисключающих, принадлежащих однако не противникам, а представителям одной партии, а также единодушие в оценке некоторых материалов, которое обнаружили представители противоположных сторон. С. М. Соловьев, в 40-е годы близкий к славянофилам, считал статью своего приятеля Попова «Шлецер. Рассуждение о русской историографии» в сборнике 1847 г. легковесной в научном отношении, тогда как Хомяков расточал ей неумеренные похвалы. Напротив, Белинский, не совпадавший никогда в своей критике с Шевыревым, осудил, как и он, надменный, дидактический тон статьи Хомякова «О возможности русской художественной школы» в этом же сборнике.

Нами отмечены некоторые неточности, встречаемые в литературе о славянофилах: в частности, бытует мнение, что «Московские сборники» 1846 и 1847 гг. не были приняты сторонниками «охранительного направления» и даже вызывали «возмущение Погодина"90. В отношении «Московского сборника» 1846 г., как показал проведенный нами анализ отзывов Погодина и Шевырева, эти суждения несправедливы. Последний назвал сборник «прекрасной книгой» и позавидовал его материалам. Погодин в пятом номере «Москвитянина» за 1846 г. поместил свою рецензию на сборник, до такой степени хвалебную, что критик даже затруднялся выделить какие-либо статьи — такими замечательными они ему казались. Только один упрек (и справедливый) позволил Погодин в адрес вышедшего сборника — в отсутствии направления (что было уже замечено нами выше), но свой отзыв об отсутствии идейного единства в его материалах не только смягчил сравнением с ненавистным ему «Петербургским сбор-тшком», где это единство имеется, но и оговоркой о единстве родовом — «все статьи благородные, чистые».

Они оказали влияние на читателей, дошли до провинции: осенью 1849 г. Иван Аксаков обнаружил у рыбинского купца Попова оба «Москов.

90 Дементьев А. Г. Журналистика и критика сороковых годов// Очерки по истории русской журналистики и критики. Л., 1950. Т.1. С.474- он же. Очерки по истории русской ских сборника" — с «Московским сборником» был знаком и ярославский купец Щербаков.

В меру своих сил и способностей Панов прилежно трудился на журнальном поприщебез его хлопот, трудолюбия, без его денег, наконец, «Московские сборники» никогда бы не вышли: идеологи славянофильского кружка особого желания заниматься журнальным делом не обнаруживали. «Недостаток деятельности. недостаток побуждения к оной — есть, может быть, один из главных наших недостатков», — считал Панов91.

С переездом Панова в Симбирскую губернию в 1847 г. (в связи с женитьбой) и последовавшей в 1849 г. его скоропостижной смертью издание «Московских сборников» прекратилось и было возобновлено только в 1852 г. И.Аксаковым.

Неучастие славянофилов в журнально-издательской деятельности в конце 40-х — начале 50-х годов исследователь славянофильства Н. И. Цимбаев объяснил тем, что из числа активных деятелей выбыли И. Аксаков и Самарин: их аресты в 1849 г. «резко ограничили возможность участия славянофилов в журнально-литературной жизни России"92. Действительно, аресты этих лиц в марте 1849 г., полученный в апреле того же года в Москве циркуляр министра внутренних дел о запрещении русской одежды и бороды продемонстрировали отношение властей к славянофилам. Разумеется, наступившая после поражения французской революции 1848 г. реакция в России, особо строгий надзор за печатью не способствовали журнальным начинаниям славянофилов. Но дело в том, что и замыслов никаких на этот счет у славянофилов не было, поскольку не было людей, готовых взять на себя тяжелую ношу журнальной работы: Валуев и Панов умерли, И. Киреевский «затворился» в Долбине, Кошелев, вполне годный для издательской деятельности, занимался откупами до 1848 г. и журналистики 1840-!850гг. М.- Л.1951. С.200- Кошелев В. А. Общественно-литературная борьба в России 40-х годов. XIX века. Вологда. 1982. С. 24,25. «ОПИ ГИМ. Ф. 178. Ед. хр. 33. Л. 223.

92 Цимбаев Н. И. Славянофильство. Из истории русской общественнополитичекой мысли XIX века. М., 1986. С. 131. не фазу освоился в мире отвлеченных славянофильских идей, Полов жил вне Москвы, К. Аксаков в это время трудился над грамматикой (напечатана в 1860 г.), пробивал на сцену свою драму «Освобождение Москвы в 1612 году» (1850), писал комедию «Князь Луповицкий, или Приезд в деревню» (1851). Аресты же И. Аксакова и Самарина «резко ограничить» участие славянофилов в журнальной жизни не могли по той причине, что на их серьезное участие славянофилы не рассчитывали: оба в ту пору служили в провинции.

Славянофильская мысль стала переходить в дело только в 1851 г. в связи в отставкой И. Аксаковав начале зимы 1851 г. И. Аксаков начал собирать сборник, а 21. IV.1852 г. третий по счету «Московский сборник» вышел из печати, продолжив традицию издания сборников, начатую Валуевым и Пановым. На заглавном листе сборника 1852 г. по первоначальному плану должно было стоять — «Московский ученый и литературный сборник» (как у Панова), осталось — «Московский сборник», но в программе его подчеркивалось, что направление сборника чисто ученое и литературное.

Издателем сборника 1852 г. был Кошелев, хотя в своих «Записках» умолчал об этом, дважды назвав издателем И. Аксакова93, вероятно, памятуя о том, как много собственно издательских хлопот взвалил на себя энергичный и исполнительный редактор: дела с типографщиками и переплетчиками, печатание приложенного к сборнику портрета Гоголя, рассылку тиража и пр. Биограф Кошелева Н. П. Колюпанов не только принял на веру заявление Кошелева, но даже назвал его неофициальным редактором сборника, считая «убедительным доказательством» то, что склад нераспроданных экземпляров сборника находился в доме Кошелева. Однако собственного дома у Аксаковых в Москве никогда не было, зимой 18 511 852 гг., готовя сборник к печати, И. Аксаков жил на квартире, так что склад «Московского сборника» мог быть устроен Кошелевым только в его доме. п Записки А. И. Кошелева. М&bdquo- 1991. С. 93, 95.

Так как в работах о славянофилах на переднем плане обычно К. Аксаков — выдающийся идеолог славянофильства, мы считали необходимым обратиться к характеристике личности И. Аксакова, что и сделано нами в 2-х статьях (из них одна в соавторстве с А.Г.Дементьевым), сопровождающих переиздание его писем родным в «Литературных памятниках» (№, изд. «Наук4>>. 1988, 1994)» 4.

Расположенные в хронологической последовательности, письма И. Аксакова родным дают уникальную возможность проследить за эволюцией его взглядов и вносят дополнительную ясность в вопрос о месте его (особом!) в славянофильском кружке. Выросший в семье, тесно связанной со славянофильской средой, испытывая несомненное воздействие брата Константина, И. Аксаков тем не менее сумел сохранить независимость своих суждений, что привело к полемике между ними, которая к 1854 г. приняла такой острый характер, что И. Аксаков снял отдельную от семьи квартиру.

Жизненный опыт И. Аксакова, знание им народного быта, государственного устройства России заставляли его оценивать многие явления иначе, чем их оценивали славянофилы. В отличие от них он убедился в полной непригодности для современности «древних форм управления и законодательства», восхищался деятельностью Петра I, видел трудность сближения сословий в уровне образованности дворянства, в невозможности просвещенному человеку удовлетвориться той жизнью, какою живет народ. Народ, с которым встречался И. Аксаков в своих бесконечных поездках по России, также отличался от того идеального народа, который существовал в воображении славянофилов. И. Аксаков прекрасно видел, как ни больно было ему сознавать это, что «московская комфортабельность» вела к утрате влияния в обществе: в провинции о славянофилах «и слыхом не слыхать», тогда как «имя Белинского известно каждому сколько-нибудь мыслящему юноше, всякому, жаждущему свежего воздуха среди вонючего.

94 См. также нашу статью об И. Аксакове в книге «И. С. Аксаков. Письма из провинции.

61 болта провинциальной жизни". В обзорах литературы первых номеров журналов за 1850 г. он не обнаружил никаких нападок на славянофильское направление, никакого упоминания о деятелях славянофильского круга: «Своего журнала нет, в чужих писать не хотим и ничего не пишем и отвыкаем от писанья, теряем влияние, предаем себя забвению», — писал он родным.

Никто из исследователей, насколько нам известно, не обратил внимания на историю составления и печатания И. Аксаковым сборника 1852 г. — она восстановлена нами по воспоминаниям современников и по 16 письмам И. Аксакова, впервые опубликованных нами в издании «И. С. Аксаков. Письма к родным. 1849−1856». Эти письма не вошли в корпус писем, изданных в XIX веке, возможно, потому, что содержали историю неудачного сватовства К. Аксакова к С. П. Бесгужевой, а возможно и потому, что были написаны из Москвы в Абрамцево, а не из провинции, как все остальные письма.

Работу И. Аксакова по этим письмам можно воссоздать буквально по дням: 14.1.1852 г. была подана просьба о разрешении «Московского сборника», 22.1.1852 г. начато его печатание сразу в двух типографиях — у А. Семена и Л. Степановой и т. д. Из писем узнаем о тираже издания — 1500 экземпляров, о том, что И. Аксаков платил деньги авторам статей (С.МСоловьеву, И.Д.Беляеву).

Сборник И. Аксакова отличался от сборников Панова значительно меньшим объемом (448 страниц). Сборник 1846 г. был так велик, что Панов хотел разделить его на две части. Известен ворчливый отзыв Гоголя: «Вышел тот же мертвый номер „Москвитянина“, только немного потолще». Сборник 1847 г. разросся до громадных размеров в 855 страниц. Со- ' кратив объем, И. Аксаков решил участить сроки выхода сборника, заявив в «Предуведомлении» к нему, что в течение года выйдут 4 тома. Вышел всего I том. Несостоявшееся превращение сборника в периодическое издание.

Присутственный день в уголовной палате". (М., изд. «Правда». 1991).

Н.И.Цимбаев объяснил требованием властей отсылать в Петербург макеты следующих книг сборника95. Упорного И. Аксакова данное препятствие не остановило бы. Издание 4 сборников в год оказалось невозможным по совершенно иной причине: по предписанию министра народного просвещения от 27.У.1852 г. (т.е. через месяц посре выхода «злонамеренного альманаха»), запрещавшего выход сборников чаще одного раза в год. Министр верно оценил опасность (о недовольстве сборником он не замедлил сообщить царю 17.V. 1852 г. в докладной записке за № 45) и пресек возможность превращения сборника в журнал, в котором удобнее проводить в общество свои идеи.

И. Аксаков преодолел и односторонность пановских сборников, в которых западники не участвовали. На состоявшемся совете славянофилов он выступил как оппонент брата, требовавшего не печатать в сборнике сотрудников петербургских журналов. Западники Грановский и Тургенев охотно откликнулись на предложение И. Аксакова, но по разным причинам их сотрудничество не состоялось, однако один западник все-таки появился на страницах сборника: С. М. Соловьев, в эти годы уже разошедшийся со славянофилами, отдал И. Аксакову статью «Псков и Ливония».

В отличи^ от С®°РНИК0 В Панова И. Аксаков тщательно отбирал материал, чтобы он соответствовал серьезности славянофильского направления как «народного», по его определению: в сборнике не были помещены записки какой-то генеральши, напечатать которые просил Г. П. Данилевский, как и рецензия на роман Е. Тур «Племянница», о которой просил Кошелев. Все материалы были связаны единством направления: И. Киреевский в статье «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России» советовал образованным людям обратиться к народу, в котором уцелел проникнутый христианскими началами русский быт, Хомяков в предисловии к русским народным песням поддержал пафос статьи И. Киреевского, К. Аксаков в статье «О древнем быте у славян вообще и у.

95 Цимбаев Н. И. И. С. Аксаков в общественной жизни пореформенной России. М., 1978. С. 46.

63 русских в особенности (по поводу мнений о родовом быте)" превозносил семейно-общинное устройство Древней Руси, основанное на нравственном начале («нравственный хор»), их мысли нашли подкрепление в отчете Ко-шелева о Всемирной выставке, в котором он писал о том, что мы схватили только верхушки европейской образованности.

Сравнивая сборник И. Аксакова со сборниками Панова, необходимо отметить и то, что редактор собрал в нем материал свежий и современный: статья Кошелева о Всемирной выставке в Лондоне 1851 г. с рисунками (тоже новшество!) впервые привезенных Кошелевым в Россию английских сельскохозяйственных машин, статья К. Аксакова, появившаяся в разгар споров о родовом и общинном быте, статья И. Аксакова «Несколько слов о Гоголе» (дебют И. Аксакова-критика) — через 2 месяца после смерти писателя.

Однако обратим внимание на то, что с прозой, как и в пановских сборниках, дело обстояло неблагополучно. Поживший в провинции И. Аксаков хорошо знал, что для успеха сборника или журнала нужна проза, читатели из глубинки не интересовались изданиями, в которых нет повести или романа. Но произведений Д. В. Григоровича и Тургенева «в народном духе» редактору заполучить не удалось, их недостаток отчасти восполняли отрывки из поэмы И. Аксакова «Бродяга», героем которой был беглый крестьянин Алешка. Серьезный, ученый характер сборника при немногочисленности истинно образованных людей в столицах и провинции, отсутствие беллетристики ограничили круг читателей сборника. Все это объясняет, почему тираж сборника был распродан не полностью, и И. Аксаков в 1855 г. считал «чудом» требование книготорговца Наливкина доставить ему 5 экземпляров «Московского сборника» 1852 г.

Добавим, что некоторые материалы сборника вызвали несогласие редактора, вынужденного однако подчиниться дисциплине кружка и его коллективного издания: И. Аксаков считал неверной мысль И. Киреевского о непременно православном фундаменте русского просвещения и, желая дистанцироваться от автора статьи, сделал в сборнике оговорку о том, что мнения одного автора не следует приписывать другим, но пояснение не было пропущено цензурой.

Сборник вышел 21.IV. 1852 г. В. И. Назимов, председатель московского цензурного комитета, распорядился не выпускать сборник до его возвращения из Петербурга, но письмо опоздало по вине почты, как стало известно из впервые опубликованного нами письма И. Аксакова родным от 27.IV. 1852 г. Так что сборник «проскочил» в известной мере случайно, за что цензор В. В. Львов получил выговор от министра народного просвещения, а позже лишился должности.

Нами собраны отклики на сборник в печати («Современник», «Северная пчела», «Санкт-Петербургские ведомости»)96, устные отклики (беседы И. Аксакова с Грановским, Н. М. Павловым, П. В. Долгоруковым, Д. Н. Свербеевым, И. Д. Беляевым и др.), отзывы, содержащиеся в частной переписке как опубликованной, так и неопубликованной. Среди неопубликованных есть немало интересных: например, письмо А. Н. Попова И. Аксакову о том, что интерес к сборнику в Петербурге в известной степени вызван любопытством: что при настоящем цензурном терроре могли напечатать славянофилы?97 письма И. Аксакова Кошелеву от 2. и 3.IV.1852 г. и письмо П. В. Хлебникова из Ростов¹ Ярославской губернии И. Аксакову от 5.V.1852 г. — все о чрезмерном религиозном увлечении И. Киреевского98- письмо Кошелева И. Киреевскому от 10. XII. 1852 г., с котором он выразил несогласие с отрицательной оценкой И. Киреевским политэкономии как науки о богатстве, якобы чуждой русскому уму, а также с другим утверждением — о преимущественной якобы устремленности русского человека к жизни духовной99.

Не была напечатана в «Москвитянине» рецензия М. П. Погодина, снова хвалебная, как и о «Московском сборнике» 1846 г., ее запретила цензура, как, вероятно, и рецензию А. Д. Галахова, критика «Отечественных записок».

97 ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 4. Ед. хр. 482. Л. 1.

Там же Оп.2. Ед. хр. 20. Л. 1 об., 2 об-там же. Оп. 4. Ед.хр. 660. Л. 15об.

99 РГАЛИ. Ф. 236. Оп. I. Ед.хр. 86. Л. бО-бЗоб.

Громадный успех сборника в обществе, пораженном его «честной физиономией», сопровождался таким же недовольством властей: печатание II тома, подготовленного И. Аксаковым, запретили, как и продолжение издания, в чем с редактора взяли подписку100, И. Аксакова лишили права редактировать какие-либо издания, участники сборника (братья Аксаковы, Хомяков, И. Киреевский и Черкасский) отныне должны были цензуроваться не в местной цензуре, а в Главном управлении цензуры в Петербурге.

Истории подготовки и запрещения II тома «Московского сборника», изложенной в 6 главе нашей монографии «Славянофильская журналистика», мы здесь не касаемся, поскольку цензурная судьба аксаковского сборника оказалась наиболее разработанной101.

ИСТОРИЯ НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ «РУССКОГО ВЕСТНИКА».

До 1856 г., когда славянофилы начали выпускать журнал «Русская беседа», был замысел издавать журнал «Русский вестник». Мысль о журнале возникла у Н. М. Языкова после неудачи с «Москвитянином» И. Киреевского: «Все кончилось пшиком», — писал он Н. В. Гоголю. Языков высказал трезвую мысль, что журнал «полезнее всех сборников», брал на себя расходы по изданию (10 тысяч рублей серебром), вел переговоры с С. Н. Глинкой, издававшим «Русский вестник» в 1808—1824 гг. в Москве и получившим право восстановить журнал (право на издание пытались купить несколько журналистов, в том числе Н. А. Некрасов, но Глинка предпочел москвичей). В редакторы журнала Языков рекомендовал своего друга Ф. В. Чижова. Он известен прежде всего как крупный промышленный и финансовый деятель 60−70-х годов, журналист, в 60-е годы издававший журнал «Вестник промышленности» и газету «Акционер». Его журналистская деятельность совершенно не изучена ни в 60-е годы, ни в предшест.

10®-ИРЛИ. Ф. 3. Он. I. Ед. хр. 50. Л. 5.

10 См. указ. труды А. М. Скабичевского и М. К. Лемке, а также: Сухомлинов М. И. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению. Спб., 1889. Т. IIВеневитинов М. И. В. Киреевский и цензура «Московского сборника» 1852 г. //Русский архив. 1897. № 10- Барсуков Н. Жизнь и труды М. П. Погодина. Спб., 1892. Кн.12.

66 вующие, хотя он активно печатался в славянофильских «Московских сборниках» 1846 и 1847 гг., в «Москвитянине», «Отечественных записках», «Современнике», «Библиотеке для чтения», «Журнале Министерства народного просвещения». В 1847 г., когда Погодин вторично предложил «Москвитянин» славянофилам, И. Киреевский посоветовал ему обратиться именно к Чижову, поскольку он всегда жаждал журнальной деятельности. Действительно, славянофилы связывали с Чижовам свои журнальные планы. Именно его хотел видеть К. Аксаков редактором «Русской беседы"102, и Чижов согласен был редактировать журнал, если Кошелев утомится103, его прочили в редакторы, когда в 1856 г. Кошелев задумал одновременный выпуск трех журналов104.

Что касается истории «Русского вестника», редактором которого должен был стать Чижов, мы ее восстановили впервые. Хотя намерение славянофилов издавать журнал было известно современникам и оживленно обсуждалось с 1846 г. в переписке (как опубликованной, так и неопубликованной, которая обильно цитируется нами в 5 главе монографии «Славянофильская журналистика»), ни И. Аксаков в биографическом очерке о Чижове, ни биограф Чижова А. А. Либерман не изложили историю несостоявшегося «Русского вестника», не упомянули о желании Чижова редактировать этот журнал105. О неосуществленном журнальном замысле Чижова писали В. И. Ламанский в предисловии к «Воспоминаниям Ф.В.Чижова» (Исторический вестник. 1883. Февраль) и помощник Чижова А. Чероков, автор работы «Федор Васильевич Чижов и его связи с Гоголем» (М., 1902).

И личность и деятельность Чижова заслуживают пристального внимания. Чижов познакомился со славянофилами в 40-е годы, когда был уже зрелым человеком, и в их кружке стоял особняком: не москвич, а костро.

102 РГБ. ГАИС/Ш. Карт. 111. Ед.хр. З.Л. 22об.

103 Там же. Ф. 99. Карт. 10. Ед. хр. 62. Л. 2. т Там же. Ф. 332. Карг. 2. Ед. хр. 8. Л. 26.

10 Аксаков И. С. Федор Васильевич Чижов //Русский архив. 1878. № 1- Краткая биография Федора Васильевича Чижова, составленная A.A. Либермшном// Сборник в память столетия со дня рождения Федора Васильевича Чижова. Кострома, 1911.

67 мич, воспитанник Петербургского, а не Московского университета, как большинство славянофилов, математик по образованию, а не гуманитарий, человек, путем самостоятельного развития пришедший к тем же воззрениям, что и Хомяков, которого он больше других ценил в славянофильском кружке и с которым много спорил. Утверждение исследовательницы С. О. Вяловой о том, что Чижов находился под влиянием идей Хомякова106, представляется нам не имеющим оснований, создающим совершенно иной образ этого человека. Может быть, всего сильнее самостоятельность мысли Чижова проявилась в его суждениях о новых друзьях. Наблюдательный человек, он считал недостаточной деятельность славянофилов по разъяснению основ своего учения: «Созревшее поколение (я все говорю о Москве) благородно, благонамеренно, с чистыми убеждениями, но беда одна, что все это никак не хочет подчинить себя труду правильному"107. Не очень рассчитывая на «москвичей» в деле издания журнала, он отказался издавать журнал с 1847 г., как настаивали славянофилы, мотивируя свой отказ необходимостью предварительно запастись материалами и внутренне настроиться на работу. С этою целью он в 1846 г. уехал в Италию и в славянские страны, решив выпускать «Русский вестник» с 1848 г.

Нами выяснено, что журнал должен был выходить не ежемесячно, а 4 раза в год, т. е. больше походил на сборник, за который ратовал, как известно, К.Аксаков. Журнал Чижов хотел сделать выражением «русского направления», избавиться от переводов, основой журнала сделать русские сочинения и известия из славянских стран: за время двух заграничных путешествий по Сербии, Хорватии, Далмации, Славонии он познакомился с лидерами славянского движения (Гаем, Ганкою, Шафариком и др.) и заручился их поддержкой.

Промедление с выпуском «Русского вестника» оказалось роковым: сначала смерть Языкова в 1846 г. и отказ его наследников выделить деньги.

106 Славяноведение в дореволюционной России. Биобиблиографический словарь. М., 1979. С. 364.

107 Русская старина. 1889. Июль, август, сентябрь. С. 379.

68 на журнал, затем в 1847 г. арест Чижова III отделением по доносу австрийского правительства, обеспокоенного тесными контактами Чижова со славянами, и по подозрению в принадлежности к Кирилло-Мефодиевскому обществу похоронили планы славянофилов на выпуск «Русского вестника». Направление несуществующего (!) журнала власти признали вредным, его издание не разрешили. В 1846 г. умер и С. Н. Глинка. Чтобы у славянофилов совершенно не оставалось никаких надежд на «Русский вестник», в московский цензурный комитет была направлена бумага, запрещавшая возобновление этого журнала после смерти издателя. Летом 1845 г. Языков с сожалением писал Гоголю: «Знать не судьба И<�вану> Киреевскому быть редактором журнала». И его другу Чижову тоже была «не судьба».

Но если бы издание состоялось, Чижов непременно бы столкнулся с К. Аксаковым по вопросу об отношении к представителям противоположной партии. Известно о той восторженной поддержке, с которою К. Аксаков встретил решение Языкова не печатать в «Русском вестнике» петербургских литераторов. Самарин был оскорблен таким отказом, тогда как К. Аксаков находил его прекрасным, утверждая, что между Москвой и Петербургом не может быть «никакого соединения», а только «полная противуположность и непримиримость двух начал"108. Чижов же не разделял этой неприязни, не хотел, чтобы будущий журнал демонстрировал ненависть к думающим иначе: «.любовь к России не требует и не вызывает вражды с Западом и вообще любовь не влечет за собою ненависти к чему бы то ни было.,"109. !

ГЛАВНЫЙ РАСПОРЯДИТЕЛЬ" ЖУРНАЛА «РУССКАЯ БЕСЕДА».

Осуществившиеся журнальные замыслы славянофильского кружка связаны с именем А. И. Кошелева. Он стал практическим исполнителем мечты А. С. Хомякова о журнале и его редактором во все время издания.

РГАЛИ. Ф. 10. On. 4. Ед.хр. 97. Л. 25. 1 Русская старина. 1889. Июль, август, сентябрь. С. З 70.

Русской беседы". Все хлопоты по созданию журнала в основном легли на плечи Кошелева, редкому организаторскому таланту которого славянофилы обязаны существованием самого долговременного из всех своих изданий (1856−1860). «Честь и слава Кошелеву, основавшему „Р<�усскую> беседу“: только благодаря его настойчивости и энергии могла она возникнуть, только благодаря его огромным материальным пожертвованиям могла она существовать», — считал И. Аксаков110. Хотя «Русская беседа» издавалась на паях (Хомяков, Кошелев, Самарин и Черкасский), вклад Кошелева был вдвое больше остальных. И. Аксаков утверждал, что на журнал Кошелев истратил своих денег 40 тысяч рублей серебром.

Русская беседа" подробнее, чем другие издания славянофилов, рассмотрена в уже упомянутых «Очерках.» А. Г. Дементьева. Это первый опыт приведения в систему всего многообразного материала, связанного с этим журналом, и первый опыт его изучения, отправляясь от которого исследователи шли по пути уточнения и расширения отдельных аспектов темы.111. Однако вопросы, связанные с изданием этого журнала, не могут считаться исчерпанными, окончательно решенными.

Одним из них является вопрос об отношении к редактору в славянофильской среде, которое не было однозначным. В то время, как Хомяков радовался, что Кошелев взялся за выпуск «Русской беседы» («Таких деятельных людей нам очень нужно, а мы немножко вяленьки112»), отношение семьи Аксаковых было недружелюбным, о чем свидетельствуют неопубликованные письма родных И. Аксакову 1855−1856 гг., в которых не редкость рассуждения об ожидаемой неудаче издания, объясняемой, в числе других причин, непродуманностью в выборе редактора, с чем нам трудно согласиться, ибо Кошелев в избытке был наделен энергией и организаторской волей, т. е. качествами, нехватка которых была очень ощутимой в славянофильском кругу.

РГАЛИ. Ф. 10. Оп. 1. Ед.хр. 168. Л. З-Зоб.

Курилов A.C., Мещеряков В. П. Литературные позиции «Русской бесе-ды"//Литературные взгляды и творчество славянофилов. 1830−1850 годы. М., 1978. 1,2 Хомяков A.C. Поля. собр. соч.: В 8 т. М&bdquo- 1904. Т. VIII. С. 217.

В недружелюбном отношении к Кошелеву убеждают и впервые напечатанные нами в журнале «Наше наследие» три письма С. Т. Аксакова сыну Ивану 1855−1856 гг.(имя редактора, по мнению автора писем, невыгодно, не производит никакого впечатления и т. п.). Письма интересны и тем, что характеризуют атмосферу, в которой происходила подготовка к изданию. Известно, что история создания «Русской беседы» — история долгая, занявшая целый год. Трудности, вставшие на пути, были таковы, что даже энергичный Кошелев приходил в отчаяние. Но только ив писем С. Т. Аксакова мы узнаем и о другой стороне этой истории., которую он назвал «уморой» (бесконечные словопрения, высказывание и писание различных «мнений» при отсутствии желания «издавать и трудиться»).

В «Хомяковском сборнике» среди 16 ранее непубликовавшихся писем Хомякова и Аксаковых 1852−1860 гг., подготовленных нами, есть два письма 1855 г., также имеющих отношение к подготовке «Русской беседы». Первое из них — от 17.Х.<1855 г.> — адресовано Хомяковым С. Т. Аксакову и, разумеется, К. С. Аксакову и содержит приглашение в журнал: «первая надежда на Вас», «не убейте отказом». Деликатность ситуации заключалась в том, что в совещаниях о журнале, в обсуждении его программы, выборе редактора, составлении прошения в цензурный комитет К. Аксаков,' 'не одобрявший журнальную деятельность, не участвовал (присутствовал только на августовском совещании о журнале). Хомяков в данном случае, как всегда, взял трудную «комиссию» на себя.

Напряженное отношение К. Аксакова к журналу ощутимо во втором письме, написанном им Хомякову в конце декабря <1855 г.>, в котором К. Аксаков несколько отстраняется от журнального начинания славянофилов: «я не за журнальную деятельность», «казалось, что журнал вам позволен не будет», «вмешиваться в распоряжения журнала я не буду», но не в силах сдержаться: оспаривает назначение вторым редактором Т. И. Филиппова, выражает озадаченность осторожностью Кошелева, который просил К. Аксакова об умеренности в статье о литературе («Мудрено»), высказывает недовольство названием журнала «Русская беседа» («почему не московская?»). И снова мысль о сборниках, где все статьи серьезны и где нет «текущей современности», одновременно с которыми можно выдавать газету, посвященную всему преходящему.

Эту напряженность, как показано нами, ощутит Кошелев, получивший на просьбу о статье ультиматум КАксакова: если «Русская беседа» будет сборником, то можно рассчитывать на его постоянное участие, если же это будет ежемесячный журнал, он будет в нем только гостем113. Характеризуя «Русскую беседу» в своей газете «Молва» (1857, 12 апреля), К. Аксаков выразил удовлетворение тем, что ее «нельзя назвать журналом в настоящем смысле», что это по сути сборники. Получив от Главного управления цензуры право на ежемесячное издание «Русской беседы», Кошелев не мог преодолеть курс К. Аксакова на выпуск трехмесячных сборников до 1859 г., когда ставший его соредактором И. Аксаков выпустил 6 книг. КАксаков понимал, что ежемесячный журнал увеличит число подписчиков, «.но наши славянофилы, — и во главе их именно мой браг — ни за что этого не хотят, —жаловался он, — боясь отнять этим у „Беседы“ характер серьезности, значение выдержанного, зрелого слова и проч.»" 4.

В упомянутом письме Хомякову 1855 г. К. Аксаков советовал не открывать в «Русской беседе» отделы, но вопреки его желанию они все-таки были: Изящная словесность. Науки и искусства. Критика. Обозрения современных политических событий. Смесь. Жизнеописания замечательных людей русских и иностранных. По структуре, как замечено нами, «Русская беседа» очень напоминает «Московский телеграф»: первые три отдела и Смесь полностью совпадают, вместо отдела известий, который был в «Московском телеграфе», славянофильский журнал имел отдел политических обозренийН. Полевой в журнале печатал жизнеописания замечательных людей — в «Русской беседе» они составили особый отдел. Наконец, «Русская беседа» напоминает «Московский телеграф» и своей «купеческой».

ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 7. Ед.хр. 35. Л. I об. ' Русское обозрение. 1897. Март. С. 174. ориентацией, характерной для славянофилов второго «призыва» (Кошеле-ва, И. Аксакова, Чижова). Приглашая Чижова к сотрудничеству, Кошелев писал: «Наш журнал литературный, политический (ибо будет обозрение полит<�ических> событий), хозяйственный, торговый, мануфактурный и пр. и пр., — след<�овательно>, давайте все, что хотите"115 .

Полемика, которая началась не только с появления «Русской беседы», а даже раньше, т.к. была вызвана программой издания, рассмотрена нами в монографии «Революционеры-демократы о славянофильстве и славянофильской журналистике» (с. 97−117) и — в дополненном архивными материалами виде — в монографии «Славянофильская журналистика» (с. 142−151). Ожесточенные споры и даже настоящие журнальные сражения велись по ггойоду программы — о русском воззрении, по поводу статьи Филиппова о драме А. Н. Островского «Не так живи, как хочется», по поводу воспоминаний В. В. Григорьева о Грановском, по поводу статьи Н. И. Крылова, содержащей критику сочинения Б. Н. Чичерина «Областные учреждения России в XVII веке», по вопросу об устройстве русской общины. Кошелев считал, что имел место «общий заговор журналистики» против славянофилов116. В «Записках» он заявил. «Ни одна газета и ни один журнал не отнеслись к нам сочувственно». Однако подобные заявления мало согласуются с тем, как встретили и «Современник» и «Русский вестник» Каткова появление «Русской беседы»: они радушно приветствовали нового собрата, ожидали от него содействия умственным интересам в обществе («Русский вестник»), решения «современных вопросов, имеющих ныне особенно важное значение» («Современник»). Кошелев даже надеялся на повышение подписки после июньских книжек «Библиотеки для чтения» и «Современника»: «эти оба журнала за нас».

Важно заметить, что тактика Чернышевского в отношении славянофилов была иной, чем у Белинского. Белинский был против сближений со славянофилами («Я жид по натуре и с филистимлянами за одним столом.

115 РГБ. Ф.332. Карт. 35. Ед.хр. 29. Л. I.

116 РГАЛИ.Ф. 10. Он. 4. Ед.хр. 115. Л. 5 об. есть не могу"), Чернышевский, принимая во внимание антикрепостническую направленность славянофилов, их борьбу с бюрократией, призывал их создать союз оппозиционных сил, единый антиправительственный лагерь. Белинский не делал различий мевду отдельными представителями славянофильского кружкаЧернышевский хотел, чтобы редакция «Русской беседы» решительно размежевалась с примкнувшими к ней людьми, которые не содействуют славе журнала, считал, что между ними (Филипповым, Крыловым, Григорьевым) и Самариным или К. Аксаковым не может быть единства. В статье «Заметки о журналах. Апрель 1857» Чернышевский со всей определенностью заявил, что вопрос об общине, которую славянофилы защищали еще в 40-е годы, ставит их «выше многих из самых серьезных западников». И Чернышевский и славянофилы с тревогой писали о том, что разрушение общины и передача общинной земли в собственность крестьян приведут к продаже ими участков и превратят их в пролетариев.

Однако еще более важными, по нашим наблюдениям, оказались различия в целях, которые не позволили создать антиправительственный блок: выступая за неприкосновенность общины, славянофилы отстаивали средство, способствовавшее устойчивости государства, сдерживающее проникновение капитализма в Россию. Чернышевский и Герцен учение о русской общине соединили с социалистической мыслью, общину рассматривали как удобную форму для перехода к «новому социальному устройству» (Герцен), как зародыш крестьянского социализма. «Туда за г. Чернышевским мы следовать не расположены «, — объявил Кошелев117.

В полемике с «Русской беседой» приняли участие и западники-либералы. В одном и том же номере «Русского вестника» за 1857 г. (T. VIII. Март. Кн. 2) были напечатаны две статьи, направленные против воспоминаний В. В. Григорьева «Т. Н. Грановский до его профессорства в Москве» («Русская беседа». 1856. Кн. 3 и 4): одна из них принадлежала.

117 Кошелев А. И. По поводу журнальных статей о замене обязанной работы наемною и о поземельной общинной собственносппи//"Русская беседа". 1857. Кн. IV. Критика. С. 168.

Н.Ф.Павлову — «Биограф-ориенталист», другая — К. Д. Кавелину — «Слуга (Современный физиологический очерк)». С критикой славянофильских воззрений на общину, на народность в науке, на способы осуществления крестьянской реформы выступил Б. Н. Чичерин. И в «Русском вестнике» М. Н. Каткова, и в «Атенее» Е. Ф. Корша он вел спор затяжной, с продолжением. Период участия Чичерина в журнальной полемике невелик — 3 года (1856−1859), но эффективен: после спора с Чичериным И. Д. Беляев, защищавший в «Русской беседе» славянофильский взгляд на общину, в своей книге «Крестьяне на Руси"(1860) ни словом не обмолвился об общинном владении. Чичерин в 1856 году смело вступает в спор с Самариным по вопросу о народности в науке. Самарин ответил — „Я не остался в долгу“, — писал Чичерин в своих мемуарах „Москва сороковых годов“. Но в полемике он не утрачивал терпимость к чужой позиции, порядочность в идейном противоборстве, что давало возможность общаться с противниками поверх опознавательных знаков „наш“, „не наш“» 8. Отношения Чичерина с Кошелевым особой теплотой не отличались, но Чичерин посещал его салон и в 50-е годы, и на склоне лет, состоял с ним в переписке. В. А. Черкасский отдал должное статье Чичерина о народности в науке: «написана хорошо и умно».

Приходится пожалеть о том, что с самого начала своего существования «Русская беседа», не имевшая возможности быстрого ответа, вступила в полемику с другими изданиями. Мы обратили внимание на то, что неудобство трехмесячного выпуска «Русской беседы» испытал на себе отстаивавший *го К. Аксаков: летом 1856 г. в отсутствие Кошелева ему потребовалось срочно вставить во второй номер свою заметку «Еще несколько слов о русском воззрении», и когда под настойчивым давлением автора Филиппов сделал это, бурному возмущению Кошелева не было предела — он не был намерен печатать в журнале статьи, написанные накануне.

8 Подробнее о полемике Б. Н. Чичерина со славянофилами см. во вступительной статье и комментариях к подготовленной нами книге. Б. Н. Чичерин. «Москва сороковых, годов» и в монографии «Славянофильская журналистика"(с. 143, 148, 150−151).

Изучение нами «Русской беседы» и откликов на нее дает основание утверждать, что при издании этого журнала проявились как сильные, так и слабые стороны прежних славянофильских изданий. Славянофилы выпускали замечательно содержательный, солидный журнал, польза которого несомненна. В 1856 г., получив вторую книгу «Русской беседы», И. Аксаков писал редактору: «Конечно, никогда ни один журнал в России не дал публике ничего подобного"119 (здесь были напечатаны отрывок из «Семейной хроники» С. Т. Аксакова, начало статьи И. Киреевского «О необходимости и возможности новых начал для философии», речь протопопа Сидонского при отпевании И. Киреевского, некролог И. Киреевскому, написанный Хомяковым, рассказ МБибикова «Старый дворецкий») «. что ни статья — то спасибо», — радовался Кошелев.

Наиболее интересными отделами «Русской беседы», на наш взгляд, являются отдел политических обозрений, который вея В. А. Черкасский, и отдел науки. Журнал играл важную роль, информируя читателей о научных достижениях русской мысли. В журнале, кроме указанной статьи И. Киреевского, появились статьи «О юридических вопросах» Хомякова, «О народном образовании» и «Два слова о народности в науке» Самарина, «Обозрение современной литературы» и «Богатыри времен великого князя Владимира, по русским песням» К. Аксакова, «Украинские ярмарки» И. Аксакова, «Русское посольство во Францию в 1668 г.», «История возмущения Стеньки Разина» и «Сокола и кречеты царя Алексея Михайловича» А. НПопова, «Место венгров среди народов Европы» В. А. Елагина. Из материалов, написанных не славянофилами, наиболее значительны «Филологические письма к М.П.Погодину» М. А. Максимовича, «Крестьяне на Руси» ИДБеляева, «Суд над царевичем Алексеем» Погодина, «Новая редакция «Слова Даниила Заточника» В. М. Увдольского, «Биография Шувалова» П. И. Бартенева. Даже из этого беглого перечня видно, что материалы по русской истории занимали в журнале важное место.

119 Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. М&bdquo- 1892.T.I1I. Ч.1.С.282.

На журнальном фоне 50-х годов «Русская беседа» выделялась и тем, что аккуратно печатала славянские материалы, продолжая традицию погодинского «Москвитянина», закрытого в 1856 г., когда появилась «Русская беседа». В «Записках» Кошелев отметил, что в славянских странах журнал произвел «прекрасное действие». В Праге Самарин обнаружил «гораздо больше друзей и почитателей, чем во всей России. Они знают наши статьи.

120 наизусть".

Прощаясь с читателями в своем «Заключительном слове», И. Аксаков писал: «Смеем думать, что в области философии, истории, филологии «Русская беседа» представила немалые образцы самостоятельной, независимой, своеобразной русской мысли"121.

В отделе поэзии печатались Хомяков, К. и И. Аксаковы, Ф. И. Тютчев, А. К. Толстой — поэты, произведения которых могли украсить страницы любого журнала, но интерес к поэзии в обществе в 50-е годы значительно ослабел по сравнению с предшествовавшими десятилетиями.

С пр030|й, как и в прежних славянофильских изданиях, дело обстояло не лучшим образом. Кошелев, сообщивший Черкасскому I.V. 1856 г. обескуражившие результаты подписки на журнал (150 подписчиков в Москве, иногородних около 80, за границей 40), получил ответ: если издание решило обойтись без беллетристики, то цифры подписчиков его. Черкасского, не удивляют.

Из прозаических произведений самые замечательные принадлежали перу С. Т. Аксакова, опубликовавшего в «Русской беседе» уже названный «Огрывок из «Семейной хроники», «Литературные и театральные воспоминания», «Встречу с мартинистами», «Детские годы молодого Багрова». Проза П-А.Кулиша, М. Бибикова и других авторов не шла в сравнение с произведениями прославленного мастера слова.

Русская публика, особенно провинциальная, была приучена «Московским телеграфом», «Отечественными записками», некрасовским «Со.

120 РГБ. Ф. 265. Карт. 145. Ед.хр. 12. Л. 54.

121 Русская беседа. 1859. № 6 С. VII временником", «Русским вестником» Каткова получать занимательное чтение на месяц — в перечисленных журналах были сильные беллетристические отделы. Если в «Москвитянине» его не было, то это объяснялось скупым характером Погодина, любителя даровых материалов, которому не хотелось платить за произведения значительного объема. В «Русской беседе» трудности с прозой возникли по другой причине: ничего чужеродного в своем журнале славянофилы видеть не хотели, прозаиков же, пишущих в славянофильском духе, было мало. Перед началом издания журнала К. Аксаков послал Кошелеву свое «мнение»: «Не нужно нам ни Тургенева, ни Григоровича, ни других подобных. И Тургенев, и Григорович пишут и в «Современнике», и в «Отечественных записках», и в «Русском вестнике" — теперь для них откроется еще новое помещение: «Русская беседа». И Тургенева, и Григоровича, и прочих можно допустить в «Русскую беседу» лишь в таком случае, когда их повесть замечательно хорошо и почему-нибудь прямо служит нашей мысли». На обороте этого письма рукой Кошелева было написано: «Совершенно согласен, что нам в убеждениях не.

122 возможно делать уступок".

На журнальную деятельность славянофилы смотрели как на дело высокое, благородное, чуждое выгодыматериальные стимулы, мысли о финансовом успехе не занимали в их рассуждениях первоочередного места. «Я доказывал, и не бесплодно, — писал К. Аксаков Н. С. Соханской, — что успех — дело не наше, а Божье, что думать об нем и на него рассчитывать — не следует. Мы ничего не сделали для успеха"123.

Несомненно, что прочный успех тому или иному изданию обеспечивает его актуальность. Что касается «Русской беседы», то, по нашим наблюдениям, она слабо удовлетворяла требованиям современной жизни. Когда журналисты поняли, что журнал не выходит из области «отвлеченных и потому туманных вопросов» (Чернышевский), они утратили интерес к нему, и ожесточенный спор сменился «заговором молчания», по словам Хомякова. Между тем, «Русский» вестник", появившийся в один год с.

ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 7. Ед.хр. 35. Л. 1, 1об. 12 Русское обозрение. 1897. Март. С. 148.

Русской беседой", но тесно связанный с текущими событиями, стремительно набирал подписчиков — в марте 1856 г. их было 3 тысячи, и Катков собирался закрыть подписку за отсутствием экземпляров. У «Русской беседы» после выхода I книги всего 800 человек. Немаловажно и то, что читатель «Русского вестника» получал по две книги журнала в месяц, а подписчики славянофильского журнала томились длительным ожиданием его. И. Аксаков заметил, что в провинции «Русский вестник» попадается «чуть ли не во всех домах», тогда как в Екатеринославской губернии, к примеру, он не нашел ни одного читателя «Русской беседы».

Необходимо заметить, что поколение, воспитанное «Отечественными записками» и «Современником», не принимало направления «Русской беседы», которое критик Ал. Григорьев назвал «направлением 5000 попов"'24. Тесно связанный с клерикальными кругами и дороживший их участием в журнале, Кошелев никак не соглашался на призывы Самарина, И. Аксакова, Черкасского поменять сочувствие старцев на одобрение свежих молодых сил.

Кошелев вел журнал очень осторожно, по сравнению с «Московским сборником» 1852 г. у него вполне благополучная судьба. Журналу благоприятствовали цензоры (Н.Ф.Крузе, Н. П. Гиляров, С.Н.Палаузов), Кошелев гордился тем, что за два первых года издания журнала не получил ни одного замечания со стороны министерства народного просвещения.

Как известно, критики упрекали «Московские сборники» Панова в том, что они не дали удовлетворительного изложения славянофильских воззрений. Читатели и критики надеялись, что, решив издавать журнал, славянофилы пояснят сущность своих взглядов, прочертят границы своего направления. Однако дискуссии о русском воззрении, о народности в науке, начатые журналом в 1856 г., завершились в основном в следующем. Задумав в 1860 г. издать в Лейпциге труды славянофилов на немецком языке, И. Аксаков неожиданно для себя столкнулся с трудностью их отбора, поскольку, по его наблюдениям, «большая часть идей не изложена на бума.

124 Григорьев Аполлон. Письма. М., 1999. С. 241.

79 ге". Поэтому первейшей задачей после смерти Хомякова и своего брага он считал популяризацию славянофильских идей, которая достигалась двумя путями — изданием сочинений Хомякова, КАксакова, И. Киреевского и изданием газет («День», «Москва», «Русь»), в которых И. Аксаков печатал много материалов из наследия славянофилов и стремился в новых условиях развивать их теории.

Заметим, что все высказанное славянофилами о русском воззрении не было приближено к пониманию рядовых читателей, с которыми умели разговаривать и «Отечественные записки», и некрасовский «Современник», и катковский «Русский вестник». В объявлении об издании «Русского вестника» было заявлено, что присылаемые в журнал ученые статьи должны отличаться литературным изложением и что редакцией будут приняты меры к тому, чтобы читатели были обеспечены приятным и занимательным чтением.

А читатель «Русской беседы» после трехмесячного ожидания получал элитарный журнал, по образцовости и солидности материалов напоминавший сборник и по сути бывший таким же «ученым и литературным» сборником, как сборники Панова. Издатели журнала подчеркивали, что стремятся «возбуждать и напрягать мысль читателя, а не забавлять, развлекать или усыплять ее». Но образованных читателей, которых не отпугнет, скажем, лекция К. А. Коссовича о таком специальном предмете, как санскритский эпос, в России было мало. А немногочисленные читатели не могли окупить издание, которое было убыточным для пайщиков и в конце концов было ими закрыто.

Размышляя о причинах закрытия «Русской беседы», А. Г. Дементьев в своих «Очерках.» полагал, что к нему привело правительственное запрещение в 1859 г. газеты И. Аксакова «Парус», после которого ему стало неудобно оставаться соредактором журнала. Однако нужно заметить, что «Парус» был закрыт в январе 1859 г., журнал же продолжал выходить, а И. Аксаков — оставаться на своем посту, и пребывал бы на нем и дальше, если бы «Русская беседа» не прекратилась. Очень ясно и четко причину закрытия «Русской беседы» сформулировал Хомяков в письме И. Аксакову: «Для нее нет в России читателя!».

Определенную черту под существование «Беседы» подвели две потери в 1860 г. — смерть Хомякова и последовавшая за ней смерть К.Аксакова. После известия о смерти Хомякова И. Аксаков написал Коше-леву: «История нашего славянофильства как круга, как деятеля общественного, замкнулась"125. Действительно, окончилась история славянофильского кружка (и его изданий, разумеется) — после 1861 г. он по сути распался из-за расхождений между его членами, — но не завершилась история славянофильства: некоторые из славянофильских идей были подхвачены журналом Ф. М. Достоевского «Время», который «славянофильствует отчаяннейшим образом» (И.Аксаков), народниками, Н. Я. Данилевским («Россия и Европа», 1871) и К. Н. Леонтьевым («Восток, Россия и славянство», 1885−1886).

Сожалея в конце 1859 г., что «прекрасные книжки с славянофильским, следовательно, истинным направлением» перестанут выходить (в 1860 г. вышло 2 книги из оставшихся материалов), К. Аксаков считал, что в падении «Русской беседы» не следует видеть падение славянофильства: «Мне самому крайне жаль «Беседы», но я ни на одну минуту не поставил в зависимость от ее судеб славянофильства"126.

Изучение истории судеб славянофильства в пореформенную эпоху, истории разногласий между оставшимися членами славянофильского кружка — настоятельная задача историков печати и русской общественной мысли. Другой важнейшей задачей является специальное изучение газет, I изданных славянофилами (К. и И. Аксаковыми, Чижовым). Объединение усилий тех, кто изучает славянофильскую журналистику, т. е. издания кружка, и тех, кто изучает журналистику славянофилов, даст желанный результат — полное представление об общественной роли, эволюции, судь.

25РГАЛИ. Ф. 10. Оп. I. Ед.хр. 157. Л. 25.

126 ОПИ ГИМ. Ф. 56. Ед.хр. 463. Л. 26, 27. бах этого течения общественном мысли, его места в национальной культуре и журналистике.

Основные выводы и концептуальные положения защищаемой работы отражены в двух монографиях:

1. Революционеры-демократы о славянофильстве и славянофильской журналистике. М., изд. МГУ. 1984. Уч.-изд. л. 9, 92.

2. Славянофильская журналистика. М., изд. МГУ. 1997. Усл. изд. л.

14,2. в подготовленных нами изданиях:

1. Аксаков И. С. Письма к родным. 1844−1849. М., «Наука», 1988. В серии «Литературные памятники». Составление, подготовка текста, статья (в соавторстве с А.Г.Дементьевым), комментарии, именной указатель. Уч.-изд. л. 58, 3.

2. Аксаков И. С. Письма к родным. 1849−1856. М., «Наука», 1994. В серии «Литературные памятники». Составление, подготовка текста, статья, комментарии, именной указатель. Уч.- изд. л. 58, 8.

3. Аксаков И. Письма из провинции. Присутственный день в уголовной палате. М., изд. «Правда», 1991. Составление, статья, комментарии. Уч.- изд. л. 27,96.

4. Чичерин Б. Н. Москва сороковых годов. М., изд. МГУ, 1997. Статья, комментарии. Уч.-изд. л. 23, 7. а также в следующих работах:

1. Славянофильская журналистика второй половины 50-х — начала 60-х годов XIX в. в оценках Чернышевского// Сб. статей «Чернышевский и журналистика». М.: изд. МГУ, 1979. С. 58−80.

2. Из семейной переписки. Письма С. Т. и И. С. Аксаковых // Журнал «Наше наследие». 1991. № 5. Предисловие, публикация, примечания. С. 5461.