Традиционное хозяйство казахов в первой трети XX века. 
Трансформация и крушение

Содержание Введение

1. Традиционное хозяйство казахов: особенности функционирования и трансформации в первой половине XIX века

1.1 Социально-экономическая жизнь коренного населения и переселенческая политика

1.2 Исторические предпосылки результатов административных реформ Советской власти

2. Хозяйственно-политические кампании в Казахстане в 20-х — начале 30-х годов XX века

2.1 Кампании по конфискации байских хозяйств

2.2 Мясозаготовительные и хлебозаготовительные кампании

2.3 Процесс оседания казахского населения Заключение Список использованных источников

Введение

Коллективная память выступает важнейшей частью историко-культурного наследия каждого народа как зафиксированное свидетельство его этногенетической и социокультурной судьбы, как необходимое сохранение связи его прошлого, настоящего и будущего. И в этом смысле коллективная память есть нечто иное, как историческая память народа.

Вот почему восстанавливая коллективную историческую память, надо иметь ввиду, что она подобна памяти индивида должна раскрывать не только «черное» и «белое», но и весь цветовой спектр свершившегося. И в этом состоит важнейшая, мы бы сказали ответственная функция исторической науки перед современностью и грядущим обществом.

Историческая память насыщена прошлыми событиями, явлениями, фактами, процессами. Восстановление исторической памяти не возможно без объективного освещения, оценки и переоценки места и роли тех или иных исторических событий. Особенно, конечно, тех из них, которые обрели подлинный общественно — значимый статус в истории того или иного общества, народа, государства или нации.

Актуальность дипломной работы. На наш взгляд, вопросов, относящихся к белым пятнам истории Казахстана, множество. Но есть одна большая проблема, которая по различным причинам не стала предметом объективного, правдивого изучения. Речь идет о проблеме насильственной ликвидации традиционной формы хозяйства и ломки устоев казахского общества в годы коллективизации.

Одним из стержневых вопросов развития любого государства является вопрос о земле. В этом отношении Казахстан не составляет исключения. На всем протяжении его истории земельный, аграрный вопрос имел самое актуальное значение. Достаточно напомнить, что более 300 восстаний и национально — освободительных движений в истории Казахстана имели своей первопричиной земельный вопрос.

Безусловно начало разрушения традиционного хозяйства казахов было положено царскими чиновниками. Обратимся к фактам. «Историческая роль России, — писал еще в 1914 году ученый — „лакей“ дома Романовых, П. Мигулин, — не в эксплуатации густонаселенных, богатых стран, а в заселении пустых областей Востока…» Вот где основа и теоретическая база политики колонизации. Согласно Степному Уложению 1891 года царская Россия объявила казахскую землю своей собственностью и усилила политику переселения из глубин империи. Она достигла своего апогея в годы Столыпинской аграрной реформы. В результате этого, количество переселенцев в казахском крае накануне Октябрьской революции достигло более 1 млн. человека. Поскольку переселенцам отдавались земли наиболее удобные к земледелию, плодородные, орошаемые, то это привело не только к вытеснению казахов к степным, полупустынным районам, но и способствовало глубокому хозяйственному кризису. В связи с этим земельный вопрос в начале века составляет стержень общественной мысли казахского общества [1, с. 23].

В данном исследовании в историческом аспекте раскрыты основные этапы трансформации и крушения традиционного хозяйства казахов, его особенности и функционирование. Значительное место в работе заняли вопросы, касающиеся исследования процесса коллективизации сельского хозяйства, позволяющие изучить позитивные и негативные стороны социалистического опыта выхода из глубокого экономического кризиса; объяснить сущность и методы командно-административной системы в сельском хозяйстве. Следует отметить, что подлинная история насильственной коллективизации в Казахстане только раскрывается. Для восстановления исторической правды необходимо изучить историю сельского хозяйства Казахстана. Поскольку, на наш взгляд, история самого казахского народа — это, прежде всего история крестьянства. Поэтому изучение социально-экономической жизни, особенностей функционирования и трансформации хозяйства казахского общества на основе архивных материалов представляют собой значительный интерес и является актуальной.

При написании дипломной работы, мы ставили перед собой определенные цели и задачи.

Целью дипломной работы является раскрытие истории становления и развития традиционного хозяйства казахов, как крупной и ведущей составной частью социально-экономической жизни страны, опираясь на достоверные источники различного характера.

Исходя из этого в нашем исследовании предпринимается попытка решить следующие задачи:

· показать степень развития традиционного кочевого хозяйства

· выявить основные виды хозяйствования казахов

· показать роль архивного материала в изучении социально — экономической жизни казахского общества

· изучить социально — экономическое развитие казахского аула в рассматриваемый нами период

· проанализировать политику Советской власти и ее результаты

· описать влияние силовых методов коллективизации на разрушение пастбищно-кочевого хозяйственного комплекса и свей традиционной структуры Историография дипломной работы. Главнейшими источниками для написания работы послужили сборники документов коллективизации сельского хозяйства в Казахстане. Особый интерес вызывают работы, основанные на конкретных, достоверных фактах: «Голод в казахской степи» Абраимова С., «История и Современность» Козыбаева М. К. Не меньший интерес вызывает статья Григорьева В. «Трагедия начала 30 — х годов»; Джакишевой С. «Механизм экспроприации и социальный портрет репрессированных баев»; Кусоинова К. «Мертвые дети Казахстана»; Прогнаевского Е. «Джут 70 лет спустя».

При написании дипломной работы был использован сборник документов, составителей Здоровец Н. И., Тащановой С. Н., Яремина Ю.В." Коллективизация сельского хозяйства и оседание кочевого и полукочевого казахского населения на территории Кустанайской области". В сборник включены документы, выявленные в Государственном архиве Костанайской области, Центральном Государственном архиве республики Казахстан. Документальные источники, вошедшие в сборник, характеризуют процесс осуществления коллективизации сельского хозяйства.

Интересна работа Черныш П. М. «Очерки истории Кустанайской области», вышедшая в 1995 году. В ней дана характеристика хозяйственного и общественно — политического положения казахского общества на данный период.

В советской историографии следует выделить работу Усачева В. В. «Социально — экономические проблемы сельского хозяйства Казахстана», изданная, в 1972 году. В ней автор рассматривает социально — экономические и общественно — политические аспекты жизни казахского общества.

Научная новизна дипломной работы связана не только с включением в научный оборот новых архивных данных, но и новым, собственным подходом к анализу уже известных материалов и документов. В работе мы пытались представить новое видение данной проблемы, выделить противоречивые тенденции влияния Советской власти на социально-экономическое развитие казахского аула в рассматриваемом нами периоде.

Методологической основой дипломной работы стала ориентация на историко-системный подход, что позволило более комплексно и целенаправленно использовать обнаруженные источниковые материалы. Разрабатываемые сюжеты темы диктовали обращение к таким методам как анализ источников, классификация статистического материала. Применение различных методов исследования способствовало получению достоверных научных знаний об изучаемом объекте, закономерностях и особенностях его функционирования.

Объектом дипломной работы являются традиционное хозяйство казахов и хозяйственные комплексы.

Предметом дипломной работы являются особенности влияния политики Советского власти на разрушение пастбищнокочевого хозяйственного комплекса и всей традиционной структуры.

В историографии истории партийного руководства социалистическими преобразованиями в сельском хозяйстве Казахстана в 1930 — е годы на первый план выдвигается тема колхозного строительства и партийного руководства колхозами и совхозами. С развертыванием сплошной коллективизации все большую остроту приобретали вопросы организационно-хозяйственного укрепления колхозов. Появляются статьи и брошюры по вопросам оседания полукочевого и кочевого населения, монографии, обобщающий опыт казахстанских организаций по оседанию, коллективизации аула.

Историография исследуемой проблемы является составной частью историографии советской исторической науки, первый этап которой охватывает период с октября 1917 года до середины 50 — х годов.

С середины 50 — х годов начинается новый этап в историографической науке Казахстана. В научный оборот были включены малоизученные и неизвестные материалы, расширилась публикация документов, на более высокий уровень поднялась критика источников, проверка их достоверности. Произошла смена ракурсов в видении интересующих нас проблем, что привело к их более глубокому исследованию. В качестве примера можно указать на проблемы методов и последствий советизации казахского аула.

Появился целый ряд исследований о казахском ауле с начала ХХ века. К числу таких работ можно отнести труды Турсунбаева А. Б. Он одним из первых в республиканской историографической науке поставил вопрос об отдельных негативных последствиях коллективизации, о противоречиях социальной политики государства на селе, о проблемах становления института общественной собственности.

Указывая на историческую необходимость и экономическую потребность приобщения кочевых и полукочевых крестьянских хозяйств к социалистическим формам хозяйства, Турсунбаев А. Б. признает, что оседание и коллективизация — это многогранные процессы, вскрывает сложности и противоречия их реализации.

Влияние общесоюзной историографии отразилось на региональных исследовниях, значительное место среди которых занимают труды Дахшлейгер Г. Ф., Нурпеисова К. Н. «История крестьянства Советского Казахстана», сыгравшие позитивную роль в активизации исканий в сфере аграрной политики Казахстана.

Особую роль в восстановлении исторической памяти народа и привлечения внимания всей общественности играла периодическая печать. Именно она первой отреагировала на изменившуюся общественно — политическую ситуацию и привлекла внимание широкой общественности к так называемым «белым пятнам истории». На страницах газет и журналов развернулась широкая полемика о последствиях и результатах социалистических преобразований.

В Казахстане впервые была предпринята попытка региональной дискуссии по истории коллективизации в республиках Средней Азии и Казахстане. Общая концептуальная оценка репрессий против крестьянства в республике в 20 — 30-е годы и противодействие против них в виде массовых крестьянских восстаний 1929 — 1932 годов дана в исследованиях Омарбекова Т. О., Абылхожина Ж. Б., Алдажуманова К. С., Козыбаева М. К., Нурпеисова К.Н.

Хронологичекие рамки исследования охватывают период с первой трети ХХ века по 1933 годы, последний и из которых явился переломным годом, ознаменовавшим начало новых тенденций в стране.

Практическая значимость дипломной работы: фактический материал, методы и оценки, содержащиеся в работе, могут быть использованы в учебном процессе при изучении курса истории Отечества, в разработке специальных курсов, а также в воспитательном процессе среди подрастающего поколения.

Структура работы: структура дипломной работы обусловлена целями и характером исследования для оптимального изложения полученных результатов. Дипломная работа включает в себя введение, 2 главы, объединяющие в себе 5 подразделов, заключения и списка использованных источников.

1. Традиционное хозяйство казахов: особенности функционирования и трансформации в первой половине XIX века

1.1 Социально-экономическая жизнь коренного населения и переселенческая политика

В условиях кочевого и полукочевого казахского аула начала XX века основу производственных отношений составляла феодальная собственность на средства производства, прежде всего на землю, которая, как недвижимое целое, могла обеспечить монопольное право собственности класса феодалов. Производственные отношения, основанные на феодальной собственности в казахском кочевом и полукочевом ауле, как и в любом антагонистическом обществе, тормозили развитие производственных сил, консервировали наиболее отсталые формы ведения скотоводческого хозяйства.

Основным видом хозяйственной деятельности населения кочевого и полукочевого аула являлось экстенсивное пастбищное скотоводство, которое носило крайне архаический, примитивный характер. Ранняя случка скота в табуне, большой процент выкидышей, доение с детенышем были признаками примитивного ведения животноводства.

Низкий уровень производительности труда в кочевом хозяйстве обусловил ряд глубоких социально-экономических явлений — кочевой и полукочевой строй с его пережитками родовых и полуфеодальных отношений, отдаленность от рынка потребления при отсутствии путей сообщения, почти полная техническая безоружность хозяйств. Все это в свою очередь обусловило крайне низкую товарность стада в кочевом хозяйстве, которая для разных социальных групп казахского аула была, конечно, различной. У отдельных баев реализация исчеслялась тысячами голов скота в год, тогда как у бедняцких хозяйств, находившихся в жестокой кабале у баев, почти не было никакой товарной реализации. Не упуская из виду этого обстоятельства, следует подчеркнуть, что казахское скотоводческое хозяйство в то время в целом отличалось крайне низкой товарностью.

Исключительная отсталость скотоводства у казахов, в связи с этим его огромная зависимость от стихийных явлений природы сопровождалась систематически повторяющимися опустошительными джутами. На протяжении последней четверти XIX века джут поражал ту или иную часть степи до 20 раз и каждый раз гибли сотни тысяч голов скота. Единственным средством спасения скота от неумолимого джута могло служить перевод его на зиму на стойловое содержание. Но это было невозможно, так как требовались огромные запасы корма и соответствующие помещения. Ни то, ни другое не было под силу кочевому хозяйству.

Кроме джута, большим бичом для кочевого скотоводства были различные болезни, которые часто поражали скот. В течение 1900 года из — за тяжелых эпизодических болезней (чума, ящур, сап и др.), бескормицы, буранов и других бедствий в Семипалатинской области погибло около 89 тысяч голов скота, в Акмолинской — более 100 тысяч, Тургайской — более 63 тысяч.

Джут и различные эпизоотические болезни скота не были случайным явлением. Они вытекали из всего строя кочевого хозяйства с типичным для него социально-экономическим укладом. Не случайно окончились полным крахом попытки царского правительства преодолеть джут путем создания запасов кормов на базе кочевого экстенсивного скотоводства. Это в условиях царизма было невыполнимой задачей.

Описанное выше состояние скотоводческого хозяйства казахов, естественно, порождало неустойчивость материального производства, не имевшего серьезных потенциальных возможностей для заметного развития производительных сил, что в свою очередь обуславливало нищету широких аульных масс. Не удивительно, что в казахском ауле, как в дореволюционной русской деревне, голодовки повторялись все чаще и чаще [2, с. 89].

Представим себе безбрежную казахскую степь и на ее фоне старый кочевой аул. Аульная беднота гнулась под тяжестью феодально-байской эксплуатации, массы казахских шаруа были задавлены политически и экономически, в ауле господствовало бесправие, быстрый процесс пауперизации крестьянства. Скотоводство в степях Казахстана требовало большого простора, в зависимости от чего перекочевки в поисках пастбищ достигали часто тысячи и более километров. Между тем по мере роста населения степных пастбищ становилось недостаточно, земли отказывались кормить человека своим естественным покровом, требуя от него труда и ухода. Это обстоятельство, конечно, вынуждало кочевников переходить к оседлости земледелием.

Процесс развития оседлости и земледелия шел разными путями: по мере сокращения радиуса кочевания многие кочевые хозяйства переходили к полуоседлости, а полукочевые полностью оседали. Но во всех случаях от скотоводства не отказывались. Переход кочевого и полукочевого населения Казахстана к оседлости еще больше усилился после присоединения его к России. При этом следует подчеркнуть, что масштабы и темпы оседания были различны в разных районах. Оно усиленно происходило в местах, близко расположенных к русским переселенческим поселкам, к городам и железным дорогам.

По — разному относилась феодально-байская верхушка аула к оседанию кочевого населения. Одни были сторонниками перехода на оседлый образ жизни. Этот взгляд отражал интересы бая типа русского кулака, которого старая примитивная форма ведения хозяйства и кочевания больше не удовлетворяли.

Другое отношение к оседлости было у баев — полуфеодалов. Каждая попытка трудящихся — кочевников перейти на оседлость встречало самое упорное сопротивление с их стороны. Оседлость трудящихся аула для них экономически была невыгодна, так как она лишала их степного простора, необходимого для экстенсивного скотоводства, даровой рабочей силы. Политически оседание невыгодно было баям — полуфеодалам потому, что на основе патриархально-родовых отношений они безнаказанно эксплуатировали трудовые массы населения и управляли целыми аулами и волостями.

Все это и обуславливало у баев стремление сохранить в ауле патриархально — родовые отношения и кочевой образ жизни. В этом им помогали идеологи из контрреволюционных партий. Они всячески доказывали невыгодность и нецелесообразность для кочевников земледелия и оседлого образа жизни. Именно потому, говорили они, что кочевники не умеют пахать и что они испокон веков занимались только скотоводством.

Таким образом, переход кочевников к оседлости встречал на своем пути сопротивление, во-первых, со стороны царского правительства, проводившего колонизаторскую политику и оттеснявшего кочевников в пески и горы, во-вторых, со стороны местных баев — полуфеодалов и их идеологов. Однако кочевники постепенно переходили к оседлости и земледелию. При этом оседание сопровождалось ломкой установившихся веками уклада хозяйства и образа жизни, хотя основной отраслью хозяйства еще оставалось экстенсивное скотоводство [3, с. 116].

В начале XX века в жизни казахского аула происходят глубокие изменения. Прежде всего в этот период усиливается проникновение в казахскую степь капиталистических отношений, ускоряется процесс постепенного разрушения господствующих, а ауле патриархально — феодальных отношений, постепенно ликвидируется замкнутость казахского хозяйства, намечается специализация скотоводческих районов, относительно быстро растут и расширяются местные рынки и ярмарки. Казахстан включается в общероссийский, а вместе с тем и в мировой рынок. Так, по Сибирской магистрали в 1906 году было перевезено 25 тысяч голов скота, в 1910 году уже 106 тысяч; по Ташкентской дороге в 1906 году — 74,5 тысячи голов, а в 1912 году — 120 тысяч [4, с. 78].

Большая часть товарной продукции животноводства принадлежала эксплуататорской верхушке аула. По данным Уральско-Тургайской переселенческой партии, в 1906 — 1910 гг. по семи уездам Тургайской и Уральской областей на долю хозяйств, нанимавших рабочую силу, приходилось от 42 до 65 процентов всего дохода, получаемого казахским населением этих уездов от продажи скота и продуктов животноводства.

О проникновении элементов капиталистических отношений в казахский аул свидетельствуют рост отходничества из аула и размер наемной рабочей силы. В 1909 году казахские хозяйства, нанимавшие годовых и сезонных рабочих, составляли в Кустанайском уезде 28,1, Акмолинском — 26,7, Омском — 29,6, Петропавловском — 19, Усть — Каменогорском — 13,5 процента.

При этом в аулах, расположенных ближе к железным дорогам, рынкам, русским городам и переселенческим поселкам, наемный труд применялся в больших размерах и оплата производилась деньгами. В наиболее отдаленных кочевых аулах труд казахских батраков оплачивали в большинстве случаев скотом. Все это указывает на то, что в скотоводческо-земледельческих районах капиталистические отношения развивались быстрее, чем в число скотоводческих районах.

Что касается отхожих промыслов, то больше всего ими занимались бедняки, которые не имели достаточных средств к существованию и искали дополнительные заработки на стороне. Они оставляли насиженные места и уходили главным образом в русские и казахские земледельческие районы, где имелся большой спрос на сезонных рабочих, а также в города и поселки. Наряду с этим в самом ауле развивались мелкие промыслы: изготовление деревянной посуды, кошм, арканов, ковров и т. п., которыми занималось значительное число казахских хозяйств.

Проникновение в казахский аул капиталистических отношений усиливало в нем классовое расслоение. Все быстрее происходило накопление богатств на одном полюсе и обеднение огромной массы казахов — на другом. Один из руководителей повторного обследования казахских хозяйств Семипалатинской области вынужден был констатировать в 1909 году, что в «Семипалатинском уезде главная масса казахских хозяйств (до 94%) принадлежит неимущим, бедным и маломощным, совсем безлошадным. Эта масса влачит жалкое существование кочевников, полупролетариев и добывает средства к жизни не столько от своего кочевого хозяйства, сколько от посторонних доходов и заработков, которыми занимается свыше 4/5 всех этих хозяйств» [5, с. 234].

В конце прошлого столетия в Кокчетавском уезде бедняцкие хозяйства, имевшие до пяти голов скота, составляли 57,4 процента всех казахских хозяйств уезда. Им принадлежало лишь 0,04 процента верблюдов, 20,2 процента овец, 20,1 процента лошадей и 32 процента крупного рогатого скота, 50 процентов всех лошадей и 48,5 процента всех овец было сосредоточено в байских хозяйствах, которые объединяли всего лишь 7 процентов хозяйств уезда.

Далеко зашедший процесс классового расслоения в ауле наблюдался и в южных областях Казахстана. Это можно показать на примере Верненского уезда Семиреченской области, где, по данным переписи 1911 года, группировки казахских хозяйств по скоту характеризовались данными, приведенные в «таблице 1», (в процентах, в переводе на лошадь).

Такая же картина, расслоения крестьянства наблюдалась и в аулах Капальского уезда той же области. Здесь, по данным переписи 1910 года, хозяйства, не имевшие и имевшие до 8 голов скота, составляли 49,47 процента всех казахских хозяйств уезда, от 8 до 25 голов скота — 36,59 и свыше 25 голов — 13, 84 процента [7,c. 167].

Таким образом, хозяйства, не имевшие скота и имевшие его до 8 голов, то есть меньше того, что необходимо для обеспечения прожиточного минимума семьи кочевника в среднем из пяти человек, составляли 44,85 процента всех хозяйств аула, имевшие от 8 до 25 голов — 37,83 и свыше 25 голов — 17,32 процента. Последние являлись зажиточными и байскими хозяйствами. Из 430 тысяч голов скота (в переводе на лошадь), имевшихся в том же Верненском уезде, 238 тысяч, или свыше 55 процентов всего поголовья, принадлежало хозяйствам, имевшим более 25 голов скота.

Следует отметить, что классовое расслоение крестьянства в казахском ауле имело свои особенности. Поскольку в ауле преобладали на капиталистические, а докапиталистические отношения, то здесь расслоение крестьянства еще не успело принять формы дифференциации, свойственной той стадии развития капитализма в сельском хозяйстве, когда процесс разложения крестьянства ограничивается простым имущественным неравенством.

Таблица 1 Группировки казахских хозяйств по скоту, в % [6, с. 250]

Таким образом, хозяйства, не имевшие скота и имевшие его до 8 голов, то есть меньше того, что необходимо для обеспечения прожиточного минимума семьи кочевника в среднем из пяти человек, составляли 44,85 процента всех хозяйств аула, имевшие от 8 до 25 голов — 37,83 и свыше 25 голов — 17,32 процента. Последние являлись зажиточными и байскими хозяйствами. Из 430 тысяч голов скота (в переводе на лошадь), имевшихся в том же Верненском уезде, 238 тысяч, или свыше 55 процентов всего поголовья, принадлежало хозяйствам, имевшим более 25 голов скота.

Следует отметить, что классовое расслоение крестьянства в казахском ауле имело свои особенности. Поскольку в ауле преобладали на капиталистические, а докапиталистические отношения, то здесь расслоение крестьянства еще не успело принять формы дифференциации, свойственной той стадии развития капитализма в сельском хозяйстве, когда процесс разложения крестьянства ограничивается простым имущественным неравенством.

Дифференциация крестьянства является лишь одной из сторон общего процесса капитализации сельского хозяйства, захвата капиталом и капиталистическими отношениями некапиталистических форм хозяйства. Следовательно, проблему социально — экономической дифференциации крестьянства нельзя рассматривать и решать вне связи с общими условиями развития капитализма. Одним из этих условий является, прежде всего, развитие товарно-капиталистического хозяйства, охватывающего своими новыми отношениями сельское хозяйство.

В рамках натурального, патриархального крестьянского хозяйства, без общественного разделения труда, с производством нетоварного характера не может иметь место дифференциации как социально — экономическая категория товарно-капиталистического порядка. Но там, где в натурально-патриархальное хозяйство проникают элементы капиталистических отношений и оно в силу этого разлагается, начинается и социально — экономическая дифференциация, которая, однако, вначале не принимает своей типичной формы [8, с. 123].

Именно так обстояло дело в дореволюционном казахском ауле, где товарное производство не превратилось в капиталистическое и поэтому социально-экономическая дифференциация крестьянства только лишь начиналась.

В ауле развивался главным образом торговый капитал. Торговый и ростовщический капитал исторически предшествует образованию промышленного капитала, иначе говоря, возникновению капиталистического производства, являясь необходимым условием этого образования. Торговый и ростовщический капитал сам по себе не всегда ставит на их место капиталистический способ производства, возникновение которого всецело зависит от исторической ступени развития общества.

Для утверждения капиталистического способа производства требуются определенные исторические условия. На известной ступени развития товарного производства происходит отделение производства от производителей. Образуются двоякого рода товаровладельцы: собственники денег и средств производства, с одной стороны, и свободные рабочие, продавцы своей рабочей силы, лишенные всяких средств производства, — с другой. Только при этих условиях товар и деньги превращаются в капитал. В рассматриваемый период историческая ступень развития казахского кочевого аула была такова, что в ней еще не было достаточных условий для возникновения капиталистического способа производства.

Население аула в своем большинстве вело кочевой или полукочевой образ жизни, а скотоводческие хозяйства были чрезвычайно раздроблены, что являлось неизбежным следствием патриархального, натурального характера хозяйства. Большинство аулов, находясь далеко от железных дорог, городов и промышленных центров, не испытывали непосредственного влияния новых, капиталистических порядков. Что касается ростовщического и торгового капитала, то он был заинтересован в сохранении докапиталистического способа производства. На это же была направлена и колониальная политика царизма, всячески консервировавшего патриархально — феодальные отношения. Вот почему в казахском ауле развитие элементов капиталистических отношений не сопровождалось радикальной ломкой докапиталистических отношений. Кочевое скотоводческое хозяйство в своей основе оставалось натуральным, и оно потребляло, прежде всего, продукты собственного производства. Денежная часть бюджета тратилась главным образом на продукты первой необходимости, не производимые в хозяйстве. Чисто скотоводческое хозяйство за продуктами животного происхождения на рынок совершенно не обращалось или обращалось в исключительных случаях. Скотоводство давало крестьянству основную пищу — конское и баранье мясо в свежем, вяленом и копченом виде, кумыс (квашеное молоко кобылиц), айран (квашенное коровье и овечье молоко), сыры, и другие продукты [9, с. 144].

Если скотоводческие хозяйства приобретали что — нибудь на рынке, то это был хлеб, мелкие предметы домашнего обихода — изделия фабрично — заводской, кустарной промышленности (ножи, чайная и столовая посуда, чугунные котлы, чугунные треножки и т. п.). Из мануфактуры они приобретали ситец, бязь, а тяжелые суконные ткани покупались редко — их заменяли сукном, производимым внутри хозяйства. Господство натурального хозяйства в казахском ауле и крайне низкое состояние техники в скотоводстве — признак феодальной системы производства. Но для того, чтобы систему назвать феодальной, необходимы еще два условия: наделение непосредственного производителя средствами производства и личная зависимость крестьянина от феодала. Эти два условия в казахском кочевом ауле выступали в своеобразных, специфических формах. Наделение скотом непосредственных производителей и сохранение их личной зависимости от феодалов осуществлялись в форме сохранившихся еще патриархально — родовых отношений.

Бай — полуфеодал считался главой аула, «благодетелем» по отношению ко всем его сородичами хранителем родовых традиций. Эксплуатация бедноты баями проводилась под видом оказания «помощи» сородичам. Во всех кочевых байских аулах существовал институт так называемых «консы», которые, как правило, были сородичами баев. За оказываемую им «помощь» они выполняли в байском хозяйстве разную работу (стрижка, доение овец и кобыл, заготовка дров, рытье колодцев для водопоя, изготовление кошм, веревок и т. п.). Одной из распространенных кабальных форм зависимости был так называемый саун, через который в основном шло присвоение прибавочного труда в байском хозяйстве.

Саун (в переводе на русский язык — «доить») заключается в том, что бай дает бедняку на временное пользование скот. За это бедняк был обязан был работать в байском хозяйстве, ухаживать за скотом при перекочевках и т. д. Саун использовался баями и в других случаях: его могли получить аткаминеры за то, что защищали интересы бая, вели за него агитацию на выборах волостных управителей, были его агентами во всех делах.

Саун получали и джатаки (некочующие бедняки) главным образом за работу в земледельческом хозяйстве бая. Часто получивший саун джатак обрабатывал все посевы скотодателя. Фактически саун был одним из видов отработок и являлся для бая весьма удобным способом выкачивать прибавочный продукт. Эксплуатируя, бай, прикрывавшийся патриархально — родовыми отношениями, не ограничивался только сауном. Существовали еще и другие виды отработок, из которых следует отметить колик маи, заключающийся в том, что бедняки, мало обеспеченные вьючным или рабочим скотом, прибегали к «помощи» бая. За это они отрабатывали на пашне или ухаживали за байским скотом. Это также один из видов кабальной зависимости [10, с. 289].

Внешне как будто не было разницы между сауном или колик маи. На самом же деле это не так. Саун был рассчитан на более или менее длительное использование байского скота и временами порождал у замученного нуждой бедняка даже иллюзии собственности, иллюзии, которые обволакивали одну из самых жестоких форм байской кабалы. К колик маи прибегали казахи, у которых не было вьючного скота, необходимого для перекочевки. Поэтому и кабальная сделка была рассчитана на более короткий срок.

Были распространены и другие формы пользования байским скотом, которые влекли за собой отработки: получение лошади для поездки на базар, на ас (поминки). За это крестьянин, получивший колик маи, отрабатывал в байском хозяйстве, компенсировал натуральными приношениями или услугами в виде подачи голоса и агитации за бая на выборах, участвовал в барымте (угон скота) и т. п. К видам эксплуатации бедноты следует отнести и асар, который заключался в том, что зажиточный крестьянин приглашал соседей выполнить для него необходимую работу, а взамен оплаты ставил угощение. Асар внешне выступал как один из видов коллективизма, но этот примитивный коллективизм на деле прикрывал эксплуатацию чужого труда.

Бедняцких хозяйств, вынужденных прибегать к сауну, колик маи и другим видам байской «помощи» было немало. В Павлодарском уезде, например, по неполным данным, они составляли 27 процентов, а в Атбасарском — 32 процента всех казахских хозяйств.

Эксплуатация, основанная на кабальной зависимости крестьян, разоряла трудящихся казахов. Чем дальше и больше шел процесс классового расслоения, тем больше усиливалась эксплуатация и тем больше обострялись экономические противоречия и классовый антагонизм в казахском ауле.

Эксплуататорская верхушка аула в лице баев — полуфеодалов наряду с сосредоточением в своих руках источников богатства — земли и скота — узурпировала и общественно — политическую власть. Царское правительство пыталось ограничить власть крупных феодалов, лишить их исключительного права на занятие должностей по выборам, но в то же время оно представляло почти неограниченные права и власть баям — полуфеодалам, то есть баям нового типа, связанные с рынком и занимавшимся ростовщичеством. Они были главной опорой в ауле и проводниками царской колониальной политики в Казахстане. Из них выбирались волостные управители и старшины, которые с рвением выполняли свою роль соучастников в грабеже и угнетении трудящихся казахов [11, с. 163].

Волостные управители получали от царского правительства жалованье в размере 500 рублей, а аульные старшины — до 200 рублей в год. Кроме того, они брали в свою пользу с каждой кибитки неофициальный налог — шыгын. Волостные управители и аульные старшины решали поземельные споры, хотя последние, согласно положению 1891 года. Должны были разбираться и решаться на волостных съездах и аульных сходах. Они же распределяли места летних и зимних кочевок, могли вытеснять с лучших выпасов одни аулы и представлять их другим.

Царское правительство, вводя в казахской степи законы Российской империи, в то время оставило в действии казахское обычное право и суд, который был несколько ограничен и приспособлен к новой системе управления. Однако все это фактически не изменило патриархально — феодального характера местной власти. По — прежнему казахи обращались к биям для высказывания иска или разбора какого — либо бытового конфликта. Бии, которые при поддержке баев — полуфеодалов избирались на эту должность, были заинтересованы в увеличении количества исковых дел, а во многих случаях искусственно создавали исковые дела, чтобы нажить на этом капитал. Процветало взятничество. За взятки бии решали дела в пользу лица, давшего и.

Таким образом, низкому уровню развития материального производства и культуры казахского аула соответствовали его внутренние общественные отношения, его своеобразный социальный строй [12, с. 45].

Одной из характерных особенностей социального развития казахского аула в начале XX века являлось наличие в нем пережитков общинно — родового быта, которые указывали большое влияние на хозяйственную и политическую жизнь населения. Они накладывали сильный отпечаток и на порядок землепользования и землевладения среди казахов. Поэтому, чтобы понять своеобразие социально — экономических отношений в ауле того периода, необходимо уяснить себе сущность казахского общинно — родового быта. Черты родового быта сказывались в том, что казахи северных, восточных и частично южных областей Казахстана причисляли себя к Среднему, жузу, к наиболее крупным его племенам керей, аргын, кыпчак. Аналогичное положение было и в других областях.

Родовые пережитки находили свое выражение далее в том, что объединение нескольких аулов считалось подразделением определенного рода, носило родоплеменное название. Каждый казах принадлежал к определенному роду, имя которого он уже знал с раннего детства. Считалось неприличным знатному человеку не знать своих семи «отцов». Вся жизнь казаха была связана с родовым бытом.

Лица, принадлежавшие к одному роду, считались между собой родственниками, и члены одного рода не вступали между собой в брачный союз. Например, родственными родами считались тней, киикши, токал тней, которые входили в большое казахское племя конрат. Браки между членами перечисленных родов были запрещены. Члены этих родов могли брать женщин из других родов конрата: божбан, жетимдер, мангитай, снгил и др. Они брали в жены также из родов, входивших в такие племена, как аргын, найман, кипчак, керей Среднего жуза, дулат, уйсун Старшего Жуза.

Основным условием допустимости того или иного брака являлась родовая принадлежность. Если брачащиеся казахи принадлежали к разным родам, брак считался возможным. Счет родства велся по отцовской линии. Дети принадлежали к роду отца. Поэтому, например, браки между детьми родных братьев не допускались, так как при этом брачащиеся оказывались из одного рода.

Пережитки родового быта у казахов наблюдались и в том, что у них существовала большая патриархальная семья, состоящая из трех поколений: отца, женатых и холостых сыновей, внуков. Такая семья вела общее хозяйство: посевы, скот, пастбищные угодья были у них общими. Во главе семьи стоял старший, обычно отец, называвшийся аул — аксакалы, который и руководил хозяйством, ему подчинялись все. Женитьба того или иного члена патриархальной семьи, выделение в самостоятельное хозяйство зависело исключительно от воли аксакала.

Сохранялись еще такие пережитки патриархально — родового быта, как авторитарность, ответственность рода за преступление, кровная месть. В области правовых и семейных отношений пережитки родового быта проявлялись у казахов, например, в принижении роли женщины, в существовании многоженства, аменгерства, в обычае уплаты калыма за невесту сородичами — ближайшими родственниками по линии отца [13, с. 54].

Казахский род в начале XX века отнюдь не представлял собой объединение людей, связанных кровным родством, хотя люди, образующие его, и считались потомками одного лица. На самом деле, как правило, они происходили от разных, далеких друг от друга предков, и род давно принял классовый характер. Тем не менее, пережитки родовых отношений были весьма сильны, что объясняется низким уровнем развития материального производства в ауле. В. И. Ленин указывал, что «чем более отсталой является страна, тем сильнее в ней мелкое земледельческое производство, патриархальность и захолустность, неминуемо ведущие к особой силе и устойчивости самых глубоких из мелкобуржуазных предрассудков…» [14, с. 67].

В сохранении пережитков родового быта была заинтересована эксплуататорская верхушка аула; феодально-байские элементы использовали взгляды и представления, порожденные родовым строем, для укрепления своего господства в ауле под видом защиты родовых интересов (родовая борьба, родовое землепользование и т. д.). Они старались внушить эксплуатируемым низа идею общности интересов рода независимо от классовой принадлежности, идею необходимости сохранить всюду в родовой общине так называемый мир. Кто нарушал мир, а нарушителями его были почти все бедняки, тот, согласно родовым обычаям, объявлялся предателем интересов рода и отступником от установившихся в нем традиций.

Характерно, что в целях пропаганды родовой идеологии феодально-байские элементы пускали в ход такого рода поговорки: «чем быть султаном в чужом роде, лучше быть рабом в своем» [15, с. 112]. Родовая идеологи давила на умы трудящихся, противопоставляла членов одного рода другому. Многочисленные родовые обычаи сковывали казаха с младенчества, унижали честь и его достоинство, затемняли его сознание.

Трудна и сложна была борьба с влиянием родовой идеологии. Лучшие представители казахского народа — Чокан Валиханов, Абай Кунанбаев, Ибрай Алтынсарин и многие другие — сделали эту борьбу своим знаменем. Все прогрессивное в казахской степи восставало против мертвящего гнета родовых обычаев и традиций. Но в условиях господства патриархально — феодальных отношений родовая идеология оставалась живучей.

Пережитки родового быта у казахов в сочетании с кочевым образом жизни создавало весьма выгодные условия для господства феодально-байской верхушки аула. Царизм стремился сохранить пережитки, намеренно усиливая отсталость казахского народа, обрекая его на нищету и разорение. Трудящиеся массы жили под вечным страхом джута, неурожая и голода. На их шее сидели баи, бии, муллы, волостные управители, старшины. Трудящиеся аула подвергались двойному гнету: как со стороны «своих» — баев, так и со стороны царизма.

Царское правительство объявило «все земли, занимаемые кочевьями, и все принадлежности сих земель, в том числе и леса», государственной собственностью и открыто проводило политику насильственного изъятия у казахов земельных «излишков». О том, как определялись земельные «излишки» у казахов, один из исследователей истории земельных отношений в Казахстане Т. Седельников писал следующее: «Приступая к определению земельных «излишков» по Кокчетавскому уезду, но не только не поставил требования, чтобы предварительно было сделано посредством межевания точное приведение в известность всех земель и утверждено спокойствие владельцев в лице отдельных обособленных киргизских общин, но даже нашел возможным обойтись для первого раза совсем без всяких межевых технических работ, без всяких мало-мальски приличных плановых материалов [16, с. 299].

Не будучи сам сколько — нибудь компетентным в межевом деле и не имея в числе своих сотрудников ни одного специалиста — землемера, он удовлетворился тем, что нанес на 10 — верстку, не выезжая в поле, словесные показания киргизов о границах их пользования, и полученные им таким путем ни с чем не сообразные, фиктивные площади принял за «площадь киргизского землепользования». Эти «площади» были определены настолько точно и верно, что там, где, по данным Щербины, числилось 25 000 десятин, в натуре оказывалось иной раз всего 6000 десятин, и обратно.

И вот, после такого фантастического «приведения в известность» земель Кокчетавского уезда г. Щербина нисколько не затруднялся определить для него нормы.

Не лучше поступали при определении так называемых земельных «излишков» и другие экспедиции, которые в угоду переселенческим чиновникам стремились во что бы то ни стало найти возможно большую площадь «свободной земли». Эти чиновники делили все земли на две категории — годные и негодные. При этом в общую площадь годной земли включались громадны пространства болотистых камышовых зарослей, каменистых предгорий, заросших колючим кустарником, каменистые, не пригодные к орошению степи, овраги и т. д. Все это делалось без всяких оговорок, лишь бы доказать, что в пользовании казахов имеются громадные излишки земли.

Переселенческие власти, стараясь выполнить волю царя, грабили казахов, сгоняя их с насиженных мест. Они не удовлетворялись ограблением местного населения «по закону», сплошь и рядом нарушали даже драконовский закон о порядке изъятия «излишков» земли у казахов [17, с. 345].

Очень яркую картину оголтелого произвола рисует ревизия Палена, установившая несколько из ряда вон выходящих фактов захвата земель у казахов. В своем отчете Пален указывает, что чиновники Переселенческого управления, не считаясь с интересами казахов, устанавливали для них нормы землепользования и на их основе решали вопрос об изъятии у местного населения «излишних» земель для передачи переселенцам [18, с. 261].

«Переселенческое управление, — писал Пален в своем отчете, — все свои исчесления об излишках голодных земель, находящихся в пользовании киргизского населения в волостях, где проектируются переселенческие участки, строит на двух голословных критериях: на числе кибиток, показанных по переучетным спискам, и на никаким законом не утвержденном, а лишь частным образом санкционированном бывшим генерал — губернатором, генерал — лейтенантом Субботичем сорокадесятинном наделе на среднее киргизское хозяйство» [18, с. 266].

Пален в своем отчете так описывает процесс массового смещения казахов: «При изъятиях в широких размерах допускается не только смещение отдельных киргизских хозяйств и мелких хозяйственных аулов с зимовых пастбищ, а целых сотен таких хозяйств… при образовании участков Краснореченского, Новопокровского, Бейтиковского допущен снос трех мечетей. Такие массовые смещения происходят отчасти вследствие того, что чины партии отчуждают сразу в одном куске громадные площади мерою нередко 10 тысяч десятин, тогда как образование участков на меньших площадях, но в разных местах, значительно ослабило бы это противозаконие, оскорбляющее право чувство всего населения» [18, с. 276].

В начале 900 — х годов в Восточном Казахстане около 100 тысяч казахских хозяйств было лишено удобной земли. Поэтому они вынуждены были на кабальных условиях арендовать эту землю у казачьего офицерства и кулачества. В 1905 — 1910 годах более 640 аулов арендовали пастбищные и сенокосные угодья у казачества и кулаков — переселенцев.

Революция 1905 — 1907 гг. потерпела поражение, но вместе с тем она показала царскому правительству, что старые полукрепостнические порядки в деревне сохранить невозможно, что нельзя также одними репрессиями, карательными экспедициями, расстрелами, тюрьмой, каторгой удержать земли за помещиками. Царское правительство прибегло к крупному маневру. 9 ноября 1906 года Столыпин издал указ, впоследствии дополненный законом от 14 июня 1910 года, о выделении крестьян из общин на хутора, которые были направлены на удовлетворение интересов кулачества. Согласно закону, кулацким хозяйствам давалось право приобретать в собственность общинную землю в количестве даже значительно большем, чем следовало им по разверстке. С целью ограбления середняков и бедняков в пользу кулака закон давал право отдельным кулацким хозяйствам присваивать себе земли тех крестьян, которые переселились в Сибирь, Казахстан и другие места. Переселенцы, согласно этому закону, не имели права претендовать на свои оставшиеся на родине земельные участки. Столыпинская реформа была выгодна кулаку и потому, что у него было достаточно средств, живого и мертвого инвентаря, чтобы перенести дом и другие постройки на хутор. Кулаки скупали у бедняков землю, округляли свои владения. Крестьянин, продавший землю, сам становился в положении наемного рабочего [18, с. 79].

За счет обезземеливания маломощных крестьян царское правительство стремилось создать прочную опору в деревне в лице многочисленного класса деревенской буржуазии — кулачества. Во внутренних губерниях России резко увеличилось число безземельных крестьян, ухудшилось их положение. Расслоение крестьян усилилось. Таким образом шла пролетаризация крестьянства. Начались столкновения крестьян с кулаками — хуторянами. Все больше возрастало число «беспокойных» элементов среди крестьянской массы. Вот почему царское правительство в этот период стало широко рекламировать и поощрять переселение возможно большого количества «беспокойных» крестьян из внутренней России на окраины. Переселенческая политика явилась составной частью столыпинской аграрной политики.

После революции число переселенцев в Казахстане значительно увеличилось, достигнув только по четырем областям Степного края в 1907 году 81 360 и в 1909 году — 87 711 человек мужского пола. А в 1906 году, то есть до аграрной реформы, по этим же четырем областям было 25 100 переселенцев мужского пола.

О размере переселенческого движения в период столыпинской реформы можно судить еще по следующим данным: за десятилетие (1896 — 1905) в четыре области Казахстана переселилось 294 296 душ, а за пятилетие (1906 — 1910) в те области переселилось свыше 770 тысяч душ обоего пола. Это небывалое явление в истории переселенческого движения [19, с. 53].

В период столыпинщины царское правительство придавало особое значение колонизации Казахстана, ибо здесь оно рассчитывало бесцеремонно изъять миллионы десятин земель у казахов, направив сюда значительное количество революционно настроенных крестьян из Европейской России. Одновременно царское правительство преследовало и другую цель: путем насильственного обезземеливания местного населения еще больше укрепить свое колониальное господство в Казахстане.

В Казахстан, как и на другие окраины России, переселялся в основном середняк, хозяйство которого неминуемо шло к разорению. Его гнал страх перед этим разорением. Середняк, имевший сравнительно исправное хозяйство, еще держался у себя на родине. Крестьянин, уже ставший на путь разорения, предпочитал переселение с надеждой на получение земли на окраине разорению на родине без всякой надежды впереди.

Запас земель для переселенцев имелся. При правильной, хозяйственно целесообразной организации переселенческого дела, при затрате необходимых средств на освоение новых земель переселение на окраины, прежде всего в Казахстан, могло иметь известное значение как для колонизируемых районов, так и для всей России. Но вместо того, чтобы поднять новые, никем не освоенные земли, царское правительство образовало земельные фонды для переселения крестьян из внутренних губерний России разбойничьим способом. В переселенческий фонд отбирались земли с оросительной системой, с культурными насаждениями, зимовками и т. д. Всего к 1917 году в Казахстане в пользу колонизационного фонда было изъято примерно 45 миллионов десятин земли. Размер изъятых земель к 1925 году достиг 21 206 187 десятин [19, с. 54].

Для освоения новых земель требовались время, труд и деньги. Царское правительство предпочитало сгонять тысячи казахских хозяйств с их родной земли и устраивать на них переселенцев. Переселенческая политика царизма сама по себе была реакционной. Она несла казахским трудящимся нищету и разорение. Но из России на окраину переселялись главным образом разоренные или стоявшие на пути середняки и бедняки. Они не несли ответственности за реакционную колонизаторскую политику царизма в Казахстане. Огромная масса русских и украинских крестьян — переселенцев, бежавших в казахскую степь от страшной нужды на родине, не была заинтересована в захватнической политике царского правительства.

Однако не все переселенцы получали земли. Значительная часть их вынуждена была возвратиться обратно. Ежегодно от 40 до 110 тысяч семей переселенцев возвращались на родину. Рост числа их означал, «без всякого сомнения, кризис и притом чрезвычайно серьезный, охватывающий неизмеримо более широкую арену» [20, с. 310].

В такой обстановке царское правительство вынуждено было взять новый курс в своей переселенческой политике. При обсуждении в Государственной думе сметы Переселенческого управления на 1909 год начальник Главного управления земледелием и землеустройством Кривошеин заявил, что «главнейшей задачей должно быть не выселение крестьянских масс из Центральной России, а заселение окраин русскими людьми». Он выдвинул два основных лозунга: «Переселение как самодовлеющая государственно важная задача, а не как средство для разрешения земельного вопроса в Центральных губерниях» и «Зауралье не в качестве штрафных колоний, но района богатейших экономических, культурных и политических ценностей» [21, с. 87].

III Государственная дума приняла переселенческое дело под особое «покровительство». Через 10 дней после открытия заседаний она избрала особую «переселенческую комиссию». При этом член Государственной думы князь Голицин (избранный затем председателем комиссии) заявил, что переселенческое движение вообще находится в хаотическом состоянии что необходимо поставить в более нормальные рамки.

Переселенческая комиссия III Государственной думы пыталась составить подробный доклад об общей постановке переселенческого дела, а фактически вся работа свелась к частным указаниям об улучшении постановки отдельных отраслей его. Заявление Голицына о стремлении превратить «хаотическое» переселение в планомерную политику было пустой фразой. На деле III Государственная дума всячески поддерживала «новый курс» царского правительства в переселенческом деле. Черностенно — кадетская Дума иначе и не могла поступить. Злейшие враги рабочих и крестьян — черносотенные помещики — крепостники устраивали массовые порки и расстрелы крестьян.

Деятельность переселенческой комиссии была направлена к тому, чтобы усилить заселение окраин «крепкими элементами». Лозунг «заселение важнее переселения» стал центральным и в переселенческой политике Государственной думы четвертого созыва. Так, царское правительство после провала свой политики ослабления путем переселения малоземельных крестьян на окраины стало на путь заселения окраин «крепкими элементами» и создания в их лице опоры в своих колониях. Именно в этот период немало кулаков переселялось к казахскую степь, а многие из них вырастали на месте из ранее переселившихся крестьян.

Переселенческая политика царского правительства несла казахам нищету и разорение, так как при существовавшем у них способе производства необходимо было иметь достаточно свободной земли, чтобы как — то сводить концы с концами. Но вся тяжесть, весь гнет царской земельной политики ложились на трудящихся казахов. Между тем буржуазные националисты изображали колониальную политику царизма в Казахстане как одинаковую для всех слоев казахского населения. Тем самым они пытались замаскировать эксплуататорскую сущность и предательскую роль баев, их союз с царем.

Конечно, переселенческая политика царизма несла баям угрозу потери обширных территорий, которыми они владели единолично. Однако несомненно и то, что байская верхушка казахов в процессе работ по землеустройству обеспечивала за собой лучшие и просторные пастбища. Кроме того, как только завершилось землеустройство, баи и другие представители казахской аристократии стали сосредотачивать в своих руках земли соплеменников, пуская в ход экономическое и внеэкономическое принуждение.

В 1905, 1906 и 1908 годах состоялись специальные совещания, созванные царским правительством, на которых обсуждались вопросы переселенческой политики, начались практические меры по дальнейшему изъятию казахских земель. На одном из этих совещаний было предусмотрено сокращение норм земельного обеспечения казахского населения, установленных еще в 1896 году экспедицией Щербины. И в то же время царское правительство считало нужным байские хозяйства наделять без ограничения «двойною против нормы порцией земли» [22, с. 185].

В инструкции от 9 июля 1909 года, определявшей порядок изъятия «излишних земель» у казахов, указывалось, что «в случае обнаружения явной недостаточности для какой-либо обособленной по землепользованию группы киргиз следуемого ей земельного обеспечения, ввиду нахождения в этой группе отдельных хозяйств с большим количеством скота и крупными размерами запашек и укосов в пользовании группы могут оставляться сверх причитающегося обеспечения земельные площади в мере действительной потребности» [23,160].

Большое количество скота, обширные пастбища и пашни, конечно, были у баев. Следовательно, только они могли иметь земельные участки сверх установленных инструкций норм, а во многих случаях им передавали земли, отнятые Переселенческим управлением у трудящихся казахов. В одном из аулов Илекской волости Тургайской области у казахского населения было изъято 2 400 десятин земли для компенсации убытков двух баев, которые они якобы понесли при образовании переселенческих участков.

По указанию царского правительства Переселенческое управление создавало большие оброчные статьи, которые сдавали в аренду баям. Так, например, «в Чедертинской волости Уральской области для султана Каратаева и волостного управителя Джубана Галиева были образованы оброчные статьи — для первого в 3,5 тыс. десятин, для второго — 1 417 десятин» [23, с. 200].

Многих баев — полуфеодалов не устраивала аренда «оброчных статей». Их не удовлетворяло также и оставление в пользовании значительной части общинных земель. Они принимали все меры к тому, чтобы, кроме этих земель, закрепить огромные площади в свою частную собственность. Баи один за другим ходатайствовали перед царским правительством о наделении землей и передачи ее в собственность. «Нам желательно, — писали в своем прошении дворяне Баймухамедовы, — чтобы нас наделили как дворян на тех же началах, как это принято вообще в России, с теми же преимуществами, которые существуют в последней». Известный бай И. Джаманчалов просил у царского правительства представить ему в собственность 2 000 десятин земли. При этом он ссылался на огромные размеры своего хозяйства и заслуги перед царизмом.

Феодально-байская верхушка аула широко использовала при производстве землеустроительных работ систему подкупов чинов Переселенческого управления. Вот что сообщала 20 марта 1913 года газета «Вакыт», издававшаяся в Оренбурге [23, с. 245].

«В мае месяце прошлого года в Туз — Тобинскую волость Актюбинского уезда приехали землемеры в количестве восьми топографов и произвели расследование для образования переселенческих участков на землях 14 киргизских аулов. В результате на землях шести аулов образовали участки для переселенцев. Самые хорошие земли были переданы для переселенцев, а песчаная негодная земля была оставлена киргизам.

Топограф остановился в двухэтажном доме у сыновей Джумагула Хазрета, и его здесь обильно угощали по киргизскому обычаю, и даже летом сюда два раза приезжали гостить Зубров. Каждому из них были подарены «незабвенные подарки», и этим была высказана щедрость киргиз.

Зубров в местности Тумар — Атколь у киргиз аула № 5 Мукаша Карамышева в присутствии всех и доверенных аксакалов объявил сыновьям Джумагула Сагидулы и Абдывалию следующее: «Ваш отец был многоуважаемый среди населения, поэтому я вас уважаю и оставляю на каждую душу по 50 десятин» [24, с. 6].

Таким образом царизм защищал интересы байства, обрушивая всю тяжесть своей колониальной политики на трудящихся аула. И в условиях колониального режима баи, духовенство сумели обеспечить себя пастбищами на лучших землях.

Размещая поселенцев, чиновники переселенческого управления торговали землей, вымогали взятки и т. д. Положение прибывших было тяжелым. Об этом свидетельствуют официальные документы. В телеграмме Семипалатинского военного губернатора товарищу (заместителю) министра внутренних дел говорилось, что имелось 4000 переселенцев, большинство которых, находясь в крайней нищете, без оказания материальной помощи существовать не может. Аналогичные факты встречались в отчетах военных губернаторов других областей Казахстана.

Крестьяне села Еристовского Ново-Семиозерной волости Кустанайского уезда Тургайской области в прошении так описывали свое тяжелое положение: «Хозяйства наши так плохи, что большая половина нашего поселка имеет не более чем по одной лошади и у нескольких таких бедняков имеется еще по корове. Живем мы в таких землянках, что хорошие хозяева скотину не станут держать в них, и кроме этих землянок мы не имеем никаких пристроек, так что приходится самим жить в одной половине землянки, а в другой или скорее сказать в сенцах, помещается та же лошадь и если есть у кого корова» [24, с. 10].

Нередко переселенцы поступали в работники к кулакам — сторожилам. Многие переселенцы «оседали» в городах Казахстана. Если, по данным на 1 января 1901 г., в городах Семипалатинской области проживало 51 364 чел., в 1904 г. — 64 163 чел., то в 1905 г. — 91 473 чел.". В четырех уездных городах Тургайской области (Тургай, Иргиз, Актюбинск, Кустанай) в том же 1905 г. насчитывалось 28 352 чел. В переселенческой политике царизма в этот период главная ставка делалась на всемерное укрепление кулацких хозяйств путем передачи им лучших земель и создания для них индивидуальных земельных участков. Грубое насилие, безнаказанный грабеж и эксплуатация казахских и русских бедняков приносили кулакам значительный доход. Занимаясь торговлей, они быстро богатели. Значительно усилились в Казахстане торгово-ростовщические операции, являвшиеся весьма распространенной формой эксплуатации трудящихся аула. Ими занимались не только торговцы — профессионалы, но и чиновники, баи и даже представители духовенства.

Торгово-ростовщическая эксплуатация разоряла рядовых скотоводов. Подчиняя себе скотовода долговыми обязательствами, ростовщик превращал его в своего работника. Эксплуатация разоряющегося шаруа углублялась еще и личной зависимостью его от торговца, и торговец обращался с должником, как со своим крепостным. Источником баснословной торговой прибыли в казахском ауле являлось присвоение купцом прибавочного, а иногда и необходимого казахскому шаруа продукта, отчуждаемого «за долги». Торговая прибыль была здесь прежде всего результатом обсчета и обмана. Таким образом, в результате усиления колониального гнета и феодально-байской эксплуатации положение трудящихся казахского аула продолжало ухудшаться. Уровень экономической жизни резко снизился [25, с. 122].

Следует отметить, что колонизация казахской степи, вопреки реакционным целям переселенческой политики царизма, имела прогрессивные последствия. Она способствовала развитию капиталистических отношений в ауле, более совершенных форм хозяйства, переходу к оседлости и земледелию. Были созданы условия сближения казахских трудящихся с русским народом для совместной борьбы против общего врага — царизма и капитализма.

1.2 Исторические предпосылки результатов административных реформ Советской власти в Казахстане Победа над внешней и внутренней контрреволюцией позволила Советской власти и Коммунистической партии вновь перенести главное внимание на решение основных исторических задач социалистической революции. Прежде всего необходимо было восстановить разрушенное народное хозяйство, привести в порядок сельское хозяйство, промышленность, транспорт. Советская Россия стала переходить на рельсы минного хозяйственного строительства. Вместе со всей страной на мирный путь развития стал переходить и Советский Казахстан.

Интервенция, белогвардейщина, алаш — ордынцы нанесли огромный ущерб сельскому хозяйству. Посевная площадь республики к концу гражданской войны по сравнению с 1913 годом сократилась на 40 процентов. Сильный ущерб понесла основная отрасль хозяйства республики — животноводство.

В декабре 1920 года состоялся VIII Всероссийский съезд Советов, наметивший меры для восстановления народного хозяйства. Съезд обсудил и единодушно одобрил план ГОЭЛРО, разработанный под руководством В. И. Ленина. План ГОЭЛРО явился научной основой общегосударственного плана развития народного хозяйства. В нем учитывались и огромные потенциальные возможности Казахстана: богатства недр Караганды и Экибастуза, энергетические ресурсы Алтая, необходимость строительства Туркестано-Сибирской железной дороги. Между тем экономическая и политическая обстановка в Казахстане после окончания иностранной военной интервенции и гражданской войны была еще более тяжелой, чем в центре страны. Хозяйственные и политические трудности перехода к мирному строительству усугублялись здесь унаследованной от колониального прошлого экономической и культурной отсталостью [26, с. 106].

Территория Казахской АССР составляла около 2 млн. кв. км. В административно — территориальном отношении республики делились на губернии: Уральскую, Оренбургскую, Кустанайскую, Актюбинскую (последние три были созданы на базе Оренбургско-Тургайской губернии), Букеевскую, Акмолинскую, Семипалатинскую (Акмолинская и Семипалатинская вошли в состав КАССР весной 1921 г.) и Адаевский район; казахские районы Семиреченской и Сырдарьинской областей тогда еще входили в состав Туркестанской АССР.

В Казахской АССР были 31 город и 14 поселков городского типа, общее же число населенных пунктов превышало 10 тыс., из них — более тысячи административных аулов. К концу 1920 г. в республике насчитывалось 4 781 263 человека, из них казахи составляли 50,3 проц., русские — 31,2, украинцы — 14,4 процента. В сельской местности проживало 4 359 817 человек, в городах — 402 751, остальные в поселках городского типа. Плотность населения достигала всего 2,5 человека на 1 кв. км. Подавляющее большинство населения трудилось в сельском хозяйстве (и в городах часть населения занималась земледелием) [27, с. 316].

Сельское хозяйство Казахстана было отсталым, экстенсивным. В земледелии преобладала залежно-переложная система, в скотоводстве — кочевое и полукочевое хозяйство.

Первая империалистическая и гражданская войны резко подорвали экономику края. Хозяйничанье белогвардейцев, интервентов, алашордынцев в 1918 — 1919 гг., военные действия, неурожаи и джуты, особенно 1920, разрушение ирригационных сооружений, ослабление заинтересованности крестьянства в росте посевов и поголовья скота, а отсюда и значительное падение производительности крестьянских хозяйств — все это отрицательно повлияло на состояние сельского хозяйства Казахстана.

Посевные площади с 4 194 000 десятин в 1913 г. уменьшились до 3 300 850 в 1920 г., т. е. более чем на 21 процент, а средняя урожайность — соответственно от 36 пудов с десятины до 14,44 пуда. Валовой сбор зерна сократился втрое. Резко снизилось поголовье скота. В 1916 г. в губерниях, вошедших при образовании республики в состав КАССР, было примерно 20 300 тыс. голов, а в 1920 г. — 13 192 тыс. голов, т. е. на 35 процентов меньше. В Букеевской губернии поголовье скота сократилось вдвое, в Семиречье — на две трети.

Разрушен был сельхозинвентарь. Почти одна пятая общего числа хозяйства крестьян — земледельцев не имела инвентаря. В Семиречье, например, один плуг и одна, обычно деревянная, борона приходилась на 3 хозяйства, одна жнейка — на 133 хозяйства, сеялка — почти на 900 хозяйств. В хозяйстве казахов — земледельцев преобладали омачи, косули, сабаны и другие примитивные орудия.

Товарность сельского хозяйства была очень низкой как в земледелии, так и в скотоводстве. Большинство крестьянских хозяйств имело чисто потребительский характер, усилилась их индустриализация.

В Казахстане осуществлялись различные формы сельского хозяйства: земледельческое, скотоводческое, земледельческо-скотоводческое. Кочевое скотоводческое хозяйство преобладало в пустынных, полупустынных, и горных районах, куда казахское крестьянство вытеснял царизм. По — прежнему, во многих районах оно кочевало на большие расстояния. Так, аулы рода шекты, зимовавшие на полуострове Куланды (северный берег Аральского моря), кочевали на летовки (жайлау) до реки Орь и ее притоков на расстояние более 700 км. В 1917 — 1920 гг. произошло лишь некоторое смещение кочевых путей, вызванное главным образом военными действиями.

Большинство казахского населения вело скотоводческое хозяйство. Но десятки тысяч казахов уже занимались земледелием, правда в очень ограниченных размерах и в сочетании со скотоводством. Из 454 780 казахских хозяйств, зарегистрированных переписью 1920 г. на территории КАССР, 198 520 имели посевы [28, с. 320].

Землепользование деревень и оседлых земледельческих аулов было общинным, переделы производились редко и далеко не всюду. Участково — отрубная и хуторская система землепользования были распространены мало, главным образом в старожильческих селах на севере. У казачества наряду с общинным землепользованием существовали заимки, которыми владели зажиточные казахи. Как между сельскими обществами, так и внутри них земельные угодья распределялись неравномерно. Землеустроительные работы в годы гражданской войны на территории КАССР почти не проводились, сохранились дальноземелье и чересполосица.

В казахских кочевых районах господствовала общинная форма землепользования. В частном владении находилось только большинство зимовок (кыстау). Общинное землепользование, однако, не означало равенства в пользовании землей, оно лишь скрывало существовавшее неравенство. Байство фактически владело лучшими пастбищами и сенокосами. Основная масса казахского кочевого и полукочевого крестьянства была неимущей.

В советском ауле докапиталистические отношения тесно переплетались с отношениями капиталистическими. Саун во всех его разновидностях (дача в пользование рабочего или продуктивного скота), чайрикерство (издольщина), отработки, различные формы ростовщичества и кабалы бытовали наряду с наймом рабочей силы, арендой инвентаря, скота, а в земледельческих районах — и с арендой земли. Еще не было установлено полное фактическое равенство казахского и русского населения в пользовании землей и водой.

Переселенческая деревня социально была почти однозначно русской деревни, но в ней был более высокий уровень имущественной дифференциации. То же присуще казачьей станице (Оренбургское, Сибирское, Семиреченское, Уральское казачьи войска). Еще не исчезли полностью казачьи сословные и специфичные бытовые институты.

Для национальной деревни с ее порайонными колебаниями характерно абсолютное и относительное преобладание бедноты (она еще не осереднячилась), а также очень высокое аграрное перенаселение, хотя и в скрытой форме. Удельный вес кулацких, зажиточных и байских хозяйств был здесь выше, чем в центре страны.

Семь лет войны (первой мировой и гражданской) унесли сотни тысяч человеческих жизней. Не хватало семян, продовольствия, предметов первой необходимости, свирепствовали эпидемии тифа, испанки. В отдельных уездах, больше других пострадавших в годы гражданской войны, голод. Крестьяне села Герасимовского Лепсинского уезда в своем наказе делегатам Семиреченского областного съезда сообщали: «Забравшаяся сюда, в Лепсинский уезд, белогвардейская шайка отбирала у мирных граждан все, начиная от курицы и до рабочей лошади и быка. Таким же порядком отбирали одежду, обувь, сельскохозяйственный инвентарь, нахально сжигали жилища, срубали деревья в садах, оставив граждан совершенно без нечего» [29, с. 266].

В республике, как и в других районах Советской страны, проводилась продовольственная разверстка. Партийные и советские органы принимали все меры, чтобы собрать как можно больше хлеба, мяса, сельскохозяйственного сырья. Состоявшийся в ноябре 1920 г. съезд Советов Актюбинского уезда в своем решении записал: «Если раньше мы давали хлеб, чтобы отвоевать уголь и нефть, защитить себя от белогвардейской нагайки, то теперь, когда этот хлеб пойдет на то, чтобы пустить в ход заводы и фабрики, мы тем более должны его давать. Съезд и делегаты его на местах отдадут все силы на выполнение хлебных, так и других разверсток, так чтобы не обижать крестьянина, помочь бедняку, но зато уже беспощадно брать с кулака. Разверстка должна быть выполнена. Это наша боевая задача, и мы ее выполним с честью» [29, с. 298].

Крестьяне — бедняки, казахи и русские показали высокие образцы революционной солидарности, помогали своим братьям — рабочим. Беспартийная казахская крестьянская конференция Павлодарского уезда (декабрь 1920 г.) направила своих представителей с продовольственными подарками в Москву и Петроград. В последние месяцы 1920 — начале 1921 г. в Казахстане было собрано в порядке разверстки несколько миллионов пудов хлеба. Крестьянство многих волостей, полностью выполнивших план разверстки, премировалось промышленными товарами.

Однако большинство крестьян Казахстана, как и других районов страны, стало выражать недовольство разверсткой, изъятием всех излишков. В январе — феврале 1921 г. недовольство усилилось. В отчете Кустанайского исполкома отмечалось, что «настроение населения уезда, в особенности за последнее время, резко изменилось в худшую сторону на почве разверстки». Такие же сообщения поступали из Уральской, Семипалатинской и других губерний. В Чимкентском уезде работники некоторых продотрядов требовали в порядке разверстки сдачи свиней, что вызвало законное возмущение казахского населения.

Кулачество, байство, белогвардейцы, алашордынцы пытались сыграть на недовольстве крестьянства разверсткой, поднять его против Советской власти.

В конце 1920 г. Коммунистическая партия приступила к выработке новой экономической политики, новых форм союза рабочих и крестьян. В печати начал обсуждаться вопрос о замене разверстки налогом. Уже в начале февраля 1921 г. в «Предварительном черновом наброске тезисов насчет крестьян» поставлен вопрос о переходе от продовольственной разверстки к продналогу.

В центре внимания X съезда партии (8 — 16 марта 1921 г.) стояла проблема о переходе к новой экономической политике. Съезд одобрил переход к новой экономической политике и принял решение о замене продразверстки продналогом. На съезде был заслушан доклад И. В. Сталина «Об очередных задачах партии в национальном вопросе» [29, с. 207].

Съезд определил главные задачи партии в национальном вопросе: развитие и укрепление советской государственности, администрации, суда в формах, соответствующих национально — бытовым условиям жизни народов и действующих на родном языке, создание в национальных советских республиках промышленных очагов, сплочение трудящихся масс окраин в борьбе со «своими» эксплуататорами, объединение с местной русской беднотой против кулачества, обеспечение сельской бедноты землей, организация профессиональных и кооперативных обществ, массовая подготовка национальных кадров через профтехнические и общеобразовательные курсы и школы.

Переход к новой экономической политике в Казахстане происходил в чрезвычайно трудных и своеобразных по сравнению с центром страны условиях. Существенно затруднял переход к нэпу и начало восстановления народного хозяйства в Казахстане малочисленность и распыленность пролетариата, слабость партийных организаций, острая нехватка национальных кадров партийных и советских работников, почти поголовная неграмотность населения. Отрицательно сказывались также исключительно плохое состояние путей сообщения и средств связи, неразвитость сети железных дорог, проходивших только по серной и западной окраинам обширной территории Казахстана.

Задача состояла в том, чтобы бороться не только с капитализмом, но и выкорчевывать до конца патриархально — феодальные отношения в ауле, быстрыми темпами ликвидировать фактическое неравенство казахского народа. Чтобы решить эту задачу, требовалось прежде всего упрочить дружественные взаимоотношения между русским рабочим классом и казахским трудовым крестьянством, на ново экономической основе укрепить их союз, сплотить трудящихся всех национальностей, населявших Казахстан.

Ведя непримиримую борьбу на два фронта — против великодержавного шовинизма и местного национализма, — Коммунистическая партия и ее ленинский Центральный Комитет неустанно укрепляли единство и боеспособность партийной организации Казахстана — авангарда рабочих республики. Партия проявляла особую чуткость к национальным чувствам и прогрессивным национальным традициям ранее угнетенного народа.

Партия неустанно заботилась об укреплении казахской советской государственности, о вовлечении казахских трудящихся в советское строительство, в управлении государством. Интернациональные по своей сущности Советы под руководством партии должны были способствовать сплочению трудящихся всех национальностей, населяющих Казахстан, в духе дружбы народов и взаимного братского сотрудничества. Диктатура пролетариата как особа я форма классового союза рабочего класса с крестьянством при руководящей роли рабочего класса и его передового отряда — Коммунистической партии являлась основной политической предпосылкой ликвидации фактического неравенства и организации перехода казахского народа к социализму, минуя капитализм.

Партийная организация Казахстана под руководством ленинского ЦК в острой борьбе с уклонистами на рельсах новой экономической политики и в связи с нею подготовила и осуществила, когда сложились все необходимые предпосылки, такие крупные социальные преобразования, как ликвидация патриархально — феодального уклада — конфискация хозяйств крупных баев — полуфеодалов, уравнительное перераспределение пахотных и сенокосных угодий. Парторганизация сумела приспособить формы кооперативного строительства к кочевому образу жизни значительной части казахского населения, содействовала процессу оседания кочевых и полукочевых хозяйств, преодолению из натурального строя, уничтожению кабально — ростовщических институтов, расширению связей казахских хозяйств с рынком и, что особенно важно, связей с государственной и кооперативной торговлей.

Последовательно проводя в жизнь ленинскую национальную политику, партия держала курс на полное уничтожение фактического неравенства, на ускоренное развитие экономики и культуры казахского народа, на выравнивание общей линии его экономического и культурного развития с другими народами Советской страны.

Благодаря направляемой партией государственной помощи русского рабочего класса, охватывавшей все стороны хозяйственной, политической и культурной жизни казахского народа, темпы развития экономики и культуры Казахской республики после ликвидации разрухи и восстановления в основном производительных сил народного хозяйства на основе нэпа были гораздо более высокими, чем в стране в целом.

Руководствуясь постановлениями X съезда РКП (б) и декретами ВЦИК о замене разверстки продналогом, ЦИК Казахской АССР принял решение о переходе к продналогу. Он призвал трудящихся республики приступить к работе на полях с уверенностью, что плоды их труда приведут к подъему сельского хозяйства, дадут возможность крестьянству использовать свои излишки для обмена на промышленные товары. Налог был намного меньше разверстки. Так, если в 1920 г. разверстка на хлеб в Семиреченской и Сырдарьинской областях составляла 10,4 млн. пудов, то налог в 1921 г. — около 6 млн. пудов. Учтя необходимость быстрейшего восстановления скотоводства и улучшения положения казахской бедноты, Правительство РСФСР освободило подавляющее большинство кочевого и полукочевого населения (исключая баев) от налога на мясо [30, с. 306].

Весной 1921 г. в некоторых губерниях Казахстана (Акмолинской, Семипалатинской), где имелись большие запасы зерна, продразверстка временно сохранялась. Продовольственные органы собрали много хлеба и других продуктов. К середине мая сбор зерна по разверстке прекратился.

Партийные организации Казахстана проводили в волостях, аулах и селах собрания, беспартийные крестьянские конференции, на которых разъясняли значение замены разверстки налогом. В Кустанайской губернии на аульно — сельских собраниях и волостных конференциях присутствовало более 13 тыс. крестьян. Перед коммунистами и беспартийными выступали делегаты X съезда партии. Так, в Семиреченском областном съезде казахской бедноты и батраков, открывшемся в Узун — Агаче 24 мая 1921 г., с докладами о положении в стране и задачах Советской власти выступил председатель Туркестанского бюро ЦК РКП (б), «коммунисты — крестьяне первыми начали работу за расширение посевных площадей» [31, с. 156].

Крестьянство с воодушевлением встретило переход от продразверстки к продналогу. Каркалинская уездная конференция беспартийных, на которой присутствовали представители всех аулов уезда, горячо приветствовала новую экономическую политику. Конференция призвала скотоводов — кочевников крепить братскую дружбу с рабочим классом и русским трудовым крестьянством.

В настроениях крестьянства произошел глубокий перелом. Повсеместно создавались посевные комитеты, которые занимались распределением семян и сельскохозяйственного инвентаря и оказывали помощь батракам и беднякам, семьям красноармейцев и инвалидов войны. В некоторых губерниях посевные площади увеличились уже весной 1921 г. Так, в Уральской губернии посевы выросли почти на одну четверть по сравнению с 1920 г. В отчете экономического совещания губернии говорится, что на рост посевов «повлияла замена продразверстки продналогом». Однако в целом по Казахстану весной 1921 г. посевная площадь не расширилась. У крестьян не хватало семенного зерна, инвентаря и рабочего скота.

Летом 1921 г. Казахстан, как и Поволжье, постигло страшное бедствие — сильная засуха. Почти целиком погиб урожай на территории Уральской, Оренбургской, Актюбинской, Букеевской и Кустанайской губерний. Не стало корма для скота, начался массовый падеж. Неурожай явился результатом не только засухи, но и общей отсталости и экстенсивности сельского хозяйства, усугубленных империалистической и гражданской войнами.

В Кустанайской губернии голод впервые обозначился в июле 1921 г., когда очевидной стала почти полная гибель посевов из — за засухи. А если еще принять во внимание постоянное сокращение посевной площади, начиная с 1915 г., неурожай 1920 г., отсутствие культурного землепользования и, главное, сокращение скотоводства в губернии, которое являлось наиболее целесообразной отраслью сельского хозяйства в наших условиях, то станет вполне понятным, что страшный голод явился естественным следствием этих причин.

Осенью стало ясно, что снятого урожая в лучшем случае хватит только на месяц. Быстро организовать помощь не представлялось возможным.

В течение двух — трех месяцев население впало в небывалое бедственное положение. За неимением хлеба многие обращались к всевозможным суррогатам. В связи с этим на заседаниях Кустанайского губернского экономического совещания (ЭКОСО — местный исполнительный орган Совета труда и обороны создан 27 августа 1921 г.) рассматривались вопросы использования суррогатов, не вредных для человека.

Население питалось всем, что только можно было измолоть, истереть и другими способами употребить в пищу. Беспощадно уничтожался рабочий скот и молодняк, в ход шло всякое сырье из кожи, ели кошек, собак, падаль. Установлено пять случаев трупоедства и людоедства. С весной на кладбищах выступило из земли большое количество гробов с трупами похороненных зимой на незначительную глубину. Ежедневно происходили жаркие собачьи схватки из — за человеческого мяса. Настроение у населения самое отчаянное. Таково было положение на март месяц. В апреле это положение еще ухудшилось. Вследствие сильных холодов в последней трети апреля с сильным ветром и дождем, превратившимся далее в снег, наступила гололедица, имевшая сильное влияние на падеж скота. По сообщениям из Федоровского и Денисовского районов, у киргизского населения погибло до 50%. В Семиозерном районе в некоторых поселках и даже целых волостях не стало слышно ни крика петухов, ни лая собак. Все было съедено. Детские дома, больницы, дома собесов в большинстве случаев почти совсем не получали хлеба, обитатели их умирали медленной смертью. Открытые столовые и питательные пункты работали с большими перебоями из — за недостатка хлеба и других продуктов. Смертность достигла небывалых размеров.

Отчаянным становится положение рабочих и служащих. Поступление из Государственного фонда на снабжение работников не было, поступления же по продналогу были слишком незначительными. В январе — феврале нередки были случаи извещения каким — нибудь коллективом о смерти своих сотрудников от голода.

Число голодающих ежемесячно росло на 25 — 30 процентов. Всего к 15 января 1922 г. число голодающих достигло до 183 749 человек, что к общему числу населения губернии составило 52,5 процента. В январе зарегистрировано 1200 голодных смертей, в феврале 500, в марте 500 [32, с. 190].

Заметный перелом в создавшемся положении наступает только в мае, создается возможность оказывать действительную помощь населению, так как с конца апреля и весь май поступало из центра довольно значительное количество продуктов, давшее возможность выполнить план помощи голодающим в некоторых районах до 50 — 70%. Несмотря на это, помощь все — таки далеко не удовлетворила всех потребностей. За голодовку население многих поселков и волостей настолько обессилила и физически и экономически, что не в состоянии было принять почти никакого участия в начавшейся посевной кампании. Таковы отдельные поселки Федоровского района и Антоновской волости.

Из дневника учителя П. Сундеева (Семиозерное): «Еще недавно тянулись по дорогам сотни полных обозов, шли гурты скота — это ехали сюда переселенцы. Теперь их жалкие остатки идут в распутицу, по грязи обратно. Идут, надеясь на подаяние, схоронив на дороге многих родных. Так прочтите и призадумайтесь прежде чем бежать куда — то над участью своих несчастных земляков» [32, с. 198].

В целях борьбы с голодом 30 августа 1921 г. была создана Кустанайская чрезвычайная комиссия помощи голодающим (губпомгол). К 25 октября были организованы комиссии — помголы во всех районных центрах, а к 15 ноября — во всех волостных центрах. Их основной задачей была организация общественного питания.

Государственная помощь до января 1922 г. выразилась лишь в открытии кредита в 200 миллионов рублей, который очень скоро был израсходован на детское питание и частично — на организационные расходы. Но даже эти мероприятия, проводимые государством, не смогли остановить голод.

Определенную помощь оказывали и заграничные организации. 8 июня 1922 г. в Кустанай прибыла американская администрация помощи (АРА), которая приступила к открытию детских столовых. В течение июня из было открыто 30, получали в них пищу 13 640 детей.

14 июня в Кустанай прибыли представители Организации Общества Друзей Квакеров. Для работы им были отведены районы: Урицкий, Денисовский, Адамовский, а затем и Семиозерный. Всего до 10 июня в губернию было доставлено квакерами 45 000 пудов муки.

Одним из способов оказания помощи голодающему населению было переселение его в более благополучные местности. Понятно, что эвакуация не могла сколько — нибудь значительно решить проблему.

В июне 1922 г. впервые в положении губернии обозначился некоторый перелом в сторону улучшения. Начавшееся в мае поступление продуктов по нарядам центра в июне продолжало возрастать и увеличение это было настолько значительным, что дало возможность оказывать населению помощь гораздо шире, чем во все предшествующие месяцы.

Общее впечатление от губернии летом было куда благоприятнее, чем весной. Крестьянство деятельно занялось полевыми работами, на базарах появился хлеб. Реже стали видны картины ужасов голода.

Употребление населением суррогатов (курая, лебеды, глины и т. п.) значительно сократилось, «людоедства также не наблюдалось, зарегистрировался лишь один случай трупоедства».

И все же хотя голод в наиболее его острых формах побеждался, положение губернии по — прежнему оставалось чрезвычайно тяжелым. «Слишком велико бедствие, чтобы ликвидировать его в короткий срок, поступление продовольствия в июне было все же слишком незначительным, чтобы удовлетворить в полной мере потребности населения. Сведения, сообщаемые из районов по — прежнему самого неутешительного характера. Далее в отчете говорится о том, что следствием голода было прежде всего уменьшение населения: «Часть его умерла от голода и эпидемий, часть выехала, а среди оставшихся летом еще голодало 60 процентов людей. Количество населения губернии с 577 177 человек в 1920 г. упало до 411 579. Убыль составляет 29 процентов. Убыль скота составила: лошадей — 63 процента всех и 57 процентов рабочих, крупного рогатого скота — 50, овец и коз — 65 процентов. Количество инвентаря уменьшилось примерно на 40 процентов».

По некоторым далеко не полным данным, в 1921 — 1922 гг. от голода в Кустанайской губернии погибло свыше 80 тысяч человек.

Как же все это могло случиться? Вот как объяснили причины трагедии сами власти: «При обложении разверстки на все виды продукции за 1920 г. Челябинский губпродком, заранее уверенный, что уезд отойдет к Кирреспублике, большую долю таковой отнес к Кустанайскому уезду. Но самое важное было то, что сезон упустили крестьяне, пользуясь отсутствием нажима, постарались скормить хлеб скоту. В декабре 1920 г. Оренбургский губпродком прислал в помощь уезду вместе с уполномоченным т. Орловым 18 продработников, каковые тотчас же были брошены в райкомы, увеличив тем самым кадр местных сил». Разверстка после этого пошла быстрым темпом и положение заготовок в 1920 году показана в «таблице 2».

Таблица 2 Положение сельскохозяйственных заготовок на 1920 год [34, с. 113]

Это, так сказать, «фирменное» объяснения, а ведомства, как известно, всегда искали аргументы в свою пользу. В 1921 г. связи с введением продналога заготовительная политика значительно изменилась. Если раньше не требовалось точного учета крестьянских хозяйств, а сельчанам просто предлагалось сдать излишки хлеба и сырья (причем за выполнение разверстки была круговая порука всего общества), то при НЭПе нормы сдачи определялись не сверху, а снизу, что понятно, требовало новых подходов к учету и контролю.

По распоряжению КазЦИКа в конце июня 1921 г. во все волости для обследования были направлены уполномоченные. Картина им открылась удручающая, хлеба практически повсеместно погибли. Урожай, а вернее неурожай, отражен в «таблице 3», (данные даются с учетом нового административного деления):

Таблица 3 Статистика собранного хлеба с десятины [35, с. 114]

Нет, не только Челябинск и Оренбург были виноваты, хотя их вина бесспорна. Беду принесла катастрофическая засуха на огромных просторах, что в сочетании с недосевом и полным истощением каких — либо запасов в результате реквизиций, обрекло тысячи людей на невыразимые страдания и лютую смерть. Хлеба не было не только для поставок государству, но и для собственного пропитания. О фураже и семенах говорить не приходилось. Положение усугублялось тем, что страна практически ничем не могла помочь, потому что стихия поразила ее основные хлебосеющие районы. В силу этих соображений пришлось ограничиться лишь внутригубернским обложением налога по 20 фунтов с фактически засеянной десятины. Такое обложение было довольно неправильным. Оно шло вразрез с НЭПом и не учитывало разность урожайности. Например, в Семиозерном районе большая часть засева уничтожена вредителями, а остальное убито засухой, в других местах урожайность от одного до двух пудов, в Денисовском и Федоровском районах — от двух до пяти. Статистика заготовок зерна в 1921 г. отражена в «таблице 4». Все это не было учтено и вызвало ряд нареканий со стороны населения.

Буквально крохи взяли в порядке натурального налога с мельниц. Практически ничего не дала и госторговля, потому что для обмена на зерно товаров не имелось. Только за керосин удалось взять тысячу пудов. Всего было заготовлено при сильнейшем нажиме 38 149 пудов зерна. Большим подспорьем могла бы стать продукция животноводства, но численность скота за предшествующие годы резко уменьшилась, а вместе с неурожаем пришла и бескормица

Работа проходила под знаком изыскания местных возможностей и непрерывного стука в центральные учреждения с призывом о помощи. Однако свои резервы в губернии были ничтожны, а на «стук» тоже отклика желаемого не получили. Лишь в январе 1922 г. пришел первый вагон хлеба, выделили незначительные ассигнования для детей. В феврале получили еще 7 вагонов зерна и отдали его исключительно детям. До первого июня всего получили 50 тысяч пудов зерна — «капля в море страданий».

Таблица 4 Статистика заготовок зерна в 1921 году [36, с. 116]

Большой недосев был и в 1922 году. Из — за отсутствия семян и тягла часть крестьян оказалась совсем без посева. Наплыв беженцев, «возвратников», инвалидов войны и труда, а также сирот, полусирот и беспризорных детей создали положение более чем катастрофическое. Если в 1920 г. сеяли 610 316 десятин, то в 1922 — 238 555, количество рабочего скота упало с 333 до 139 тысяч голов. Количество голодающих на 1. 01. 1923 года отражено в «таблице 5».

Таблица 5 Количество голодающих на 1. 01. 1923 года [37, с. 115]

Все было разрушено и обесценено, экономическая жизнь носила призрачный характер. Крайняя нужда заставляла принимать жесткие, а порой жестокие меры, намечать не реально достижимое, а желаемое. На места потоком шли «циркуляры»: отчислить инвалидам войны, голодающим детям, красному флоту, безработным, сдать белье, подписаться на заем, вступить в очередное общество друзей. Какие там отчисления, если в графе «социальное положение часто писали: «нет ничего», «есть только руки», «впал в крайнюю нужду». Голод нанес огромный ущерб и без того слабому кадровому корпусу. Часть работников погибла, а многие с семьями подались кто куда. Надо было снова по крохам собирать силы. В самую лютую пору голодухи губком решает заняться подготовкой будущих руководителей.

Период острой формы голода пережит, но от него остались ужасающие последствия. Количество населения за счет выехавших и умерших уменьшилось на 29 процентов. Убыль хозяйств по сравнению с 1920 г. — 26% (с 94 748 до 70 067). Убыль скота: лошадей — 63%, верблюдов и быков — 58, молочного — 50, овец и коз — 65 процентов. Площадь ярового сева уменьшилась с 610 до 223 тысячи десятин. На значительный период, измеряемый рядом лет, разрушены производительные силы губернии и много труда и средств потребуется на восстановление разрушенного [38, с. 57].

В целях подъема сельскохозяйственного производства намечалось оказать крестьянству помощь в выделении кредитов, семян, был взят курс на сельскохозяйственную кооперацию. В резолюции по этому вопросу говорится: «Дальнейшее ведение земледелия по хищническому принципу, распространенному при колонизации края и выражающемуся в стремлении к распашке нетронутых ковыльных степей, не может служить средством улучшения сельского хозяйства оседлого населения, оказывает отрицательное влияние на скотоводство кочевников. Выводы агрономической науки устанавливают в качестве вернейшего средства к поднятию сельского хозяйства полный разрыв со старой системой полеводства и необходимость перестройки его на началах борьбы за урожай в условиях засушливого климата».

Как показали дальнейшие события, осознание необходимости коренной перестройки сельского хозяйства на основе НЭПа, а также выводов науки и данных передовой практики, к сожалению не получили практического воплощения.

Исключительно важную роль в укреплении союза рабочего класса и казахского трудящегося крестьянства в осуществлении ленинской национальной политики сыграли земельно-водные реформы начала 20 — х гг.

Массовые и бессистемные изъятия земель царизмом, несмотря на относительное многоземелье в крае, привели к резкому сужению площади сезонных пастбищ, смещению границ землепользования, перекрытию кочевых скотоводческих дорог и подступов к водопоям, изъятию в кочевых районах из пользования больших групп казахских трудящихся лучших пастбищ, а в оседлых районах — орошаемых земель с системой арыков и каналов.

Последствия колонизаторской политики в земельном вопросе были особенно тяжелыми на территории, переданной царизмом Семиреченскому, Сибирскому, уральскому казачьим войскам. За пользование пастбищами, сенокосными и пахотными угодьями, зимовками казахское население платило высокую арендную плату, отрабатывало па полях, пасло скот казачьей верхушки, отдавало значительную часть урожая.

После победы социалистической революции положение коренным образом изменилось. Арендная плата и отработки за пользование землей законодательно отменялись, казахское население получило право на землю. Однако во время гражданской войны в силу того, что большая часть территории Казахстана была оккупирована белогвардейцами и интервентами, неравенство в землепользовании фактически было восстановлено. По окончании гражданской войны кулаки и казачья верхушка, находясь в сговоре с баями, пользуясь крайней запутанностью землепользования, пытались продолжать сбор арендной платы.

Коммунистическая партия и Советское государство приняли меры для полной ликвидации последствий колонизаторской политики царизма в земельном вопросе. В решениях X съезда партии говорилось, что нужно объединить усилия трудящихся коренных национальностей с «усилиями трудовых масс местного русского населения в борьбе за освобождение от кулачества вообще, хищнического великорусского кулачества — в особенности, помочь им всеми силами и всеми средствами сбросить с плеч кулаков — колонизаторов и обеспечит им, таким образом, пригодные земли, необходимые для человеческого существования» [38, с. 48].

В конце 1920 г. при ЦИК КАССР была создана земельная комиссия. Временное положение о землепользовании в Казахской АССР, обнародованное в начале 1921 г. исходя из ленинского декрета о национализации земли, объявило всю землю государственным фондом, запретило всякие захваты, покупку и сдачи земли в аренду.

2 февраля 1921 г. ЦИК КАССР принял декрет о возвращении казахским трудящимся участков, отмежеванных переселенческим управлением, но не занятых к февралю 1917 г., а также участков, принадлежащих помещикам и капиталистам и незаконно захваченных кулаками сверх трудовой нормы. За безземельными крестьянами, осевшими на землях, изъятых переселенческим управлением, сохранилось право на наделы.

19 апреля 1921 г. ЦИК КАССР издал новый декрет о передаче казахским трудящимся земель, отчужденных царским правительством в собственность Уральского (левобережье реки Урал) и Сибирского (десятиверстная полоса по реке Иртыш) казачьих войск. Все казачьи и крестьянские хозяйства, находившиеся к моменту выхода декрета, сохраняли право на полевые наделы в пределах норм, обычных для данного района.

Казахское трудящиеся крестьянство встретило эти декреты с большим удовлетворением. Но нелегко было провести их в жизнь. Отсутствовали точные данные о фактическом землепользовании, кадры землемеров и не было средств. Борьба с последствиями неурожая и джута, помощь голодающему населению поглощали все силы партийного и советского актива. Националистически настроенные элементы, извращали суть декретов о возврате земли, пытались добиться выселения русского крестьянства из Казахстана, шовинисты же саботировали выполнение декретов, скрывали их от населения.

Партийные и советские организации, преодолевая громадные трудности, начали практическое осуществление декретов ЦИК Казахской республики. Повсеместно расторгались кабальные договоры, аннулировались долги по аренде земли, всякого рода привилегии и льготы, которое имело зажиточное казачество и кулаки. Устанавливались границы землепользования, производились почвенные обследования, за казахским населением закреплялись земли фактического пользования.

В местные Советы стали поступать десятки заявлений аульных обществ с просьбой перевести их на оседлость, отвести участки, пригодные для посевов. Тысячи казахских хозяйств, несмотря на сопротивление байства, переходили к оседлости. В одном только ТалдыКурганском уезде Семиреченской области в течение февраля — марта 1921 г. в Советы поступили ходатайства поступили ходатайства более чем от тысячи хозяйств с просьбой отнести земли под посевы. Только в Семипалатинском уезде к концу 1921 г. осело 7583 хозяйства. Принимались меры к обеспечению оседающих всем необходимым для постройки домов, семенами, сельскохозяйственными орудиями, начались гидротехнические изыскания и строительство колодцев [39, с. 140].

Летом 1921 г. часть левобережья Урала была размежевана, казахское население получило удобные пастбища. Так, казахам Испульской и Симбиртинской волостей выделили 24 680 десятин. Всего в 1922 г. в Уральской губернии казахские трудящиеся получили свыше 208 тыс. десятин. В Семипалатинской губернии в пользование казахского населения перешли земли войскового запаса, было подготовлено к размежеванию 184 тыс. десятин. В Акмолинской губернии в десятиверстной полосе к июлю 1922 г. на 35 крупных переселенческих участках было поселено 350 казахских хозяйств — бывших арендаторов и пастухов. В Кокчетавском уезде весь свободный земельный фонд Совет передал казахским трудящимся. В Чижинской и Сломихинской волостях Уральской губернии, где издавна жило казахское и русское население, было установлено общее пользование земельными участками. По добровольному соглашению сторон здесь было устроено 2610 казахских хозяйств и 1121 казачье хозяйство. Казахский обком направил в Уральскую область специальную комиссию во главе с А. Джангильдиным с заданием ускорить выделение земли казахским трудящимся [40, с. 249].

Одновременно проводилась земельно-водная реформа в Семиречье и Южном Казахстане. Здесь трудности, которые пришлось преодолевать партийным и советским организациям, были особенно велики.

Жестокое подавление восстания 1916 г. вызвало массовую откочевку десятков тысяч казахских хозяйств в Восточный Туркестан. После установления Советской власти подавляющее большинство беженцев вернулось на родину и получило землю. Советское государство принимало меры к их хозяйственному устройству, возвращению захваченного имущества, обеспечению скотом, продовольствием, одеждой. Однако положение возвратившихся, а также основной массы беднейшего казахского населения продолжало оставаться очень тяжелым. Верхушка семиреченского казачества, кулаки всячески препятствовали возвращению беженцам земли, награбленного скота и имущества, восстановлению традиционных скотопрогонных дорог. Значительное количество казахов — бедняков находилось в зависимости от баев, кулаков, зажиточных казаков. Чтобы поднять хозяйство казахов — бедняков и батраков, нужно было прежде всего обеспечить их землей, уравнять в правах на землю и воду с местным русским населением, ликвидировать привилегии казачества и кулаков [41, с. 155].

Много сделали в этом отношении Турккомиссия ВЦИК и Туркбюро ЦК РКП (б), внимательно изучившие положение дел на месте. На основе их предложений 29 июня 1920 г. ЦК РКП (б) принял постановление о задачах Коммунистической партии в Туркестане, одобренное В. И. Лениным. ЦК потребовал ликвидировать до конца последствия колонизаторской политики царизма в земельном вопросе, постепенно изжить патриархально — феодальное наследие в общественных отношениях; он предложил возвратить местному населению земли, отмежеванные переселенческим управлением и захваченные кулаками сверх трудовой нормы, обеспечить землей безземельных, в первую очередь беженцев, ликвидировать все кулацкие организации и лишить кулаков возможности влиять на советское строительство, а наиболее злостных и активных врагов Советской власти выслать из Туркестана.

Состоявшиеся в сентябре 1920 г. V съезд Компартии Туркестана и IX съезд Советов Туркреспублики признали необходимым провести земельноводную реформу в Семиречье и Южном Казахстане, как и в некоторых других районах Туркестана, а также организовать союз бедноты. При непосредственной помощи ЦК РКП (б) укреплялись партийные и советские организации Семиречья и Сырдарьинской области; в Семиречье, в частности, в это время было послано более ста коммунистов. В аулы и села направлялись уполномоченные, агитаторы, создавались комиссии по землеустройству. ТуркЦИК подготовил инструкции о проведении реформы, на местах велись работы по установлению границ пастбищ и скотопрогонных путей.

20 — 31 января в Аулие — Ате (ныне Джамбул) состоялся съезд казахской и киргизской бедноты Туркестана. Съезд призвал трудящихся активно участвовать в проведении земельно — водной реформы и принял решение об организации союза Кошчи. Это явилось важным событием в политической жизни трудящихся Туркестанской республики.

Земельно-водная реформа начала осуществляться во многих районах Туркестана, в том числе в Алма — Атинском, Капальском, Чимкентском, Аулие — Атинском уездах, в феврале 1921 г. Она глубоко всколыхнула трудящиеся массы аула, вызвала большой революционный подъем среди бедноты и батрачества. На многочисленных собраниях, сходках, беспартийных конференциях казахи — бедняки горячо приветствовали Коммунистическую партию и Советскую власть. Особенно наглядно подъем масс проявился в организации и деятельности союза Кошчи — первой массовой организации казахской бедноты и батраков.

Партийные организации Туркестанской АССР сразу же после революции начали поиск приспособлений к местным условиям классовой организации трудящегося крестьянства национальной деревни. По их инициативе создавались и под их руководством действовали «Союз кирбатраков и бедноты», «Чарва», «Союз безземельных и малоземельных дехкан и чайрикеров» и другие. Однако все они были малочисленными и не имели четко продуманной программы. В результате многократных дискуссий в Туркбюро ЦК РКП (б), при участии С. Асфендиарова, С. Атабаева, Т. Рыскулова, В. Познера, И. Сольца и других с учетом опыта деятельности волостных и ряда аульных партячеек в начале 1921 г. на юге Казахстана был создан союз Кошчи, главные задачи которого были: повышение классового самосознания трудящихся, защита их интересов содействие политике Советской власти. Баи, кулаки и лица, жившие на нетрудовые доходы или эксплуатировавшие чужой труд, в союз не принимались [42, с. 118].

Видную роль в создании и практической деятельности союза, как и в проведении земельно-водной реформы на юге, сыграли коммунисты Д. Барибаев, А. Розыбакиев и другие.

Уже к концу марта 1921 г. в Семиречье насчитывалось 99 ячеек союза с 17 645 членами. Многие ячейки возникали по инициативе самой бедноты. Проведенная в апреле «неделя организации кирбедноты и батраков» дала новых членов союза.

Перераспределение земель проходило при активном участии бедняков и батраков. Они наделялись землей, скотом и инвентарем за счет конфискации части имущества кулаков и зажиточных крестьян. Казахское крестьянство получило ранее отобранные у него пастбища, пахотные участки, скотопрогонные дороги. Ряд переселенческих поселков, казачьих заимок, хуторов был ликвидирован, их население водворялось в прежние места жительства, в переселенческие села и станицы, имевшие излишки земельного фонда. Все долговые и арендные обязательства бедняков и батраков объявлялись недействительными.

Усиливалась тяга казахского кочевого населения к оседлости, земледелию. В одном Капальском уезде в течении февраля — марта 1921 г. в местные Советы поступили ходатайства от 1027 казахских хозяйств с просьбой отвести им земли под посевы. Организовывались казахские земледельческие и скотоводческие артели.

Рабочий класс Советской страны помогал оседающему крестьянству Семиречья и Сырдарьинской области сельскохозяйственными орудиями, предметами первой необходимости. Весной 1921 г. Семиречье получило 15 тыс. серпов, 13 тыс. кос, 120 плугов, 200 тыс. аршин мануфактуры, чай, мыло, спички и т. д.

Возвращение земли казахским трудящимся происходило в ожесточенной классовой борьбе с кулаками, казачьей верхушкой, которые уничтожали награбленное имущество, зерно, орудия, убивали активных работников земельных комиссий, союза Кошчи. Через своих ставленников в Советах и ячейках Кошчи они пытались задержать передачу земли, распространяли провокационные слухи, желая столкнуть русское переселенческое крестьянство с казахами.

В ходе проведения реформы имели место и грубые ошибки и перегибы в отношении к беднякам и середнякам переселенческих сел. Многие села ликвидировались без достаточных на то оснований. Вопреки советскому законодательству, классовым принципам Советской власти, троцкистско-националистические элементы нередко огульно причислялись и так называемым «захватчикам» все русское крестьянское население, а середняков объявляли кулаками и конфисковали их имущество. Незаконно переселялись в другие районы семьи красноармейцев, участников гражданской войны.

В «Обзоре работы парторганизации Казахской АССР за 1921 г.» отмечалось, что национал — уклонисты вместе с бывшими алашордынцами предлагали решить аграрный вопрос «путем объединения казахов бедняков с баями для совместной борьбы колонизаторов с русскими». Такие же взгляды разделяли национал — уклонисты Туркестана. Но партия решительно отвергла эти взгляды, и массы поддержали интернационалистический курс партии. Характерно в этом отношении письмо 4100 бедняков Узун — Каргалинской и Кастекской волостей В. И. Ленину летом 1921 г.: «Живущая в переделах Семиреченской области беднота, как русская, казахская, так и других национальностей, теперь поняла, что единении сила, и начала объединятся и работать рука об руку и мыслить одинаково» [43, с. 27].

Партийные и советские органы Семиречья и Сырдарьинской области в 1922 г. приняли меры для исправления ошибок, перегибов и успешного завершения реформы. В больших масштабах велась работа по хозяйственному устройству казахской бедноты и крестьян, переселенных в другие села. Ликвидация поселков допускалась в исключительных случаях. Гораздо шире стали использоваться под землеустройство казахского населения бывшие офицерские участки, оброчные статьи, более четким стал подход земельных комиссий к социальному составу землеустраиваемых хозяйств, увеличился объем государственной помощи землеустройству. Возвращались на прежние места жительства многие незаконно выселенные ранее крестьянские хозяйства.

Реформа охватила в 1922 г. также Талды — Курганский, Джаркентский, Лепсинский уезды. Она частично затронула и байские хозяйства. Так, в Джаркентском уезде земельная комиссия при санкции ревкома поддержала требование казахов — бедняков о конфискации 15 крупных байских хозяйств.

Главное же состояло в том, что реформа в соответствии с директивами ЦК пошла по линии одновременного наделения землей и землеустройства как казахской, так и русской бедноты. Союз Кошчи стал интернациональной по составу организацией, в него вошли и бедняки переселенческих сел и казачьих станиц. Проведенная в 1921 — 1922 гг. чистка соза Кошчи укрепила его. Он сплачивал массы казахской и русской бедноты вокруг Коммунистической партии и Советской власти.

В июне 1922 г. чрезвычайные работы по наделению бедноты землей были закончены. 17 августа 1922 г. ВЦИК утвердил закон о трудовом землепользовании в Туркреспублике. Такой же закон был принят в Казахской АССР [44,с. 126].

Казахская беднота и батраки Семиречья получили в результате ликвидации отдельных поселений и конфискации части кулацкой земли 134,5 тыс. десятин, в Аулие — Атинском и Чимкентском уездах Сырдарьинской области — 25,6 тыс. десятин. Всего же в фонд землеустройства коренного и русского населения Семиречья и Южного Казахстана поступило из бывших оброчных статей, офицерских и незанятых переселенческих участков более миллиона десятин земли.

Кулачество и верхушка казачества не могли примириться с потерей своих привилегий, они стремились превратить исправление ошибок и перегибов в ликвидацию всей реформы и вернуть себе отобранные у них земли, скот, инвентарь, организовывали вооруженные банды. Казахская и русская беднота с помощью частей Красной армии разгромила эти банды.

Аграрные реформы начала 20 — х годов обеспечили десятки тысяч бедняцких и батрацких казахских хозяйств землей, освободили их от кабальной зависимости и тягот арендной платы, создали условия для их осереднячивания, для перехода к оседлости и земледелию. Они нанесли серьезный удар по кулачеству и казачьей верхушке, ослабили позиции байства, привели к росту классового самосознания бедноты. Реформы означали важный шаг по пути ликвидации фактического неравенства казахского народа, целиком отвечали принципам национальной политики партии, привели к укреплению интернационального союза рабочего класса с крестьянством.

В апреле 1924 г. Президиум ВЦИК и СНК СССР издали закон о землеустройстве кочевого и полукочевого и переходящего к оседлому хозяйству населения Казахстана, устанавливающий для них ряд льгот. Закон предусматривал организацию сплошного землеустройства всех кочевых и полукочевых районов Казахстана, отвод кочевым и полукочевым аулам обособленных зимовок, других сезонных пастбищ и кочевых путей, страховых пахотных и сенокосных угодий для создания запасов фуража на случай бескормицы, а также участков для оседающих. Оседавшему населению земля отводилась по нормам, установленным для соседнего коренного полуоседлого населения (то есть большим, чем у обычных земледельческих хозяйств), чтобы дать возможность постепенно освоить новую форму хозяйства.

В счет земельных норм кочевники и полукочевники, и оседающее население получили прежде всего земли фактического пользования. Землеустроительные работы в скотоводческих районах носили упрощенный характер: наносились границы землепользования на планы по урочищам, курганам, вершинам сопок, водоразделам. При этом во всех стадиях землеустройства активное участие принимали трудящиеся аула. В 1923; 1925 гг. землеустройство в Казахстане велось на территории примерно 9,5 миллиона гектаров.

Все расходы по землеустройству населения принимались на государственный счет. Населению, переходящему на оседлость, выдавался кредит для приобретения инвентаря с рассрочкой платежа на 10 лет; оно освобождалось от государственных и местных налогов; бесплатно получало лес для сооружения домов и хозяйственных построек.

Оседание кочевников на новой земле, предоставленной государством, происходило так: по получении приговоров аульных сходов о переходе на оседлость землемеры вместе с представителями Советов выезжали на место, где разъясняли цели закона о землеустройстве кочевого и полукочевого населения, порядок наделения землей. После подтверждения аульным собранием своего решения, землемеры приступали к отбору и отводу земельных участков, составляли проект поселка, распределения пахотных наделов, сенокосов и лугов. План утверждался уездным земотделом, после чего оседающим в соответствии с законом выдавалась ссуда.

Советское государство затрачивало большие по тем временам средства на землеустройство: в одном только Казахстане в 1923; 1925 гг. на это дело было отпущено свыше 300 тысяч рублей золотом.

За три года (1922 — 1924) казахскому населению, переходящему на оседлость, государство отпустило на семена более шести миллионов пудов зерна. Только в 1923 — 1924 гг. было продано на льготных условиях и частично в кредит сельскохозяйственных машин и орудий на сумму около пяти миллионов рублей.

С помощью государства в животноводческих районах возникли агрономические и зоотехнические пункты, племрассадники, показательные участки. На курсах готовили специалистов сельского хозяйства, в том числе землеустроителей, создавали сельскохозяйственные кружки, где проводили беседы об улучшении приемах ведения полеводства и животноводства.

В скотоводческих районах была организована государственная заготовка фуража на случай неурожая трав, джута, велись ирригационные работы в районах рек Сыр — Дарьи, Чу, Таласа, Арыси, продолжали расширяться мелиоративные и оросительные работы на всех участках, где проходило оседание кочевников и полукочевников. Кроме того, государство отпускало значительные средства на культурное строительство в районах оседания[45, с. 253].

Развитие аула в сторону социализма проходило при яростном сопротивлении вытесняемых и обреченных на ликвидацию эксплуататорских элементов — баев. Пережитки патриархально — феодальных и родовых отношений еще были сильны, они тормозили развитие производительных сил аула. Мелкотоварные крестьянские хозяйства неизбежно порождали капиталистические элементы, все еще продолжалась классовая дифференциация крестьянских хозяйств с образованием в аулах двух лагерей — лагеря кулацко-байских элементов и лагеря бедноты. Такие мероприятия, как аграрные реформы, кредитование крестьян и их кооперирование и другие, не благоприятствовали этой дифференциации.

Феодально-байские элементы пытались всякие попытки классового деления направлять в русло национально — родовой вражды. В этом и состояла одна из особенностей политической жизни казахского аула. Они нередко использовали межнациональные трения, чтобы затушить классовую борьбу. В этих условиях партийные организации республики направляли значительные силы в аул на подмогу батраку, бедняку и середняку, на усиление и оживление работы низовых советских органов. Создавались губернские и уездные отделы профессионального союза работников земли и леса, организовывались местные ячейки этого союза, которые взяли на себя защиту интересов батрачества и сельскохозяйственных рабочих. Постоянная или временная работа батраков у баев стала регулироваться советским законодательством о труде, общие положения которого были приспособлены к условиям аула. Союз работников земли и леса выработал примерные условия трудового договора батраков и пастухов с нанимателями, создал школу по ликвидации неграмотности среди батраков и бедноты, помогал их выдвижению в аульные, волостные и уездные Советы.

Профессиональный союз работников земли и леса и союз жарлы (организованный в северных районах республики в 1924 году) оказали большую помощь уездным и волостным партийным и советским органам в укреплении Советов в ауле. Союз жарлы ставил перед местными органами Советов вопросы об организации хозяйственной помощи бедноте, следил за соблюдением законов Советской власти о предоставлении ей всевозможных льгот.

Мероприятия партии и правительства по оказанию помощи трудящимся аула, организация бедноты и батрачества поднимали политическую активность аульной массы, способствовали высвобождению их из — под влияния байства и укрепляли Советскую власть в Казахстане.

Среди мероприятий партии и правительства, направленных на подъем хозяйства трудящихся аула, немаловажное значение имела налоговая политика Советской власти. К концу восстановительного периода в Казахстане насчитывалось 1175,4 тыс. крестьянских хозяйств, из них в оседло земледельческих районах было 411,4 тысячи русских и других и около 376,6 тыс. казахских хозяйств, в кочевых и полукочевых районах — 387,4 тысячи хозяйств. 18 процентов всех хозяйств в оседло — земледельческих районах районов полностью освобождались от налога, 60 процентов хозяйств эти районов уплачивали менее 32 процентов, а 22 процента зажиточных и кулацко-байских хозяйств платили более 68 процентов всего налога, начисленного с этих районов. В кочевых и полукочевых районах от налога было освобождено 62,8 процента хозяйств, а в 6 процентов байских хозяйств платили 54,6 процента всего налога [46, с. 405].

Все эти мероприятия привели к значительному укреплению хозяйственного состояния трудовых бедняцких и середняцких хозяйств аула. Об этом говорят следующие данные: в 1925 — 1926 хозяйственному году хозяйства, имевшие до 5 голов скота (в переводе на крупно — рогатый скот) составляли 64,5 процента скотоводческих хозяйств аула, в 1927 — 1928 хозяйственному году — 56,1 процента, а к концу 1928 года — 18,2 процента. Удельный вес хозяйств, имевших от 5 до 20 голов, к концу 1928 года поднялся до 76,3 процента. Сдвиги, произошедшие за столь короткий срок, были невиданным явлением в истории аула и свидетельствовали о том, что развитие аула стало принципиально иным по сравнению с их дореволюционным прошлым [47, с. 344].

Однако в ауле все еще преобладали мелкие отсталые индивидуальные крестьянские хозяйства, которые не могли осуществлять в своей массе не только ежегодное расширенное воспроизводство, а наоборот, они очень редко имели возможность осуществлять даже простое производство.

Дробление бедняцких и середняцких хозяйств, несмотря на огромную помощь Советского государства, продолжалось, и они испытывали много трудностей экономического порядка. Чрезвычайная раздробленность хозяйства создавала ряд препятствий для проведения агрокультурных и ветеринарно-зоотехнических мероприятий и применение более высокой сельскохозяйственной техники.

В условиях Казахстана отсталость мелких крестьянских хозяйств сказывалось еще сильнее. Здесь все еще преобладало чрезвычайно отсталое экстенсивное скотоводство, исключающее всякого рода реорганизующее начало. Большинство казахского населения вело кочевой и полукочевой образ жизни. Земледелие в ауле играло подсобную роль и отличалось также крайней примитивностью. В нем применялись все еще первобытные орудия обработки земли: кетмень, соха, омач.

В ауле пережитки феодально-патриархальных отношений и родового быта давали все еще о себе знать, хотя они были расшатаны развитием аула в условиях диктатуры пролетариата. Ликвидация пережитков патриархально — феодальных отношений являлась важной задачей Советского государства.

административный коллективизация кочевой

2. Хозяйственно — политические кампании в Казахстане в 20-х — начале 30-х гг. XX века

2.1 Кампании по конфискации байских хозяйств Комиссия Президиума Верховного Совета Республики Казахстан, изучив документальные материалы республиканских и ведомственных архивов, статистические источники, периодическую печать, свидетельства очевидцев, составила настоящее заключение.

В ужасающем реестре трагедий, потрясший XX век, наряду с такими преступлениями против человечества, как большевистские антикрестьянские репрессии, украинский голодомор, сталинские депортации народов, «маостическая» культурная революция, полпотовщина, всегда будут помниться и уничтожительные акции в отношении многострадального народа Казахстана.

Пройдут годы, сменятся поколения, но историческая память будет вновь и вновь возвращать нас к той страшной трагедии, когда по воле преступного режима сотни и сотни тысяч жизней наших соотечественников утратили смысл и цену.

Казахстан стал гигантским полигоном для проведения антигуманного социального эксперимента. Здесь была предпринята преступная попытка реализации ортодоксального марксистского постулата о «возможности перехода отсталых народов к социализму, минуя капитализм», что закончилось разрушением традиционных систем жизнеобеспеченности этносов Казахстана и в конечном счете привело к беспрецедентной в истории катастрофе [48, с. 69].

Масштабы трагедии были столь чудовищны, что мы с полной моральной ответственностью можем обозначить ее как проявление политики геноцида. Такая констатация вытекает из строгих норм международного права, зафиксированных в международной конвенции «О предупреждении преступления геноцида и наказания за него».

К сожалению, наше общественное сознании еще не до конца прониклось пониманием глубинной природы разыгравшейся трагедии, ассоциируя ее лишь со страшным голодом 1932 — 1933 гг. и силовой коллективизацией. Между тем ее предпосылки зарождались с самого начала существования режима.

Пролог разворачивающейся драмы был связан с 20 — ми годами, когда система нанесла первый удар по традиционной структуре казахского этноса.

Так, обвально разрушительными последствиями обернулась «ударная» кампания по ликвидации хозяйств так называемых баев — полуфеодалов, переросшая вскоре в массовые антикрестьянские репрессии, проводившиеся в рамках государственного курса на ликвидацию «кулачества как класса». Идея экспроприации эксплуататорских хозяйств проистекала из самой природы государства с его приматом классовых интересов. Поэтому с самого начала установления диктатуры пролетариата в Казахстане мотивы классовой борьбы постоянно вынашивались в умах проводников политики новой власти. По воспоминаниям первого председателя Кирвоенревкома С. Пестковского, еще весной 1919 г. Ленин, отвечая на вопрос казахстанцев — делегатов VIII съезда РКП (б), каким образом можно подорвать экономическую силу баев в ауле, прямо напутствовал: «Очевидно, вам придется раньше или позже поставить вопрос о перераспределении скота» [49, с. 79].

В первое десятилетие после победы Великой Октябрьской социалистической революции произошли существенные изменения в характере и направлении социального развития аула и деревни. Коренным образом изменилось положение наиболее угнетавшейся части крестьянства — бедноты и батрачества. Многие вчерашние бедняки стали середняками. Кулаки и баи перестали быть вершителями судеб в деревне и ауле, утратили былое монопольное господство и влияние. Коммунистическая партия и Советское государство оказали огромную помощь трудовому крестьянству, добились повышения его жизненного уровня, роста классового самосознания, осуществляли по отношению к эксплуататорским элементам политику ограничения и вытеснения. Производительные силы сельского хозяйства были восстановлены.

И все же сельское хозяйство еще оставалось отсталым и раздробленным. Все четче и острее обозначалось противоречие между двумя основными отраслями народного хозяйства — крупной социалистической промышленностью и мелким индивидуальным крестьянским хозяйством.

Вопрос о путях развития сельского хозяйства СССР обсуждался на XV съезде ВКП (б) (2 — 19 декабря 1927 г.). Исходя из главных принципов ленинского кооперативного плана, съезд взял курс на коллективизацию сельского хозяйства. «Необходимо поставить в качестве первоочередной задачи, — говорилось в решениях съезда, — на основе дальнейшего кооперирования крестьянства постепенный переход распыленных крестьянских хозяйств на рельсы крупного производства (коллективная обработка земли на основе интенсификации и машинизации земледелия), всемерно поддерживая и поощряя ростки обобществленного сельскохозяйственного труда» [49, с. 80].

XV съезд ВКП (б) выдвинул в качестве очередных задач закрепление и развитие деятельности государственных органов и кооперации по плановому регулированию сельского хозяйства, снабжению его машинами и инвентарем, наступление на эксплуататорские элементы деревни, улучшение работы партийных, советских и культурно-просветительных организаций на местах. Съезд подчеркнул ведущую роль города, рабочего класса в социалистическом переустройстве сельского хозяйства, руководствуясь известным ленинским положением: «…сделать из городского рабочего проводника коммунистических идей в среду сельского пролетариата» [50, с. 234].

Казахстан развивался как составная часть Советского Союза, и его развитие определялось общими для всей страны проблемами социалистической реконструкции народного хозяйства. Вместе с тем общие для всей страны закономерности социалистического строительства в условиях Казахстана отличались некоторыми специфическими особенностями, вызвавшими необходимость решения дополнительных задач. К числу относилась такая революционная мера, как конфискация хозяйств крупных баев — полуфеодалов.

Коммунистическая партия и Советское государство не форсировали социально — экономические преобразования, постепенно велась подготовка условий для них, с тем, чтобы аульная бедняцко-середняцкая масса созрела для этих преобразований и активно участвовала в их осуществлении.

Такие объективные условия созрели, сложились в результате улучшения снабжения аула сельскохозяйственным инвентарем, успехов кооперативного строительства, приспособленного к условиям местной жизни и быта, освобождения от налога значительного числа бедняцких хозяйств, массового землеустройства, все большего вовлечения трудящихся аула в советское строительство, активизации деятельности союза Кошчи. Все это вплотную подвело бедняцко — середняцкие слои аула к осознанию необходимости конфискации хозяйств крупных баев — полуфеодалов — социального оплота патриархально — феодальных отношений в кочевом и полукочевом ауле сдерживавшего его социально — культурный процесс.

Владея крупными стадами скота, баи — полуфеодалы держали бедноту в экономической зависимости, продолжали эксплуатировать трудящихся аула. Разжигая межнациональную рознь и подогревая родовые пережитки, они пытались подчинить своему влиянию отдельные звенья аульного советского аппарата, мешали осуществлению политики Советской власти в ауле. Трудности, возникавшие в решении вопросов межселенного и внутриселенного землеустройства, укрепление аульных Советов, кооперирования были делом их рук.

В ноябре 1927 г. 6 — я казахстанская партконференция обсуждала вопрос об экспроприации баев, посчитав возможным «допустить изъятие у крупных баев части скота и инвентаря», что должно привести к «осереднячиванию аула и развитию его производительных сил и еще большему закреплению союза пролетариата с трудящимися массами аула».

В декабре 1927 г. была образована комиссия для разработки проекта закона о конфискации хозяйств крупных баев. После рассмотрения и уточнения на бюро Казкрайкома он был одобрен ЦК ВКП (б) и ВЦИК. 15 августа 1928 г. Крайком создал комиссию для непосредственного руководства кампанией.

27 августа 1928 г. на заседании ЦИК и СНК республики постановление «О конфискации байских хозяйств» было принято. Были назначены уполномоченные по проведению конфискации в округах республиках. Непосредственно в аулы направили свыше тысячи уполномоченных. Кроме того, в комиссиях содействия работало 4700 человек. Конфискация должна была проводиться во всех районах республики, исключая Адаевсикй округ и хлопководческие районы бывших Джетысуйской и Сырдарьинской губерний к крупным баям — полуфеодалам, хозяйства которых подлежали конфискации, были отнесены в кочевых районах скотоводы, имевшие в личном владении более 400 голов скота (в переводе на крупный), в полукочевых — более 300 голов, а в остальных — свыше 150 голов скота. Выселению с конфискацией скота и имущества подлежали также бывшие султаны, волостные управители и т. п.

Декрет о конфискации хозяйств крупных баев — полуфеодалов вызвал ожесточенное сопротивление классового врага. Буржуазные националисты и другие антисоветские элементы всячески старались сорвать его проведение. Они помогали баям — полуфеодалам распродавать скот, угонять его и скрывать от учета в других районах, искусственно раздроблять свои хозяйства. Враги клеветали на советскую власть, умышленно распространяли злостные слухи, будто конфискация коснется середняков, а потом и бедняков. Но все их попытки помешать конфискации провалились.

Для проведения конфискации в аулах было организовано до 300 комиссий в которые вошло около 5000 представителей трудящихся.

Конфискация байских хозяйств была совершена по инициативе и при помощи коммунистической партии и Советского государства самими трудящимися массами аула. Об активном участии масс в кампании свидетельствуют, например, следующие данные. В ходе конфискации было проведено 6250 собраний трудящихся с участием до 400 тысяч человек, 111 конференций, в которых участвовало 21 тысяча человек.

Аульная беднота на своих собраниях выносила приговоры о выселении крупных баев — полуфеодалов. Вот один из таких приговоров: «… 1928 год 27 сентября, мы, нижеподписавшиеся трудящиеся аула № 7 Карабутакского района обсудив действия баев аула № 7 Карабутакского района Кийсыкова Улжая, Палванова Кадырбергена и прихвостника этих баев Сесикенова Жанузака и установив, что вышепоименнованные баи до сих пор господствовали (экономически и политически) над бедняками своего аула, эксплуатировали труд батраков и издевались над ними, — составили настоящий приговор: врагов трудящихся, баев Кийсыкова Улжая и Палванова Кадырбергена согласно декрету КазЦИКа выселить в ссылку, конфисковать все имущество у них, и одновременно выселить с ними же прихвостника баев и являющегося их правой рукой, продававшегося баям Сесикенова Жанузака» [51, с. 198].

Документы отмечают, что беднота и батрачество активно разоблачали козни и хитрости баев — полуфеодалов, пытавшихся утаить или приуменьшить свои богатства, добивались строгого выполнения декрета о конфискации. Из Баян — Аульского района Павлодарского округа группа бедняков послала следующую приветственную телеграмму КазЦИКу: «Батраки баев Чормановых по собственной инициативе в числе 21 человека, приветствуют декрет и заявляют свою готовность о помощи Советской власти». 28 сентября 1928 года Балхашская районная конференция бедноты единодушно одобрила список баев, подлежащих выселению из районов с конфискацией имущества.

Благодаря активному и массовому участию аульных трудящихся в конфискации крупных полуфеодальных байских хозяйств кампания дала огромные экономические и политические результаты. Было выселено 696 наиболее крупных баев — полуфеодалов. У них изъяли 145 тысяч голов скота (в переводе на крупный). Много сельскохозяйственных машин и орудий строения, транспортные средства и т. п.

Конфискованное имущество было распределено следующим образом: бедняки и батраки получили около 85 тысяч голов скота, колхозы — почти 30 тысяч голов. Всего были наделены конфискованным байским скотом и имуществом 877 колхозов, 24 491 индивидуальные хозяйства. Около 90 процентов скота получили бесскотные хозяйства и хозяйства, имевшие до 4 голов скота. Наделение их скотом и инвентарем передвинуло их в группу середняков. Таким образом, в 1928 году центральной фигурой в ауле стал середняк. Это была крупнейшая победа ленинской национальной политики Коммунистической партии. Конфискация хозяйств крупных баев — полуфеодалов еще больше сплотила ряды бедноты независимо от родовой принадлежности, сблизила середняка с беднотой, укрепила союз бедноты и середняка с рабочим классом. Создавались необходимые условия для дальнейшего укрепления советской государственности в ауле на основе правильных отношений с середняком и решительной борьбы с байством при опоре на бедноту.

В результате конфискации полуфеодальных хозяйств неизмеримо возросло доверие широких трудящихся масс казахского населения к Коммунистической партии и Советской власти значительно возросло политическая активность трудящихся аула и их классовая сознательность.

В обращении ЦК ВКП (б) к избирателям перед началом избирательной кампании 1929 года отмечалось, что перевыборы проходят «в обстановке усиленного внешнего нажима на СССР со стороны империалистических держав и обострения классовой борьбы внутри этих стран в связи с ростом сопротивления капиталистических элементов нашей политике индустриализации страны и социалистической реконструкции сельского хозяйства» [52, с. 34].

Партийные и советские органы Казахстана под руководством ЦК ВКП (б) развернули большую подготовительную работу к выборам. В декабре 1928 года вопросы подготовки к перевыборной компании рассматривались пленумом крайкома партии и сессией КазЦИКа. Пленум потребовал от партийных организаций мобилизовать массы на окончательное очищение аульных Советов от баев и добиться, чтобы во всех Советах были широко представлены беднота, батрачество и середняки.

На многочисленных собраниях избирателей с отчетными докладами выступали члены Каз ЦИКа и его ответственные работники. В 2252 аульных и сельских Советах собрания избирателей заслушали 4704 отчетных доклада председателей Советов и 5889 отчетов членов Советов. Революционные социально — экономические преобразования в ауле 1926 — 1928 гг. подорвали экономические позиции и политические влияния баев, укрепили союз рабочего класса с казахским трудовым крестьянством. Усилилось влияние Коммунистической партии на аул. Все это реально сказалось на процессе советизации аула, важнейшим этапом которой явились перевыборы Советов.

Перевыборы прошли в обстановке политического подъема. Беднота и батраки отстраняли баев и аткаминеров от участия в выборах. Высокую активность проявили середняки, в своем подавляющем большинстве примкнувшие к бедноте. Трудящиеся добивались отмены выборов там, где в результате нарушения инструкций по выборам и принципов советской демократии в Советы проникали байские элементы. На выборы явились более 60 процентов избирателей. Повысилась активность избирателей — женщин. Все это обеспечило успех кампании. Руководящая роль в этой работе принадлежала партийным организациям. Значительно возросла в ней и роль союза Кошчи.

В результате перевыборов 1929 года в составе аульных Советов число членов и кандидатов в члены ВКП (б) повысилось с 7,3 процента в 1927 году до 9,6 процента, комсомольцев — с 3,7 до 7,3, батраков — с 6,7 до 13,5, женщин — с 9,7 до 21,3 процента.

В 1929 году советизация казахского аула была в основном завершена.

Укрепляя Советы в казахском ауле, Коммунистическая партия и Советское государство уделяли серьезное внимание советской работе среди нацменьшинств, живших на территории Казахской республики. Развертывалась деятельность Советов в узбекских, уйгурских, дунганских кишлаках, в немецких и других селениях. Партийная организация и правительство Казахстана постоянно содействовали развитию братской Каракалпакии, входившей тогда как автономная область в состав Казахской республики.

Одним из обязательных условий строительства социализма является ликвидация всех эксплуататорских классов, и в том числе кулачества и байства, но методы их ликвидации в зависимости от конкретных условий могут быть различными.

Политика ликвидации кулачества как класса на основе сплошной коллективизации была закреплена историческим постановлением ЦК ВКП (б) от 5 января 1930 года «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». 30 января 1930 года ЦК партии в своем постановлении «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» дал подробные указания по этому вопросу [53, с. 279].

1 февраля 1930 года ЦИК и СНК СССР вынесли постановление «О мерах по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной коллективизации и по борьбе с кулачеством». 19 февраля ЦИК и СНК КАССР приняли постановление о развитии колхозного движения и борьбе с байством и кулачеством. Указанные постановления исходили из идеи дифференцированного отношения к различным слоям кулачества и байства. Кулаков и баев делили на три категории. К первой относили кулацко-байские хозяйства, выселяемые за пределы республики; ко второй — хозяйства, подлежавшие выселению за пределы данного округа, а к третьей — кулацко — байские хозяйства, которые следовало выселять за пределы района, но оставить в данном округе.

В районах сплошной коллективизации создавались комиссии по ликвидации кулацких и байских хозяйств. В состав этих комиссий входили представители всех слоев трудящихся деревни и аула, а также присланные из городов рабочие. Вопрос о ликвидации кулацких и байских хозяйств широко обсуждался на собраниях трудящихся крестьян. При их активном участии в 60 районах республики, где проводилась сплошная коллективизация, на 1 февраля 1930 года было ликвидировано свыше 19 тысяч кулацко-байских хозяйств. Конфискованное у кулаков и баев имущество передавалось в неделимые фонды колхозов.

Выселяя кулаков и баев за антисоветскую деятельность, государство вместе с тем заботилось об их трудоустройстве на новых местах, о перевоспитании их в труде. Советское правительство отпускало им кредиты на строительство домов, помогало приобретать лошадей и необходимый сельскохозяйственный инвентарь. На государственные средства были построены школы, больницы, общественные столовые и т. д. Сюда направлялись агрономы, зоотехники, врачи, учителя.

По мере того, как переселенные в другие районы в другие районы кулаки и баи на деле проявляли добросовестные отношения к труду и лояльное отношение в советской власти, им по решению районных исполкомов, при положительной характеристике с места работы, возвращались избирательные права. Многие бывшие кулаки впоследствии стали честными тружениками социалистического общества.

В районах же кочевого и полукочевого животноводства в это время не проводилась ликвидация баев как класса. Здесь еще проводились различные мероприятия по ограничению и вытеснению байства, перераставшие в ходе развития коллективизации в ликвидацию его как класса на тех же основаниях, что и в районах земледелия.

Сплошная коллективизация и ликвидация кулачества и байства как класса представляли собой глубочайший революционный переворот в деревне и ауле, осуществленный по инициативе и под руководством Коммунистической партии и Советской власти, при активной поддержке трудящихся масс. Основу этого переворота составляло преобразование частной собственности трудового крестьянства на средства производства в общественную собственность, переход от мелкого единоличного производства к крупному коллективному социалистическому производству. Окончательно выкорчевывались корни капиталистических и феодальных отношений в сельском хозяйстве, уничтожалась почва для их возрождения.

Согласно документальным материалам об итогах кампании, фактически конфискации было подвергнуто 696 хозяйств, из них 619 были высланы за пределы округа проживания. У них было экспроприировано 145 тыс. голов скота (в переводе на крупный). Около 114 тыс. голов скота перераспределялось между колхозами (29 тыс. или 26 процентов) и бедняцко — батрацкими хозяйствами (85 тыс. голов, или 74 процента). Кроме скота были экспроприированы 633 юрты, 475 домов, 44 амбара, 534 другие надворные постройки, 108 плугов, 113 борон, 248 сенокосилок, 1367 брички, 34 жнейки, 25 веялок, 161 конные грабли и т. д.

В результате конфискации имущества баев, выселение их из других мероприятий партии и правительства изменилась классовая структура аула. Если до 1928 г. в кочевых и полукочевых аулах середняки составляли на более 30 процентов, то теперь в результате большой работы, проведенной партией и Советским правительством в ауле, особенно после передела пахотных и сенокосных угодий и конфискации скота у баев — полуфеодалов, середняки составляли уже около 76,3 процента аульного населения, а процент бедноты снизился до 18, 2. Крестьяне — середняки стали, таким образом, центральной фигурой в ауле [54, с. 59].

Наделение бедняков и значительной части маломощных середняков скотом и другими средствами производства способствовало укреплению в аулах Советской власти и ее политической основы — союз рабочего класса и трудового крестьянства.

Анализ опубликованных статистических материалов показывает, что конфискованного и «поровну» перераспределенного скота далеко не всегда хватало, чтобы подтянуть бедняцко — батрацкие хозяйства до приемлемых, с точки зрения задач нормального ведения хозяйства, размеров. Получив лишь несколько единиц скота, эти хозяйства не могли включиться в общину, и им ничего не оставалось делать, как вернуться к своему прежнему социальному статусу, продав или зарезав полученный скот.

Вместе с тем ликвидация байских и зажиточных хозяйств, выполнявших вполне определенную роль в наработанной системе воспроизводственных связей, вызвала нарастание хаотических процессов в традиционной структуре хозяйства, вела к ее деформации. Таким образом конфискация скота у баев обернулась не консолидацией середнячества в ауле и ростом благосостояния, а напротив — нараставшей пауперизацией населения нищавших аулов и разрушением хозяйства. Это и был реальный итог силовой кампании по конфискации.

2.2 Мясозаготовительные и хлебозаготовительные кампании Своего рода предтечей обрушившихся на крестьянство репрессий стали сельскохозяйственные заготовки. Уже в ходе их произошла заметная эскалация силового нажима. О масштабах его можно судить хотя бы по тому факту, что в течение только двух хлебозаготовительных кампаний (1928 — 1929 гг. и 1929 — 1930 гг.) и только по трем округам (Акмолинскому, Петропавловскому, Семипалатинскому) в результате применения 107 и 61 статей Уголовного кодекса РСФСР были осуждены 34 120 человек и подвержено административной ответственности 22 307 хозяйств. Кроме этого, взыскало штрафов и изъято имущества более чем на 23 млн. рублей, конфисковано скота — 53,4 тыс. голов, хлебных запасов — 631 тыс. пудов, различных строений — 258 единиц. Для прикрытия откровенно не правового характера предпринимаемых акций власти распространили действие статьи 107 УК РСФСР, определив уголовное наказание за «злостное повышение цен на товары, сокрытие или невыпуск таковых на рынок», и ст. 61 УК РСФСР, предполагавшей уголовную ответственность «за отказ от выполнения повинностей, имеющих общегосударственное значение. Показательно, что даже по официальным признаниям, в общей массе судебно и административно привлеченных кулацкие хозяйства составляли несколько больше половины [55, с. 245].

Информационные сводки орготдела ВЦИК фиксировали настроения полного разочарования крестьянства политической властью. На многочисленных сходах крестьяне откровенно заявляли: «Не нужно развивать сельское хозяйство, иначе правительство задавит налогом», «Советская власть установила крепостное право», «Середняка разоряют, представляя за его счет льготы лодырям — беднякам», «Советская власть зажала крестьян хуже, чем при старой власти. Такой власти помогать не надо» и т. п.

Заготовительные акции встречали сопротивление и со стороны только что созданных колхозов. Многие руководители в то время еще не до конца осознали, что решения о формированном расширении сельхозартельной формы производства во многом определились задачей обеспечения удобной и безконфликтной «перекачки» прибавочного (а очень часто и необходимого) продукта деревни в фонд накопления индустриализации. Они еще не успели свыкнуться с мыслью, что общественные закрома должны рассматриваться не как элемент расширенного воспроизводства колхозной экономики и фактор повышения материального благосостояния членов сельхозартелей, а скорее как своеобразная транзитная база продвижения хлеба за кордон в целях получения валюты.

Поэтому в первое время находилось немало работников, наивно пытавшихся апеллировать к радушным пределам. Например, бюро Мендыгаринского райкома партии долго и упорно не соглашалось с твердыми заданиями по заготовкам спущенным из Краевого комитета ВКП (б). Из другого райкома (Карабалыкского) сообщали: «Экономика района окончательно подорвала насильственными планами. Колхозники, а также бедняки и середняки не имеют перспективы своего существования. Мы оттолкнули от себя колхозников, они от нас уходят» [56, с. 15].

После того, как 7 августа 1932 года был принят закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов, кооперации и укреплении общественной собственности», подобные дела грозил расстрел, а при «смягчающих обстоятельствах» — десять лет тюрьмы с конфискацией имущества. Только за первый год действия этой антиконституционной нормы в Казахстане было осуждено 33 345 человек, из них 7728 колхозников и 5315 трудящихся единоличников (как сказано в отчетах). Как сообщают источники, во второй половине 1931 года, т. е. до принятия закона, по делам, связанным с заготовками, было расстреляно 79 человек [57, с. 190].

Кампании по заготовкам скота с самого начала приняла в ауле характер чрезвычайной акции времен военного коммунизма, (хотя даже в тот трудный период казахское хозяйство не знало ничего подобного). Размеры заготовок определялись плановыми заданиями, но те, как оказалось, имели в своей расчетной основе фальсифицированные данные о количестве у населения скота. Вследствие приписок и грубого валюнтаристского планирования районом определялись задания, немного превышающие реальную численность имеющегося в наличии скота. В этой связи характерен пример Балхашского района, располагавшего стадом в 173 тысячи голов скота, но получившего разверстку почти на 300 тысяч единиц.

Естественно, очень скоро в краевые органы стало поступать множество жалоб. Но на них мало кто реагировал. Да и сама реакция была вполне в духе времени.

Специфика кочевого способа производства допускала подобное количество скота лишь как жизнеобеспечивающий минимум. Для воспроизводства же и нормального функционирования хозяйственной ячейки требовалось гораздо больше (раза в четыре), но эта объективная предпосылка не принималась во внимания, и хозяйству этому в лучшем случае оставлялось 2 — 3 барана, что ставило его на первую роль безысходности (опасаясь, что заберут и оставшихся баранов, скотоводы их тут же забивали). Под прикрытием государственных интересов творились беззаконния и при заготовках в ауле других видов сельскохозяйственной продукции. Так, в целях «ударного проведения заготовки шерсти в ряде мест заставляли стричь овец в стужу, посреди суровой зимы, что не могло не привести к массовому падежу скота. Нередко в поисках хлеба заготовители выезжали в скотоводческо-земледельческие аулы и выколачивали крошечные посевы. У них подчистую забиралось даже то ничтожное количество зерна, с которым связывалась единственная надежда на выживание. Обязательные хлебозаготовки, вопреки всякой логике, распространялись и на имеющие хозяйства сугубо животоноводческих районах. Страшась быть обвиненными в саботаже, их население было вынуждено обменивать свой скот на хлеб и сдавать последний в счет заготовок. Понятно, что вследствие этого норма потребления начинала тяготеть к своему минимуму, предвещая быстрый голод.

По сколько 1930 г. не только «круглый», но и имеет во многом этапное значение в судьбах страны, есть смысл более детально рассмотреть положение дел в округе в то переломное время. Количество хозяйств и населения в округе снова уменьшилось в «связи с бегством кулацко-байских хозяйств, уклоняющихся от проводимых классовых мероприятий». Сельское хозяйство оставалось ключевым звеном экономики, в промышленности ничего практически не менялось.

После долгих лет топтания на месте обозначился довольно ощутимый прирост посевных площадей, но в тот период не было определяющим характер коренных изменений на селе. Суть происходящего отражали другие цифры: в 1928 г. удельный вес колхозов в посевной площади был 6,8, в 1929 г. — 9,1, а в 1930 г. он должен был превзойти 60 процентов. Валовый сбор продукции земледелия в 1928 г. составил 22,5 млн. пудов, а в 1929 неурожайном году 12,3 млн. пудов. Государству было реализовано соответственно 10,3 и 4,5 млн. пудов. Полное отражение объема посевных площадей отражено в «таблице 6».

Таблица 6 Посевная площадь по районам на 1928 — 1930 гг. [58, с. 64]

В канун массовой коллективизации, в 1929 г., в округе было всего скота 2 314 308 голов, из них: лошадей — 340 940, крупного рогатого — 730 274, овец — 931 448, коз — 264 167, свиней — 34 921, верблюдов — 12 558 голов. По сравнению с 1928 г. стадо увеличилось на 7,7 процента или на 166 905 голов, что в общем — то являлось крупным шагом вперед.

Планы на 1930 г. намечались еще более впечатляющее: посевная площадь должна была вырасти на 19,5, стадо рогатого скота — на 10, лошадей — на 15, овец на 12 процентов. За 1928 — 1929 гг. произведено продукции на сумму 31,7 млн. рублей, из них земледелие дало 12,5 млн. рублей. Доля животноводства в общем объеме сельской экономии по годам отражена в «таблице 7».

Таблица 7 Доля животноводства по годам, в % [59, с. 96]

Столь большие колебания этого важного показателя объясняются прежде всего резкими перепадами урожайности. В недороды заготовки хлеба сходили на нет. В результате проведенных мероприятий в ходе осуществления новой экономической политики крестьянские хозяйства хоть и не достигли расцвета, но заметно окрепли. Происходил процесс, как его называли в то время, «осереднячивания» сельских хозяев.

В 1929 г. 52 процента хлеборобов засевало от 4 до 10 десятин, а 16 процентов — свыше этого. Значительно сократилось число дворов без рабочего скота. Общая тенденция была такой: с каждым годом уменьшалось число бедняцких и так называемых кулацких хозяйств и росло число середняков.

Структура посевных площадей в 1930 г. в Кустанайской области выражена в «таблице 8». Основное место отводилось яровой пшенице — 366 722 га (60% общей площади посева), просо — 93 824 га (15%), овес — 71 870 га (11,5%), подсолнух — 37 тыс. га (6%). Некоторое снижение доли яровой пшеницы и увеличение посевов проса и подсолнечника объясняется нехваткой семян пшеницы после малоурожайного 1929 г. Государство выделило округу 178 тыс. центнеров зерна сменной ссуды, 80 процентов которой отдали колхозному сектору.

На «верху» дефицитности баланса не признали, расширили и дали округу контрольную цифру заданий по хлебозаготовкам в 4 000 000 пудов, которая и была разверстана по районам с превышением против фактического урожая более, чем в 2раза. Протесты работников низовых и районных организаций успеха не имели, наиболее упорствующих из них обвиняли в правом уклоне, снимали с работы и отдавали под суд.

Таблица 8 Структура посевных площадей по районам в 1930 г. [60, с. 53]

Из выводов по проверке работы организации Кустанайского округа по подготовке весенней посевной кампании, коллективизации и итогах проведения хлебозаготовок в 1929 — 1930 гг., следует, что проводя проверку работы низовых и окружных организаций по вопросам подготовки весенней посевной кампании, коллективизации и итогах хлебозаготовок, уполномоченные Бычков и Коршиков констатировали, что хлебозаготовки в округе урожая 1929 г., в основном определявшие ход коллективизации и посевкампании, велись не на учете товарного выхода хлеба, а на основе голых заданий. По данным пробных обмолотов и выборочных обследований средний урожай по округу был определен в 13 пудов с десятины (от 6 до 18 пудов), исходя из чего хлубофуражный баланс был составлен с дефицитом в один миллион 747 тысяч пудов.

Боясь ответственности, райисполкомы контрольные цифры по сельсоветам против окружных еще более увеличили. Сельсоветы, давая задания отдельным поселкам и деревням, поступали по методам РИКов. В результате в отдельных местах урожайность была определена в 4 раза больше против фактической. К примеру, в поселках Храмской, Суриковский, Шишкинский и других фактический урожай был 6 — 8 пудов, а контрольные цифры 27 пудов с десятины.

Хлебозаготовки по всем без исключения районам и поселкам округа велись методами грубейшего администрирования, жесточайших репрессий по отношению к середняку и бедняку и безответственных авантюристических обещаний. Крестьянам предлагали сдавать все 100% имеющегося у них хлеба (в том числе семенного и продовольственного), заявляя, что весной они получат на всю посевную площадь 100% чистосортных семян, а продовольственную помощь будут получать на другой день после сдачи своего хлеба хлебозаготовляющим организациям [61, с. 122].

Когда это не действовало, прибегали во многих местах к мерам форменной инквизиции (даже по отношению к середнякам и бедноте): закапывали в землю, раздевали, голыми выводили из жарко натопленной избы на мороз, окатывали холодной водой, наматывали бороду на гвоздь и постепенно, по одному волосу выдергивали ее (поселки Алешинский, Михайловский и другие). О том, что середняки и беднота за не сдачу хлеба судились целыми пачками, сажались в тюрьму и высылались из округа на 3 — 5 лет (поселки Федоровский, Надежденский, Пешковский, Новошумный и др.) нечего и говорить — это было своеобразным правилом. В числе привлеченных к ответственности и высланных много красных партизан, красноармейцев и их семей. Все окружные организации знали обо всех этих безобразиях, но никаких мер своевременно к прекращению их не принимали, а наоборот даже дали директивы на места, во — первых, не считаться ни с какими актами о стихийный бедствий, а, во — вторых, в тех случаях, когда перегибы допускались, то по выявлению их никаких возвращений хлеба обратно не производить и никаких постановлений о них не выносить.

Хлеба от этих допущенных безобразий, местами доходивших до форменной контрреволюции, не добавилось и план хлебозаготовок по округу был выполнен на 61,3%, по семсбору — на 24,8%. Округ остался без хлеба и примерно 30% крестьянства с января месяца живет впроголодь, беднота же во многих поселках (Суриковский, Храмской, Шишкинский, Безобразовский, Костычевский, Новошумный, Пешковский, Жуковский и др.) голодает.

Объявление Кустанайского округа округом сплошной коллективизации и установление сроков окончания к 1 марта 1930 г. в размере 71% по всему округу и 100% для 5 главнейших районов, не имело под собой никакой реальной почвы. Процент коллективизации на 1 октября 1929 г. по всему округу по отношению числа хозяйств был равен пяти, а по отношению посевной площади девяти процентам. По пяти же районам сплошной коллективизации, которые предполагалось к 1 марта 1930 г. полностью коллективизировать, он был равен — по Федоровскому — 13%, по Боровскому — 5, по Затобольскому — 8, по Мендыкаринскому — 5, по Карабалыкскому — 12%.

План коллективизации был разработан без всякого учета экономической и политической ситуации, без опроса крестьян и предвидения того, к чему все это приведет. Зато строго приписывалось, что невыполнение его будет рассматриваться как нежелание работать с привлечением за это к суду. В результате повсеместно начали широко применять методы административного воздействия и грубого принуждения. Как правило, почти во всех без исключения поселках округа не желающим идти в колхозы, заявляли: «Если не вступишь в колхоз, раскулачим и выселим». И действительно, осуществляли свои угрозы (поселки Федоровский, Костычевский, Новошумный, Владыкинский и др.) [62, с. 42].

В результате коллективизации по округу на 20 марта составляла 69,4%, о чем торжественно докладывали верхам. Вслед за головотяпскими темпами коллективизации на основе директив вышестоящих органов началось такое же обобществление скота и птицы, а кое — где и жилых построек, носильных вещей и вещей домашнего обихода, что привело к неразберихе, путанице и падежу мелкого скота птицы из — за отсутствия организации ухода и кормов (поселки Пешковский, Федоровский, Александровский и др.).

Голощекинский директивой округу было предписано увеличить посевные площади в 1930 г. на 19% (659 000 га против 535 000 га 1929 г.). Реальных оснований это под собой не имело, так как не были учтены недород 1929 г., опыт хлебозаготовок и бегство из округа населения, что привело к недостаче посевного материала, а местами и отсутствие его. В результате план посевной составлялся 5 раз и каждый раз доводился посевщика, но так и не был выполнен. При сборе семзерна применялись методы хлебозаготовок. А методы эти были известны: аресты, тюремные заключения, высылка, конфискация всего имущества, бойкот, лишение прав помола, покупки керосина и т. д. За 2 месяца подготовки к севу было осуждено около 900 человек. В справке признается, что раскулачивание принимало формы не борьбы с кулаком как с классом, а с отдельными личностями, являлось средством понуждения выполнения хлебозаготовок, коллективизации и сбора семфондов. Как первый результата этого — процент раскулаченных по отдельным районам значительно превысил установленный правительством средний (3%), за счет середняка и даже в отдельных случаях бедняка, красных партизан, семей красноармейцев и т. д.

Само раскулачивание почти во всех районах округа проходило безобразно — конфисковывали буквально все имущество плоть до мелких вещей домашнего обихода и последнего продовольствия. Конфискованное имущество в некоторых поселках разбиралось по рукам местными работниками.

Кулаками часто объявляли всех неугодных. В Федоровском районе дошло до того, что все школы района, курсы трактористов, избы — читальни прерывали свои занятия только из — за того, что помещения их были использованы под места заключения для выселяемых кулаков.

Во многих поселках семьи кулаков, оставшись без средств к существованию, голодали, вызывая даже у бедноты элементы сочувствия. Репрессии и голод привели к массовому бегству населения в основном районы Сибири и Средней Азии. Процент сбежавшего населения из округа по ориетировочным подсчетам достигает 20, а по остальным районам: Федоровскому — около 30, Затобольскому — около 20, Боровскому — около 18, по отдельным же поселкам процент сбежавших еще выше.

Одновременно с бегством населения началось массовое разбазаривание имущества и забой скота, принявшие катастрофические размеры. По Федоровскому району сокращение поголовья было таким: рабочих лошадей — на 60 процентов, рабочих волов — на 80, коров — на 42, овец и коз — на 60, свиней — 75 процентов.

В немецких поселка округа население (около 20 000 чел.) рассматривалось как «поголовно кулацкое», что привело к сплошной эмиграционной авантюре в Германию и Америку, вследствие чего явилось почти полное разбазаривание своего имущества и скота немецкими крестьянами, благодаря чему поселки их, наиболее культурные по хозяйству в округе, в началу сева вышли разоренными и не подготовленными.

В ходе кратковременной кампании «борьбы с перегибами» в окружную комиссию поступило 816 заявлений жалобщиков, из них рассмотрено 616, из которых удовлетворено 170 и пересмотрено и послано в районы 316, из исправдома освобождено 202 человека. Снято с работы 5 секретарей райкомов, председатель горсовета, предано cуду 40 человек, распущено 6 бюро ячеек.

По одному только Федоровскому району было освобождено от выселения 444 семьи середняков, 2 семьи бедняков, 4 семьи красных партизан, 3 семьи красноармейцев.

В поисках средств для индустриализации государство ужесточило налоговый режим. Тяжелый налоговый пресс давил на аул и деревню Казахстана. В 1928 — 1929 гг. 4% зажиточных и кулацких хозяйств были вынуждены заплатить 33% всей суммы начисленного на крестьянские хозяйства сельхозналога, а 0,6% крупных скотоводческих хозяйств уплатили 25% всей суммы начисленного по скотоводческим районам налога.

В следующем, 1929 — 1930 гг. по сравнению с 1928 — 1929 гг. тяжесть налогооблажения возросла на 98,8%, хотя налоговая база выросла несущественно.

Кроме того, вводилось индивидуальное налогооблажение для хозяйств, выделяющихся в общей крестьянской массе своими доходами и их «нетрудовым характером». Но многие хозяйства подпали под эту форму налогооблажения в силу опять — таки произвола властей: потому что имели две коровы, сепаратор или железную крышу или же были известны своим антисоветским «ворчанием».

Если в 1928 — 1929 гг. 9,6% зажиточно — кулацких хозяйств внесли 57,3% общей суммы сельхозналога, то в 1929 — 1930 гг. — уже 76,2%. Под воздействием резко возросшей нормы налогооблажения значительная часть хозяйств, используя терминологию тех лет, «самораскулачивалась» или, попросту говоря, раскрестьянивалась, уходя в города или меняя источники дохода и формы деятельности. Что касается скотоводческих хозяйств, то они откочевывали целыми общинами за рубежи республики и даже страны. Таким образом, чрезвычайщина во время заготовок и силовая налоговая политика значительно усугубили положение сельского населения Казахстана, создавая новые предпосылки для приближающейся катастрофы [63, с. 173].

2.3 Процесс оседания казахского населения После победы Октябрьской социалистической революции переход казахского кочевого населения к оседлости все усиливался, но большинство (до 75 процентов) продолжало вести кочевой образ жизни.

Организовать перевод кочевников и полукочевников к оседлости являлось сложным и трудным делом, требовавшим огромных материальных затрат. Советское государство из года в год наращивало финансовую помощь населению, переходившему к оседлости. С помощью государства в скотоводческих районах создавались агрономические и зоотехнические пункты. В сельскохозяйственных кружках люди обучались прогрессивным приемам ведения животноводства. Была организована государственная заготовка фуража на случай неурожая трав. Проводилась значительная работа по землеустройству.

Наибольшую роль в подъеме хозяйства кочевников и постепенной подготовке их к переходу на оседлость сыграло кооперирования скотоводческих хозяйств.

К концу 20 — х годов были созданы условия для перехода к массовому оседанию кочевого и полукочевого казахского населения.

В январе 1930 года при Совете Народных Комисаров КАССР был создан Республиканский комитет оседания. 19 февраля 1930 года КазЦИК утвердил Положение о Комитете оседания при СНК КАССР. Комитет должен был определить контингент и районы оседания, содействовать его осуществлению, принимать меры для развития в оседающих хозяйствах земледелия и интенсификации животноводства на основе коллективизации. Комитет по оседанию рассматривал планы мероприятий, проводимых Крайколхозсоюзом, Наркомземом, другими наркоматами и учреждениями, контролировал выполнение планов оседания, изучал информацию о ходе оседания. Решения комитета были обязательны для всех республиканских учреждений. При президиумах исполкомов окружных Советов были созданы окружные комитеты, а при районных исполнительных комитетах — районные комиссии оседания.

Окружные комитеты и районные комиссии действовали в соответствии с директивами республиканского комитета оседания и работали под непосредственным руководством окружных и районных исполкомов. В их состав обязательно входили председатели исполкомов, представители земельных органов и колхоз союзов.

16 февраля 1930 года СНК СССР решением о плане развития народного хозяйства Казахской АССР обязал СНК РСФСР широко проводить землеустройство и другие мероприятия, обеспечивающие оседание казахского населения земледельческой и земледельческо-животноводческой зон Казахстана исходя из необходимости совмещения коллективизации кочевого и полукочевого населения с переходом его к оседлости. Финансирование этих мер осуществлялось за счет общесоюзного бюджета. ВСНХ и Наркозему СССР было поручено принять на себя расходы, связанные с подготовкой кадров из местного населения для удовлетворения нужд развивающейся промышленности и совхозно-колхозного строительства [64, с. 209].

Постановление СНК СССР является одним из исторических документов, свидетельствующих об огромной помощи Советского правительства Казахстану в социалистическом переустройстве сельского хозяйства. Без этой помощи Казахстан не смог бы в такой короткий исторический срок справиться с переводом кочевого и полукочевого населения на оседлость.

Оседание началось одновременно в 34 районах Алма-Атинского, Сырдарьинского, Актюбинского, Гурьевского, Кустанайского, Павлодарского, Петропавловкого, Семипалатинского и Каркаралинского округов. На расходы, связанные с оседанием этих хозяйств, в 1930 году было отпущено 8303 тыс. рублей.

В апреле 1930 года ЦИК Казахской АССР принял постановление «О практическом плане ведомств по оседанию трудящихся кочевого и полукочевого населения». Центральный исполнительный комитет КАССР поручил наркоматам и ведомствам провести в течение 1930 года ряд практических мер, обеспечивающих переход на оседлость 84 тысяч кочевых и полукочевых хозяйств. Было предложено обеспечить переходящее к оседлости население сельскохозяйственным инвентарем и машинами за счет государства, обеспечить рабочим скотом, построить на местах оседания жилые дома, скотные дворы, развернуть сеть советской торговли. К населению, переходящему на оседлость, было применено постановление СНК КАССР от 13 апреля 1930 года о льготах по единому сельскохозяйственному налогу в течении трех лет, а после объединения в колхозы — в течении 5 лет.

Оседание казахского кочевого и полукочевого населения приобрело массовый характер. С начала массовой коллективизации принимались меры для организационно — хозяйственного укрепления колхозов, рациональной организации и оплаты труда колхозников. 1 — 10 апреля 1931 года была проведена декада подготовки к весенней посевной кампаниии. В колхозах вводилась сдельщина, составлялись производственные планы. В 260 колхозах осуществлялась оплата колхозников по трудодиям.

В марте 1931 года Казкрайком партии направил в аулы и деревни 500 партийных советских комсомольских, профсоюзных работников для оказания помощи колхозам в подготовке и проведении посевной. Шефские организации послали в деревни и аулы сотни работников которые вели массово — разъяснительную работу. Только профсоюзные организации Алма-Аты отправили в деревни и аулы округа свыше 80 агитбригад, в состав которых входили также медицинские работники, кузнецы, плотники.

Особенно трудные задачи разрешались в зале кочевого и полукочевого скотоводства. При этом здесь были допущены грубые ошибки. В августе 1931 года Крайком партии поставил перед животноводческими районами задачу «выйти на линию более высоких» темпов коллективизации и дал установку основной формой колхозного движения в ауле, за исключением районов отсталых, еще сохранивших исключительно кочевое хозяйство с большим расстоянием кочевок считать животноводческую сельскохозяйственную артель". В сентябре того же года оговорка насчет отсталых районов была снята. Тозы в животноводческих районах стали переводиться форсированными темпами на Устав сельскохозяйственной артели. Из 2771 тоза, числившегося в 60 животноводческих районах, на 1 августа 1931 года 2459 были поспешно преобразованы в артели, организовали даже 28 коммун, а тозов осталось всего лишь 285.

Во многих кочевых и полукочевых аулах, не перешедших еще на оседлость, тозы преобразовывались в артели без согласования с членами товариществ, без оседания соответствующей материальной базы.

Классовый враг, воспользовавшись такими ошибками, повел среди населения агитацию за убой скота. Массовый убой и угон скота, организованные баями и их приспешниками, и откочевка населения привели к значительному сокращению поголовья скота в республике и серьезным продовольственным затруднениям во многих животноводческих районах.

17 сентября 1932 года ЦК ВКП (б) принял специальное постановление О сельском хозяйстве и, в частности, о животноводстве Казахстана. 5 октября того же года аналогичное постановление было принято СНК СССР. Этими документами определялись пути исправления ошибок и развития социалистического переустройства сельского хозяйства как оседло — земледельческих, так и в животноводческих районах республики. В оседлых районах предполагалось организовать расселение казахского населения в поселках. ЦК ВКП (б) и СНК СССР решительно предостерегали от административного навязывания населению размеров поселков и колхозов от искусственного, механического объединения жителей разных аулов.

Формой производственной кооперации наиболее соответствовавшей условиям жизни и быта аула, в то время являлось товарищество по совместной обработке земли и косьбе. ЦК ВКП (б) и СНК СССР предложили краевому комитету партии и правительству Казахстана перевести все артели, созданные в кочевых и полукочевых аулах административным путем, на устав тоза, распустить животноводческие фермы, раздать общественный скот в личное пользование тозов, помочь бесскотным хозяйствам обзавестись скотом, передать в индивидуальное пользование часть скота из совхозов.

ЦК ВКП (б) И СНК СССР оказали Казахской республике огромную помощь. Все хозяйства животноводческих районов освобождались на два года от государственных налогов и обязательных платежей, с них списали всю задолженность за прошлые годы. Казахстан получил большую продовольственную помощь и семенную ссуду, кочевым и полукочевым хозяйствам государство выдало 2 млн. пудов зерна. Советское государство вкладывало огромные средства в хозяйственное устройство оседающего населения [65, с. 83].

В соответствии с указаниями ЦК партии был разработан Примерный Устав товарищества по совместной обработке земли и косьбе, утвержденный КазЦИКом. Важное место отводилось в нем деятельности машинно — сенокосных станций. По — новому были сформулированы некоторые вопросы землепользования. При выходе тех или иных членов из товарищества общественный земельный фонд нив коем случае не должен был урезаться, наделения землей бывших членов товарищества могло производиться за счет свободных земель государственного фонда.

Устав тоза разрешал членам товарищества иметь в индивидуальном пользовании до 100 голов овец, 8 — 10 голов рабочего скота, 3 — 5 верблюдов и 8 — 10 табунных лошадей на одно хозяйство. Подчеркивалось, что основные сельскохозяйственные работы в товариществе проводятся на основе сдельщины. Эти нововведения, учитывавшие особенности животноводческих районов Казахстана, способствовали развертыванию колхозного движения.

Центральный Комитет партии и Советское правительство оказывали республике все возрастающую материально — техническую и организационную помощь. За годы первой пятилетки в развитие сельского хозяйства республики было вложено 700 млн руб.

В 1932 году в районах возделывания технических культур коллективизация охватила 74,7 процента, а в зерновых районах — 84,3 процента крестьянских хозяйств.

Посевная площадь увеличилась на 27,2 процента по сравнению с 1928 годом. В оседло — земледельческих районах республики коллективизация сельского хозяйства в основном была завершена. В животноводческих районах продолжался переход сельскохозяйственных артелей на устав тоза. Здесь в отличие от оседло — земледельческих районов массовая коллективизация сельского хозяйства еще не была завершена [66, с. 203].

В районах оседания создавались бригады, проводившие большую организационно — производственную и массово — разъяснительную работу среди населения. В пунктах оседания проходили собрания партийных и комсомольских ячеек, заседания групп бедноты аульных Советов, собрания женщин и общие собрания трудящихся. На них бедняцко-середняцкая масса аула проявляла большую активность, особенно бедняки и батраки. Аульное население по своей инициативе переходило на оседлость и обращалось в Советы с просьбой помочь им в хозяйственном обзаведении.

Основная масса аульного населения вопреки байской агитации стремилась к оседлому образу жизни. В результате большой организаторской работы партийных государственных и хозяйственных организаций к концу 1932 года перешли к оседлости 243 тысячи хозяйств. Было осуществлено землеустройство на площади 46,8 млн. га, в пунктах оседания соорудили 1788 колодцев, 24 106 жилых домов, 108 бань, 988 скотных дворов, 534 сарая для инветаря, 407 кузниц, 971 зернохранилище, 410 конюшен, 243 помещения для овец, выделили сельскохозяйственного инвентаря на 5928 тыс. рублей. На меры по оседанию кочевого и полукочевого населения государство израсходовало 31 591,5 тысяч рублей [67, с. 244].

Оседание кочевого и полукочевого населения ускорило ликвидацию докапиталистических отношений, способствовало дальнейшему укреплению союза рабочего класса с крестьянством, повышению политической и трудовой активности казахских трудящихся. Оседания означало переход от отсталых, экстенсивных форм к новым передовым формам ведения сельского хозяйства, освобождалась огромная площадь пахотноспособных земель в районах оседания росли посевные площади. Оседания способствовало также вовлечению аульных тружеников в промышленное производство, приобщению части сельского населения к индустриальному труду.

Переход к оседлости сопровождался разрушением, отмиранием старых, отживших норм и косных традиций. В ауле преодолевалась родовая структура, а это вело к завершению процесса консолидации казахского народа в социалистическую нацию. Переход к оседлости и социалистическое преобразование быта вели к повышению общей культуры народа. Особенно в этом отношении развитие народного просвещения в ауле. К концу первой пятилетки почти все дети были охвачены школой. Для детей, живущих в труднодоступных или малонаселенных местностях, создавались школы — интернаты, в которых содержались и обучались за счет государства десятки тысяч ребят. В аулах также создавалась сеть медицинских учреждений, появились национальные кадры медицинских работников.

Итак, в Казахстане, как и во всей стране, успешно претворялась в жизнь ленинский кооперативный план. Одновременно происходил переход казахского кочевого и полукочевого населения к оседлости. Решалась труднейшая после завоевания власти рабочим классом. Историческая задача социалистической революции — переход трудящихся крестьян нам путь социализма. Это был коренной перелом в экономических отношениях, во всем укладе жизни тружеников аула и деревни. Сильнейший удар нанесла по казахскому хозяйству волюнтаристско-силовая политика по переводу кочевников — скотоводов и полукочевников на так называемую оседлость.

Идеология оседания тесно увязывалась с полной трансформацией хозяйственных форм. Иначе говоря, пути прогресса казахского крестьянства виделись исключительно в административно направляемой эволюции скотоводческого хозяйства в земледельческое или стационарное животноводческое.

Между тем, государству, опирающемуся на неразвитые, фактически доиндустриальные производительные силы, радикальное решение проблемы традиционного аграрного фундаментализма было, конечно же, не под силу. Поэтому не случайно, все, что оно «сумело» сделать, так это искорежить и деформировать сформировавшиеся в ходе длительной социокультурной эволюции хозяйственные структуры и породить некий уродливый гибрид под названием «социалистическое отгонно-пастбищное животноводство».

Принципиально — важно было и то, что в тех условиях кочевое скотоводство сохраняло свою экологическую рациональность, ибо являлось именно тем типом хозяйственно — культурной деятельности, который на том доиндустриальном уровне развития производительных сил единственно только и мог интегрироваться, вписаться в аридную среду, какой собственно представлялась территория Казахстана. Только через кочевой способ производства представлялось возможным хозяйственно освоить гигантские пустынные и полупустынные ландшафты.

Наряду с этим необходимо особо подчеркнуть, что в то время кочевое хозяйство еще не исчерпало свой экономический потенциал, оставаясь во многом экономически целесообразной системой. Это очевидно, ибо в пределах фактора аридности способность гармонично «влиться» в среду обитания одновременно означала и возможность ее экономически продуктивного освоения.

Однако все эти моменты в одних случаях воспринимались не более как досадные мелочи, которые можно попросту не замечать, а в других — выдавались за злобный имидж, выдуманный некоей националистической оппозицией или «великодержавными шовинистами от науки». Не случайно, ученые, практики и общественные деятели, которых отличало альтернативное понимание проблемы оседания (М.Г. Сириус, С. П. Швецов, А. Букейханов, К. А. Чувелев, А. Донич, С. Садвакасов и многие другие), подверглись жесточайшей обструкции, а впоследствии и репрессиям.

Кампания по оседанию по времени была синхронизирована с развертыванием индустриализации. И это не случайно, поскольку, как показывают документы, посредством политики оседания государство решало чисто утилитарные цели (т.е. стремление «перевести казахский народ на рельсы социального прогресса» было отнюдь не главным мотивом): решение зерновой проблемы, а через нее обеспечение накоплений для индустриального прогресса.

Не успев выйти из состояния прострации, вызванного непрерывающейся чередой силовых акций, аул и деревня Казахстана были тут же втянуты в молох еще более стремительной и нажимной коллективизации.

Если в 1928 г. в Казахстане было коллективизировано 2% всех хозяйств, то уже к осени 1931 г. в республике насчитывалось 78 районов (из 122), где обобществлению было подвергнуто от 70 до 100 процентов хозяйств.

Причиной «колхозного взрыва» в крае послужила отнюдь не крестьянская инициатива, как это пытались представить органы официальной пропаганды. Здесь прямо высказывались методы откровенного давления. Нарушения принципа добровольности и элементарной законности вообще с самого начала приняли повсеместный характер. Сплошь и рядом во время проведения сельских сходов вместо обращения: «Кто хочет вступить в колхоз?», звучал зловещий вопрос: «Кто против коллективизации?». В тех случаях, когда крестьянство не проявляло «доброй воли» и не спешило избавляться от «буржуазной» частной собственности, к нему применяли иные «воспитательные меры». Так, источники сообщают о таких фактах, как имитация расстрелов (когда по нескольку раз умышленно стреляли выше головы, якобы приговоренного к расстрелу, что, естественно, доводило жертву до потери рассудка), раздевание на морозе и вождение под конвоем по снегу через всю деревню, «купание» в ледяной проруби и т. д. Распространенным явились и такие приемы принуждения, как лишение избирательных прав угрозы выселения за пределы района проживания или превентивный арест.

Сильнейший нажим оказывался на казахский аул. Директивные органы требовали «стимулировать коллективизацию животноводческих хозяйств в таких же темпах, как по зерновому хозяйству» [68, с. 114].

В начале марта и апреля 1930 г. были опубликованы сталинские статьи «Головокружение от успехов» и «Ответ товарищам колхозникам». Оба документа долгое время рассматривались в историографии как этапные в нормализации колхозного движения. Между тем источники обнаруживают, что в Казахстане (да и по стране в целом) и после того, как прозвучал «глас вождя», все осталось по — прежнему: административно — бюрократический террор продолжал раскручиваться. Причем, как и раньше, он санкционировался самыми высокими инстанциями республики и, следовательно, не мог объясниться ссылками на непонимание или «искривление партийной линии на местах». В постановлениях Казкрайкома, принятых в течение мая — августа 1931 г., без какой — либо двусмысленности перед животноводческими районами ставилась задача «выйти на линию более высоких темпов коллективизации».

При этом в животноводческих колхозах мера обобществления перешагнула всякие допустимые пределы. В решениях одного из пленумов Казкрайкома черным по белому было записано: «В животноводческих и животноводческо-земледельческих районах основное внимание должно быть направлено на полное обобществление в сельскохозяйственных артелях всего товарно-продуктивного стада» [69, с. 306]. В результате к февралю 1932 г. в Казахстане 87% хозяйств колхозников и 51,8% единоличников полностью лишились своего скота.

Обобществленный скот собирался на колхозно-товарных фермах. Но здесь надо иметь в виду то, что по настоянию Казкрайкома в ходе коллективизации ставка делалась на создание крупных животноводческих колхозов. А это понималось, как механическое объединение нескольких сотен хозяйств в радиусе до 200 и более километров в единый колхоз — гигант. Например, на юге республики, в Курдайском районе, существовало немало сельхозартелей, объединявших 600 — 800 хозяйств, в Таласском районе в так называемые городки сгонялись до 300 — 400 хозяйств.

Скот в таких уродливых образованиях (где, естественно, не могло быть и речи о какой — то организации производства, учете труда и т. п.) скапливался на колхозно-товарных фермах (участок степи, огражденный арканом). Разумеется, в таких условиях трудно было и думать о соблюдении основного экосистемного принципа кочевого способа производства — точной (симметричной) соотнесенности численности скота и природных водно-кормовых ресурсов.

Расплата за абсурдные решения не заставила себя долго ждать. Собранный в огромнейших концентрациях на колхозно — товарных фермах скот попросту погибал, не имея возможности прокормиться. Аул и деревня Казахстана отреагировали на перегибы и извращения повсеместным упадком сельскохозяйственного производства.

В течение первой пятилетки (1928 — 1932 гг.) удельный вес Казахстана в общесоюзном производстве товарного зерна уменьшился примерно с 9 до 3 процентов. Хотя посевные площади под зерновыми культурами возросли с 1928 по 1944 гг. почти в 1,5 раза, их валовый сбор не только увеличивался, но, наоборот, сократился примерно в 1,5 раза, урожайность за те же годы упала с 9,2 до 4,3 ц/га. Начинало сказываться безразличие, порожденное отчуждением крестьянина от земли и превращением его в наемного исполнителя воли начальства.

Беспрецедентный урон понесло животноводство. Динамика случившейся здесь катастрофы выглядела следующим образом. В 1928 г. в республике насчитывалось 6509 тыс. голов крупного рогатого скота, а в 1932 г. всего 965 тыс. Даже накануне войны доколхозный уровень не был восстановлен (3335 тыс. голов). Еще больше поражают цифры по мелкому скоту: из 18 566 тыс. овец в 1932 г. осталось только 1386 тыс. (перед самой войной численность стада едва приблизилась к 8 млн. голов). Из конского поголовья, определявшегося на 1928 г. в размере 3516 тыс., фактически выбыло 3200 тыс. Практически перестала существовать такая традиционная для края отрасль, как верблюдоводство: к 1935 г. осталось всего 63 тыс. верблюдов, тогда как в 1928 г. их насчитывалось 1042 тыс. голов.

Чрезвычайный характер коллективизации с особой силой проявился в тех мерах, которые разворачивались в рамках реализации государственного курса на ликвидацию кулачества и байства. В директивах, доведенных до местных органов, указывалось, что удельный вес ликвидируемых кулацких местных органов, указывалось, что удельный вес ликвидируемых кулацких дворов по отношению к общей массе хозяйств не должен превышать 3 — 5 процентов. Во многих районах подобного количества кулаков никак не набиралось. Поэтому численность раскулаченных почти всегда и везде «подтягивалась» до самого верхнего предела. И нередко план «по валу» выполнялся настолько усердно, что фактически превышала два, а тот и в три раза субъективно установленный контингент.

Подобное достижения имели очень простое объяснение: наряду с сугубо эксплуататорскими элементами раскулачились (а точнее было бы сказать, «раскрестьянивались») зажиточные и середняцкие хозяйства. Основной индикатор частнокапиталистического уклада — использование наемного труда и ориентация на создание прибавочной стоимости — растворился в обилии надуманных признаков, выражавших скорее производственную мощность того или иного хозяйства, чем его действительную социально — экономическую природу.

К сожалению, масштабы раскулачивания в Казахстане пока не поддаются абсолютно точной оценке, так как достоверность выявленных материалов еще не вызывает удовлетворения. Здесь, в частности, необходим анализ ранее закрытых материалов, отложившихся в архивах КГБ и МВД бывшего СССР. Тем не менее известно, что только в 1930 — 1931 гг. численность крестьян в Казахстане, отправленных в «кулацкую ссылку», достигла по далеко неполным данным 6765 человек.

Но крестьянские хозяйства раскулачивались, и их хозяева высылались в «кулацкую ссылку» и в пределах республики. Кроме того, следует иметь в виду, что фактически антикрестьянские репрессии осуществлялись в ходе конфискации скота, хлебозаготовок, налоговых обложений, заготовок сельхозпродукции, оседаний и других силовых кампаний. К ним применялись самые разные статьи Уголовного кодекса. Поэтому категория «раскулаченные» включала сотни тысяч человек. В то время территория Казахстана была определена сталинским режимом в качестве «кулацкой ссылки» для многих и многих десятков тысяч крестьян из других районов страны. По сведениям отдела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ — НКВД, в республику была выселена 46 091 семья, ли свыше 180 тысяч человек.

Следует сказать, что идеология раскулачивания вылилась впоследствии в беспрецедентно широкие репрессивные реакции по отношению к крестьянству. Так, 7 августа 1932 г. был принят Закон «Об охране имущества государственных предприятий, колхозов и кооперации и укреплении общественной (социалистической) собственности». Закон предполагал наказание в виде расстрела, а при «смягчающих обстоятельствах» — 10 лет тюрьмы с конфискацией имущества. Только за первый год действия этой антиконституционной нормы в Казахстане было осуждено 33 345 человек.

Как уже отмечалось, в русле кампании по раскулачиванию были развернуты массовые антикрестьянские репрессии. Так называемые раскулачиваемые подводились под целый ряд других статей уголовного характера. При этом отсутствовало какое — либо подобие судебного разбирательства. Все решалось оперативными тройками, созданными в нарушении Конституции и соответствующих законов.

За 5 лет, т. е. с 1929 по 1933 годы, тройками ПП ОГПУ в КАССР пот неполным данным рассмотрено 9805 дел и принято решений в отношении 22 933 лиц, из них: к высшей мере наказания — расстрелу приговорено 3386 человек, заключению в концлагерях от 3 до 10 лет — 13 151 человек. Решения троек утверждались краевыми и областными комитетами партии [70, с. 262].

Не последнюю роль в обострении обстановки и усилении протестов со стороны населения, в особенности крестьянского, сыграла антирелигиозная, атеистическая политика ВКП (б) и Советского государства. Декларируя свободу совести и вероисповедания своим гражданам, государство в то же время проводило воинствующую атеистическую политику, доведя ее до крайних форм религиозного вандализма, при которой откровенно попирались все нормы морали и права. Так, за короткие сроки в Казахстане была разрушена значительная часть мечетей, молитвенных домов, церквей. Не считаясь с мнением и настроением населения, в сельских районах были снесены или закрыты почти все религиозные дома.

Реакция на силовое давление и грубый произвол выразилась не только в резком упадке сельскохозяйственного производства. Как и по всей стране, в Казахстане население проявляло открытое недовольство, которое в ряде случаев вылилось в вооруженные выступления крестьянства.

В 1929 — 1931 гг. в Казахстане имели место 372 восстания, в которые было вовлечено около 80 тыс. человек. Особо трагичную известность получили крестьянские движения в Сузакском, Шемонаихинском, Бухтарминском, Аксуйском, Чингистауском, Барибаевском, Кастекском, Балхашском, Чубартауском, Мангистауском и других районах. Восстания сопровождались массовыми откочевками населения за пределы республики, в том числе и за границу. Только с начала 1930 до середины 1931 г. с территории Казахстана откочевало 281 230 крестьянских хозяйств, значительная часть на территорию Китая, Ирана, Афганистана. Всего за пределы республики в годы голода откочевало 1130 тыс. человек, из них 676 тыс. безвозвратно и 454 тыс. впоследствии вернулись в Казахстан. Силами регулярных войск и органов ОГПУ против мятежного населения проводились жестокие карательные акции. За участие в крупных восстаниях и волнениях в 1929 — 1931 гг. только органами ОГПУ осуждены 5551 человек, из которых 883 расстреляны.

Валюнтаристские силовые акции, разрушавшие системы обеспечения этносов Казахстана, обернулись беспрецедентной демографической катастрофой, последствия которой проецируются в современность. Вопрос о численности жертв трагедии остается пока еще открытым. Существенную коррекцию, по — видимому, дадут вводимые в научный оборот материалы из архивохранилищ ЦУНХУ, КГБ и МВД, центральных партийных органов, из дел с литерой «с» (секретно), хранящихся в фондах республиканского и областных архивов. Кардинально новые моменты вносят опубликованные материалы Всесоюзной переписи населения 1937 г., известной как «репрессированная перепись» [71, с. 300].

Предварительный анализ, проведенный историками и демографами, показывает, что казахский этнос подвергся жесточайшему геноциду и понес тяжелейшие потери. От голода и связанных с ним эпидемий, а также постоянно высокого уровня естественной смертности народ потерял 2 млн. 200 тыс. человек, т. е. около 49% всего своего состава.

Материалы переписи 1937 г. фиксируют снижение численности и других этносов Казахстана. Об этом дает представление «таблица 9».

Таблица 9 Снижение численности этносов Казахстана по материалам переписи 1937 г. [72, с. 390]

Казахстанская трагедия подтвердила демагогическую сущность объявленного государством права народов на политическое самоопределение. Со временем, укрепив свои позиции, сталинский режим перешел в наступление против сил оппозиции в Казахстане: во — первых, против беспартийной интеллигенции и, во — вторых, против партийных и государственных деятелей, отстаивающих национальный и государственный суверенитет казахского народа уже в рамках советской системы. Одновременно был взят курс на вытеснение из сферы общественно — политической деятельности наиболее радикально настроенных в вопросах национально — государственного строительства работников и, наоборот, приобщение к верхнему эшелону власти лиц, готовых служить с установками центра или, по крайней мере, ведущих себя лояльно. Это был совершенно новый этап в политической жизни народа. Теперь право «общенациональных интересов» присваивалось номенклатурной бюрократией, для которой превыше установок центра ничего не могло быть.

В свою очередь не случайным является и совпадение курса на ликвидацию оппозиции с назначением Ф. И. Голощекина первым руководителем республики. Личные качества Голощекина соответствовали всем требованиям формирующегося тоталитарного государства — идти к цели «не щадя сил, не останавливаясь перед жертвами». А цель — создание всесильного аппарата государственной власти, способного немедленно и безоговорочно проводить желание центра в Казахстане.

Сосредоточение реальной власти в руках центральных органов, незрелость консолидирующих факторов внутри нации и на этом фоне межгрупповая борьба в среде руководящих работников позволяли Голощекину за короткий срок осуществить перегруппировки сил в свою пользу и укрепить режим личной власти. Наиболее типичным проявлением этой политики являлось решение 3 — го пленума Казкрайкома ВКП (б) 1926 года, где он добился осуждения партийным активом республики так называемой «межгрупповой», «национал — уклонистской деятельности» лидеров оппозиции — С. Садвакасова, С. Ходжанова и Ж. Мунбаева.

С приходом Голощекина к руководству в Казахстане завершается и процесс сосредоточения реальной власти в руках партийных органов во главе с Казкрайкомом, и постепенное ослабление роли Советов. Выступавшие против выхолащивания роли Советов зам. Председателя СНК РСФСР Т. Рыскулов, Председатель Совнаркома республики Н. Нурмаков, И. Мустамбаев и другие были обвинены в противопоставлении Советов партии, в отрыве от партийного руководства [73, с. 190].

Одно из главных обсуждений ЦК партии как органа, вырабатывающего стратегию в национальной политике, Голощекина как его представителя в Казахстане заключалось в том, что они не сумели (или не хотели) правильно понять природу национализма в Казахстане, однозначно определив его как явление реакционное, отрицательное, грубо противопоставляя его классовым интересам. Анализируя национализм с великодержавной, имперской позиции, они недооценивали экономические, социальные, психологические и другие глубинные его проявления в этот исторический период.

Руководствуясь сталинским тезисом о том, что в коммунистических организациях на окраинах «национализм играет» ту же роль, какую меньшевизм играл в прошлом для партии большевиков, государство объявило настоящую войну против казахской национальной интеллигенции, широко и последовательно проводя репрессивные меры по отношению к ней. В результате в 1928 — 1932 гг. около 90 человек были привлечены к уголовной ответственности. Несмотря на отсутствие каких — либо неопровержимых доказательств, подтверждающих причастность их к контрреволюционной деятельности, многие из них были осуждены на длительные сроки тюремного заключения, а часть и расстреляна. Сегодня мы со всей уверенностью можем утверждать, что это была настоящая политическая расправа с лидерами оппозиции [74, с. 400].

В борьбе с оппозицией система использовала всю мощь карательных институтов государственной власти. С утверждением административно — командной системы наблюдается сращивание партийных и карательных органов, в том числе и в Казахстане, по всему спектру политической жизни, особенно в «укрощении» национальной интеллигенции. Характер и содержание деятельности ПП ОГПУ, его структура, состав руководящих работников позволяли этой организации играть основную роль в необъявленной войне против своего народа.

Изучив документальные материалы, свидетельства очевидцев, материалы судебных и внесудебных органов, статистические источники, комиссия Верховного совета пришла к следующим выводам: 1) Комиссия считает незаконным, противоречащими правам человека валюнтаристские акции по конфискации имущества у зажиточного крестьянства, его массовому выселению, силовые кампании по коллективизации и оседанию кочевых и полукочевых хозяйств, изъятию сельхозпродукции у населения и квалифицирует их как преступление государства против собственности народа [75, с. 26].

Антинародной политикой руководства Казкрайкома, КазЦИК, СНК, ПП ОГПУ СССР по Казахстану, а также командованием САВО и частей других военных округов фактически были спровоцированы за 1929 — 1932 гг. массовые (372) антиправительственные выступления, и народу Казахстана навязана гражданская война, сопровождаемая карательными акциями и многочисленными репрессиями, изгнаниями населения с родных мест [76, с. 34].

2) Политическая и юридическая ответственность за казахстанскую трагедию в первую очередь ложится на руководство ВКП (б) и Казкрайкома как организаторов и проводников всех антигуманных кампаний от начала до конца. Краевая партийная организация практически заранее ставила цели и задачи, вырабатывала пути и механизмы реализации намеченных центром политических акций, жестко контролировала ход и результаты исполнения. КазЦИК и СНК республики отстранялись от принятия решений, им отводилась второстепенная исполнительская роль.

3) Учитывая, что законодательные акты о конфискации байских хозяйств, о проведении коллективизации сельского хозяйства, об оседании кочевого и полукочевого казахского населения и другие акты как республиканских, так и местных органов исполнительной власти, связанные с реализацией указанных акций:

— насильственно прервали ход естественноисторического развития социально — экономических отношений в (казахском) обществе;

— привели к искусственному созданию антагонизма между различными социальными слоями, поэтому носили антинародный характер;

— способствовали насильственному обобществлению орудий и средств производства крестьян и создание неэффективной системы сельского хозяйства, чуждой крестьянству;

— стали правовой основой массовых репрессий в отношении безвинного, мирного населения, осуществленных к тому же незаконными внесудебными органами — тройками, пятерками, особыми совещаниями, путем произвольного применения существовавших репрессивных правовых норм, противоречат общечеловеческим нормам морали и общепризнанным нормам международного права, в целях восстановления исторической справедливости просить Верховный Совет Республики Казахстан:

1) отменить и осудить как не правовые, антинародные постановления и акты, принятые в 1928 — 1932 гг. по вопросам конфискации, коллективизации, оседанию и др.;

2) исходя из международных норм права необходимо лиц, подвергнутых конфискации имущества и выселению, различным государственно организованным изъятием сельхозпродукции в ходе заготовительных кампаний, насильственной коллективизации, а также лиц, незаконно понесших наказание в виде расстрела, лишения свободы или высылка за активное сопротивление проводимой антинародной политике, признать жертвами политических репрессий;

3) в целях источникового обеспечения разворачивающихся исследований предложить Главному архивному управлению при Кабинете Министров Республики Казахстан, архивным подразделением соответствующих ведомств и учреждений создать условия для широкого допуска исследователей к документальной базе, находящейся в ведомственных архивах КГБ, МВД и их структур.

Рекомендовать научным учреждениям и вузам республики Казахстан расширить исследовательскую проблематику с включением в нее анализа сложных событий 20 — 30 — х годов.

Комиссия обращается к девятой сессии Верховного Совета Республики Казахстан, к Конституционной комиссии, принимая первую Конституцию независимого суверенного Казахстана, закладывая основы правового и демократического государства, выполнить исторический долг по восстановлению справедливости, а именно в главе II «Основные задачи государства» перед последним абзацем статьи 62 проекта Конституции включить очень важное положение: «В соответствии с общепризнанными международными нормами оказывать всемерную помощь в обустройстве возвращающихся на историческую Родину соотечественников, их потомков, ставших жертвами массовых политических репрессий, антигуманных насильственных мер и преследований, а также лиц казахской диаспоры, вынужденных бежать в Казахстан в силу их дискриминации, притеснения и изгнания из других государств"[77, с. 240].

Заключение

Социально — экономические преобразования в ауле явились предшествующими путями, приемами, средствами, пособиями в переходе казахского народа до докапиталистических отношений к социализму, минуя капитализм. Отрицание таких переходных звеньев по сути дела снимает проблему развития от докапиталистических отношений к социализму, минуя капитализм.

Коллективизация сельского хозяйства имела огромное значение для окончательного формирования системы тоталитарной экономики, функционирующей на основе единых принципов.

Казахстан волею сталинского руководства был отнесен к той региональной группе, где коллективизацию необходимо было завершить весной 1932 г.

Осуществление коллективизации непосредственно связывалось с концепцией оседания кочевого и полукочевого населения. К 1926 г. только четверть казахского населения занималось землепашеством, 38,5 процента разводили скот, 33,2 — культивировали как скотоводство, так и обработку земли. Тем не менее около девяти процентов казахов вели кочевой образ жизни, две трети — полукочевой, а это означало, что, выпасая скот, они переходили с места на место практически круглый год.

Новая власть не понимала, да и не хотела понимать традиционного образа жизни казахов, особенно кочевников. В ее представлении степняки, как перекати — поле, беспорядочно и бессмысленно блуждали по степи. В действительности же жизнь местного населения имела строго определенный порядок.

Однако советская власть в первые же годы своего существования начала предпринимать целенаправленные попытки изжить казахские национальные традиции как противоречащие социальному прогрессу и имеющие отсталый характер. О каких традициях и устоях могла идти речь, если они мешали большевикам бесконтрольно распоряжаться огромными территориями, регламентировать жизнь миллионов людей.

Экономические задачи решались сугубо политическими методами. Большевистская верхушка вела лихорадочный поиск резервов, которые помогли бы преодолеть разруху и голод. А Казахстан по ее мнению располагал большими возможностями для пополнения продовольственного запаса, лежавшей в руинах страны, разрешения проблем Центральной России, Поволжья, Приуралья, Сибири, Дальнего Востока. Сгоняя кочевников с пастбищ и заставляя их вести оседлый образ жизни, власти намеривались распахать степи в надежде наладить здесь мощное зернопроизводство.

По существу, коллективизация оказалась сплошной авантюрой. В большинстве из созданных к весне 1930 г. коллективных хозяйствах отсутствовали не только жилые дома, хозяйственные постройки и необходимый сельхозинвентарь, но и пахотные земли. Многие из возникших колхозов размещались в пустынных и полупустынных зонах, где не было даже питьевой воды. Остро не хватало кормов для животных, а выпасать личный скот на пастбищах крайне запрещалось.

В результате республика была ввергнута в тяжелейший кризис. На людей обрушились голод и эпидемии, усугубленные сталинскими репрессиями. Даже официальная статистика того времени не смогла скрыть насколько сильно пострадал Казахстан. Если по данным всесоюзной переписи 1926 г. в республике численность казахского населения составила 3 миллиона 963 тысячи человек, то по переписи 1939 г. она едва дотягивала до 3 миллионов 100 тысяч — цифры, явно преувеличенные. Впоследствии оказалось, что дела обстояли намного хуже. Жертвами голода и репрессий стали один миллион 750 тысяч человек, или 42 процента всей численности казахского населения республики.

Начались массовые откочевки людей — они бежали в Китай, Монголию, Турцию, Иран, в республики Средней Азии и соседние российские регионы. Это был ярко выраженный протест сельской бедноты против произвола и беззакония. Согласно новейшим данным, за эти годы республику покинуло около одного миллиона 100 тысяч человек. Более 600 тысяч казахов уже больше не вернулись на родину. Для других жизнь на чужбине оказалась еще более невыносимой, и они в отчаянии возвращались.

Голод и массовые уничтожения людей стали результатом экономической и политической безграмотности большевистских переустроителей мира, бесконечных стратегических и тактических просчетов проводимого ими курса, а также полного незнания и нежелания знать казахский народ, его традиции и культуру. Но это — еще и результат идеологически мотивированной бесчеловечной сталинской политики, к тому же значительно ужесточенной желавшими угодить «вождю народов» местными сатрапами.

На XVII съезде партии в феврале 1934 г. неудачи коллективизации в Казахстане были по большей части списаны на нежелание кочевников переходить к оседлому образу жизни. К 1938 г. коллективизация была закончена, но какой дорогой ценой пришлось за нее заплатить.

Ныне историки Казахстана обосновали концепцию насильственной коллективизации и ломки традиционных устоев казахского общества. В духе «великого перелома» была прослежена судьба казахского аула, русской деревни. Долгие годы оставались запретными темы политики советской власти, голода 1931 — 1933 гг., великого джута. На базе различных данных предпринята попытка обосновать геноцид казахского народа, трагедии народов Казахстана. Нация потеряла 49% своей численности, а численность украинцев в эти годы сократилась с 859, 4 тыс. до 658 тыс., узбеков — с 282, 2 тыс. до 103, 6 тыс., уйгуров — с 62,3 тыс. до 36,6 тыс. Тем самым отмечается утверждение иных публицистов, считающих, что трагедия была присуща только казахскому народу.

Таким образом, социальное содержание и последствия коллективизации повсеместно оказались не столь простыми, однозначными, безболезненными, как представляли себе ее идеологи и организаторы. Здесь мы находим ключевые истоки целого ряда крупных социальных явлений сегодняшнего дня. И не только в деревне, а во всей политической системе и хозяйственной жизни коллективизация послужила первоначальным шагом от той идеальной модели социализма, которая выработалась как позитивная альтернатива буржуазному обществу. Потому не случайно и теперь, спустя более полстолетия к этому повороту не ослабевает внимание историков.

Коллективизацию, т. е. коренное социальное переустройство села, ломающее вековые устои крестьянской жизни, разрушающее веками накопленные традиции и хозяйственные интересы крестьянина, попытались осуществить в кратчайшие сроки.

Не было сколько — нибудь серьезной ни социальной, ни психологической, ни материальной подготовки предпосылок массового обобществления крестьянских дворов, земли, скота, инвентаря. Разрушались тысячелетиями складывавшиеся традиции, хозяйство, образ жизни.

История коллективизации и разрушение традиционных форм хозяйства казахов, ее объективное изучение и описание имеет двоякое значение. Во — первых, она помогает нам осмыслить истоки нашей сегодняшней жизни, понять, какой сложный и противоречивый путь прошли наши предки к нашему сегодняшнему состоянию. Сколько бед и побед испытали, каких ошибок наделали и сколько сил положили на их исправление.

Во — вторых, вдумчивый анализ своей истории, трезвая и полная, без сокрытий, характеристика ошибок, реалистическая, без самовосхвалительных преувеличений, оценка успехов, достижений помогает правильно строить сегодняшнюю социальную и хозяйственную политику.

История учит нас, что все деяния человека, все сотворенное им добро или зло непременно получает оценку последующих поколений. Сегодня и мы, живя в независимом Казахстане, открыто говорим о суровой правде прошлого, даем непредвзятую оценку тому времени и убеждены, что подобные ужасы не повторяются в будущем.

Список использованных источников

1. Абдакимов А. История Казахстана (с древнейших времен до наших дней): Учебн. пособие. — 3-е изд., перераб. и доп. — Алматы: Казахстан, 2002. — с.488

2.Абылхожин Ж. Б. История Казахстана: Белые пятна. — Алма-Ата: Наука, 1991. — с. 215

3.Абылхожин Ж. Б. Коллективизация сельского хозяйства: проекция в современность.//Коллективизация сельского хозяйства в республиках Средней Азии и Казахстане: опыт и проблемы. — Алма — Ата, 1990. с.111−119

4. Абраимов С. Голод в казахской степи. — Алма — Ата, 1991. — с.212

5.Агдарбеков Т. А. Оседание кочевников и строительство коллективных хозяйств//Проблемы национального государственного строительства в Казахстане (1920;1936). — Алма — Ата, 1990. — с.102−116

6. История Казахстана с древнейших времен до наших дней: В 5 т. Т. 3 //Ин — т истории и этнологии им. Ч. Ч. Валиханова; Инт археологии им. А. Х. Маргулана. — Алматы: Атамура, 2002. -с. 768

7.Кан Г. В. История Казахстана: Учеб. пособие. — 2-е изд., перераб. и доп. — Алматы: Аркаим, 2002. — с. 222

8. Козыбаев М. К. Коллективизация в Казахстане: трагедия крестьянства. — Алма — Ата: Наука, 1992. — с. 190

9. Козыбаев М. К. История и Современность. — Алма — Ата., 1991. с. 387.

10.Аграрные преобразования в Казахстане. Развитие социального уклада в сельском хозяйстве Казахстана/ Дахшлейгер Г. Ф., Нурпеисов К. История крестьянства Советского Казахстана. — Алма — Ата, 1985. — с.124−168

11. Айтыков М. Этого не забыть / 31 мая день помилования жертв голода 1929 — 1933 годов. Жители района о последствиях голода// Новый путь 27 мая 1994 г. c.25.

12. Турсунбаев А. Казахский аул в трех революциях. Алма — Ата: Казахстан, 1967 — с. 490

13. Актуальные проблемы истории Советского Казахстана: (К 60 — летию Казахской ССР и Компартии Казахстана). — Алма-Ата: Наука, 1980. c.344

14. Алтаев А. Ш. История Казахстана, Т 1. Хрестоматия / А. Ш. Алтаев, Б. О. Жангуттин.- Алматы: Бастау, 2008. 252 с.

15.Артыкбаев Ж. О. История Казахстана: Учебн. для вузов.- Костанай: Центрально — Азиатское книжное издательство, 2007. — c. 320

16.Артыкбаев Ж. О. Казахское общество: традиции и инновации. — Астана: Парасат, 2008. — 290 с.

17. Баишев С. Коллективизация сельского хозяйства и ее осуществление в Казахстане // Победа социализма в Казахстане. — Алма — Ата, 1961. — с.163−211

18. Баишев С. Победа социализма в Казахстане.- Алма — Ата: Наука, 1961. — с. 326

19.Байсалов С. Советское законодательство в борьбе за организационно — хозяйственное укрепление колхозов Казахстана (1938 — 1941)//Известия академии наук Каз. ССР. Серия экономики, философии, права, 1961, вып.1. — с.53 -54

20.Бокарев Ю. П. Социалистическая промышленность и мелкое крестьянское хозяйство в СССР в 20 — е годы: Источники, методы исследования, этапы взаимоотношений. //Отв. Редактор И. Д. Ковальченко, АН СССР, Институт истории СССР. М: Наука, 1989. — с. 310

21. Григорьев В. К. Разгром мелкобуржуазной контрреволюции в Казахстане (1920 — 1922). Алма — Ата: Казахстан, 1984. — с.176

22. Дахшлейгер Г. Историография Советского Казахстана: (Очерк) / /Отв. Ред. А. Н. Нусупбеков. — Алма — Ата: Наука, 1969. — с.178

23. Дахшлейгер Г., Нурпеисов К. История крестьянства Советского Казахстана/ Отв. Ред. Б. А. Тулепбаев. — Алма — Ата: Наука, 1985. — с. 247

24.Дедов А. М. Комитеты деревенской бедноты и их роль в укреплении советской власти. М: Знание, 1958. с. 48

25. Депортированные в Казахстан народы: время и судьбы — Алматы, 1988 г. с. 143.

26. Ивницкий Н. А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929 — 1932) .М: Наука, 1972. — с. 360

27. История Казахстана: Белые пятна: Сборник статей / Сост. Ж. Б. Абылхожин. — Алма — Ата: Казахстан, 1991. с. 348

28. История Казахстана: Народы и культуры: Учеб. Пособие //Масанов Н.Э., Абылхожин Ж. Б., Ерофеева И. В. и др. — Алматы: Дайк — Пресс, 2000. — с. 608

29.История коллективизации сельского хозяйства СССР: документы и материалы. Ч.1 / Под. Ред. А. Б. Турсунбаева. — Алма — Ата: Казахстан, 1967. — с. 576

30.История коллективизации сельского хозяйства СССР: документы и материалы. Ч.2 / Под. Ред. А. Б. Турсунбаева. — Алма — Ата: Казахстан, 1967. — с. 604

31. История Казахстана с древнейших времен до наших дней: Очерк// Национальная АН РК; Ин — т Истории и этнологии им. Ч. Ч. Валиханова; Ин — т археологии им. А. Х. Маргулана; Фонд развития «Казахстан». — Алматы: Дауiр, 1993. — с. 416

32. Коллективизация сельского хозяйства в республиках Средней Азии и Казахстане: опыт и проблемы// АН КазССР, Ин — т истории, археологии, этнографии им. Ч. Ч. Валиханова. — АлмаАта: Гылым, 1990 — с. 198

33. Коллективизация сельского хозяйства в северо — западном районе (1927 — 1937)// Сост. Селезнев В. А., под. ред. Н. А. Ивницкого. — Л., 1990 — с. 424

34. Краев М. А. Победа колхозного строя в СССР — Москва, 1954 г. с.427

35.Бахтин М. И. Союз рабочих и крестьян: в годы восстановления народного хозяйства (1921 — 1925). М: Соцэкономлитература, 1961. 292 с.

36. Козыбаев М. К. Избранные труды. — Алматы: Гылым, 2006. — с.265.

37.Бейсембиев К. Проблемы социального развития аула и его советизации:(1925;1928)// Алма — Ата, 1970. — с.117 — 155

38. Бейсембиев К. Развитие классового сознания трудящихся//Алма — Ата, 1970. — с.63−88

39. Кузембайулы А. История Казахстана: учеб. для вузов//А. Кузембайулы, Е. Абиль, 8 — е изд., перераб. и доп.- Костанай

40. Булатов И. Г. Кооперация и ее роль в подготовке сплошной коллективизации. М: Соцэкгиз, 1960 — с. 200

41.Генкина Э. Б. Переход Советского государства к новой экономической политике (1921 — 1922). М: Госполитиздат, 1954. — с.504

42. Голод в казахской степи. Письма тревоги боли 1932 — 1933 г. — Алматы, 1991 г. с. 208

43. Джафаров Н. Р. 20 — 30 — е годы: реалии, перспективы // Вестник университета Кайнар, 2001 г. с. 27

44. Дмитриенко В. П. Торговая политика советского государства после перехода к НЭП (1921;1924) М: Наука, 1971. — с. 255

45. Елеуов Т. Установление и упрочнение Советской власти в Казахстане. — Алма — Ата: Изд-во АН КазССР, 1961. — с. 528

46. Здоровец Н. И., Тащанова С. Н., Яремин Ю. В. Коллективизация сельского хозяйства и оседание кочевого и полукочевого населения на территории Кустанайской области. 1927;1938гг. — Алма-Ата, 1991. с. 325.

47. Хрестоматия по истории Казахстана: Учебн. пособие. Алма — Ата, 1994 — с. 200

48. Черныш П. М. Очерки истории Кустанайской области. — Кустанай, 1995 — с. 276.

49. Ларькина Е. И. Подготовка колхозных кадров в период массовой коллективизации. — М: Соцэкгиз, 1960 — с. 167

50. Матюгин А. А. Рабочий класс в СССР в годы восстановления народного хозяйства (1921 — 1925). — М: Акад. Наук СССР, 1962 — с. 364

51. Машков Ю. А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929 — 1932). М: Университет, 1966 — с. 230

52. Махатова Н. Ж. Насильственная коллективизация и геноцид казахского народа // история Казахстана: Преподавание в школе и вузе. Алматы, 2005 № 4 с. 34

53. История Казахской ССР: с древнейших времен до наших дней: В 5 т., Т4// Ин — т истории, археологии и этнографии им. Ч. Ч. Валиханова. — Алма — Ата: Наука, 1977. — с.639

54. Назарбаев Н. В потоке истории. Алма — Ата: Атамура, 1999 — с. 296

55. Насильственная коллективизация и голод в Казахстане в 1931 — 1933 г. — Алматы, 1998 г., с.604

56. Нейштадт С. А. Земельно-водная реформа в Казахстане (1921)// Нейштадт С. А. Социалистическое преобразование экономики Казахского ССР в 1917; 1937. Алма — Ата, 1957 — с.133

57. Нурпеисов К. История Казахстана. Алматы: Рауан, 1997 — с.173

58. Нурбетова Г. Идеологический кризис: ошибки и их последствия в 20 — 30 е годы // Мысль 2003 г. № 4 с.64

59. Оразбаев Н. Р. Курс лекций по истории Казахстана — Алматы, 2001 г. с. 96.

60.Очерки экономической истории Казахской ССР (1860 — 1970)/ Под общ. ред. акад. АН КазССР С. Б. Баишева. — Алма — Ата: Казахстан, 1974 — с. 360

61. Очерки истории коллективизации сельского хозяйства в союзных республиках. Сборник статей под ред. канд. ист. наук В. П. Данилова. М: Госполитиздат, 1983 — 560 с.

62. Очерки по истории Республики Казахстан. — Алма — Ата: Гылым, 1992 — с. 106

63. Поляков Ю. А. Переход к НЭПУ и советское правительство. М: Наука, 1967 — с. 45

64. Поляков Ю. А. Новая экономическая политика: Разработка и осуществление // Ю. А. Поляков, В. П. Дмитриенко, Н. В. Щербань. М: Политиздат, 1982 — с. 240

65. Поляков Ю. А. Победа над голодом. М: Политиздат, 1975 — с. 112

66. Рогалина Н. Е. Коллективизация: Уроки пройденного пути. М: Издат.- во МГУ, 1989 — с. 222

67. СССР в период восстановления народного хозяйства (1921 — 1925) Ист. Очерки под ред. А. П. Кучкина. М: Госполитиздат, 1955 -с. 234

68. Трифонов И. Я. Классы и классовая борьба в СССР в начале НЭПА (1921 -1925) Ч. 2. Подготовка экономического наступления на новую буржуазию. Л: ЛГУ, 1969 — с.288

69. Трифонов И. Я. Ликвидация эксплуататорских классов в СССР. М: Политиздат, 1975 — с. 344

70. Трифонов И. Я. Очерки истории классовой борьбы в СССР в годы НЭПА (1921 — 1937).М: Госполитиздат, 1960 — с. 279

71. Турсунбаев А. Победа колхозного строя в Казахстане. Алма — Ата: Казгосиздат, 1957 — с. 326

72. Сипоис В. Я. Внешняя политика Советского Союза 1933 — 1935. М: Наука, 1980 — с. 391

73. Усачев В. И. Социально — экономические проблемы сельского хозяйства Казахстана. — Алма — Ата., 1972. — с.194

74. Учебно — методический практику по истории Казахстана для семинарских занятий: Для студентов неисторических факультетов / Под общ. ред. Д. И. Дулатовой, Т. О. Омарбекова. — Алматы: 2002. — с. 445

75. Федоров В. С. Сельскохозяйственные комунны на востоке Казахстана: (1918 — 1929гг.) //История. Вып. 3. — Алма — Ата, 1968. — с. 26

76. Халлидулин Г. Х. Ликвидация байских хозяйств // Саясат Алматы, 2005 г. № 11 с. 36.

77. Сидоров В. А. Классовая политика в доколхозной деревне 1921 — 1929. М: Мысль, 1978 — с. 246