Дохристианские культовые памятники в удмуртской религиозной традиции: Опыт комплексного исследования

Основу традиционной духовной культуры этноса составляет система мифологических представлений, в которой находят отражение сложные и противоречивые взаимоотношения природы, общества и человека. Особую роль в отношениях человеческого коллектива с окружающим миром играет предметная среда, отдельные элементы которой — вещи и сооружения созданы в процессе трудовой деятельности человека из природных материалов. Они выполняют связующе-разграничительные функции между человеческим обществом и окружающей средой и вновь возвращаются в природу, превращаясь в один из ее элементов. Созданные человеком вещи и сооружения, таким образом, сохраняют в себе закодированную информацию о человеческрм обществе и закономерностях его развития, об особенностях взаимоотношений человека и его природного окружения.

Исключительно важное значение имеют вещественные источники для реконструкции жизнедеятельности древних обществ в бесписьменный период их истории. В первую очередь, их используют для характеристики материальной культуры, исследования вопросов социально-экономического и этнокультурного развития. Значительно реже археологические материалы привлекаются для разработки проблем, связанных с особенностями духовной жизни древних людей. Во многом это обусловливается спецификой археологических реалий, сложностью их прочтения в данном контексте, не разработанностью методики археолого-этнографических сопоставлений и т. д., хотя необходимость использования культурных реликтов для освещения вопросов развития духовной культуры населения древних эпох очевидна. В этой связи следует уделить особое внимание такой категории вещественных источников как культовые памятники (могильники, святилища, предметы), которые имеют непосредственное отношение к обрядовой жизни и верованиям древних людей и являются результатами материализации их ритуальных действ, представлений о мире, особенностей менталитета и психологических стереотипов.

Автор данной диссертационной работы обращается к теме дохристианских культовых памятников удмуртского этноса. Удмурты — один из народов пермской ветви финно-угорской группы уральской языковой семьи, их численность на конец XX в. составляет около 750 тыс. чел. Они являются коренным населением территории бассейнов Камы и Вятки в западном Приуралье (восточной части Восточно-Европейской равнины), на границе Европы и Азии, лесного севера и степного юга (рис. 1). Удмурты издавна проживали по соседству с финно-угорскими (коми, марийцы, мордва), тюркоязычными народами (татары, чуваши, башкиры) и русскими. Основными хозяйственными занятиями удмуртского населения являлись земледелие, животноводство, охота, рыболовство, собирательство, пчеловодство.

Суммируя археологические, фольклорно-этнографические и лингвистические исследования относительно внутренней структуры удмуртского этноса [Владыкин 19 706: 37— 47- 1994: 252−257- Кельмаков 1987: 25−51- Лебедева, Атаманов 1987: 112−150- Шутова 1989: 78−93- 1992: 100- Удмурты 1987: 28—30], можно говорить о том, что удмурты подразделяются на две этнографические группы (северные и южные), основу которых составили функционировавшие в прошлом два эндогамных племенных объединения — Ватка и Калмез. Северные удмурты, в свою очередь, состояли из следующих территориальных групп: верхнечепецкие (верхнее и среднее течение Чепцы левого притока Вятки), нижнечепецкие (нижнее течение Чепцы и прилегающие районы р. Вятки), восточные, или шарканские (бассейн Сивы правого притока Камы). К южным удмуртам относятся кильмезские (бассейн Кильмези левого притока Вятки), собственно южные удмурты (бассейны правых притоков Камы — Ижа и Тоймы, левого притока Вятки — Умяка), завятские (бассейн правого притока Вятки — Шошма и верховья Казанки) и закамские (Бавлинский район Татарстана, Куединский район Пермской области, Янаульский и Татышлинский районы Башкортостана). Бесермяне — особая этническая группа в составе удмуртского этноса, проживающая в северных районах Удмуртии. Проблема их происхождения дискуссионна: бесермяне в своей основе являются удмуртами, испытавшими сильное тюркское влияниебесермяне — обудмуртившиеся тюрки* (рис. 2).

Памятники местного пермского населения второй половины (преимущественно конца) I — начала II тыс. неравномерно распределяются на указанной территории, что, очевидно, в определенной мере соответствует картине их реального расселения. На Нижней и Средней Вятке размещается более 40 городищ и селищ, менее 10 могильников. Культурный слой поселений часто состоит из разновременных остатков и не отличается богатством и многообразием вещевых находок. Погребальные памятники являются небольшими по площади, на них располагалось обычно не более десятка погребений. Исключение составляют два могильника второй половины I тыс. — Тат-Боярский (более 50 погребений) и Концовский (30 погребений). Тем не менее, Р. Д. Голдина считает возможным объединить археологические объекты этого региона в последовательно сменяемые еманаевскую (VI—IX вв.) и кочергинскую (X—XIV вв.) культуры [Голдина 1987а: 22—29]. В целом, имеющиеся материалы позволяют констатировать, что для сравнительно немногочисленного финно-угорского населения Вятского бассейна было характерно разреженное расселение небольшими коллективами. Судя по выявленным данным, в начале II тыс. территория их обитания ограничивается преимущественно средним течением р. Вятки и низовьями ее левых притоков. На этом фоне достаточно плотно заселенным регионом выгладит Чепецкий бассейн, где археологические материалы V — XIII вв. (известно более чем 200 памятников — городищ, селищ, могильники, клады, отдельные находки) дают довольно полноценную информацию относительно жизнедеятельности этой этнической группы.

Менее представительные данные получены с территорий, заселенных в последующем южноудмуртским населением (бассейны рр. Ижа, Тоймы и других правых притоков Камы). Так, эпоха средневековья представлена одним могильником (Петропавловским, конец VI — VII вв.), одним жертвенным местом (Чумойтло), несколькими городищами (Кузебаевское, см. подробнее [О бесермянах 1997; Попова 1998].

Варалинское, Бобьяучинское, Верхнеутчанское и др.) и неукрепленными поселениями. Материал средневековых поселений юга Удмуртии довольно скуден и однообразен, к тому же отсутствуют хорошо датированные вещи, керамика разнородная и т. д. Все это вызывает существенные разногласия в определении их хронологии, культурной и этнической принадлежности. К примеру, Т. И. Останина относит городища Южной Удмуртии к III—V вв. и считает, что в дальнейшем они, за небольшим исключением, были заброшены или использовались разнородным в культурном1 отношении населением [Останина 1997]. Другие исследователи (Р. Д. Голдина и Т. К. Ютина) полагают, что площадки этих городищ использовались местными финно-угорскими племенами и позднее, во второй половине I — начале II тысячелетия н. э. Более того, памятники этого региона объединены ими в верхнеутчанскую (вторая половина I тысячелетия н. э.) и чумойтлинскую культуры (первая половина II тысячелетия н. э.) [Ютина 1984а: 53—66- ее же. 19 846: 71−93- Голдина 1987: 6−36].

История археологических исследований удмуртов разных периодов (источниковедение и историография) достаточно подробно рассматривалась в работах В. А. Семенова [1978], Т. К. Ютиной [1984], Р. Д. Голдиной [1987а], М. Г. Ивановой. 1992, 1998], Н. И. Шутовой [1992], Т. И. Останиной [1997] и др., поэтому ограничимся кратким обзором основных этапов в изучения древней истории края и определим круг наиболее важных с точки зрения рассматриваемой проблемы материалов и публикаций. Первые сведения об археологических памятниках средневековых удмуртов появились в работах А. А. Спицына [1881, 1889, 1893], Н. Г. Первухина [1896], Г. Н. Потанина [1882] и др. Среди них особый интерес вызывают сочинения, посвященные публикации культовых изделий Прикамья и первым попыткам их осмысления [АвреЦп 1877−1884- Теплоухов 1893, 1896- Анучин 1899- Спицын 1896, 1902 и др.]. После революции 1917 г. продолжается накопление знаний о древних обитателях бассейнов Чепцы, Кильмези, Вятки, в том числе и данных об особенностях погребальной обрядности и других культовых традициях средневековых удмуртов [Худяков 1917, 1929, 1933; Талицкий 1940, 1951; Матвеев 1929а, 19 296- Смирнов 1929, 1931, 1938, 1952 и др.- Акимова 1962,.

1968]. Среди них наибольший интерес представляло монографическое сочинение А. П. Смирнова, в котором приводилась характеристика обряда захоронения разных групп прикамского населения и осуществлялся анализ семантики некоторых сюжетов и образов пермского звериного стиля.

Следующий этап в истории археологии края связан с деятельностью В. Ф. Генинга и сотрудников организованной им в 1954 г. Удмуртской экспедиции Г. Т. Кондратьевой, В. А. Семенова и Т. И. Останиной. Ими было проведено почти сплошное обследование наиболее заселенных в древности территорий — бассейнов Чепцы, Средней Вятки, Ижа, Тоймы, правобережья нижнего течения Вятки, а также проведены раскопки на ряде городищ и могильников как средневекового, так и позднесредневекового времени. Полученные материалы были опубликованы В. Ф. Генингом [1958, 1962, 1979 и др.], Г. Т. Кондратьевой 11 967а, 19 676, 1971 и др.], В. А. Семеновым [1967, 1976а, 19 766 и др.].

В последние десятилетия XX столетия (1970—1990;е годы) археологические исследования в регионе проводили отряды трех экспедиций Удмуртского НИИ (ныне Удм ИИЯЛ УрО РАН), Удмуртского государственного университета и Удмуртского краеведческого музея (ныне Национальный музей Удмуртской Республики). Результаты разведочных и стационарных работ отчасти введены в научный оборот в ряде институтских [Северные удмурты 1979; Материалы по этногенезу 1982; Новые исследования 1988 и др.], университетских [Этнические процессы 1983; Памятники железного века 1984; Новые археологические памятники 1988 и др.], музейных сборников [Поиски, исследования. 1984; Удмуртия .1991], в обобщающих монографиях [Семенов 1980; Иванова 1992, 1994, 1998; Шутова 1992; Останина 1997; Иванов 1998]. Чрезвычайно ценными являются труды, посвященные характеристике погребальной обрядности и инвентаря различных локальных и хронологических групп удмуртского населения [Семенов 1980; Материалы по погребальному обряду 1991; Иванова 1992; Шутова 1992], публикации материалов резной кости и металлических украшений [Иванова 1998], а также результатов раскопок таких редких памятников как средневековые святилища [Семенов 19 796: 131−132, 154— 155- Семенов 19 826: 27—51- Голдина 1987: 84—106].

Неоценимую роль при написании настоящей работы сыграли сочинения исследователей последних десятилетий XX в., посвященных систематизации финно-угорских зооморфных украшений [Голубева 1979; Рябинин 1981], интерпретации изображений на культовых пластинах Прикамья [Чарнолусский 1965, 1972; Рыбаков 1979, 1981, 1987; Грибова 1975, 1980; Оборин, Чагин 1988 и др.], обобщающих 'работ по средневековой археологии соседних финно-угорских племен — коми и марийцев [Оборин 1970; Савельева 1971, 1987а, 19 876- Савельева, Королев 1997; Голдина 1985, Голдина, Кананин 1989; Архипов 1973, 1986 и др.]. Среди них особое место занимает выщедший в свет альбом В. А. Оборина и Г. Н. Чагина «Чудские древности Рифея. Пермский звериный стилы» [1988], в котором опубликована значительная коллекция культовых предметов пермского звериного стиля л приведен обзор основной литературы и наиболее важных аспектов изучения этого своеобразного искусства прикамского населения. Следует отметить интересные попытки междисдиплинарных исследований, предпринятые коллегами-археологами H. Н. Чесноковой и О. В. Даниловым при разработке вопросов семантики культовых пластин Прикамья, исследовании святилищ и роли археологических памятников в контексте современной жизни села [Чеснокова 1988, 1994; Chesnokova 1995; Данилов 1994 и др.]. В последние годы автором настоящей работы опубликованы предварительные итоги комплексного этноархеологического изучения дохристианских святилищ и некоторых групп археологических изделий (культовых пластин, гребней, колец) для освещения отдельных аспектов обрядовой жизни удмуртов [Шутова 1995, 1996, 1997а, 19 976, 1998 и др.- Семенов, Шутова 1997; Shutova 1997 и др.]. Аналогичные изыскания проводятся и по другим регионам [Клейн 1991; Руденко 1997; Лебедев 1991 и ДР-1.

При разработке исследуемой проблемы неоценимую роль играют фольклорно-этнографические источники, ибо они содержат прямые сведения об акциональном и вербальном оформлении ритуальных церемоний, помогают понять особенности функционирования святилищ, кладбищ, вещей в обрядовой жизни и определить их место и значение в духовной сфере древнего населения. Кроме того, следует учитывать, что погребальные и поминальные обряды, ритуальные действа в честь богов и духов, религиозно-мифологические представления об устройстве мира являются предметом исследования в первую очередь этнографов и фольклористов. Подробная история этнографического изучения удмуртов была охарактеризована В. Е. Владыкиным и Л. С. Христолюбовой [Владыкин Ьж 1994; Христолюбова 1970; Владыкин Христолюбова 1984 и др.], поэтому уместно привести лишь краткое описание наиболее важных для изучения удмуртского этноса периодов и обратить особое внимание на те исследования, материалы и результаты которых широко привлекались автором для интерпретации археологических данных по культовым памятникам и помогали восстановить недостающие звенья в цепи историко-культурных реконструкций.

Первые краткие сведения о религиозной обрядности и верованиях удмуртов содержатся в сочинениях русских и иностранных путешественников и ученых XVIII в. [Рычков 1770—1772- Миллер 1791- Паллас 1788- Георги 1799 и др.]. Эти данные были фрагментарны, не всегда точны и касались преимущественно экзотических сторон религиозных церемоний и представлений южных удмуртов. Основное их достоинство заключается в том, что они являлись самыми ранними материалами об особенностях дохристианских форм религии удмуртов, в них оказались зафиксированными некоторые не сохранившиеся позднее архаичные детали обрядовой и духовной жизни удмуртского этноса. С середины XIX в. наблюдается возрастание интереса к этнографическому изучению удмуртов, что было связано с образованием Русского географического общества (1845 г.) и возникновением местных центров по изучению народностей края в гг. Вятке и Казани. В трудах, выпущенных Русским географическим обществом. Обществом естествоиспытателей. Обществом археологии, истории и этнографии при Казанском университете, а также в вятских изданиях (Вятские губернские ведомости, Вятские епархиальные ведомости, Памятная книжка Вятской губернии и др.) содержатся многочисленные и интересные свидетельства о самых разнообразных аспектах религиозных верований локальных групп удмуртов, расселенных в пределах Казанской, Вятской, Пермской и Уфимской губерний. Наиболее значительными из них являются сочинения Д. Островского [1873], Б. Гаврилова [1880, 1891], В. Кошурникова [188O], Г. Н. Потанина [1880−1882], П. Богаевского 11 890], Г. Е. Верещагина [1886, 1889, 1896 и др.], Н. Г. Первухина [1888−1890], И. Н. Смирнова [1890] и ДР.

Следующий этап в изучении удмуртов приходится на послереволюционное время. В этот период составляются специальные программы для сбора этнографического материала, активизируется краеведческая работа, создаются любительские научные и культурно-краеведческие общества в Казани, Елабуге, Малмыже, Глазове, Вятке, Ижевске. Основной работой по религии удмуртов этого времени явилась книга профессора Казанского университета А. И. Емельянова «Курс по этнографии вотяков. Остатки старинных верований и обрядов у вотяков» [1921], материал которой, по словам самого автора, заимствован из книги финского ученого У. Хольмберга «Permalaisten uskonto» [Holmberg 1914]. По мнению специалистов, впервые в удмуртской историографии в одном сочинении были наиболее полно описаны культ предков, куалы и луда, общественные моления, иерархия божеств и духов, погребальные и поминальные обряды [Владыкин, Христолюбова 1984: 56]. Из других сочинений, касавшихся проблем религиозных верований можно отметить работы П. Н. Луппова [1927], М. Г. Худякова [1920, 1934, 1986], К. Герда [1918;1919, 1993], Д. К. Зеленина [1980] и др. Из работ этнологического характера, содержащих ценные сведения о мифологии и обрядах удмуртов, следует отметить и работы зарубежных авторов М. Буха, У. Хольмберга (Харвы), Ф. Хямяляйнена, Б. Мункачи, Ю. Вихманна [Buch 1882- Holmberg 1913, 1914, 1927; Munkacsi 1887- Wichmann 1901; Hamalainen 1960] другие.

С конца 1960;х годов начинается новый этап в развитии удмуртской этнографии. Проводятся экспедиции силами сотрудников Удмуртского НИИ, Удмуртского университета и Удмуртского краеведческого музея при участии Государственного музея этнографии народов СССР, Этнографического музея.

Эстонской ССР. В числе прочих начинается сбор материалов по религиозной тематике. В последние три десятилетия исследования в этой области были посвящены погребальной обрядности удмуртов [Христолюбова 1978; Атаманов, Владыкин 1985], описанию календарных земледельческих обрядов и семейно-родовых культов [Владыкин 1976; Атаманов 1977, 1983, 1985; Болотов 1967; Владыкин, Чуракова 1986; Владыкин, Перевозчикова 1990; Волкова 1995, 1996 и др.], особенностям мифологических представлений удмуртов [Напольских, Белых 1993; Напольских 191)7- Волкова 1997а, 19 976- Нуриева 1998би др.]. Кроме того, появились публикации, в которых на основании изучения некоторых групп старинных вещей освещались отдельные аспекты духовной жизни народа [Виноградов 1980; Косарева 1986; Христолюбова 1991, 1995; Нуриева 1998аОрлов 1999 и др.]. Особое место среди современных исследований занимает монографическое сочинение В. Е. Владыкина «Религиозно-мифологическая картина мира удмуртов» [1994], в которой систематизированы существующие на данный момент фольклорно-этнографические материалы по удмуртам и представлен первый опыт реконструкции картины мира традиционного удмуртского общества конца XIX — начала XX в. В контексте исследуемой проблемы наиболее важными являются представленные в работе описание вещного оформления некоторых ритуальных церемоний, привлечение отдельных археологических изделий для иллюстрации и дополнения положений автора, а также прочтение символики некоторых обрядовых действ и сюжетов культовых вещей. Интересными являются исследования В. В. Напольских, посвященные вопросам реконструкции наиболее древних пластов традиционного мировоззрения удмуртов в единой системе мироздания уральских, алтайских и индоевропейских народов [1990а, 19 906, 1991,1992 и др.].

Чрезвычайно ценными источниками являются материалы и исследования по удмуртскому фольклору, регулярно издаваемые Удмуртским книжным издательством (ныне издательство «Удмуртия») [Сто сказок 1961; Ватка, но Калмез 1971; Удмуртские 1976; Удмуртские народные сказки 1976; Жингырты 1987 и др.] и Удмуртским ИИЯЛ [Удмуртский фольклор 1982, 1987; Чуракова 1986, 1990; Гиппиус, Эвальд 1989; Удмуртская народная песня.

1992; Бойкова, Владыкина 1992; Нуриева 1995; Ходырева 1996; Владыкина 1998 и др.].

Для понимания своеобразия мировосприятия и, в целом, духовной культуры традиционных обществ, освоения методики комплексного анализа разнородных источников и возможностей их использования для культурно-исторических реконструкций неоценимое значение имеют работы Б. А. Рыбакова [1974, 1979, 1981 и др.], И. П. Русановой и Б. А. Тимощука [1993] по религии славян, увлекательные и новаторские сочинения сибирских этнографов А. М. Сагалаева, И. Н. Гемуева, А. В. Головнева и др. по системам мировоззрения народов Сибири и горного Алтая [Гемуев, Сагалаев 1986; Традиционное мировоззрение тюрков 1988—1990; Сагалаев 1990; Гемуев 1990; Головнев 1992, 1995 и др.], труды А. К. Байбурина и сыктывкарских этнографов по семиотике вещей, жилищ и обрядов [Байбурин 1981, 1983, 1992 и др.- Семенов Вк. 1992; Смерть как феномен 1994 и др.]. В плане методики исследования культовых памятников значительный интерес представляют работы зарубежных исследователей по святилищам, могильникам и вещественным памятникам саамов и финнов [Serning 1956; Ernst 1957; Stora 1971; Sarvas 1978; Vilkuna 1992; Uino 1997 и др.]. Большое значение имело знакомство с современными тенденциями в теории и практике междисциплинарных исследований, применения данных археологии, этнографии, фольклора, истории религии для изучения материальной и духовной культуры древних обществ, которые нашли отражение в отечественных сборниках по итогам научных семинаров «Интеграция археологических и этнографических исследований» [Тезисы V 1997, Тезисы VI 1998, Тезисы VII 1999], в специальных тематических выпусках «археология и этнография», «археология и религиозные верования», «сакральная география», «этноархеология» журнала «World Archaeology» [ Vol. 3, № 2- Vol. 10, № 2- Vol. 28, № 2 и др.] и в других изданиях [Antiquity 1997, Vol. 71. № 271- The Meaning of Things 1989].

Использованные источники и их информативность.

Одной из основных разновидностей источников по рассматриваемой проблеме составляют собранные на территории бассейнов Камы и Вятки археологические данные двух хронологических периодов: второй половины преимущественно конца) I — начала II тыс. н. э. и XVI — начала XIX вв. Этот регион был издавна заселен финно-угорскими племенами и именно на этой к территории происходило формирование удмуртского этноса. Рассмотрим имеющиеся данные по культовым памятникам эпохи средневековья.

К эпохе средневековья относятся опубликованные материалы трех святилищ: два из них выявлены в бассейне Чепцы на площадках Поломского городища Гыркесшур VI — первой половины VIII вв. (раскопки В. А. Семенова) и Маловенижского городища Поркар XI —XII вв. (раскопки В. А. Семенова), а третье — жертвенное место Чумойтло XI — XII вв., возможно, начала XIII вв. (раскопки Р. Д. Голдиной) располагалось в бассейне Валы, левого притока Кильмези. Некоторые остатки культового характера выявлены на городищах бассейна Вятки и правых притоков Камы на юге Удмуртии. На существование капищ удмуртов на площадке Никульчинского городища, в окрестностях г. Кирова и на площадках некоторых других укрепленных поселений указывают отдельные удмуртские предания и исторические документы.

Известно более 40 могильников этого времени, на которых исследовано более 1500 комплексов. Погребальные памятники локализуются преимущественно в двух ареалах: бассейн Чепцы и бассейн Вятки, наибольшую информативность имеют чепецкие могильники, исследованные и опубликованные В. Ф. Генингом, В. А. Семеновым, М. Г. Ивановой и др. Предприняты попытки систематизации и обобщения этих данных [Генинг 1962; Семенов 1980; Иванова 1992]. В работе привлекаются и неопубликованные материалы Варнинского могильника раскопок 1990—1991 гг., проведенные-автором совместно с В. А. Семеновым при участии А. Г. Иванова. Материалы погребальных памятников эпохи средневековья позволяют охарактеризовать половозрастной состав умерших, закономерности их размещения в могиле, особенности сопровождающего инвентаря (амулетов, украшений, бытовых вещей, орудий труда, утвари, оружия), устройство погребальных сооружений и конструкций, характер ритуальных остатков. Эти данные весьма важны для реконструкции элементов поминально-погребальных обрядов и связанных с ними представлений о мире мертвых, а также для выяснения семантики вещей в погребальной традиции. Менее значительны и информативны археологические остатки средневековых кладбищ бассейна Вятки.

На поселениях бассейна Вятки, и в особенности на чепецких памятниках собрана богатейшая коллекция ритуальных изделий — оберегов, украшений, других вещей с зооорнитои антропоморфной символикой, изготовленных из кости, серебра и бронзы, которые, несомненно, использовались в обрядовой жизни древнеудмуртского общества. Следует отметить, что автором привлекаются почти все введенные в научный оборот археологические источники, в том числе материалы поселений и отдельные находки. К примеру, различные бытовые предметы и орудия труда, по представлению древних, обладали особыми магическими свойствами и широко использовались в ритуальной практике. Еще более важным обстоятельством является то, что вся совокупность археологических данных помогает воссоздать характер эпохи, уровень социально-экономического и культурного развития древнеудмуртских племен в те или иные исторические периоды, что позволяет делать историко-культурные построения и в духовной сфере.

К позднему средневековью относятся материалы одного святилища XVII — начала XIX вв., расположенного в окрестностях с. Большая Пурга в бассейне Чепцы (раскопки В. А. Семенова). Несомненно, таких святилищ в этот период было значительно больше, однако они не подвергались археологическим исследованиям по разным причинам, в том числе и из-за того, что продолжали функционировать вплоть до начала XX в., а в отдельных случаях и позднее.

Сохранились сведения о более чем 100 памятниках XVI — первой половины XIX вв., на которых вскрыто более 1200 захоронений. Материалы позднесредневековых могильников систематизированы автором [Шутова 1992]. Памятники этого времени расположены почти во всех основных районах современного расселения удмуртов в бассейне Чепцы, Кильмези и правых притоков удмуртского течения Камы — Сивы, Ижа и Тоймыправобережья нижнего течения Вятки. Прослежены все фиксируемые на данном уровне исследования элементы обрядности, выявлены особенности внутримогильных сооружений, определены даты монетных находок, пол и возраст умерших. Дано детальное описание 'обряда захоронения и своеобразие сопровождающего инвентаря и ритуальных остатков. В целом, имеются все основания для реконструкции погребально-поминальной обрядности и представлений о мире мертвых и путях его достижения, а также данные о магических функциях вещей в жизни людей и в потустороннем мире. Особая важность рассматриваемой группы источников состоит также в их особом промежуточном положении между двумя главными группами источников — между данными средневековой археологии и поздними фольклорно-этнографическими свидетельствами, а также в прямом хронологическом соответствии с данными фольклора и этнографии конца.

XVIII — начала XX вв.

Этнографические материалы составляют вторую по значимости группу источников. Самые ранние довольно краткие свидетельства о святилищах и могильниках удмуртов и связанных с ними обрядах появились во второй половине XVIII в. (П. С. Паллас, Г. Ф. Миллер, И. Г. Георги, Н. П. Рычков и др.), основная же наиболее информативная часть сведений относится к концу.

XIX — началу XX в. (П. М. Богаевский, Г. Е. Верещагин, Н. Г. Первухин, У. Хольмберг, А. И. Емельянов, П. Н. Луппов и др.) и ко второй половине XX в. (В. Е. Владыкин и др.). Краткие результаты этнографического изучения религиозной тематики сводятся к следующему: достаточно детально охарактеризованными оказались общественные и семейные моления, их атрибутика и участники, даны представления о служителях культа и их обязанностях, о жертвенных животных и способах их отбора. Особое внимание уделялось феномену семейно-родового покровителя Воршуда и связанных с ним символических изображений (его символике), особенностям традиционных обращений к божествам — курисъконам, своеобразию религиозного пантеона и его иерархии, сведениям о низших божествах и духах и т. д. В этих работах прослежены характерные черты верований удмуртов и особенности воздействия мировых религий — ислама и христианства на языческие представления и обряды удмуртов.

Чрезвычайный интерес представляют собранные в последние десятилетия подробные характеристики обрядовых церемоний отдельных локальных групп удмуртов, в частности, о системе молений южных удмуртов, проживающих в окрестностях с. Варзи-Ятчи (Луппов 1927; ПМ автора), д. Кузебаево (Владыкин 1994; ПМ автора), д. Нижний Юраш (ПМ Л. А. Волковой, автора), о молениях северных удмуртов в окрестностях д. Омсино (ПМ М. Г. Атаманова, автора) и д. Нязь-Ворцы (ПМ автора), материалы о похоронно-поминальной традиции северных крещеных удмуртов (ПМ Е. Л. Колотовой, Е. Р. Протопоповой, Н. В. Ушаковой). К сожалению, о многих других локальных религиозных обрядовых действах сохранились либо краткие сведения, либо только упоминания. По ряду причин, большая часть опубликованных материалов о святилищах и проводимых на них церемониях, касалась преимущественно южноудмуртской традиции. В этнографической литературе приведены описания погребально-поминальных обрядов удмуртов, хотя и в довольно обобщенном виде безотносительно к более точным хронологическим и локальным определениям (публикации А. И. Емельянова, Л. С. Христолюбовой и др.), исключение составляет статья о погребальном ритуале южных (преимущественно некрещеных) удмуртов конца XIX — начала XX в. [Атаманов, Владыкин 1985]. Следует учитывать, что при описании обрядовых действ на культовых местах и других ритуальных празднеств попутно приводились некоторые сведения также и об использовании тех или иных вещей. В печати находится работа Т. А. Миннияхметовой, посвященная систематизации календарных обрядов закамских удмуртов.

Фольклорные материалы по северным и южным удмуртам, собранные в конце XIX — XX в., являлись ценным источником для изучения ритуальных функций вещей и сооружений, особенностей удмуртских обрядовых традиций. Автором также широко привлекались результаты последних изысканий лингвистов [КЭСК 1970; Словарь 1983; Атаманов 1977, 1982, 1983 и др.- Кельмаков 1987; Ке1'шакоу, Бааппеп 1994; Тепляшина 1978; Кириллова 1992 и др.] и историков [Материалы по статистике 1892- Удмурты 1958; Грйшкина 1977 и др].

Автор по мере возможности использовал соответствующие археологические и фольклорно-этнографические материалы по верованиям родственных финно-угорских народов Приуралья, Среднего Поволжья и Западной Сибири (мари, мордва, коми, ханты и манси). В случае необходимости также привлекались отдельные аналогичные данные по татарам и русским, с которыми длительное время контактировали удмурты.

Цели и задачи исследования.

Целью данного исследования является комплексное (этноархеологическое) исследование места и значения дохристианских культовых памятников (кладбищ, святилищ, вещей) в системе удмуртских религиозных верований. Проведенная работа позволяет коснуться некоторых малоизученных проблем в традиционных представлениях удмуртов, наметить основные черты историко-культурной преемственности в развитии духовной культуры местного населения от средневековья до начала XIX в. Результаты исследования и вскрытые закономерности использования сакральных памятников в рамках традиционного удмуртского общества, несомненно, могут иметь не только частное региональное, но и более общее стадиально-типологическое значение.

Для достижения поставленной цели решаются следующие основные задачи:

1) изучение типов, атрибутики и особенностей функционирования святилищ в обрядовой практике удмуртов.

2) реконструкция основных элементов погребально-поминальной обрядности и ее динамику на протяжении рассматриваемого периода.

3) анализ символики и ритуальных функций вещей, используемых в культовой практике удмуртов.

4) реконструкция традиционных воззрений, связанных с культовыми памятниками.

Временные рамки исследования определяются хронологией используемых источников и включают период от средневековья (вторая половина I — начало II тыс. н. э.) до начала XX в. В случае необходимости для более полного освещения вопросов, затронутых в работе, автор не исключает возможности ретроспекций в более древние периоды истории прикамского населения, а также использование материалов современных этнографических экспедиций, проведенных во второй половине XX в. Выбор нижней хронологической границы обусловлен временем сложения в Прикамье археологических культур, носители которых явились прямыми предшественниками современных удмуртов. Верхние временные рамки ограничены временем, которое оказалось достаточно хорошо освещено фольклорно-этнографическими данными.

Методы исследования. Терминология.

Работа посвящена культовым памятникам, которые использовались удмуртами до их массового крещения со второй четверти XVIII в. В широком смысле к ним относятся те предметы и сооружения, в которых материализовались обрядовая практика, религиозные верования, представления о мире и магических функциях вещей. В удмуртском традиционном обществе такими вещественными источниками являются святилища, могильники и культовые предметы. Как известно, с древних времен существовали разные типы и разновидности культовых мест. В настоящем исследовании первостепенное внимание уделяется тем мольбищам, которые функционировали на протяжении длительного отрезка времени и на которых обрядовые церемонии совершались с большим или меньшим постоянством, ибо именно такие места обладают наибольшей сакральностью. Местоположение и устройство святилищ позволяет проследить взаимоотношения человеческих коллективов с представителями потусторонних миров. Вторую многочисленную группу культовых памятников составляют могильники, на них можно обнаружить остатки захоронений людей, следы совершения поминальных и умилостивительных тризн, в которых неизбежно отразились представления людей о загробном мире, путях его достижения, отношение живых к умершим и т. д. В качестве культовых изделий рассматриваются вещи, используемые в религиозной и обрядовой практике — как специально изготовленные для этих целей, так и любые бытовые предметы, утварь, оружие, орудия труда, используемые в утилитарных и в знаковых целях. ' 1.

Имеющиеся источники рассматривается во временной последовательности, по этапам: вторая половина (преимущественно конец) I — начало II тыс. н. э. и XVI — начало XX вв. Между памятниками средневекового населения и удмуртами XVI—XVIII вв. наблюдается хронологическая лакуна с конца XIII до начала XVI вв. Подобные исторические явления нередко наблюдаются археологами в разных регионах на различных временных отрезках в моменты смены двух археологических культур. Они знаменуют собой период дестабилизации обстановки, кризиса в социально-экономической, политической и идеологической сферах древнего общества. Конечным результатом этого процесса, как правило, является появление новой археологической культуры, в носителях которой фиксируются одновременно черты преемственности и инновационности, ибо полная смена населения при этом является относительно редким событием, в особенности, в лесной зоне Восточной Европы.

Рассмотрим подробнее проблему хронологического разрыва между средневековыми прикамскими племенами и поздними удмуртами. В настоящее время не существует веских аргументов, позволяющих говорить как о полном отсутствии, так и о полной смене средневекового населения в Камско-Вятском регионе в период XIV—XV вв. Во всяком случае, пока не выявлены данные о каких-либо значительных переселениях больших групп древних племен как в эти края, так и из этого региона. Скорее всего, имели место лишь миграции локального характера, когда в пределах рассматриваемой территории происходили перемещения небольших коллективов местного финно-угорского (пермского в своей основе) населения. В то же время имеются некоторые свидетельства исторических источников, локализующих удмуртское население в указанном регионе в отмеченный период. Так, данные летописного произведения «Повесть о стране Вятской» повествуют о пленении отрядом новгородских ушкуйников удмуртских городищ по р. Чепце и взятии с боем Болванского (Никульчинского) городка «отяков и чуди» неподалеку от устья р. Чепцы. Это самое раннее упоминание этнонима удмуртов (отяки) и первое указание на их обитание на городищах бассейна Чепцы и Средней*Вятки относится к концу XII в. [Повесть о стране Вятской 1905: 28—34]. В последние годы высказаны аргументы в пользу более поздней датировки времени похода новгородских ушкуйников в этот район, а именно — к концу XIV в. [Низов 1999: 6−17], что не меняет существа вопроса. Давние историографические традиции также имеет точка зрения, что авторы русских летописей не дифференцировали достаточно четко пермские народы — удмуртов, коми-пермяков и коми-зырян и обозначали их общим собирательным этнонимом пермь. Не случайно, в русских летописях территории бассейнов четырех рек — Камы, Вятки, Вычегды и Выми включались в культурно-географическое образование Пермская земля [ПСРЛ, XI: 165- Фотеев 1978: 83−84- Гришкина, Владыкин 1982: 11−12- Низов 1999 :12 и др.]. Подобные сведения подтверждаются археологическими данными о единстве происхождения и близости материальной культуры населения этих регионов во второй половине I тыс. н. э. Значительная культурная общность между археологическими памятниками бассейнов Чепцы, Верхней и Средней Камы сохранялась и позднее, в начале II тыс.*.

Резюмируя все вышесказанное, мы можем констатировать, что приведенные данные и вытекающие из них выводы позволяют вполне обоснованно полагать, что памятники второй половины I — начала II тыс. н. э. (во всяком случае, их значительная часть) были оставлены местными В последние годы даже разрабатывается гипотеза о позднем распаде прапермской этноязыковой общности, начало которого предположительно относят к промежутку между рубежом X—XI и началом XII в., а его завершение к эпохе Казанского ханства (XV—XVI вв.) [Белых 1999: 250−257]. пермскими племенами, которые в дальнейшем принимали участие в формировании современных удмуртов. Отмеченный выше факт отсутствия вещественных памятников XIV—XV вв., скорее всего, свидетельствует лишь о невозможности выявить следы проживания местного населения в рассматриваемый период археологическими средствами. Причины подобной неуловимости могли быть связаны с перестройкой внутренней структуры средневековых племен, изменением системы расселения, неблагоприятными политическими и экономическими условиями жизни. Соответственно, в настоящей работе обитателей Камско-Вятского междуречья второй половины I — начала II тыс. н. э. мы называем средневековыми удмуртами или древнеудмуртским населением и проводим ретроспективное изучение священных мест и предметов, оставленных средневековыми племенами и удмуртами XVI—XVIII вв. По мере необходимости для характеристики культовых памятников средневекового времени Чепецкого бассейна привлекаются синхронные древности родственных коми племен бассейна Верхней и Средней Камы, что представляется вполне корректным в свете изложенных выше обстоятельств. При этом следует заметить, что выясняется парадоксальная на первый взгляд ситуация, когда наибольшее количество находок средневековых культовых пластин сосредоточено в районах расселения предков коми-пермяков, а яркие следы об их использовании в религиозном контексте сохранились лишь в удмуртской этнографии.

В широком смысле термин «традиционный» означает как вошедший в традицию, и используется, как правило, для обозначения культуры и быта докапиталистических обществ [Народы России 1994: 462], другими словами «дефиниция „традиционное“ указывает на то, что речь идет о миропонимании людей, сложившемся в эпоху господства мифопоэтического мышления. Созданная в ту эпоху картина мира эволюционировала, изменялась, но в общих чертах сохранилась в некоторых обществах до начала нашего столетия» [Традиционное мировоззрение 1988: б]. В настоящей работе понятие «традиционное удмуртское общество» используется в широком смысле и применяется для обозначения удмуртского общества с эпохи средневековья до начала XX в. Предполагается, что материальная и духовная культура удмуртского этноса (представления о мире, религиозные верования, менталитет, социальная психология, поведенческие стереотипы, вещное оформление культуры и т. д.) сохранила определенный набор общих консервативных черт вплоть до начала XX в., а отдельные элементы традиционной культуры продолжают сохраняться и в современной жизни преимущественно в деревенской, а отчасти и в городской среде.

На протяжении тысячелетий происходил определенный осознанный или неосознанный отбор культурных заимствований, продиктованный потребностями внутреннего развития общества, в результате перенимались те идеи и достижения, которые были необходимы, важны и гармонировали с образом жизни," социально-экономическим укладом, политическими и мировоззренческими установками этноса. Сохранение устойчивых форм культуры на протяжении длительного промежутка времени вполне закономерно, если учитывать постоянное проживание этноса в пределах одной и той же историко-культурной области с приблизительно одинаковыми природно-географическими и климатическими условиями, ведением комплексного крестьянского хозяйства, основу которого составляло пашенное земледелие, длительным сохранением крестьянского общинного устройства, при котором сохранялись и воспроизводились традиционные представления о мире. Относительная консервативность и стабильность форм культуры являются, на наш взгляд, своеобразным интуитивным способом самосохранения этноса.

Изучение рассматриваемой в диссертации проблемы требует комплексного подхода. С одной стороны, это предполагает привлечение всех имеющихся источников (археологических, историко-этнографических, фольклорных и лингвистических) по истории, культуре и языку удмуртова с другой стороны, требует использования и сочетания методов исследования разных исторических дисциплин — планиграфического, историко-генетического, сравнительно-исторического, ретроспективногосинхронного и диахронного подходов к анализу источниковметодов полевой этнографииисследования функционирования сакральных мест в неразрывной связи с этнической, социально-экономической, материальной и духовной культурой народа, особенностями природно-географической среды обитания, этнокультурными и экономическими связями в рассматриваемый период.

Понятие комплексного (этноархеологического) исследования подразумевает, что в настоящем сочинении будут синтезированы сведения о святилищах, могильниках и ритуальных вещах по данным археологии, этнографии, фольклора, истории и языка. Представляется важным принципиально новый подход к рассмотрению этих разнородных источников, позволяющий выявить качественно новые и более глубинные пласты представлений о духовной жизни традиционного удмуртского общества. Культовые памятники удмуртов впервые становятся объектом междисциплинарного исторического исследования как единая системная целостность. Впервые используются современные приемы и методы анализа этой группы вещественных источников на протяжении от средневековья до XX в.

И еще один немаловажный аспект, связанный с тем, что культовые памятники (святилища, кладбища, вещи) не случайно являются благодатным материалом для комплексного изучения. Во-первых, в них сконцентрированы материализованные остатки вещного, акционального и вербального оформления обрядов верований и представлений о мирево-вторых, археологические памятники такого рода в большей степени, чем другие вещественные объекты характеризуются консервативностью форм и сохраняют архаичные черты традиционной обрядностии в-третьих, именно такие памятники использовались в течение длительного промежутка времени на разных хронологических этапах функционирования этноса.

Структура работы определяется характером имеющихся источников, состоит из введения, четырех глав и заключения. Содержит приложения, снабжена картами, схемами памятников, рисунками культовых вещей, фотографиями.