Пищевой код традиционной культуры Среднего Приобья

Начало XXI в. характеризуется неравномерным развитием наук: наблюдается резкий скачок технической цивилизации и слишком медленное развитие гуманитарного знания, основным предметом которого является человек в его духовных проявлениях.

Человек занимает особое положение во Вселенной и на Земле, он — центр мироздания. Человек задает антропологическое понимание сущего: мир истолковывается по образцу человека, который становится мерой всех вещей.

Поскольку в последнее время в философии, истории, лингвистике наметилась тенденция к более полному изучению человека — его природы, внутреннего мира, менталитета и т. д., — то вновь актуальной оказалась идея В. фон Гумбольдта об изучении языка в тесной связи с человеком и его культурой. Немецкий мыслитель считал, что язык — это важнейший антропологический фактор: «Язык есть обязательная предпосылка мышления даже в условиях полной изоляции человека» [Гумбольдт, 2000: 77]. Язык как универсальная моделирующая система способен раскрыть истину о нас самих, нашем сознании и подсознании. Постепенное укоренение этого тезиса в сфере языкознания отражается заглавиями этапных работ: «Язык и личность» [1989], «Язык и мир человека» [1999], «Человеческий фактор в языке» [1991], «Логический анализ языка. Образ человека в культуре и языке» [1999], «Средневековый г человек в зеркале старославянского языка» [2002], «Базисные концепты ментального мира человека» [2002], «Образ человека в русской языковой картине мира» [2003] и др.

Постулат об антропоцентричности языка в настоящее время можно считать общепризнанным: для многих языковых построений представление о человеке выступает в качестве естественной точки отсчета. В связи с этим в последние годы в лингвистике системоцентричное его описание сменилось антропоцентричным, и центральным объектом изучения стала парадигма «человек-язык».

По мнению В. И. Постоваловой, «обращение к теме человеческого фактора в языке свидетельствует о важнейшем методологическом сдвиге, наметившемся в современной лингвистике, о смене ее базисной парадигмы и переходе от лингвистики „имманентной“ с ее установкой рассматривать язык „сам в себе и для себя“ к лингвистике антропологической, предполагающей изучать язык в тесной связи с человеком, его сознанием, мышлением, духовно-практической деятельностью» [Постовалова, 1988: 8].

С точки зрения P.M. Фрумкиной, «сам факт смены парадигмы представляется бесспорным и не нуждающимся в дополнительных обоснованиях или примерах. Изменились способы конструирования предмета лингвистического исследования. Кардинально преобразился сам подход к выбору общих принципов и методов исследования» [Фрумкина, 1996: 55].

С.Г. Воркачев [2001] отмечает, что парадигма антропоцентрическая, функциональная, когнитивная и динамическая возвратила человеку статус «меры всех вещей» и вернула его в центр мироздания.

Ю.Н. Караулов видит причину расширения исследовательского поля языкознания-в том, что «мы все больше погружаемся в теорию общения, которая формируется на пересечении языкознания с рядом смежных дисциплин» [Караулов, 2004: 5].

В связи с этим «фокус исследовательского внимания закономерно смещается с изученного уже центра на проблемную периферию и закрепляется на стыке областей» научного знания" [Воркачев, 2001: 3]. Возникают психолингвистика, социолингвистика, когнитивная лингвистика, этнолингвистика, лингвокультурология и др.

Каждая изназванных наук имеет свой объект, предмет, пытается* выработать свой метод" исследования, однако они объединены вниманием к общей проблеме. Это триада «человек — язык — культура».

Для продуктивного анализа* того или иного материала необходимо четко, определить, в рамках какого направления лингвистики он будет осуществляться.

Предлагаемая, работа находится в русле этнолингвистики. Все исследователи признают междисциплинарный характер этнолингвистики, варьируя список пограничных с ней наук. Это языкознание, этнография и социология [Герд, 2005]- социология, паралингвистика, этнология [Исаев, 2002]- мифология, диалектология [Толстой, 1995]. Предмет этнолингвистики — язык в его соотношении с этносом, место и роль языка в обществе (см. работы E.JI. Березович, A.C. Герда, Г. И. Кабаковой, Н. И. Толстого, С. М. Толстой и др.).

Этнолингвистика зародилась в США в конце 1880-ых гг. Она берет начало в трудах Ф. Боаса (1858−1942), который, не упоминая имени В. фон 6.

Гумбольдта, неоднократно обращался к работам «гумбольдтианцев» А. Бастиана, В. Вундта, Г. Штейнталя. Ф. Боас писал: «Поскольку проблема происхождения языка связана с развитием культуры, она имеет отношение и к антропологии. Никто не определил сокровенные связи между языкоми этнической психологией так ясно, как Штейнталь, который сознавал, что мышление формируется-под влиянием социальной среды в целом, а язык является частью социальной среды» [цит. по: Кернер, 1992: 107]^.

Затем яркими представителями американской этнолингвистики стали Э. Сепир, Б. Уорф, сосредоточившиеся" на языках народовкоторые не имеют письменности. Начинаяс Д-. Хаймса (1961) это направление постепенно трансформировалось, в социолингвистику.

Современная-, европейская этнолингвистика представленатремя* основными*, направлениями: французским, польскими< российскимзародившимися практически одновременноо конце 1960;1970;ых гг.

История французской, ветви официально*начинается с 1969 г., когда, выходит в свет первый справочник по языкознанию под редакцией А. Мартине, где ей отводится отдельная, статьям Однако изначально этнолингвистика не считалась самостоятельной дисциплиной, за нейбыл закреплен статус области знаний, представляющей равный интерес как для лингвистов, так и дляэтнологов: Дискуссию вызывал предмет ее исследованияПредлагались следующие решения: (1) — этнолингвистика — часть этнологии (лингвистическаяэтнография) — предметом которой является? общество, «экстралингвистическая реальность, воспринимаемая4 через призму. языка» [Кабакова, 1993: 101]- (2) этнология- -вспомогательная дисциплина этнолингвистики, предметом" которой является язык, отражающий традиционные «знания» (понятия, верования, трудовые навыки т т.д.) — Французская этнолингвистика, опирающаяся прежде всего на. устные тексты, противопоставляет себя филологии, которая занимается анализом письменных памятников. В этом ключе этнолингвистика во Франции отличается от диалектологии, также располагающей эмпирической базой письменного характера.

Польская ветвь связана с начатой в середине 1970;ых гг. подготовкой фундаментального «Словаря народных языковых стереотипов» (в дальнейшем названного «Словарем народных стереотипов и символов»). Он отличается глубиной и оригинальностью подхода авторов к кардинальным проблемам соотношения языка и культуры. Замысел и концепция словаря, принадлежащие Е. Бартминьскому, явились результатом исследований, посвященных языку фольклора в его отношении к диалектам. Первоначально фольклорная картина мира (далее — КМ) стала главным предметом анализа.

Задачасовременной этнолингвистики в ее польском варианте — «изучение менталитета носителей культуры (ее субъектов), их способов концептуализации миразапечатленных в языке» [Бартминьский, 2005 (2001): 33]. Этнолингвистика оперирует понятиями языковой картины мира (далее — ЯКМ) — «заключенной' в языкеинтерпретации действительностикоторую можно представить, в виде комплексам суждений о мире-' это могут быть суждения, либо закрепленные в языке, в его грамматических формах, в лексике, клишированных текстах (например, пословицах), либо имплицированные формой и текстами языка» [Бартминьский, 2005 (1990): 88] и языкового стереотипа — «компонента ЯКМ, т. е. суждения или нескольких сужденийотносящихся к определенному, единичному объекту внеязыкового мира» [Толстая, 1993: 49]. Польская этнолингвистика не ограничивает свою эмпирическую базулишь диалектами и'' народной традицией, она охватывает все разновидности общенародного языкав том числе литературный язык во всем его историческом и современном развитии.

В. Польше этнолингвистика, следуя сделанному в 1986 г. программному заявлению Е. Бартминьского, остается сугубо лингвистической дисциплиной, которая лишь «перемещает центр тяжести с анализа языковых форм на анализ смыслов, содержащихся: в речевых актах, в дискурсе» [Бартминьский, 2005 (2001): 38]. На основании перечисленных положений объектом лексикографического представления-являются не только и не столько языковые средствами способы выражения релевантных для культурысмысловсколько сами эти смыслы, то есть само содержание культуры, закрепленное в языке.

Российская этнолингвистика? в ее истоках связана, с трудами таких выдающихся отечественных ученых как A.A. Шахматов, С. Ф. Карский, Д. К. Зеленин, II.П. Гринкова, Б. А. Ларину U.C. Трубецкой. Развитиюи самоопределению данной? дисциплины во многом способствовал II.И. Толстойнаписавший Bi 1982 г: программную статью «Некоторые проблемы славянской и общей этнолингвистики», переизданную в 1983 г иод названием «О предмете этнолингвистики и ее роли в изучении языка и этноса» и в 1995 г. под заголовком. «Этнолингвистика в кругу гуманитарных дисциплин»:

Современная российская ветвь этого научного! направления" представлена московскойшколой, под руководством Н. И. Толстого (1923;1996)-, идеи которого развивают ныне его? сотрудники"шученики-Ohi сосредоточил свое внимание главным образом на традиционной культуре1 (далее — ТК) южных славян и украинско-белорусского Полесья: Объектами, анализа в работах московской: школы стали-: славянские мифы, ритуалы, народный} календарь, демонология, поверья и прочие формы традиционного духовного освоения действительности.

Язык в исследованиях Н. И. Толстого трактуется как инструмент ментального упорядочения" мирапронизывающий все стороны культуры. Ученый настаивает на взаимосвязи языка и невербальных реализаций культуры, когда язык не только отражает культуру и опосредованную ею.

Сам Н. И. Толстой использовал также термины «народная традиция», «народная культура», «народная духовная культура», «традиционная славянская культура», «традиционная духовная культура». реальность, но в свою очередь оказывает существеннейшее влияние на оформление неязыковых культурных кодов.

Этнолингвистика, по утверждению Н. И. Толстого, — «один из ярких примеров „экспансии“ и проникновения лингвистической методологии в соседние дисциплины <.>. В то же время этнолингвистика не * конкурирует с лингвистикой и этнографией, с фольклористикой и культурологией и тем более с социологией, не вытесняет их, а является самостоятельной, отраслью знания, комплексной пограничной наукой, стоящей на грани перечисленных наук, опирающейся во многом на их источники и достижения и пользующейся комплексными методами» [Толстой, 1995:40]. 1.

В упомянутой уже статье 1995 г. Н. И. Толстой выделил в данной дисциплине две основные исследовательские области:

1. Рассмотрение соотношения и связи языка и духовной культуры, I языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимозависимости и разных видов их корреспонденции.

2. Анализ плана содержания культуры, народной психологии и мифологии независимо от средств и способов их формального воплощения (слово, предмет, обряд, изображение и т. д.).

Целью этнолингвистики является демонстрация того, как «язык в разных формах его существования и его история влияли и влияют на историю народа, на положение и тип того или иного этноса, той или иной социальной группы в обществе» [Герд, 2005: 5].

Решая эти задачи, Н. И. Толстой [1995] предложил широко известную ныне типологию, учитывающую соотношение функционального варианта языка и культуры. Она выделяет четыре типа культуры в соотношении с языком, получая параллельные ряды: литературный язык — элитарная культурапросторечие — промежуточная культура, «третья культура" — наречия, говоры — народная культураарго — традиционно-профессиональная культура. Характерный факт: С. М. Толстая [2002] определила этнолингвистику как научное пространство между народной культурой и диалектным языком.

Этнолингвистика изучает информацию о мире, которая закреплена в символической форме, т. е. имеет в том числе лингвокультурную маркированность. «Содержание этой информации определяется не столько объективным „фотографированием“ действительности, сколько субъективно-наивным мировосприятием носителя традиции, имеющим этническую, социальную, культурную подоплеку» [Березович, 2007: 8−9].

С этнолингвистикой в ее российском варианте связана лингвокультурологиякоторая тоже изучает проявления культуры народа, закрепленные в языке. У современных отечественных авторов1 нет единого мнения* о соотношении этих двух дисциплин. В. Н1. Телия [1996] считает лингвокультурологиюразделом этнолингвистики. Это подтверждает' и С. Р. Воркачев, называя лингвокультурологию' «ответвлением этнолингвистики, новейшим молекулярным» соединением в" границах этнолингвистики". [Воркачев, 2001: 64]. В. А. Маслова настаивает на принципиальной разнице этих дисциплин< (сравнивая" их с социолингвистикой): «Если этнолингвистика оперирует преимущественно исторически значимыми данными и стремится в современном материале обнаружить исторические факты того или иного этноса, а социолингвистика рассматривает исключительно материал сегодняшнего дня, то лингвокультурология исследует и исторические, ж современные языковые факты сквозь призму духовной культуры» [Маслова, 2001: 11]. Внутренне лингвокультурология также лишена единства. В ней выделяются лингвокультурная когнитология, диалектная лингвокультурология и т. д.

Специфику перечисленных дисциплин можно увидеть в том, как их представители оперируют терминологией. Понятие «языковой стереотип» в этнолингвистике очень близко понятиям «языковой образ» и «наивная картина мира». «И «языковой стереотип» Е. Бартминьского, и «образ» Ю. Д. Апресяна реконструируются на основании языковых данных, однако требование «языковой репрезентации» в обеих концепциях понимается по-разному. Если «языковой образ» того или иного объекта действительности у Ю. Д. Апресяна принципиально отделяется от его общесемиотического, общекультурного, литературного и т. п. представления, то в работах Е. Бартминьского и его школы по существу речь идет о ментальных.

I i культурных) стереотипах, которые могут иметь не только языковое, но и внеязыковое выражение" [Толстая, 1995: 125−126- см. также: Белова, 2006]. С. М. Толстая не раз возвращалась к мысли о том, что лингвистический анализ и языковые показания, оказываются недостаточными для воссоздания того или" иного фрагмента КМ' в его полноте, и> требуется «поддержка» со стороны внеязыковых данных. В статье с программным заголовкоМ («Язык и культура и язык культуры"^ ,[2004] она продемонстрировала, что для, основного русского глагола*, движения ходить языковые контексты не выявляют значений, связанных со сферой воспроизводства, продуцирования жизни, а для* хождения, как элемента акционального' кода культуры, такие значения подтверждаются семантикой и магическойфункцией обходов полей и хождения? вокруг созревающих хлебов:

В диссертационной, работе принята точка зрения E.JI. Березович [2007], которая вслед за Е. Бартминьским не разграничиваетэтнолингвистику и лингвокультурологию, видя их отличие лишь по t отношению «диахрония» / «синхрония» и «диалектность» / «литературность» языкового материала. Этнолингвистика, по мнению E.JI. Березович, выбирает материал народной традиции, в первую очередь ее лексикон, в то время как большинство лингвокультурологических исследований связаны с анализом лексической системы литературного (общенационального) языка и характеризуют элитарную культуру (см. работы Т. И. Вендиной, С. Г. Воркачева, В. В. Воробьева, В. А. Масловой,.

Г. Г. Слышкина, В. Н. Телия, Н. Л. Чулкиной, В. М. Шаклеина и др.).

Данное исследование строится на материале русских старожильческих говоров Среднего Приобья, поскольку именно они аккумулируют и хранят информацию об особенностях локального варианта русской ТК [Блинова, 1995; Банкова, 1995; Радченко, Закуткина, 2004; Серебренникова, 2004; Юрина, 2005; Житникова, 2006; Калиткина, 2007, 2008, 2010]. Анализу подвергается не только грамматический строй и лексико-фразеологическая система говоров, но равным образом тексты диалектного дискурса.

Дискурсивная КМ — это часть ЯКМ. Безусловно, она отмечена большей долей субъективности, поскольку воплощается «в виде модели коллективного субъекта, субкультурных или институционально фиксированных групп внутри этноса. <.> Это тип коммуникации, вплетенной в типовые ситуации социальной деятельности. <.> Ключевые концепты дискурсов соотнесены с ключевыми концептами культуры <.>, организуя дискурсы и выполняя социально актуальные функции» [Резанова, 2011:40, 42].

Одним из ключевых концептов, организующих диалектный дискурс, является пища. Пища — сторона бытия любого организма, связанная с его телесностью, неотъемлемая часть повседневного существования.

Пищевая традиция (далее — ПТ) — это не только часть материальной действительности, обеспечивающая жизнедеятельность человека, но и ее символическая интерпретация. Пища включена в область «вещных сущностей» в их несобственных вторичных знаковых функциях жертвоприношения, дара, оберега, лекарства, она может также символически замещать человека в различных религиозных и магических действиях [Толстой, 1995; Толстая, 1998; Каспина, 2005]. Таким образом, ПТ ярко демонстрирует тот факт, что разделение культуры на материальную и духовную — только условность, принятая исследователями. Сама же «ткань» культуры синкретична по своей сути, как и действительность.

В рамках любой национальной культуры ПТ формируется фактором, который не зависит от сознания и воли человека, — средой обитания этноса, диктующей размеры и количество земельных и водных угодий, состав и вид окружающей фауны и флоры [Бродель, 1986]. Бесспорно, урбанизация, набравшая темп во второй половине XX в., повлияла не только на пищевые практики вчерашних крестьян: Я кода из деревни в город пошла, я не могла привыкнуть, что морковного чая не было. Чистишь на чай морковь, нарубишь в корытце, высушишь на чай. Тыквы не бросали. Вот наши [деревенские] морковь, тыквенные корки [сушили] и заваривали в чай, в русских печках, на лист — ив русску печку2. Результатом явилось также начавшееся растворение, унификация национальных культурных традиций в целом.

Современный объем понятия «традиция» 'единство элементовкультуры, сохраняемое во времени, и его' передача (трансляция)' сформирован в 1960;1970;ые гг. прежде всего работами Р! Редфилда, Э. Шилза, Ш. Эйзенштадта, Л. Пая и др. Р. Редфилд предложил выделять «большую традицию», специально культивируемую социальными институтами, и «малую традицию», которая, взаимодействуя с первой, не является объектом специального внимания общества, но поддерживается или трансформируется людьми малообразованными и даже неграмотными.

Спустя несколько десятилетий антропологи, этнографы, фольклористы решали вопрос об общих и специфических элементах традиции. Впервые отечественная позиция была сформулирована еще в работе Б. Н. Путилова [1994 (1960)]: трудность региональных исследований.

23десь и далее иллюстрациями служат записи носителей среднеобских говоров, хранящиеся в диалектном архиве кафедры русского языка Томского государственного университета. Его материалы предстают как единый гипертекст ТК русских старожилов данного региона [Калиткина, 2010]. В связи с этим пометы о времени и месте записи конкретного текста сняты. связана не с отысканием некой доминанты, а с анализом специфики общеизвестного, распространенного. Близки к этому утверждению взгляды семиотика Т. В. Цивьян [1990], лингвиста А. Вежбицкой [1999]. Таким образом, сама ПТ и концептосфера ПИЩА, сформированная в этнической культуре и репрезентируемая языком, имеет как национальную, так и локальную специфику, которая проявляется не только в каких-либо характерных, отличных от других традиций чертах, но и в типе соотношения общего и уникального.

Первая, отечественная систематизация^ ПТ получила выражение в «Домострое» — памятнике русской^ литературы XVI в., приписываемом протопопу Сильвестру. «Домострой» подробно * излагает наставления по приготовлению различного рода блюд и напитков, приему гостей, ритуалу трапезы, свадебным и другим. обрядам, дает рекомендации по использованию той или иной утварш и посуды и упоминает более 135 названий кушаний.

Феномен ПТ и дальше вызывал интерес у исследователей, поскольку она связана с национально-культурными особенностями. Изучение разных ее аспектов^ отечественными этнографами' историками, философами, социологами, культурологами имеет длительную историю. У ее истоков^ стояли описательные по сути работы И.П. Сахарова-, A.B. Терещенко. Многие элементы, включенные нами в ПТ, были рассмотрены в фундаментальной книге Д. К. Зеленина по восточнославянской этнографии.

Современные подходы к данному материалу представлены в работах.

A.B. Гуры, В. А. Липинской, А. Б. Страхова, JI.C. Лаврентьевой, Н. И. Костомарова, Т. А. Агапкиной, В. Е. Добровольской, Л. П. Найденова, И.В. Со-хань, E.H. Швейковской, Е. Е. Левкиевской, Н. В. Щениковой и др.

В этнолингвистическом и лингвокультурологическом аспекте славянскую пищевую традицию анализировали Т. Б. Банкова, Е. В. Беленко, Е. Л. Березович, Н. Е. Грушко, A.B. Гура, Е. Ю. Долгова, Г. И. Кабакова,.

B.А. Комарова, А. И. Кузнецова, К. В. Пьянкова, В. П. Синячкин,.

Ю.С. Степанов, С. М. Толстая, Н. И. Толстой и др.

Исследователи описывают данную денотативную область по различным основаниям: социолингвистическому, территориальному, структурному, но до сих пор нет ее анализа как единства, представляющего собой' структурированную сферу смыслов, развивающуюся систему, варьирующую во времени и социуме.

Актуальность диссертационного исследования определяется рядом моментов.

После широкого признания того факта, что объект современного языкознания изменился по отношению к его классическому периоду, отечественными учеными выдвинута задача масштабного исследования, взаимосвязи понятий «русский язык», «русская КМ», «русский, менталитет». Более того, в мире, испытывающем давление процессов, глобализации- «обретение самотождественности своего народа» (Ю:Н. Караулов)1 может опираться только' на ясное понимание языка как культуроформирующей силы.

Этнолингвистика нацелена на описание национального культурного пространства, через призму языка, который, выступает не как фиксированная система знаков, а как инструмент, условие и одновременно часть культуры. При этом сегодня бесспорным представляется тезис о том, что граница между языковой и культурной семантикой не является четкой, она не установлена «раз и навсегда» (С.М. Толстая). Эта граница зависит от трактовки термина «семантика слова», от включения в его объем коннотативных (ассоциативных, оценочных и т. п.) компонентов. Сопряжение собственно языковых и культурных смыслов может дать новое постижение ментальности этноса, сути человеческого понимания мира.

Пища (питье), а также процессы ее приготовления и потребления представляют денотативную сферу, обеспечивающую телесность человеческого существования, витальные потребности человека. Это обстоятельство не может не иметь выхода на уровень культурной символизации, идентификации и самоидентификации этноса, его ментальности. Актуальным становится, решение вопроса о том, какие же смыслы кодируются элементами ПТ, какие механизмы когниции репрезентированы в оязыковлении пищевой концептосферы.

Концептуальные области ТК овнешняются и объективируютсяв первую очередь посредством русских диалектов, разделяя с ними такие «родовые» признаки, как вариативность и локальная-отнесенность. Вместе с тем диалектнаяЯКМ выступает в качестве субстрата для общенациональной ЯКМ, поскольку складывается в достаточно замкнутом культурно-языковом сообществе и избегает нивелирования и искажения в результате кодификации. Это? обусловило выбор объекта' представляемой этнолингвистической работы. Диалектный язык, закрепляя пищевую концептосферу ТК, при этом проявляет универсальные когнитивные* схемы.

Объектом исследования! становится5 фрагмент русской диалектной ЯКМ, ограниченный концептуальным пространством «пищевая традиция» и актуализованныйв диалектном дискурсе с помощью языковых ресурсов* русских старожильческих говоров Среднего Лриобья.

Предмет исследования — сложный* феномен пищевого кода ТК, который зависит от социокультурных особенностей соответствующей дискурсивной практики и реализуется- (в том* числе) в семантической системе диалекта.

Цель исследования заключается в этнолингвистическом описании механизма пищевого кодирования1 разноуровневых семантических оппозиций ТК.

Данная цель обусловила конкретные задачи исследования:

1) сформировать понятийный аппарат исследования и уточнить объем базовых терминов «пищевой код культуры», «оппозиция „свой“ / „чужой (иной)“ мир», «полуимплицитная семиотическая (семантическая) оппозиция культуры»;

2) проанализировать механизм формирования пищевого кода, его структуру;

3) выявить потенции и реализации языкового и внеязыкового уровней пищевого кода в воплощении оппозиции ТК «свой / чужой» мир;

4) описать способы подтверждения • свойственности миру и вхождения в «чужой» и «иной» мир при помощи языкового и внеязыкового уровней пищевого кода ТК;

5) охарактеризовать роль алкоголя как специфического символа пищевого кода в организации семиотического пространства ТК;

6) обосновать оязыковление «алкогольной части» пищевого кода как концептуализацию «иномирия».

Материалы и источники исследования. Данное исследование проводится на материале русских старожильческих говоров Среднего Приобья, изучаемых Томской диалектологической школой с кон. 1940;х гг. В течение нескольких десятилетий сотрудники и1 студенты кафедры русского языка ТГУ собирали записи речи диалектоносителей, которые составили уникальный сред необский архив. В его основу положены два типа записей: выполненные вручную в ходе экспедиций кон. 1940;ыхнач. 1960;ых гг., и магнитофонные (диктофонные), сделанные позже. Кроме первичных записей, переработанные материалы представлены в серии четырнадцати разноаспектных многотомных среднеобских (томских) словарей. Необходимость обращения, помимо первичных записей, к словарям объясняется тем, что «по полноте, содержательности, точности и достоверности информации словари, бесспорно, занимают первое место среди других форм, представляющих данные в сжатом виде» [Герд, 1997: 192], а словари предлагают уже аспектированный материал.

Эмпирической базой диссертационного исследования стали следующие источники: «Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби». Т.1−3 [1964;1967] (СРСГ), «Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби (Дополнение)» Т. 1−2 [1975] (СРСГД), «Словарь просторечий русских говоров Среднего Приобья» [1977] (СП), «Мотивационный диалектный словарь: Говоры Среднего Приобья» Т. 1−2 [1982;1983] (МДС), «Среднеобский словарь (дополнение)» Т. 1−2 [1983;1986] (СС), «Полный словарь сибирского говора» Т. 1−4 [1992;1995] (ПССГ), «Словарь образных слов и выражений народного говора» [1997] (СОС), «Вершининский словарь» Т. 1−7 [1998;2002] (ВС), «Словарь антонимов сибирского говора» [2003] (СА), «Словарь диалектного просторечья Среднего Приобья» [2003] (СДП), «Идиолектный словарь сравнений сибирского старожила» [2005] (ИССС), «Словарь фитонимов Среднего Приобья» Т. 1−3 [2006;2008] (СФ), «Полный словарьдиалектной языковой личности» Т. 1−3 [2006;2009] (ПСДЯЛ), «Мотивационный словарь, сибирского говора» Т. 1−2 [20 092 010] (МССГ). В качестве дополнительных источников использовались, данные других диалектов, представленные в «Словаре говоров Сибири» Т. 1−6 [1999;2006]= (СРГС) и «Словаре русских народных говоров" — [19 652 006] (СРНГ). Бесписьменный характер ТК делает словари в XX в. почти единственными памятниками диалектной речи.

Методы и приемы исследования. Принципиально комплексный характер этнолингвистических штудий требует использования различных методов и приемов при анализе языкового материала.

При этом основным в данном исследовании стал общенаучный описательный метод, который реализуется в ряде приемов — выборке, интроспекции, классификации, систематизации1 материала. Для данной работы актуальными были также приемы дефиниционного (семного) анализа и группировки по идеографическому принципу единиц, соответствующих разным признакам концепта, а обращение к диалектному дискурсу сделало необходимым и контекстный анализ, и этнолингвистическую (лингвокультурологическую) интерпретацию.

Вспомогательный характер носило привлечение этимологических данных, обусловленное способностью лексических единиц кумулировать предшествующий опыт функционирования, иными словами, их «культурной памятью» (Е.С. Яковлева).

Научная новизна диссертации заключается в том, что впервые через феномен пищевого кода рассмотрено соотношение кода культуры с порождающей его денотативной сферой, обоснована полевая структура кода. культуры, выявлены закономерности, определяющие иерархию его символов, характер и природу связи между ними, аргументировано положение о том, что включение языкового уровня кодирования обеспечивает ядерный статус символов кода.

Впервые на. материале семантической системы диалекта и диалектного дискурса описаны потенции,' реализации и. роль пищевого кода в воплощении общесемиотической оппозиции «своего» и «чужого» миров ТК. Впервые выявлено и описано соотношение концептов русской ТК чужой мир и иной мир, репрезентирующих один из полюсов бинарной оппозиции. Вскрыты и проанализированы. способы языковой объективации «иномирия», а также способы их сопряжения с внеязыковыми-механизмами кодирования.

Научным вкладом в этнолингвистику стало разделение символов пищевого кода ТК, преимущественно связанных с моделированием «своего» и «иного» мира. Описаны общенациональные константы и локальные вариации в кодировании данной семантики. Доказана роль пищевого кода в реализации гетерогенного ряда семантических оппозиций ТК.

Теоретическая значимость диссертационного исследования заключается в дальнейшей разработке и уточнении понятийного аппарата отечественной этнолингвистики, в описании механизма отбора элементов ПТ в символы пищевого кода для обозначения иных денотативных сфер, в выявлении изофункциональности семиотической оппозиции «пища / алкоголь» оппозициям «свой / чужой» мир, «день / ночь», «работа / гуляние», «хлеб (зерно) / алкоголь».

Практическая значимость исследования. Собранный материал и результаты диссертационного исследования могут быть применены в теории и учебно-педагогической практике — в преподавании лексикологии, диалектологии, этнолингвистики, лингвокультурологии, в дисциплинах, связанных с культурологией и межкультурной коммуникацией, а также в спецкурсах и спецсеминарах.

Сделанные в работе наблюдения могут быть использованы при составлении диалектных словарей различного типа, но прежде всего — этнолингвистической и лингвокультурологической направленности.

Положения, выносимые на защиту:

1) Элементы пищевой1 традиции этноса, отмеченные экстраутилитарными функциями, создают пищевой код культуры, репрезентированный на языковом и внеязыковом уровне. Его символы организуются по принципу поля. Ядро представлено одновременно языковыми и внеязыковыми реализациями, периферия оказывается одноуровневой. Большая часть символов пищевого кода ТК представлена вербально, в силу чего может быть исследована методами лингвистики.

2) В рамках ТК пищевой код востребован для репрезентации ряда семиотических (семантических) оппозиций, структурирующих действительность. Наиболее высокий уровень абстракции среди них занимает оппозиция «свой / чужой (иной)» мир. Пищевой код объективирует раздвоенность его правого члена. Пищевой, код позволяет выявить оппозиции более низкого уровня, которые связаны, также с семантикой свойственности / чуждости.

3) Ядерные символы пищевого кода ТК — хлеб (зерно) и алкоголь — оказываются изофункциональными на внеязыковом (вещном) уровне кода при подтверждении свойственности человека миру и при временном или постоянном’включении в «свой» мир чужака. На языковом уровне кода их роль не тождественна: концептуальная область хлеб (пища) репрезентирует созидание «своего» мираС и активность человека. в нем, алкоголь концептуализируется как. средство существованиям и функционированияиномирия и способ вхождения в него человека.

4) Языковаяобъективация иномирия в сопряжениис внеязыковымш способами кодирования) вскрывает. его концептуализацию как переворачивание «своего» мира. Это «антиобыденность», где разворачивается «антибытие» «античеловека" — это сфера реализации „антинормы“, которая» репрезентирует нормы «своего» мира носителей русской ТК. '-: •' ¦ .

Апробацияработы. Основные положения диссертации изложены в виде докладов на региональных научно-практических конференциях студентов, аспирантов и молодых ученых филологических специальностей (Томск, 2007, 2009, 2010), на конференциях студентов и молодых ученых (Новосибирск, 2006; 2007), II региональной научной студенческой конференции «Дни науки» (Красноярск, 2007) — XII филологических чтениях имени профессора Р. Т. Гриб (Красноярск, 2007), международных научно-практических конференциях научной сессии «Невские чтения» (Санкт-Петербург, 2007, 2008, 2009, 2010), Всероссийской научной конференции с международным участием (Омск, 2008), II Международной научной конференции «Развитие языков и культур народов Сибири в условиях изменяющейся России» (Абакан, 2008) и отражены в 12 публикациях.

Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

ВЫВОДЫ:

1. Миромоделирование, закрепленное в языке, осуществляется и за счет определенных символов ПК. Они обозначают как конкретные, так и более абстрактные оппозитивные смыслы, которые вырабатывает любая культура. Велика роль ПК при означивании семиотической (семантической) оппозиции чрезвычайно высокого уровня абстракции «свой / чужой» мир.

Для объективации концептов «своего» и «чужого» («иного») миров ТК использует ряд оппозиций (в том числе полуимплицитных), которые вскрыты и проанализированы также в аспекте ПК. Левый член каждой из них символизирует обыденное, норму, другими словами, «свой» мирправый, соответственно, — «чужой» («иной»). Имплицироваться может и левый, и правый полюс оппозиции: «пища / алкоголь», «работа / гуляние», «день / ночь», «*безобрядовость / обрядовый стол», «человек / *нечеловек».

2. Через механизм ПК в первую очередь аспектирована концептуальная область, противостоящая «своему» миру носителя ТК. Для обозначения ее раздвоения в рамках диссертации были использованы термины «чужой» и «иной» мир.

Чужой" мир ТК концептуализирует как неприсвоенный представителями «своего» мира, но обладающий такими же сущностными характеристиками, как и «свой». Он творится и организуется таким же человеком (но посторонним, чужим).

Иной" мир в рамках ТК предстает противоположным «своему» во всех проявлениях — антимиром. Основными его характеристиками становятся антиобыденность, антинорма, антиповедение, античеловек (<собака, свинья, скотина, черт и др.) либо человек с девиантной телесностью (двужильный) или сознанием (блажной, дикуша). Таким образом, выбранные термины обладают разным объемом: инакость подчеркивает отличие от своего, а чуждость — невладение чужим.

Левый полюс оппозиции — «свой» мир — также связан с двумя пластами смыслов: он подразумевает свойственность атрибутов мира человеку и свойственность человека миру. Свойственность прежде всего связана с присвоением, владением, следовательно, властью. Присваиваться может не только сам мир, точнее, его вещная атрибутика, но и человек, которого необходимо временно или навсегда включить в «свой» мир.

3. В концептуализации данных областей действительности участвуют уровни ПК. На языковом уровне кода концептуальные области хлеб и алкоголь репрезентируют творение «своего» мира, только алкоголь -«иного». Внеязыковой уровень кода представляет подтверждение свойственности человека миру, включение в группу «своих» за счет потребления (поглощения) пищи (алкоголя), иными словами, в процессе трапезничания, которое он разделяет с другими, а также в процессе наделения пищей других.

Локусом этого действия становится стол, который берет на себя функции центра «своего» мира. Созидание «своего» мира с помощью застолья репрезентировано языком посредством предикатов изготовления пищи (алкоголя), среди которых есть глаголы, обозначающие и выставление на стол пищи (пития). Именно они в первую очередь вводят идею нормы, естественности «своего» мира: (на)ладить, (на)править, собирать, ставить.

На данном этапе нами отмечена изофункциональность зерна (хлеба) и алкоголя, но главенствующая роль в процессе созидания «своего» мира все же принадлежит хлебу.

4. «Своему» миру противостоит «чужой», который отличается лишь неприсвоенностью. Переход из одного мира в другой отражен в семантике гостя, гостинца, угогцения и гостевания. В данной денотативной сфере основную роль в передаче смыслов вновь играет ПК. Самый яркий символ, включающий внеязыковой и языковой уровни, — это хлеб-соль.

Линия дар — выкуп — плата, которая выстраивается в результате действия ПК, манифестирует все возрастающее отчуждение человека и, соответственно, снижение роли хлеба и повышение роли алкоголя в процессе присвоения представителя «чужого» мира.

Переход из «своего» мира в «иной» демонстрирует уже исключительную роль алкоголя и переворачивание ПТ. Сущностный признак «иного» мира, его ипостась, — отрицание и переворачивание обыденной действительности, порождающей «свой» мир.

5. Всякое новое, только что созданное (появившееся, возникшее), также чуждо «своему» миру. Оно приходит в него извне, из небытия — из иномирия. Чтобы началось бытие нового объекта в «своем» мире, его нужно приобщить — очистить, обмыть. Глубинная семантика этого процесса связана как раз с присвоением нового, только что созданного или возникшего вещного или событийного фрагмента действительности. Очищение способствовало как вхождению нового в «свой» мир из «иного», так и выходу из «своего» в «иной». Вместе с тем в современной ТК наиболее явно функционирует один из обрядов (механизмов) вхождения в «иной» мир через алкоголь. Его роль объективируется и посредством языка. Обряд обозначен предикатом обмыть / обмывать. Обмывание, то есть употребление алкоголя, — это один из защитных механизмов для стабилизации и охраны «своего» мира от разрушительного воздействия людей и объектов, пришедших из «иного» мира.

6. Человек равным образом является творцом обоих миров. Вместе с тем, их созидание осуществляется разными путями: «свой» мир человек создает посредством пищи и алкоголя, «иной» же — исключительно с помощью алкоголя. При этом в «своем» мире творец является субъектом действия, сохраняя активность, в «ином» — перестает им быть, становясь объектом разрушения, деструкции. Другими словами, в «ином» — активность человека сводится к минимуму и он сам подвергается разрушению. Это разрушение человеческих черт и проявлений становится своеобразной платой за вход в иномирие.

Следовательно, алкоголь является универсальным способом платы не только в «своем» мире (где с его помощью присваивают чужака), но и в «ином». Подчеркнем, что семантическая система языка не создала ни одного примера (лексического или фразеологического уровня), которые бы описывали деструктивную функцию зерна (хлеба).

7. Любая культура предполагает использование целого ряда инструментов и способов передачи выработанных ею смыслов. Уход или отказ от человеческого проявляется в разных аспектах. Дискурс коммуникативно закрепляет следующие: бездействие, потребление (уничтожение) вместо созидания, безразличие к собственной жизни, способность нанести вред окружающим людям, а семантическая система языка вскрывает отрешение от социального, физиологического, интеллектуального начала и приобретение нечеловеческих свойств.

Кроме того, антиповедение проявляется и через перемену активности субъекта на его пассивность. С помощью алкоголя человек пытается проникнуть в пустоту, которая является одним из основных конституирующих признаков иномирия, и заполнить ее, демонстративно меняя ПТ: употребляя алкоголь в больших количества, без ограничения, до предела — в дрезину (в дрезинушку), в дужинку, в дым (в дымину), в уматинугику, еще раз репрезентируя идею, что ограничение (закон) — это черта «своего» мира, безграничность, беспредельность — свойство «иного».

8. Таким образом, ЯКМ и дискурс репрезентируют представление о том, что пища поддерживает телесное бытие человека в этом мире, в то время как алкоголь становится, во-первых, средством функционирования, существования «иного» мира, а во-вторых, способом его достижения, открытия, вхождения в него, отчуждение от «своего» (от человеческого в первую очередь).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Язык и культура — два конструкта, созданные человеческим духом, -предстают взаимообусловленными. Их изофункциональность проявляется в том, что они выступают посредниками между человеком и реальной действительностью. Человек, в первую очередь, живет не в ней, а в неком семантическом пространстве, созданном культурой и языком. В неисчерпаемом многообразии окружающего мира он воспринимает только то, что выделено и концептуализировано культурой и объективировано, то есть воссоздано языком.

В связи с этим хочется вспомнить мысль крупного современного этнолингвиста Е. Бартминьского [2005] о том, что эпоха, когда языковеды «как огня боялись» переступить границу соссюровского понимания языка в самом себе и для себя как единственного и истинного объекта лингвистики, закончилась.

Утрата «чистоты» лингвистики, поворот языкознания в сторону сложных и неоднозначных объектов, приведший к появлению смешанных дисциплин, — это очевидная реальность.

Одной из подобных дисциплин является этнолингвистика, связанная с такими фактами действительности и человеческого сознания, которые обладают закрепленными за ними и развитыми формами символической репрезентации, имея не только языковое (что является объектом исследований Е. Бартминьского и польских этнолингвистов), но и культурно-символическое воплощение (объект исследований Н. И. Толстого и его школы). Все направления этнолингвистики скреплены общим посылом: идя от языка, ученые хотят прийти к человеку, к его пониманию мира.

Динамика изучения российскими авторами культурных коннотаций слов проявилась в том, что от анализа вербализации так называемых культурноспецифических реалий (самовар, щи), которые возникают в силу объективных отличий материальных объектов тех или иных народов, исследователи перешли к изучению концептов ТК и фрагментов диалектной ЯКМ (в том числе члены Томской диалектологической школы Т. Б. Банкова, Л. Г. Гынгазова, М. Л. Житникова, А. Н. Серебренникова и др.), то есть к языковым объективациям базовых ценностей ТК, имеющих экзистенциальную значимость и «заключенных в них концептов» (А. Вежбицкая). Более того, чрезвычайно продуктива мысль С. М. Толстой о наличии в каждом слове культурного фона вне зависимости от того, является ли слово «культурной константой».

В работе не выделялись и не описывались уровневые единицы языка, не вскрывались новые закономерности в диалектном языке. Язык и тексты диалектного дискурса использовались только как средство более глубокого проникновения в ТК, что соответствует актуальным задачам этнолингвистики.

Рассмотрению подвергся фрагмент диалектной ЯКМ. Она отличается от общеязыковой КМ своим естественным характером, поскольку границы и объем языкового сознания диалектоносителей обусловлены повседневным использованием говора: слов, обыденный дефиниций, устойчивых оценок, «фреймов и сценариев типовых национальнокультурных ситуаций» (Ю.Н. Караулов). Трактовки носителей диалекта, сохраняющие аутентичность их взгляда на мир, предстают свободными от инокультурных интерпретаций. Несмотря на высокий удельный вес вариативности ТК, только толкования ее носителя являются интерпретациями первого порядка (в терминах К. Гирца): это ведь его собственная культура.

Наш интерес к исследованию денотативного и концептуального пространства ТК, связанного с пищей, объясняется вхождением ее в структуру повседневности наряду с трудом (работой). Это обусловило закрепление данного фрагмента в КМ носителя ТК и всестороннюю разработку представлений о нем в языке.

Описав механизм преобразования недискретной внеязыковой действительности — ПТ — в семиотическую систему, включающую языковой и неязыковой уровни, мы рассмотрели потенции и роль ПК в реализации общесемиотической оппозиции «своего» и «чужого» («иного») миров ТК. Несмотря на предельный уровень абстракции, который не осознается рядовыми носителями ТК, данная оппозиция во многом репрезентируется вещными, материальными (пищей, алкоголем) символами ПК, с одной стороны, и языковыми его символами, с другой.

В диссертации реализована попытка понять и описать путь познания окружающей действительности, пройденный лингвокультурным сообществом, выявить мотивы, которые двигали им и частино отражены в стереотипах пир на весь мир, сели бы за стол как люди, прямо сопрягающих творение, объединение и репрезентацию «всего» мира с формой трапезничания.

Разумеется, анализ исследуемого фрагмента ТК не ограничивается освещенными в данном диссертационном сочинении вопросами. Необходимо его дальнейшее изучение в свете этнолингвистической проблематики. В связи с этим актуальным представляется расширение.

182 материала, привлекаемого к анализу: использование в качестве эмпирической базы исследования большего объема данных других диалектных систем, литературного языка, возможно, других родственных языков. Это позволит выйти на уровень сопоставительного анализа и сделать выводы об универсальности и национальной специфике означенного фрагмента.

Необходимым представляется дальнейшее исследование ПК в означивании других оппозиций ТК (мужской / женский, старый / молодой).

Более детальную проработку могут получить иные затронутые в настоящей работе проблемы. Перспективным видится глубокое описание пространственной оси мира посредством ПК и оязыковление ее в диалекте (городская / деревенская, домашняя / полевая (страдная), русская / чужеземная пища).

Открытым для научного исследования с позиции этнолингвистики представляется изучение ПК во взаимодействии (синтезе) с другими кодами культуры.

Все вышесказанное открывает перспективы для дальнейшего всестороннего изучения концептуального пространства, связанного с пищей. 1.