Первичные местоимения и их производные в пермских языках

Данное исследование представляет собой первый опыт обобщающего сравнительно-исторического изучения системы пермских местоимений, сформировавшихся, вкомии удмуртском языках после распада финно": (пермского языка-основы. Рассматриваются наиболее древние разряды i ¦ 1 (местоимений: личные, указательные и вопросительные, имеющие корни финно-угорского (уральского) происхождения. На широком материале пермских языков и диалектов предлагается, реконструкция общепермских архетипов, прослеживается их эволюция, выявляются системные исторические закономерности,' приведшие к ихизменениям. Входе сравнительноисторического итипологического, изучение пермских местоимений поднимаются некоторые вопросы конвергентно-дивергентного развития1 родственных и' неродственных языков в контактной. зоне-Европейского Севера, 1 I.

Россин и Приуралья.

Актуальность, темы, исследования. Сравнительно-исторические и типологические исследования языков и языковых союзов входят в число приоритетных направлений современной^ лингвистической* науки. Однако их результативность в значительной мере зависит от объема языкового материала, вовлеченого в научный оборот. Следовательно, эффективность и репрезентативность исторических исследований находится в прямой зависимости от степени изученности отдельных языков и языковых групп, проще говоря, от наличия фундаментальных работ по историко-типологическому описанию конкретных языковых систем, грамматических категорий, частей речи, лексико-грамматических разрядов и т. д.

Пермские местоимения как древнейший пласт лексики финно-угорского (уральского) происхождения представляют несомненный интерес для сравнительно-исторических и типологических исследований не только уральской, но и других языковых семей. Однако степень изученности этого •разряда лексики остается явнонедостаточной дляшироких обобщений1 и исторических выводов. Многие вопросы становления местоимений пермских языков до сих пор не. получили полного освещения и, соответственно, однозначной интерпретации. Это объясняется, прежде всего, отсутствием полного систематизированного языкового материала по всем пермским языкам, их диалектам и говорам, в том числе по смешанным говорам, находящимся в / исторических контактах с родственными прибалтийско-финскими, обско-угорскими и волжскими языками.

Местоименная система пермских языков формировалась в русле общих тенденций развития финно-угорских языков, однако имеет свои особенности, которые пока не получили достаточного освещения. К таковым следует отнести вопросы происхождения основных форм, становления падежного и числового словоизменения, диалектного варьирования, формально-семантических оппозиций и аналогии как наиболее существенных факторов исторического развития языковых систем. Много проблем связано с происхождением форм отместоименных наречий и других производных, а также с освещением исторического взаимоотношения первичных местоимений и служебных слов. Недостаточная разработанность многих вопросов исторической грамматики и диалектологии пермских языков, в том числе пермских местоимений, давно ощущается в финно-угристике. Она отрицательно' сказывается на надежности реконструкции праформ и освещении праязыковых процессов в целом.

Историческое сопоставление языковых данных близкородственных коми и удмуртского языков с широким привлечением диалектного материала, представленное в данном исследовании, даст новый импульс для сравнительного финно-угроведения, адекватного освещения истории становления финно-угорских и пермских языков, их диалектного членения, освещения вопросов лингвогенеза, диалектообразования с учетом их контактирования с другими языками.

Актуальность данного исследования выходит за пределы языкознания, поскольку полученные результаты могут быть использованы для решения проблем этногенеза и этнической истории народов северных территорий, истории их заселения. Привлечение нового материала, его всестороннее t описание и интерпретация позволят выйти на новый уровень обобщенийвнести коррективы в устоявшиеся теории, наметить новые направления в изучении пермских (финно-угорских) языков.

Цели и задачи— исследования-. Целью данного исследования является всестороннее описание пермских первичных местоимений и: их производных в синхронном, диахронном и сравнительно-сопоставительном^ аспектах, создание целостного взглядана местоименный дейксис пермских языков' как относительно самостоятельной микросистемы в контексте исторического развития фшшо-угорских языков.

Основной задачей является?! системныйструктурно-семантическийи этимологический анализ первичных местоимений, к. которым относятся: 1) личные местоимения- — рефлексы финно-угорских (уральских) местоименных основ? *mV- *tV~, *s V-, *п V—. 2) • указательные местоимения иих производные .—-рефлексы, уральских: указательных основ *tV~, *sV- *nV~— 3) вопросительные местоимения: — и их производные- - .рефлексы-: уральских вопросительных основ-*kVи *mV~. Решение этой" задачипредполагает сбор1 и систематизацию сведений о происхождении и эволюции местоименных, основдеривационных, формантов^: числовых ипадежных суффиксовспособов словообразования—- описание: общих закономерностейи особенностей формирования-. место именит в диалектах иговорахреконструкцию общепермскихг этимологий- - выявление конвергентных и дивергентных процессов в инновационном развитии пермских языков и диалектоввыяснение роли внутренних импульсов и языковых контактов в исторической ретроспективе и др: В' ходе исследованиярешается— также практическая задача" систематизации корпуса местоименных формпермских языков-и введение в научный оборот материала пермских диалектов.,.

Степень изученности проблемы. Было бы неправильно утверждать, что историяпермских местоимений вообще не исследовалась или разработана чрезвычайно слабо. Информация о структуре, происхождении и развитии, общая характеристика морфологических особенностей коми и удмуртских местоимений имеется’во всех обобщающих трудах по истории финно-угорских языковисторических грамматиках языковых ветвей и отдельных языков. Прежде всего, имеютсяввиду разделы, — посвященные истории* финно-угорских местоимений, в таких работах, как:. Основы финно-угорского языкознания (вопросы.происхождения и развитияфинно-угорских языков). М.: Наука- 1974; Основы финно-угорского языкознания (марийский, пермские и угорские языки).

М.: Наука, 1976; Майтинская К. Е. Историко-сопоставительная морфология финно-угорских языков. М.: Наука, 1979; Серебренников Б. А. Историческая морфология пермских языков. М.: Наука, 1963; Серебренников Б. А. Историческая морфология мордовских языков. М.: Наука, 1967; Бубрих Д. В. Историческая грамматика эрзянского языка. Саранск, 1953. Галкин И. С. Историческая грамматика марийского языка. Морфология. Ч. I. Йошкар-Ола, 1964. Бубрих Д. В. Историческая морфология финского языка. M.-JI, 1955. Лыткин В. И. Историческая морфология коми языка. Пермь-Сыктывкар, 1977; Budenz J. Az ugor nyelvek osszehasonlfto alaktana. Budapest, 1884- Szinnyei I. L Finnisch-ugrische Sprachwissenschafit. Leipzig, 1910; Collinder B. Comparative Grammar of the Uralic Languages. Stockholm, 1960; Baker R. The Development of the Komi Case System: A Dialectological Investigation. Helsinki, 1985; Bartens R'. Permilaisten kielten rakenne ja kehitys / Memoires de la Societe Finno-ougrienne. 238. Helsinki, 2000 и др.

Более обширный и систематизированный материал содержится* в работах, посвященных непосредственно местоименному дейксису, таких, напр., как: Майтинская К. Е. Местоимения в мордовских и марийских языках. М.: Наука. 1964; Майтинская К. Е. Местоимения в языках разных систем. М.: Наука, 1969. Разработке частных вопросов истории финно-угорских, в том числе и пермских, местоимений посвящено большое количество статей как в отечественных, так и зарубежных изданиях. Напр.: Майтинская К. Е. Семантика указательных местоимений в финно-угорских языках /Вопросы финно-угорского языкознания. Вып. IV. Ижевск, 1967. С.143−149- Майтинская К. Е. К вопросу о генетической связи финно-угорских (уральских) указательных и личных местоимений' / Советское финно-угроведение. Таллин, 1969. С. 237−243- Майтинская К. Е. Местоимения и универсалии / Универсалии и типологические исследования. М.: Наука, 1974. С. 92−104- Хаузенберг А.-Р. Некоторые вопросы истории коми языка в свете теории контактов/ В. И. Лыткин и финно-угорский мир. Материалы международной научной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения В: И. Лыткина. Сыктывкар, 1999. С. 158−162- Ravila P. Zur Geschichte der Deklination der Personalpronomina in den uralischen Sprachen / MSFOu «Memoires de la Societe Finno-ougrienne», XCVIII. Helsinki, 1950; Hausenberg A-R.

Onko komin ja itamerensuomalaisissa kielissa areaalisia yheispiirteita? / CJFU VIII. Pars IV. Jyvaskyla, 1995. S. 180−182 и мн. др.

Однако специальных работ, посвящнных истории коми и удмуртских местоимений, крайне мало. Как уже отмечалось, местоимениям посвящены лишь разделы в исторических грамматиках отдельных языков, которые, естественно не могут претендовать на полноту и основательность освещения предмета. Часто в таких описаниях даются только ссылки на уже устоявшиеся мнения, без дополнений и критического пересмотра. Среди специальных работ по пермским местоимениям можно назвать лишь статью Т. Уотилы (Uotila Т. Zur Deklination der Personalpronomina in der permischen Sprachen/ Nyelvtudomanyi Kozlemenyek. L. 1−3 fuzet, 1936), посвященную некоторым' вопросам склонения личных местоимений в пермских языках.

Основное внимание в финно-угристике уделялось и уделяется истории формирования местоимений в финно-угорском (уральском) праязыке. И если в результате этих разработок реконструкция прафинно-угорской дейктической системы может считаться вполне удовлетворительной, то ее дальнейшее развитие в отдельных языковых ветвях не получило столь обстоятельного освещения. Не являются исключением и пермские языки, которые весьма слабо изучены с точки зрения исторической грамматики. В том числе многие вопросы этимологической истории местоимений не освещались или не нашли однозначного решения, а имеющиеся этимологии и гипотезы часто противоречивы или не объясняют сути явления. К таким проблемным вопросам можно отнести, напр., инновации в структурном преобразовании указательных и вопросительных местоимений и их производных, восходящих к древним дейктическим корням *tV~, *sV-, *nV~, n’V-, *e~, *kV- ,*mV~, различия в формировании личных местоимений lsg. и 2sg. к. те / te, удм. топ / tonобразование аккузатива, генитива, датива и аблатива lsg. и 2sg. от основ к. теп- / ten-, удм mm- / tin— происхождение формы генитива pi. к. mijan-/ tijan-, удм. mil’am / til’adформирование парадигмы словоизменения местоимений lp 1. и 2р1. и реконструкция отдельных формобъяснение различий числовых форм местоимений 3-го лица: к. 3sg. sije / 3pl. naje, удм. 3sg. so / 3pl. soos и мн. др. На наш взгляд, в пермистике недостаточно разработаны вопросы дистрибуции падежных, форм по диалектным: ареалам, связанные с историческим варьированием на общепермском языковом пространстве: Например, до сих пор не получила однозначной интерпретации формальная: и семантическая близость местоимений северо-западных коми-зырянских диалектов с коми-пермяцкими и удмуртскими, не подвергалисьсистемному изучению коми-язьвинские соответствия и др.

Мётоды иподходы? исследования. Адекватное освещение проблем, связанных с происхождениеми развитием такого сложного лексико-грамматического класса слов, каковым являетсяместоимение, требует синхронно-диахронного подходак предмету исследования и предполагает использование комплекса, взаимодополняющих методов сравнительно-исторического, синхронно-типологического и контрастивно-сопоставительного языкознания. Это позволяет объединить материал: различных работ в? рамках обобщающего исследования,. более объемно взглянуть на существо: проблемы, полнееосветить, разновременные иразнопорядковые' явления1 в исторической ретроспективе, .уточнить некоторые общетеоретические положения.

Многие языковые данные уже не: укладываются в жесткие схемы разветвления финно-угорских языков-, через, относительно стабильные праязыковые состояния (финно-угорскийфинно-пермскийобщепермский, общекоми и т. д.) с конкретной привязкой к определенным временным: и территориальным рамкам, поэтому сегодня предпочтение отдается более гибким теориям развития локально-ареальных языковых групп в рамках различных языковых союзов с размытыми территориально-временными границами. Конечной целью исторических, исследований становится не столько реконструкция праязыковых систем и древних архетипов, сколько выявление ареальных изоглосс и типов варьирования языковых явлений в полиэтничном регионе.

Основополагающим принципом типологических исследований, как, известно, является систематизация языковых фактов в рамках конкретного языка • и их сопоставление, что позволяет отобрать комплекс признаков, существенныхдля выявления, универсальных закономерностей происхождения и: развития языковых структур в больших группах языков, в том числе, языков разных типов. Изучение общих принципов организации системы пермских местоимений показывает, что, несмотря на кажущееся разнообразие форм на поверхностном уровне и самобытность происхождения, они часто демонстрируют структурное и функционально-семантическое сходство с соответствующими образованиями многих родственных и неродственных языков. Синхронно-типологический подход позволяет более четко определить принципы организации класса местоимений как универсальной языковой микросистемы, во многом развивающейся по своим внутренним законам и продуцирующей очень специфические языковые элементы по типологически общим принципам и моделям.

Типологические исследования являются необходимой базой для сравнительно-исторического изучения языков, которое предполагает системное освещение процессов развития языковых фактов в широком временном и территориальном пространстве. Сравнительно-исторический метод тесно связан* с сопоставительно-историческим, однако, если сравнительно-историческое исследование основным результатом имеет реконструкцию* источников инноваций в родственных языках и установление процессов их развития, сопоставительно-исторический и контрастивный подход предполагает учет конвергентно-дивергентного развития языков в контактных зонах. Для* полноценного сравнительно-исторического анализа пермских местоимений в качестве фона исследования привлекался материал прибалтийско-финских, волжских и, отчасти, угорских языков, имеющийся в литературе и собранный автором из лексикографических источников. При решении отдельных конкретных вопросов происхождения той или иной формы во внимание принимались также данные неродственных языков, прежде всего, русского и чувашского. Общелингвистические методы дополнены приемами ареальной лингвистики, что позволило выявить корпус диалектных вариантов местоимений и обозначить изоглоссы некоторых однотипных явлений в пространстве коми диалектов.

Теоретической, и методологической основой данной" работы, послужили труды отечественных и зарубежных лингвистов. Среди них авторитетные работы общетеоретического характера и обобщающие исследования по местоимениям разных языков: К. Brugmann (1904), А. Н. Савченко (1962), Е. А. Вольф (1974), В. В. Виноградов (1972), М. И. Откупщикова (1984), О. Н. Селиверстова (1988), О. П. Ермакова (1989), А. С. Белоусова (1995), Н. Д. Шведова (1995; 1998), Е. В. Падучева (2002), К. Бюлер (2000) и др. Особо значимый вклад в теорию и методологию изучения местоимений, в том числе финно-угорских, внесла К. Е. Майтинская (1959, 1962, 1964, 1965, 1966, 1967, 1969, 1969а, 1970, 1974, 1978, 1979, 1980, 1982, 1987, 1989 и др.). Ее работы определили основные концептуальные подходы автора к описанию системы пермских местоимений. Основополагающее методологическое значение для данной работы имеют следующие положения:

Местоимение как микросистема языка. Как известно, местоимения относятся к числу самых древних и консервативных лексико-грамматических разрядов слов, которые «сохраняют в своем составе следы древних звуковых изменений, исчезнувших падежных и словообразующих формантов, следы способов федупликации и словосложения» (Майтинская" 1964: 3). Этому способствует сама природа дейктических (указательных) слов, образующих «указательное поле языка» (Бюлер 2000: 75) как некую закрытую систему конечного числа элементов, практическине пополняемую за счет новообразований или заимствований. Элементы этой системы, как правило, складываются на ранних стадиях развития языка и дальше уже развиваются по внутренним законам микросистемы, в известной изоляции от других языковых средств и систем. Чрезвычайно важную роль в системе любого языка играют первостепенные разряды местоимений — указательные, вопросительные и личные. Они развиваются в тесной связи друг с другом, а зачастую имеют общие этимологические источники — дейктические частицы, из которых одни специализируются как указательные, другие как личные, третьи — как вопросительные или вопросительно-относительные местоимения (Майтинская 1969: 232). Дальнейшее становление дейктических систем связано с формированием второстепенных разрядов неопределенных, отрицательных и обобщительных местоимений путем усложнения первичных корней специальными формантами, лексическими элементами или заимствованием отдельных лексем.

Особенностью местоимения как части речи является его замкнутость, весьма устойчивая склонность к ограниченному количественному изменению. Его отличает высокая стабильность строевых единиц и отсутствие продуктивных способов словопроизводства. Н. Ю. Шведова пишет: «Система местоимений в своем строении отличается от других классов слов двумя существенными признаками: 1) своей закрытостью, т. е. весьма осторожным отношением к новациям и 2) глубиной и ясностью своего устройства, которое играет определяющую роль в смысловом строении языка в целом». И далее: «Класс местоимений представляет собой естественную систему, обладающую основными признаками такой системы: это исторически сложившийся класс функционально единообразных слов, объединяющий в себе такие участки (подмножества), которые, существуя под эгидой вершины (вершинного ряда), находятся друг с другом в отношениях постоянного и тесного взаимодействия, их организующего и сопрягающего. Все малые организации, участки, составляющие систему в целом, обладают впечатляющим сходством формального и смыслового строения и функциональной предназначенностиникакой другой класс не характеризуется такой строгостью и стройностью внешней и внутренней организации и такой значимостью для языка в целом» (1998: 7−8).

Местоимение как бы формирует само себя, часто из элементов своей системы. В генезисе местоименных слов огромную роль играют системные факторы, тесная взаимосвязь форм и разрядов по принципам аналогии и оппозиции. Благодаря этому местоимения являются наиболее устойчивым лексико-грамматическим разрядом языка: они сохраняют первоначальную структуру, а если видоизменяются, то в течение длительного времени, редко заимствуются. Формальные изменения, как правило, происходят путем добавления к старым формам суффиксальных элементов, местоименных корней или других сегментов модифицирующего характера. Огромную роль в этих изменениях играет аналогия, благодаря которой изменение одной из форм ведет к серийным преобразованиям всего разряда.

В работах по истории местоимений фактор системности не всегда учитывается. Основное внимание, как правило, уделяется грамматическим характеристикам, реконструкции конкретных форм и архетипов^ на основе близких по значению форм родственных языков. Рассматривая разряды первичных местоимений и производных от них наречий, прилагательных, количественных слов, частиц и союзов, мы пытались взглянуть на них сквозь призму системных связей и отношений, в частности, при объяснении, происхождения той или иной формы привлекали такой фактор, как «давление системы».

Местоимение как выразитель глобальных языковых смыслов. Другая особенность, на которую не всегда обращают внимание историки языка, связана со спецификой семантического значения местоимений. В традиционных грамматиках, на которые опираются исторические исследования, как правило, наблюдается5 недооценка местоимений, как выразителей глобальных языковых смыслов. Они рассматриваются как второстепенный разряд слов, имеющий функцииуказательности и заместительности. В результате этого, в поле зренияисследователя, попадали) прежде всего формальные свойства местоимений, соотнесенность их с грамматическими характеристиками замещаемых знаменательных слов. Однако класс местоименных слов выделяется в языковой системе, прежде всего, как смыслоорганизующая! категория, которая объединяет все языковые уровни, регулируя их семантические, функциональные и парадигматические связи. Содержанием местоименных значений являются наиболее общие категории, выражающие глобальные понятия реалий окружающего мира. Они обладают максимально общим семантическим значением, которое является как бы аккумулятором множества типовых языковых значений. Эта огромная, если не сказать решающая, роль местоимений в организации смыслового строения языка убедительно изложена в работах Н. Ю. Шведовой: «Как уже сказано, система местоимений закрыта для интервенции каких-либо новаций: она стабильна и самодостаточна в силу самой своей предназначенности, которая заключаетсяво-первых, в означении основных, исходных понятий, представленных в языке как некие центральные смыслы, и, во-вторых, в томчтобы, расчленяя и уточняя эти смыслы, отразить средствами языка основные ступени познания и саму структуру познания, переходя от незнания к знанию, от неопределенности к определенности этого знания» (Шведова 1998: 12).

В своем исследовании пермских местоимений мы старались учитывать эту особую роль местоимений в организации языковых единиц, например, при формировании второстепенных разрядов^ местоимений, более поздних форм, а также первичность смысловых факторов при словоизменении.

Одним из основных теоретических положений данной работы мы считаем постулат о том, что языковые смыслы являются и важнейшим регулятором исторических изменений самой дейктической системы и всех ее составляющих. Они пронизывают весь класс местоимений, организуя подсистемы в соответствии с этими смысловыми оппозициями. Как отмечает К. Е. Майтинская, при формировании личных местоимений, по всей вероятности, прежде всего, использовались частицы, указывающие на различные степени удаленности от говорящего (1969: 282). Первоначальное' выделение и становление собственно личных местоимений 1-го и 2-го лица из указательных должно было сопровождаться формальными преобразованиями как структурного, так и парадигматического порядка, созданием-специальных форм субъектных падежей. Напротив, отсутствие коммуникативной необходимости в выражении личных значений в 3-м лице, а также в формах множественного числа, определяет и более последовательное структурное и морфологическое единство этих форм с категорией указательных местоимений и в целом с субстантивными словами.

Семантические смыслы в системе указательных местоимений обычно определяются пространственными параметрами, либо субъективной ориентацией говорящего, либо объективным положением денотатов в пространстве (Майтинская 1969: 274). Важнейшим системным фактором, организующим смысловое пространство указательных местоимений в финно-угорских языках, являются субъективные ориентиры ближнего и дальнего указания. Степень удаленности от говорящего, конечно, не является единственным видом пространственной ориентации, «однако, несомненно и то, что указание на расстояние в чистом или осложненном виде свойственно указательным словам почти во всех языках мира» (там же: 65).

Реконструируемая для праязыкового состояния система указательных местоимений финно-угорских языков также была построена на противопоставлении специальных форм, позволяющих конкретизировать предмет разговора по дальности указания: «этот» — «тот», «такой как этот» — «такой как тот», «так как здесь» — «так как там» и т. д. В значительной степени она сохраняется и в современных языках.

Выделение вопросительных местоимений из состава первичных дейктических элементов, по-видимому, определялось смысловой категорией неопределенности, неопознанности, неизвестности, поскольку, как отмечает К. Е. Майтинская, во многих языках мира эти значения выражаются комплексно одной основой (там же: 283). Вместе с тем смысловое поле интеррогативности обычно пронизывает семантика одушевленности/ неодушевленности, которая, казалось бы, не имеет коммуникативной необходимости. Тем не менее, формирование системы вопросительных местоимений, а также производных от них наречий, прилагательных и количественных слов определяется* именно оппозицией лично-вопросительных и предметно-вопросительных значений. Непосредственная связь указательно-вопросительных местоимений с семантическим полем неопределенности и неизвестности (незнания) проявляется и в том, что именно от вопросительных местоимений образуются второстепенные разряды неопределенных и отрицательных местоимений, типа рус. кто — кто-то — никто, что — что-то — ничто, какой — какой-то — никакой, где — где-то — нигде, куда ~ куда-то — никуда, когда — когда-то — никогда и т. д.

Формальная вариативность местоимений как фактор исторического развития. Существенной особенностью местоимения как части речи является формальная вариативность. Особо актуальный характер она приобретает в языках агглютинативного типа, в которых стандартные, фонетически устойчивые морфемы избираются из коллекции для выражения актуального значения словоформы, сохраняя при этом известную автономность. Относительная морфемная свобода и семантическая аморфность местоимений дает возможность сосуществовать в языке большому количеству вариативных форм. Коллекционный принцип сборки словоформы позволяет также использовать несколько возможностей для актуализации одного значения, что также: ведет к возникновению вариантов. В таком* случае эти значения накладываются друг на друга, одна изморфем десемантизируется, а морфемы откладываются, как угольные1 пласты, ср. напр. образование местоименных основ с локальным значением: «тут» в коми языке: to-, tattaten-, tatc-, tatcan'-. При этом старые и: новые формы находятся в отношениях ситуативного варьирования и взаимовлиянияпо моделям старых образуются новые, что свидетельствует о спиралевидном развитии языковых явлений.

В этих условиях для-адекватного отражения генезиса местоимений весьма перспективным являетсяиспользование понятий: — и подходов вариалогии. «Концепция языковой переменной1 позволяет увидеть, порядок там, где до сих пор царил лингвистический хаос, а именно, в: области „свободного варьирования" — Лингвисты, долгое время не занимались этим, феноменом, смущающим всякого.“ теоретика, привыкшего к: концепции языка как системы, непересекающихся уровней исдискретных, не, сливающихся единиц этих уровней: и речи, где. возможно? это всс смешивается и пересекается, но которую изучать. будут лингвисты неопределенного будущего, неизвестнымиметодами» (Бродович 1988: 159):

Синхроннаявариативность может служить своего рода проекторомисторических, изменений. В: самом> деле, если в современном языке, есть несколько форм с. общим или близким значением, напр, коми tatcе и tatcan 'е «сюда», есть основание предположить в них контаминацию ранних суффиксов с тем же значением, вроде: *tat-s'an'-e «сюда». Возможность такого пути развития демонстрирует и современная падежная система коми языка, когда аналогичные формы, образуются на основе аппроксиматива, напр.: ta-lan'-e «сюда» и. т.д. Таким образом, выявление типов формальнойвариативности местоимений в синхронии позволяет вскрыть механизмы языковой эволюции, реконструировать прошлые системные связи, обнаружить элементы старых системпроследить их эволюцию.

В работе были: использованы теоретические разработки по исторической морфологии/финно-угорских, в том: числе пермских, языков следующих авторов: Б. А. Серебренников (1963, 1960, 1965, 1967,1975 и др.), Д. В. Бубрих (1949, 1953, 1955), В. И. Лыткин (1952, 1956, 1961, 1963, 1975, 1970, 1977, 1995 и др.), И.С.

Галкин (1964), Д. В. Цыганкин (1975,1978, 1985), Л. Хакулинен (1953), А.-Р. Хаузенберг (1979, 1987, 1999, 2001, 2002), а также J. Budenz (1884), Н. Ojansuu (1922), Т. Lehtisalo (1936), Y. Wichmann (1924), Т. Uotila (1933, 1936), Р: Ravila (1950), М. Kovesi (1958, 1965), Е. Vertes (1967), R. Baker (1985), P. Hajdu (1990), A.-R. Hausenberg (1982, 1983, 1985, 1995), G. Bereczki (1992), K. Redei (UEW, 1959, 1962, 1963, 1965, 1966 и др.), R. Bartens (2000) и др.

Вопросы морфологии коми и удмуртских местоимений освещались i с учетом мнения таких известных специалистов по пермским языкам, как В. К. Кельмаков (1998, 1990, 1993, 2004, 2003, 2005 и др.), Т. И. Тепляшина (1970а, 1970 и др.), Р. М. Баталова (1975, 1982, 1987, 1998 и др.), В. А. Сорвачева (1950, 1952, 1970, 1972), В. А. Ляшев В.А. (1985, 1980, 1987), Р. Ш. Насибуллин (1978), И. В. Тараканов, (1993, 1990, 2003 и др.), А. И. Туркин (1985, 1994), Г. А. Некрасова (2000, 2002) и др.

Материал по финно-угорским местоимениям собран автором из имеющихся словарей: КМаРС, MPG, МРС-РМС, РМС, МордС, РФС, СВЯ, СГНМЯ, СГСРПО, СРС, ХРС-РХС, ЧРС, ЭРВ, EVS, MOsz, SVS, VES, VKS, нормативных и исторических грамматик, грамматических справочников и др. источников.

Пермский материал извлечен из современных словарей коми и удмуртского языков: КПРС, КРК, КРС, РКК РКС, РУС, УРС, Сравнительного словаря коми-зырянских диалектов (ССКЗД), монографий по диалектам ВВД, ВД, ВСД, ИД, ЛЛД, НВД, ПД, СД, ССД, УД, КЯ, грамматик СКЯ, ГСУЯ, СКПЯ, образцов коми и удмуртской речи (ОКЗР, ОУР, КПГ, ДХ, ККУД), материалов коми диалектологических экспедиций последних лет (ПМ 2003, 2004, 2006). Привлекался также материал известных лексикографических работ Ф. Видемана, Ю. Вихмана, Д. Фокоша-Фукса (Wiedemann 1880- Wichmann 1942; Fokos-Fuchs 1959), монографий по диалектам коми-пермяцкого (Баталова 1975) и удмуртского (Кельмаков 1998, 2003, 2004) языков, коми-язьвинского (Лыткин 1961) и бесермянского (Тепляшина 1970) наречий.

В качестве основных этимологических источников были использованы: КЭСК — Лыткин В. И., Гуляев Е. С. Краткий этимологический словарь коми языка, М. 1970, 2 изд. Сыктывкар, 1999; ЭСМЯ — Ф. И. Гордеев.

Этимологический словарь марийского языка. T. I, Йошкар-Ола 1979; ЭСЧЯ — В. Г. Егоров. Этимологический словарь чувашского языка. Чебоксары, 1964. UEW — Karoly Redei. Uralisches etymologicshes Worterbuch. B.I. Uralische und finnisch-ugrische Schicht. В. II. Finnisch-permische und finnisch-wolgaische Schicht. Ugrische Schicht. Budapest, 1988. 906″ SSKESY.H. Toivonen. Suomen kielen etymologinen sanakirja. T. I-VI, Helsinki, 1983;1987; MEsz. — A magyar szokeszlet finnugor elemei. Etimologiai szotar. Ill / foszerkeszto Lako Gy., szerkeszto Redei K., SalevaK. Budapest: Akademiai Kiado. 1978.

Материал, извлеченный из общедоступных источников, приводится в финно-угорской транскрипции и в целях экономии места дается без ссылок. Примеры по финно-угорским языкам, взятые из приведенных выше словарей, даются в орфографии источника без ссылок. Текстовые примеры, а также эксклюзивные словоформы даются со ссылкой на конкретный* источник и в его орфографии.

Научная новизна работы состоит в том, что в ней впервые подвергнуты всестороннему синхронно-типологическому, сравнительно-историческому и сопоставительному анализу основные разряды первичных местоимений и их производные с учетом материала всех наречий, диалектов и говоров пермских языков. Впервые в пермистике (финно-угористике) проведена инвентаризация форм местоимений, выявлены процессы их формирования, уточнены многие этимологии и реконструкции. На общем сравнительно-историческом фоне проведен комплексный анализ происхождения и современного состояния личных, указательных и вопросительных местоимений, выявлены типологически общие закономерности их формирования и инновационные явления. К основным новым научным результатам, представленным в данном исследовании впервые, относятся:

1) при описании личных местоимений дана: а) новая трактовка образования форм акузатива, генитива и датива местоимений 1-го и 2-го лица ед.ч.- б) новая трактовка образования парадигмы склонения местоимений 1-го и 2-го лица во множественном числе и происхождения формы генитива mijan «наш» в коми языкев) описан процесс формирования местоимения 3-го лица из указательного «тот, та, то/те» —" «он, она/они», доказано его становление в коми языке, объяснены структурно-семантические различия в коми sije Inaje и удм. so/soos соответствиях.

2) в разряде указательных местоимений впервые выявлено, что: а) общими указательными элементами коми и удмуртского языков являются только /-овые основы ближнего и дальнего указания (в коми языках сохранились лучше) и s-овая основа к. se — удм. so-, б) образованные от них производные наречия и адъективы также являются общепермским наследиемв) номинатив коми taja, tajc «это» — sija, sije «то, тот», удм. ta «этот» — so «тот» является результатом позднего отдельного развитияг) впервые установлено, что в отдельной жизни коми и удмуртского языков произошли следующие существенные расхождения в системах s-овых демонстративов: 1. в удмуртском языке местоименные наречия утратили анлаутный s (otin, диал. sotin «там»), возможно, в процессе становления местоимений 3-го лица- 2. в коми языке существенные изменения произошли, в результате внедрения' в систему препозитивной частицы е-, что привело1 к глубоким дивергентным процессам, в коми-зырянскому и коми-пермяцком языкахд) системный подход к описанию этих инноваций привел автора к заключению о недостаточной обоснованности этимологии, возводящей удм. ои коми ек оппозиции гласных указательных основ *е «этот, тот» ~*о~*и «тот», реконструируемых для финно-угорского (уральского) праязыка.

3) в разряде вопросительных местоимений впервые выявлено, что: а) дивергентное развитие коми и удмуртских интеррогативов связано, прежде всего с утратой коми-зырянским языком £-ового лично-вопросительного местоимения, восходящего к переднерядной основеэто вызвало ряд инновационных процессов и определило расхождения не только с удмуртским, но и коми-пермяцким языками и коми-язьвинским наречиемб) основная масса производных интеррогативов в пермских языках образована от ковой велярной основы и имеет общепермское происхождение. Второстепенные (неопределенные, отрицательные и обобщительные) местоимения в пермских языках образуются от вопросительных по сходным моделям, но с участием разные элементов, объясняемых поздними контактами с родственными и неродственными языками.

4) Сравнительный анализ первичных местоимений и их производных в коми языках позволил сделать выводы сравнительно-исторического и ареального плана. В исследовании впервые приводятся дополнительные данные, подтверждающие уже высказывавшиеся ранее предположения: а) о связях северо-западных диалектов коми-зырянского языка с южнокамским регионом (оглушение кп. кя. кз.(уд.) teket — кз. повс. teked «с тобой" — п-овая основа: иж. вым. епа, кя.кп. епа «эти" — f-овая основа дальнего указания: уд.вым.нв. titen, иж. titen, кя. teten «там" — тип семантической трансформации: иж. esten, кп. esten, кя. esten «здесь» — кз. esten «там" — использование послелогов в падежеобразовании lpl. 2р1.уд. mijan dine «нас» — кп. mijande «к нам" — закономерности огласовки в вопросительных неотрицательных местоимениях и др-) — б) о связях коми-зырянских, коми-пермяцких и удмуртских диалектов» (адъективы без конечногот: кз. уд. лл.: (e)tace / sece — удм. tace / sice «такой/эдакий" — наречиж места на -/'вместос лл. tatci Isetci — удм. tatci / otci «туда/сюда" — отпадение начального sв южных коми-зырянских диалектах и в f г г г коми-пермяцком языке: кз. лл. etc an' (< setcan) «туда», кп. etcin (< setciri) «там, туда», удм. otci / sots J «туда" — отрицательная частица кз. сс. n’ine-, вс. n’ine-, уд. n’ije- / удм. nino-, п’епо— удорский аккузатив lpl. 2pl. mijan-des, удм. сред, mil’em-dis «нас» и др.) — в) о связях прибалтийско-финских народов с пермскими, в основном, на материале коми языкак уже имеющимся фактам (указательное местоимение па-~ ni- ~ ш- «те" — л-овое личное местоимение Зр1. согласование в северо-западных диалектах: вым. tali puisli «этому дереву») приводятся дополнительные факты: суффикс коллективной множественностиja < *-ja, *-ja генитив местоимений 1-го и 2-го лица pi. mijan / tijan «наш / ваш" — использование генитива вместо номинатива в южных диалектах: лл. tejad kod' «как ты" — местоимение 3pl. n’ida «они» в лузско-летском и nida в удорском и коми-язьвинском диалектах как разновременные заимствования из прибалтийско-финских языковусилительные наречные суффиксы кп. setenka, setenkana «там», кя. simdana «столько» и др.- г) к уже имеющимся лексическим данным о связях пермских, марийского и чувашского языков могут быть добавленыдейктические элементы пермских языков: кз. вв^скрton «уж, небось, конечно», ср: чув. тен «возможно" — удм. ug-os' «же, именно», удм. диал. es' «ведь», кп. as' «пусть" — кп. seten-ka-s' «вон там», чув. is, S3, s «ведь" — удм. is Ice, s ke, us ке «конечно», коми es lce «бы», чув. Qsue «ведь» «действительно"^ «конечно», «разумеется» и др. д) в удорском диалекте коми-зырянского языка выявлен пласт дсйктической лексики' неясного происхождения. К этим (возможно субстратным) явлениям относятся: основа ближнего указания- (Ваш.) е/а-: ejaten «вот здесь" — препозитивная? частица попиnusnos-: no-sija, no-esija «этот», no-es/e «так», noj-esten «вон там», nu-s-teten «там" — постпозиционная частица si, si «-то, уж, вот" — обилие препозитивных вокалических частиц, в том числе ав ati, as J «вот там" — частицы zo, zoo «в самом деле, конечно, же», ettesi «видимо» й др.

Разумеетсямногие вопросыисторическойморфологии пермских, местоименийполучили гипотетическоеосвещение, однакосистематизация имеющихся теорийпривлечение дополнительного-: материалапермских диалекгов и находившихся в исторических контакгах с ними диалектов других родственных и неродственных языков^, позволяют по-новому осветить конкретные вопросы истории, пермских языков, расширить круг изучаемых проблем, обозначить новые ориентиры в их решении.

Апробация работы. Основные положения диссертации докладывались и обсуждались на различных научных форумах, а именно: на VI, VIII, IX, X Международных конгрессах финно-угроведов (Сыктывкар 1985; Ювяскюля, 1995; Тарту 2000; Йошкар-Ола 2005)-Международных научных конференциях «Язык и культура"/ РАН, Институт иностранных языков, „Вопросы' филологии“ (М., 2003, 2005) — „Христианизация Коми края и ее роль в развитии государственности и культуры“ (Сыктывкар, 1996) — „Коренные этносы Севера Европейской части России на пороге Нового тысячелетия: история, современность, перспективы“ (Сыктывкар, 2000) — „В. И. Лыткин и финно-угорскиймир“ (Сыктывкар, 1996) — VII, VIII, IX, XI' Международных симпозиумах „Диалекты и история пермскихязыков во взаимодействии с другими языками“ (Сыктывкар 1994, 1998, 2000; Пермь 2005) — Ш Всероссийской другими языками» (Сыктывкар 1994, 1998, 2000; Пермь 2005) — Ш Всероссийской научной конференции финно-угроведов «История, современное состояние, перспективы развития-языков и культур финно-угорских народов» (Сыктывкар, 2004) — Всероссийских научно-практических конференциях «Сопоставительная филология и полилингвизм» (Казань, 2002, 2005) — «Коми-зырянская культура XX века и финно-угорский мир» (Сыктывкар, 2001) — «Духовная культура Севера: итоги и перспективы исследования» (Сыктывкар, 1998) — «Русский язык и культура Северного Предуралья» (Сыктывкар, 2002) и др.

Результаты, исследования докладывались также на заседаниях Президиума Коми НЦ УрО РАН, отдела языка Института ЯЛИ Коми НЦ УрО РАН, на ежегодных сессиях Ученого Совета Сыктывкарского государственного университета «Февральские чтения», научных семинарах кафедры коми* и финно-угорского, языкознания филологического факультета СыкгГУ. Авторские разработки нашли отражение в учебниках и учебных пособиях для вузов, внедрены в практику преподавания при чтении курса лекций по морфологии коми языка, а также спецкурсов: «Местоименияв коми и русском языках», «История пермских местоимений», «Актуальные проблемыморфологиикоми-языка» на филологическом факультете Сыктывкарского государственного университета.

Публикации. Основные результаты исследования отражены в 70 публикацияхв их числе — 10 изданий монографического характера, разделы в научной грамматике коми языка и др. обобщающих работах, учебники и учебные пособия. Наиболее полно содержание диссертации нашло отраженние в следующих монографиях: «Указательные местоимения и их производные в пермских языках». Сыктывкар, 2007. — 240 е.- «Пермские местоимения- 1-го, 2-го и 3-го лица в контексте финно-угорских (уральских) реконструкций». М., 2006. — 107 е.- «Коми местоимение: к проблеме формального варьирования в языке». Сыктывкар- 2000. — 71 е.- «Демонстративы в пермских языках». М., 2006. — 92 е.- раздел «Морфологические особенности местоимений в коми и русском языках» в монографии «Местоимения и прилагательные в грамматической системе коми и русского языков». Сыктывкар, 2003. — 170 с. (соавтор В. М. Лудыкова).

Теоретическая значимость. Выявление закономерностей становлениями развития системы пермских местоимений вносит вклад в сравнительно-историческое и типологическое изучение финно-угорских языков. Реконструкции отдельных праформ и типовых парадигм могут быть использованы для уточнения вопросов языковой эволюции. Полученные результаты представляют интерес для общетеоретических исследований, вносят вклад в развитие таких лингвистических дисциплин, как компаративистика и контактология, историческая и сравнительная грамматика, ареальная лингвистика, дают новый теоретически обработанный материал для сравнительного и контрастивного изучения! языков разных типов и языковых союзов. Системный анализ структуры и морфологических характеристик местоименных слов пермских языков может быть использован для выявления языковых универсалий, общих законов языкового развития и типологии.

Практическая значимость работы. Основные положения работы найдут применение в практике преподавания, пермских и др. финно-угорских языков^в вузах, при чтении основных и специальных курсов по исторической грамматике, основ финно-угорского языкознания, сравнительной грамматики пермских языков. Результаты исследования могут быть использованы при создании учебной литературы по этим курсам, а также учебников по исторической морфологии, ареальной диалектологии и истории коми языка, необходимость в которых давно ощущается. Методика исследования* и принципы изложения' материала могут быть использованы для создания аналогичных работ.

Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, 3-х глав, заключения, списков использованной литературы, источников и сокращений, а также приложения, в котором в виде таблиц даны парадигмы словоизменения личных, указательных и вопросительных местоимений, коми и удмуртского языков, некоторые адвербиализованные формы местоименных слов. Общий" объем работы 389 стр.

Заключение

.

Рассмотренные в данном исследовании первичные местоимения восходят к древнейшим периодам языкового развития. Корневыеэлементы пермских местоимений генитически связыны с соответствующими дейктическими частицами других финно-угорских языков. Они возводятся к общим источникам — первичным указательным частицам финно-угорского (уральского) праязыка, имеющимхоответствия также в алтайских и индоевропейских языках.

1. В формировании основных разрядов личных, указательных и вопросительных местоимений в пермских языках прослеживаются общие закономерности. Вместе с тем наблюдаются' существенные расхождения как между коми и удмуртским языковым' континуумомтак и внутри отдельных языков и диалектов.

1.1. Личные местоимения 1-го и 2-го лица пермских, как и большинства финно-угорских языков, восходят к древним дейктическим корням *тзи *t3~, которые уже в прафинно-угорский (уральский) период выступали в качестве личных местоимений’единственного числа и, даже имели специальный маркер личностности — ур. суффикс *-пз. Окончательно" сформировавшихся форм множественного числа еще не было: В протодиалектах, давших начало пермским языкам, личные местоимения также довольно долго не имели числовой оппозиции, а в качестве основных форм выступали как маркированные суффиксом *-пз, так и бессуффиксные дейкгические элементы. Это сказалось на дальнейшей эволюции личных местоимений в коми и удмуртском языках и определило основные расхождения в системах словоизменения.

1.1.1. Парадигма сингулярного склонения в пермских языках построена по общим принципам, что свидетельствует о ее формировании в общепермский, а основных грамматических падежей — в допермский период. Вместе с тем, диалектная вариативность, несомненно, существовала уже в праязыке. Поскольку выражение определенности и одушевленности в системе личного дейксиса неактуально, в части диалектов в качестве основной могли выступать чистые основы местоимений, в другой — с суффиксом *-пз, как и в современных языках: кз. кп. кя. те/ te, удм. топ/ ton. Однако при формировании основных грамматических падежей, и прежде всего аккузатива, разграничение субъектно-объекгных значений было необходимо, для чего и был использован во всех диалектах суффикс -*пз. Скорей всего, аккузатива на -*т, реконструируемого для имен, личные местоимения не имели. Гласныйе/-е в современных формах: акк. кз. кп. meng / teng, кя. теп в / tene, удм. топе / tone, по существу является огласовкой суффикса -*пз.

Расподобление синкретичной формы на номинатив и аккузатив, без сомнения, относится к самыми древним процессам в формировании падежной системы местоимений lsg. и 2sg. На основе аккузатива оформился генитив: кз. тепат / tenad, кп. тепат / tenat, кя. тепат mejam / tenat tejatудм. minam / tinad, позже, после отпадения конечных гласных в лично-притяжательных суффиксах, — датив: дат. кз. menim / tenid, кп. menim, mem / tenlt, tedкя. menum / tenutудм. minim / tinid. Эти падежи в местоименном склонении возникли независимо от субстантивного склонения. Аблативкз. mens’im / tens’id', кп. menchn / tencit, кя. men’cim / ten’cit, удм. mmes’thn / tines’tid, видимо, появился еще позже: в формировании аккузатива, генитива и датива участвовали исключительно лично-местоименные элементы, тогда как аблатив формировался уже в тесной связи с субстантивной деклинационной системой.

Формы объектных и местных падежей в большинстве случаев образованы от основы номинатива с помощью стандартных падежных суффиксов основного, иногда лично-притяжательного склонения имен, что объясняется более поздним «сращиванием» субстантивной и местоименной парадигм. Использование двух основ — номинатива и аккузатива — в парадигме местоименного склонения современных языков, по-видимому, объясняется тем, что в становлении генитива, аблатива и датива как принадлежностных падежей была использована «определенно-личная» основа аккузатива, а для формирования местных падежей — нейтральная основа номинатива.

1.1.2. Существенные расхождения между коми и удмуртским языками наблюдаются в парадигме склонения местоимений 1-го и 2-го лица.

•i множественного числа. Несмотря на идентичность номинатива lpl. коми mi / удм. mi и 2р1. коми ti / удм. ti, формы косвенных падежей в них образуются от разных основ. В коми языках в качестве падежеобразующей выступает основа генитива mijan- / tijan-, которая, по нашему мнению, сформировалась в контактной зоне с прибалтийско-финскими языками (ср. напр, вепс, mijan «наш») — в удмуртском же формы косвенных падежей образуются от специальной основы mil- / til'-, к которой добавляются падежные и лично-притяжательные суффиксы, в том числе в генитиве: mil'-amf til-ad «наш / ваш». В этом плане удмуртский тип склонения ближе к марийскому, нежели к коми. Номинативные основы появляются в объектных и местных падежах: в удмуртском языке и коми-язьвинском наречии закономерно, в коми-пермяцких и северо-западных коми-зырянских диалектах — вариативно.

Коми и удмуртское склонения различаютсяиспользованием лично-притяжательной суффиксации. Если в коми языках парадигма множественного числа строится по принципу противопоставления с парадигмой! единственного числа, то в удмуртском, напротив, она развивалась по аналогии с сингулятивной, ср.: удм. ген. тпг-ат «мой» — mil-am «наш», tin-ad «твой» — til-ad «ваш», абл. min-es tm «у меня» — mi-l'-es tim «у нас», tiri-es tid «у тебя» — ti-l-estid «у вас», дат. min-im «мне» — mil'-em «нам», tinid «тебе» — til'-ed «вам" — коми ген. теп-ат «мой» — mijan-len «наш», абл. men-s'im «у меня» — mijan-lis' «у нас», дат. men-im «мне» — mijan-li «нам» и т. д.

Это объясняется только одним — отдельным, достаточно поздним формированием местоимений lpl./2pl. Для формирования плюральной парадигмы в коми и удмуртском языках имелись разные возможности: в удмуртском формам единственного числа (*men,*ten) в качестве плюральных форм могли быть противопоставлены бессуффиксные основы *те, *te. В коми же для того, чтобы разграничить плюральные формы от форм единственного числа *me,*te, требовалась дополнительная маркировка. Следовательно, если для удмуртского генитива более актуальным было значение принадлежности, то для коми — выражение множественности.

Местоимения lpl. и 2р1. в пермских языках начали формироваться, видимо, в тот же период, что и местоимения 3-го лица, во всяком случае, в коми языке, поскольку парадигмы склонения коми местоимений Зр1. и lpl. и 2р1. построены по сходным принципам.

Таким образом, несмотря на генетическую общность корней, восходящих к финно-угорским (уральским) источникам, личные местоимения в коми и удмуртском языках, их диалектах и диалектных ареалах имеют много особенностей, которые свидетельствуют о глубоких дивергентных процессах в ранней истории пермского языкового континуума. •.

1.1.3. В этом смысле небезынтересно сопоставить пермские личные местоимения 1-го и 2-го лица с финно-волжскими. Как отмечалось, коми местоимения имеют полную парадигму склонения. Этим они сближаются с прибалтийско-финскими языкамисеверо-западным наречием марийского языка и эрзя-мордовскими диалектами. В' марийских литературных языках и мокша-мордовских диалектах формы пространственных падежей отсутствуют. Это позволяет сопоставить их с удмуртским языком, в котором, также отсутствуют формы местных падежей, кроме аппроксиматива, и с коми-язьвинским наречием, имеющим из пространственных падежей только эгресив и элатив.

По использованию лично-притяжательной суффиксации пермские языки, представляют собой смешанный регион. Прибалтийско-финские личные местоимения, за исключением вепсских и саамских, в: косвенных падежах не используют лично-притяжательных суффиксов. В мордовском языке парадигма личных местоимений в основном строится по притяжательному склонению существительных. Марийские местоимения lsg. и 2sg. в косвенных падежах, за исключением датива и аблатива, не имеют притяжательных суффиксов: падежные окончания присоединяются непосредственно к простой или осложненной местоименным суффиксом основе, однако плюральные формы склоняются только с притяжательными суффиксами.

Во всех пермских языках местоимения lsg. и 2sg. имеют лично-притяжательные суффиксы в качестве «падежеобразующих» в формах генитива, аблатива и датива. В северо-западных коми-зырянских диалектах (в основном, в удорском и ижемском), коми-язьвинском наречии и удмуртском языке наблюдается их широкое использование и в других падежных формах. Парадигмамножественного числа в них образована по типу лично-притяжательного склонения, что сближает их с волжскими, прежде всего с марийским, языками. В коми-пермяцких и в большинстве коми-зырянских диалектов лично-притяжательные суффиксы lsg. и 2sg. встречаются редко, в основном в качестве выделительных частиц, а плюральная парадигма образуется • без участия лично-притяжательных суффиксов. Это сближает указанный коми регион с прибалтийско-финским.

1.2. Указательные местоимения пермских языков также имеют очень длительную историческую перспективу: их корневые элементы восходят к древним дейктическим частицам финно-угорского (уральского) праязыка. В системе финно-угорских соответствий пермские местоимения занимают промежуточное положение. В них /-овые и s-овые основы (коми taja, taje «этот» — sija, sije «тот», удм. ta «этот» — so «тот») противопоставлены друг другу по дальности указания. Это сближает пермские языки, с одной стороны, с волжскими и северными прибалтийско-финскими (по ориентации^-овой основы на дальнее указание), а с другой, — с южными прибалтийско-финскими языками (по функциональной значимости s-овой основы — как основного элемента оппозиции).

В становлении современной системы демонстративов в коми и удмуртском языках обнаруживаются* существенные различия, говорящие об их достаточно раннем раздельном формировании.

1.2.1. Прежде всего, кардинальное различие состоит в том, что в коми языке имеется и-овое местоимение (иж. епа «вот эти» — eni «вон те»), генетически связанное с прибалтийско-финскими и волжскими местоимениями и отсутствующее в удмуртском. Эта основа в коми языке получила абсолютное распространение в качестве личного местоимения 3pl. naja, naje «они», что определило более активное формирование местоимений 3-го лица в коми языке по сравнению с удмуртским.

Эти различия нашли отражение в структуре номинативных форм: sg. удм. so, кз. sije, кп. sija «он, она» — pi. удм. soos, кз. naje, кп. nija «они». Использование и-ового указательного местоимения в качестве личного Зр1. потребовало усиления значения множественности в этой основе, которая, как известно, не имела собственно плюрального значения. С этой целью был использован финно-пермский суффикс коллективной множественности *-ja, *-ja, который по закону аналогии был перенесен сначала в номинатив нового указательного местоимения, одновременно выполнявшего функцию 3sg., а затем и других указательных местоимений. Формы sije «он, она», naje «они», представленные только в двух коми-зырянских диалектах и принятые в качестве литературной нормы, по нашему мнению, являются результатом более позднего переосмысления форм аккузатива sije «его, ее», najg «их».

Присоединение суффикса с анлаутнымj привело к сужению корневого гласного и появлению в коми языке нескольких я-овых основ1 (se-, so > sisi-), в удмуртском же сохранилась одна основа — so. Более древней’для коми языка следует считать основу se-, которая широко представлена в наречиях места и времени, адьективах, частицах (seni «там», seki «тогда», secern «такой», set is' «оттуда», setce «туда», ses’a «потом», «уж» и т. д.). В качестве основного указательного местоимения она сохранилась в верхнесысольском диалекте: se minda «столько», se dirji «при нем» и т. д. Эта основа, по своим функциям соответствует удмуртской so-. Коми, se — удм. soмогут быть возведены к общему источнику как регулярное фонетическое соответствие. Формирование же основных номинативных форм следует отнести к более позднему отдельному развитию коми и удмуртского языков.

1.2.2. Производные наречия места, времени и образа действияуказательные адъекгивы и количественные слова в пермских языках, в целом, однотипны, т. е. образованы с помощью общих падежных и непадежных формантовчто свидетельствует об их общем происхождении. Вместе с тем, в системе производных в пермских языках произошли существенные изменения.

1.2.3. В производных наречиях и адьективах удмуртского языка анлаутный sбыл утрачен: удм. otin ~ сев. sotin «там», otis' ~ sot is' «оттуда», otci г г г sotci «туда», otcioz' ~ sotcioz' «дотуда», oz’i ~ s oz’i «так» и т. д. Как и в случае с коми местоимениями, мы объясняем это явление использованием указательного местоимения so в значении личного местоимения 3sg. и стремлением языка к расподоблению этих разрядов. Не исключено также, что свою роль сыграли ареальные контакты с соседними языками.

1.2.4. В системе коми демонстративов инновационные явления вызвало тотальное распространение анлаутной усилительной частицы е-: e-taje «вот этот» — e-sije «вон тот» и т. д., соответствий которой нет в удмуртском языке. На наш взгляд, эта частица была заимствована из русского языка достаточно поздно, хотя в финно-угристике общепринятым считается мнение о ее связи с доуральской указательной частицей *е.

Проникновение частицы ев систему коми демонстративов привело к значительным фонетическим преобразованиям, которые в основном коснулись s-овых местоимений и проходили двумя путями: 1) путем выпадения корневого г г гласногоетипа: seten «там» = esten «там» < *еsetensetce «туда» = estce «туда» < *еsetcesetcej «дотуда» = estcej «дотуда» < *еsetcej и т. д. и 2) путем выпадение начального sтипа: etce «туда» < setceetcej «дотуда» < setcey, es’an' «оттуда"< ses’an' и т. д. Эти преобразования привели к перестройке системных оппозиций по дальности указания и стали причиной глубоких дивергентных процессов в системе указательных местоимений коми-зырянского и коми-пермяцкого языков. Коми-пермяцкие е-овые местоимения практически вытеснили «чистые» t-овые и s-овые формы, в результате чего оппозиции, по дальности указания оказались, в значительной степени размыты. В коми-зырянском языке е-овые формы употребляются параллельно с основными (без е-овыми) Г-овыми и новыми формами. Они выступают в качестве усилительно-экспрессивных форм, в основном, в спонтанной речи (sije «тот» — e-sije «вон тот»), тогда как в коми-пермяцком языке е-овая частица по существу является маркером ближнего (или более определенного) указания, как в русском, ср. рус. tot — etot, кп. sija «тот» — esija «этот». Основными наречиями места в современном коми-зырянском языке являются tan (i), taten (i) «здесь» — sen (i), г seten (i) «там», в коми-пермяцком — esten «здесь» — setcin «там». В коми-язьвинском наречии сохранилась своеобразная система трех степеней дальности указания taten «здесь» — siten «там, подальше» — teten «там», u-teten «вон там». Наиболее древние формы tan (i) «здесь» — sen (i) «там» в коми-пермяцком языке и коми-язьвинском наречии, как и в удмуртском языке, были утрачены. Тот факт, что присоединение частицы епривело к различным результатам в коми-зырянском и коми-пермяцком языках, на наш взгляд, говорит о позднем ее происхождении, как и то, что она совершенно выпадает из системных отношений по дальности / близости указания, характерных для исконных /-овых и 5-овых демонстративов.

1.2.5. В результате сопоставления коми и удмуртского материала мы пришли к выводу, что реконструкция' гласных указательных основ (*е «этот, тот» ~ *о ~ *и «тот») для финно-угорского (уральского) праязыка, принятая в финно-угристике, пермским материалом не подтверждается.

1.2.6. Указательные местоимения коми языка отличаются от удмуртских большой диалектной вариативностью, объясняемой, прежде всего, фактором пространства и длительным отдельным проживанием носителей коми-зырянского, коми-пермяцкого и коми-язьвинского языковых вариантов. Существенную роль сыграли также миграционные процессы внутри общекоми языкового континуума. Если удмуртские диалекты в течение длительного времени составляли и составляют известное единство, то коми языки и диалекты значительно обособлены территориально.

1.3. Вопросительные местоимения пермских языков представляют собой более однородный массив, прежде всего потому, что восходят к ограниченному числу дейктических корней. Как и в большинстве финно-угорских языков, в коми и удмуртском выделяются три первичных вопросительных местоимения: два £-овых с переднеи заднерядной огласовкой и одно т-овое. Все они восходят к финно-угорскому (уральскому) языку основе.

1.3.1. В удмуртском и коми-пермяцком языках наблюдается четкое противопоставление А-овых местоимений по одушевленности: переднерядная основа соотносится' с лицом, заднерядная — с нейтральным в отношении одушевленности референтом. Вопросительно-личное местоимение состоит из уральской палатальной основы «кто?» и суффикса ур *-пз: кп. kin, удм. kin «кто», кз.лл. kin (i). Вопросительно-распределительные значения «кто, который» выражаются, основами. kud—kod- ~ ked-, восходящими к уральскому корню «кто?что?».

Коми-зырянским языком, за исключением, лузско-летского диалекта, местоимениеkin было утрачено, что привело к перераспределению функций внутри системы, интеррогативов. Функции лично-вопросительного местоимения взяла на себя основа kod-, что привело к укреплению в ее семантической структуре семы одушевленности. Местоимение kod (i) стало однозначно ассоциироваться с живым референтом и составило единственную, более определенную, нежели при тройственной системе, оппозицию /и-овому неодушевленному местоимению. Причина этой инновации, приведшей к дальнейшей перестройке системы коми интеррогативов, пока не ясна.

Коми-зырянское лично-вопросительное местоимение kod (i) «кто» генетически связано с финно-угорскими местоимениями со значением «который, который из. (людей, предметов)». Это местоимение, образованное из вопросительной основы *ки- (~*ко-) с помощью уральского местоименного суффикса *t, видимо, было уже в праязыке: оно использовалось, когда речь шла об известном лице или предмете, который нужно выделить из группы других известных предметовпалатальное &—овое местоимение использовалось, когда речь шла о неизвестном лице, m-овое — о неизвестном предмете. В таком случае, суффикс *t ~*d логично. связать с неким плюральным показателем, а не просто с указательным элементом-, поскольку, как показывает пермский материал, значение множественностиили, по крайней мере, неединичности (выбора из двух или нескольких) хорошо прослеживается.

1.3.2. Пермские вопросительные местоимения с основами «что?» и «кто? что?»,.как и во многих других финно-угорских языках, послужили основой для образования производных наречий, адъективов, количественных слов, а также частиц и союзов. Морфологическая структура этих форм практически полностью совпадает со структурой соответствующих указательных местоименийони являются наследием общепермского периода. Различия между коми и удмуртским языками ограничиваются, по существу, особыми формами местоимений «сколько» и «когда» и некоторыми суффиксами.

Основная масса производных интеррогативов образована от Аг-овой основы и очень немного — от m-овой. Это отличает пермские языки от прибалтийско-финских, в которых наблюдается параллельное образование от Аг-овой и m-овой основ, и от венгерского, где, преобладают т-овые производные, но сближает с волжскими, особенно с марийским языком.

1.3.3. Использование вопросительных местоимений в качестве производящих основ для других групп неосновных местоимений является характерной чертой многих языков, в том числе и финно-угорских. Неопределенные, отрицательные и обобщительные местоимениякак правило, являются результатом сравнительно позднего параллельного развития, поэтому они могут иметь не только структурные особенности, но и большое количество заимствованных элементов и словообразовательных моделей. Это подтверждает разряд неосновных, вторичных местоимений, рассмотренный в данной работе. Вместе с тем, при образовании вторичных местоимений на базе первичных могут быть использованы очень древние элементы. К таковым можно отнести постпозитивную частицу неопределенных местоимений, кз. кп. -ке / удм: -ке: кз. kodke, кп. kinke, удм. kinke, «кто-то», отрицательную частицу, сохранившуюся в ^ составе сложной приставки: кз. диал. n’ine-l удм. по-, п’епои, отрицательную частицу кз. кп. п’ет «ничто». Другие элементы заимствованы из русского (в коми и удмуртский) и тюркских (в удмуртский) языков.

В словообразовании второстепенных местоимений выявляются ареальные явления, объясняемые поздними, контактами с родственными и неродственными* языками. Напр., результатом, контактного развития удмуртского, марийского и мордовского языков является широкое использование редупликации при образовании^ неопределенных местоимений от вопросительных: удм. таке-таке «кое-что», морд. m’ez’e-m'ez'e «что-нибудь». Удмуртские сочетания вопросительных и указательных местоимений: kiti-oti «кое-где» имеют соответствия в марийском: kuzat-tugat «так-сяк». Удмуртский и марийский языки сближаются также наличием более сложных, чем мордовские, моделей парных слов, напр.: удм. kud-kuddirja «иногда" — мар. kidi-kipkevek «до каких пор». Коми языку такой тип редупликации не характерен. К одному типологическому ряду, видимо, относятся образования вроде: удм.: og-kin «кто-то», kud-og «некоторые», мар. ikta’z-kusto «где-либо», которые образованы по модели татарских местоимений с приставкой ber- < ber «один».

2. Современные пермские языки обладают высокой историко-лингвистической информативностью, поскольку сохраняют в своей структуре многочисленные следы исторических связей их носителей с другими этносами, с одной стороны, на северных территориях и Приуралье, а с другой, в волго-камском регионе.

Вопросы контактирования пермских языков, особенно в ранний период их формирования, требуют более обширных исследований. Разумеется, рассмотренный нами материал пермских местоимений слишком мал, чтобы делать далеко идущие выводы, однако и он показывает, что в дивергентном развитии пермских языков большую роль сыграли исторически разновременные контакты отдельных групп пермского языкового континуума с носителями прадиалектов других языков.

2.1. Современные лингвогенетические исследования располагают многочисленными данными о тесных исторических связях между различными этническими группами пермских и прибалтийско-финских народов. В1 их числе выявляется большой пласт лексических заимствований (Лыткин 1956, 1961, 1963; Макаров 1965, 1967; Hausenberg 1982, 1983, 1985; Туркин 1974 и др.), а также грамматических форм' и общих явленийна разных уровнях языковой структуры (Сорвачева 1952: 42, 1961: 488- Лудыкова 1984, 2006: 23- Дубровина, Лудыкова 1990; Некрасова 2002: 73, 103- Хаузенберг 1996; 2002: 307- Bartens 2000: 131, 213- Федюнева 2005: 28−34 и др). Последние, несомненно, являются более ценными свидетельствами ареального и ареально-генетического развития, особенно для ранних периодов истории.

2.1.1. Среди них наиболее убедительным примером является наличие в коми диалектах указательного местоимения множественного числа с основой па— ni— ш'-, широко представленного в прибалтийско-финских и волжских языках. Переход я-овой основы в личное местоимение Зр1. в коми, марийском и южной группе прибалтийско-финских языков может свидетельствовать об ареально-генетическом явлении в контактной зоне протодиалектов этих языков.

2.1.2. Сопоставление семантических оппозиций указательных местоимений также дает интересные результаты, напр., в северных прибалтийско-финских (фин. кар. ижор.), саамском, волжских и обско-угорских языках основную оппозицию составляют Л-овые основы, типа фин. tama «этот» — tuo «тот», а в пермских и эстонском — s-овые и Г-овые: удм. ta «этот» — so «тот" — эст. see «этот, тот» — too «тот». Еще большую близость обнаруживают южно-эстонские диалекты, где в качестве основы ближнего указания выступает, как и в пермских языках, овая основа: юж. эст. ta «этот» — па «эти», коми ta-«этот» — па- «эти, они».

2.1.3. Распространенный в системе коми личных и указательных местоимений суффиксja, -je, отсутствующий в удмуртском, имеет соответствия в эстонском и вепсском языках, а также в некоторых финских дериватах. Можно предположить, что в качестве суффикса коллективной множественности *-ja, *-ja функционировал в контактной зоне коми и прибалтийско-финских языков.

2.1.4. Результатом контактного развития коми языка с прибалтийско-финскими, возможно, является форма генитива личных местоимений lpl. и 2р1. mijan/tijan «наш/ваш», а также широкое использование генитивных форм местоимений вместо номинативных в позиции определения в южных диалектах: лл. vokid пас tejad kod' вместо повс. vokid пас te kod' «брат очень похож на тебя».

2.1.5. Контактирование разных частей пермского языкового коллектива с этноязыковыми группами прибалтийско-финских народов на широком пространстве северных территорий, очевидно, носило перманентный (разновременный) характер. Разный грамматический статус местоимений n’ida они" в лузско-летском и nida «они» в удорском диалектах коми языка также позволяет говорить о разных по времени контактах. Лузско-летская форма n’ida «они», видимо, проникла из прибалтийско-финского языкового массива в финно-пермский период, когда w-овая основа уже сформировалась как форма множественного числа указательных местоимений, однако личного местоимения Зр1. еще не было. Поэтому лузско-летским диалектом местоимение n’ida «они» было усвоено в качестве основного местоимения Зр1. Удорское местоимение nida «они» — более позднее карело-вепсское заимствование, поскольку представлено только в номинативе и функционирует наряду с основной формой naja. Не исключено также, что на Удору эта форма была «занесена» мигрантами из более южных коми регионов — Прилузья и Прикамья.

2.1.6. Дополнительный материал по этому вопросу дают также суффиксы коми-пермяцких указательных наречий setenka, setenkana, setgnkas', setcinka «там, на том месте" — setis ка, setis капа, setis katu, „оттуда“ (ср. тж. кя. simdana столько»), происхождение которых с. точки зрения современных языков объяснить трудно. Возможно, они, имеют связь с А-овыми и л-овыми усилительно-выделительными частицами, 1 которые часто встречаются в местоименных наречиях прибалтийско-финских языков.

2.2. Более тщательного исследования требует сопоставительный материал пермских, марийского и чувашского языков, позволяющий провести многие как лексические, так и грамматические параллели (Федотов 1966, 1968; Берецки 1987; Закиев 1987; Тараканов 1990; Bereczki 1992 и: др.). Некоторые дейктические элементы пермских языков, особенно, удмуртского, видимо, также могут быть, включены в — этот список. Например: а) кз. вв.скр. ton «уж, небось, конечно" — ср. чув. тем «возможно" — б) удм. ug-os' «же, именно», удм. диал. эсь «ведь»,.кп:as4'"пусть" — кп-. seten-ka-s'mон, там" — чув. .is, sq, s «ведь"-:в) удм: is Ice, ske, tis ke «конечно», коми, е5% «бы»: те taj es kg eg vec «я бы так не сделал» < «*я, конечнотак не сделал" — чув: dsxe «ведь» «действительно», «конечно», «разумеется» (< as + ке) — кп.кя. as' «пусть», «пускай», «чтобы" — г) кз. entaj «давеча" — ср. мар. ынде «теперь» .

2.3. В лингвоэтногенетических исследованиях по пермским языкам особое место занимают вопросы формирования коми этноса на широком пространстве Европейского Северо-Востока (Жеребцов 1985; Туркин 1985, 1985аЛяшев 1987 и др.). Первичные местоимения коми языков, рассмотренные в данной работе, дают дополнительный материал для их решения.

2.3.1. Неоднократно высказанные предположения о явных связях северозападных коми-зырянских диалектов с южнокоми языковым регионом находят подтверждение в системе коми демонстративов. К ним относятся: а) оглушение конечных согласных вкп: кя. и кз.уд. teket, кз. повс. teked «с тобой" — б) функционирование в ижемском диалекте, коми-пермяцком языке и коми-язьвинском наречииш-овых указательных местоимений: иж. enaja епа «ваг эти» — enija eniji eni «вот те», кя. епа «эти» — nija «те», кп.: епа, enija, etna, etnija «эти" — в) функционирование в удорском, ижемском, вымском и, отчасти, в нижневычегодском диалектах и коми-язьвинском наречии /-овой основы дальнего указания: уд.вым.нв. titen, иж. titen, кя. teten «там, в том направлении" — вым. ticc&-taccg «туда-сюда" — г) тип семантической трансформации s-овых местоимений также соединяет удорско-ижемские говоры с коми-пермяцкими: иж. esten, кп. esten, кя. esten «здесь», повс. — «там».

2.3.2. Заслуживают внимания ареальные явления в южных коми-зырянских, коми-пермяцких и удмуртских диалектах, к которым можно отнести: 1) указательные адъективы без конечногот в лузско-летском (а также удорском) диалекте: (e)tace «такой (так этот)» — sece «такой (тот)», которые напоминают удмуртские tace — sice- 2) формы наречий места на -/' вместое в других диалектах: лл. tatci «сюда» — setci «туда" — удм. tatci — otci- 3) спорадическое отпадение начального sв южных коми-зырянских диалектах (в г других редко) и в коми-пермяцком языке: кз. лл. etcan'(< setcan) „туда“, es’en' г г г г ses 'en) „отсюда“, etc an 'с (< setcan 'с) „в том направлении“, etc an ti (< setcan ti) „там, по тому месту“, etcan 'is' (< setcan 'is) „оттуда“, etc an 'ej (< setcan 'ej) „дотуда“, ecgm ece (< secern) „такой“, eji (< sip), ejfjfe ze (< sij zg) „так же, таким образом" — кп. etcin (< setciri) „там, туда“, etcej (< setcej) „до того места, до сих пор“ и др., которое, видимо, можно сопоставить с колебанием анлаутного sв удмуртских диалектах: удм. о tin / сев.нч. sotin „там“, оф'/sot is' „оттуда“, otci/sotci"туда“, otcioz'/sot'coz'"дотуда», oz’l/soz'"так" и т. д.

3. Особого внимания заслуживают факты удорского диалекта коми-зырянского языка, выпадающие из системных отношений указательных местоимений, характерных для коми, и в целом, пермских языков. В данном исследовании они не получили достаточного объяснения, поскольку требуют более общего подхода с учетом истории становления диалекта. К этим (возможно субстратным) явлениям мы относим: 1) широкое распространение в диалекте препозитивных вокалических указательных частиц, которое, несомненно, заслуживает более пристального внимания, хотя, возможно, здесь имеет место обычная фонетическая вариативность диалектной речи- 2) наличие в вашских говорах основы ближнего указания ejaejaten «вот здесь»: ejaten os gues olenis jonas «здесь медвежьи берлоги бывают часто», лит. etatgnejati «вот здесь, по этому месту», лит. etatiejatis' «отсюда, вот отсюда», лит. е tat is ejatcg «сюда, вот сюда», лит. etatceejjen «этак», происхождение которой неясно- 3) широкое распространение препозитивной усилительной частицы попиnus-nos-: no-sija, no-esija «этот», no-esij «так», noj-esten «вон там», nu-s-tetgn «там" — nu-sija «этот»: no-sija n’an’id «этот хлеб» и т. д., также неясного происхождения- 4) наличие особой указательно-выделительной и усилительно-вопросительной частицы si si «-то, уж, вот" — 5) к загадочным явлениям удорского диалекта, очевидно, следует отнести также: а) препозитивную указательную частицу ав образованиях ata, astaj, atta «вот», ati asi «вот там», традиционно возводимую к указательному местоимению ур. *об) усилительно-выделительную частицу zo, zoo «в самом деле, конечно, же» и в) модально-выделительное слово ettesi «видимо», происхождение которых также неясно.

Приведенный нами материал по указательным словам подтверждает уже имеющиеся в научной литературе выводы о сложном и длительном процессе диалекгообразования, представляемого как непрерывный процесс становления древних диалектных ареалов, их подвижности и проницаемости (Ляшев 1987: 141- Хаузенберг 1999, 2000, 2001; Баталова 1982; Баталова 1987:60−67- Сажина 2004 и др.). Несмотря на генетическую общность корней, восходящих к общефинно-угорским (уральским) источникам, первичные местоимения в коми и удмуртском языках, их диалектах и диалектных ареалах имеют много особенностей, которые свидетельствуют о глубоких дивергентных процессах в ранней истории пермского языкового континуума.