Лирика К.Д. Бальмонта в свете его религиозных исканий

Яркая творческая индивидуальность Константина Бальмонта во многом была определена его мировоззренческими поисками. Поэтическое мировосприятие поэта базировалось на его глубоком интересе к мировым культурам, прежде всего, — культурам Востока. Этот интерес оказался решающим для формирования основных особенностей поэтики лирики Бальмонта. Импрессионизм поэта, новый поэтический язык его творчества — не просто результаты поиска новых форм, а выражение мировоззрения.

Импрессионизм Бальмонта — это импрессионизм, родившийся в контексте русской культуры, с опорой на русские традиции, но Бальмонт знаком и с культурой Востока. Можно было бы сказать, что это влияние в большей или меньшей степени испытали многие писатели, поэты и философыно здесь, скорее, надо говорить о том, что такое влияние было на всю европейскую культуру. Точнее, европейская культура (в том числе — и русская) в своем развитии пришла к критическому переосмыслению устоявшихся религиозных, философских, нравственных и эстетических систем, основанных на безусловной возможности овладения разумом мира, исходя из того, что мир сотворен Богом разумно, а человек — образ Божий — может и должен эти богоус-тановленные законы познавать.

Восток, с его традиционным путем «вчувствования» в мир очень быстро вошел в плоть европейской культуры, постепенно перестающей быть культурой христианской.

С явно восточными же «симпатиями» мы столкнемся, если рассмотрим и молодежные движения протеста против культуры и жизни «отцов», в первую очередь — против обывательского быта и фальши в отношениях.

Одним из важных этапов «расхристианивания» европейской культуры было движение хиппи, во многом опирающееся на дзен-буддизм. Хотя хиппи — преимущественно американское явление, но роль этого движения в становлении нынешней западной поп-культуры трудно преувеличить. Не только начало, середина и конец XX века прошли под знаком обращения когда-то христианского Запада к языческой мысли Востока (имеются в виду, прежде всего, индуизм и буддизм в его разновидностях). Жизнь показала правоту Иосифа Мандельштама, писавшего, что и «XIX век был проводником буддийского влияния в европейской культуре. Он был носителем чужого, враждебного и могущественного начала, с которым боролась вся наша история, — активная, деятельная, насквозь диалектическая, живая борьба сил, оплодотворяющих друг друга. Он был колыбелыо Нирваны, не пропускающей ни одного луча активного познания. «В пещере зыбкой Я — зыбки качанье Под чьей-то рукой, Молчанье, молчанье.» Скрытый буддизм, внутренний уклон, червоточина. Век не исповедовал буддизма, но носил его в себе как внутреннюю ночь, как слепоту крови, как тайный страх и головокружительную слабость. Буддизм в науке под тонкой личиной суетливого позитивизма, буддизм в искусстве, в аналитическом романе Гонкуров и Флобера, буддизм в религии, глядящей из всех дыр теории прогресса, подготовляющий торжество новейшей теософии, которая есть не что иное, как буржуазная религия прогресса."1.

Новая эпоха" в западной культуре — не что иное, как обращение к древнему язычеству, причем язычеству восточного образца. Иидуистского и буддийского толка. Конечно, на европейской почве тот же дзен-буддизм преломляется в специфически европейском подходе к миру, где слишком сильна все еще опора на личность, но очевидные тенденции культуры к отмиранию устоявшихся форм в пользу самовыражения художника лучше всего осмысляются с позиций именно дзен-буддизма. «Раскрепощенность», «незакомплексованность», спонтанность в поведении и творчестве появляются в культуре и жизни не как христианские добродетели, а как отказ от них в пользу восточного языческого миропонимания.

Христиане, безусловно, должны осмысливать культурные явления, процессы, происходящие и происходившие в культуре и обществе. Как писал протоиерей Григорий Флоровский, «христиане вовсе не обязаны отвергать культуру как таковую. Но они должны критически относиться к любой существующей культурной ситуации и мерить ее мерою Христа. Ибо христиане — сыновья Вечности, то есть будущие граждане Небесного Иерусалима. Однако проблемы и нужды «века сего» ни в коем случае и ни в каком смысле не должны отбрасываться или игнорироваться, так как христиане призваны к труду и служению именно в «этом мире» и «этом веке». Только все эти нужды и проблемы, любая конкретная цель должны рассматриваться в новой и более широ.

1 Мандельштам О. Слово и культура. — М., 1987. С. 83, 84. кой перспективе, раскрывающейся в христианском Откровении и освещаемой его светом"2.

Мы обращаемся в своей работе к творчеству Константина Бальмонта (1867 — 1942), поскольку он, будучи талантливым поэтом-лириком и своеобразным мыслителем, сыграл значительную роль в развитии русской мысли и поэтической культуры рубежа веков.

К. Бальмонт принадлежит к той плеяде «знакомо-незнакомых» имен, которые заслуживают более внимательного, более глубокого и вдумчивого рассмотрения именно сейчас, на новом рубеже, новом переломе.

К. Бальмонт долгое время занимал признанно лидирующее положение среди русских символистов, и это положение было достигнуто не на путях «модничанья» (хотя одно время Бальмонт был «модным») и стремления угодить толпе. Душевная работа поэта, его искания, отражали «веяние времени», искания «заблудшего» духа русской «интеллигентной» мысли вообще.

Особый интерес представляют переводы Бальмонта. Отличное знание языков, «тонкое чувствование» специфики того или иного автора, изучение культур Востока и Запада позволили ему «охватить» своим творческим вниманием большое количество авторов и произведений. В списке его работ есть переводы Упанишад и мифов Полинезии и Океании, культовой поэзии Египта и преданий об Озирисе и иранском Ахурамазде, переводы Шелли, Эдгара По, Оскара Уайльда, Бодлера. Бальмонту принадлежат первые переводы на русский язык поэмы Шота Руста.

2 Протоиерей Георгий Флоровский. Избранные богословские статьи. — М., 2000. С. 262. вели «Витязь в тигровой шкуре» и поэмы одного из буддийских «патриархов», Ашвагхоши, «Жизнь Будды».

Творчество Бальмонта не могло не вызвать к себе достаточно пристального внимания как со стороны современников, так и со стороны позднейших исследователей, но не все оценки творчества Бальмонта были, на наш взгляд, оправданны и достаточно обоснованны. Из ранних работ, посвященных творчеству К. Бальмонта, можно выделить статью И. Ф. Анненского «Бальмонт — лирик» как исследование автора, наиболее полно понявшего суть поэзии К.Бальмонта. И. Анненский писал, что поэзия -«.своеобразная форма красоты, которую надо взять ее же возбужденным и настроенным вниманием, «я» господина Бальмонта не личное и не собирательное, а прежде всего наше «я», только осознанное и выраженное Бальмонтом. Мне решительно все равно, первый ли Бальмонт открыл перепевы и уклоны, для меня интересны в пьесе интуиция и откровение моей же души в творческом моменте, которым мы все обязаны прозорливости и нежной музыкальности лирического «я» Бальмонта. Важно прежде всего то, что поэт слил здесь свое существо со стихом и что это вовсе не квинтилиановское украшение, — а самое существо новой поэзии.

Стих не есть создание поэта, он даже, если хотите, не принадлежит поэту. Стих неотделим от лирического «я», это его связь с миром, его место в природе, может быть, его оправдание"3.

Максимально выразить себя в стихе и даже не себя, а свое мироощущение в конкретный момент, по конкретному поводу,.

3 Анненский И. Ф. Бальмонт — лирик. // Избранные произведения. — Л., 1988. С. 493. заразить" этим мироощущением читателя, — вот особенности поэзии Бальмонта на которые указывает нам И. Анненский. Критик отмечает и музыкальность стихотворений Бальмонта, объясняя ее особенностями отношений поэта к миру, «тонкой чувствительностью» поэта, его способностью воспринимать «ритм рек и майских закатов в степи"4.

Особенности отношений поэта и мира неразрывно связаны с особенностями «я» поэта, характеризуемыми Анненским как «."я», которое хотело бы стать целым миром, раствориться, разлиться в нем, как «я», — замученное сознанием своего безысходного одиночества, ожиданием неизбежного конца и ощущением бесцельного существования- «я» в кошмаре возвратов, под грузом наследственности- «я» — среди природы, где немо и незримо упрекая его, живут такие же «я», «я» — среди природы, мистически ему близкой и кем-то больно и бесцельно сцепленной с его существованием"5.

Критик рассуждает в русле гностической традиции по поводу вопроса о возможностях словесного самовыражения: «Для передачи этого «я» нужен более беглый язык намеков, недоска-зов, символов: тут нельзя ни понять всего, о чем догадываешься, ни объяснить всего, что прозреваешь, или что болезненно в себе ощущаешь, но для чего в языке не найдешь и слова"6.

Музыкальная потенция" слова, которую пробуждает Бальмонт, по Анненскому (и мы с ним согласны), нужна для «.возбуждения в читателе творческого настроения, которое должно помочь ему опытом личных воспоминаний, интенсивно.

4 Анненский И. Ф. Бальмонт — лирик. // Избранные произведения. — JI., 1988. С. 493.

5 Там же. С. 497.

6 Там же. С. 498. стыо проснувшейся тоски, нежданностыо упреков восполнить недосказанность пьесы и дать ей хотя и более узкоинтимное и субъективное, но и более действенное значение.

Музыка символов поднимает чуткость читателя: она делает его как бы вторым, отраженным поэтом"7. Другое дело — каким настроением, мироощущением «заражается» читатель, к какой мировоззренческой основе придет под влиянием, безусловно, талантливой лирики Константина Бальмонта. Об этом Иннокентий Анненский умалчивает. Самовыражается талантливо поэт — это хорошо уже само по себе, затронет творческую жилку в читателе, зазвучит она струной — и вовсе замечательно. Символизм, как мы видим, находит себе в лице критика не только исследователя, но и защитника.

Особый интерес для нас также представляет оценка творчества Бальмонта, данная поэтом и критиком, который, казалось бы, должен быть близок к Бальмонту, но отношение В. Брюсова к К. Бальмонту, судя по критическим статьям, или ущербно из-за предвзятости, как отношение поэта менее талантливого к более талантливому собрату по перу, или, что нам кажется вернее, является результатом прорыва сквозь декларационные утверждения нового искусства, искусства как «постижения мира иными, не рассудочными путями», как «дверей в Вечность"8 жесткого рационалистического подхода к творчеству, обусловливающего требование Брюсовым от художника четкой мировоззренческой позиции и оценку критиком творчества без таковой как обреченного на вырождение: «.Поэт — лирик, довольствующийся ролью.

7 Анненский И. Ф. Бальмонт — лирик. // Избранные произведения. — JL, 1988. С. 498.

8 Брюсов В. Я. Ключи тайн // Русская литература XX века: Дооктябрьский период: Хрестоматия / Сост. Н. А. Трифонов. — М., 1987. С. 370. эха, только запечатлевающий в музыкальных строфах переживаемые впечатления, не может не достичь, сравнительно скоро, до роковых пределов своей поэзии. Быстро смыкается, по выражению Баратынского, «тесный круг подлунных впечатлений», ибо мир простых ощущений, со всеми их оттенками, ограничен и исчерпаем, и только определенное миросозерцание, осмысливая летящие мгновения, располагая их в перспективе сознания, открывает все их бесконечное многообразие"9. Брюсов не прав, отказывая Бальмонту в «определенном миросозерцаниии», такое миросозерцание и, более того, — мировоззрение у Бальмонта, безусловно, было. Оно далеко не всегда было Православным и христианским, по крайней мере в символистической лирике, но и сам Брюсов неоднократно заявлял о своем неверии.

В статье «Ключи тайн» (1903) Брюсов говорит: «Искусство только там, где дерзновение за грань, где прорывание за пределы познаваемого, в жажде зачерпнуть хоть каплю «стихии чуждой, запредельной""10. Но уже через два года критик упрекает Бальмонта за то, что тот создает в своем творчестве «другой мир» и, процитировав строчку поэта «.и я миры отдам за куст сирени», пишет: «В жизни он сделал обратное: он отдал свой подлинный куст сирени за призрачные миры"11.

Безусловно, в работах В. Брюсова о творчестве К. Бальмонта есть точные, интересные, помогающие нам наблюдения. Так, он отмечает импрессионизм Бальмонта: способность поэта «от.

9 Брюсов В. Я. К. Д. Бальмонт // Брюсов В. Сочинения в 2-х т. Т.2.: Статьи и рецензии 1893 — 1924.-М., 1987. С. 297.

10 Брюсов В. Я. Ключи тайн // Русская литература XX века: Дооктябрьский период: Хрестоматия / Сост. Н. А. Трифонов. — М., 1987. С. 371.

11 Брюсов В. Я. К. Д. Бальмонт II Брюсов В. Сочинения в 2-х т. Т.2.: Статьи и рецензии 1893 — 1924. М., 1987. С. 282. даваться мгновениям" и «вскрывать тайную красоту вещей и явлений"12.

Брюсов, вслед за Анненским, пишет и об особой «музыкальности» стиха Бальмонта: «Бальмонт преобразил и пересоздал старые русские размеры стиха, напевы Лермонтова и Фета, дал им новую музыку, обогатил их новыми приемами, частью заимствованными у западных собратьев, утончил их до той нежной мелодии, где уже исчезает слово и чудится звук неземного напе-ва"13.

Точны и замечания Брюсова относительно борьбы двух начал в художественном сознании Бальмонта: индивидуалистического и устремленного к слиянию с миром, борьбы «зла и Добра."14. Но Брюсов не может до конца принять творчество, не связанное с четкой, рационально выраженной позицией, творчество художника, находящегося в самом потоке существования, а не стоящего на берегу, причем на «левом» берегу позитивистского подхода к миру. Отсюда непонимание того, что «призрачные миры» могут оказаться подлинными мирами, но человеку неполезно и опасно приобщаться к нимэто приобщение сродни приобщению Адама и Евы известному яблоку, приобщение — отпадение.

Другой современный Бальмонту критик, JI.JI. Кобылинский (Эллис), указывает на родственную связь лирики Бальмонта с творчеством романтиков, в особенности — с поэзией Шелли: «Характерная черта Шелли — всегда претворять символизацию явлений в чисто субъективную романтическую музыку полуте.

12 Брюсов В. Я. К. Д. Бальмонт // Брюсов В. Сочинения в 2-х т. Т.2.: Статьи и рецензии 1893 — 1924. — М., 1987. С. 269.

13 Там же. С. 269.

14 Там же. С. 281. ней, всегда снова и снова возвращаться к созерцанию чистого идеала, — была унаследована юным Бальмонтом и еще более укрепила в его душе стремления крайне романтические. И грусть какая-то неземная, серафимическая грусть Шелли порой дышит и дрожит в самых лучших строфах элегий и сюжетов Бальмонта"15. Кобылинский (Эллис) пишет о «серафимической» грусти у Шелли и Бальмонта, боимся, что это верно, да только ангелы те — из числа отпадших вслед за Денницей., и грусть их — грусть безбожного ума, пытающегося разобраться в себе и в мире, найти опору, но все напрасно, так как все без Бога, не на путях, указанных Им, вне Его Церкви. «Чистый идеал» романтиков безжизнен, потому что стоит на самоутверждающемся человеческом «я». Более того, современный исследователь романтизма, Е. П. Зыкова, находит типологическое родство между философией романтиков и религиозно-философскими учениями древней Индии: «.Исходные философские постулаты, касающиеся отношения человека к природе и божеству, которые выдвинули идеологи раннего романтизма (Йенский кружок в Германии, поэты «Озерной школы» в Англии), обнаружили родственные мировоззрению веданты черты: пафос единства всего сущего, учение о сопри-родности бессмертного духовного начала в человеке и божественной субстанции, безличную концепцию божества, концепцию познания как непосредственного отождествления себя с постигаемым объектом, а не рационалистического расчленения его"16.

Сравнивая первый сборник Бальмонта («Под северным небом») с произведениями других поэтов «новой волны», Эллис.

15 Эллис. Константин Бальмонт. // Русские символисты. — М., 1910. С. 57.

16 Зыкова Е. П. Восток в творчестве американских трансценденталистов // Восток — Запад: Исследования. Переводы. Публикации. — М., 1988. С. 88. отмечает «истинную поэтическую ценность» лирики Бальмонта: «.Сборник Бальмонта решительно отличался от своих литературных сверстников тем, что, насколько в них смутные предчувствия, страстная до безумия жажда новых исканий и борьбы за новое кредо преобладали над их чисто поэтической стороной, их бессознательной, внутренне музыкальной ценностью, настолько же этот опыт Бальмонта был прежде всего книгой поэзии, обладал преимущественно достоинствами истинно-поэтической, ценной безотносительно к направлениям и лозунгам прелестью, ароматом впервые для вечности расцветающей поэтической души"17.

Отмечая романтичность лирики Бальмонта, Эллис выделяет основные ее мотивы, во многом соглашаясь с Анненским и Брю-совым в вопросе о противоречивости внутреннего мира поэта: «Двойственное противопоставление действительности и мечтысмутного и грустного бессилия «здесь» и бесконечного полета «там», горького одиночества на земле и молитвенного искания христианского небадоверчивая, детски чистая и безграничная преклоненность перед мечтой, едва заметно переходящая в робкий молитвенный шепот, ночное, тревожное искание всюду, в природе, в сокровенных душевных движениях чего-то необычайного, волшебного, сказочного, чего-то совершенно противоположного всему окружающему, болезненно чуткое прислушивание к той внутренней музыке всех вещей, которая доступна лишь в редкие моменты экстаза, когда душа начинает смутно ощущать невоплощенные части каждой вещи, жажда невыразимой и «без улыбки, без слова» убедительной гармонии, таинственно разлитой над миром — вот, в двух словах, самые существенные мотивы.

17 Эллис. Константин Бальмонт. // Русские символисты. — М., 1910. С. 54. лирики Бальмонта"18. Мы во многом согласны с характеристикой творчества Бальмонта, данной Эллисом, трудно только согласиться с приведенной им параллелью: если бы небо, которое «молитвенно искал» Бальмонт было действительно христианским, то не было бы «грустного бессилия» и «горького одиночества».

Работы Анненского, Брюсова и Эллиса наиболее точно, на наш взгляд, оценивают творчество Бальмонта (если отбросить непоследовательность Брюсова, чьи замечания относительно Бальмонта не всегда соответствуют положениям, которые даны в общетеоретических статьях критика).

Другую линию оценки, отчасти начатую Брюсовым, (имеется в виду утверждение «нереальности», «выдуманности» мира, воплощенного в творчестве поэта) проводит Луначарский. Следом за ним, уже в 60-х.- 80-х годах XX в., — В. Орлов и Л. Озеров.

Отношение Луначарского к Бальмонту, за творчеством которого он следил с большим интересом, было двойственным: с одной стороны, он отмечал талант Бальмонта, «виртуозность и мажорность его песен», с другой стороны, говорил, что Бальмонт «не силен, а только хорохорится"19.

Развернутая характеристика творчества Бальмонта дана в лекции «О Бальмонте, Брюсове и других символистах». Определяя творчество поэта в целом, чисто по-большевистски, как «идеально-пустозвонное», Луначарский, в то же время, находил, что поэт в «некоторой степени перерос эпоху 90 — 900-х годов и.

18 Эллис. Константин Бальмонт. // Русские символисты. — М., 1910. С. 55.

19 Луначарский А. В. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 1. — М., 1963. С. 430. некоторые его произведения могли бы войти в общую сокровищницу русской литературы"20.

Традиция считать все «идеальное» «пустозвонным» сохранилась со времен Луначарского. У работавшего уже во второй половине XX века критика — В. Орлова — мы сталкиваемся с подобным же непониманием. В. Орлов, давая общий обзор творчества Бальмонта, пишет о поэте: «Бальмонт, фигура резко характерная и во многих отношениях неповторимая, с головы до пят был человеком декаданса. Для него декадентство служило формой не только эстетического отношения к жизни, но — самой жизни, личной жизни поэта. Он существовал как бы в другом, нематериальном, выдуманном им самим мире, — в мире музыкальных звуков, шаманского бормотания, экзотических красок, первобытной космогонии, бесконечных, набегающих одно на другое художественных отражений"21. Не совсем ясно, каков же по сути «мир Бальмонта»: «мир художественных отражений» или мир, «выдуманный им самим»?

Но, если Орлов, говоря о том, что мир, в котором жил поэт и который нашел выражение в его творчестве, является «выдуманным», не отказывал поэту в искренности, а наоборот, — утверждал органичность жизни и творчества поэта, то у Л. Озерова мы находим, на наш взгляд, необоснованное утверждение того, что в жизни и части своего творчества Бальмонт «играл роль»: «Романтическое безумие, гордыня одиночества, отрешенность высокомерного одиночки, эротическая развязность, игра в ДонЖуана, — все это было на людях, на эстраде. Наедине с собой.

20 См.: Пияшев Н. А. В Луначарский о Бальмонте // Русская литература. — 1966. -№ i.e. 189.

21 См.: Бальмонт К. Стихотворения. — Jl., 1969. С. 6. любовь к тишине созерцания и трудовой напряженности. Поэт был заинтересован в романтической легенде об его исключительной личности, об ее из ряда вон выходящих качествах. Этороль, выбранная поэтом"22.

Большинство современных Бальмонту критиков были другого мнения. Вот что писал Эллис: «Бальмонт своей личной жизнью доказал глубокую, трагическую искренность своих лирических движений и своих лозунгов"23.

Марина Цветаева говорила о Бальмонте как о «цельном» художнике, не принадлежавшем миру суетных проблем: «Если бы надо было назвать Бальмонта одним словом, я бы не задумываясь сказала «Поэт». Не улыбайтесь, господа, я бы не сказала так о Есенине, ни о Мандельштаме, ни о Маяковском, ни даже о Блоке. Ибо в каждом из них, кроме поэта, было еще нечто, большее или меньшее, лучшее или худшее, но еще нечто. Даже у Ахматовой была молитва — вне стихов. В Бальмонте же, кроме поэта, нет ничего. Бальмонт — поэт: адекват"24.

Начиная с конца шестидесятых, после почти пятидесятилетнего перерыва, стали появляться работы, касающиеся его жизни и творчества (в связи с переизданиями поэта), но в большинстве из них повторяется то, что уже было сказано: отмечается музыкальность стиха, стремление поэта «запечатлеть летящее мгновение». Это, в основном, статьи, предваряющие сборники стихов (кроме уже упомянутых статей В. Орлова и Л. Озерова) —.

22 Озеров Л. Константин Бальмонт и его поэзия. // Бальмонт К. Избранное: Стихотворения. Переводы. Статьи. — М., 1980. С. 6.

23 Эллис. Константин Бальмонт. // Русские символисты. — М., 1910. С. 334.

24 Цветаева М. Слово о Бальмонте // Соч. В 2-х т. Т.2. — М., 1980. С. 314. работы Н. В. Банникова и Е.В. Ивановой25, в которых делается акцент на биографии Бальмонта, а не на специфике его творчества.

Интересно пронаблюдать, как изменялось отношение к Константину Бальмонту в академических изданиях по истории русской литературы. Если в десятом томе десятитомника (1954 г.), посвященном литературе 1890 — 1917 годов, в главе с характерным названием «Поэзия буржуазного упадка», о поэте нет ни слова, то в трехтомнике, появившемся через десять лет, мы уже встретим упоминание о Бальмонте и характеристику его творчества. Лирика поэта характеризуется как лирика «отдельного „я“, изолированного от живых социальных связей», «глубоко субъекл/ тивистская и эстетйзированная». Хотя далее отмечаются и положительные стороны поэзии Бальмонта: «.Сознание того, что источником красоты является мир действительности, было живительной струей в его поэзии. Романтическая упоенность многоцветной и певучей переливчатостью бытия составляет наиболее сильную сторону его творчества и определяет музыкальную природу его стиха"27. В издании «Истории русской литературы» 80-х Бальмонт предстает перед нами уже «зачинателем обновления звукового строя русской поэзии на рубеже веков."28.

В «перестроечные» годы интерес к Бальмонту со стороны исследователей. явно повысился. Начиная с 1992 г., на базе Ивановского государственного университета регулярно проходит.

25 Банников Н. В. Жизнь и поэзия Бальмонта // Бальмонт К. Д. Солнечная пряжа. — М., 1989. — С. 4−9- Иванова Е. Н. Судьба поэта // Бальмонт К. Д. Избранное. — М., 1989.-С.4−21.

26 История русской литературы в 3-х т. Т. 3.

Литература

второй половины XIX.

— начала XX веков. — М., 1964, — С. 734.

27 История русской литературы в 3-х т. Т. 3.

Литература

второй половины XIX.

— начала XX веков. — М., 1964. С. 734.

28 История русской литературы в 4-х т. Т.4.

Литература

конца XIX — начала XX века (1881 — 1917). — Л., 1983. С. 459. конференция «Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века». По материалам конференций выходят межвузовские сборники29. Труды, собранные под их обложками, носят самый разный характер — от историко-литературного (таковы, например, доклады J1.H. Тагановой «„Малая родина“ в поэзии К. Бальмонта», JI.A. Розановой «Бальмонт в культурной жизни шуян», Е. И. Кудряшева «Бальмонт на страницах исторического альманаха „Минувшее“», К. С. Николаева — «Бальмонт в воспоминаниях писателей русского зарубежья» и др.), до анализа стиля и эстетических воззрений поэта (здесь мы бы выделили доклад Н. А. Молчановой «Книга „Горящие здания“ в творческой эволюции К. Бальмонта», автор, отмечая связь этой книги с предшествующими и более поздними, говорит о ее особом, программном, значении для поэзии русского символизма. Мотивы и образы этой книги (прежде всего -«горение» человеческой души в каждом миге бытия и приобщение ее через это к Истине и Красоте) лягут в основу эстетических воззрений поэта вообще. Доклад K.JI. Анкудинова «Философско-эстетические взгляды Бальмонта и акмеизм» посвящен выявлению общих моментов в творчестве символиста Бальмонта и акмеистов, а именно: приятие жизни во всех ее проявлениях и эстетизация жизни. Доклад Шевцовой Т. Ю. «Поэтическое мироощущение М. Лохвицкой и К. Бальмонта» раскрывает то общее, что было в мироощущениях двух поэтов: чувственность, тяготение к любви-страсти, к экзотике, мифу.

Достойным итогом многолетней работы явилась монография организаторов и активных участников этого форума — П.В.

29 См.: Константин Бальмонт, Марина Цветаева и художественные искания XX века: Вып. 2. — Иваново, 1996. (Вып. 3 — 1998; вып. 4 — 1999).

Куприяновского и Н.А. Молчановой30, в которой исчерпывающе отражена биография поэта и сделан достаточно подробный анализ его творчества. Это первая такого рода работа, посвященная творчеству К. Д. Бальмонта. Анализируя все сборники поэта, авторы прослеживают этапы его творческого становления «от традиций романтической поэзии XX века к более сложным формам образно-стилевого выражения31, к становлению своего, «баль-монтовского» стиля, который авторы характеризуют как «музыкальный» и «импрессионистичный"32. То, что особо нам важно, П. В. Куприяновский и Н. А. Молчанова констатируют религиозные искания Бальмонта, в том числе — увлеченность Востоком, приведшие к тому, что пантеизм стал «основой мироощущения поэта"33.

В последние годы появился целый ряд диссертаций, посвященных проблематике творчества К. Д. Бальмонта. В. В. Бурдин в своей работе «Мифологическое начало в поэзии К. Д. Бальмонта 1890-х — 1900;х годов"34 рассматривает вопросы творческого освоения Бальмонтом мифологии разных народов, своеобразия его мифопоэтического мышления, роли культурных традиций разных народов (прежде всего — русского) в формировании мировоззрения поэта.

Н.А. Галактионова показывает в своей диссертации35, что, не смотря ни на что, Бальмонт поэт русский, укорененный в тра.

30 Куприяновский П. В., Молчанова Н. А. Поэт Константин Бальмонт. Биография. Творчество. Судьба. — Иваново, 2001.

31 Там же. С. 49.

32 Там же. С. 90.

33 Там же. С. 90.

34 Бурдин В. В. Мифологическое начало в поэзии К. Д. Бальмонта 1890-х -1900;х годов: Дис. .канд. филол. наук. — Иваново, 1998.

35 Галактионова Н. А. Национальная картина мира в поэзии К. Д. Бальмонта: Дисс. .канд. филол. наук. — Тюмень, 1998. дициях русской культуры. Лирика поэта, особенно, эмигрантского периода — это лирика поэта любящего Россию, понимающего ее и разделяющего ее боль и страдания.

В диссертации Т. М. Давлетбаевой «Художественная теургия К.Д. Бальмонта"36 мы встретимся с интересной для нас поч пыткой исследования особенностей мировоззрения поэта, нашедших отражение в его творчестве. Автор говорит о том, что поэт в своем творчестве вскрывает основы мировой гармонии, заложенные в единстве четырех стихий — Огня, Воды, Воздуха и Земли. Поэт и сам в качестве «проводника Космической силы красоты» входит в эту систему мировой гармонии, обладая творческой преобразовательной силой, позволяющей ему в своих произведениях свидетельствовать всеобщее единство и гармонию, причем гармония для К. Бальмонта — это соединение Прекрасного и Ужасного, сил Добра и сил зла. И то и другое принимает Бальмонт, все приводит его к творческому озарению, считает исследователь. «Преклоняющийся» перед мировыми стихиями (прежде всего — перед огнем) поэт, по мнению Давлетбаевой, приближает царство Света и Гармонии. Автор исследования нигде не обозначает явно своего собственного мировоззрения, но совершенно явно, что это не христианство, но и не атеизм. Ближе всего, видимо, стоит эклектичное учение Рерихов, в котором преобладают идеи индуизма и буддизма.

Подобное мировоззрение заявляет о себе и в статье санкт-петербургского современного исследователя Натальи Кобриной «Образ огня в творчестве Константина Бальмонта"37.

36 Давлетбаева Т. М. Художественная теургия К. Д. Бальмонта: Дисс. канд. фи-лол. наук. — Магнитогорск, 2002.

37 Кобрина Н. Образ огня в творчестве Константина Бальмонта // Литература. -№ 28. 1999.

Доклад И. Р. Абдуллина ««Стихийный пантеизм» и сине.

ЧА стетические образы в творчестве К. Бальмонта" посвящен проблеме «межчувственных» ассоциаций, возникающих в лирике Бальмонта. Автор связывает появление такого рода образности с пантеистическим мировоззрением поэта, его импрессионизмом, экспрессией его поэзии и «установкой на моментализм». Что это за пантеистическое мировоззрение (пантеизм присутствует, например, в индуизме, даосизме, буддизме, суфизме, неоплатонизме и т. д.), почему оно способствует появлению синестетических образов, так до конца и не становится ясным. Да и вынесенное в заглавие определение «стихийный», по отношению к пантеизму Бальмонта, в достаточной мере спорно.

В книге другого современного исследователя, JI.A. Коло-баевой, «Русский символизм» есть глава, посвященная К. Бальмонту. Автор, также как и большинство предыдущих исследователей творчества поэта, говорит о «культе мгновения, присущем его лирическому сознанию"39. Погоне за «мгновениями красоты», по мнению Колобаевой, посвящены лучшие циклы стихов поэта. Из стремления поэта «уловить вибрацию человеческой души, переменчивость настроений, «дрожание страстей»» появляется сквозной в метафорической системе Бальмонта образ дрожания: «У него «мысль.дрожит», «лунные ласки дрожат на листах», скрипка «дрожала, пела и рыдала.», слова любви «дрожат» и т. п."40.

38 Абдумин И. Р. «Стихийный пантеизм» и синестетические образы в творчестве К. Бальмонта // Природа: материальное и духовное. Тезисы и доклады Всероссийской научной конференции. — СПб, 2002. — С. 88 — 89.

39 Колобаева JI.A. Русский символизм. — М., 2000. С. 75.

40 Там же. С. 76.

Колобаева отмечает, что «так возникает особая поэтикапоэтика «дрожащего стиха, «переменных строк», «слов-хамелеонов, радуги красок и музыкальных переливов"41. Развитие импрессионистической поэтики в лирике Бальмонта автор связывает, прежде всего, с «древними восточными воззрениями», к которым обращается поэт: «Установка Бальмонта на художественную «мимолетность» впитала в себя существенные для поэта влияния древних восточных воззрений, основанных на вере в спонтанность постижения бытия. Некий отсвет подобных восточных учений заметен в ряде его произведений — и в переводах из индийской поэзии, и в некоторых стихотворениях"42.

В нашей работе мы постараемся показать, что именно дзен-буддизм был этим «восточным воззрением», с позиций которого может проясниться суть импрессионистического подхода к миру. Не только переводы и «некоторые стихотворения» несут на себе печать «дзеновского» подхода к миру, им определяется вся импрессионистическая лирика К.Бальмонта.

Среди появившихся в «перестроечные» годы исследований творчества Бальмонта следует выделить статью Г. Бонгарда-Левина, который, исследовав переписку Бальмонта, воспоминания, составленные современниками и родственниками поэта, пришел к выводу, что Бальмонт серьезно и глубоко занимался восточной философией, особенно — индуизмом и буддизмом, с самого начала своего творческого пути. Вот отрывок из приводимого Бонгардом-Левиным письма Бальмонта от 17 мая 1911 года, посланного издателю Сабашникову (речь в письме идет о необходимости издания на русском языке поэмы Ашвагхоши.

41 Колобаева JI.A. Русский символизм. — М., 2000. С. 76.

42 Там же. С. 78.

Жизнь Будды"): «Я думаю, что Россия быстро идет к полному пересмотру всех основных ценностей, что она уже вполне вступила в пору такого многогранного расследования и сопоставлений и что для возможности осуществить такие умственные параллели, схождения и расхождения завершенным образом, надо дать русскому читателю не создания Эллады и Рима, к которым в наиболее трудные и напряженные минуты внутренней борьбы русский дух вовсе не устремляется и которым он не может утолить свою жажду, а создания, которые расширяют его Я введение в него совершенно новых элементов, обогатят почву, дадут новые пути, новые углы зрения, удивят неожиданностью и через удивление пробудят глаз для более острого зрения. Овеянные веками чужеземные легенды хранят в себе свет для наших дней и истекающего мгновения"43.

Бальмонт объездил весь мир: был в Америке, Африке, Австралии, Китае, Японии, Индии. Целыо большинства путешествий было более близкое знакомство с древними цивилизациями, культурами. Г. Бонгард-Левин, отмечая особое пристрастие Бальмонта к индийской культуре, пишет: «Изучение архивных материалов показывает увлеченность поэта Индией, увлеченность, которая не покидала его с ранней юности в России до последних трагических дней в предместье захваченного фашистами Парижа"44.

43 Бонград-Левж Г. Индийская культура в творчестве К. Д. Бальмонта // Аш-вагхоша. Жизнь Будды / Калидаса. Драмы / Перевод К. Бальмонта. — М., 1990. С. 15.

44 Там же. С. 15.

Пребыванию Бальмонта в Японии и влиянию, которое оказала культура этой страны на его творчество, посвящена книга К. М. Азадовского и Е. М. Дьяконовой «Бальмонт и Япония"45.

Мы будем в дальнейшем опираться на безусловное знание Бальмонтом основ индуизма и буддизма.

Из зарубежных исследователей творчества поэта следует выделить работу В. М. Маркова, которая, не претендуя на полноту анализа, тем не менее, являет собой ценный подробный комментарий к большинству (до 1917 года) сборников поэта46. Исследователь подробно останавливается на влиянии поэзии Шелли (вспомним Эллиса) на Бальмонта (как в тематике, так и в метрическом отношении), выявляет фольклорные мотивы в лирике поэта, указывает на связи с лирикой М. Лохвицкой. Много интересных фактов, касательно даты и места написания того или иного стихотворения, приводит исследователь, опираясь на записные книжки Бальмонта, находящиеся в собрании Национальной библиотеки Франции.

В своей работе мы делаем попытку приближения к пониманию поэзии как одного из способов освоения мира. Одной из целей работы является нахождение мировоззренческих основ импрессионистической лирики. Так как, на наш взгляд, Бальмонт в русской поэзии был наиболее чистым и последовательным представителем этого течения, то именно его творчество мы и возьмем для рассмотрения.

Нас интересует импрессионизм Бальмонта с точки зрения тех корней, которыми питался импрессионизм вообще. Эти кор

45 Азадовский К. М., Дьяконова Е. М. Бальмонт и Япония. — М., 1991.

46 Markov V. Kommentar zu den Dichtungen von K. D. Balmont: 1890 — 1909. -Koln, 1988. — 402 p.- Markov V. Kommentar zu den Dichtungen von K. D. Balmont: 1910; 1917.-Koln, 1992.-320 p. ни мы видим в восточной религиозной мысли. Отсюда наше обращение к религиозным учениям Востока.

Константин Бальмонт — русский крещеный православный человек, но, к сожалению, становление его как художника прошло под знаком языческого подхода к миру, к сожалению, он отпал на время от Православия в поисках иной духовности, которую и «обрел» на путях индуизма и буддизма. В его творчестве прослеживается движение от ориентированности на индуизм до декларирования затем чисто буддийских положений и опоры на буддийский подход к миру. Хотя буддистом Бальмонт не стал, но большая часть его лирики — результат сознательного отхода от христианства в сторону дзен-буддизма.

Поэтому мы попытаемся рассмотреть лирику Бальмонта со стороны, до сих пор специально не рассматривавшейся, — со стороны интереса поэта к восточным религиям, интереса, который оказался художественно результативнымв этой работе мы постараемся и творчеству и мировоззрению поэта дать оценку с точки зрения Православия.

Актуальность диссертационного исследования. Постмодернизм, завоевывающий все большее культурное пространство в современном мире, имеет свою предысторию и мировоззренческое обоснование. Кризис европейской культуры, о котором говорят около 100 лет — это кризис, прежде всего, мировоззрения. Модернизм и, еще более, постмодернизм глубоко связаны с нехристианскими религиозными учениями, особенно — индуизмом и дзен-буддизмом, с нехристианской мистикой. Творчество Бальмонта — яркий тому пример. Мы показываем влияние идей индуизма и дзен — буддизма на сюжеты лирических стихотворений поэта, а также формулируем основные принципы поэтики, возникающей под этим влиянием. Мы стремимся оценить религиозные поиски поэта с учетом их поэтической продуктивности. Поэтому проблема религиозности Бальмонта затрагивается нами со стороны нашего интереса к истокам особенностей его поэтики.

Объектом исследования служат лирические стихотворения К. Д. Бальмонта в соотнесении с творческой эволюцией поэта в связи с меняющимся мировоззрением.

Предметом исследования является поэтика импрессионистического стихотворения и её реализация в лирике К. Д. Бальмонта.

Цель исследования: изучить поэтику лирики К. Д. Бальмонта в свете его религиозных воззрений.

Задачи, обусловленные данной целью:

1. Выявить комплекс традиций, оказавших влияние на реализацию религиозных мотивов в лирике К. Д. Бальмонта.

2. Изучить образ мира и человека, систему взаимодействия художественного образа и религиозных мотивов в лирике К. Д. Бальмонта.

3. Систематизировать основные особенности поэтики лирических произведений К. Д. Бальмонта.

Теоретическую и методологическую базу работы составляют труды филологов (Д.С. Лихачева, В. М. Жирмунского, С. С. Аверинцева, Н. К. Гея, А. Ф. Лосева, Ю. М. Лотмана, З. Г. Минц, Л. Я. Гинзбург, Г. Н. Поспелова, М. Л. Гаспарова, Ю.Б. Орлицко-го, П.В. Куприяновского), а также философские и религиоведческие труды А. Уоттса, Д. Т. Судзуки, Н. В. Абаева, В. В. Налимова и М. Т. Степанянц.

В диссертации используются типологический, сравнительно-исторический, культурологический, структурно-функциональный методы исследования.

Научная новизна диссертации определяется тем, что впервые феномен влияния религиозных исканий Бальмонта на его лирику становится объектом специального монографического исследования. В процессе анализа нами не только выделяется скрытое мировоззренческое основание ряда ключевых стихотворений Бальмонта, но и прослеживается связь поэтики импрессионистической лирики поэта с этим мировоззрением. Новизна подхода к проблеме проявляется в том, что мы проясняем ключевые особенности импрессионизма Бальмонта, опираясь на ос новные положения философии дзен-буддизма. Это позволяет открыть в поэтике К. Д. Бальмонта новые, неожиданные закономерности, показать ту сторону его творчества, которая с недавнего времени вызывает живейший интерес исследователей, порождает споры.

Практическая значимость работы заключается в том, что материалы диссертации могут быть использованы в вузовском и > школьном курсах истории русской литературы, спецкурсах и спецсеминарах, посвященных творчеству К. Д. Бальмонта и в целом проблемам русской литературы конца XIX — начала XX веков.

Положения, выносимые на защиту:

1. На материале лирики К. Д. Бальмонта выявлены взаимодействие светской и религиозной культур и религиозная основа импрессионизма, определившие специфику его поэтики.

2. В импрессионистической лирике К. Д. Бальмонта отражена принципиально иная картина мира, нежели в христианстве, ибо она обусловлена, прежде всего, философией дзен-буддизма.

3. Основные особенности поэтики импрессионистического стихотворения вытекают из религиозных идей дзен-буддизма, специфически усвоенных, выступающих в сплаве с идеями индуизма в некоей «новой религии» импрессионизма, слегка стилизующейся под христианство, основным «проповедником» которой в русской культуре рубежа XIX и XX веков выступил К. Д. Бальмонт.

Структура работы определена предметом исследования и поставленными задачами. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы, содержащего 207 наименований.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Мы пришли к выводу, что импрессионистическая лирика К. Д. Бальмонта имеет своим мировоззренческим основанием философию дзен-буддизма. Великолепно владея словом, Бальмонт, один из наиболее «музыкальных» русских поэтов, создает свои произведения, опираясь на философию «мига». Впервые в русской поэзии поэт пишет стихотворения более выразительные, чем изобразительные.

Поэтика импрессионистической лирики Бальмонта приближается к поэтике музыкального произведения. Недоговоренность, многозначность, неразрывная слитность образов, претендующая на суггестивность, — все это основы почерка К.Д. Бальмонта-лирика, и все это, как мы выяснили, связано с особенностями мировосприятия и мировоззрения поэта, проясняющимися при нашем обращении к буддизму. Автобиографические произведения поэта, в которых он открыто высказывает свое отношение к буддизму, не оставляют сомнений в осознанном временном отходе Бальмонта от христианства.

К.Д. Бальмонт идет дальше своего предшественника и учителя Афанасия Фета, создавая произведения, программные для эпохи серебряного века. Выразительная многозначность образов, широкое использование аллитерации и ассонанса, апелляция к ассоциативной памяти читателя — все это в импрессионистической лирике «работает» на самовыражение поэта. Уходя от рациональности в сторону стихийного самовыражения, многие художники этого периода, приходили к оккультизму, гностицизму, антропософии и т. п. .

Константин Бальмонт ломает в своем импрессионистическом творчестве систему изобразительной рациональной образности, обогащая поэтику русской лирики принципиально новыми приемами, возникающими во многом благодаря освоению поэтом целого ряда фундаментальных положений восточной (дзен-буддистской) мысли.

В силу этого можно признать творчество К. Д. Бальмонта начальной стадией начавшегося в искусстве серебряного века процесса осознанного и откровенного стремления к максимальному самовыражению с использованием всех возможных языковых (в литературе) средств. Процесса, развитие которого продолжается и сейчас.

Проведенное нами исследование импрессионистических текстов лирики К. Д. Бальмонта позволило сделать некоторые выводы, применительно к литературному творчеству вообще, касающиеся авторского сознания, которое проявляется в художественном произведении.

В любом произведении можно условно выделить два (или один из двух) типа авторского сознания:

1) непосредственно воспринимающее мир и старающееся как можно полнее передать это свое восприятие, впечатление с помощью звуков, слов, ритма, красок, или же.

2) воспринимающее мир опосредованно, через призму признаваемых объективными законов, точек зрения, с «оглядкой» на готовые формы и жанры.

Доля того или иного типа подхода к миру может меняться как у отдельного художника, так и в отдельном произведении. Возможны и другие варианты, когда непосредственно воспринимающей мир стороны сознания нет совсем, а автор судит о мире, изображает мир или пытается определить его законы, опираясь только на существующие в обществе взгляды, законы, положения. В этом случае, если в науке и возможны положительные результаты, то в области искусства невозможно создание подлинного, высокохудожественного творения.

Авторская позиция импрессионистической лирики Бальмонта отражает сложную структуру авторского сознания. Поэтический мир Константина Бальмонта имеет в своем центре «я», считающее себя эквивалентом реальному миру, оценивающее мир, претендующее на творческое его преображение. Положение лирического «я» поэта во многом двойственно: поэт ощущает себя частью Единства, но до конца слиться с миром не может, более того — иногда противостоит ему. Несомненно, буддистом поэт не становится: слишком сильна христианская закваска, христианское отношение к человеку как личности — образу Божьему (такое отношение лежит в основе европейской культуры вообще). Творческие усилия. Бальмонта сконцентрированы на самовыражении.

Культивируемые поэтом буддийские настроения и идеи создают своего рода доминанту, собирающую и укрепляющую единый поток ассоциаций. Бальмонт выбирает из индуизма и буддизма те идеи и образы, которые близки ему как художникусимволисту-импрессионисту. В некоторых стихах, как в фокусе сходятся основные особенности поэтики и образности импрессионистической лирики К. Бальмонта. Это, прежде всего, стихотворения «Челн томленья» и «Песня без слов».

Важнейшие из характерных тем, нашедших свое отражение в данных произведениях, следующие:

1. Страдания человека, погруженного в стихию нереализуемых желаний;

2. Сиюминутное слияние с миром, дарующее счастье и свободу — в противовес «ложным» исканиям и стремлениям, опирающимся на «статичные» законы и представления.

Тяготение искусства XX (и начавшегося XXI) века к все большей «лиризации» — выражению художником, поэтом, писателем своего видения, понимания, чувствования, без должного сообразования с существующими традициями (как формальными, жанровыми, например, так и содержательными) — может и должно быть понято с точки зрения христианского мировоззрения.

Мы рассмотрели, насколько опасно в духовном плане такое доверие собственному опыту, очень часто открывающее человека (особенно творческого) для воздействия падших духовподобное состояние православные святые отцы, заложившие основы аске-тики, называют «прелестью" — т. е. человек, думая, что мыслит самостоятельно, что «восходит к высотам духа», — на самом деле обманут, прельщен ложью.

В произведениях искусства почти совсем не стало видно Бога, или представления о Нем совершенно не соотносятся с христианскими. Мы, все чаще и чаще, сталкиваемся с самовыражающимся «я» художника, идущим (как мы наблюдали у Константина Бальмонта) от пантеистического самообожествления к дзеновской сиюминутной «правде», не требующей для своего достижения ни молитвы, ни поста, ни послушания. (хотя и существует, параллельно, в том же дзен-буддизме достаточно жесткая аскетическая практика как для «монахов», так и для мирян).

Свобода и раскрепощенность!. Эти слова могут быть взяты в качестве лозунга современного искусства, да и не только искусства — стиля жизни. Подобный подход к миру и жизни понимается и принимается, как мы видели, с позиций дзен-буддизма, с его проповедью спонтанности, «естественности» поведения и «мгновенного просветления».

Проведенное исследование позволяет заключить: существует определенная близость между светской и религиозной культурамии это не только использование светской культурой религиозных идей или образов, а реальное вхождение этой культуры в круг категорий и смыслов, определяемых религией. Нам представляется актуальной и теоретически оправданной предпринятая в данном исследовании попытка по изучению религиозной основы импрессионизма (на материале лирики К.Д. Бальмонта) и выявлению того, каким образом эта основа проявилась в его эстетических теориях и художественной практике, повлияла на представления о мире и человеке, на концепцию творчества.

Анализ ряда программных лирических произведений К. Д. Бальмонта показал, что истоки импрессионистического подхода к миру следует искать в религиозных идеях Востока (прежде всего — дзен-буддизме). В импрессионистической лирике К. Д. Бальмонта дана принципиально иная картина мира, чем в христианстве (где она определяется религиозными догматами). Философия «всеединства» в совокупности с «культом» мгновения и утверждением абсолютной ценности творческого спонтанного познания, основанного на отождествлении себя с постигаемым объектом, все это — признаки философии дзен-буддизма. С позиций именно этого мировоззрения становится понятным импрессионистическое творчество вообще и К. Д. Бальмонта — в частности.

На основании проведенного анализа можно утверждать, что основные особенности поэтики импрессионистического стихотворения (как-то: «музыкальная» неразрывность образов, акцент на «выражении», а не на «изображении», когда описывается не столько предмет изображения, сколько состояние художникаиспользование всех возможных языковых средств (ритмо-интонационные поиски, аллитерация, ассонанс) ради максимально полного выражения сиюминутного чувствования, видения и понимания художника) вытекают из религиозных идей дзен-буддизма, специфически усвоенных, выступающих в сплаве с идеями индуизма в некоей «новой религии» импрессионизма, слегка стилизующейся под христианство, основным «проповедником» которой в русской культуре рубежа XIX и XX веков выступил К. Д. Бальмонт. Поэт то пытается «раствориться» в объекте созерцания (причем эстетическое созерцание уподобляется молитве), то выступает в роли демиурга, творящего миры, творчество становится своего рода обрядом, призванным пересоздать мир, вскрыть его «божественную» сущность. Принося все на «алтарь» самовыражения, Бальмонт более всего утверждает самоценность творческой личности, что одинаково неприемлемо как для христианства, так и для буддизма.

Мы посвятили работу К. Д. Бальмонту, но проблема гораздо шире, — это проблема воздействия и на сегодняшнюю культуру идей дзен-буддизма и индуизма. Проблема отхода европейской культуры с позиций христианства. Давнего, постепенного отхода. Мы обращались к исследованию, в котором отмечалось «типологическое родство» основных положений европейского романтизма и индуистской религиозно-философской мысли. Мы видели отношение академика-буддолога и буддиста Ф.И. Щер-батского, восхищающегося отдельными произведениями философа Бергсона (одного из «духовных отцов» модернизма), в плане их близости к идеям буддизма. Мы читали рассуждения Мандельштама о буддизме. Мы, в конце концов, читали Бальмонта.

Итак, теперь мы видим, что с опорой на идеи восточной религиозной мысли, дзен-буддизма и индуизма, прежде всего, могут быть поняты без этого неясные многие стихотворения К. Бальмонта, могут быть лучше поняты русский символизм в лирике рубежа XIX и XX вв. и импрессионизм. У нас появляется почва для более глубокого понимания искусства вообще. Мы начинаем видеть, что функции искусства, традиционно выделяемые (эстетическая, гедонистическая, познавательная, воспитательная) — вторичны по отношению к функции раскрытия человека для восприятия духовного мира (или передачи ему опыта такого восприятия). Мы стали понимать, что нет «нейтрального» с религиозной точки зрения творчества. Поэтому необходима критическая, с православного мировоззренческого основания, оценка любого подлинного произведения, в силу того, что подлинный художник, осознанно или неосознанно, всегда религиозно ориентирован.