История развития английской журналистики

История развития английской журналистики

Путь английской журналистики далеко не был усыпан розами; ей пришлось перенести тяжкую и трудную борьбу, которая потребовала не мало жертв всякого рода. Первые борцы за свободу слова в Англии подвергались страшным преследованиям, и не мало их погибло на виселице и каторге во времена «Звездной палаты"[1], издавшей знаменитые ордонансы 1585 г., ограничивавшие или, вернее, совершенно уничтожавшие всякую свободу печати в Англии. Но даже позднее, когда ордонансы эти были отменены, положение печати стало немногим лучше, отсутствие настоящих законов о печати, деспотизм парламента и полный произвол, господствовавший в мероприятиях, касавшихся журналистики, делали положение ее крайне трудным. То и дело возникали политические процессы, журналисты подвергались преследованиям, их присуждали к штрафам, к тюремному заключению, на журналы налагались взыскания, учреждались налоги, стеснявшие материальное существование журналов, и т. п. Но писатели делали свое дело, хотя над их головою постоянно висел Дамоклов меч. На смену одним являлись другие, и неуклонно, неустанно проводили в общественное сознание идею свободы слова, пока, наконец, не освободили журналистику от всех пут, стеснявших ее развитие.

В изданных «Звездной палатой» ордонансах указывалось на «бесчинства и злоупотребления распутных людей, обладающих искусством книгопечатания и продающих книги» (enormities and abuses of disorder lyper sons possessing the art of printing and selling books). Число типографий в Англии было ограничено до 20, включая те, которые разрешалось иметь Оксфордскому и Кембриджскому университетам, и все, что выходило из-под типографского станка, подвергалось самому строгому пересмотру. Ничего нельзя было напечатать без разрешения Кентерберийского или Лондонского архиепископа, и только то избегало их контроля, что печаталось в королевской типографии по приказанию королевской власти. В 1637 г. изданы были еще более строгие законы, и как писатели, так и книгопродавцы и издатели газет подвергались жестоким преследованиям. Так продолжалось до падения «Звездной палаты» в 1641 г. Печать вздохнула несколько свободнее в период Долгого парламента[2] и республики, но с реставрацией снова вернулись тяжелые времена.

В последние годы царствования Елизаветы и в царствование Иакова I в Англии распространены были летучие листки или афиши, носившие название «Новостей» — «News». В этих листках сообщались разные известия, преимущественно заимствованные из голландских газет. Задолго до появления первых печатных листков «Новостей» в английском обществе были распространены рукописные собрания новостей. Существовала целая профессия людей, занимавшихся собиранием новостей в разных местах и затем составлением бюллетеней, в которых заключались сообщения о событиях дня, слухах и т. п. Бюллетени эти рассылались за известную плату. Многие сановники, министры и богатые купцы держали у себя на жаловании таких собирателей новостей, которые и составляли для них рукописную газету.

К числу таких собирателей новостей принадлежал Натаниель Беттер, сообщавший письменно за известную плату разные новости. Впоследствии он начал печатать и издавать собрание новостей из разных иностранных государств.

Беттер, начав издавать свой листок новостей, «Weekly News», выходивший еженедельно, не пользовался таким могущественным покровительством, как, например, Ренодо во Франции, а поэтому его газета едва прозябала. Он давал новости, сообщая одни только голые факты и не позволяя себе никаких комментариев, дабы не навлечь на себя гнев сильных мира. Прошло много времени, прежде чем печатной газете удалось вытеснить рукописную. В Англии, так же как и на континенте, все важные особы имели везде своих корреспондентов, которые и сообщали им все, что делается на свете, и притом зачастую решались высказывать свои суждения, чего в печатной газете нельзя было делать. Понятно, что такого рода «News letters», как их называли, были много интереснее печатной газеты. Вообще газета составляла необычное явление в то время. Бен Джонсон изобразил ее в 1625 г. в комедии, называемой «Снабжение новостями», и осмеял Беттера под именем господина Цимбала, в бюро которого является крестьянка и просит дать ей новостей на два лиарда.

Вообще газете Беттера не удалось заинтересовать публику, да ему и трудно было сделать ее интересной при существовавших тогда неблагоприятных условиях. О парламентских прениях он не мог сообщать ничего и даже весьма редко упоминал о них. О публичных собраниях он также не мог говорить, хотя на этих собраниях обсуждались часто весьма важные вопросы. Пустоту газеты приходилось заполнять разного рода известиями, часто вымышленного характера, рассказами о сиренах и разных морских чудовищах. Когда совсем не хватало материала, газету наполняли текстами из Библии, из которой иногда перепечатывались целые главы. В Лондоне и провинциях стали возникать газеты (в 1643 г. — 20 газет), и впервые в них заговорили о политике, печатая отчеты о парламентских заседаниях. Наконец смелость дошла до того, что стали уже помещаться известия о внутренних делах с комментариями. Во время гражданской войны расплодилось особенно много памфлетов, в которых политические противники яростно нападали друг на друга. Разумеется, нападки, которым подвергался Долгий парламент со стороны своих противников, не понравились ему, и он решил опять ограничить свободу печати, подвергнув ее предварительной цензуре. В 1643 г. парламент усилил цензуру и увеличил взыскания за нарушения закона о печати. По постановлениям этого закона «ни одна книга, брошюра или листок не могли быть преданы тиснению, пока не будут предварительно просмотрены и одобрены назначенными для этого людьми или, по крайней мере, одним из таковых».

Против этого закона восстал Мильтон в своем знаменитом памфлете «Areopagitica"[3], в котором он выступает перед английским парламентом в защиту свободы печати. Мильтон напечатал свою речь в 1644 г. без всякого предварительного разрешения и всесторонне разобрал вопрос о мерах против свободы печати, горячо восставая против всяких стеснений литературы и доказывая, что общественное мнение должно выражаться совершенно свободно, не стесняемое искусственными преградами.

Однако страстная и убежденная речь Мильтона не произвела должного действия. Свобода печати по-прежнему казалась страшилищем, и правительство видело в ней зло, с которым надо бороться всеми средствами. Распоряжение парламента, стесняющее свободу печати, оставалось в силе около полстолетия, подвергаясь то изменениям, то добавлениям, и служило не малой помехой развитию журналистики в Англии. Но, как предсказывал Мильтон в своей «Areopagitica», все эти меры оказывались совершенно бессильными помешать распространению разного рода не разрешенных парламентскою властью изданий, нападки которых на эту власть сделались еще яростнее и резче прежнего. Журналистика дозволенная сгибалась под тяготевшею над нею мощною дланью, а недозволенная развивалась пышнее, черпая новые силы в борьбе. Впрочем, требования времени были в данном случае лучшею защитою журналистов. Парламент и королевская власть находились в открытой вражде друг с другом и поэтому невольно с обеих сторон стали искать поддержки в общественном мнении, обе партии стали вести войну при помощи перьев. За этот промежуток времени, вплоть до реставрации Стюартов[4], народилось в Англии около 200 периодических изданий, впрочем, так же быстро исчезавших, как и нарождавшихся. Некоторым из журналистов удалось все-таки за это время достигнуть славы и богатства, и одним из таковых был МеримонтНэдгем — тип литературного хамелеона.

Нэдгем был врач по профессии, но бросил медицину и вступил на поприще журналистики, быть может, находя это более выгодным. Ему было 23 года, когда он основал «Mercurius Britannicus», сделавшийся органом парламентской партии. Тогда он был ожесточенным противником двора. Но в 1647 г. он попал под суд и вымолил себе прощение у короля, изменил своим прежним убеждениям и стал «поклоняться тому, что сжигал». В новом своем журнале «Mercurius Pragmaticus» Нэдгем открыто перешел на сторону королевской власти и объявил войну пресвитерианцам. «Mercurius Pragmaticus» просуществовал 18 лет, но в конце концов Нэдгем попал в Ньюгэт[5].

В период своей борьбы с парламентской партией и издания «Mercurius Pragmaticus» Нэдгем явился косвенною причиною усиления строгости мероприятий против печати. По предложению лорда Ферфакса, в 1647 г. строгости законов о печати 1643 г. были еще усилены, и некто Джильберт Маббот, снискавший доверие парламента, как строгий исполнитель законов, был назначен цензором. Однако эти строгости не мешали Нэдгему аккуратно каждую неделю выпускать свой журнал, меняя только постоянно свое местожительство и своих типографщиков. Точно так же эти строгие мероприятия не мешали появлению массы разных других журналов и памфлетов, с которыми приходилось возиться цензору. Через полтора года Маббот, убедившись в бесплодности своих усилий помешать развитию неприятной правительству печати, подал в отставку.

Одновременно с «Mercurius Politicus» имел успех в Англии «MercuriusRusticus» — газета сатирическая и шуточная, издававшаяся наполовину в стихах. Но самым серьезным соперником Нэдгема на почве журналистики был Джон Биркенгэд, оксфордский профессор, приверженец роялистов, блестящий придворный, осыпавший насмешками парламентскую партию. Биркенгэд издавал «MercuriusAulicus», в чем ему помогал известный талантливый проповедник Петр Гейлин.

В официальной газете печатались объявления о том, в какое время больные могут являться во дворец для того, чтобы королевское прикосновение излечило их от золотухи. Любопытно, что даже многие из выдающихся врачей того времени верили в чудодейственную силу этого прикосновения.

Как ни скудны были газеты, которым было дозволено существовать в первые годы царствования Карла II, но властям они все-таки казались слишком содержательными и вольнодумными, поэтому Биркенгэд был вскоре заменен в должности цензора другим, гораздо более строгим.

Уловка Лестранжа имела успех, и вскоре по выходе памфлета он был назначен надзирателем над типографиями, причем был облечен широкою властью. Лестранж был именно такой цензор, какой был нужен тогда английскому правительству, и не останавливался ни перед чем в своей борьбе с печатным словом.

Сделавшись редактором бывшей газеты Нэдгема «Mercurius Politicus», Лестранж стал издавать ее под двумя названиями; она выходила два раза в неделю, и в понедельник называлась «Public Intelligencer», а в четверг — «News». Обе эти газеты, как значилось в заголовке, издавались «для удовольствия и поучения народа» (for the satisfaction and information of the people), которому сообщалось, разумеется, только то, что Лестранж находил нужным доводить до его сведения. Лестранж не стесняясь заявил в первом же номере, что он вообще не сочувствует идее издания газеты, «так как это делает толпу слишком фамильярной и нахальной и дает ей возможность судить и рядить о действиях начальства, но ввиду необходимости избавить толпу от прежних заблуждений и предупредить распространение ложных известий, газета может оказаться очень полезной, конечно, если она будет издаваться с должною осторожностью».

Образчиком жестокости, с которою преследовались нарушители закона о печати, может служить страшная казнь, которой подвергся типографщик Твин, осмелившийся тайно напечатать политический памфлет, не дозволенный цензором. НаТвина был сделан донос Лестранжу, который распорядился произвести у него ночью обыск и, поймав его с поличным, предал суду. Несчастный типографщик сознался в своем ужасном преступлении, но привел в свое оправдание, что он не знал содержания памфлета и считал его совершенно безвредным, а так как он очень беден и ему надо заботиться о куске хлеба для своей семьи, то он и рискнул напечатать памфлет, чтобы заработать деньги. Суд нашел его виновным. Он был приговорен к смертной казни: его должны были предварительно повесить за руки, затем вскрыть ему живот, выпустить внутренности, и на его глазах, пока он жив, изжарить их, после того его четвертовать, отрезать голову и части тела выставить в разных местах — «to bed is posed of att he plea sure of the King’s Majesty» — так сказано в приговоре, который и был буквально приведен в исполнение.

Монополия Лестранжа в деле издания газеты продолжалась, впрочем, не долго. Осенью 1665 г. Карл II вместе со своим двором перебрался в Оксфорд, спасаясь от чумы, и так как лондонские газеты, из опасения заразы, не доставлялись ко двору, то Карл II приказал Леонарду Литчвильду, университетскому типографщику, издавать новую газету «Oxford Gazette», которая также начала выходить два раза в неделю и скоро сделалась опасною соперницею газет Лестранжа, так как типографщик Ньюкомб получил привилегию воспроизводить ее в Лондоне, в меньшем формате, «для купцов джентльменов». Когда двор переехал в Лондон, по миновании эпидемии, оксфордская газета переименовалась в Лондонскую газету, которая осталась официальным органом правительства[9].

Как ни сердился Лестранж на такое нарушение его прерогатив, но на этот раз должен был уступить. Его газета перестала существовать, но место цензора осталось за ним, и поэтому он мог давить и преследовать печать сколько ему вздумается.

Когда на престол вступил Яков II, то немедленно был возобновлен закон о цензуре на семь лет и таким образом преследования печати получили законную санкцию. Журналистика стала влачить печальное существование, но такое положение не могло уже долго продолжаться. С воцарением Вильгельма Оранского для журналистики наступили лучшие времена. Революция 1688 г. поставила, по выражению Маколея, правительство под контроль печати. Газеты распространялись, значение их поднялось, и правительство уже не имело достаточно сил, чтобы стеснить их свободу. Две могущественные партии стали сражаться при помощи гласности Газеты, однако, очень медленно прогрессировали после революции 1688 г. Правда, число их увеличилось и они достигли некоторой независимости даже в период царствования цензуры, но, тем не менее, газеты того времени представляли не что иное, как маленькие листки, грубого вида, выходящие два или три раза в неделю, крайне бессодержательные и довольствовавшиеся лишь сухим изложением фактов, да и то не всегда верных. Злобы дня почти не затрагивались газетами или же затрагивались вскользь, и преимущественно сообщались заграничные новости. Но даже и в таком несовершенном виде газеты пользовались большой популярностью.

Тотчас же после отмены цензуры возникло несколько новых газет. Однако, с уничтожением цензуры, печать все-таки не от всех стеснений избавилась. Парламент не дозволял газетам печатать прения палат или даже политические корреспонденции. Журналисты подвергались строгим взысканиям, если осмеливались печатать отчеты о заседании палаты и особенно если они называли по имени ораторов. Поэтому-то, несмотря на возникновение довольно большого числа газет, все-таки им было трудно конкурировать с политическими корреспонденциями. Некоторые из газет придумали вследствие этого выходить двумя листками, один — печатный, другой — чистый. Этот последний предназначался для письма, и таким образом газета отправлялась вместе с письмом. Газеты с таким удобным приспособлением стоили два пенса (около 8 коп.). Самой распространенной газетой этого рода в те времена была «Dawk's Hewsletter». Издатель ее, Дайер, однако, не избег преследований. Он сидел в тюрьме два раза, незадолго до упразднения цензуры и затем после ее упразднения, его призывали в палату общин, где ему было сделано внушение по поводу того, что он «позволил себе рассуждать о парламентских заседаниях».

Несмотря, однако, на враждебное отношение парламента к журналистике, она все же продолжала развиваться, и царствование королевы Анны можно считать началом настоящих политических газет. Много способствовали этому известные общественные условия. Война за испанское наследство занимала умы, общественное любопытство было возбуждено, две могущественные партии, виги и тории, оспаривали власть, и так как борьба велась не только при дворе, но и в парламенте, то общественное мнение должно было принять участие в этой борьбе, и это естественным образом отразилось на журналистике. В 1702 г. появилась первая ежедневная газета «Dailycourant». Правда, газета эта была очень скромного вида, печаталась лишь на одной стороне в двух столбцах и содержала лишь переводные статьи да внешние известия без всяких комментариев. Издатель ее Маллет объявил в первом номере своим читателям, что он уменьшил объем своей газеты наполовину затем, чтобы предохранить публику, по крайней мере, хоть от половины того бесстыдства, которым отличались обыкновенные газеты.

В провинциях особенно нуждались в газетах, и поэтому они мало-помалу стали появляться во всех больших провинциальных городах. В Лондоне выходило 18 политических газет, и как прежде в названиях газет преобладало слово «Mercurius», так теперь большинство газет называлось «Post»: «Postboy», «FlyingPost», «EnglishPost», «Postman» и т. д. Но газеты все же продолжали заниматься гораздо более заграницей, нежели Англией, и лишь робко позволяли себе говорить об общественных делах, опасаясь навлечь на себя гнев парламента.

Возрастающее влияние печати очень не нравилось парламенту, в руках которого сосредотачивалась тогда власть. Палата общин, ставившая Стюартам в упрек их преследования печати, сама, в свою очередь, восстала против гласности. Малейший намек на парламентские прения, появлявшийся в печати, всякое обсуждение речей и неодобрение парламентских мероприятий вменялось в преступление, наказуемое штрафами, тюремным заключением и позорным столбом. В таких случаях не спасала даже парламентская неприкосновенность. Парламент исключил из своей среды одного из своих членов за то, что тот издал книгу, которая была признана оскорбительной для христианской религии. Почти ни одна сессия не обходилась без того, чтобы кто-нибудь из журналистов не был препровожден в Ньюгет. Конечно, и Стиль не мог не поплатиться за свои сарказмы. В декабре 1712 г. он смело выступил на политическую арену и был выбран в следующем году в парламент. Тогда-то он стал издавать новый журнал, выходивший три раза в неделю, «Englishman», который отличался особенною смелостью речей. В одном из номеров этого журнала, он, например, писал: «Я не могу приписать политические бедствия, от которых страдает страна, ничему другому, как только привычке министров льстить честолюбию принцев и внушать им мнение, что они выше законов, которые собственно предназначены лишь для того, чтобы связывать слабые руки глупых подданных могущественного монарха, а никак не его самого…».

Самым ярым и опасным противником Уальполя в журналистике был лорд Болингброк, основавший газету «Craftsman», в которой, под псевдонимом «Гемфри Ольдкэстль», он писал статьи против Уальполя и против системы подкупа, которую тот ввел в журналистике. «Craftsman» был аккредитованным органом ториев и помог им одержать победу на выборах и явиться в парламент в довольно опасном большинстве.

В защиту печати выступил Уальполь, в бытность свою первым министром, и высказался в пользу того, чтобы печати было предоставлено право помещать парламентские прения, ибо запрещать ей это — значит посягать на ее свободу. Мало-помалу и парламент должен был уступить давлению общественного мнения.

С воцарением Георга III политическое значение печати не только упрочилось, но в годы долгой и упорной борьбы за политическую свободу журналистика явилась не только выразительницею общественного мнения, но и защитницею народных прав, ввиду усилий короны и ее советников удержать власть и учреждения, сделавшиеся совершенно невыносимыми для всей нации. К выдающимся журналам этого периода следует причислить: «Middlesex Journal», смело проповедовавший самые либеральные идеи, всеобщую подачу голосов и т. д., и «Monitor», бывший настоящею грозою министров. Но самая выдающаяся роль в яростных политических распрях того времени принадлежит газетам: «Briton», «North Briton» и «Public Advertiser». английская журналистика печать цензура.

«Briton» был правительственным органом, и ни для кого не было тайной, что эта газета, будто бы издававшаяся Смоллетом, в сущности, служила лишь целям фаворита, шотландского лорда Бьюта, дававшего деньги на ее издание. Газета эта, впрочем, просуществовала недолго, всего лишь полгода, но значение она приобрела потому, что вызвала появление в свет своего антагониста — газеты «North Briton», во главе которой стоял Джон Уилькз, выдвинутый условиями той эпохи на первое место и стяжавший репутацию защитника народа от произвола королевской власти и министров. Как известно, Георг III был очень высокого мнения о королевской власти и ставил для себя образцом немецких государей, желая так же, как и они, управлять государством. Его вмешательство в государственные дела вызвало, как известно, удаление старшего Питта из министерства и вообще дало повод к ожесточенной внутренней борьбе и к проведению таких мер, которые породили недоверие в народе и к королю, и к министерству, и к самому парламенту, так как некоторые министры, из угождения королю, проводили в парламенте желаемые им мероприятия, пользуясь поддержкою своих друзей.

Газета «North Briton» весьма скоро приобрела значение, благодаря смелости своего языка и своих нападок на правительство. Уилькз не один писал в своей газете; ему помогали его друзья и в числе их находились лорд Тэмпль и поэт Черчилль. Газета быстро получила большое распространение во всей стране. Для того чтобы противодействовать ее влиянию, правительство основало еще, кроме «Briton», новый журнал «Auditor», но ни тот, ни другой успеха не имели и скоро прекратили свое существование. Между тем популярность «North Briton» росла не по дням, а по часам, а вместе с тем возрастала и его смелость. Популярность эта достигла своего апогея, когда Уилькз восстал в ноябре 1762 г. против отсрочки открытия парламента, прежде чем будут объявлены условия, на которых покончена семилетняя война. Уилькз осуждал правительство за его антипатриотическое и антиконституционное поведение в этом случае. «Как! — Восклицал Уилькз. — Неужели на рубеже мира, и такого мира, который должен или упрочить страну, или же погубить ее навсегда, возможно откладывать великий совет нации?.. Правда, что этот совет не имеет права заключать мир, но он имеет несомненное право исследовать условия мира и если найдет их невыгодными или же бесчестящими, то имеет право посоветовать тем, кто предлагает такой мир, глубже вникнуть в это дело».

Король и министры должны были покориться, и в этом деле блистательно подтвердилось владычество закона в Англии. На основании этого закона верховный судья постановил, что член парламента не может быть арестован за памфлет, который он пишет, как частное лицо, а лишь за уголовное преступление и открытый бунт. Выпущенный из Тоуэра, Уилькз, с помощью лорда Тэмпля и других приятелей, возбудил против правительства судебное преследование за свое незаконное заключение в тюрьму и захват своих бумаг. После долгих отлагательств дело это, наконец, было решено в пользу Уилькза, и так как, кроме него, еще издатель и типографщик возбудили процесс против правительства, то общая сумма, к уплате которой было приговорено правительство, достигла 100 000 ф. ст. Таким образом, правительству пришлось довольно дорого заплатить за свое необдуманное увлечение гневом.

Одержанная над правительством победа, конечно, еще только раззадорила Уилькза, популярность которого, благодаря преследованиям, сильно возросла в Лондоне. Для лондонских граждан Уилькз сделался настоящим героем, и его прежнее непохвальное поведение было забыто. Парламент, однако, не захотел признать себя побежденным и, уже соблюдая все формы, возбудил снова процесс против Уилькза по обвинению его в клевете.

Вообще раздражение лондонских граждан против парламента было очень велико. В 1769 г. они отправили петицию к королю, указывающую на противозаконные действия парламента. Ответа не последовало. Тогда они снова составили петицию, пользуясь правом личной аудиенции у монарха, отправили лорд-мэра Бекфорда, шерифов и двести альдерменов к королю, с тем чтобы эта грандиозная депутация словесно заявила ему, что палата общин лишает народ его самых дорогих прав и т. д. и что поэтому граждане требуют, чтобы король восстановил конституционное правительство и успокоил народ, распустив парламент, и навсегда удалил бы от себя своих дурных министров.

В самый разгар распри Уилькза с парламентом на сцене политической журналистики в Англии появился писатель-публицист, сила таланта которого, красноречие и прекрасный слог сразу выдвинули его на первое место и приобрели ему громкую известность не только в Англии, но и в Европе. В январе 1769 г. в журнале «Thepublic Advertiser» появился ряд писем, направленных против короля и его министров и написанных человеком, как видно, не только хорошо знакомым со всеми условиями жизни при дворе короля Георга III и отношениями окружающих его лиц, но прекрасно знающим английские государственные законы и частное право. Настоящее имя автора этих писем, подписывавшегося псевдонимом «Юниус», так и осталось неизвестным, хотя для решения вопроса: кто был Юниус? и была исписана масса книг и сделано множество изысканий. Но Юниус унес свою тайну в могилу. Что сам он не желал раскрыть своего псевдонима и ревниво оберегал свою тайну, доказывается следующими словами в его обращении к английскому народу: «Если я тщеславный человек, то во всяком случае тщеславие мое удовлетворяется в очень узком кругу — я один только обладаю своей тайной и она умрет вместе со мной».

Письма Юниуса произвели впечатление удара грома на английское общество и, конечно, еще подлили масла в огонь. Они были так превосходно написаны, так были проникнуты революционным духом и с неслыханною смелостью выводили истину на чистую воду и разоблачали деяния даже самых высокопоставленных лиц, что, разумеется, появление их должно было составить эпоху в истории английской журналистики, поднявшейся, вследствие этого, на небывалую высоту. Журнал, печатавший эти письма, сделался самым распространенным в Англии и получил громкую известность, но даже самому издателю журнала не было известно имя замечательного публициста, осчастливившего журнал своим сотрудничеством.

Юниус вступил на поприще журналистики в самую благоприятную минуту, когда политическая борьба достигла своего апогея и все население Лондона находилось почти в открытом восстании против министерства и парламента. Положение, существовавшее тогда в Англии, вполне характеризуется следующими словами Бокля: «Учения, направленные к ниспровержению принципов свободы, лично одобрялись королем, открыто признавались парламентом, и законы, согласовавшиеся с этими учениями, насильственно проводились судами». Несмотря на то, что состав министерства был смертельно ненавистен народу, это министерство продолжало держаться и управлять страной. Король Георг, ограниченный и упрямый, был просто орудием в руках своих министров, хотя и был преисполнен стремлениями к абсолютизму и считал свое дело чуть ли не делом Господа Бога, смотря на себя, как на Помазанника Божия. Естественно, что при таких условиях вызов, брошенный Юниусом министрам и даже самому королю, произвел громадное впечатление. Затем Юниус указывает на плачевное состояние Англии, на падение ее торговли, обременение долгами, испорченность, проникшую во все слои администрации, и т. д. «Если вследствие непосредственного вмешательства Провидения, — прибавляет Юниус, — нам удастся избежать кризиса, преисполненного ужасов и отчаяния, то потомство не поверит истории нашей эпохи: оно выведет заключение, что — или наши страдания были воображаемые, или же мы имели счастье находиться под управлением людей признанной честности и мудрости. Никогда оно не в состоянии будет допустить, что в самом деле мы могли пережить такое отчаянное положение или же выйти из него в то время, когда герцог Грэфтон был первым министром, лорд Порзс — канцлером казначейства, Уеймузс и Гильсборо — государственными секретарями, Гренби — главнокомандующим и Мэнсфильд — главным уголовным судьей королевства».

Сэр Уилльям Дрэнер попробовал было выступить в защиту Грэфтона и его коллег по министерству, но борьба оказалась ему не под силу. Бичующее красноречие Юниуса, адресовавшего ему лично несколько писем «Public Advertiser», заставило его не только отступить, но даже скрыться в Америку, где он искал убежища от метких ударов своего противника. Но Юниус не ограничился им одним; он производил нападения и на других и отвечал разным другим лицам, попробовавшим было последовать примеру Дрэнера и возражать ему. Смелость и горечь нападок Юниуса все возрастала. Он выступил в защиту не столько самого Уилькза, дело которого доставило ему богатый материал для публицистических нападок, сколько в защиту принципов, попиравшихся министерством в данном случае. Грэфтон, которому особенно сильно доставалось от Юниуса, в конце концов, не выдержал и отказался от своего поста. Резкие нападки Юниуса так действовали на него, что всякий раз, по прочтении нового письма Юниуса в журнале, он приходил в сильнейшее волнение и решительно делался неспособным заниматься государственными делами.

«Тягости народа увеличиваются вследствие поношений, которые ему приходится терпеть, — пишет Юниус в другом месте, — его жалобы не только оставляются без внимания, но и устраняются властью, и все то, против чего восстает народ, пользуется решительной поддержкой короля. В такую минуту ни один честный человек не должен молчать или оставаться пассивным. Как бы ни разделяли нас положение и богатство, все же мы все равны, когда дело касается прав свободы. И потому, что мы англичане, то самый последний из нас столько же заинтересован в законах и конституции страны, сколько наиблагороднейший лорд, и так же готов защищать их всеми имеющимися у него в распоряжении средствами, душой сочувствуя этому делу, разумом — руководя защитой или же руками — содействуя ей. Это общее дело, в котором мы все заинтересованы, и все должны принимать участие. Человек, бросающий это дело в минуту тревожного кризиса, — враг своего отечества и — что я считаю бесконечно менее важным — изменник своему королю. Подданный, действительно преданный главе государства, никогда не посоветует королю произвольных мероприятий и никогда не подчинится этим мероприятиям. Сити Лондона подало пример, которому, без сомнения, последует все королевство».

«Положение нации естественным образом приводит нас к обсуждению положения короля, — говорит далее Юниус. — Особенный класс людей пользуется разрешением называть себя „друзьями короля“, как будто бы весь остальной народ — враги короля, или же, как будто бы король вынужден искать помощи и утешения в привязанности немногих своих любимцев, вследствие того, что остальные подданные относятся к нему с неуважением и недоброжелательством. Эдуард и Ричард II делали такое же различие между народом и презренной партией, окружавшей трон. Результаты их поведения могли бы послужить предостережением их потомкам. Но их заблуждениям можно найти извинение. У них было не меньше фальшивых друзей, чем у нашего теперешнего милостивого короля… К поведению короля нельзя применять обычных правил. Его положение исключительное. Существуют ошибки, которые ему делают честь, и добродетели, которые для него постыдны. Бесцветная индифферентность характера не может быть названа ни добродетелью, ни пороком сама по себе, но она обеспечивает подчинение короля лицам, которых он уважает по привычке, и делает из него опасное орудие честолюбивых замыслов этих лиц. Отделенный от всего остального мира с самого детства, наставляемый известного рода людьми визвестного рода понятиях, король не может открыть своего сердца для новых связей и своего ума для лучшего учения. Такого рода характер представляет самую удобную почву для проведения в политику и религию упрямого ханжества, которое начинается восхваляемым принесением в жертву разума и кончается возведением королевского мученика на эшафот».

Однако Юниус, несмотря на революционный тон своих писем, не был сторонником республиканских идей. Он говорил, что гораздо более восхищается свободной мыслью и искренней честностью, нежели здравомыслием тех людей, которые предпочитают республиканскую форму правления ограниченной монархии, обставленной так, как она обставлена в Англии. Но, желая сохранения монархической формы английской конституции, Юниус в то же время желал, чтобы нравы и обычаи народа имели строго республиканский характер, т. е. чтобы заботы об общем благе вытесняли всякие личные и частные интересы, чтобы безусловное повиновение проявлялось только по отношению к законам и чтобы везде царил принцип честности и справедливости и не на одной только бумаге богатые и бедные подданные государства пользовались одинаковыми правами перед законом и государственные тягости распределялись более правильно, а не обрушивались только на одних бедных тружеников.

Приведенные отрывки из писем Юниуса в достаточной степени указывают, что свобода печати в Англии была уже настолько прочно установившимся учреждением, что ни король, ни парламент не могли решиться посягнуть на нее. Юниус, не стесняясь, высказывал резкую, беспощадную правду в глаза министрам и даже самому королю, и первый в таких широких размерах воспользовался свободой печати, возведя этим английскую журналистику на небывалую высоту и сделав из нее могущественное орудие в политике. Он прекратил свое сотрудничество по неизвестным причинам в 1772 г., но влияние его не исчезло вместе с ним. Его публицистическая деятельность не только оставила яркий след в истории английской журналистики, но отчасти должна была отразиться и в других странах, где свобода печати могла существовать разве только в мечтах немногих смельчаков. Как бы то ни было, но в царствование Георга III, хотя он и не любил газет, журналистика сделала огромные успехи, частью именно вследствие усилий его самого и его советников стеснить ее свободное развитие. Борьба за политическую свободу продолжалась и после смерти Георга III, и хотя она не выдвинула более ни одного столь же сильного писателя-публициста, как Юниус, в последующие эпохи, но, тем не менее, способствовала дальнейшему прогрессу журналистики. Газеты приобрели влияние на общественное мнение, и этого влияния уже нельзя было их лишить.

В числе людей, способствовавших успеху журналистики в эпоху Георга III, нельзя не упомянуть о братьях Вудфолль; старший был издателем журнала «Public Advertiser», которому сотрудничество Юниуса доставило всемирную известность, младший же, Уилльям Вудфолль, отличался на поприще парламентского репортерства. Он обладал удивительной памятью и вместе с тем изумительной физической выносливостью. Когда он выступил на поприще журналистики, то парламент еще очень ревниво оберегал свои прерогативы и не допускал никакой гласности прений. Однако эти прерогативы постоянно нарушались газетами, несмотря на всякие взыскания и преследования. Печать, в данном случае, уступала давлению общественного мнения, требовавшего гласности парламентских прений.

Разными косвенными путями издателям газет удавалось-таки доставать отчеты о парламентских заседаниях, но, разумеется, эти отчеты зачастую грешили неточностью. Появление их в газетах обыкновенно вызывало целую бурю. В парламенте возникали по этому поводу бурные прения и обсуждались меры, как прекратить злоупотребление гласностью. Но прекратить было нельзя. Парламентские отчеты от времени до времени продолжали появляться в газетах, и парламент продолжал свою бесплодную борьбу с гласностью. В самый разгар борьбы с Уилькзом Фокс заявил однажды в парламенте, что он считает «единственным способом предупредить всякие искажения парламентских прений в печати, это сделать парламентские прения и резолюции как можно более гласными». Фокс ратовал за то, чтобы публике дан был широкий доступ в парламент. Парламент должен был уступить. Вместе с публикой проникли в парламент и репортеры, но им строго-настрого воспрещалось делать, какие бы то ни было заметки во время прений. Любопытно, что это правило очень долго держалось в силе, и еще в 1807 г. один из членов палаты лордов привел в волнение все собрание, обратив внимание на то, что какой-то «посторонний слушатель сделал какие-то заметки во время прений».

Другая область, в которой Уилльям Вудфолль был главным пионером, — это была область театральной критики. Если он не был в галереях парламента, то непременно сидел в театре или в кофейнях, посещаемых Гарриком, Футом и др. театральными знаменитостями его времени. В течение сорока лет он не пропустил ни одного первого представления какой-нибудь пьесы, и публика так доверяла ему, что высказанного им суждения было достаточно для того, чтобы обеспечить будущность какой-нибудь пьесы или же погубить ее.

Никакие мероприятия и притеснения со стороны двора и парламента не мешали, как мы видели, развиваться английской журналистике. Не помешали этому и фискальные тягости, хотя цель их была задержать развитие журналистики. В 1757 г. штемпельный сбор и налог на объявления был удвоен; в 1776 и 1789 гг. он еще поднялся, но число газет непрерывно возрастало и возрастало вместе с этим и число распространяемых экземпляров. Штемпельный сбор прогрессивно увеличивался вплоть до 1815 г., когда он доведен был до высшей нормы — четырех пенсов. В 1853 г. он был отменен окончательно.

Несмотря на все значение, которое уже успела приобрести политическая печать во второй половине XVIII в., положение ее все-таки было не очень завидное. По почину лорда Мэнсфильда, государственного уголовного судьи, которого Юниус назвал в одном из своих последних писем «худшим и опаснейшим человеком во всем королевстве», стали возникать судебные процессы против печати; газеты обвинялись в диффамации, и не было ни одного издателя, отличавшегося смелостью и либеральными взглядами, которому не пришлось бы поплатиться за это денежными штрафами, а иногда даже заключением в тюрьме. Лорд Мэнсфильд создал опасный прецедент, от которого печать вынесла не мало неприятностей, присвоив правительству и короне право решать, дает ли повод та или другая, указанная в жалобе, газетная статья к возбуждению судебного преследования против издателя по обвинению в диффамации. Присяжным же лорд Мэнсфильд предоставлял лишь право решать, действительно ли виновен обвиняемый в опубликовании статьи. Таким путем лорд Мэнсфильд давал в руки придворным и министрам опасное орудие против печати. Судебные процессы по жалобе частных лиц возникали лишь в таком случае, если эти лица пользовались милостью двора или правительства, но зато, с другой стороны, правительство и двор пользовались широким правом притягивать к суду всех тех, кто осмеливался высказывать о них неблагоприятные отзывы в печати.

Как раз в то время, когда по предложению Фокса парламентом был принят известный уже билль о диффамации (LibelBill), расширяющий права суда присяжных, правительство издало прокламацию, направленную против «зловредных и возмутительных» произведений печати, возбудившую презрительные насмешки Фокса, Чарльза Грея и др., но зато вызвавшую восторженный энтузиазм в парламентском большинстве. Прокламация эта была частью, если не вполне, направлена против Томаса Пэна и его брошюры «Rightsof Man» (права человека) и дала повод к новым преследованиям, но на этот раз преследования касались более отдельных брошюр революционного характера, которых расплодилось множество, нежели периодической печати. Несмотря на то, что число газет возросло, и журналистика уже приобрела влияние и заняла видное место в общественной жизни, она все-таки несколько отступила на второй план в этот период времени, вследствие того, что часть ее работы взяли на себя разного рода общественные агитаторы и политические ассоциации.

В конце XVIII столетия, как мы уже говорили выше, английские газеты по форме и разнообразному содержанию начали приближаться к современным образцам. Однако все же тон их часто отличался чрезвычайною грубостью. Шутки, остроты и разные пикантные замечания, появлявшиеся в печати в то время, отличались особенною бесцеремонностью выражений, и вряд ли кто-нибудь теперь решился бы прочесть в обществе вслух то, что появлялось в те времена на страницах распространенных журналов и никого, по-видимому, не приводило в смущение. Особенно некоторые журналы отличались в этом отношении свободою выражений и между ними довольно распространенный журнал «Oracle», издававшийся Стюартом. Характерным для тогдашней журналистики было также печатание разных сплетен и слухов, касающихся великосветского общества, в сопровождении насмешливых и сатирических примечаний. Этот отдел существовал тогда во всех газетах, и легкомысленное поведение и эксцентричности английского общества доставляли для него богатый материал: только одни газеты ограничивались лишь краткими сатирическими примечаниями, другие же печатали целые сатирические статьи, в которых осмеивалась какая-нибудь черта английского высшего общества. Надо правду сказать, что некоторые из таких статей и по сие время не совсем еще потеряли характер современности, например, статья «о национальной нравственности и женской одежде», напечатанная в «Morning Chronicle» в 1801 г.

Политическая сторона печати, как мы уже видели, очень скоро достигла высокого развития, и в этом отношении английская журналистика уже со времен Юниуса не уступит современной журналистике, но зато репортерское дело очень отстало и долго находилось в зачаточном состоянии. Не оставляющие желать ничего лучшего в политическом отношении, газеты доставляли лишь очень скудные сведения о событиях общего характера, судебных и полицейских процессах и делах, общественных собраниях всякого рода и т. п. Но это еще было впереди.

Спустя почти сто лет после революции в 1788 г. была основана газета «Times», до сих пор еще занимающая выдающееся место в английской журналистике. «Times» вначале назывался «Daily Universal Register». Издатель этой газеты Джон Вальтер, прадед теперешнего издателя, основал в 1785 г. «Daily Universal Register», но через три года нашел это название неудобным и переименовал свою газету в «Times». Это переименование принесло счастье газете, и она сразу приобрела большой круг читателей. В программе, напечатанной еще в «Daily Universal Register», издатель изложил свои планы и, указывая на то, что все газеты, выходящие в Лондоне, имеют в виду лишь свой специальный круг читателей и приспособляются к его вкусам, объявил, что он стремится сделать свою газету такою, чтобы она была похожа на «уставленный яствами стол, на котором каждый мог бы найти, чем удовлетворить требования своего вкуса».

Стремления Вальтера сделать свою газету как можно более привлекательной для публики выразились еще в одном случае. Он отправил в 1807 г. в Альтону Робинсона в качестве специального корреспондента. Впоследствии Робинсон был сделан Вальтером чем-то вроде политического редактора, который должен был писать статьи по вопросам иностранной политики и переводить из иностранных газет. В 1808 г. он снова был отправлен в качестве специального корреспондента в Испанию.

В то время как «Times» и другие молодые газеты пробивали себе дорогу к известности, старейшие представители английской журналистики постепенно сходили со сцены. В числе этих последних знаменитостей, отживавших свой век, находился и «Public Advertiser», прославившийся сотрудничеством Юниуса. «Public Advertiser» прекратил свое существование в 1704 г. Место его до некоторой степени занял «Morning Advertiser», выдвинувший на сцену новый род журналистики — промышленный, который в настоящее время имеет также большое значение в Англии. Это был орган торговцев съестными припасами и поэтому, главным образом, занимался вопросами торговли и только такими политическими и социальными вопросами, которые интересовали его клиентов. «Morning Advertiser» был основан на кооперативных началах обществом торговцев и имел довольно большой успех. По примеру его были основаны и другие торговые органы, но они имели не такое большое распространение, как «Morning Advertiser».

Война с Францией, имевшая для Англии такие вредные последствия как в финансовом, так и в политическом и социальном отношениях, принесла пользу только журналистике, которая сделала большие успехи, несмотря на то, что ей не мало пришлось вынести за это время. Еще раньше, чем во Франции вспыхнула революция, причины, вызвавшие ее, оказали свое действие на английское общественное мнение. Руссо, Вольтер и другие пионеры французской революции имели последователей и в Англии, и хотя возникшие в английском обществе «ереси» — как называли социалистские и республиканские воззрения противники этих воззрений — выражались, главным образом, в памфлетах, поэмах и речах на митингах и различных демократических собраниях, но они находили все-таки отголосок и в периодической печати. Открывая парламент в декабре 1792 г., Георг III в тронной речи заявил, что «проповедники возмущения и подстрекатели, находящиеся в союзе с французскими революционерами, замышляют разрушение прекрасной английской конституции (our happy constitution)» — и хотя Фокс горячо восстал против такой возмутительной клеветы на английскую нацию, тем не менее обе палаты, Верхняя и Нижняя, присоединились к воззрениям короля и одобрили прокламацию, которая, в виду обилия проповедников смут и возмущения, предлагает милиции учинять с ними короткую расправу. Такие действия правительства увеличили и, пожалуй, даже создали опасность, призрак которой так пугал их, так как многочисленные преследования, порожденные прокламацией правительства, только усилили волнение умов; тюремные заключения, а в некоторых случаях даже смертная казнь, далеко не действовали устрашающим образом, и многие из тех, кто при других условиях смиренно покорился бы правителям, поставленным над ними, прониклись духом протеста и заговорили о необходимости перемены.

История английской печати американских колоний до их отпадения заключает в себе немало интересного и поучительного. Первая американская газета «The Boston News Letter» была основана в 1704 г. Джоном Кэмпбеллем, который помещал в ней европейские и местные новости и объявления. После двух лет существования этой газеты Джон Кэмпбелль объявил публике, что он потерял деньги в этом предприятии. Затем, в 1715 г., он снова обратился к публике с заявлением, что если ему будет сделано соответствующее поощрение, в виде ли денежной суммы или же обеспечения известного числа подписчиков, то он будет прибавлять к объявлениям еженедельный листок новостей и постарается о том, чтобы европейские новости не запаздывали более, чем на пять месяцев — в январе 1719 г. они запоздали на тринадцать месяцев! — Бостонцев, однако, такая перспектива не очень-то прельщала, и поэтому отсталая газета Кэмпбелля не только не получила желаемой поддержки, но в 1719 г. была основана новая, конкурирующая с ней газета «The Boston Gasette», которую начал печатать Джемс Франклин, старший брат Веньямина Франклина. Впоследствии Джемс Франклин издавал другую газету «The New England Courant», и Веньямин Франклин, которому было тогда 15 лет, был у него учеником в типографии.

В ноябре 1814 г. произошло событие, которое должно было произвести настоящий переворот в технике газетного дела: это применение пара к книгопечатанию. Первый, воспользовавшийся силой пара в целях усовершенствования техники печатания, был Вальтер, издатель «Times». 29 ноября 1814 г. вышел первый номер «Times», отпечатанный посредством паровой машины. В этом номере находилось обращение к читателям, в котором издатель сообщал о важном нововведении в технике печатного дела и описывал действие новой типографской машины, двигающейся паром и значительно упрощающей дело книгопечатания. Нововведение, однако, вызвало серьезный протест со стороны наборщиков, но Вальтер был не такой человек, чтобы испугаться угроз. Он давно уже сознал непригодность ручных типографских станков, и так как газета его все разрасталась и число читателей у нее увеличивалось, то он увидел необходимость усовершенствовать способ печатания, так как в противном случае он скоро не в состоянии был бы удовлетворить всех поступавших требований. Поэтому-то, когда один из его наборщиков сделал модель самодействующего типографского станка, то он дал ему денег и всячески поддерживал его производить дальнейшие опыты. Наконец, в 1814 г. он приобрел патентованный печатный станок от изобретателя, саксонца Кенига, и тайно, в течение нескольких Месяцев, производил в отдельном здании опыты с этим станком, под Руководством изобретателя и его помощников. Тот день, когда решено было впервые отпечатать газету на этом станке, был, конечно, знаменательным днем для Вальтера. Наборщики его, хотя и не знали, что им готовится такой сюрприз, но подозревали, конечно, и поэтому волновались довольно сильно и объявляли, что убьют каждого, кто своим изобретением повредит их труду. Но вот в шестом часу утра, 29 ноября, когда они по обыкновению собрались в типографии, вошел Вальтер и объявил, к их величайшему изумлению, что «Times» уже отпечатан при помощи паровой машины, и затем прибавил, что если они перейдут к насилиям, то повредят только себе, ибо и с ними поступят так же, если же они будут спокойны, то жалованье им будет выплачиваться по-прежнему, до тех пор, пока им не будет найдено соответствующего занятия. Наборщики подумали и покорились неизбежному, и, таким образом, важное нововведение в технике книгопечатного дела прошло гораздо спокойнее, чем можно было ожидать на основании некоторых первоначальных тревожных признаков.

Царствование Георга IV не вызвало никакой перемены к лучшему в положении журналистики. Связь Георга IV с ториями стала еще теснее, когда он вступил на престол, и поэтому все десять с половиной лет его царствования были периодом непрерывной борьбы за политическую свободу — борьбы, в которой журналистика, конечно, играла не последнюю роль. Разительным доказательством значения журналистики и невозможности совладать с ней и подчинить ее окончательно, несмотря на все средства, которые находились в руках двора и министров, служит ее вмешательство в распрю короля и королевы, поглощавшую общественное внимание в первые годы царствования Георга IV. Печать, за исключением, конечно, официальных и торийских органов, почти вся приняла сторону королевы против короля, как и наиболее слабой и как менее виновной стороны. Даже «Times», обыкновенно поддерживавший министерство, в этом вопросе очутился на стороне оппозиции, хотя, конечно, он тут действовал скорее под влиянием известных материальных соображений, не дозволявших ему идти наперекор могущественному натиску общественного мнения, нежели из внутреннего убеждения.

Король и его царедворцы прибегли также к помощи журналистики в своей борьбе с общественным мнением, высказывавшимся в пользу королевы, и с этою целью была основана газета «John Bull», занявшая совершенно особое и позорное место в английской журналистике. Газета была основана исключительно для того, чтобы порочить королеву и всех ее сторонников, и поэтому надо было найти человека, достаточно бесстыдного и бесчестного, но обладающего в то же время бойким и едким пером, который бы согласился играть постыдную роль клеветника и писать пасквили в газете, прикрываясь чужим именем и чужой спиной. Человек такой был найден в лице Теодора Гука, который согласился служить своим ядовитым пером королю и его партии, но, разумеется, с тем, чтобы не подвергаться никакому риску, а лишь получать барыши. Найден был номинальный издатель и затем еще один субъект, по имени Шекелль, который согласился взять на себя ответственность за клеветы, печатаемые в газете, с тем чтобы автор их, Гук, делил с ним барыши.

Таким образом, все было устроено так, чтобы Гук мог без всяких опасений изливать свой яд на столбцах газеты. И он действительно не стеснялся делать это. Газета в начале второго месяца своего существования уже начала печататься в количестве десяти тысяч экземпляров. Успех предприятия был, следовательно, обеспечен. «John Bull» явился самым страшным и могущественным антагонистом королевы. Король был в восторге и говорил впоследствии, что «ни он сам, ни его министры, ни его парламент и суды не принесли столько пользы, сколько принес «JohnBull» «.

Все взыскания и преследования, которым подверглась газета, выпадали лишь на долю ее номинального издателя и подставного лица, согласившегося считаться автором статей, вызывавших нападки. Гук всегда оставался в стороне, и хотя всем были прекрасно известны его отношения к газете, но тем не менее легальным путем его участие доказать было нельзя и поэтому нельзя было подвергнуть его преследованию.

Большие и распространенные газеты, вроде «Morning Chronicle», только выигрывали от злобных усилий короля и министров повредить им. «MorningChronicle» в те времена была самой смелой и достойной газетой и много выносила преследований за свою честность. Ее издатель, Джон Блэк, первый мужественно восстал против господствовавшего в Англии убеждения, что английские законы, английское судопроизводство и английские судьи представляют образец совершенства. Блэк постоянно указывал на недостатки законов, судов и т. п., пока, наконец, ему не удалось пробить кору предубеждений и заставить общественное мнение проникнуться сознанием, что английский строй далеко не так хорош, как думают.

В последние годы царствования Георга IV радикалы, хотя еще весьма немногочисленные, впервые выступили в парламенте в виде совершенно отдельной партии и сделали слабые попытки влиять на решение различных вопросов, подвергнутых обсуждению парламента. В журналистике же они уже заняли выдающееся положение, благодаря смелости своих речей и неподкупной честности. Кроме «Morning Chronicle», руководителем общественного мнения, в царствование Георга IV и после него, может считаться «Examiner», главным политическим сотрудником которого был Фонбланк, впоследствии сделавшийся издателем этой газеты. Фонбланк, так же как и его предшественник в «Examiner» Лей Гунт, был бесстрашным проповедником истинных радикальных воззрений и ни разу не уклонялся со своего пути. В одной из своих статей в «Examiner» он написал следующее: «Однажды один путешественник заметил, что какой-то бедный англичанин изо дня в день, не переставая, шагает по улицам Женевы, обнаруживая притом сильнейшее уныние. В таком духе работал Фонбланк в течение более чем четверти столетия. Впрочем, вся история английской журналистики есть неуклонное шествие к известной цели. Возникают препятствия — упорство англичанина в преследовании своей цели преодолевает их. Проникнувшись сознанием того, что он считает своим правом, англичанин уже не уступит из этого права ни йоты. В вековой борьбе, которую вели англичане за свою политическую свободу и свободу печати, эта характерная черта английской нации выступает особенно ярко. В противоположность Франции, откуда раздалась восторженная проповедь, пробудившая и увлекшая всю Европу, но где за взрывом горячего энтузиазма всегда следовала реакция и даже обращение вспять, Англия не стремилась никого увлечь своим примером. В сущности, до других наций Англии не было дела. Пусть всякий сам устраивается, как находит лучше! Поэтому-то в Англии не раздавалось слов, которые могли бы потрясти весь старый мир до основания, как это сделали слова, раздавшиеся во Франции. Не будет несправедливостью, если мы скажем, что английский прогресс, гораздо более ранний и прочный, нежели французский, не имел идейного характера. Мы видели, что проповедь Мильтона в пользу свободы печати не имела сначала успеха, но когда англичане прониклись, наконец, убеждением, что существующие законы о печати посягают на их достоинство граждан свободной страны, что они стесняют их и мешают их правильному развитию, то без вспышек, но действуя твердо и неуклонно, они скоро добились отмены этих законов, раз навсегда. Свобода печати сделалась правом, и посягать на это право англичанин уже не давал никому.

Примечания

[1] «Звездная палата» — высшее судебное учреждение, действовавшее в Англии в 1487—1641 гг. Созданная для борьбы с мятежными феодалами, она с течением времени превратилась в орудие подавления сторонников действовавшего режима. Названа так потому, что заседала в зале с потолком, украшенным звездами. — Прим. ред.

[2] 13 ноября 1640 г. Карл I под давлением недовольного населения согласился на созыв нового парламента вместо распущенного 5 мая 1640 г. Короткого парламента, действовавшего всего три недели. Этот парламент действовал 13 лет, почему и получил название Долгого. — Прим. ред.

[3]Areopagitica была переведена на русский язык и напечатана в журнале «Современное Обозрение» в 1868 г. — Прим. автора. См. также: История печати: Антология. М.: Аспект Пресс, 2001. — Прим. ред.

[4] Стюарты — королевская династия в Шотландии и Англии. Свергнуты в 1649 г. и вновь вернулись на английский престол в 1660 г., после чего находились на престоле до 1714 г. — Прим. ред.

Устаревшее название известной лондонской тюрьмы. — Прим. ред.

[6] Кромвель Оливер (1599−1658) — ведущий деятель Английской буржуазной Революции XVII в., полководец. В 1653 г. установил режим единоличной военной диктатуры — протекторат. — Прим. ред.

[7] Карл II (1630−1685) — английский король из династии Стюартов. Провозглашение его королем стало началом реставрации монархии в Англии. — Прим. ред.

[8] Карл I (1600−1649) — английский король из династии Стюартов. В ходе Английской революции XVII в. низложен и казнен. — Прим. ред.

[9] Она существует и в настоящее время, как орган, в котором печатаются правительственные распоряжения и официальные сообщения. — Прим. автора.