Лексика русской свадебной обрядовой песни

1. Характеристика предмета исследования. Из истории вопроса.

Язык фольклора — особая форма существования словесного искусства — занимает важное место в сокровищнице духовных ценностей русского народа. В языке фольклора формируется «своя система, свой мир денотатов, не совпадающих с денотатами естественного языка» [Оссовецкий 1975: 76]. Особое значение его изучения определяется тем, что традиционный фольклор связан не только с окружающей реальной действительностью, но и с ее идеализированным образом, ритуалом, с системой древних религиозно-фантастических представлений [Оссовецкий 1979: 200].

Язык фольклора образно отражает действительность, которая в устной народной поэзии имеет особый фольклорный характер и которую Б. Н. Путилов справедливо охарактеризовал как «трансформированный мир действительности» [Путилов 1977: 47]. В своей статье «О фольклористическом аспекте в изучении языка народной поэзии» С. Г. Лазутин, размышляя о назначении языка, отмечает, что он в совокупности со специфическими поэтическими приемами служит «целям эстетического выражения содержания в фольклорном произведении» [Лазутин 1959: 71]. И. А. Оссовецкий считал язык фольклора понятием очень сложным, неоднородным, распадающимся на отдельные составляющие в зависимости от жанра. Это система, имманентно развивающая в себе такие выразительные средства, которые за пределами этой системы или не встречаются вовсе, или же находятся совсем в иных количественных соотношениях с другими фактами языка [Оссовецкий 1979: 206].

Язык устного народного творчества является предметом рассмотрения ученых на протяжении двух столетий. Трудно переоценить вклад в изучение языка фольклора таких филологов, как Ф. И. Буслаев, В. А. Воскресенский, П. Глаголевский, И. И. Срезневский. Огромную роль сыграли труды А. Н. Веселовского и A.A. Потебни [Веселовский 1940; Потебня 1976; 1989; 1990]. В 40 — 70-е годы XX века появляются фундаментальные научные исследования П. Г. Богатырева, A.B. Десницкой, А. П. Евгеньевой, И. А. Оссовецкого и других [Богатырев 1962, 1971, 1973; Десницкая 1970; Евгеньева 1963; Оссовецкий 1952, 1958, 1975, 1979]. Современная лингво-фольклористика представлена тремя школами — воронежской (Е.Б. Арте-менко), курской (А.Т. Хроленко), петрозаводской (З.К. Тарланов). На перспективность научного направления, в рамках которого курские ученые разрабатывают теорию народно-поэтической лексикографии и создают словарь языка русского фольклора, указывал А. Т. Хроленко: «Целесообразнось такого словаря у филологов никог да сомнений не вызывала. Словарь языка фольклора — это зеркало духовного мира русского человека» [Хроленко 1994: 3].

Важным компонентом в общей языковой системе фольклора является язык обряда. На протяжении XVII — XIX вв. учеными накоплен богатый материал по обрядам и обрядовой поэзии. Начиная с первой половины XIX в. ведется активное изучение собранного материала. Среди исследователей-филологов встречаем имена А. Н. Веселовского, Вс. Миллера, A.A. Потебни, Н. Ф. Сумцова. В советское время появляются функдаментальные труды В. И. Чичерова, В. Я. Проппа, В. К. Соколовой, Н. П. Колпаковой, В. П. Аникина. К вопросам классификации и поэтики свадебного фольклора обращаются Т. М. Акимова, A.B. Торопова, Ю. Г. Кругловтеоретическому осмыслению сущности обряда и его взаимосвязей с фольклором посвящены работы К. В. Чистова, Б. Н. Путиловавзаимосвязи русской свадьбы и свадебной поэзии со свадебными обрядами других этносов стали предметом рассмотрения И. М. Колесницкой и И. Е. Карпухина.

Интерес ученых к обрядам и обрядовому фольклору не случаен, потому что в устном народном творчестве фокусировались и формулизова-лись «древнейшие человеческие верования, связанные с представлениями о круговороте жизненных форм, с идеей вторичного рождения в новом качестве, с идеей обязательной смерти всего живого для дальнейшего возрождения» [Еремина 1991: 3]. Эти мировые представления пронизывают самые разнообразные проявления духовной жизни человека и прежде всего обряды.

Обряды, сопровождавшие человека от рождения до самой смерти, воплощали народное миропонимание, психологию и практическую мудрость, выполняли роль исторической памяти, они были пронизаны магией. Указывая на правовой характер народных обрядов, A.B. Луначарский говорил, что если при рождении, вступлении в брак или похоронах не будут исполнены известные обряды, то это так и останется незарегистрированным, это будет как бы незаконное рождение, брак или похороны [Луначарский 1964: 4: 36 — 371. j.

В проекции на предмет нашего исследования актуальным видится вопрос о соотношении обряда и фольклора. В процессе изучения проблемы типологии этнографических связей фольклора Б. Н. Путилов отмечал, что фольклор следует за определенными моментами обряда, разъясняя, дополняя и поэтизируя их, пересказывает на своем языке совершающиеся обрядовые действия, а также выявляет собственные планы значений, которые либо в обрядовых действиях вовсе отсутствуют, либо могут быть воспроизведены, либо утрачены традицией [Путилов 1977: 4].

К наиболее архаичным, сложным и монументальным памятникам русской культуры ученые относят обряд традиционной народной свадьбы. Специфика свадебного обряда сформулирована в следующем высказывании И. П. Колпаковой: «Уходя корнями в обрядовую жизнь древних славян, он издавна включал в свой состав этнографические элементы, отражающие трудовой и общественный быт, народную мифологию, и с гор и ко-п раво в ы е и магические пережитки и элементы устной народной поэзии» [Лирика русской свадьбы 1973: 241]. Народный свадебный обряд формируется из большого количества разнохарактерных составляющих — «ритуальных действий символического, магического и игрового характера, элементов материальной культуры (одежда, головные уборы, украшения жилища, атрибуты магических действий), словесного и музыкального фольклора» [Русский народный свадебный обряд 1978: 3].

Традиционная свадебная обрядность представляет собой сложный комплекс обрядов и обычаев, которые отражают мировоззренческие и социальные нормы, этнические и эстетические представления, связанные со сферой семейно-брачных отношений, действующих у носителей культуры в определенный момент исторического развития.

Исследование свадебной обрядности имеет давнюю и богатую традицию. Русскоязычная и западноевропейская литература, посвященная историческим, этнографическим, фольклорным и музыковедческим аспектам изучения свадебного обряда, а также вопросам его происхождения и эволюции, довольно общирна. Описание разных сторон обряда в отечественной науке представлено работами А. К. Байбурина, П. С. Богословского, Д. М. Балашова, Т. А. Бернштам, Н. Г1. Гринковой, A.B. Гуры, Г. В. Жирно-вой, Д. К. Зеленина, И. И. Земцовского, Е. Г. Кагарова, А. И. Кальницкой, И. М. Колесниковой, Н. П. Колпаковой, Ю. Г. Круглова, Н. И. Кравцова, Г. А. Левин гона, A.A. Лебедевой, H.H. Лобачевой, Г. С. Масловой, H.A. Минен-ко, Н. Ф. Сумцова, A.B. Терещенко, В. Н. Топоркова, Л. М. Телегиной и многих других. Среди зарубежных исследований наиболее известны труды Л. Леви-Брюля, К. Леви-Строса, В. Тэнера, Д. Д. Фрэзера, Р. Эккерта.

В любом научном исследовании, анализирующем тот или иной факт традиционной народной культуры, в том числе и свадебный обряд, так или иначе затрагивается его лингвистическая сторона. Следует заметить, что взаимосвязь языка и культуры давно привлекала внимание ученых. Огромный вклад в ее изучение внесли В. Гумбольдт и Э. Сепир. Согласно определению французского этнографа К. Леви-Строса, язык представляет собой и продукт культуры, и ее важную составную часть, и условие ее существования. Соотношение языка и этноса явилось объектом исследования Н. И. Толстого, указывавшего на целесообразность комплексного подхода к решению проблем, лежащих на стыке таких дисциплин, как лингвистика, этнография и фольклористика.

В процессе анализа языковой структуры народного творчества под углом зрения ее обусловленности этнической культурой С. И. Доброва отмечает: «Только изучив специфические черты фольклорно-языкового строя, сложившиеся под воздействием эстетических установок, верований, обычаев этноса, можно составить представление об этих установках, обычаях, верованиях» [Доброва 1998: 15].

Вопрос о взаимодействии устной народной культуры и языкового сознания ставит С. Е. Никитина. Она отмечает, что народное языковое сознание является воплощением народного миропонимания в языковой форме, в языковых стереотипах, на которых строятся фольклорные тексты, участвующие в вербальной коммуникации [Никитина 1993: 9 — 10].

Лингвистическому плану свадебного обряда посвящен ряд диссертационных сочинений и публикаций, анализирующих обрядовую лексику разных регионов. В научном исследовании A.B. Гуры «Терминология севернорусского свадебного обряда на общеславянском фоне» представлен синхронный анализ терминологии традиционного крестьянского севернорусского свадебного обряда. Автор показывает взаимосвязь языковой и экстралингвистической сторон обряда (этнографической, фольклорной, мифологической), определяет круг терминологической лексики, ее границы, номенклатуру свадебной терминологии, выявляет место терминологии свадебного обряда в общей лексической системе и демонстрирует ее взаимодействие с другими терминологическими сферами и т. д. Неоспоримую научную ценность имеет созданный исследователем словарь свадебной терминологии Полесья.

Терминологию свадебного обряда в курском регионе исследовала Л. И. Ларина. Ее работа, отличающаяся обширным, систематически оформленным фактическим материалом, ценна тем, что в ней анализируется обрядовая лексика малоизученных южнорусских говоров.

Лексику некалендарных обрядов (на материале свадебного обряда) правобережного Полесья в лингвогеографическом аспекте исследовала П. Ф. Романюк в своей работе «Лексика некалендарных обрядов правобережного Полесья».

В конце 90-х годов лингвистическая сторона обряда стала предметом специального изучения В. Ф. Филатовой, М. В. Костромичевой, О. В. Никифоровой. Анализируя обряд и обрядовую лексику на материале говоров восточной части Воронежской области, В. Ф. Филатова в своем исследовании «Обряд и обрядовая лексика в этнолингвистическом аспекте» предлагает классификацию лексики в зависимости от особенностей ее функционирования, делает попытку разграничения обрядовой, мифологической и конкретно-бытовой лексики, рассматривает вопрос о соотношении вербального обрядового знака в речевой ситуации.

Анализ лексики и фразеологии традиционного свадебного обряда Орловщины в этнолингвистическом аспекте, а также выявление семантических и формальных связей между компонентами, входящими в состав данной тематической группы, составляет предмет исследования М. В. Костромичевой. Научная значимость ее работы «Лексика свадебного обряда» обусловлена тем, что в ней рассматриваются крайне малоизученные обрядовые наименования в орловских говорах. Несомненную ценность представляют созданные автором словник и вопросник для сбора этнолингвистического материала по теме «Свадебный обряд».

Монография О. В. Никифоровой «Диалектная свадебная лексика Нижегородской области» представляет собой первый опыт комплексного анализа обрядовой лексики и свадебной обрядности ранее не исследованной Нижегородской области. Важность работы определяется использованием материала по лексике свадебного обряда для составления «Лексического атласа Нижегородской области». О. В. Никифорова считает, что именно обрядовая лексика — основной источник для описания и реконструкции различных обрядов, отражающих древние мифологические воззрения славян, восходящих зачастую к общеиндоевропейским мифологическим системам [Никифорова 1997: 43]. Автор делает вывод о том, что существование обрядовой лексики есть «яркое свидетельство воплощения в языковой форме тысячелетнего творчества народа, его мировоззрения и культуры. В ней предстает и физическая картина мира, окружающего человека, и социальный статус человека в этом мире, и сам человек с его эмоциями, чувствами, внутренним миром» [Никифорова 1997: 43 — 44]. Думается, что данное высказывание как нельзя более точно отражает сущностную специфику словарного запаса языка, обслуживающего обряд.

В контексте рассмотрения обрядовой лексики важным представляется вопрос о ее функциях. Как утверждает В. Ф. Филатова, обрядовая описательная лексика, функционируя в основном в ситуациях описания обрядов, выполняет коммуникативное, национально-культурное назначение, служит аккумуляции национально-культурного опыта [Филатова 1995: 15]. Исследователь обращает внимание на неоднородность семантики обрядового слова. «В одних случаях, — пишет В. Ф. Филатова, — это денотативная семантика, в других — коннотативная, подразумевающая в любом случае культурный, этнографический коррелят» [Филатова 1995: 15].

Поскольку объекты традиционного фольклора условны, то лексика отражает действительность в своеобразном преломлении. «Семантика этой лексики задана заранее, задача ее соответствовать ритуалу, а не рисовать конкретную реалистическую ситуацию. При анализе семантики фольклорной лексики всегда необходимо учитывать этот семиотический аспект фольклора, его остаточную ритуальность» [Оссовецкий 1975: 77]. Семантика приобретает метафорический характер, ее «конкретная информативность уменьшается» [Оссовецкий 1975: 77].

Метафора, как и символ, в значительной мере присущи песенному фольклору. Эти средства придают языку устного народного творчества особую образность, которую A.A. Потебня считал сущностью поэтического мышления (См.: [Потебня 1976: 420]). Метафора — «одномоментно рожденная категория стиля, основанная на отношениях отвлечения, сходства и конкретизации» [Еремина 1978: 37]. По мнению В. И. Ереминой, метафора представляет собой особую неизвестную ранее форму познания и выражения внутреннего мира человека, глубинных скрытых пружин «известной» уже предметной действительности" [Еремина 1978: 36]. Природа и происхождение метафоры исследовались как в западной науке [Аристотель 1957; Балли 1909; Вернер 1919; Вундт 1913; Конрад 1938; Леви-Брюль 1930], так и в отечественной [Веселовский 1940; Литвиненко 1954; Меле-тинский 1972; Харченко 1989].

Фольклорную картину мира невозможно представить без поэтической символики. С точки зрения В. П. Аникина, «система символических образцов выработалась под влиянием условных обозначений, принятых в „тайной“ бытовой речи. Некогда, в древности, ее целью было скрыть факт свершения действий человека, чтобы предотвратить ущерб, который будто бы могли нанести людям воображаемые сверхъестественные силы» [Аникин 1971: 14]. V.

Анализируя поэтический смысл употребления символов в народной лирической песне, С. Г. Лазутин пришел к выводу, что они, не обогащая ее конкретного содержания, придают ему дополнительную эмоциональную окраску, дают возможность глубже и ярче выразить те или иные мысли или чувства [Лазутин 1959: 72]. H.H. Толстой и С. М. Толстая считают, что «каждый тип культуры вырабатывает свой символический язык и свой „образ мира“ <.> Слова обыденного языка получают в языке культуры особые символические значения, которые надстраиваются над всеми прочими уровнями значения: собственно лексическим, лексическими коннотациями, экстралингвистическими коннотациями» [Толстой, Толстая 1993: 163 — 164]. Анализируя функционирование слова в обрядовом тексте, исследователи, в частности, отмечают, что в славянском свадебном обряде помимо оформления акта «перехода», смены социального статуса вступивших в брак заключается и сопутствующая функция наделения всех участвующих в обряде лиц «весельем», т. е. здоровьем, силой, процветанием, благополучием [Толстой, Толстая 1993: 176 — 177]. Как показала Н.П. Кол-пакова, символика в фольклоре способствует поэтическому изображению счастья или горя человека. В связи с этим свадебные величальные песни в силу специфики поэтического содержания разрабатывают только символику счастья (См.: [Колпакова 1962: 14]). По наблюдениям Н. П. Колпаковой, для символического изображения брака и организации семьи в народной поэтике существует множество представлений: застрелить, ощипать, порушить лебедь, срубить деревокупить, развернуть, разглядеть красивую тканьпостроить и благоустроить дом. К наиболее ранним в обрядовой поэтике, по ее мнению, относятся символы, возникшие на основе мифологических представлений, относящихся к древнейшей стадии доисторического периода жизни славян: символы небесных светил и явлений, художественные образы, имеющие отношение к растениям, животным и птицамряд символов, связанных с крестьянским бытом (разбивание ворот, раскатывание по бревнам дома, разрушение крыльца, сеней) — символы, связанные с различными ремеслами и рукоделиями [Колпакова 1973: 256 — 257].

Обрядовое слово, по утверждению В. Ф. Филатовой, предназначено «для номинации, хранения и передачи опыта исполнения и использования обрядовой составляющей национальной культуры» [Филатова 1994: 53]. Оно реализуется в композиционных формах вербального описания обряда, из которого выделяется словесный знак — слово-термин [Филатова 1994:

53]. Автор разграничивает слово-образ и слово-энергему. Если цель адресанта — выражение отношений, чувств, оценок, то функция словесного знака поэтическая, реализующаяся в вербальных поэтических композиционных формах (песни, причитания и т. п.) и порождающая слово-образ. Для реализации волюнтативных намерений используется знак с доминирующей магической, медиативной функцией, порождающей композиционные формы, предназначенные для передачи волевого импульса, потока энергии. Из них выделяется слово-энергема [Филатова 1994: 53].

A.B. Гура вычленяет основные составные компоненты свадебного обряда — акт, действующее лицо и предмет. Единицей свадебной реальности является акт — обрядовое действие, с которым связаны предметы и лица свадьбы, действие, осуществляемое в определенный момент обрядового времени и в конкретной точке или участке пространства [Гура 1978: 25]. Обрядовые действия традиционной свадьбы, складывавшейся первоначально на основе ранних форм религии, подразделяются «на стимулирующие брак, появление потомства, хорошие взаимоотношения вступающих в брак и роднящихся семейно-родственных коллективов и оберегающие его от вреда» [Лобачева 1995: 57]. Однако свадебная реальность как знаковая система не ограничивается совокупностью действий, совершаемых на свадьбе, лиц и предметов, участвующих в ней, а также местом и временем протекания обряда. Для ее определения A.B. Гура вводит также особую семиотическую характеристику — обрядовую функцию, «наличие которой у того или иного элемента позволило бы отнести его к свадебной реальности. Свадебная функция связана с браком — переходом от старых отношений и связей, существовавших отдельно у жениха и у невесты до брака, к новым отношениям, которые устанавливаются между ними и их родственниками в процессе обряда <.> Свадебная реальность. определяется свадебной функцией и вне этой связи не существует» [Гура 1978: 22, 25].

Согласно наблюдениям И. А. Оссовецкого, свадебные песни, имеющие обрядовый характер, наиболее традиционны. В частности, он отмечает, что свадебный обряд, состоящий из точно регламентированных частей, регламентирует и идейно-образную систему свадебных песен, которые в качестве необходимого компонента свадебного действа прикрепляются к определенным частям этого действа и поэтому имеют заранее заданное содержание. Традиционность содержания влечет за собой традиционность языковых средств, передающих это содержание [Оссовецкий 1979: 212]. Размышляя о природе обрядовых песен, Б. Н. Путилов указывает, что в них «постоянна тенденция к тому, чтобы в заданных рамках определенного обрядового сюжета, в условиях более или менее прочной связи с движением обряда, с его программой существенно расширить свое содержание, непосредственно выйти к реальной действительности, выразить много больше того, что требует непосредственно обрядовое назначение, преодолеть ограниченные возможности обрядового действия» [Путилов 1977: 4].

В плане исследования обрядовой поэзии интересным представляется ее сопоставление с необрядовой. Выявление черт сходства и различия, вне сомнения, необходимо осуществлять с учетом генетического аспекта. Исследователями фольклора установлено, что необрядовая лирика — генетически обрядовая. (См.: [Доброва 1998: 21 — 22]. Много ценных мыслей о генезисе необрядовой лирики и ее отношении к остальному песенному фольклору находим у В. П. Аникина [Аникин 1970; 1971]. Общность песенных элементов, по его мнению, может рассматриваться как след отношений, имевших место в истории развития песенных жанров. Так, стилистическим источником необрядовой лирической песни он считает балладу, причитание, свадебную песню, календарное и свадебное величание. Автор пишет: «Каждый из этих жанров передал некоторые из своих свойств лирической песне. Она возникла как синтез предшествующих исторических форм песенного творчества на основе приспособления и подчинения прежних традиций выражению более сложного содержания, внесенного в искусство общим процессом народного художественного сознания» [Аникин 1971: 24]. По сравнению с другими песенными жанрами поэтика лирической песни знаменует более высокую ступень художественного сознания. В течение последних трех столетий, как отмечает В. П. Аникин, наиболее интенсивно происходил процесс превращения свадебных песен в необрядовую лирику. Свадебные песни со значением бытовой юридической санкции свершавшегося акта лучше всего удержали первоначальные традиции в тех частях обряда, где эта функция выступила в неприкрытых формах (песни сватовства, смотрин, рукобитья, о расплетании косы на девичнике и т. д.). К числу древних традиций следует отнести и общий образный строй песен, прибегающих к иносказаниям (лебедь, утушка — невеста, сокол — жених). Эта часть песен в значительной мере испытывала влияние позднего исторического времени. XIV — XVII столетия были отмечены равновесием обрядово-практических и поэтических функций. В случаях преобладания последних над первыми наблюдался переход свадебных песен в разряд необрядовой лирики [Аникин 1970: 120- 121].

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

На фактическом материале мы дали представление о лексике свадебного обрядового фольклора. Сопоставительный анализ лексики обрядовых и необрядовых песен, бытовавших на территории русского Севера и опубликованных в одно и то же время (начало XX века), позволил судить о наличии в составе лексического яруса обеих разновидностей лирики общих и индивидуально проявляющихся тенденций.

1. Анализ квантитативных параметров лексики (частотность, коэффициент лексического разнообразия словаря, частеречный состав и соотношение высокочастотной и низкочастотной лексики) в обрядовой и необрядовой лирике показал, что существенных различий по этим важным показателям не обнаружено. Более ярко они просматриваются при сопоставлении состава первых десяти высокочастотных лексем каждой части речи.

2. Своеобразие языковой стороны свадебных обрядовых песен обуславливается спецификой функциональной направленности обрядовой лирики на конкретного человека, его участие в обрядовых действиях, формирующих свадебную реальность. Язык необрядовой лирики отражает непосредственную передачу чувств, переживаний, эмоциональных состояний лирического персонажа, направлен на раскрытие его внутреннего мира. Совпадения, отмеченные в рассматриваемых лексико-тематических группах, обусловлены генетической общностью обрядовой и необрядовой лирики, а также традиционностью языка фольклора, распространением и бытованием текстов на одной территории.

3. В исследованных лексико-тематических группах «Соматизмы», «Орнитонимы», «Одежда. Обувь. Украшения» при наличии значительного количества общих черт выявлены и существенные различия на уровне фиксирования лексем, их частотности, дистрибуции, коннотации и т. д.

Сравнительный анализ соматической лексики позволил сделать вывод о том, что в обрядовой и необрядовой лирике изображение внешности человека очень сходно. Это объясняется использованием для создания образа песенного персонажа типизации, объективизации, а также подчинением стандарту. В фольклорном произведении герой — не конкретная личность с индивидуальными особенностями, а обобщенный образ. В контексте свадебной реальности отдельные соматизмы связаны с обрядами (обряд рукобитья, расплетания косы). Соматическая лексика зачастую отражает внутреннее, эмоционально-психологическое состояние человека через характеристику его внешности.

Наблюдения над орнитонимами показали, что онтологическое восприятие птиц в русской лирике обусловило их антропоморфизм и наличие мужской и женской ипостаси почти каждой птицы. Образы-наименования мира пернатых в обрядовой поэзии функционируют в качестве символических персонификаций главных персонажей, участвующих в обрядовых действиях. Реже они символизируют близкое окружение или других участников обряда. В необрядовой поэзии орнитонимы традиционно символизируют в образе природы песенного персонажа или участвуют в символизации чувств, отношений, эмоций героев. Для обрядовой лирики характерно более четкое разграничение наименований образов животного мира по тендерному признаку (сокол — соколинка, соловей — соловьиха, и др.), отдельные парные образы-символы сохраняются в необрядовой поэзии.

Наименования артефактов в основном не имеют строгой прикреп-ленности к обряду, в свадебном фольклоре исключения составляют обряды расставания с красотой, покрывание невесты, дарение одежды и тканей. Свадебная лирика в преувеличенной форме отражает представления о богатстве и пышности одежды или о ее заурядности, необрядовая лирика в этом отношении более реалистичная.

4. Особенности семантической структуры лексических единиц проявляются:

— в характере синтагматических связей фольклорных лексем. Отсюда традиционные атрибутивные пары (шелковый пояс, золотое кольцо в обеих разновидностях лирики) и индивидуальные (щи-пицильные уста, троеперые петухи в обрядовой поэзии и заунывное сердце, левантиновый платок в необрядовой);

— в наличии, помимо денотативных сем, сем оценки. Так, для фольклорных эпитетосочетаний, включающих цветообозначения, характерно наличие семы оценки: белые руки, белое лицо, серые гуси, черный ворон и т. д. Помимо значения колоративности, в таких сочетаниях присутствуют значения чистый, здоровый" и «чужой, враждебный» ;

— в конкретной коннотации фольклорных лексем и в различии коннотации имен, реализующих один и тот же концепт. Так, очи в фольклоре — орган внутреннего, духовного зрения. С эпитетом ясные в обрядовой и необрядовой лирике они несут положительную коннотацию. Глаза — более поздний, первоначально сниженный экспрессивный вариант нейтральных очей — в обрядовой лирике с определениями урочливые, косые, ястребиные несут отрицательную коннотацию, в необрядовой лирике — с эпитетами веселые, развеселые, черные — положительную;

— в символизации и метафоризации концептов. В значительной мере они свойственны орнитонимам и связаны с именованием фольклорных персонажей. Элементы символизации в семантической структуре соматизмов и артефактов представлены слабо или совсем не представлены (коса, красота — символы девичества);

— в способности лексических единиц развивать ассоциативность.

5. В обрядовой и необрядовой лирике четко выделяются наиболее частотные образы, которые являются основными, доминирующими и формируют базовую семантику символов {голова, рука, сердце, слеза, сокол,.