Сюжет об Эдипе в дискурсах русской прозы 2000 — х годов

Исследование в современных романах сюжета об Эдипе, имеющего глубокие архаические и мифологические корни, связано с осмыслением мировоззренческих, историко-литературных и эстетических проблем литературы 2000х гг. Интерес к мифу и мифологизму в России на протяжении всего XX века был мотивирован поиском опор, выявлением вечных истин, непреходящих ценностей на фоне катастрофизма мира и «тектонических сдвигов сознания, сотрясающих Россию"1. «Кризис рубежа веков, ощущение конца «эпохи», апокалипсические настроения вновь оживают на рубеже XX — XXI вв. и усугубляются сменой социальных формаций, хаосом крушения прежней жизни. Так же, как и на пороге XX века, возникает необходимость осмысления бурно меняющейся действительности через устойчивые «шаблоны» мифа"2.

Начиная с 1990;х гг. «активизация мифологической практики во многом объясняется трансформацией «массового общества» индустриального периода в информационно-постиндустриальное общество с его новым социально-психологическим типом — «человеком массы» — и переживаемым кризисом социальных отношений и онтологических оснований"3. По словам ученых4, черты мифологического мышления (конкретно-чувственное и персональное выражение абстракций, символизм, идеализация «раннего» времени как «золотого века», предположение смысла и целесообразной направленности всего происходящего) наблюдаются сегодня и в массовом сознании, и в политических идеологических системах. Однако это означает, что мифотворчество становится своего рода индустрией. Миф из культурологической категории «переходит» в категорию «технологии» (техника создания мифа становится универсальной для маркетинга, рекламы, политических технологий и для современной прозы (Д. Липскеров)5).

1 Русская литература XX века: Школы, направления, методы творческой работы Учебник для студентов высш. учебных заведений / В. Н. Альфонсов, В. Е. Васильев и др.- под ред. С. И. Тиминой. СПб.: Изд-во «Logos" — М.: «Высшая школа», 2002. С. 251.

2 Зайнуллина И. Н. Миф в русской прозе конца XX — начала XXI веков // Автореферат диссертации по ВАК 10.01.01, кандидат филологических наук. Электронный ресурс: http://www.dissercat.com/content/mif-v-russkoi-proze-kontsa-xx-nachala-xxi-vekov#ixzz29oUUPwXt.

J Кочеткова О. Л. Мифологизация как коммуникативная стратегия // Балтийский регион: миф в языке и культуре: материалы международной научной конференции. Калининград: РГУ им. И. Канта, 2010. С. 143.

4 См.: Зайнуллина И. Н. Миф в русской прозе конца XX — начала XXI веков. Электронный ресурс: http://www.dissercat.eom/content/mif-v-russkoi-proze-kontsa-xx-nachala-xxi-vekov#ixzz29oUUPwXt.

5 См. анализ такой техники создания мифа в постмодернистских романах в статье М. Каневской (Каневская М. История и миф в постмодернистском романе // Известия АН. Сер. литературы и языка. 2000. Т. 59. № 2).

Кроме того, для различных направлений современной литературы характерно «свободное непатетическое отношение к мифу"6. М. Каневская объясняет это тем, что вследствие развития постмодернизма все мифологемы мировой культуры используются в современных литературных произведениях как взаимозаменяемые и функционально недетерминированные блоки недействующей модели, муляжа, пустышки. Авторы с легкостью демонтируют эти мифологемы и монтируют вновь в чуждых для них контекстах7, так как усвоен постмодернистский деконструктивизм (разрушение «готовых» стилей). Это относится и к мифу: «Восставая против тоталитаризма канона — идейного, этического, мифологического, религиозного, — деконструктор видит опасность и в каноне сказки», в каноне мифа8.

Степень разработанности исследований мифа и мифопоэтики в литературе 1990 -2000;х годов. Опустошение мифов и игра с ними не уменьшают количество произведений, которые апеллируют к мифам, мифологическим образам и сюжетам. Для их объяснения нужен поиск теоретических и историко-литературных подходов. Это подтверждается наличием большого количества научных исследований мифа и мифопоэтики в литературе 1990 — 2000;х годов: около двухсот работ за последние двадцать лет (многие из которых имеют лингвистический, социологический или культурологический характер9). Эти работы можно разделить на несколько блоков: исследования мифопоэтики произведений отдельного автора или какого-либо направления литературы10- исследование мифологической (фольклорной) традиции отдельного народа11- исследования отдельного мифологического.

6 Лверинцсв С., Эпштейн М. Мифологизм в литературе XX века // Литературный энциклопедический словарь. М., 1987. С. 224.

7 Каневская М. История и миф в постмодернистском русском романе. С. 40.

8 Пустовал В. Свято и тать // Новый мир. 2009. № 3. С. 149.

9 См. например: Мельник С. П. Культурософская публицистика Томаса Манна: социокультурный контекст, гуманистический идеал, мифопоэтика: автореферат дис.. кандидата филологических наук: 10.01.10 / Воронеж, гос. ун-т. Воронеж, 2006. 22 е.- Козина Е. С. Средства массовой информации и выборы: Мифотворчество как элемент информационно-пропагандистских кампаний: диссертация. кандидата филологических наук: 10.01.10. Москва, 2000.204 с. и т. д.

10 См. например: Александрова A.A. Мифологемы воды и воздуха в творчестве Иосифа Бродского: диссертация. кандидата филологических наук: 10.01.01. Москва, 2007. 224 е.- Михайлова И. М. Мифологизация русской истории в художественном творчестве Д. С. Мережковского: роман «Антихрист (Петр и Алексей)»: диссертация. кандидата филологических наук: 10.01.01. СПб, 2009. 198 с.- Полонский В. В. Мифопоэтические аспекты жанровой эволюции в русской литературе конца XIX — начала XX в.: диссертация. доктора филологических наук: 10.01.01 М., 2008. 383 е.- Побивайло О. В. Мифопоэтика прозы Людмилы Улицкой: автореферат дис.. кандидата филологических наук: 10.01.01. Красноярск, 2009. 25 с. См. например: Давлетшина Л. Х. Мифологизм в татарской прозе конца XX — начала XXI веков: автореферат дис. кандидата филологических наук: 10.01.02 / Казан, гос. ун-т им. В.И. Ульянова-Ленина. Казань, 2005. 22 е.- Мордвина Т. Н. Мифо-ритуальные и фольклорные традиции в драматургии Бурятии: диссертация. кандидата филологических наук: 10.01.09 / Мордвина Т. Н. Улан-Удэ, 2009. 140 с.-/Максимов A.B. Мифологический мир в малых формах фольклора восточных славян: диссертация. кандидата филологических наук: 10.01.09. Смоленск, 2003. 182 с. Муртузалиев, Ю. М. Мифологическая проза табасаранцев: сюжеты и образы: автореферат дис.. кандидата филологических наук: 10.01.09 Махачкала, 2008. 22 с. архетипического) мотива или героя12. Необходимость теоретических исследований фольклора и мифа в совокупности с анализом их художественных воплощений привела к появлению работ, в которых не только интерпретировались художественные произведения XX века (в том числе новейшие), но и в определенном аспекте претворялись идеи теоретиков мифа (диссертационные исследования И. Н. Зайнуллиной, Н. Г. Медведевой и др.'3).

Наличие большого количества художественных и теоретических изысканий стало базой для исследования актуальнейших в конце XX — начале XXI вв. проблем функционирования мифов в социуме, их значения в манипулировании обществом, применения в рекламе и пропаганде принципов мифа и мифологического мышления как универсальных черт сознания, свойственных современным индивидам (работы Е. С. Козиной, ЕЛО. Кармаловой и др.14).

Для нашей работы наиболее значимым является исследование И. Н. Зайнуллиной «Миф в русской прозе конца XX — начала XXI веков"15, так как автор поднимает вопрос о функционировании мифа именно в современной литературе. Мы соглашаемся с выводами учёного о том, что в современной литературе интерес к мифу присущ всем эстетическим направлениям и реализуется в различных жанровых формах. И. Н. Зайнуллина считает основным принципом мифопоэтики русской прозы последнего времени игру с мифом, «своеобразный диалог-полемику», что влечёт за собой разрушение классического мифа и создание на его «обломках» нового мифа. Для нас важен вывод исследовательницы, что авторский миф наследует у классического мифа его художественную структуру, но одновременно становится гораздо шире его «рамок"16.

Вместе с тем работа И. Н. Зайнуллиной довольно широко ставит проблему исследования мифологического (цель ее диссертационного исследования — выявить способы.

12 См. например: Стенина В. Ф. Мифология болезни в прозе А. П. Чехова: диссертация. кандидата филологических наук: 10.01.01. Самара, 2006. 224 е.- Гнездилова Е. В. Миф об Орфее в литературе первой половины XX века: P.M. Рильке, Ж. Кокто, Ж. Ануй, Т. Уильяме: диссертация. кандидата филологических наук: 10.01.03. Москва, 2006. 200 с.

13 Зайнуллина И. Н. Миф в русской прозе конца XX — начала XXI веков: диссертация. кандидата филологических наук 10.01.01. Казань, 2004. 177 е.- Медведева Н. Г. Миф как форма художественной условности: диссертация. кандидата филологических наук: 10.01.08. Москва, 1984. 174 е.- Шарипина Т. А. Восприятие античности в литературном сознании Германии XX века (троянский цикл мифов): диссертация. доктора филологических наук. Нижний Новгород, 1998. 532 с.- Ахметова М. В. Эсхатологические мотивы современной мифологии в России конца ХХ-начала XXI вв.: диссертация. кандидата филологических наук: 10.01.09. М., 2004. 260 с.

14 Козина Е. С. Средства массовой информации и выборы: Мифотворчество как элемент информационно-пропагандистских кампаний: диссертация. кандидата филологических наук: 10.01.10. Москва, 2000. 204 с.- Кармалова Е. Ю. Мифопоэтические и жанровые коды в телекоммуникации: реклама и «развлекательная» тележурналистика: диссертация. доктора филологических наук: 10.01.10. СПб, 2008. 406 с.

15 Зайнуллина И. Н. Миф в русской прозе конца XX — начала XXI веков: диссертация. кандидата филологических наук 10.01.01. Казань, 2004. 177 с.

16 Зайнуллина И. Н. Миф в русской прозе конца XX — начала XXI веков. Электронный ресурс: http://wvvw.dissercat.cOm/contentymif-v-russkoi-proze-kontsa-xx-nachala-xxi-vekov#ixzz29oUUPwXt. и формы мифологизации в современной русской прозе), новейший художественный материал требует и более детального всматривания. Диссертационные исследования.

17 отдельных мотивов и образов мифов доказывают необходимость этого. Эти конкретные исследования проявляют те аспекты, в которых современных литературоведов интересует мифологизм и мифопоэтика в литературе XX — XXI вв.: мифопоэтические аспекты, мифопоэтическое пространство, мифология имени, мифологизированный образ города, мифопоэтическая картина мира. Данные темы современных диссертаций указывают на интерес литературоведов к различным способам включения мифов в тексты и к элементам мифопоэтики, а не к поиску литературой мифологических ценностей (поэтому мало интереса к реализации в литературе ценностей какой-либо конкретной мифологии, например, христианской). Косвенно это свидетельствует об отходе самой литературы от ценностного, канонизированного понимания мифов.

Наше диссертационное исследование отличает выделение «сюжета об Эдипе» как аспекта исследования сюжетостроения романов 2000;х гг., а также историко-литературный подход к произведениям, использующим мифологический материал. Выявление круга современных романов, включающих развернутый сюжет об Эдипе (С. Богданова «Сон Иокасты» 2000, Ю. Волков «Эдип царь» 2006, Н. Андреева «Принц Эдип» 2006), привело нас к постановке проблемы развития современного литературного процесса, так как этот сюжет используется авторами, пишущими в дискурсах элитарной, беллетристической и массовой литературы. В постсоветский период 1990;х — 2000;х гг. в жизни России происходят процессы глобального порядка (пересмотр национальных и государственных институтов, крах советской идеологии, кризис «больших дискурсов» в культуре, внедрение новых технологий во все сферы жизни, вытесняющее «бумажный» дискурс телевидением и Интернетом), в результате чего меняются обстоятельства развития российской литературы: исчезают цензурные препоны, возникает литературный рынокпереосмысляются прежние мировоззренческие и эстетические ценности, литературные мифыразмываются границы между группами, течениями, объединениями, за счет влияния модернизма, постмодернизма, авангарда усложняется эстетика реализмаи одновременно происходит переориентация литературы на среднего человека, взаимодействие высокой литературы и массовой. «Взаимопроникновение «высокой» и массовой литератур воспринимается сегодня как.

17 Меркулова A.C. Миф о городе в современной русской прозе: романы Д. Липскерова «Сорок лет Чанчжоэ» и.

Ю. Буйды «Город Палачей»: автореферат дис.. кандидата филологических наук: 10.01.01 / Моск. гос. ун-т им М. В. Ломоносова. Филол. фак. М., 2006. 28 с. Крыжановская O.E. Антиутопическая мифопоэтическая картина мира в романе Татьяны Толстой «Кысь»: автореферат дис.. кандидата филологических наук: 10.01.01 / Тамб. гос. ун-т им. Г. Р. Державина. Тамбов, 2005. 22 с. Яковец A.B. Мифопоэтическое мышление в романе Лины Костенко «Маруся Чурай»: автореферат дис.. кандидата филологических наук: 10.01.06. Киев, 1998.

19 с. и т. д. естественная и неоспоримая характеристика постмодернистской ситуации". В 1990;е -2000;е гг., как отмечает М. Сидорова19, квалифицированный читатель в равной мере является потребителем старой и относительно современной классики, модернистских или постмодернистских экзерсисов, с одной стороны, и, с другой — массовой литературной продукции. Одновременно появляются авторы, пишущие такие «элитарные» произведения, которые становятся «массовыми» (В. Пелевин, Б. Акунин, М. Веллер, В. Тучков и др.)20.

Эти процессы влияют и на литературные течения, и на концепции художественных произведений, потому что определяют такие «диффузии» в функционировании современной литературы, как взаимопроникновение элитарного и популярного, центрального и периферийного, авангардного и традиционного — с преобладанием тенденции к «омассовлению». В 2000;е гг. литературоведы ищут ракурсы, которые позволяют в новых условиях структурировать массив современной литературы. Один из подходов — системное описание дискурсов и функционирования элитарной (высокой), беллетристической и массовой литературы. Необходимость описания этих дискурсов все больше выходит на первый план в актуальном литературном процессе, в то время как эстетические концепции (реализм, модернизм, постмодернизм), традиционно лежащие в основе разграничения литературных течений XX века, все больше смешиваются в отдельных произведениях и утрачивают определенность (авторы высокой литературы, обычно создающие новые картины мира, сегодня намеренно уходят от однозначных эстетических концепций).

Прежде чем объяснять различия элитарной (высокой), беллетристической и массовой.

9 1 литературы, дадим истолкование понятия «дискурс». Мы опираемся на обзор и концепцию дискурса Ю. С. Степанова, который подчеркивал, что термин «дискурс» стали широко употреблять англо-саксонские лингвисты в начале 1970;х гг. в значении, близком к тому, в каком в русской лингвистике бытовал термин «функциональный стиль» (речи или языка),.

18 Амусин М. .Чем сердце успокоится. Заметки о серьёзной и массовой литературе в России на рубеже веков // Вопросы литературы. 2009. № 7. Электронный ресурс: http://magazines.russ.rU/voplit/2009/3/aml.html.

19 Сидорова М. Ю. Квалифицированный читатель и массовая литература (Лингвистический аспект проблемы). Электронный ресурс: philol.msu.ru > -sidorova/files/reader.doc.

20 Там же.

21 Discursus 'бегание, беготня туда и сюда, бестолковая беготня'. Discursus как философское понятиечелночная процедура от известного к неизвестному и обратно. Производное от discurro 'бегать в разные стороны, растекаться, распадаться, распространяться' итал. discursus лишь в переносном смысле имел значение •рассказывать, излагать'. Но с начала XX в. фр. discours получает распространение в качестве термина филологов как синоним для французского parole: дискурс — живая речь, текст — мертвый продукт речи. В XX в. (ближе к XXI в.) дискурсивными уже могут называться: подход (дискурсивные философия, метод, трактовка, характеристика), мышление и аргументация (М.М. Бахтин), логика доказательства, познание и знание (А.Ф. Лосев) — разум и язык как средство размышления (М.К. Мамардашвили) — деятельность филологаречь и элементы речи (например, терминология, предложения) — свойства связного текстацелая ситуация (Демьянков В. З. Текст и дискурс как термины и как слова обыденного языка // IV Международная научная конференция «Язык, культура, общество». Москва, 27−30 сентября 2007 г.: Пленарные доклады. М.: Московский институт иностранных языковРоссийская академия лингвистических наукИнститут языкознания РАННаучный журнал «Вопросы филологии», 2007. С. 86−95). истолковывая тексты как «речевые произведения"22, а русский исследователь В. З. Демьянков в 1982 г. объяснил «грамматику» и «мир дискурса»: «дискурс .концентрируется вокруг некоторого опорного концептасоздает общий контекст, описывающий действующие лица, объекты, обстоятельства, времена, поступки и т. п., определяясь не столько последовательностью предложений, сколько тем общим для создающего дискурс и его интерпретатора миром, который «строится» по ходу развертывания дискурса. Элементы дискурса: излагаемые события, их участники, перформативная информация и «не-события», т. е. а) обстоятельства, сопровождающие событияб) фон, поясняющий событияв) оценка участников событийг) информация, соотносящая дискурс с событиями"23. Ю. С. Степанов предполагает, что дискурс существует главным образом в текстах, но таких, за которыми встают не только особая грамматика, особый лексикон, особые правила словоупотребления и синтаксиса, но и особая семантика, а, в конечном счете — особый мир.

Рассматривая дискурсы элитарной (высокой), беллетристической и массовой литературы 2000;х годов, мы должны охарактеризовать их как «тип вербальной продукции» (Т.А. Ван Дейк) и как «ментальный мир» (Ю.С. Степанов). В рамках элитарной культуры создаются художественные произведения, которые характеризует отличающийся от беллетристики и массовой культуры подход к созданию образа реальности и человека. Элитарная культура (от фр. elite) — это культура особого слоя общества — элиты, социальной группы, наделенной духовными способностями. Философы рассматривают элитарную культуру как единственно способную к сохранению и воспроизводству основных смыслов культуры и обладающую рядом принципиально важных особенностей: 1) способностью компактно (в символических формах и кодах) концентрировать духовный, интеллектуальный и художественный опыт поколений- 2) способностью создавать новую, нарочито усложненную культурную семантику, требующую от адресата специальной подготовки и широкого культурного кругозора- 3) способностью формировать сознание, готовое к активной преобразующей деятельности и творчеству и т. д. Субъектом элитарной,.

22 Г. А. Ван Дейк, с 1970;х гг. разрабатывавший теорию дискурса, указывал, что дискурс в широком смыслекомплексное коммуникативное событие, происходящее между говорящим, слушающим в процессе коммуникативного действия в определенном временном, пространственном и прочем контексте. Дискурс в узком смысле (текст или разговор) — завершенный или продолжающийся «продукт» коммуникативного действия, его письменный или речевой результат, который интерпретируется реципиентами. Поэтому понятие дискурса может касаться типов вербальной продукции. К концу 1980;х гг. под дискурсом начинают понимать сложное коммуникативное явление, сложную систему иерархий знаний, включающую, кроме текста, еще и экстралингвистические факторы (знания о мире, мнения, установки, цели адресата и др.), необходимые для понимания текста (Ю.Н. Караулов, В.В. Петров). В настоящее время развились социально-конструкционистские подходы к дискурс-анализу (М.В. Йоргенсен, Л.Дж. Филипс), когда под дискурсом понимают идею о том, что язык структурирован в соответствии с паттернами, которые обусловливают высказывания людей в различных сферах социальной жизни // Дискурс // Википедия. 1Шр/Муу/.у11арес11а.о^.

23 Степанов Ю. С. Альтернативный мир, дискурс, факт и принцип причинности // Язык и наука конца XX века. Сб. статей. М.: РГГУ, 1995. С.35−73. Электронный ресурс: http://philologos.narod.ru/ling/stepanov.htm. высокой культуры является личность — свободный, творческий человек, способный к осуществлению сознательной деятельности. Творения этой культуры всегда личностно окрашены и рассчитаны на личностное восприятие, вне зависимости от широты их аудитории, именно в этом смысле субъект элитарной культуры является представителем элиты24. «Мучительное сосредоточение на переживании своих взаимоотношений с миром» стало признаком высокой литературы, ее сюжетным ядром25.

Высокая литература создает «штучную» картину мира, сильно отличающуюся от обыденных представлений, нарушающую привычную «моральную логику», повседневную систему ценностей, инерцию читательского восприятия". «Высокая литература постоянно ищет новые методические (речевые, стилистические, когнитивные и т. п.) средства.

26 релятивизации общепринятых представлений". Дискурс высокой литературы (как и других видов элитарного искусства) предполагает использование нарочито субъективной, индивидуально-творческой, «остраняющей» интерпретации обычного и привычного, что приближает культурное освоение реальности субъектом к художественному эксперименту над нею и в пределе замещает отражение действительности ее преобразованием, подражание — деформацией, проникновение в смысл — домысливанием и.

97 переосмысливанием данности. Для современной элитарной литературы характерна «жанровая игра» — жанровое изобретательство, маскировка, гибридизация жанров, активное использование форматов и языкового облика нехудожественных текстов (в «Сне Иокасты» использована система графического выделения потоков сознания различных героев). Элитарная литература больше чем массовая полагается на сотворчество читателя и его готовность к обману ожиданий при восприятии языкового облика произведения, в частности позволяет себе «кусковость», ослабленную сюжетность, отсутствие знаков препинания.

Беллетристика (от франц. belles-lettres — изящная словесность) — в широком смысле слова — художественная литература. В более узком и более употребительном смысле.

24 Например, в XIX веке чтение было привилегией представителей более или менее образованных и состоятельных слоев населения. В первой трети XX века, когда массовая культура стала осознаваемой реальностью, дистанция между «высокой» литературой и ее массовым изводом достигла максимальных размеров. В литературе советского периода в довоенные годы различение шло скорее по линии писательского мастерства — ведь вся литература должна была служить «массам». В 1950 — 1980;е годы серьезная литература, как под-, так и бесцензурная, выделялась на массовом советском фоне присутствием «вечных», при этом идеологически ненормированных тем (Ю. Трифонов, А. Битов, В. Быков, В. Астафьев, В. Распутин), антидогматизмом и стилевой раскованностью (В. Аксенов, братья Стругацкие, Б. Окуджава, Ф. Искандер, JI. Петрушевская) или явно диссидентской, протестной ориентацией (А. Солженицын, А. Синявский, Ю. Даниэль, В. Войнович, Г. Владимов).

25 Вязмитинова J1. Слово, замолвленное о «бедном срулике» и «похоронах кузнечика» (попытка анализа эстетической ситуации нашего времени) // Vernitskii Literature Молодая русская литература. Электронный ресурс: http://www.vernitskiі.ru/vyazm.htm.

26 Амусин M. .Чем сердце успокоится. Электронный ресурс: http://magazines.russ.rU/voplit/2009/3/aml.html.

27 Элитарная культура. Электронный ресурс: ги^ікірес1іа.ог§ Л?Ікі/Злитарнаякультура. художественная проза, в отличие от поэзии и драматургии (беллетрист — автор рассказов, повес гей, романов и пр., но не стихов или драм). В XIX веке В. Г. Белинский понимал под беллетристикой «легкое» чтение, противопоставляя ее серьезной литературе28. В начале XXI века необходимость беллетристики как «средней» литературы отмечает М. Эделынтейн: «Все ждали: вот, мол, наступит стабильность, оперится российский средний класс — и списки бестселлеров заполнятся десятками увлекательных отечественных романов, похуже Толстого, но получше Донцовой, умными, но незагрузными, с крепким сюжетом, умеренно.

70 затейливым стилем с цитатами из Кастанеды и Лао-цзы". Подчеркнём, что беллетристический дискурс ассоциируется именно с «крепким сюжетом» и затейливым стилем повествования, что влечёт за собой набор свойств произведений данного дискурса.

Т.М. Гольц описывает следующие свойства, которые считает отличительными для беллетристики независимо от времени создания: 1) «самотождественность текста-процесса» (когда сам процесс чтения представляется занимательным и доставляет немалое удовольствие) — 2) «беллетрист работает на публику и исповедует лишь законы конъюнктуры, спроса и рынка, ни на какой подтекст и не рассчитывает: ему нужно создать лишь лубочную картину» (однако в отличие от литературы массовой, беллетристический текст — «не.

1А ангажированный") — 3) «нарочитое упоминание одной и той же детали» («в то время как в большой литературе художественная деталь должна становиться сюжетообразующей, словно заключающей в себе еще одно недосказанное, непоясненное произведение, которое автор имел в виду, но оставил на волю читателя дорисовывать это произведение самому, в.

31 беллетристике, наоборот, все должно быть предельно досказано и дорисовано"). Ср.: «Высокая литература отвергает. то, что слишком полно, слишком последовательно.

28 В настоящее время сам по себе термин «беллетристика» мало употребителен Иногда употребляется для характеристики устаревшей манеры письма или традиционных приемов Многие литературоведы и критики придерживаются двучастного деления литературы на «высокохудожественную» и массовую (Ю М Лотман, Б Мендель, В П Руднев и др) Однако есть исследователи, которые разделяют массовую и беллетристическую литературу (А Рейсблат, О М Крижовецкая и др) ИВ Прозорова, опираясь на труды В Е Хализева, отдает беллетристической литературе срединное место и в эстетике и в общем литературном процессе (11розорова, И В «Великие» и «второстепенные» писатели в литературном процессе // Русская словесность 2006 № 6 С 13−20) А Рейсблат говорит о мнении С Лоуэлла, который выделял в своих работах «средний» слой литературы начала XX века, промежуточный между «высокой» и «низовой» (в России его нередко называли «беллетристикой») (Рейсблат, А Русский извод массовой литературы непрочитанная страница // Новое ли 1ературное обозрение 2006 № 77 С 405−412).

29 Эделынтейн М Зеркало для читателя//Эксперт 2010 № 3 С 61.

30 «Иод беллетристическим типом текстов понимаются такие, которые имеют своей первой ценностью сам текст как источник эстетического (не ангажированного утилитарной внешней целью) чтения» (Крижовецкая ОМ Современная беллетристика дискурс и нарратив//Критика и семиотика Вып 13 2009 Новосибирск ИГУ, 2009 С 208).

31 Жаринов Е Романтическая беллетристика в России начала XIX века Электронный ресурс http //www samopiska ru/maindsp php9topid=l 151 реализует ее собственные нормы и, следовательно, представляется тривиальным и ученическим"32.

Увлечение прописыванием деталей ведет не только к стилистическим «красивостям» беллетристики, но и к избыточности повествования: нарратив в беллетристике разворачивается со множеством уточнений. Это объясняется тем, что «беллетристикасредство вписаться в существующие культурные стереотипы, «освежить» их и слегка активизировать.. Перлокутивный эффект беллетристического интертекста — комфортное для реципиента узнавание известного в неизвестном, создающее чувство удовлетворённости собственной компетентностью в сфере культурных феноменов"33. Таким образом, беллетристика всегда воспроизводит культурное как повседневное (цель беллетристикивписать современника «в существующие культурные стереотипы»). Это создает не только особенности стиля повествования, но и особенности картины мира в беллетристике — авторы дают множество детальных сопоставлений окультуренных картин прошлого и современности. Благодаря этому в беллетристическом произведении возникают эквивалентности между прошлым и настоящим, «лубочная картина» современности вписывается в культурный и квазиисторический контекст, позволяющий так же, как детализирование, «предельно досказывать и дорисовывать» коллизии современности.

Время появления современной масскультуры — середина XX века, когда средства массовой информации (радио, печать, телевидение) проникли в большинство стран мира и стали доступны представителям всех социальных слоев. Н. Кузьмина34 даёт следующее определение массовой литературе: «литература, созданная для масс и появляющаяся в условиях рыночной экономики, индустриального производства, урбанистического образа жизни, развития технологий массовых коммуникаций, унификации социальных, экономических, межличностных отношений. Практически все артефакты массовой культуры являются товаром"35. Если советская культура была единым управляемым механизмом навязывания ценностей, навязывания идеологии, то сегодня реклама и массовая культура навязывают ценности. По словам Д. Драгунского, «такова их специфическая культурная функция. Но это — весьма позитивные и весьма элементарные ценности, в корне отличные от советских идеологем"36, потому что массовая литература занята утверждением, культурным.

32 Лотмаи Ю. М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 х т. Таллинн: Александра, 1993. Т. 3. С. 384.

33 Крижовецкая О. М. Современная беллетристика: дискурс и нарратив. С. 205−206.

34 Кузьмина H.A. Феномен массовой литературы в свете теории интертекста // Культ-товары: Феномен массовой литературы в современной России: Сб. науч. ст. СПб.: СПГУТД, 2009. С. 11−19.

35 Кузьмина H.A. Феномен массовой литературы в свете теории интертекста. С. 12.

36 Иваницкая Е. Мы слишком сложно подходим к тому, что на самом деле просто?. // Дружба народов. 2005. № 6. Электронный ресурс: http://magazines.russ.rU/druzhba/2005/6/ivl 1 .html. санкционированием господствующих дискурсов, принятых в данном обществе норм, стереотипов и мифов, поддерживающих его стабильность.

Коренным свойством массовой культуры «изначально явилась поэтика формулы, соответствующей тем всегда чрезмерно однотипным, схематизированным и упрощённым.

— зп понятиям о реальности, которые присущи массовому сознанию". В результате в массовой литературе «повествование строится по стереотипным жанровым моделям, воспроизводит то устойчивые схемы, не отвлекаясь на индивидуальные вариации». «Именно в массовой литературе мы получаем упрощенную, сведенную к средним нормам картину литературы.

39 эпохи". «Читатель массовой литературы не настроен на усложнение структуры своего сознания до уровня определенной информации — он хочет ее получить. извне. <Поэтому> в текстах массовой литературы. высокую моделирующую роль играет категория конца. вперед выдвигается познавательная функция. Массовая литература может втягиваться в систему культуры, участвуя в строительстве новых структурных форм"40.

М. Амусин отмечает как одну из тенденций современного художественного сознания то, что «серьезная и массовая литературы все чаще обмениваются мотивами, приемами из своих арсеналов, адаптируя их для своих целей, соревнуясь в эффективности их использования"41. Миф — один из классических кодов, к эксплуатации которого обращается постсоветская литература всех дискурсов. В русской литературе 2000;х гг. используются все возможные варианты мифологического дискурса: библейский (В. Шаров «Воскрешение Лазаря», А. Городницкий «Рахиль», Д. Липскеров «Ожидание Саломеи», Ю. Буйда «Переправа через Иордан»), античный (см. примеры ниже), славянский (М. Семенова романы о Волкодаве, А. Варламов «Купавна»), восточный (О. Ермаков «Возвращение в Кандагар», И. Абузяров «Чингиз-роман», Б. Акунин «Алмазная колесница», «Инь и ян», В. Маканин «Асан») и европейский (Ю. Буйда «Кенигсберг», В. Пелевин «Священная книга оборотня», Д. Рубина «Высокая вода венецианцев», Л. Петрушевская «Мост Ватерлоо»). Авторы обращаются не только собственно к мифам, но и к литературным произведениям, которые со временем стали восприниматься как мифы, создали тип героя, который актуален во все времена. Причем в роли мифа сегодня выступают мифологизированные образы не только прошлых эпох (Дон Кихот, Дон Жуан, Гамлет, Фауст, Моцарт и Сальери и т. д.), но и л Зверев A.M. Что такое «массовая литература»? // Лики массовой литературы США. М.: Наука, 1991. С. 26.

38 Амусин М. .Чем сердце успокоится. Заметки о серьёзной и массовой литературе в России на рубеже веков // Электронный ресурс: http://magazines.russ.rU/voplit/2009/3/aml .html.

39 Лотман Ю. М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю. М. Избранные статьи: В 3 т. Таллинн: Александра, 1993. Т. 3. С. 383.

40 Лотман Ю. М. Массовая литература как историко-культурная проблема. С. 388.

41 Амусин М. .Чем сердце успокоится.//Электронный ресурс: http://magazines.russ.rU/voplit/2009/3/aml.html. предшествующей культурной традиции (В. Пелевин «Чапаев и Пустота», В. Маканин «Андеграунд, или Герой нашего времени»),.

В 2000;е гг. (как и в 1990;е) появляется большое количество произведений высокой и.

42 массовой литературы, названия которых свидетельствуют о непреходящем интересе современных авторов к античным мифам как наиболее сюжетогенным для всей европейской традиции: Г. Олди «Одиссей, сын Лаэрта» (2000), Н. Байтов «Суд Париса» (2000), С. Богданова «Сон Иокасты» (2001), С. Ануфриев, А. Валентинов «Диомед, сын Тидея» (2001), «Спартак» (2006), В. Клименко «Петля Анубиса» (2002), В. Леженда «Разборки олимпийского уровня» (2003), «Античные хроники» (2004), «Бессмертные герои» (2006), «Непобедимый эллин» (2004), А. Стражный «Храм Афродиты» (2003), В. Шалыгин «Кровь титанов» (2003), Е. Лукин «Прометей прикопанный» (2005), М. Шишкин «Венерин волос» (2005), Ю. Волков «Эдип царь» (2006), А. Слаповский «Синдром Феникса» (2006), К). Куратченко «Жизнь олимпийских богов, или Взросление разума» (2006), Е. Чижова «Орест и сын» (2007) и др.

В работе М. А. Янушкевич «Проблема изучения античных реминисценций в русской бард-рок-поэзии» отмечены разновидности античных реминисценций, которые можно отнести не только к поэзии, но и к прозе 2000;х гг. (использование латыни, латинских пословиц либо перифрастическое указание на нихвведение эпиграфов из произведений античных авторовупоминание имен античных исторических и мифологических персонажей, античных реалийреминисценции сюжетов античной мифологии и литературысоздание образа древнегреческой либо римской культурно-исторической реальности), а также отмечено, что в рецепции современной литературы античные имена, реалии, сюжеты, мотивы и образы используются в функциях 1) субстанциально значимого элемента картины мира- 2) средства придания тексту общекультурного колорита- 3) культурного штампа, получающего новую жизнь в контексте современной культуры- 4) одного из фрагментов абсурдистской мозаики, характерной для эстетики постмодернизма43.

Таким образом, современные произведения как высокой литературы, так и беллетристики и масслитературы основаны на перекодировке мифов, легенд и персонажей русской и мировой истории, культуры, литературы. Использование мифологического материала является широко распространенным способом проверки современности и.

42 Мы намеренно представляем корпус текстов наименованиями, где есть отсылки к мифам, но, безусловно, количество современных произведений, где есть апелляция к мифам, а названия на это не указывают, также велико.

43 Янушкевич М. А. Проблема изучения античных реминисценций в русской бард-рок-поэзии // Журнал филологического факультета Томского гос. университета «Гуманитарий». 2003. № 2. Электронный ресурс: http://vvvvvv.blackalpinist.com/scherbakov/Praises/antic.html. истории: «мифологические структуры используются для выявления первооснов человеческого существования применительно к конфликтам и ситуациям нового времени, для постижения общих закономерностей бытия"44.

При этом общем подходе авторы высокой, беллетристической и массовой литературы используют элементы мифологических структур по-разному. Серьезная литература ставит задачи амбициозные, сопоставимые с задачами религии, философии или культуры как таковой: извлечение из хаоса эмпирики кристаллов ценностей, создание «образов мира», наделение их смыслами, постижение и интерпретация человеческой природы, и, конечно, выработка адекватных этим задачам средств выразительности45, одним из которых в XX веке часто был мифологизм. Основные принципы мифологизации, сложившиеся в высокой литературе с начала XX века: 1) в психике современного человека воссоздавались следы мифологического сознания- 2) определённые роли и ситуации изображались в рамках универсальной повторяемости- 3) обращение к конкретному мифу использовалось для развития познания реальности. В высокой литературе второй половины XX века можно выделить: 1) попытки возрождения мифологического сознания (проза онтологического реализма46), 2) использование мифологических образов для создания картины мира в его универсальном проявлении47, 3) использование мифа как средства выражения художественной условности, своеобразного «кода», который должен разгадывать читатель48.

В беллетристике мотивы и образы известных мифов могут быть частью интертекстуального дискурса и используются прагматически (ради обретения комфорта «узнавания известного в неизвестном») и «технологически» (как узнаваемый приём, отработанный предшествующей литературой). О. М. Крижовецкая считает, что «беллетристика системно связана с литературой „высокой“ классики»: «Своей поэтикой и содержанием ориентированная на удовлетворение вкуса определённой категории читателей, беллетристика являет собой результат инструментального использования приёмов, отработанных на предшествующих этапах литературного творчества"49. В массовой литературе мифологический материал (как и материал классической литературы) используется, во-первых, прагматически в качестве знака, кода, помогающего установить диалог с читателем, во-вторых, как способ создания пародии, в-третьих, для утверждения.

44 Зайнуллина И. Н. Миф в русской прозе конца XX — начала XXI веков: диссертация. кандидата филологических наук 10 01.01. Казань, 2004. С. 17.

45 Амусин М. .Чем сердце успокоится. //Электронный ресурс: http://magazines.russ.rU/voplit/2009/3/arnl.html.

46 Например, образ Хозяина острова в повести В. Распутина «Прощание с Матерой».

47 Например, в романе А. Кима «Отец-лес» образ леса служит основой, на которую писатель наслаивает систему символов, восходящих к мифологическому сюжету о перерождении людей после смерти.

48 Например, Т Толстая в романе «Кысь» из многочисленных источников создаёт новую реальность, построенную уже не на сопоставлении разновременных рядов, а на их перекрещивании.

49 Крижовецкая О. М. Современная беллетристика: дискурс и нарратив. С. 206. автора на иерархической литературной лестнице, в-четвёртых, для развития уже известных идей или полемики с ними50. ,.

В целом, по мнению О. Крижовецкой, «в кодификации и эксплуатации. классических нарративных моделей"51 для массовой литературы характерна «эстетика тождества» (когда достоинство произведения измеряется соблюдением правил, определённых внетекстовыми структурами — действительностью, литературными нормами, традициями) — для «высокой» литературы — «эстетика противопоставления» (она «не столько репродуцирует, сколько заново создаёт художественную информацию, отталкиваясь от классических моделей,.

52 противопоставляя себя им"), а «в беллетристике реализация стратегии тождества будет. формой реализации «эстетики противопоставления» «53.

В произведениях, выбранных нами для диссертационного исследования, авторы, используя античный миф как «классическую нарративную модель», создают свой вариант сюжета об Эдипе: в произведении высокой литературы («Сон Иокасты») С. Богданова акцентирует сюжет сна Иокасты («заново создаёт художественную информацию», противопоставляя свой сюжет «классической модели», сюжету античного мифа) — в беллетристическом романе («Эдип царь») Ю. Волков в сюжет об античном Эдипе вводит артефакты и топосы XX века (реализует «эстетику противопоставления» как «стратегию тождества») — в масслитературном романе («Принц Эдип») Н. Андреева весь сюжет сосредотачивает на истории стриптизёра, ищущего бросившую его мать (содержание мифов, порожденных масскультурой, всегда базируется на актуальной реальности54).

Таким образом, с одной стороны, интерпретация авторского сюжета об Эдипе в указанных романах позволит выявить особенности грех литературных дискурсов и тем самым дать определенный срез историко-литературного процесса 2000;х гг. С другой стороны, выбранные романы дают возможность рассматривать сюжет об Эдипе как один из используемых в разных литературных дискурсах кодов, участвующих в создании нового языка описания современности и истории. Древний миф об Эдипе, лежащий в основе авторских сюжетов, — один из наиболее востребованных в современной литературе, так как остро ставит целый конгломерат проблем, важных для понимания современности рубежа XX — XXI вв.: социальных (герои мифа — правители, несущие ответственность за государство и народ в ситуации кризиса), семейно-родовых (герои — часть разветвленного, трагически.

50 См.: Расторгуева В. Классика в контексте современной прозы // Культ-товары: Феномен массовой литературы в современной России: Сб. науч. ст. СПб.: СПГУТД, 2009. С. 173.

51 Крижовецкая О. М. Современная беллетристика: дискурс и нарратив. С. 208.

52 Там же. С. 211.

53 Там же. С. 212.

54 Кочеткова О. Л. Мифологизация как коммуникативная стратегия // Балтийский регион: миф в языке и культуре: материалы международной научной конференции. Калининград: РГУ им. И. Канта, 2010. С. 144. существующего рода), экзистенциальных (герои испытывают божеский промысел, самоидешифицируются, переживают экзистенциальную вину и пр.), тендерных (проблема инцеста, страх перед манипуляциями матери).

Значимость интерпретации сюжета об Эдипе в современных произведениях различной природы мы объясняем тем, что сегодня меняется функция литературы. Как отмечал В. Изер, литерахура станови! ся формой интерпретации действительности, формой привнесения в нее смысла53, поэтому, чем больше вложено в произведение моделей истолкования дейс: вительности и чем в большее количество взаимосвязей они вступают, тем более соответствует это произведение герменевтической функции современной литературы. Сюжех об Эдипе может рассматриваться как одна из вкладываемых в произведение моделей истолкования действительности, так как «ядро авторских мифов составляют сюжеты, образы-архетипы, художественная структура классической мифологии"56.

Все исследуемые романы («Сон Иокасты» С. Богдановой, «Эдип царь» Ю. Волкова, «Принц Эдип» Н. Андреевой) в заглавии имеют прямую отсылку к именам персонифицированного античного мифа об Эдипе. Мы видим в этом проявление общего подхода всех трех авторов к использованию мифологического материала — независимо от объема реминисценций они выражают установку на полноту собственного, авторского сюжета об Эдипе, потому что содержание любого мифа «исчерпывается его мифологическим именем"57 С одной стороны, «имя, вынесенное авторами в заглавие произведений, становится ключом к интерпретации, задает «формулу» текста, установку на соотношение образов, сюжетных ситуаций с общеизвестным мифом" — с другой стороны, «действует принцип перекодировки, в результате чего рождается новый миф со своей художественной со.

С1руктурой. Старая форма наполняется новым содержанием" .

Среди других прозаических текстов 1990;х — 2000;х гг., в заглавии которых упоминается имя Эдипа (рассказы Д. Липскерова «Эдипов комплекс», Л. Петрушевской «Тёща Эдипа»), были отобраны именно романы, потому что на их материале можно наиболее полно исследовать новое истолкование истории и современности сквозь призму сюжета об Эдипе. М. М Бахтин писал, что «роман соприкасается со стихией незавершенного настоящего. .Романист тяготеет ко всему, что еще не готово"39. В связи с тем, что в романе «точку зрения дает современность», «даже там, где предметом изображения. служит.

55 Изер В Изменение функций литературы // Современная литературная теория антология / сост, пер и прим ИВ Кабановой М Флинта — Наука, 2004 С 38.

56 Зайнуллина И Н Миф в русской прозе конца XX — начала XXI веков С 153.

57 Ковалева И Миф повествование, образ и имя//Литературное обозрение 1995 № 3 С 93.

58 Зайнуллина И II Миф в русской прозе конца XX — начала XXI веков С 155 54 Бахжн М М Эпос и роман СПб Азбука, 2000 С 218 прошлое или миф, эпическая дистанция отсутствует"60, а «в образ человека была внесена существенная динамика, динамика несовпадения и разнобоя между различными моментами этого образачеловек перестал совпадать с самим собою, а, следовательно, и сюжет перестал исчерпывать человека до конца"61. С одной стороны, образ Эдипа, как он сложился в античной традиции, близок герою романного типа, потому что «одной из основных внутренних тем романа является именно тема неадекватности герою его судьбы и его 62 положения». С другой стороны, бахтинские определения романа подводят к мысли, что в романе образ героя с мифологическим именем будет приобретать не только дополнительные коннотации, но и динамику и незавершенность: «герой романа должен быть показан не как готовый, а как становящийся, изменяющийся, воспитуемый жизнью"63.

По словам М. Бахтина, «отсутствие внутренней завершенности и исчерпанности приводит к резкому усилению требований к внешней и формальной сюжетной законченности и исчерпанности"64. Поэтому в центре нашего внимания будет исследование сюжета в романах 2000;х годов. «Сюжет — динамический срез текста (равнопротяженный ему), учитывающий движение мысли автора-творца как на уровне героев, так и на уровне зафиксированного в произведении авторского сознания вне геройного опосредования"63, сюжет — это совокупность и взаимодействие рядов событий на авторском и геройном.

66 уровнях" .

Для практического исследования романов 2000;х гг. необходимо обозначить наш предмет анализа, наше понимание структур, которые связывают античный миф и романный сюжет об Эдипе. При анализе сюжета об Эдипе в современных произведениях мы отказываемся от опоры на какое-либо из традиционных понятий («сюжет мифа», «сюжет-архетип», «прасюжет», «мифологический сюжет», «дискурс мифа»). Под «мифологическим сюжетом» О. М. Фрейденберг понимала «не сюжет мифа, но сюжет, созданный f 7 мифотворческим мышлением». Понятие «прасюжет» ввели мифологисты, которые «возводили сюжеты к прасюжету, как сравнительное языкознание возводило языковые элементы к праязыкупод сюжетами они понимали мифы, под мифом — поэтический.

60 Бахтин М. М. Эпос и роман. СПб.: Азбука, 2000. С. 214.

61 Там же С. 227.

62 Там же. С. 228.

63 Там же. С. 201.

64 Там же. С. 223.

65 Егоров Б Ф., Зарецкий В. А, Гушанская Е. М. и др. Сюжет и фабула //Вопросы сюжетосложения. Вып. 5. Рига: Звайгзне, 1978. С. 14.

66 Там же. С. 17.

67 См. об этом: Силантьев И. В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике Очерк историографии. Электронный ресурс: http://www.ruthenia.ru/folklore/silantievl.htm. вымысел, реагирование поэтической фантазии на природу"68. Если рассматривать прасюжеты имманентно, то их можно назвать сюжетами-архетипами. «Сюжет-архетип» «предшествует конкретным фабулам» современных произведений, «обладает собственной фабулой», а также «включает в себя и некий оценивающий взгляд69 по отношению к.

70 материалу, осмысляемому в нем". «Дискурс мифа», по словам Ю. Степанова, создается не во не во всяком ареале языковой культуры — «дискурс царя Эдипа» связан с наличием особого мифологического слоя в греческой культуре того времени, то есть в наши дни «дискурс мифа» является выражением какой-то мифологии71. В работе «Происхождение сюжета в типологическом освещении» Ю. М. Лотман провёл размежевание сюжета и мифа как стадиально разнородных структур мышления (миф — до-сюжетен). Лотман отмечал, что хотя в современной передаче (средствами линейного повествования, размыкающего и выпрямляющего круговорот событий) мифологические тексты «приобретают вид сюжетных, сами по себе они таковыми не являлись. Они трактовали не об однородных и внезакономерных явлениях, а о событиях вневременных, бесконечно репродуцируемых», не о том, что случилось однажды, но о том, что бывает всегда. Тогда как «зерно сюжетного.

79 повествования" составила «фиксация однократных событий» .

В новое время в сюжете происходит литературное воплощение мифа, следовательно, берутся вечно существующие мотивы древних мифов и соединяются «по типу заполнения словами звуковых пятен в лирических стихотворениях» (В. Шкловский). Отбор смыслов в «историю» (Geschichte), как подчеркивает В. Шмид, выражается в том, что автор растягивает или сжимает какие-либо события (повествование о них). Поэтому материал мифа в сюжете современного произведения радикально меняет свою семантику исключительно путем перестановки его частей. Перестановка частей означает, что произвольно выбранные современным автором события мифа, попав в контекст «события квазиреальности» оригинального авторского произведения, становятся не потоком знаков (мотивов), а новым отобранным сюжетом. При анализе сюжетов современных романов нам будет важно выявить, какие события мифа об Эдипе даны в них развернуто, а какие — сжато. Это сразу.

68 Фрейденберг О. М. Поэтика сюжета и жанра: Период античной литературы. Подготовка текста, справочно-научный аппарат, предварение, послесловие Н. В. Брагинской. М.: Изд-во «Лабиринт», 1997. С. 15.

69 «Сюжет-архетип — это именно сюжет, а не фабула», так как «он включает в себя и определенную,. варьируемую авторами, схему развития оценивающего взгляда» // Зарецкий В. А., Цилевич Л. М. Об основных направлениях сюжегологии. // Сюжетосложение в русской литературе. Сборник статей. Даугавпилс, 1980. С. 22.

70 Егоров Б. Ф., Зарецкий В. А., Гушанская Е. М., Таборисская Е. М., Штейнгольд A.M. Сюжет и фабула // Вопросы сюжетосложения. Сборник статей 5. Рига: «Звайгзне», 1978. С. 20−22.

71 Степанов Ю. С. Альтернативный мир, дискурс, факт и принцип причинности // Язык и наука конца XX века. Сб. статей. М.: РГГУ, 1995. С.35−73. Электронный ресурс: http://philologos.narod.ru/ling/stepanov.htm.

72 Лотман Ю. М. Происхождение сюжета в типологическом освещении // Лотман Ю. М. Статьи по типологии культуры. Вып. 2. Тарту, 1973. С. 11−12. создает новые смысловые границы истории Эдипа, включенной в современный сюжет. Однако мы не сужаем анализ к поиску элементов античного мифа об Эдипе в современных романах, скорее стремимся исследовать, как романисты 2000;х гг. создают собственный сюжет об Эдипе и акцентируют новые, чуждые античному мифу, контексты для выстраивания современной картины мира и концепции человека.

Мы считаем, что современные авторы создают новый, авторский, сюжет об Эдипе, который связывает с сюжетом античного мифа следующая структура: имя мифа, актанты, предикат. Мы опираемся на концепции О. М. Фрейденберг, Я. В. Голосовкера, Ю. М. Лотмана, Э. Кассирера, И. Ковалевой. О. М. Фрейденберг раскрыла семантическую связь мотива и героя как основу структуры мифа73. Я. В. Голосовкер подчеркивал, что «логический центр"74 мифологического сюжета сохраняет структурную тождественность самому себе при различных способах его предметной конкретизации, подразумевая под «логическим центром» совокупность модальных отношений между персонажами и причинно-следственные связи между событиями. Ю. М. Лотман отмечал, что «сутью семиологического феномена мифа» является не только создание мифологического дискурса, но и «его выражение как особого языкового описания мира (именная номинация)"73. В работе Э. Кассирера «Философии символических форм» можно найти объяснение этого: «для первых наивных, не тронутых рефлексией выражений языкового мышления, как и для мифологического мышления, характерно то, что содержание «вещи» и содержание «знака» не вполне отчетливо разделены, индеферентно переходят друг в друга. Имя вещи и вещь как.

76 таковая неотделимы друг от друга" .

И. Ковалева, отталкиваясь от мысли, что «мифологические структуры до-сюжетны и даже еще до-образны», ищет базовые аспекты этих структур и находит их в том, что.

77 мифологическое содержание структур мифа «исчерпывается их мифологическим именем» — в мифе «имя и облик первичны», в мифологическом имени «содержится все — и образ, и по мифологические сюжеты». В любом тексте сюжет Эдипа включает в себя мотивы отцеборчества, кровосмешения и самоидентификации героя. Данные мотивы подразумевают наличие в окружении Эдипа отца (Лай), матери (Иокаста) и знающего истину помощника-прорицателя (Тиресий). Эти «имена мифа» составляют базовые аспекты структуры.

73 Сюжетно-мотивные комплексы русской литературы / Отв. ред. Е.К. РомодановскаяРос. акад. наук, Сиб. отд-ние, Ин-т филологии. Новосибирск: Академическое издательство «Гео», 2012. С. 5.

74 См. об этом: Голосовкер Я. В. Логика мифа. М.: Наука, 1987.

75 Лотман Ю. М. Миф — имя — культура / Ю. М. Лотман, Б. А. Успенский // Уч. зап. Тарт. ун-та. Вып. 308. Труды по знаковым системам VI. Тарту, 1973. С. 282−305.

76 Кассирер Э. Философия символических форм: В 3 т. Т. 1. М.- СПб.: Университетская книга, 2002. С. 24−25.

77 Ковалева И. Миф: повествование, образ и имя //Литературное обозрение. 1995. № 3. С. 93.

78 Там же. С. 92. авторских сюжетов об Эдипе. Благодаря «именам мифа» (чаще всего проявляющимся в реминисценциях) в любом актуальном сюжете «сюжет-архетип сохраняется как внутренняя форма», «структура, принадлежащая одновременно и сюжету-архетипу, и актуальному сюжету"79.

В связи с этим в нашей работе востребованы литературоведческие определения сюжета как «конструкта», «структурного инварианта». Так, Ю. М. Лотман объяснял, с точки зрения структурализма, функционирование некоего мифологического инвариантного зерна сюжета («события»): «один и тот же инвариантный конструкт события может быть развёрнут в ряд сюжетов на разных уровнях. Сюжет органически связан с картиной мира, дающей масштабы того, что является событием, а что его вариантом, не сообщающим нам ничего нового"80. По Г. Косикову, «необходимо отличать предметную конкретизацию сюжета от самого сюжета, который может быть вычленен из реальной полноты изображаемой в.

О 1 произведении цепи событий в качестве ее «структурного инварианта» «. Г. Косиков объяснял, что в модели А.-Ж. Греймаса «сюжет — не жизненный материал, а его организация.

82 средствами литературного повествования", следовательно, «сюжет можно определить как «конструкт», как логический (и в смысле формальной логики, и в смысле «социологики») инвариант событийного уровня произведения, сохраняющий структурную тождественность самому себе при различных способах его предметной конкретизации, включая, разумеется, и.

83 ту каноническую, которую сюжет получает в окончательном авторском варианте текста". При выявлении и анализе сюжета об Эдипе в современных романах мы ориентируемся.

84 прежде всего на структуралистское понимание «сюжета». В модели В. Проппа был воплощен переход от «процессуального» понимания сюжета к «структурному». Это.

79 Егоров Б. Ф., Зарецкий В. А., Гушанская Е. М. Таборисская Е.М., Штейнгольд A.M. Сюжет и фабула. С. 20.

80 Лотман Ю. М. Структура художественного текста. М.: Искусство, 1970. С. 282−283.

81 Косиков Г. К. Структурная поэтика сюжетосложения во Франции // Косиков Г. К. От структурализма к постструктурализму (проблемы методологии). Электронный ресурс: http/www.libfl.ru/mimesis/txt/narr.php.

82 Косиков Г. К. Структурная поэтика сюжетосложения во Франции // Косиков Г. К. От структурализма к постструктурализму (проблемы методологии). М.: Рудомино, 1998. С. 92.

8j Косиков Г. К. Структурная поэтика сюжетосложения во Франции. С. 94.

84 Сюжет — категория поэтики и семантики художественного произведения. Существует несколько концепций сюжета: фольклористов (А.Н. Веселовский «Историческая поэтика», В. Я. Пропп «Исторические корни волшебной сказки», Б. Н. Путилов «Фольклор и народная культура», О. М. Фрейденберг «Поэтика сюжетов» и др.), формалистов (В.Б. Шкловский «Воскрешение слова», «Искусство как приём», Б. Томашевский, Б. М. Эйхенбаум, Ю.Н. Тынянов), структуралистов и семиотиков (Р. Якобсон, К. Бремон, А.-Ж. Греймас, К. Леви-Строс, Ю. Лотман, Л. Цилевич, Л. Левитан и др.), российских исследователей конца 20 века, переосмыслявших различные подходы к сюжету (В. Кожинов, В. Хализев, Г. Косиков, В. Тюпа), современных ученых новосибирской школы (Е.К. Ромодановская, И. В. Силантьев, Ю. В. Шатин, Э. А. Бальбуров и др.). Уже в 1970;е гг. Л. М. Цилевич отмечала, что основная тенденция эволюции представлений о сюжете связана с тем, что «слово „сюжет“ из обозначения объекта изображения все более последовательно превращалось в обозначение художественно-конструктивного элемента произведения». В результате, как отмечает Л. М. Цилевич, «сюжет рассматривается с точки зрения отношений между слагающими его конструктивными элементами, отношений, исследуемых в их смысловых и эстетических функциях» (Цилевич Л. М. Об аспектах исследования сюжета // Вопросы сюжетосложения. Сборник статей 5. Рига: «Звайгзне», 1978. С. 5−6). выразилось в том, что в центре анализа у Проппа находятся действия персонажей, функции.

В. Пропп считает функцию персонажа одной из главных его характеристик: «персонажи определяются. через «сферы действия», к которым они принадлежат, поскольку эти сферы образованы пучками функций, которые им присущи"85. Акцентировав в сюжетологии 86 понятие «функции» («поступок действующего лица, определяемый с точки зрения его.

87 значимости для хода действия"), В. Пропп указал на жесткую синтагматическую связанность функций между собой: «следует считаться с тем значением, которое данная.

88 функция имеет в ходе действия". Французский семиотик А.-Ж. Греймас, обобщая модель.

В. Проппа, отмечал, что функция действующего лица, наполняясь тем или иным семантическим содержанием на сюжетном уровне, сама по себе не зависит ни от семантики, ни от синтагматики сюжета, а принадлежит сугубо логическому уровню «антропоморфных 80 действий». С нашей точки зрения, это объясняет близость структуры современных сюжетов об Эдипе и структуры античного мифа об Эдипе.

По Греймасу, носитель функции, когда она принадлежит уровню антропоморфных действий, является актантом (это такой носитель функции, который не только «герой» («актер»), а вообще «кто-то» или «что-то»), Греймас вывел понятие актантов на уровень категорий и персонифицированных мифов (указал на актантные модели, лежащие в основе любого сюжета) и подчеркнул, что «актантная модель претендует на охват любого мифического проявления"90. «Актанты обладают постоянством конфликтных отношений, и это позволяет образовывать устойчивую систему"91, поэтому для описания микроуниверсума (мифологической модели) достаточно «ограниченного числа актантных терминов».

Практическое исследование современных романов с сюжетом об Эдипе мы будем выстраивать именно на основе системы персонажей, восходящих к базовым именам и актантам античного мифа об Эдипе. Но, несмотря на наличие общей «актантной модели» всех авторских сюжетов об Эдипе, нужно учитывать, что каждый литературный дискурс.

Греймас А.-Ж. Структурная семантика: поиск метода / Перевод с французского JI. Зиминой. М.: Академический Проект, 2004. С. 251−252.

86 «.Введенное ученым понятие функции действующего лица не только не заменило, но существенно углубило именно понятие мотива и именно в семантической трактовке последнего. Дело в том, что с точки зрения семантики мотива и сюжета в целом функция является не более чем одним из семантических компонентов мотива. По существу, функция действующего лица представляет собой обобщенное значение мотива, взятое в отвлечении от множества его фабульных вариантов» (Силантьев И. В. Теория мотива в отечественном литературоведении и фольклористике. Очерк историографии. Новосибирск: ИДМИ, 1999. Электронный ресурс: http://elibrary.ru/item.asp?id=l 355 642).

87 Пропп В. Я. Морфология волшебной сказки. М.: Лабиринт, 2009. С. 21.

88 Там же. С. 24.

89 Косиков Г. К. Структурная поэтика сюжетосложения во Франции. Электронный ресурс: http/www. libfl.ru/mimesis/tx t/narr. php.

90 Греймас А.-Ж. Структурная семантика: поиск метода. С. 270.

91 Там же. С. 273. диктует своеобразие системы персонажей в трех романах. Задача диссертации состоит в том, чтобы истолковать своеобразие системы персонажей, их имен и их различных функций в романах трех дискурсов, проявив в каждом случае особенности выстраивания актантной модели сюжета об Эдипе в том или ином дискурсе. В работе «Структурная семантика» А.-Ж. Греймас отмечал, что для характеристики «актантной модели», в первую очередь, необходимо определить корпус высказываний, в которых кто-либо фигурирует в качестве актанта, и установить сферу его деятельности. Затем необходимо образовать параллельный корпус высказываний, который определяет духовный облик актанта (в него нужно включить определения актанта в его именах, стереотипных эпитетах, атрибутах). Следующий шагответить на вопросы двух типов: каковы взаимные отношения и способ совместимости существования актантов данного универсума и каков самый общий смысл приписываемой данным актантам деятельности92.

Как отмечал Г. Косиков в работе «Структурная поэтика сюжетосложения во Франции», структура сюжета — это ролевая структура актантов, связывающие их модальные отношения, вытекающая отсюда антропоморфность повествования, наличие функций как структурных инвариантов конкретных поступков, причинно-следственная организация этих функций, их до спроецированность на временную ось. Мы не будем использовать в анализе современных произведений термины «актант» и «актантная модель» буквально (поскольку исследуем не структурные элементы мифа в современных романах, а авторские сюжеты об Эдипе), но будем: характеризовать действия, организующие и ограничивающие «потенциальных действующих лиц и потенциальные пространственно-временные характеристики возможных событий» современных сюжетов об Эдипевыявлять духовный облик героев, относящихся к сюжету об Эдипе, в их именах, эпитетах, атрибутахдавать характеристику романного пространства, универсума и существования героев в нем94 (художественное пространство будет рассматриваться как «сюжетная категория, с особой отчетливостью выявляющая активность сюжета как формы преображения-осмысления жизни"93) — интерпретировать взаимные отношения и «способ совместимости существования» героев данного универсумаи, наконец, устанавливать «самый общий смысл приписываемой данным героям деятельности».

92 Греймас А.-Ж. Структурная семантика: поиск метода. С. 248−249.

93 Косиков Г. От структурализма к постструктурализму (проблемы методологии). М.: Рудомино, 1998. С. 120.

94 Ср.: «Всякое вступление в сферу смыслов совершается только через ворота хронотопов» (Бахтин М. М. Очерки времени и хронотопа в романе: Очерки по исторической риторике // Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. М., 1975. С. 406). В. Тюпа напоминал, что путь читателя к этим «воротам» пролегает через сюжет и систему мотивов.

95 Цилевич Л. М. Об аспектах исследования сюжета. С. 8.

Вместе с тем, при исследовании современных романов невозможно ограничиться только структурным подходом, потому что важно, как функционируют эти структурные элементы в повествовании. История героя в современных романах, как правило, фрагментирована, не выстроен непрерывный линейный ход событий, элементы одной истории даны через сопряжение с событиями другой истории, благодаря чему могут быть выявлены отдельные закономерности96. Сегодня нужно учитывать и опыт постмодернистских повествований, где сюжеты создаются из многочисленных источников либо на сопоставлении разновременных и разножанровых пластов, либо на их перекрещивании и где в роли мотива может выступать любой феномен, любое смысловое «пятно» (Б. Гаспаров). По Б. Гаспарову, в новейших текстах, «в отличие от традиционного сюжетного повествования, где заранее более или менее определено, что можно считать дискретными компонентами («персонажами» или «событиями»),. не существует заданного «алфавита» — он формируется непосредственно в развертывании структуры и через структуру"97.

В этом случае можно опираться в анализе на близкую структурализму идею нарратолога В. Шмида об эквивалентностях. В. Шмид исследовал орнаментальную (модернистскую) прозу с ослабленной событийностью («история», «события» растворяются в отдельных мотивных кусках / блоках) и в таких случаях предлагал следующее объяснение — связь отдельных мотивных кусков / блоков осуществляется не в нарративе, а в до эквивалентностях. По В. Шмиду, при ослаблении сюжета эквивалентность заменяет сюжет, при разработанном сюжете — существует параллельно ему. В. Шмид99 противопоставляет эквивалентности как выражение вневременной связи мотивов в тексте и собственно временные (причинно-следственные) связи. Эквивалентность устанавливает вневременные отношения элементов, далеко отстоящих друг от друга на синтагматической оси текста, и создаёт их пространственную соотнесённость. Кроме того, эквивалентность — это повтор не целых тематических единиц, а лишь каких-либо их признаков. Выявление эквивалентностей актуально, так как среди инноваций сюжетосложения исследователи отмечают сознательный обрыв сквозных причинно-следственных и хронологических фабульных траекторий, пластическую гибкость повествовательных структур.

Актуальность диссертации связана с рассмотрением в качестве кодов сквозных сюжетов современной русской прозы, восходящих к мифам, а также с интерпретацией.

96 Подобные приемы С. Фрумкина связывает с принципами полифоничности текстов 2000;х гг. (Фрумкина С. История, увиденная Барнсом // Иностранная литература. 2002. № 7. С. 276).

97 Гаспаров Б. М. Литературные лейтмотивы. М., 1994. С. 30−31.

98 Шмид В. Нарратология. http://www.gurner.info/bibliotekBuks/Literat/shmid/index.php.

I ам же. художественных текстов в аспекте их дискурсивной природы. В диссертации исследуются поэтика структуры архаического, мифологического сюжета и поэтика функционирования этого сюжета в том или ином литературном дискурсе для объяснения своеобразия дискурсов высокой, беллетристической и массовой литературы 2000;х гг.

Объектами исследования являются три романа начала XXI века: «Сон Иокасты» (2000) Светланы Богдановой, «Эдип царь» (2006) Юрия Волкова и «Принц Эдип» (2006) Натальи Андреевой.

Предметом диссертационного исследования являются дискурсы высокой, беллетристической и массовой прозы 2000;х гг.- сюжет (как один из главных способов литературного мышления и языкового «установления реальности» в романе) — авторский сюжет об Эдипе (как носитель и одного из классических мифологических кодов, и новых, чуждых ему, контекстов).

Научная новизна исследования состоит в истолковании семантики и системном истолковании (сквозь призму сюжета об Эдипе) малоизученных романов 2000;х гг., относящихся к дискурсам высокой, беллетристической и массовой литературыв уточнении сюжетных стратегий, характерных для этих дискурсов, своеобразия и функций каждого дискурса в современном литературном процессеа также в выявлении сюжета об Эдипе как кода, участвующего в создании нового языка описания современности и истории.

Цель диссертации — исследовать сюжет об Эдипе в сюжетостроении романов высокой, беллетристической и массовой литературы 2000;х гг.

Задачи исследования:

1. Обосновать продуктивность выделения «сюжета об Эдипе» как аспекта исследования дискурсов высокой, беллетристической и массовой литературы 2000;х гг. (дать анализ функций сюжета об Эдипе — как основания для интерпретации произведений разной природыкак кода, участвующего в создании нового языка описания современности и историиа также как имеющей архетипическую основу структуры, организующей повествование в современных текстах).

2. Уточнить предмет исследования в современных романах (миф об Эдипе, сюжет мифа об Эдипе, дискурс мифа об Эдипе, мифологический сюжет об Эдипе, сюжет-архетип или авторский сюжет об Эдипе) и дать интерпретацию структуры и мотивов древнего мифа об Эдипе с целью выявления границ авторских сюжетов об Эдипе.

3. Ввести в научный оборот малоизученные тексты и дать интерпретацию сюжетов романов высокой, беллетристической и массовой литературы 2000;х годов.

4. Истолковать особенности функционирования высокой, беллетристической и массовой литературы в ракурсе исследования авторского сюжета об Эдипе в романах.

2000;х гг. Исследовать разницу между организацией данного сюжета в текстах высокой, беллетристической и массовой литературы, прояснив сюжетные стратегии, характерные для произведений этих дискурсов, своеобразие и функции каждого дискурса в современном литературном процессе.

5. Истолковать своеобразие системы персонажей, их имен и их функций, проявив особенности использования актантной модели мифа об Эдипе в романах различных дискурсов.

6. Выявить общие черты поэтики сюжетов об Эдипе в романах 2000;х гг.

Методологическая основа исследования. Теоретико-методологической основой диссертации в аспекте исследования сюжета послужили концептуальные положения работ таких исследователей, как: В. Пропп, Б. Путилов, К. Бремон, В. Шмид, Ю. Лотман, Г. Косиков, В. Руднев, Б. Гаспаров, В. Тюпа, Л. Цилевич, И. Силантьев, Э. Бальбуровучтены методологические подходы и научные результаты работ А.-Ж. Греймаса, В. Шмида, Л. Цилевич, И. Силантьева и др.

Теоретико-методологическая база исследования включает мифоведческие и мифопоэтические концепции, представленные трудами А. Ф. Лосева, М. Элиаде, К. Леви-Строса, Р. Веймана, В. Я. Проппа, С. С. Аверинцева, В. Н. Ярхо, Я. В. Голосовкера, Е. М. Мелетинского, A.M. Пятигорского, И. Ковалевой и др.

В области теории высокой, беллетристической и массовой литературы автор диссертации опирается на широкий круг отечественных и зарубежных исследований Ю. М. Лотмана, М. Амусина, О. М. Крижовецкой, H.A. Кузьминой, Е. Иваницкой, С. Лоуэлла, Б. Менцель, А. Рейсблата, В. П. Руднева, A.M. Зверева, И. В. Прозоровой, В. Е. Хализева, М. Эдельштейна.

Приоритетными являются следующие методологические установки:

— разграничение на теоретическом уровне форм литературной апелляции к мифу, таких как «мифологический сюжет», «сюжет мифа», «прасюжет», «сюжет-архетип», с целью уточнения собственного предмета исследования — «авторский романный сюжет об Эдипе»;

— дифференциация понятий «структура мифа» (мифологическое содержание структур мифа «исчерпывается их мифологическим именем"100), «актантная модель» (постоянство конфликтных отношений актантов, которое позволяет образовывать устойчивую систему101) и «структура сюжета» (ролевая структура актантов, связывающие их модальные отношения, вытекающая отсюда антропоморфность повествования, наличие функций как структурных инвариантов конкретных поступков, причинно-следственная организация этих функций, их.

100 Ковалева И. Миф: повествование, образ и имя. С. 93.

101 Греймас А.-Ж. Структурная семантика: поиск метода. С. 273. сироецированность на временную ось102), как понятий, лежащих в основе структурного подхода к романным сюжетам, имеющим общую мифологическую основу;

— дифференцированный подход к интерпретации массива современной литературы, предполагающий рассмотрение текстов, составляющих объект исследования, как репрезентантов дискурсов высокой, беллетристической и массовой литературы.

В соответствии с целями и задачами работы применялась комплексная методика исследования, которая включает методы и приемы исторической поэтики (функционирование сюжета в различных художественных парадигмах и дискурсах, анализ семантики сюжетавыявление процессов ремифологизации в современной литературе), а также стратегии структурного анализа (анализ ролевой структуры актантов), семиотики (исследование мифологических кодов), постструктурализма (анализ интертекстуальных смыслов и фрагментарности сюжета), нарратологии (анализ моделей нарратива и наррации).

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Интерпретация сюжета об Эдипе в трех романах 2000;х гг. дает возможность системно описать дискурсы и функционирование элитарной (высокой), беллетристической и массовой литературы, истолковать особенности историко-литературного процесса 2000;х гг.

2. В произведениях всех литературных дискурсов использование мифологического материала является способом проверки современности и истории. Сюжет об Эдипе можно рассматривать как код, участвующий в создании нового языка описания современности и истории.

3. Выбор материала романов позволяет наиболее полно исследовать истолкование истории и современности сквозь призму категории сюжета, так как в романе «отсутствие дистанции, внутренней завершенности и исчерпанности приводит к резкому усилению требований к внешней и формальной сюжетной законченности и исчерпанности» (М. Бахтин).

4. Все три романа сближает фундаментальная установка на использование мифологического материала для организации полноценного сюжета, что проявляется в семантике названий, отсылающих к именам героев мифа об Эдипе, а содержание любого мифа «исчерпывается его мифологическим именем» (И. Ковалева).

5. В романах высокой, беллетристической и массовой литературы сюжет об Эдипе организован по-разному, что проясняет принципиальную разницу функций этих дискурсов в историко-литературном процессе: а) в романе высокой литературы «Сон Иокасты» С. Богданова использует античный миф как единственную нарративную модель для.

102 Косикон Г. От структурализма к постструктурализму (проблемы методологии). С. 120. компактного сюжета, но меняет акценты, включает новые ситуации и новые функции героев (по сравнению с мифом), усложняет наррацию и графику текста и создает сюжет об Эдипе, дающий абсолютно новую картину мира и концепцию человека. Это соответствует задачам серьезной литературы создавать новый образ мира и новую интерпретацию человеческой природы, а сюжет рассматривать как средство выражения этих задач и как структуру, наиболее емко и компактно представляющую новую информациюб) в беллетристическом романе «Эдип царь» Ю. Волкова сюжет об Эдипе используется как одна из нескольких сюжетных линий и наполняется множеством новых деталей, чтобы доказать эквивалентности между сюжетом об античном Эдипе и сюжетом современности. Это свидетельствует о функции беллетристики адаптировать новую информацию о мире и человеке «ради обретения комфорта узнавания известного в неизвестном» (О. Крижовецкая), а также о стремлении беллетристов выстраивать сюжеты на основе детального прописывания коллизий современности и сравнения их с прецедентамив) в масслитературном романе Н. Андреева исключает какие-либо отсылки к эпохе Эдипа, сюжет об Эдипе предстает только как структура истории о современных героях и как код, помогающий обнаружить архетипические ситуации и коллизии в жизни современного массового общества. Это соответствует цели массовой литературы обнаруживать архетипические ситуации и коллизии в жизни массового человека для утверждения значительности его переживаний и банальных духовных открытий.

6. Древний миф об Эдипе используется в романах С. Богдановой, Ю. Волкова, Н. Андреевой как сюжетная структура, нарративная и актантная модель, определяющая предикат (функции), героев (актантов) и хронотоп (универсум). Но каждый литературный дискурс диктует авторам своеобразие подхода: а) в романе «Сон Иокасты» актантная модель сюжета об Эдипе выстроена только на основе персонажей, имеющих мифологические имена и статусы (Эдип, Иокаста, Тиресий), но С. Богданова разрушает полное соответствие актантной модели мифа тем, что смешивает сознание Иокасты с сознанием Сфинкс и богини Геры, а также сознание Эдипа с сознанием Тиресия и Иокастыб) в беллетристическом романе «Эдип царь» Ю. Волков создает актантную модель на основе эквивалентностей между персонажами античности, имеющими мифологические имена, и персонажами советской эпохив) в масслитературном романе «Принц Эдип» актантная модель сюжета об Эдипе складывается на основе системы персонажей, действующих в хронотопе современности, не имеющих мифологические имена. Но по функциям практически все современные герои романа воплощают тот или иной вариант актантов мифа об Эдипе.

7. Авторские сюжеты об Эдипе в романах 2000;х годов имеют общие черты поэтики: 1) акцентируются темы, мотивы, сюжетные линии, периферийные в античном мифе,.

2) акцептируется и в новых аспектах развертывается сюжет матери (Иокасты),.

3) усложняется изображение поколенческой парадигмы, 4) образы героев даются либо как промежуточные, либо как вариативные, 5) вводится образ «промежуточного» пространства. Это свидетельствует об особенностях видения мира и человека, присущих литературе 2000;х гг.

Научно-практическая ценность исследования заключается в том, что его положения и выводы могут быть использованы в практике вузовского и школьного преподавания литературы, при разработке лекционных курсов по истории русской литературы рубежа XX — XXI веков. Диссертация углубляет представление об особенностях современного литературного процесса и художественных исканиях авторов, специфики поэтики современной прозы.

Апробация работы. Основные положения диссертации были отражены в докладах на всероссийских и региональных научных и научно-практических конференциях в Томском государственном университете и Томском государственном педагогическом университете (Томск, 2008, 2009, 2010, 2011 г. г.).

Вопросы, рассматриваемые в диссертации, её цель и задачи определили объём и структуру работы — исследование состоит из введения, четырёх глав, заключения и списка использованной литературы и источников.

Заключение

.

Переосмысление мифа об Эдипе в различных пластах литературы даёт авторам возможность преодолевать переживание катастрофизма современной действительности и структурировать современные «рассказы» о формах выживания в меняющихся обстоятельствах. Сюжетологический подход к анализу литературных дискурсов, осуществленный в диссертационном исследовании, позволил дать интерпретацию сюжетной структуры (персонажей-актантов, их функций, хронотопа), сюжетной семантики и сюжетной организации романов 2000;х гг. Рассмотрение сквозного авторского сюжета прояснило функции и особенности каждого литературного дискурса в современном литературном процессе.

1. В основной части диссертационного исследования доказано, что древний миф об Эдипе используется авторами отобранных романов как сюжетная структура, нарративная и актантная модель, определяющая предикат (функции), героев (актантов) и хронотоп (универсум), но каждый литературный дискурс (высокий, беллетристический, масслитературный) диктует авторам своеобразие подхода: а) в романе «Сон Иокасты» актантная модель сюжета об Эдипе выстроена только на основе персонажей, имеющих мифологические имена и статусы (Эдип, Иокаста, Тиресий), но С. Богданова, как автор высокой литературы, создает «эстетику противопоставления». Сохраняя логические и семантические отношения между персонажами и событиями из античного мифа об Эдипе (трагедии Софокла «Эдип царь» и «Эдип в Колоне»), Богданова сосредотачивается на процессе изменения сознания и сущности Эдипа в процессе его постижения небытия (этапы этого процесса иллюстрируются моментами соединения мыслей Эдипа с сознанием прорицателя Тиресия и с точкой зрения спящей Иокасты) и на снах Иокасты как процессе ее прижизненного пребывания в небытии (этапы этого процесса иллюстрируются моментами соединения точки зрения Иокасты и сознаний Геры, Сфинкс, Тиресия, Эдипа). Смешение сознаний снимает трагизм развязки романа: уход всех героев (включая Геру) в небытие, к островам, снящимся Иокастеб) в беллетристическом романе «Эдип царь» Ю. Волков создает актантную модель на основе эквивалентностей между персонажами античности, имеющими мифологические имена (Лай, Иокаста, Эдип), и персонажами советской эпохи (Владимир, Зоя, Витяша). Тем самым реализует беллетристическую «стратегию тождества» как форму «эстетики противопоставления». Сюжет романа Ю. Волкова сосредоточен на психологии и быте семейных отношений как сфере, преломляющей и адаптирующей социальные коллизии XX века (это совпадает с задачей беллетристического дискурса). Волков исследует человека среднего" и, но социальному статусу, и по личностным качествам: не только Владимир, Зоя и Витяша, но и Лай, Иокаста, Эдип изображены в романе как «средние» люди, испытывающие ежедневное давление социальной и бытовой реальности, не умеющие позитивно отвечать на вызовы реальности и лишенные духовной активности. Беллетристический дискурс диктует автору в повествовании о реальности не трагическое разрешение коллизий смертью (как в дискурсе высокой литературы), а драматическоеболезнь, одиночество, беспомощность «средних» героев. На метафорическом уровне беллетрист Волков моделирует представление о существовании «в дороге» как универсальном и массовом способе человеческого существования (в финале романа по дороге в условной «Середине мира» идут вместе персонажи современной и античной линии) — в) в масслитературном романе «Принц Эдип» актантная модель сюжета об Эдипе складывается на основе системы персонажей, действующих исключительно в хронотопе современности, следовательно, не имеющих мифологические имена и статусы. Но по функциям практически все современные герои романа воплощают тот или иной вариант актантов мифа об Эдипе (в романе три современных «Лая», три «Иокасты», три «Эдипа»), Более того, в масслитературном романе осуществляется постоянное тиражирование и варьирование актантной модели — родительские модели «отцов» / «матерей» современного Эдипа тиражируются Андреевой в разнообразных поколенческих коллизиях (деды /отцы, отцы /дети, соперничество приемных детей и наследников и т. д.) и варьируются в сближении с современными социальными типами (типы «деловой человек», «паразитирующий эгоист», «семьянин» даются в вариантах «Иокасты», «Лая», «Эдипа»), Таким образом, мерцающая в романе актантная модель мифа об Эдипе позволяет воспроизводить устойчивые схемы современной бытовой жизни, объяснять непонятное, банализировать необычное и тем самым формирует «поэтику формулы».

2. В диссертации показано, что материал мифа об Эдипе в сюжете романов разных дискурсов радикально меняет свою семантику в результате редукции, перестановки, трансформации или домысливания его частей (структурных элементов) и что каждый дискурс диктует выбор той или иной операции:

— в романе высокой литературы в сюжете об Эдипе сохраняются основные коллизии античного мифа (чума в Фивах, поиски убийцы прошлого царя Лая, открытие правды о своём рождении), однако автор редуцирует этот событийный ряд и акцентирует новые домысленные им события — сны Иокасты, повседневные дела Эдипа (чтение книг в библиотеке, подъемы в башню к спящей Иокасте), чтобы показать процесс ежедневного изменения сознания и сущности героев на пути постижения небытия. Дискурс высокой литературы нацелен на преобразование действительности, поэтому домысливание (в том числе домысливание классических мифов) — здесь один из главных приемов сюжетостроения;

— в беллетристическом романе Ю. Волкова развитие авторского сюжета об Эдипе происходит благодаря изменению порядка событий мифа (у Волкова Эдип сначала встречает Сфинкс, а потом — Лая, так как встреча Эдипа со Сфинкс объясняет всю авторскую концепцию «середины мира» и создание в романе образа квазиреальности, соединяющей реалии греческого полиса, русского и советского уклада), а также благодаря «растягиванию» некоторых ситуаций из мифа, близких персонажам XX века: супружеских отношений Иокасты и Лая, любовной связи Иокасты и Эдипа (задача беллетристикисосредотачиваться на психологии и быте семейных отношений как сфере, преломляющей и адаптирующей все социальные коллизии). Таким образом, беллетристический дискурс с его адаптативными функциями акцентирует приемы перемены порядка и растягивания повествования об определенных событиях;

— автор масслитературного романа при изображении коллизий современности отступает от структуры мифа об Эдипе только в деталях, но они меняют логику повествования. Так, в мифе в образе пастуха соединяются функции «свидетеля», знающего «полную истину» (и о семье Лая, и о приемной семье), и «спасителя». В романе Андреевой «спаситель» Мария Казимировна Новинская не знает истину целиком (о том, кто родители Монти). В результате этой трансформации абсолютно меняется схема масслитературного сюжета об Эдипе в романе Андреевой: с помощью Марии Казимировны Монти нашёл сразу трёх женщин, своих возможных матерей. На уровне автора благодаря такому повороту сюжета появляется возможность тиражировать варианты «матерей» и примыкающих к ним «отцов» ради того, чтобы показать архетипичность коллизий, переживаемых массовым человеком. Дискурс массовой литературы требует редуцирования смыслов и тиражирования событий.

3. Графическое деление текста на части в отобранных романах проясняет особенности сюжетостроения в произведениях трех дискурсов:

— в романе высокой литературы («Сон Иокасты») нет привычного выделения глав, но есть условная (требующая самостоятельного объяснения) организация текста. Первый принцип оформления текстовой структуры — графическое выделение точек зрения различных субъектов повествования (это визуализирует столкновение и взаимное перетекание сознаний Эдипа, Тиресия и Геры). Второй принцип графической организации текста — условное разделение трёх частей авторскими текстовыми знаками: первая и вторая части о тделены друг от друга пунктирной линией (авторский знак, что мироощущение Эдипа еще не меняется кардинально), а вторая и третья части — точкой (визуальный символ острова, к которому стремится герой, и контрапункта авторского сюжета об Эдипе). Таким образом, в романс высокой литературы деление на части выполняет функцию авторского метатекста, дополняющего концепцию сюжета;

— беллетрист Ю. Волков вводит в романе «Эдип царь» деление текста на главы, последовательную нумерацию и конкретные номинативные названия. Выделение и называние глав выполняет здесь роль авторского инструмента, который призван структурировать объемное беллетристическое повествование и дать читателю ясный код волковского сюжета (в том числе волковского сюжета об Эдипе). Вместе с тем композиционная удаленность «античных» и «современных» глав с эквивалентными ситуациями или деталями позволяет автору-беллетристу длить в сюжете романа связи между линиями античности и современности и создавать иллюзию промежуточного пространства;

— автор детективного романа постоянно балансирует между усложнением (динамичностью) интриги и необходимостью прояснить ее массовому читателю. Выделение глав в романе «Принц Эдип» связано с чередованием временных пластов и мотивировано тем, что герои объясняют следователю события прошлого, приведите к убийству. В наименованиях глав автор постоянно подчеркивает «систему координат» сюжета (хронологию событий и имена персонажей), сюжет каждого временного пласта выстроен в хронологическом порядке, в каждом временном пласте действуют определённые герои. При этом в романе нет выражения субъективных точек зрения персонажей на прошлое. Это продиктовано поэтикой жанра детектива (сохранить до финала интригу).

4. Проведенное исследование показало, что в романах высокой, беллетристической и массовой литературы 2000;х гг. авторский сюжет об Эдипе организован по-разному, что проясняет принципиальную разницу функций этих дискурсов в историко-литературном процессе: а) в романе высокой литературы «Сон Иокасты» С. Богданова использует античный миф как единственную «нарративную модель» для выстраивания компактного повествования, но меняет акценты, включает новые ситуации и новые функции героев, благодаря чему создает свой авторский вариант сюжета об Эдипе, дающий абсолютно новую картину мира и концепцию человека. Это соответствует функциям дискурса элитарной литературы осваивать неизвестное, ставить задачи создания нового образа мира и новой ин терпретации человеческой природы, а сюжет рассматривать как средство выражения этих задач, то есть как структуру, наиболее емко и компактно хранящую новую информацию. С. Богданова использует все возможности сделать сюжет насыщенным смыслами (графика, субъектная организация, пространство, конструкция текст в тексте) и этим разрушает мимезис.

Ангорский сюжет об Эдипе используется Богдановой в романе «Сон Иокасты» прежде всего в целях разрушения мимезиса, максимального преображения форм реальной жизни (акцентируется возможность существования плавучих островов, возможность перерождения после смерти — отсутствие смерти как абсолюта) и выхода к универсальным личностным смыслам: С. Богданова включает коллизию открытия Эдипом своей вины в контекст познания мира «плавучих островов» (символический образ небытия, универсума) и принятия его как истинного, поэтому главная коллизия «Сна Иокасты» антитетична коллизии софокловских трагедий (где Эдип постигал свою экзистенциальную вину и ответственность за кризис рода и социума) — б) 10. Волков в романе «Эдип царь» преображает все ключевые сюжетные повороты, создающие мифологическую проблематику в классическом сюжете Эдипа (встреча Эдипа и Лая, Эдипа и Иокасты, восхождение Эдипа на гору, ослепление Эдипа, уход из Фив и др.), а также использует повествование об Эдипе как одну из сюжетных линий (наполняя его множеством новых деталей и растягивая) — с целью сделать комфортной новую информацию о мире и человеке XX века (в повествование об Эдипе и Иокасте вводятся артефакты и гопосы XX векаразвернуто большое количество новых сюжетных деталей, событий и действий героев ради доказательства эквивалентности между сюжетом об античном Эдипе и сюжетом современности). Это сответствует функции беллетристики адаптировать новую информацию о мире и человеке ради комфорта «узнавания известного в неизвестном», а также свидетельствует о стремлении автора выстроить сюжет на основе детального прописывания коллизий современности и сравнения их с прецендентами.

В результате, особенностью выстраивания сюжета в беллетристическом дискурсе становится максимальное расширение повествования о реальности: у Волкова — не только за счет введения нескольких сюжетных линий и многочисленных деталей, но и благодаря смешению в двух сюжетных линиях поколенческих схем, а также благодаря изображению промежуточного пространства (но нет изображения промежуточного сознания, как в элитарном романе С. Богдановой). Фантасмагорический мир беллетристического романа Волкова создаётся путём перемешивания реальных элементов бытовой жизни и топосов двух сюжетных линий (в этом — одна из главных функций волковского сюжета об Эдипе) — в) в масслитературном романе Н. Андреева исключает какие-либо отсылки к эпохе Эдипа, но дает название «Принц Эдип» и производит тиражирование современных вариантов сюжета об Эдипе, благодаря чему сюжет об Эдипе предстает только как структура истории о современном массовом человеке, объединяющая различные сюжетные линии, а также как код, помогающий обнаружить архетипические ситуации и коллизии в жизни современного массового общества. С античным мифом об Эдипе в романе Андреевой косвенно соотносятся многие события (брошенный тремя подругами младенец Монти / отправленный на гибель младенец Эдипубийство Лопухина / убийство Лаяпредупреждение Монти психологом о возможных половых отношениях с матерью / пророчество оракулаполовая связь Монти с возможной сестрой/ брак Эдипа и Иокасты и т. д.). Однако, во-первых, все эти сюжетные ситуации изображены в «поэтике формулы» (воспроизводятся устойчивые схемы современной бытовой жизни, непонятное объясняется, необычное банализируется), во-вторых, они не воплощают трагизма, как в мифе, а сведены к облегченным финалам (в сюжете Андреевой отсутствуют такие важные элементы античного мифа, как бедствие города по вине одного человека и самонаказания Эдипа и Иокасты). Основные трагические ситуации античного мифа либо редуцированы (как ситуация ослепления), либо искажены (убит лжс-отец).

В результате, измененной оказывается центральная коллизия поиска настоящих родителей — Монти ищет только мать (а не родителей, как Эдип в мифе), так как им движет архаический страх инцеста (а не сомнения в своем происхождении, как у Эдипа). В современном мире незнание происхождения и рода лишено трагизма, банализировалось и не вызывает у человека желания узнать о себе правду (трагичное сведено к переживаниям, понятным массам, тогда как в античных источниках трагичное обнажено и стянуто в клубок). Самыми сильными активаторами для массового человека становятся архаические переживания, обусловленные законами биологического выживания. Это акцентирует цель массовой литературы — обнаруживать архетипические ситуации и коллизии в жизни массового человека для утверждения значительности его переживаний и банальных духовных открытий.

5. Миф об Эдипе ставит целый конгломерат проблем: социальных (герои мифаправители, несущие ответственность за государство и народ в ситуации кризиса), семейно-родовых (герои — часть разветвленного, трагически существующего рода), экзистенциальных (герои испытывают божеский промысел, самоидентифицируются, переживают экзистенциальную вину и пр.), тендерных (проблема инцеста). Жанр романа (в котором «даже там, где предметом изображения. служит прошлое или миф, эпическая дистанция отсутствует») позволил авторам 2000;х гг. преломить в сюжете об Эдипе актуальные проблемы современности. В основной части диссертационного исследования было выявлено, что в отобранных романах 2000;х гг. всех дискурсов сквозь призму авторского сюжета об Эдипе дастся новое истолкование исторических процессов современности:

— благодаря стратегиям высокой литературы (например, благодаря расширению художественного времени и пространства засчет введения «носителей знания» — книги, Тиресия, Геры, — текст или сознание которых цитируются с различным графическим выделением) С. Богданова разворачивает концепцию сюжета об Эдипе к актуальным современным проблемам: фиксирует изменившееся отношение к «знаниям» современного человека (Богданова показала, как Эдип, по мере обретения истинных «знаний» о себе и о небытии включается не в интерпретацию реальности, а в процесс трансформации тела, личности и видения мира);

— беллетристический дискурс позволил Ю. Волкову продемонстрировать, как реалистические мотивы, психологизм и бытовые детали могут отображать фантасмагорию современного бытия, колеблющуюся реальность, необъяснимые события социальной (исчезновение дизельэлектрохода «Ашхабад») и частной (падение Владимира) жизни. Не выводя героев к трагической ответственности и решению онтологических проблем (это не входит в за/дачи беллетристического дискурса), Волков дает различные модели существования «среднего» человека в фантасмагории реальности независимо от исторической эпохи;

— тиражируя современные варианты сюжета об Эдипе, автор масслитературного романа пытается донести до массового читателя непреходящее ядро мифологической модели (мифа об Эдипе), дающее каждому массовому человеку универсальную схему существования: знать свои корни — бояться инцеста — принимать ответственность за близких.

6. В результате проведенного исследования было выявлено, что авторские сюжеты об Эдипе в романах 2000;х годов имеют общие особенности поэтики: 1) акцентируются и развиваются темы, мотивы, сюжетные линии, периферийные в античном мифе (сюжетная линия брата Иокасты Креонта, мотив острова/ островов, образы Кира, друзей-сверстников Эдипа, кормилицы/ приемной матери), 2) широко и в новых аспектах развертывается сюжет матери (Иокасты), 3) усложняется изображение поколенческой парадигмы (сыновья Эдипа, деды/ внуки и т. д.), 4) образы героев даются либо как промежуточные, либо как вариативные, 5) вводится образ «промежуточного» пространства. Это свидетельствует о новых аспектах видения мира и человека, присущих литературе 2000;х гг.

6.1.

Введение

тем и мотивов, периферийных для античного мифа об Эдипе, позволяет современным писателям достраивать концепцию авторского сюжета об Эдипе (при этом привлеченные из мифологии «переферийные» образы выбираются, детализируются и используются в новых контекстах или в новой логике, соответствующих тому или иному дискурсу). В романе высокой литературы акцентируются образы Креонта (брата Иокасты) и плавучих островов (в мифах на плавучем острове Делос родился Тиресий). С. Богданова строит сюжет на открытии Эдипом мира «плавучих островов» как образа небытия. Более того, пространство островов соединяет существования и сознания Эдипа, Иокасты, Тиресия, Геры.

Введение

в роман образа брата Иокасты главнокомандующего Креонта позволяет.

Богдановой акцентировать, как изменяется восприятие Эдипом социальных контактов: в начале романа Эдип показан подозревающим, что Креонт — убийца Лая и метит на место Эдипа (Эдип еще не знает истины и поэтому не доверяет окружению в социуме), в финале больной Эдип игнорирует заговор Креонта и своих сыновей (он стал равнодушен к власти и интригам в социуме, потому что постиг путь к небытию). В беллетристическом романе Ю. Волкова конкретизированы не развернутые в мифе образы спутников Эдипа на пути к Фивам, а также образы походов Кира и его соратников (в античности история рода Кира повторяет историю рода Эдипа). * Это способствует развитию концепции автора о существовании «в дороге» как универсальном и массовом способе человеческого существования. В романе массовой литературы акцентированы несколько женщин-посредниц («свидетельниц» подбрасывания «Эдипа»), а также прописана фигура приемной матери (в мифе жена Полиба Меропа — периферийный, редуцированный образ). Это ход, необходимый автору в рамках масслитературного дискурса: забота «Эдипа"-Монти о содержании приемной материи — глубоко нравственный поступок, оправдывающий в глазах массового читателя его работу стриптизера. Кроме того, это ход, который поддерживает идею автора о тиражировании образа «матери Эдипа».

6.2. Во всех избранных романах широко и в новых аспектах развертывается сюжет матери (Иокасты). Это отражает интерес литературы 2000;х гг. к глубинным страхам современного общества, ощущающего давление власти и техноса как архаические манипуляции матери. В романах различных дискурсов образ матери получает свое особое развитие. В романе высокой литературы изображение матери Эдипа связано с постановкой философских, онтологических вопросов: все персонажи определяют своё отношение к «вечному» сну Иокасты как выраженной экзистенциальной и онтологической позиции (итогом духовного развития Эдипа в этом романе становится то, что он разделяет Иокасту-возлюбленную, отчужденную от реальности во снеИокасту-мать, породившую его и его детейи «Иокастино чрево» — порождающую жизнь субстанцию небытия). В беллетристическом романе развертывание сюжета матери связано с постановкой психологических и семейно-бытовых проблем «среднего человека» (в сюжете Иокасты акцентируются ее супружеские отношения с Лаем и ее любовная связь с Эдипом), а также с открытием «средней женщиной» невозможности определиться в конкретной реальности (путь Иокасты изображается как эквивалентный пути «средней женщины» XX века диспетчера Зои). В масслитературном романе изображение матери связано с выявлением архетипических преживаний современного человека. Н. Андреева тиражирует образы возможных матерей современного «Эдипа» (Монти). На уровне героев это показывает абсурдность и хаотичность (ризоматичность) родовых связей в массовой среде. На уровне автора тиражирование вариантов «матери Эдипа» служит выявлению архетипичности коллизий, переживаемых массовым человеком.

6.3. Во всех авторских сюжетах об Эдипе тем или иным бразом (в зависимости от дискурса) усложняется изображение поколенческой парадигмы, что свидетельствует о значимости проблемы поколений для литературы 2000;х гг. В романе высокой литературы Эдип, открывающий переход к небытию, дан в абсолютном противопоставлении своим сыновьям, ограниченным земными потребностями (когда сын со скукой читает книгу о плавучих островах, Эдип осознает, что образ небытия, который он сам постиг из этой книги, не будет понят сыномкогда сыновья жаждут его смерти, Эдип равнодушен к их заговору, пребывая между жизнью и смертью). То есть высокая литература преломляет в поколенческом сюжете философскую сторону коллизии и акцентирует ее неразрешимость. В беллетристическом романе исследуется социально-бытовая среда, поэтому в обоих сюжетных линиях (античности и современности) автор детализирует изображение дедов, отцов и детей. Однако в романе Волкова нельзя чётко отделить ценности и характер конфликта этих поколений, потому что: 1) они выявляются не столько на основании возрастных характеристик, сколько на основании сюжетных функций персонажей, 2) поколенческие функции персонажей смешиваются (возникают параллели в действиях представителей разных поколений). В масслитературном романе множественные поколенческие коллизии (деды /отцы, отцы /дети, соперничество приемных детей и наследников и т. д.) изображены редуцированно, потому что являются фоном для тиражирования вариантов «отцов» («матерей») и «детей» в авторском сюжете о современном Эдипе. Во всех романах в духе 2000;х гг. подчеркнуты распад или «ризомное» существование семей, грехи «отцов» и сомнительность перспектив «детей» (заговор сыновей, болезни Витяши, стриптизерство Монти).

6.4. Исследуемые романы объединяет поэтика «промежуточного пространства», актуальная в литературе 2000;х гг. В романе высокой литературы промежуточное пространство (сны Иокасты и плавучие острова) способствует раскрытию авторской концепции о взаимоперетекании и соединении существования людей. Соединение точек зрения в промежуточном пространстве сна Иокасты снимает трагизм развязки романа: уход всех героев (включая Геру) в небытие. В беллетристическом романе изображение промежуточных пространств — прием, материализующий пересечение двух эпох (в линиях античности и современности фигурируют одни и те же топосы: Десятка, Татар-базар, Стрелка и порт). Наличие в античном полисе русских топонимов говорит о беллетристической условности античного и русского пространств, они оказываются исторически и географически неточными, но создают общий фон для раскрытия коллизий главных персонажей.

Таким образом, в диссертации на основе принципов структурного анализа создан единый подход к интерпретации романных сюжетов, имеющих общую мифологическую основу, с целью сравнения дискурсов высокой, беллетристической и массовой литературыразработана методика анализа системы персонажей, воплощающих актантную модель сюжета об Эдипе в романах различных дискурсовобъяснены сюжетные возможности, значения и функции каждого литературного дискурса в современном литературном процессевыявлены общие черты поэтики авторских сюжетов об Эдипе в романах 2000;х гг.

Диссертация вносит вклад в исследование вопросов, касающихся особенностей поэтики романов различных литературных дискурсов, рассматриваемых в аспекте их сюжетостроения, а также в дальнейшее историко-литературное изучение дискурсов высокой, беллетристической и массовой литературы с позиций поэтики сюжета.