Сюжетно-композиционная структура славяно-русской переводной агиографии Киевского периода

Агиография, как известно, является одним из самых распространенных жанров средневековой литературы, в том числе и древнерусской. В числе первых произведений, пришедших на Русь вместе с крещением, были жития святых. Основным назначением жития является повествование о жизни святого, которое должно обосновать причину канонизации, описать подвиги, совершенные им во имя веры и церкви. «Житие святого, — как отмечает П. Знаменский, — само составляло принадлежность богослужения в день его памяти.» [Знаменский 1882: 300]. Функция агиографии в христианской культуре не ограничивается использованием в церковной службе. По оценке О. В. Творогова, «Значение памятников переводной агиографии в древнерусской литературе исключительно велико: именно жития, наряду с книгами Священного писания и гомилетикой, формировали мировоззрение средневекового христианина, а жития при этом являлись и основным, рядом с хрониками, источником сведений по всемирной истории и истории церкви» [Творогов 2008: 3]. Тем не менее именно представление о церковно-служебном, «деловом» характере жития влекло за собой стремление к строгому соблюдению канонов этого жанра.

Как было показано Д. С. Лихачевым, древняя русская литература появилась как результат «трансплантации» на русскую почву литературы византийской при древнеболгарском посредстве. Это обусловило появление большого количества текстов житий византийских святых, которые не только должны были занимать свое место в порядке церковной жизни, но и оказывать вполне определенное воздействие на нравственной воспитание русичей-неофитов [Лихачев 1973: 15−23].

Общеизвестно, что древнерусская литература, как и любая средневековая литература, довольно строго ориентирована на образец (канон, правило), по которому следует составлять сочинения того или иного жанра, что отражает, прежде всего, особенности мировоззрения средневекового человека.

Каноничность свойственна не только основным вероучительным сочинениям, но и в большой степени традиционным жанрам средневековой христианской книжности: житиям, поучениям, посланиям и пр. Однако в древнерусской литературе, как известно, длительное время не существовало каких-либо специальных трудов, касающихся правил составления сочинений различного назначения и жанра. Так, Т. В. Буланина указывает, что теоретические основы «содержались имплицитно в самих памятниках литературы, обращавшихся у восточных и южных славян на протяжении многих веков, и это позволяло средневековым писателям обходиться без теоретических руководств по литературе как искусству» [Буланина 1985: 14]. Сходную точку зрения высказывает итальянский исследователь Р. Пиккио, который полагает, что поэтика и риторика в Древней Руси не стали самостоятельными науками, так как они были неотделимы от религиозной доктрины. Вместо терминов «поэтика» и «риторика» исследователь предлагает термин «литературная доктрина», видя основную задачу последней в создании образцов для подражания, которыми были, в первую очередь, высоко авторитетные тексты [Рюсю 1984: 247−279].

Большинство дореволюционных ученых, рассматривавших оригинальные древнерусские жития, указывали на наличие в них элементов прямого и косвенного текстологического заимствования из предшествовавшей византийской агиографии. Представления отечественных медиевистов XIX века о своего рода «вторичности» древнерусской литературы объясняются, прежде всего, объективным отсутствием понимания того факта, что для средневековья вообще и русского в частности характерна эстетика «подражания» или «поэтика уподоблений», по точному определению О. В. Панченко [См.: Панченко 2003: 491−534]. В настоящее время вслед за работами Хр. Лопарева в исследованиях древнерусских житий утвердилось представление о наличии так называемой «агиографической схемы» построения сюжета, которая включает в себя ряд обязательных и факультативных элементов [См: Лопарев 1911; Лопарев 1914; а также: Дмитриев 1973а: 13−15- Еремин 1987: 117−118 и др.]. В то же время медиевистами осознан тот факт, что принципы построения житий связаны с наличием в сознании книжников так называемых «имитационных моделей», которые воспроизводятся в конкретных текстах. При отсутствии специальных теоретических сочинений, трактовавших правила составления агиографических сочинений, данные модели заимствуются из существующих предшествующих переводных и оригинальных текстов.

Именно поэтому исследование переводных житий, бытовавших на русской почве, представляется весьма важным и актуальным: рассмотрение закономерностей сюжетно-композиционного строения текстов позволяет выявить версии модели жития, которые древнерусские агиографы могли положить в основу своих оригинальных произведений.

В соответствии с теоретико-литературными представлениями сюжет понимается нами как «живая последовательность всех многочисленных и многообразных действий, изображенных в произведении <.> живая, развивающаяся последовательность действий и отношений, выражающихся в действиях» [Кожинов 1964: 421]. Предложенная Хр. Лопаревым «агиографическая схема» по существу представляет собою фабулу в чистом виде, конкретная же реализация данной схемы может иметь достаточно много особенностей и вариантов, однако в своих общих параметрах не выходить за ее рамки. Наша задача и состоит в том, чтобы выявить возможные версии сюжетосложения, которые были восприняты древнерусской литературой посредством включения в свой фонд переводных греческих житий.

Аналогичная задача связана и с анализом ряда композиционных приемов, характерных для ранних переводных житий. Рассмотрение композиции переводных житий, понимаемой нами как «состав и определенное расположение частей, элементов и образов произведения в некоторой значимой временной последовательности», которая «никогда не бывает случайной и всегда несет содержательную смысловую нагрузку», то есть обладает функциональностью [Есин 2004: 127], предполагает выявление приемов, повторяющихся в ряде текстов, воспринимаемых в качестве образца для оригинальной агиографии, что влечет за собой формирование представлений о композиционных нормах строения произведений данного типа в древнерусской литературе.

В настоящее время исследование «имитационных моделей» древнерусской агиографии в целом продолжает традиции литературной медиевистики прошлых лет: ученые сосредоточили свое внимание на выявлении в первую очередь текстологических совпадений, реализующих ту или иную каноническую черту текста. Так, интерес представляет изучение традиционной топики, понимаемой как «» типические черты", «общие места», клише, повторяющиеся мотивы, устойчивые (трафаретные) литературные формулы и т. п." [Руди 2006: 432], в соотношении с типом святости, с определенным устойчивым сюжетным мотивом и пр. [См., например: Голоскова, Рыжова 1991: 6−7- Власов 1994: 53−75- Топоров 1995; Сапожникова О. С. 2004: 183−213- Рамазанова 2005: 3−36- Рыжова 2005: 160−194- Васильев 2007; Рыжова 2008: 422−440- Стародумов 2009 и пр.].

Научная новизна данной работы состоит в том, что нами предпринято исследование переводных и ряда славяно-русских памятников агиографии с точки зрения структуры сюжетно-композиционного поэпизодного строения в соотношении с «агиографической схемой», с одной стороны, и хронологической, организацией текста — с другой. Кроме того, нами выделено понятие сюжетного агиографического топоса и показана специфика функционирования некоторых топосов такого типа в рамках жития, а также проанализированы достаточно устойчивые литературные приемы сюжетосложения, которые оказывались допустимыми в пришедшей на Русь агиографической модели переводного жития.

Предметом исследования в настоящей работе являются устойчивые сюжетно-композиционные конструкции в переводных и некоторых славяно-русских житиях Киевского периода, которые явились моделью для древнерусского книжника при освоении агиографического канона для создания оригинальных сочинений.

Материалом для исследования послужили 31 произведение агиографического типа, в том числе жития в составе Успенского сборника (ХИ-ХШ в.), а именно:

• Житие се. Афанасия Александрийского,.

• Житие сев. Вита, Модеста и Крискентии,.

• Житие св. Еразма,.

• Житие св. Иринии,.

• Житие св. Константина-Кирилла,.

• Житие св. Мефодия,.

• Житие св. Пахомия,.

• Житие св. Февронии,.

• Житие св. Феодосии,.

• Житие св. Христофора,.

• а также Повесть об Авраамии.

К анализу были привлечены также два жития, составившие Выголексинский сборник:

• Житие св. Нифонта Констанцского,.

• Житие св. Федора Студита.

Выбор текстов для анализа был обусловлен научной датировкой сборников, в которых они представлены, что убеждает в известности данных житий уже в Киевский период.

Кроме того к анализу были привлечены сочинения, ранняя датировка бытования которых на русской почве также не вызывает сомнений у исследователей:

• Георгиево мучение (Житие св. Георгия),.

• Житие св. Алексия, человека Божьего,.

• Житие св. Андрея Юродивого,.

• Житие св. Василия Нового,.

• Житие свв. Галактиона и Епистемии,.

• Житие св. Дмитрия Солунского,.

• Житие свв. Козмы и Дамиана,.

• Житие св. Марии Египетской,.

• Житие св. мученика Никиты,.

• Житие св. Николая Мирликийского,.

• Житие св. Саввы Освященного,.

• Житие св. Симеона Столпника,.

• Ипатиево мучение,.

• Мучение св. Анастасии Селуиянины,.

• Мучение св. Варвары,.

• Мученичество св. Арефы.

Все эти произведения рассматриваются в качестве бытовавших в первые века распространения христианства на Руси авторами авторитетного «Словаря книжников и книжности Древней Руси», а также в каталоге О. В. Творогова «Переводные жития в русской книжности Х1-ХУ веков» [См.: Творогов 2008].

Продуктивным представляется обращение к ряду сочинений, находящихся на периферии жанра и совмещающих в себе черты агиографии и апокрифа — Сказание о Макарии Римском, агиографии и беллетристического повествования — Сказание о Евстафии Плакиде.

В своем исследовании мы обращаемся к опубликованным древнерусским текстам. Ряд изданий имеет характер современных научных публикаций. К ним относятся в первую очередь издания Успенского сборника (М., 1971) и Выголексинского сборника (М., 1977), а таюке издание текстов житий во 2 и 3 томах Библиотеки литературы Древней Руси (СПб., 2004), публикации текстов житий в отдельных изданиях, подготовленных А. М. Молдованом (Житие св. Андрея Юродивого), М. С. Крутовой (Житие св. Николая Мирликийского), И. В. Дергачевой (Житие Василия Нового).

В случае отсутствия современного научного издания мы пользовались текстами, изданными в Великих Минеях Четьях (конец XIX — начало XX вв.), в «Памятниках старинной русской литературы» Г. Кушелевым-Безбородко (СПб., 1862) и «Памятниках отреченной русской литературы» Н. М. Тихонравовым (М., 1863).

Цель нашей работы состоит в определении общей сюжетно-композиционной модели переводного жития, которая была получена и освоена древнерусской литературой в начальный период своего развития.

Достижение поставленной цели основано на решении конкретных задач: 1. определение основных принципов сюжетно-композиционного строения переводного древнерусского жития в соотношении с «агиографической схемой»,.

2. выявление закономерностей функционирования сюжетных топосов в древнерусских житиях (на примере «родительского» топоса и топоса «благовествования»);

3. анализ использования в переводной древнерусской агиографии ряда наиболее распространенных сюжетно-композиционных приемов (композиционный параллелизм, рассказ в рассказе, вопросно-ответная форма повествования).

Теоретической базой диссертационного исследования являются труды исследователей древнерусской литературы — от дореволюционных (В. О. Ключевский, Хр. Лопарев, Ив. Яхонтов и пр.) и советских (В. П. Адрианова-Перетц, И. П. Еремин, Д. С. Лихачев, Л. А. Дмитриев, В. В. Кусков, и др.) до отечественных и зарубежных медиевистов нашего времени (В. Н. Топоров, Р. Пиккио, Т. Р. Руди, О. В. Панченко и др.), стараниями которых создано современное представление об «агиографической схеме», «агиологическом образце», «эстетике подобия» и ряде других теоретико-литературных и культурологических категориях, позволяющих создать целостное представление о закономерностях функционирования жанра жития в средневековых литературах.

В работе использованы историко-функциональный, историко-генетический и сравнительно-типологический методы исследования.

Практическая ценность работы заключается в том, что ее материалы могут быть использованы в дальнейших исследованиях по истории развития древнерусской агиографии в частности и истории русской литературы в целом, в работах по теории литературных жанров, в общих и специальных курсах в преподавании историкои теоретико-литературных дисциплин в высших и средних специальных учебных заведениях.

Апробация работы. Результаты исследования докладывались на международных и межвузовских конференциях: V, VI и VII Международных научных конференциях «Духовные начала русского искусства и образования» («Никитские чтения») (Великий Новгород, 2005, 2006 и 2007) — VII Международной научной конференции «Славянсюя л^аратуры у кантэксце сусветнай» (Минск, 2005) — VII Всероссийском Образовательном форуме, посвященном памяти свт. Феофана (Вышенского Затворника) с участием «Глинских чтений» «Православная и отечественная культура: наука, образование, искусство» (Орел, 2006) — Грехневских чтениях (Нижний Новгород, 2008) — Славянских чтениях (Орел, 2009) — II Международной научно-практической конференции «Духовно-нравственные основы русской литературы» (Кострома, 2009).

Материал, полученный в ходе диссертационного исследования, используется в проведении семинаров по курсу «Древнерусская литература» на филологическом факультете ГОУ ВПО «Орловский государственный университет».

Публикации. По теме диссертации опубликовано 9 работ, в том числе 1 в ведущем научном журнале, определенном ВАК РФ, общим объемом более трех печатных листов.

Заключение

.

Результаты анализа 31 текста переводных и славяно-русских произведения агиобиографического типа, бытование которых на русской почве приурочено к начальному этапу развития книжности на Руси, позволяют сделать ряд заключений.

В соответствии с принципом подобия (имитации) Евангелие следует признать моделью (образцом) не только для создания образа главного действующего лица и «агиографической схемы» жития, но и для сюжетно-композиционной структуры, существенной особенностью которой является членимость на информационно-описательные и сюжетно-повествовательные эпизоды, объединяющиеся в относительно сюжетно завершенные части и имеющие определенную последовательность: хронологическую, ахронологическую, смешанную. Существует некоторая зависимость выбора агиографом принципа следования сюжетных эпизодов от типа центрального героя. Как правило, хронологическая последовательность выбирается при построении мученического жития, смешанный вариант наиболее распространен и может быть использован для агиобиографического повествования о святых подвижниках с разными типами святости, определяющим в данном случае является идея обычности, повторяемости или вневременности деяния героя. Ахроно логическая последовательность в строгом понимании практически не встречается, поскольку так или иначе начало и конец жития ограничены некими хронологическими рамками, связанными с рождением (или появлением) и успением святого. Определенных закономерностей в соотношении характера последовательности сюжетных эпизодов и имитационной модели нами не выявлено.

Продуктивным направлением исследования агиографической топики является изучение устойчивых сюжетно-повествовательных элементов в аспекте их собственного строения и в соотношении с общей композицией жития.

Сюжетный топос" организует вокруг себя повествовательный эпизод или ряд таковых. Выделенные для анализа «родительский» топос" и топос «благовествования» также в качестве основы для уподобления имеют евангельскую модель, однако, как и следует ожидать, исходная модель расширяется и отчасти переосмысляется.

В «родительском» топосе мы можем выделить три версии реализации взаимоотношений родителей и детей. Хотя все они основаны на представлении о необходимости разрыва родственных, семейных связей и установлении иного типа родства — родства по вере, тем не менее конфликтная ситуация в этих версиях топоса различается: непримиримые противоречия с отцом-антагонистомпротивостояние мирского у родителей и церковного у чада представления о праведной жизни — отсутствие конфликта, взаимопонимание детей и родителей.

Структурно «родительский» топос в зависимости от типа конфликта может занимать разное место в сюжете и реализоваться при помощи различных сюжетных элементов. Так, «родительский» топос в первой версии характерен для мученических житий и реализуется, как правило, как первая часть «страстей» святого. Во второй версии «родительского» топоса можно обнаружить зачастую две части, располагающиеся в начальной и заключительной частях жития, поскольку первая часть отражает возникновение противоречий между родителями и святым и его уход из дома, а вторая повествует о соединении семьи, как правило, посмертном. «Родительский» топос в третьей версии, по нашим наблюдениям, краток, мало распространен, поскольку бесконфликтность не способствует развитию сюжетного действия.

Можно отметить некоторые закономерности в соотношении версий рассматриваемого топоса и типами агиографических героев. Первая версия практически встречается только в мученических житиях. Вторая характерна для любых житий, кроме мученических. Третья оказывается возможной в житиях любого типа.

Топос «благовествования», имеющей своей моделью соответствующий евангельский сюжет, организует эпизоды с семантикой выбора пути, «перемены участи» (в том числе и успение), изменения места действия или смены антагониста. В связи с этим мы выделяем эпизоды «благовествования» с целостной и локальной сюжетообразующей функцией. Структура эпизода, организуемого данным сюжетным топосом в житии, подобно евангельскому тексту, обязательно включает в себя молитву святого, чудесное явление (видение) и глас, сообщающий о реакции божественных сил на молитвенное обращение. Результатом «благовествования» становится непосредственно вся подвижническая деятельность святого (при целостной сюжетообразующей функции в начальном эпизоде «благовествования») или развитие действия в последующей повествовательной части (при локальной сюжетообразующей функции).

В переводной агиографии используется ряд сюжетно-композиционных приемов, которые являются достаточно устойчивыми и входят в модель агиографического повествования. К таковым относятся прием сюжетно-композиционного параллелизма, прием «рассказ в рассказе», принцип диалогического повествования.

Прием сюжетно-композиционного параллелизма представляет собой развертывание действия в виде параллельных (однотипно построенных) частей, в которых многократно повторяются одни и те же событийные компоненты. Наиболее распространенным данный прием оказывается в мученических житиях, где параллельно выстроенные «цепочки» организуют повествование о страстях святого, испытаниях и искушениях, которые претерпевает герой последовательно во времени, в конфликтах с разными антагонистами и т. п. Сюжетно-композиционный параллелизм возможен и в житиях иного типа, поскольку данный прием служит накоплению информации о подвиге святого и усиливает эмоциональное и идеологическое воздействия на читателя.

Композиционный прием «рассказ в рассказе» реализуется через использование вставных новелл разной семантики и может быть обнаружен в житиях мученических, преподобнических, Христа ради юродивых и пр. Выделается два типа вставных новелл: 1) о событиях, имеющих реальную, в том числе земную основу- 2) о визионерском опыте, событиях, имеющих метафизическую основу.

Диалог и вопросно-ответная структура также являются одним из устойчивых сюжетно-композиционных приемов, что вполне объяснимо идеологической направленностью жития. Постоянные споры святого и антагониста-мучителя, святого и вероотступника или еретика обусловливают необходимость введения в текст большого числа диалогических эпизодов. В то же время в корпусе переводных житий есть примеры сочинения, в которых само повествование построено по принципу беседы, вопросно-ответной структуры.

Таким образом, можно сделать выводы о том, что корпус известных на Руси в Киевский период переводных агиографических произведений представлял древнерусскому книжнику весьма гибкую модель, на основании которой следовало и было разрешено создавать оригинальные произведения. Она включала в себя не только имитационные идеологические модели, которые столь успешно изучаются многими современными исследователями, но и сюжетно-композиционные структуры, реализуемые при помощи определенных принципов поэпизодного строения текста, организации эпизода (эпизодов) вокруг сюжетного топоса, приемов сюжетной композиции.