Эпизод в драматическом и эпическом произведении: «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» А. Н. Островского, «Война и мир» Л. Н. Толстого

Под эпизодом принято понимать часть сюжетной композиции литературного произведения (драматического, эпического, лироэпического). Сам термин, восходящий к древнегреческой литературе (гр. epeisodionвставка), широко употребителен и входит во все литературоведческие словари. Однако уже сопоставление определений эпизода в этих словарях свидетельствует о том, что многие вопросы теории эпизода разработаны недостаточно, и прежде всего это вопрос о границах эпизода, критериях его вычленения.

А. П. Квятковский, чей «Поэтический словарь» ценен именно конкретностью определений, дает крайне расплывчатую трактовку понятия: «. небольшая часть литературного произведения (романа, пьесы, повести), играющая в развитии фабулы определенную структурную роль. Это могут быть поступки персонажей, небольшие происшествия или крупное событие, дающее новое направление фабуле. В больших произведениях фабула строится на сцеплении ряда эпизодов, в небольших она может основываться на одном отдельном эпизоде"1. Для Квятковского сюжет — «костяк повествования», его «общие положения" — фабула — «последовательное развитие событий и происшествий в литературном произведении на основе сюжета" — «сюжет легко передать вкратце, фабула же требует длинного изложения и почти не поддается пересказу"2. Иными словами, значения слов «сюжет» и «фабула» у Квятковского противоположны терминологии В. Б. Шкловского и других представителей русской формальной школы, разграничивавших «фабулу» и «сюжет», видевших в «фабуле» (событиях) лишь «материал для сюжетного оформления"3. Из определения эпизода Квятковским ясно, что эпизод отнесен к фабуле (в его понимании, т. е. к художественно обработанному сюжету), однако неясно, как он вычленяется в тексте.

В. Д. Диев, не используя оппозицию «сюжет / фабула», определяет эпизод как «отрывок, фрагмент какого-либо художественного произведения, обладающий известной самостоятельностью и законченностью"4. Но что такое «известная самостоятельность»? Это неясно, неизвестно. Здесь же В. Д. Диев предлагает и второе толкование: «эпизод литературного произведения, который не является основным, постоянным"5. Встает вопрос: как отличить «основное» в произведении от «неосновного», какие фрагменты считать эпизодами, какиенет?

Более конкретное и развернутое определение понятия предлагает В. В. Курилов: «Каждый эпизод воплощает один законченный момент действия, происходящего между двумя и более персонажами в одном месте и на протяжении ограниченного промежутка времени, или поступок одного из персонажей"6. Смена эпизодов, согласно В. В. Курилову, «обусловлена изменением места и времени действия, количества участвующих в нем персонажей и изменением связей между персонажами"7.

Но и данное, предлагающее более четкие ориентиры, определение оставляет открытыми многие вопросы. Являются ли эпизодами «уединенные» монологи действующих лиц в драме? «Внутренние» монологи в эпическом произведении? Фрагменты повествовательного текста в эпике, в которых отсутствуют персонажи (например, пейзажные зарисовки) и, следовательно, действие не развивается? Из текста статьи вытекают отрицательные ответы на эти вопросы, что очень спорно. Неясно также, как соотносится эпизод в драме о понимаемый В. В. Куриловым как «структурный элемент сюжета») с делением текста на «явления» (если один из критериев смены эпизодов -«изменение. количества участвующих. персонажей»), возможна ли смена эпизодов при единстве места и времени и др. Важно, однако, что статья ставит эти и другие вопросы, стимулируя тем самым развитие теории эпизода.

В «Словаре театра» французского теоретика драмы П. Пави даются два взаимоисключающих определения эпизода: «в нарратологии эпизод второстепенное действие, косвенно связанное с основным." — эпизод -«неотъемлемая часть повествования» при анализе «фабулы или интриги"9. Ниже мы остановимся на причинах столь разных устойчивых толкований (восходящих к структуре древнегреческой драмы), но, каковы бы ни были эти причины, в современной теории литературы необходимо единое, непротиворечивое определение понятия: либо эпизод — «неотъемлемая часть» действия, либо им следует называть только «второстепенные», побочные его моменты.

В. Е. Хализев предлагает следующее определение эпизода: «относительно самостоятельная единица действия эпических, лироэпических и драматических произведений, фиксирующая происшедшее в замкнутых границах пространства и времени. Эпизоды могут соответствовать основным звеньям сюжетано иногда компонент сюжета не развертывается в эпизод, либо, напротив, подается в нескольких эпизодах. Расположение эпизодов в тексте — важная грань композиции произведения"10.

В этом определении есть, на наш взгляд, крайне важная оговорка: «иногда компонент сюжета не развертывается в эпизод». Если использовать оппозицию «сюжет / фабула» (в ее трактовке А. П. Квятковским), можно сказать так: иногда компонент сюжета не становится частью фабулы, он лишь обозначен, упомянут в произведении (например, в «Вишневом саде» А. П. Чехова читатель узнает о продаже имения лишь из сообщения Лопахина, данный компонент сюжета не развернут в эпизод). Так намечается оппозиция: показ, детализированное изображение события / сообщение о событии, краткий рассказ о нем. Иначе говоря: в произведении (повествовательном, драматическом) есть не только эпизоды, поэтому значима сама форма эпизода, избранная для передачи того или иного событияона свидетельствует о том, какие события, детали — в фокусе внимания писателя (для Чехова в «Вишневом саде» восприятие Раневской, Гаевым печального известия важнее самого акта продажи имения).

В вычленении «единиц действия» В. Е. Хализев исходит прежде всего из фиксации «происшедшего в замкнутых границах пространства и времени" — в драматическом произведении эпизод отождествляется им с «картиной» («сценой»): «В древнегреческой драме эпизоды разделялись выступлениями хора. Впоследствии, получив наименование «картина», они стали выделяться в драматических произведениях наряду с актами и явлениями"11.

Несомненно значение пространственно-временного критерия при вычленении эпизодов. Однако «в замкнутых рамках пространства и времени» может сменяться несколько «единиц», или «ходов» действия (например, в классицистической драме). Вопрос о критериях выделения эпизодов нуждается в дальнейшем изучении.

При обращении к истории проблемы становится понятной инерция понимания эпизода как второстепенного, побочного момента действия (отразившаяся в определениях эпизода у П. Пави и др.): ведь в древнегреческой драме эпизоды («эписодии»), в соответствии с этимологическим значением слова, были действительно вставными, диалогическими частями между песнями хора (между пародом, стасимами и эксодом). Однако именно «эписодии» изображали основное действие пьесыс уходом же хора из драмы лишь «внутренняя форма слова» (в понимании А. А. Потебни) напоминает о происхождении понятия. Словосочетания: «главный эпизод», «центральный эпизод» — следствие забвения этой «внутренней формы». В то же время термин «эпизодический персонаж» (т.е. персонаж, занятый в одном или нескольких эпизодах, не главный в произведении) явственно напоминает об этимологии слова. Так, в «Дяде Ване» Чехова Елена Андреевна говорит о себе: «А я нудная, эпизодическое лицо. И в музыке, и в доме мужа, во всех романах — везде,.

1 «7 одним словом, я была только эпизодическим лицом» (д. 2) .

В диссертации ставятся следующие задачи:

— исходя из понимания эпизода как неотъемлемой части сюжетной композиции, уяснить критерии вычленения эпизода в драматическом и эпическом произведении;

— соотнести деление на эпизоды с внешней (текстуальной) композицией произведения, т. е. с членением, обозначенном в рамочном тексте (главы в романедействия, сцены и явления в драме и пр.);

— наметить типологию эпизодов, учитывающую специфику драмы и эпики;

— уяснить функции эпизодических персонажей в рамках эпизода и произведения в целом, а также значение для типологии эпизодов собирательных образов;

— применить понятие «эпизодная композиция» к произведениям, в которых преимущественным принципом сюжетосложения является хроникальный.

В попытке решения этих вопросов и заключается научная новизна диссертации.

Предметом (материалом) исследования выбраны драматическая хроника «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» А. Н. Островского (1867) и «книга» JI. Н. Толстого «Война и мир» (1868 — 1869). Оба произведения сближает не только время их создания, но и историческая тематика, потребовавшая от авторов обращения к первоисточникам, документам эпохи, к данным исторической науки. Предлагая свою, по выражению С. Д.

I л.

Кржижановского, «гипотезу, направленную на прошлое», писатели выбирали те или иные моменты исторического события для художественного изображенияотсюда тенденция к особой автономизации эпизодов в композиции целого.

Методологическое и теоретическое значение для предпринятого исследования имели для нас в особенности работы А. А. Аникста, А. И. Белецкого, А. Н. Богданова, В. Д. Диева, А. А. Сабурова (жанр исторической хроники, эпизация драмы, «эпизодная композиция»), В. М. Волькенштейна, Б. В. Томашевского, В. Е. Хализева, JI. В. Чернец (теория сюжетной композиции, типы «сцен», типология персонажей) и др.

Научные положения и результаты работы апробированы в докладах и выступлениях на международных и всероссийских конференциях: на конференциях «День науки филологического факультета» «Ломоносов -2004» «, «Ломоносов — 2005», на Ломоносовских чтениях (МГУ им. М. В. Ломоносова, 2006), на конференциях «Филологическая наука в XXI веке: взгляд молодых» (МПГУ, 2005 и 2006).

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора:

1. Сергеева Е. Е. Вечер у Бергов (Анализ эпизода из «Войны и мира» Л.Н. Толстого) // Русская словесность. 2004. № 5. С. 26−30.

2. Эпизод как «единица» сюжетной композиции («Война и мир» Л. Н. Толстого) // Международный молодежный научный форум «Ломоносов-2004». М., 2004. Т. 2. С. 297−298.

3. Сергеева Е. Е. Собирательные образы в драматической хронике А. Н. Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» // Филологическая наука в XXI веке: взгляд молодых. Материалы IV Всероссийской конференции молодых ученых. М. — Ярославль, 2005. С. 64 — 70.

4. Сергеева Е. Е. Эпизод в композиции драматической хроники А. Н. Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» // Ломоносов. Материалы XII Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых. Иностранные языки. Филология. Т. IV. М., 2005. Тезисы доклада. С. 414−415.

5. Сергеева Е. Е. К вопросу о типологии эпизодов в драматической хронике А. Н. Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» // Филологическая наука в XXI веке: взгляд молодых. Материалы V Всероссийской конференции молодых ученых. М. — Ярославль, 2006. С. 33 -38.

6. Сергеева Е. Е. Жанровое своеобразие драматической исторической хроники (на материале пьесы Островского «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский») // Литературные жанры: теоретические и историко-литературные аспекты / Под ред. А. Я. Эсалнек. М., 2006. (в печати).

Практическая значимость диссертации заключается в возможности применения предложенной методики выделения эпизодов при анализе «Дмитрия Самозванца.», «Войны и мира», а также к широкому кругу драматических, эпических, лироэпических произведений, при чтении курсов теории литературы и истории литературы (XIX века), при преподавании литературы в школе (где анализ эпизода — одно из частых заданий учащимся).

Диссертация состоит из Введения, трех глав, Примечаний, Заключения и Библиографии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В результате проведенного исследования можно сделать следующие выводы:

1) Целесообразно использовать термин «эпизод» для обозначения относительно целостной, вычленяемой при анализе части сюжетной композиции произведения, независимо от того, входит ли эта часть в основную или побочную сюжетную линию, изображается ли в ней «структурный» или «свободный» (по терминологии Б. В. Томашевского) момент действия.

2) В сюжетной композиции эпизод противостоит краткому сообщению, упоминанию о событии. При вычленении эпизода существенным оказывается сам «объем» текста (о чем писал Аристотель). В эпических произведениях наличие повествователя обуславливает чередование сообщений и эпизодов, показа события или упоминания о нем. Отбор тех или иных событий для их детального — в форме эпизода — изображения есть следствие творческой концепции писателя. Текст «Войны и мира» делится на эпизоды, однако не всякий компонент сюжета представляет собой эпизод. Например, о предложении Долохова Соне и ее отказе Наташа рассказывает Николаю (т. II, ч. I, гл. XI). О сватовстве Берга к Вере сообщает повествователь (т. II, ч. III, гл. XI). Как сценические эпизоды переданы объяснение графини Ростовой с Денисовым (т. II, ч. I, гл. XVI) и Болконскимпредложение последнего принимается (т. II, ч. III, гл. XXIII).

Однако оппозиция: эпизод / сообщение актуальна не только для эпического произведения. Уже внешняя композиция драмы (деление на действия, сцены, явленияв древнегреческой драме — на пролог, парод, эписодии, стасимы, эксод и др.) указывает, что в действии есть перерывы. Кроме того, ограниченность (в связи с предназначенностью для театра) художественного времени драмы часто компенсируются многочисленными сообщениями в высказываниях персонажей о событиях прошлого, о внесценических происшествиях и лицах.

В «Дмитрии Самозванце.» В. Шуйский, подстрекая народ к бунту, упоминает о своей несостоявшейся казни: «Я раз лежал под топором на плахе.» (ч. 2, сц. 3). Свадьбой Дмитрия недоволен как В. Шуйский («Из Польши взял латинской веры девку / И, не крестя ее, венчался с нею / Под пятницу, под праздник годовой!» — ч. 2, сц. 3), так и верный сподвижник молодого царя — Басманов («Со свадьбой мы все время перебили, / Смотали с ног дворцовую прислугу.» — ч. 2, сц. 6), однако само торжество венчания и последующие разгульные пиры не показаны.

Таким образом, оппозиция эпизод / сообщение оказывается универсальной, общей для композиции эпических и драматических произведений, хотя проявляется по-разному в этих родах литературы.

3). Любой эпизод, будучи целостной частью сюжетной композиции, имеет свою собственную композицию, где прослеживаются начало и конец, кульминация и спад, завершение. При этом деление на эпизоды может совпадать или не совпадать с внешней композицией текста, т. е. его делением на части, главы (в романе, повести), действия (акты), сцены, явления (в пьесе). Так, в «Войне и мире» эпизод под условным названием «Сватовство Анатоля» (т. I, ч. III, гл. Ill — V) занимает три главы, а «Борис Друбецкой и Жюли Карагина» — одну (т. II, ч. V, гл. V). Выделение эпизодов есть акт интерпретации произведения в целомв свете той или иной интерпретации возможны различные варианты деления на эпизоды.

В рамках эпизода, как правило, соблюдается единство места и времени. В то же время в одном месте в течение краткого периода времени могут сменять друг друга несколько эпизодов. Так, в «Ревизоре» Гоголя в комнату к Хлестакову приходят по очереди городские чиновники, а также помещики Бобчинский и Добчинский — каждое такое «явление» становится эпизодом (д. 4, явл. 3 — 7). Но есть пьесы, где действие часто и быстро переносится из одного места в другое, из одного периода времени в другойздесь именно пространственно-временная рамка — основной маркер эпизода («Борис Годунов» Пушкина).

4) Среди критериев выделения эпизодов есть общие для драмы и эпики. Эпизод, во-первых, рассматривается нами как ход в развитии действия или, напротив, его ретардация. Иными словами, эпизод — некое тематическое целое, отсюда возможность его «рабочих» заглавий (например: «Гибель Самозванца», «Вечер у Бергов»). Во-вторых, важен критерий единства времени и места действия (исключение составляет изображение перемещения героев, «театр в театре», «сон» героя и др.). В-третьих, значимо изменение состава персонажей, мотивирующее смену или, напротив, дальнейшее развитие, поворот темы. В то же время не следует механически отождествлять эпизод с «явлением» в драме.

5) В связи с различной организацией речи в драме и эпике основанием для типологии эпизодов служат также:

— в драме — преобладающая форма речи: диалоги или монологи (возможна их дополнительная классификация). В частности, к дпапогу-поединку можно в «Дмитрии Самозванце.» отнести «Встречу Самозванца с инокиней Марфой» (ч. 1, сц. 5). Есть эпизоды — уединенные монологи. Таковы в хронике Островского монологи Василия Шуйского (ч. 1, сц. 1) и Дмитрия Самозванца (ч. 1, сц. 3), раскрывающие перед зрителем внутреннее состояние героев, их цели, выношенные годами. В отличие от уединенных монологов, так называемые обращенные монологи выделить труднее, поскольку сложно провести грань между развернутой репликой и собственно монологом. Примером обращенного монолога можно считать речь Василия Шуйского к боярам и дворянам (ч. 1, сц.7), в которой князь благодарит за сообщение о помиловании и клянется верно служить царю;

— в эпике наряду с эпизодами, которые условно можно назвать сценическими (здесь преобладает речь персонажей) разграничиваются, в зависимости от функционально-смыслового типа речи, повествовательные и описательные эпизоды.

В качестве эпизодов также могут быть рассмотрены внутренние монологи героя (мечты князя Андрея накануне Аустерлица — т. I, ч. III, гл. XII), что соответствует уединенному монологу в драме. Сюда же относятся и сны героев — пограничное состояние между грёзой и явью. Например, сон Пети Ростова накануне его гибели, в котором он слышит «свою музыку» (т. IV, ч. III, гл. X).

6) На основании названных критериев намечается типология эпизодов. В хронике «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» можно выделить эпизоды структурные и свободныекамерные, групповые и массовыедиалогические и монологические. В их чередовании прослеживается определенный ритм.

7) Между эпизодами в зависимости от доминирующего принципа сюжетосложения (концентрического или хроникального) возникает более или менее тесная связь. Избранные для анализа произведения тяготеют к хроникальной композиции, где эпизоды не жестко связаны друг с другом. Это объясняется и исторической темой (материалом произведений), и их сюжетной многолинейностью, и многочисленностью групповых и собирательных персонажей, необходимых писателю в связи с его творческой концепцией.

Война и мир" - произведение многоперсонажное, причем система персонажей расширяется в особенности за счет нижнего яруса (А. А. Сабуров). Важное место занимают эпизодические лица (тетушка Анны Павловны, «божьи люди» княжны Марьи, ямщик Балага). Среди них много собирательных (солдаты и офицеры — «Переход через Энс» — (т. I, ч. II, гл. VII), «Смотр около Браунау» (т. I, ч. II, гл. I — III) — крестьяне — «Богучаровский бунт» (т. III, ч. И, гл. XIII — XIV) и т. д. При этом эпизодический персонаж может быть главным действующим лицом — ловчий Данило (т. II, ч. IV, гл. III), дядюшка Ростовых (III т., II ч, V гл.), Тихон Щербатый (т. IV, ч. III, гл. V — VI) и т. д. Эпизодические персонажи французский барабанщик Винсент (т. IV, ч. III, гл.

IV) — молодой офицер, «типом лица похожий на Ростовых» (т. III, ч. III, гл. XXII)) часто имеют символическое значение.

8) В «Войне и мире» сочетания эпизодов образуют различные циклы. Можно выделить два принципа циклизации эпизодов. Первичные циклы посвящены определенным персонажам (главным и второстепенным — князю Андрею, ПьеруБорису Друбецкому, Жюли Карагиной, Бергу и т. д.), жизненным укладам (петербургский высший свет — московское дворянстводеревня — армия и др.). В смене эпизодов прослеживается толстовская поэтика контраста: чередуются не только «мирные» и «военные» эпизоды («Островненское дело» — «Наташа в период выздоровления»), но и эпизоды с различной тематикой: серьезная беседа двух друзей (т. I, ч. I, гл. V — VI) -бездумное веселье у Анатоля (т. I, ч. I, гл. VI) — подъем национального духа (т. III, ч. III, гл. I — V) — эгоистические стремления Элен (т. III, ч. III, гл. VI — VII) и др. Именно в чередовании эпизодов проявляется «уникальное равновесие времени» — умение «передать его ход, саму его сущность, столь созвучную читательскому восприятию» (В. В. Набоков).

Вторичные циклы вычленяются на основании идейно-эмоциональной переклички эпизодов, относящихся к разным сюжетным линиям. Ведущий мотив «Войны и мира» — единение людей: веселый смех из русского лагеря передается французам (т. I, ч. II, гл. XV) — Рамбаль и Морель греются у русского костра (т. IV, ч. IV, гл. IX). Тема мира — это и тема дома, куда возвращаются отдохнуть от невзгод (Лысые Горы, Отрадное, дом на Поварской улице). Пьер, бывший «бездомным» на протяжении всего своего сложного нравственного становления, в Эпилоге обретает настоящий Дом и становится его центром. Один из мотивов произведения — демифологизация «великого человека». Наполеон и Александр I изображены иронично. Ситуация «великий человек и его окружение» провоцирует театральность в поведении ее участников, образы императоров лишены величественного ореола. К названному циклу относятся эпизоды «Наполеон перед портретом своего сына» (т. III, ч. II, гл.

XXVI), «Наполеон и Лаврушка» (т. III, ч. И, гл. VII), «Сцена с бисквитами» (т. III, ч. I, гл. XXI) и др.

В зависимости от трактовки тех или иных эпизодов возможна их разная циклизация. Объединение эпизодов по идейно-эмоциональному принципу требует от читателя особого внимания и является результатом интерпретации произведения.