Теория социальной модернизации в контексте объективного развития техногенной цивилизации

Актуальность темы

исследования. Современная западная цивилизация — это сложное и динамично развивающееся образование. Длительный процесс ее эволюции сопровождался усложнением форм социальной организации, формированием новых общественных институтов, ростом инструментально-преобразовательных возможностей человеческого сообщества. Большинство исследователей признает фактор технологических инноваций важнейшим в процессе развития. Как следствие, для характеристики современной западной цивилизации используется определение «техногенная» (В. С. Сте-пин, 1989). Целенаправленно преобразуя природу, совершенствуя технические средства и углубляя научные знания, техногенная цивилизация, развиваясь, создавала искусственные условия своего бытия.

В эволюции техногенной цивилизации выделяется несколько этапов, среди которых современность или модерн, составляющий своеобразный «архетип» представлений о модернизации как о социально-культурном процессе, имеет особое значение. Модерн — это комплексное определение, предполагающее интенсификацию общественных производительных сил, приверженность рационализму и научному знанию, стремление общественного сознания к комфорту и к благосостоянию как высшим ценностям социального бытия. Существует немало теорий, в которых модерн рассматривается как продукт индустриальной системы — основы буржуазно-демократического государства, отличающегося централизацией политической власти, дифференциацией общественных институтов и социально-классовой структуры общества.

Возникнув в Европе, техногенная западная цивилизация продемонстрировала невиданные прежде в истории темпы роста, динамизм и стремление к экспансионизму. В эпоху модерна деятельно-активный идеал отношения человека к природе распространился и на сферу общественных отношений, которая стала рассматриваться как объект целенаправленной деятельности человека, преобразующего эти отношения в соответствии с определенными целями и идеалами.

Одним из важнейших понятий, описывающих социальную динамику индустриального и постиндустриального общества, является понятие «социальная модернизация». Нередко она изображается как естественный способ освоения «жизненного пространства» и укрепления системных устоев капитализма, процесса их распространения в результате взаимодействия различных государств и становления техногенной западной цивилизации как целостного субъекта всемирной истории. Законы модернизации, описывающие это превращение, предусматривают тиражирование социального опыта и стандартов государств-эталонов, в чем заключается философский смысл термина «модернизация» и содержание этой проблемы.

На пути этого превращения лежит комплекс взаимосвязанных противоречий, неразрешимых на данном этапе развития социальной культуры, обще-ствознания, социально-философской и социологической мысли. Среди них, прежде всего, противоречие традиционного и современного обществ, порожденное феноменом «модернити», явившимся закономерным результатом эволюции индустриального «генотипа». Западные теоретики модернизации ставили своей целью превратить «традиционные» общества в «современные» путем активного перенятая культуры modernity, что представляло собой попытку прикладного освоения индустриальной парадигмы. Все эти рекомендации исходили из презумпции разделения наций на передовые и отсталые, причем первые являлись образцом — объектом направленного изменения по эталону модернизации, который необходимо «догнать» путем расширения промышленного сектора, формирования рыночной инфраструктуры и внедрения в политическую систему элементов западной демократии.

В результате противоречия процессов модернизации оказались противоречиями имитации и подражания опыту Запада. Вместо модернизированно-сти наблюдался распад прежней традиционной культуры и неспособность сформировать новую, процесс модернизации аграрных обществ имел поверхностный и анклавный характер. Заявленные цели не были достигнуты, а стратегия догоняющей модернизации оказалась не эффективной во многом из-за того, что сущность этого процесса осталась за пределами теоретической рефлексии, уступив место редукционизму. Более того, завершив индустриализацию, западное общество оказалось далеко впереди «догоняющих» стран, сформулировало новые цели модернизации, связанные с постиндустриальной фазой развития.

Кризис индустриализма и архетипа «модернити» является отражением более глубокого кризиса всей массовой культуры — источника модернизаци-онных образцов. Он связан с дегуманизацией и влиянием на человека конвейерного производства с его унификацией и омассовлением, ибо это противоречит потребностям и законам развития постиндустриального общества, прежде всего, потребности в творчестве и свободном развитии личности. В этих условиях роль субъекта модернизации, обладающего правом выбора и ответственностью, возрастает, предопределяя успех модернизации. С этим стал несовместим одномерный каузализм «догоняющих» модернизационных стратегий, основанных на идее индустриализма.

Все это придает изучению модернизационного процесса и его отражению в социальных доктринах важное теоретическое, методологическое и практическое значение. Актуальность настоящего исследования также подтверждает практическая потребность современной России в философском осмыслении развернувшейся на рубеже XX и XXI вв. модернизации ее общественного строя, материально-экономической и политической жизни, организации науки и образования, всей материальной и духовной культуры с учетом более широкого контекста цивилизационных перемен, происходящих в современном мире. Отсутствие социально-философской теории, раскрывающей смысл, содержание и критерии эффективности социальной модернизации как объективного явления общественной практики современной России, препятствует решению актуальных задач государственной политики, сформулированных в Послании Президента Российской Федерации, в том числе задач модернизации структуры российской экономики [93].

Таким образом, актуальность и научный интерес к этой проблеме обусловлен не только внутренними потребностями развития философской и социальной мысли, но и требованиями общественно-исторической практики. В современную эпоху темпы и эффективность социального строительства во многом зависят от сознательной и организованной деятельности социального субъекта. И поскольку она отмечена глобальными конфликтами, межцивили-зационными противоречиями и системным кризисом, без философского осмысления теории модернизации и ее последствий невозможны ни правильное понимание тенденций общественного развития, ни разработка конкретных методов и форм управления социальным процессом.

Степень изученности проблемы. Указанные обстоятельства не могут не вызывать потребности в системном анализе как самого процесса социальной модернизации и порождаемых им проблем, так и отражения этого процесса в отечественном и западном обществознании. Теория социальной модернизации является одним из распространенных концептов, доминирующей идеей парадигмы обществознания как на Западе, так и в России. С учетом общего состояния западных социально-гуманитарных наук теория социальной модернизации традиционно подчиняется логике развития социологических знаний. В результате в западных исследованиях социальной модернизации сформировалось несколько направлений:

1) медиально-социологическое, акцентирующие социологические (С. Эй-зенештадт, 1978), экономические (Р. Нурксе, 1953; У. Ростоу, 1960; Хла Минт, 1964), политологические (Г. Алмонд, 1970; Л. Пай, 1972) и социально-психологические (Д. Лернер, 1958; Д. Макклелланд, 1961) аспекты модернизации;

2) макросоциологическое, имеющее своей целью разработку общих теорий социального изменения, функционирования социальных систем и преодоление господства эмпирической социологии (Д. Аптер, 1965; К. Блэк, 1966; М. Леви, 1966; Т. Парсонс, 1971; Н. Смелзер, 1959);

3) сравнительно-историческое или компаративное, придающие модер-низационной теории статус философии истории, объективной модели исторической эволюции в целом (Р. Бендикс, 1964; А. Грегор, 1974; Б. Мур, 1966; С. Хантингтон, 1969).

В отечественной литературе процессы модернизации развивающихся стран и их отражение в западном обществознании освещались с 1970;х гг. преимущественно в сфере экономики и культуры (Б. С. Ерасов, 1982; С. А. Кузьмин, 1972; Н. А. Лидлейн, 1978; В. Т. Хорос, 1978; Н. П. Шмелев, 1970), а собственно парадигма модернизации становилась предметом исследования лишь в исключительных случаях. Так, в 1981 г. была опубликована монография Б. С. Старостина, отражающая результаты диссертационного исследования, посвященного теории модернизации в западной социологии XX в. (1970).

В научной литературе с начала 1970;х гг. и по настоящее время появилось немало разрозненных ссылок на теорию модернизации в контексте различных западных социологических теорий (М. И. Ананьева, Г. И. Иконникова, 1983; И. И. Антонович, 1977; Р. Будон, 1998; Л. Б. Волков, 1984; О. А. Осипова, 1985; Б. С. Старостин, 1982; П. Штомпка, 1996). Однако, вплоть до 1990;х гг. монографических исследований этой проблемы не было, за исключением переводной работы Г. Розе (1985). Характер освещения теории модернизации в этой работе был в основном критическим, с очевидным идеологическим подтекстом.

Одним из парадоксальных явлений можно считать отсутствие в социально-философской и социологической литературе, в т. ч. посвященной теории модернизации индустриального общества (А. Г. Глинчикова, 2001; Г. И. Иконникова, 1975, 1986; В. И. Михеев, 1968; Г. Д. Чесноков, 1978), связи между идеей и парадигмой индустриализма и методологией модернизации общества.

Социальные изменения в конце XX в., связанные с кризисом социалистической системы, дали новый импульс развитию теорий модернизации. Под воздействием субъективных и объективных факторов происходит эволюция взглядов исследователей от резкого неприятия теории модернизации вплоть до принятия ее в качестве идеологии российских реформ (А. А. Кара-Мурза, А. С. Панарин, И. К. Пантин, 1995; А. В. Рябов, 1992). В отечественной научной литературе термин «модернизация» стал широко употребляться во многих отраслевых и прикладных исследованиях — политологических (А. П. Володин,.

2000; В. К. Левашов, 2000; Э. М. Скакунов, 1999; Н. Б. Славина-Шкретова, 2001; А. В. Яхлов, 1998), социологических (М. С. Ельчанинов, 2000; Т. И. Заславская, 2001; Н. И. Лапин, 1996; В. О. Руковишников, 1995; М. Н. Рутцке-вич, 1997), социально-психологических (Н. Ф. Наумова, 1999), экономических (И. В. Морозов, 1999; Т. В. Наумова, 1998), юридических (И. В. Архипов, 2000; А. В. Белинков, 1999), исторических (В. Н. Зосимчук, 1998; В. И. Коро-таев, 2000; Г. Д. Шкарлупина, 1999) и др. Междисциплинарный характер этих многочисленных публикаций, к сожалению, не позволяет установить сущность и социально-философское значение модернизации как категории и методологии познания социальных явлений. ^ Кроме того, множество работ посвящено исследованию процессов модернизации отдельных стран и регионов (Я. М. Бергер, 1995; Л. С. Окунева, 1994; М. Е. Орлова, 1998; В. Н. Шевелев, 1997), в том числе и России (К. И. Баранов, 2001; Л. А. Беляева, 1997; Е. И. Гордеевцев, 1998; В. И. Евдокимов, 1997; С. И. Каспэ, 1999; Ф. М. Махнина, 1999; С. А. Панкратов, 1994; С. М. Поздяева, 1999), а также модернизации отдельных социальных сфер и институтов (А. Н. Гатвинский, 2000; Н. В. Горшунова, 1997).

В этих и других публикациях предпринимается также попытка типологии модернизационных процессов. Она либо воспроизводит традиционное деление на «первичные» — самобытные, «вторичные» и «третичные» — наведенные, «догоняющие» модернизации (В. А. Красильщиков, 1998), либо использует другие критерии, в частности, экономические (Г. Н. Соколова, 2001), ци-ф вилизационные (В. Г. Федотова, 1995, В. Г. Хорос, 1991), связанные с вестернизацией и ее влиянием на национальную культуру (В. В. Согрин, 1994) и другие критерии. Интересна типология В. Г. Федотовой (2000), основанная на степени автономности различных сфер общества от «глобальной функции капитала» в процессе социальных изменений. Разнообразие используемых критериев подтверждает вывод об отсутствии общепризнанной классификации модернизационных теорий в исследованиях отечественных философов, социологов, политологов и других представителей обществознания.

Первая типология (первичная, вторичная, третичная модернизация), по сути, воспроизводит редукционистские дихотомии классической социологии XIX в., в которых, к сожалению, отсутствует идея морально-нравственного и этического опосредствования экономической и познавательной практики, актуальная в современных условиях информационного общества. Об этом свидетельствует увеличивающееся число работ, посвященных проблемам ценностной легитимации модернизационных процессов (Н. Н. Зарубина, 1998, 1997, 2001; В. Г. Федотова, 2001; К. М. Кантор, 1996; В. В. Козловский, 1995; А. П. Манченко, 2000).

Не демонстрирует единства и шкапа модернизационных процессов (фаз и ^ периодов модернизации). Для первоначальных теорий была характерна жесткая дихотомия «традиционное — современное» (Т. Парсонс, Н. Смелзер, 1956; Э. Шиллз, 1961). Это разделение основывается на комплексе социально-экономических и социально-культурных эмпирических признаков, возрастание или убывание которых определяет переход от традиционной стадии развития общества к современности. Другие авторы, например М. Леви и С. Айзенштадт, считают такую шкалу абстрактной и одномерной. Они вводят промежуточные этапы — «относительно модернизированное» и «относительно немодернизиро-ванное» общество (М. Леви, 1966), говорят о дополнительном транзитивном этапе развития — «посттрадиционном» обществе (С. Айзенштадт, 1973).

В отечественном обществознании активно употребляются понятия дескриптивной социологии «традиционное — модернистское — постмодернистское» * или «современное — постсовременное» общества (А. Д. Богатуров, А. Д. Виноградов, 1999; В. А. Красильщиков, 1999; В. Г. Федотова, 1993). Иногда используются экономические признаки классификации «доэкономическое — экономическое — постэкономическое» общество (В. JL Иноземцев, 1999; С. А. Ланцов, 2001). Однако смысл, вкладываемый во все эти понятия, весьма различен.

Какова сущность понятия «социальная модернизация» в комплексе современных социально-гуманитарных наук? Есть несколько точек зрения.

Во-первых, универсалистское определение модернизации характерно для социологии Н. Смелзера (1959), который подчеркивает дифференциацию форм социальной интеграции и возникающих в процессе модернизации новых социальных институтов. Подобный подход полагает модернизацию универсальным, прогрессивным, неизбежным и применимым к любым странам процессом (3. Т. Голенкова, 1998; П. Е. Кандель, 1995; И. И. Кравченко, 2002).

Во-вторых, эволюционистские определения приравнивают понятие модернизации к любым позитивным социальным изменениям, что, по сути, означает выход за пределы научного познания в сферу обыденных представлений (М. Е. Орлова, 1998; Е. А. Тиракьян, 1995). В частности, многие определения трактуют модернизацию буквально — как «движение к современному обществу» во всех его фазах и проявлениях, демонстративно противопоставляемому домодернистскому, традиционному обществу (Н. Аберкормби, С. Хилл, Б. С. Тернер, 2000; В. В. Козловский, А. И. Уткин, В. Г. Федотова, 1995; М. В. Рац, 2001).

В-третьих, бихевиористское толкование, свойственное Р. Бендиксу (1964) и Б. Муру (1966), рассматривает модернизацию как своеобразный категорический императив подражания Западу, который, ускоренно эволюционируя, предоставляет всему миру «вызовы», требующие адекватных «ответов».

Все эти определения приводят к евроцентризму. Данная интерпретация мо-дернизационного процесса характерна и для отечественных авторов, рассматривающих модернизацию России со времен Петра как догоняющую, по сути отождествляя ее с вестернизацией (В. А. Красильщиков, 1999; В. В. Согрин, 2002). Имеющиеся попытки приравнять модернизацию к демократизации общественной жизни, к развитию рыночной экономики, индустриализации и т. д., девальвируют социально-философское содержание термина (П. Е. Кандель,.

1995; Г. Н. Соколова, 2001). По нашему мнению, сохранить его позволяет акцент на социальных функциях целеполагания и творческой роли элиты (В. О. Руковишников, 1995), синергетической природе модернизационных процессов (Н. А. Маслов, 1994), на их многомерности и взаимодействии различных сфер общественного организма (В. И. Пантин, В. В. Лапин, 1998).

Вопреки большому количеству работ смежной проблематики, в разных контекстах упоминающих социальную модернизацию, для современного состояния теории модернизации характерно отсутствие стройной и общепризнанной методологии. Об этом свидетельствуют следующие обстоятельства.

Совмещение в определении модернизации существенных признаков, относящихся к качественно различным уровням познания. Их необоснованное соединение в границах одного исследования влечет за собой неизбежные трудности в операционализации системообразующих понятий теории. Неразграниченность понятий «социальное изменение», «модернизация», «индустриализация», «демократизация» приводит либо к неоправданно широкой трактовке модернизации, либо, напротив, к ее редукции до коррелята эмпирических и медиальных признаков.

О недостаточной степени изученности проблемы свидетельствует и тот факт, что генезис и эволюция теории и парадигмы модернизации рассматриваются в основном на уровне упоминания отдельных имен и концепций [3, 64, 126]. В то же время, история практического модернизационного процесса в России и его отдельных этапов, начиная с петровских реформ и по сегодняшний день, в значительной степени реконструирована учеными (А. С. Ахиезер, 1991; В. А. Красильщиков, 1998; А. И. Уткин, 1996; А. С. Фурсов, 1996; В. Г. Хорос, 1996). Это демонстрирует разрыв между эмпирическим и теоретическим уровнями исследования.

Отсутствие единых критериев современности имеет следствием несогласованность различных типологий модернизации, ее фаз, что не позволяет установить их последовательность и место в историческом развитии техногенной цивилизации. Так, критерием современности часто выступают экономические факторы — уровень инвестиций (У. Ростоу, 1960), или технологические — переход к использованию энергии угля, нефти, газа и др. органических энергоносителей (М. Леви, 1966, Б. Мур, 1963). В работах отечественных ученых часто используется такой критерий, как уровень развития индустриальной системы (С. А. Ланцов, 2001; В. О. Руковишников, 1995; Г. Н. Соколова, 2001).

Таким образом, в современном российском обществознании господствуют отраслевые и дисциплинарные исследования модернизации. В них преобладает анализ изменений в экономической, социальной и социально-психологической сферах. Менее изучены эволюция, методология и сущность теории модернизации как целостного феномена в социальном познании, в его развитии и объективной динамике. Как правило, отсутствуют типологии мо-дернизационных моделей, используются критерии их классификации, которые относятся к разным отраслям и уровням познания. Поэтому не социологический, а именно философский анализ модернизации имеет существенное познавательное и практическое значение для осмысления как самого процесса модернизации, так и его последствий. Он позволяет проводить политику, учитывающую объективные исторические условия и формирующую вектор самобытного, динамичного развития российского общества.

Объектом исследования является техногенная цивилизация в совокупности конкретно-исторических форм социальной детерминации, присущих ее фазам. Предмет исследования: теория социальной модернизации как форма рефлексии техногенной цивилизации и ее эволюция в обществознании.

С учетом указанных обстоятельств, автор ставит перед собой цель: социально-философский анализ теории модернизации общества, ее зарождения, эволюции и социальных последствий в контексте объективного развития техногенной цивилизации и потребностей общественной практики в условиях современных российских реформ.

Цель достигается решением комплекса основных задач.

1) выявить объективно-исторические условия становления теории социальной модернизации в социальной практике и в западном обществознании;

2) проанализировать методологию этой теории, взятую как целостная социально-философская парадигма, определить ее место и значение в системе социально-гуманитарных наук;

3) установить закономерности эволюции идеи и парадигмы модернизации общества и причины ее кризиса на рубеже XX — XXI вв.;

4) определить границы и перспективы применения теории социальной модернизации в общественной практике современной России.

Теоретико-методологическая база исследования. Теоретико-методологическую основу проведенного исследования составляет, прежде всего, совокупность работ В. С. Степина [128, 129, 130, 131], содержащих комплекс основополагающих выводов, в т. ч. вывод об органической связи генезиса техногенной цивилизации и становления модернизационных теорий, а также об обусловленности развития науки динамикой доминирующих в культуре мировоззренческих установок и ценностных ориентаций, которые опосредствуют детерминистское влияние социально-культурных факторов на научное познание. На наш взгляд, это позволяет рассматривать теорию социальной модернизации как преломление комплекса идей классической социологии XIX в., лежащих в основании науки XX в.

Таким образом, в исследованиях В. С. Степина заключается, по сути, организация и методология исследований социальной модернизации в целом, учитывающих специфику социально-философского подхода, т. к. они требуют изучать эволюцию теорий модернизации как результат комплексного действия эмпирических, теоретических и социально-культурных факторов. На практике это предполагает изучение универсалий культуры и их эволюции в качестве детерминант формирования и развития комплекса идей, составляющих парадигму модернизации, поскольку с трансформацией этого культурного кода как основы человеческой деятельности связаны возникновение техногенной цивилизации и ее эволюция, а также возникновение и эволюция всех описывающих эту цивилизацию социально-философских и социальных теорий. Подобные универсалии выделяются не только в социально-гуманитарном познании в целом, но и в структуре индустриальной парадигмы обществознания.

Универсалии индустриальной парадигмы как основа обществознания (элемент духовной культуры) техногенной цивилизации рассматриваются в монографиях Н. А. Маслова [76, 78], посвященных объективно-историческому процессу формирования и последовательной смене фаз техногенной цивилизации и их отражению в социально-гуманитарном познании и философии.

Направленность и периодизация истории техногенной цивилизации, определяющая смысл и специфику модернизации, рассматриваются в работах Г. Г. Дилигенского [30, 31], который подчеркивает изменение способов детерминации, присущих космогенной, техногенной и антропогенной цивилизациям. Изменяется и логика детерминационного «механизма» от всецелого подчинения природно-каузальным зависимостям, от доминирования техники и техногенной среды к свободному выбору человека, т. е. от внешнего к внутреннему способу детерминации.

Формально-логический анализ этих способов детерминации, разграничение превращенных трансгрессивных и объективных детерминаций содержится в работах Н. А. Маслова [80, 81], где также сформулировано определение техногенной цивилизации, показана связь «догоняющей» модернизации с кризисом индустриальной парадигмы, конкуренция доминирующих парадигм с прогрессивной и трансгрессивной эвристикой, пронизывающих социально-философский дискурс техногенной цивилизации и ее суть.

Помимо указанных положений, в работах указанных и других отечественных ученых рассматриваются основные проблемы генезиса и развития техногенной цивилизации, отдельных сфер жизнедеятельности социума, сущности и понимания современного западного общества [48, 109, 133, 154].

В процессе решения задач также используется комплекс общенаучных методов и методологических принципов познания природных и социальных явлений, в том числе:

1) общефилософский принцип детерминизма, предполагающий универсальную взаимозависимость социальных явлений, наличие качественно несовпадающих уровней и форм отражения социальных явлений и их взаимосвязь;

2) общенаучный принцип историзма, предусматривающий рассмотрение предмета исследования в условиях его изменения во времени, позволяющего раскрыть законы его развития;

3) системный метод, предполагающий рассмотрение объекта исследования как сложноорганизованной системы с присущими ей элементами, подсистемами и связями между ними и окружающей средой;

4) сравнительный метод как средство выявления сходств и различий, генетического родства и качественного совершенствования модернизацион-ных процессов в воззрениях ученых различных эпох и направлений. Необходимость его использования усиливается также крайней неоднородностью теории социальной модернизации, ее междисциплинарным характером. Сравнительный метод позволяет установить в этом многообразии критерии, фазы и элементы парадигмы модернизации и реконструировать целостную систему категорий и закономерностей, придав теории модернизации статус социально-философской парадигмы.

Научная новизна результатов исследования заключается в том, что социальная модернизация изучается в единстве эмпирии, конкретно-научных теорий с присущими им методами и формами познания и социально-философской рефлексии, что позволило преодолеть доминирующий в социологии модернизации разрыв между эмпирией и теорией.

Установлен комплекс объективных предпосылок становления модерни-зационной теории в общественной практике и в познании. В развитии философского и социально-гуманитарного знания к ним относятся, прежде всего, идея и парадигма индустриализма, а также комплекс идей классической социологии позитивизма XIX в., составивших макросоциологическое понятие модернизации: унитарная теория прогресса, универсальный рационализм, дескриптивно-эмпирический метод позитивизма, синергия понятия и метода модернизации как процесса, социальный гомеостазис как эманация «естественной гармонии» индустриальной системы, дифференциальная модель развития общества.

В общественном бытии XX в., в свою очередь, предпосылками теории модернизации стали, прежде всего, кризис мировой колониальной системы, экспорт западного капитала в новые независимые государства, создание региональных центров планирования политики и развития освободившихся государств, организация международных институтов для координации усилий Запада в отношении бывших колоний.

Новизна также состоит в том, что, во-первых, реконструировано определение понятия социальной модернизации в позитивистской социологии О. Конта — непрерывная связь конечного множества последовательных состояний социума, совокупность которых олицетворяет собой превращение воинственно-завоевательного прошлого в прогрессивное и безграничное индустриальное будущеево-вторых, установлена причинно-следственная корреляция модерниза-ционной теории с индустриальной и информационной парадигмами общест-вознания как объективными формами философской рефлексии техногенной цивилизации в целомв-третьих, эксплицирована логика теории социальной модернизации, выражающаяся в преемственности двух доминирующих парадигм: классической («догоняющей») и парадигмы постмодернизации как формы ее отрицанияв-четвертых, указаны элементы классической парадигмы модернизации, индустриальный «генотип» Запада как гомеостазис развития, редукция общественного прогресса к совокупности валовых макроэкономических индексов, индустриализация как необходимо-достаточный метод модернизации в общественной практике, стадиальность в сочетании с эволюционистским холизмом, господство внешнего причинения в социальном детерминизме, а также элементный состав парадигмы постмодернизации — символизм, релятивизм, субъективизм, саморефлексия и самосознание личности, интеракционизм, синергия традиций и инноваций, многолинейное развитие обществв-пятых, установлено, что смена модернизационных парадигм обусловлена изменением способа социальной детерминации при переходе от одной фазы техногенной цивилизации к другой. Внешний тип социальной причинности, свойственный «догоняющей» модернизации, в условиях становления информационной цивилизации сменяется внутренней социальной активностью субъекта постмодернизации, его сознания, непрерывно осмысливающего взаимосвязь традиционных ценностей с изменяющейся социальной действительностьюв-шестых, доказано детерминирующее влияние дискурса философии постмодернизма на развитие теории социальной модернизации на рубеже XX — XXI вв.

Теоретическая и практическая значимость результатов исследования определяется общетеоретической задачей познания процессов модернизации, а также насущными потребностями общественной практики в модернизации, происходящей в современной России с учетом результатов развития западного и российского обществознания. Теоретическое значение исследования состоит в том, что теория социальной модернизации определяется в качестве медиальной проекции идеи техногенной цивилизации и ее форм в социально-философском процессе: индустриализма, постиндустриализма и информационного общества, формирующих специфические парадигмы модернизации, формы и методы социальных реформ.

Исследование может использоваться для разработки стратегии государственной политики, отраслевых и прикладных программ модернизации российского общества. Результаты диссертации также могут применяться в практике образования, в учебном процессе и послужить основой для разработки спецкурсов по социальной философии, истории социологии, политологии и другим дисциплинам.

Апробация работы. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры философии и политологии Марийского государственного университета.

Основные положения и выводы диссертационной работы изложены на круглом столе «Художественно-философское познание будущего», организованном региональным отделением Российского философского общества Республики Марий Эл (2001), III российско-американской региональной конференции «Пути развития образования в XXI веке» (2002), конференциях преподавателей и аспирантов Марийского государственного университета (2002, 2003) и научной конференции факультета международных отношений (2003) и отражено в публикациях (1,4 п. л.).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Предметом диссертационного исследования является теория социальной модернизации как сложный междисциплинарный феномен социального познания, характеризующийся собственной логикой, в которой переплетаются ее история, практические предпосылки, комплексы современных научных идей, общественные идеалы, господствующие парадигмы, философские универсалии, методы отраслевой эмпирической социологии и многие другие идеи и обстоятельства. Как любая социально-философская теория и парадигма, теория социально-философской модернизации обусловлена объективными предпосылками, существующими как в общественном бытии, так и в общественном сознании. В развитии философского и социально-гуманитарного знания к ним относятся, прежде всего, идея и парадигма индустриализма, а также комплекс идей классической социологии позитивизма XIX в. Именно тогда впервые было высказаны идеи о сущности современного общества как общества производителей материальных благ в качестве эталона прогресса.

Индустриализм, по О. Конту, стал главной движущей силой, искореняющей пережитки метафизики и милитаризма, поскольку только перманентный рост производства способен установить окончательную гармонию всех классов в обществе. Контовский позитивизм с его культом прогресса и разума утвердил представление о модернизации как об активном историческом действии позитивного класса, на основе объективных социальных закономерностей переустраивающего неблагополучное общество. Вследствие этих идей О. Конт представил модернизацию как неразрывную связь конечного множества последовательных состояний социума, превращающих воинственно-завоевательное общество в современное индустриальное. В соответствии с лозунгом «порядок и прогресс» модернизация предстала одновременно как результат общественных изменений и как движение к немуструктура и генезис «мо-дернити» оказались тождественны.

Идеи Г. Спенсера послужили развитию контовских представлений о модернизации общества. Наделив индустриальную систему имманентной гармонией, Г. Спенсер полагал, что эволюция, направленная к индустриализму, неизбежно откроет обществу восходящую дорогу прогресса. Для этого необходимо лишь удерживать членов общества от нанесения вреда друг другу, и изменения последуют сами собой. Опираясь на идеал функционального гомеостазиса, Г. Спенсер раскрыл механизм превращения средневекового завоевательного общества в производящее. Источником этого всемирно-исторического процесса для Г. Спенсера стал закон дифференциации, в сочетании с адаптацией обеспечивающий прогрессивную эволюцию и постепенное вытеснение милитаризма индустриализмом.

Таким образом, теория модернизации формулировалась как вариант макросоциологической дихотомии, противопоставлявшей начальный и конечный моменты локального периода общественной эволюции. Это неизбежно вело к евроцентризму, идеализирующему исторический опыт буржуазной Европы. В свою очередь, социальная практика менее развитых стран выглядела как «отклонение от нормы» с необходимостью ее последующего приведения к эталону. Именно комплекс идей классической социологии составил содержание макросоциологического представления о модернизации, ставшего своеобразным гносеологическим идеалом указанного понятия.

Гносеологические предпосылки не исчерпывают всей логики генезиса модернизационной теории. Самостоятельным явлением обществознания она стала лишь в середине XX в. под влиянием не столько абстрактных позитивистских идей О. Конта и Г. Спенсера, сколько объективных изменений в социальной реальности и, прежде всего, кризисом мировой колониальной системы, что привело к обретению национальной независимости более чем 70 странами Азии, Африки и Карибского бассейна. Запад нуждался в новых методах сохранения господства над странами «третьего мира». Такими методами стали экспорт капитала и технологий, создание международных организаций, координирующих помощь Запада в бывших колониях и т. д. Отражением в научном познании этих масштабных преобразований и стала теория социальной модернизации.

В середине XX в. в западном социально-гуманитарном познании господствовала идея и парадигма индустриализма, редуцирующая все многообразие социальных феноменов к уровню и форме развития машинных производительных сил. В результате первой формой модернизационной теории стала «догоняющая» модернизация, методологией которой послужила теория индустриального общества, сформулированная в трудах К. Маркса, Э. Дюркгейма, М. Вебера, Р. Арона и других теоретиков.

В основе приспособления макросоциологического позитивизма О. Кон-та и Г. Спенсера к условиям развивающихся стран лежала ложная посылка, требующая, чтобы они развивались в национальные сообщества, подобные Западу во всех отношениях. В результате первая форма этой теории — «догоняющая» модернизация приобрела характер рациональной «технологии» преобразования общества, построенной на основе идеалов классической научной рациональности. Индустриализация стала необходимым и достаточным методом социальных преобразований, а модернизация оказалась редуцированной до копирования институциональной структуры цивилизации индустриального «генотипа» — своеобразного эталона модернизации, стремление к которому любой ценой рассматривалось как достаточное условие прогресса.

Развивающиеся страны принялись активно копировать институциональную структуру западных стран, отдавая приоритет развитию машиностроения, добывающей и обрабатывающей промышленности как господствующему методу форсированной модернизации экономики, политики и социальной сферы. Однако на этом пути модернизируемые страны столкнулись с комплексом практических и теоретических противоречий, порожденных агрессивным вторжением культуры modernity в традиционное общество.

Парадигма «догоняющей» модернизации постулировала зависимость социального прогресса от технологического оснащения производства, величины накопления или уровня инвестиций. Односторонняя ориентация на технологический и экономический детерминизм отличала теории У. Ростоу, Р. Нурске, Р. Розенштайн-Родана, А. Гиршмана, X. Либенстейна и многих других авторов, постулировавших ведущую роль технологического переоснащения и инвестиций, эндогенно стимулирующих модернизационный процесс.

Тем не менее, гонка за индустриальным «генотипом», индустриализация в условиях демографического взрыва в странах «третьего мира» была не способна обеспечить рост дохода на душу населения, и как следствие — сократить разрыв с Западом. О неудаче «догоняющей» модернизации свидетельствовал и феномен «зеленой революции», призванный компенсировать асинхронность в развитии отраслевой структуры развивающихся стран.

Кризис методологии экономического детерминизма совпал с осознанием несостоятельности попыток силой навязать развивающимся странам модерни-зационные модели, сформированные в духе позитивизма. В результате на протяжении 1960 — 1970;х гг. произошла реконструкция парадигмы модернизации, пытавшейся инкорпорировать разнокачественные опосредствующие звенья социальной детерминации, что имело закономерным следствием неизбежную дисперсию форм и методов рефлексии модернизации, отражающую незрелость методологии этой теории, находившейся лишь в фазе своего становления.

В экономическом детерминизме ими стали уровень и структура инвестиций, емкость рынков, производительность труда и квалификация рабочей силы, в структурном функционализме Т. Парсонса и Н. Смелзера — степень дифференцированности социальных функций, в социально-психологических теориях Д. Лернера, Д. Макклелланда, Л. Пая и Г. Элмонда — особенности менталитета и человеческого характера, смена ценностных ориентаций и продуцируемый ими тип личности, в политологических теориях Э. Шиллза, П. Флоры, В. Цапфа, Б. Мура и других авторов — политический режим и баланс интересов конкурирующих за власть элит.

Теория социальной модернизации, повторив эволюцию идеи индустриализма от первых утопических теорий Ш. Фурье, А. де Сен-Симона и Р. Оуэна до теории индустриального «генотипа» Р. Арона, устремившись к духовному опосредствованию социальной организации, к функциональному тину детерминизма, отрицающему линеаризм классической рациональности. В результате в 1970;х гг. синхронный подход к исследованиям модернизации сменился диахронным, основанным на компаративной методологии. Основоположники модернизационной компаративистики (М. Леви, Д. Аптер, С. Блэк и др.) рассматривали культуру Запада и Востока синхронно, не учитывая общественно-исторических условий модернизации традиционных государств. Более поздние теории сочетали компаративную методологию и ретроспективный подход к анализу процессов модернизации.

Сформировалось два основных направления исторических исследований модернизации: субстанциональное, абсолютизирующее ценности политической, экономической и духовной жизни западного капиталистического общества (Т. Парсонс) и дифференциальное (Б. Мур, Р. Бендикс и С. Эйзен-штадт), признавшее специфику каждого модернизируемого общества и опровергнувшее представление о модернизации как конвергенции с западным «генотипом». Таким образом, теория социальной модернизации эволюционировала к социально-исторической парадигме, претендующей на статус историософии и реализующей идею «индустриального генотипа» с использованием опосредствующих звеньев социальной детерминации, исключающих редукционизм и трансгрессию.

В последней четверти XX в. развитые страны Запада вступили в новую фазу развития, отразившуюся в теории постиндустриального общества. Смена формы рефлексии техногенной цивилизации в историко-философском процессе (индустриализма — постиндустриализмом) повлекла за собой смену парадигмы модернизации. Результатом стало использование приставки «пост-» (Р. Инглехарт), а позднее — теория рефлексивной модернизации Э. Гидденса, С. Лаша и У. Бека. В отсутствие собственных социально-философских идей, теория постмодернизации заимствовала их у постмодернизма (коммуникативная реальность, символизм, многообразие и взаимодействие социальных детерминант).

В частности, Р. Инглехарт изменил представление о соотношении социальных институтов и духовных ценностей, утверждая, что именно они способны производить элементы институциональной структуры, опосредствовав институционализацию аксиологией. Возрастающая роль информации и знаний в постиндустриальном обществе обусловливает рефлексивность субъективного самосознания, формирующую потребность в творчестве и в свободном развитии личностисоциальная детерминация приобретает черты сознательного выбора общественными субъектами, взаимодействующими в коммуникативной реальности.

Рефлексия становится детерминантой общественной практике, превращая «одномерного» человека (Р. Маркузе) в «многомерную» личность. Субъект постмодернизации более не является марионеткой перед лицом слепой силы рынка, он принимает решения и действует в соответствии с собственными убеждениями, которые, однако, не являются эгоцентричными, а предполагают творческую деятельность всех субъектов, сплоченных осознанием своей идентичности, общей целью развития и причастностью к общей культуре.

В социально-гуманитарном познании современной России рефлексия социальной модернизации отражает объективные тенденции общественной практики и находится в зависимости от противоречий социально-философского дискурса современной эпохи. Она нередко превращается в спорадические попытки поиска качественно новых идей, не связанных в парадигму. Агрессивная политика вестернизации постепенно сменяется признанием высокой значимости собственной культуры для бесконфликтного развития общества. Устойчивое отождествление модернизации с вестернизацией, т. е. развития по западным образцам, или тезис о принципиальной непригодности для России как культуры модернити, так и всего опыта западного развития, часто мешает снять идеологические шоры и взглянуть на проблему развития России в социально-экономическом и культурном ракурсах критическим взглядом, позволяющем сформулировать новые альтернативы, подчеркивающие самобытность культуры России и ее значение для мировой цивилизации в целом, новую философию постмодернизации в целом. Это означает отказ от ложных альтернатив изоляционизма или слияния с Западом и предполагает опору на собственные силы, эндогенные предпосылки модернизации.

В целом противоречия теории и эмпирических исследований модернизации, характерные для «догоняющей» стратегии, сохраняются и сегодня. Наблюдается, скорее, противостояние западного, техноцентричного и восточного, холистского типов развития на фоне обострения глобальных противоречий техногенной цивилизации, а не формирование интегративной модернизацион-ной стратегии. Овладев недоступной прежде инструментальной мощью, человечество оказалось перед лицом опасности, разобщенности и глобальных конфликтов. Вместо ожидаемой гомогенности мир апеллирует к многообразию, индивидуальности, к признанию ценности национальных культур.

Временный ли это поворот борющихся за самосохранение цивилизаций или планетарная гуманистическая идеология, объемлющая все этноцивилиза-ционные различия? Уже сейчас становится очевидным, что человечество ожидает серия жестких конфликтов, затрагивающих органические основы существования техногенной цивилизации. Если оценивать эти перспективы прежними мерками, то вместо эры общечеловеческих ценностей можно вступить в полосу планетарной разобщенности. Поэтому хочется верить, что проблемы дальнейших целей истории найдут положительное решение в ближайшее время. И теория социальной модернизации, несомненно, могла бы способствовать этому, стимулируя мирное сосуществование Запада, Востока и российской цивилизации и взаимовыгодный диалог их культур, что, без сомнения, придаст положительный импульс российским реформам.