Мотивная структура пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» И.А. Бунина

Ещё в 1990 году В. Пискунов писал: «Особенно трудоёмкая работа предстоит по восстановлению „серебряного века“ русской культуры и культуры русского зарубежья. сегодня очевидно, что здесь заключён такой мощный пласт культуры, без освоения которого не обойтись, если мы действительно хотим „обнаружить наружу всё, что ни есть внутри Руси“, по памятным словам из „Авторской исповеди“ Гоголя» [123: 21J. Эта «работа по восстановлению» огромного пласта культуры продолжается и по сей день. Наше исследование, посвященное исследованию мотивной структуры хронотопа «Окаянных дней» и «Странствий» И. А. Бунина, призвано, по возможности, стать посильным вкладом в неё.

Окаянные дни" - это художественный, но в то же время «публицистически страстный» дневник, посвящённый наблюдениям и размышлениям над ходом революционных событий, происходивших в Москве 1918 года и в Одессе 1919 года, и впервые опубликованный за границей в 1925 году, отдельным изданием — в 1935 году. Работа над окончательным вариантом произведения продолжалась более 10 летсохраняя дневниковую структуру книги, писатель включает в неё отрывки из своих публицистических выступлений («Великий дурман», «Миссия русской эмиграции»).

Основу повествования «Окаянных дней» составили не столько личные размышления автора, сколько фиксация увиденного и услышанного, «моментальная съёмка» событий, реплики, разговоры, а зачастую и монологи прохожих, встречаемых рассказчиком на улице, а также выдержки из различных документальных источников, исторических трудов.

За границей Бунин создаёт и «Странствия» (1930), которые словно «возвращают» его в Россию, но уже Россию советскую, пережившую революцию. Цикл «Странствия» не включается Буниным в собрание сочинений (о возможных причинах этого решения говорится в нашей работе) и печатается впервые в шеститомном собрании сочинений, вышедшем в 1988 году1. Но в данное издание под заголовком «Из цикла «Странствия» «входит лишь часть «этюдов». Полная публикация произведения осуществляется в 2000 году в книге Бунин И. А. Публицистика 1918 — 1953 годов / Под общ. ред. О. Н. Михайлова. Общее композиционное расположение частей произведения в данном издании полностью совпадает с редакцией, опубликованной в собрании сочинений, но цикл дополнен опущенными при составлении шеститомника «этюдами». Этот последний вариант озаглавлен «Странствия» и представляется законченным художественным произведением.

Уже в 1909;1911 гг. Бунин пытается осмыслить события потрясшей страну революции 1905;1907 гг. На страницах произведений появляются новые герои (это бездельники, шатуны, занимающие место стихийных праведников и мудрецов, героев ранних рассказов Бунина), восприятие автором истории окрашивается горечью и сарказмом.

В это же время, в 1908;1911 гг., Бунин впервые обращается к документальным жанрам и пишет путевые очерки о поездках по странам Востока, в которых тема прошлого, древности имеет первостепенное значение. Более всего на Востоке писателя восхищает осязаемое присутствие прошлого в настоящем, спасительное, по мысли Бунина, для культуры. В России же Бунин видит уже появление нового человека, вырванного из родной почвы с корнем, каков, например, Дениска («Деревня») с его «кляповинкой» «Роль пролетариата в России», торчащей из кармана. От этого нового героя русской истории писатель не ждёт ничего хорошего, а потому ближайшее будущее России предчувствует как трагически тягостное.

Но, испытывая в 1910;е гг. глубокий скепсис по отношению к современной русской действительности, который в какой-то мере отбросил негативный отсвет и на восприятие им русской старины, Бунин в то же время не перестаёт восторгаться древностью как таковой. Непримиримо относясь к про.

1 Бунин И. А. Собр. соч.: в 6 т. / Под ред. Ю. В. Бондарева, О. Н. Михайлова, В. П. Рынкевич. -М.: «Художественная литература», 1988. Т.4 исходящему в стране, Бунин откровенно враждебно воспринимает и Октябрьскую революцию, которая стала для него не просто социальным потрясением, но вселенской катастрофой. Как отмечает Т. П. Буслакова, для бунин-ского рассказчика уже в 1920;е годы современность отделена резкой чертой от прошлого, в котором есть и «своё», и «чужое». Соединить времена помогает только память [18:31].

С первых дней своей эмигрантской жизни Бунин занимает крайне правые позиции, регулярно выступая на страницах газеты «Возрождение» (Париж) в период редакторства в ней П. Б. Струве. Отвергая «большевистскую диктатуру как „великий дурман“, царство дьявола», Бунин не только идейно не принимает этот «новый» строй, но физически ощущает свою несовместимость с ним. [105:9−10].

Мучительные впечатления, вынесенные Буниным из «красной Москвы» и «красной Одессы», по словам О. Н. Михайлова, жгли его все 20-е годы, мешая «чистому» творчеству и порождая «страстные, пристрастные и гологра-фически живые зарисовки» [105: 11]. Закономерно, что постепенный спад накала политических страстей приводит к тому, что наряду с резкими полемическими статьями в литературно-критической и мемуарной публицистике Бунина начинают появляться и произведения более жизнеутверждающего звучания. И в 1930 году появляются «Странствия», столь светлые и умиротворённые, что понимаешь — «возвращение» прежнего, но в то же время уже какого-то другого, нового Бунина-художника состоялось.

Окаянные дни" и «Странствия», таким образом, отражают тот неповторимый, уникальный этап в творческой судьбе Бунина, который стал переломным как в жизни, так и в творчестве писателя. «Окаянные дни» запечатлели момент бегства, ухода из Советской России (и в реальном смысле, и в плане художественного творчества), а «Странствия» — попытку возвращения к ней (уже исключительно посредством искусства).

О переломе, произошедшем в это время в сознании Бунина, говорит и то, что именно в эмигрантский период, по словам Д. С. Лихачёва, в произведениях Бунина особенно усилилось чувство истории. «Для Бунина-эмигранта всё, что происходило когда-то в России, её быт, её люди, — не просто прошлое, но и история. Пафос расстояния усилил пафос времени» [80: 243]. «Всё созданное Буниным в эмиграции, почти всё, можно было бы обозначить как поиски утраченного времени» [43: 788]. Бунин как никогда ощущает теперь единство с уходящим прошлым, и это является общей чертой писателей, оказавшихся в эмиграции. Так, В. Пискунов одной из наиболее значимых характеристик культуры русского зарубежья считает её «воспоминательный пафос», «её постоянную ностальгическую память об оставленных „других берегах“ и далёких российских просторах.» [123: 21].

В разное время изучению творчества Бунина посвящали свои труды В. А. Афанасьев, А. А. Волков, В. А. Гейдеко, А. А. Нинов и др. Основополагающими исследованиями творчества Бунина на сегодняшний день являются труды Г. М. Благасовой, М. С. Штерн, А. К. Бабореко, О. Н. Михайлова, А. Горелова, Ю. В. Мальцева, Н. В. Пращерук и др. «Странствия» же оказались практически вне поля зрения буниноведов. Это произведение лишь мимоходом упоминается в отдельных работах1.

Между тем то обстоятельство, что при исследовании творческого пути Бунина «Странствия» не учитываются, несколько искажает представление об эволюции взглядов писателя. Например, в исследовании Е. В. Снежко, по-свящённом мемуарной и автобиографической прозе Бунина эмигрантского периода, рассматриваются такие произведения, как «Окаянные дни», «Жизнь Арсеньева», «Освобождение Толстого», «Воспоминания», «О Чехове», но даже не упоминается о «Странствиях». Это приводит автора к ошибочному, на наш взгляд, выводу о том, что «Окаянные дни» «были первой попыткой самовосстановления писателя после пережитого потрясения» [153: 12], тогда как основной корпус дневниковых записей был создан непосредственно во.

1 Пращерук Н. В. Феноменология Бунина: авторское сознание и его пространственная структура: Автореф. докт. дисс. — Екатеринбург, 1999; Ри Чжон Хи. Проблема памяти в творчестве И. А. Бунина: Автореф. канд. дисс. — М., 1999. время революционных событий в России, став живым и страстным откликом на всё происходящее вокруг. Неоправданно, с нашей точки зрения, говорить о переработке текста «Окаянных днях» для публикации как о «попытке самовосстановления писателя».

Не учитывая опыт «Странствий», нельзя с достаточной полнотой и точностью представить творческую и мировоззренческую эволюцию писателя эмигрантского периода, поскольку именно «Странствия» являются важным промежуточным звеном между «Окаянными днями» и «Жизнью Арсеньева», «Освобождением Толстого» и др. Поэтому трудно согласиться с утверждением Е. В. Снежко, что после «Окаянных дней» «следующим шагом в этом направлении, когда И. А. Бунин снова переоценит и осмыслит своё прошлое, станет роман «Жизнь Арсеньева» «[153:12].

Мотивная структура «Окаянных дней», как и особенности их пространственно-временной организации, также не становились до сих пор предметом специального изучения. Лишь в последние годы литературоведы стали говорить о художественной специфике «Окаянных дней» и анализировать особенности их поэтики. Так, интересными, на наш взгляд, являются замечания по поводу композиции «Окаянных дней» Т. П. Буслаковой, увидевшей сходство бунинского произведения с «Божественной комедией» Данте: «движение жизни по смыслу оказывается падением, «схождением в ад» «[18: 31] и подчеркнувшей «погребальное» настроение финала. Эти суждения напрямую указывают не только на важнейшие мотивы в «Окаянных днях» и «Странствиях» Бунина (мотивы гибели и падения), но и подтверждают нашу гипотезу о включении Буниным локуса ирреального дьявольского мира в пространственно-временную структуру «Окаянных дней».

Один из наиболее интересных современных исследователей творчества Бунина Ю. В. Мальцев указывает на неприятие писателем рационального, логического знания в пользу инстинктивного, чувственного, стихийного. При этом учёный считает сознание Бунина принципиально «антиисторичным», с чем мы не можем согласиться, поскольку разделяем точку зрения Д. С. Лихачёва, отмечавшего, что «интерес к истории поглощает Бунина целиком». Другое дело, что этот интерес к истории обусловлен прежде всего интересом к проблеме времени, о которой и пишет Ю. В. Мальцев. В книге «Иван Бунин» исследователь показал связь бунинского творчества с поэтикой символизма. А. В. Злочевская отмечает близость Бунина поэтике «мистического реализма, для которого характерна «модель «художественного двоемирия», соединяющая материальный и трансцендентный уровни бытия» [47: 8].

Актуальной в связи с темой нашего исследования представляется работа Н. В. Пращерук, в которой автор анализирует пространственное воплощение авторского сознания в произведениях Бунина. Глубиной и содержательностью отличается анализ книги «Тень птицы» как очередной попытки «освобождения» от времени, анализ, выявляющий наличие важного для понимания большинства произведений Бунина мифологического подтекста. Как и Ю. В. Мальцев, Н. В. Пращерук раскрывает феноменологический характер сознания Бунина-художника, который и говорит о его мифологической природе. Исследователь очень точно, на наш взгляд, определяет роль пространства как структурной составляющей бунинского художественного мира, «которая становится для этого мира, во-первых, наиболее репрезентативной и, во-вторых, может выступать в качестве концептуального и ценностно-значимого для героя или автора результата их опыта общения с реальностью (имеется в виду обретение ими вневременного пространства культуры, жизни, священного и т. п.)» [127: 7−8].

Ещё одним из наиболее близких теме нашей работы исследований является монография М. С. Штерн «В поисках утраченной гармонии (проза Бунина 1930;1940;х гг.)», в которой автор рассматривает целый комплекс проблем, анализирует мотивы и особенности хронотопа целого ряда произведений писателя, «законы строительства жанра в прозе Бунина» и его мировоззренческую концепцию, не затрагивая при этом «Окаянных дней» и «Странствий».

Долгое время «Окаянные дни» рассматривались исследователями исключительно с точки зрения содержания, проблематики, как произведение прежде всего публицистического характера. В последнее время появляется всё больше исследований, посвящённых жанровой природе произведений Бунина. Одной из таких работ является диссертация Н. Г. Крюковой «Дневники И. А. Бунина в контексте жизни и творчества писателя» (2000), в которой рассматривается история создания «Окаянных дней» и подчёркивается их особое место в творчестве писателя.

Жанровое своеобразие произведений Бунина рассматривает Е.В. Снеж-ко. В своей работе, посвящённой изучению поэтики мемуарного и автобиографического повествования в прозе Бунина, исследователь отмечает, «что в структуре „Окаянных дней“ можно выделить основные устойчивые признаки жанра мемуаров: личностно-субъективное начало, ретроспективный характер воссоздания действительности и память как специфическое средство его выражения. По мнению автора, своеобразными признаками, характерными для „Окаянных дней“ как мемуарного произведения о русской революции, являются дневниковая форма изложения событий, тяготение к хронологии, использование документальных материалов, публицистичность и принцип контраста как стилевой приём» [153:10−11].

И «Окаянные дни», и «Странствия» соединяют в себе как черты документальных жанров, так и ярко выраженное художественное начало. Неслучайно О. Н. Михайлов подчёркивает, что публицистика Бунина — это органическая часть его художественного творчества. Выявление специфики жанра имеет для нас особое значение, поскольку она находит отражение и в мотивной структуре произведений, и в пространственно-временной их организации. Поэтому в своём анализе мы принимаем во внимание особенности жанровой природы «Окаянных дней», и «Странствий».

Исследователи отмечают, что подавляющее большинство произведений (мемуары, дневники, очерки, рассказы, эссе, повести), созданных в первые пореволюционные годы, имеет преимущественно документальный характер, что обусловлено, в первую очередь, особенностями эпохи. Наиболее известные из опубликованных дневниковых записей революционных и первых послереволюционных лет — «Окаянные дни» И. Бунина, «Конармейский дневник 1920 года» И. Бабеля, дневники В. Короленко (1917;1920), К. Чуковского (1918;1923).

Е.Ш. Галимова, отмечая своеобразие жанра «революционного дневника», пишет: «При том, что эти документальные произведения обладают присущей жанру дневнику личностностью, ярко выраженной субъективной оценкой происходящего, они в то же время принципиально отличаются от дневниковых записей традиционного характера с их устойчивым интересом прежде всего к внутреннему миру автора» [30: 19−20].

Странствия" воспроизводят основные черты документальных путевых заметок, очерков — жанра, занявшего важное место в творчестве Бунина ещё в дореволюционный период («Тень птицы» 1907;1911гг.- «Воды многие» 1925;1926 гг.). «Воды многие» представляют собой почти не переработанный Буниным дневник его путешествия на Цейлон в феврале — марте 1911 года. Бунин вёл дневники всю жизнь, записям, почти ежедневным, он придавал большое значение. Так, 2 февраля 1916 года он пишет: «Я говорил. о том, что дневник одна из самых прекрасных литературных форм. Думаю, что в недалёком будущем эта форма вытеснит все прочие"1.

Отмеченные факторы обусловливают актуальность настоящего исследования, восполняющего пробел в изучении наследия Бунина, связанный с отсутствием должного внимания к такому значительному, на наш взгляд, произведению, как «Странствия». Кроме того, «Окаянные дни» и «Странствия» впервые исследуются с помощью таких актуальных для современного литературоведения методов анализа, как мотивный и хронотопический, вскрывающих их мифологическую природу.

1 Бунин И. А. Стихотворения. Рассказы. М., Правда, 1986, С. 535.

Предметом настоящего исследования является мотивная структура пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» ИЛ. Бунина.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в ней впервые предпринята попытка анализа мотивной структуры пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» Бунина. На наш взгляд, можно говорить о взаимосвязи этих произведений, о том, что они образуют некое условное художественное единство. Существует достаточно оснований (мотивная структура, хронотоп, жанровая близость, образ героя-повествователя) для их сближения. Восприятие «Окаянных дней» и «Странствий» в единстве, во взаимосвязи даёт возможность более глубокого их прочтения, интерпретации, а также понимания важности данного этапа творчества Бунина.

Исследование мотивной структуры и пространственно-временной организации является необходимой частью изучения поэтики бунинских произведений, поскольку даёт возможность увидеть, с одной стороны, новаторство писателя в области формы, орнаментальное начало его прозы, а с другой стороны — мифологичность мироощущения Бунина.

Целью настоящего исследования является выявление мотивной структуры пространственно-временной организации «Окаянных дней» и «Странствий» Бунина. В рамках данной работы предполагается определить роль мотивной структуры в организации художественного времени-пространства в «Окаянных днях» и «Странствиях», а также выявить и проанализировать важнейшие мотивы, формирующие пространственно-временную картину мира в этих произведениях.

Поставленная цель обусловила необходимость решения следующих задач: 1) уточнить понятия мотив, художественное время и пространство, установить их взаимосвязь, проанализировать специфику жанровой природы «Окаянных дней» и «Странствий»;

2) выявить мотивы, формирующие образ пространства-времени в «Окаянных днях», структурировать их по группам, выделить основные мотивы и их варианты, проанализировать мотивную структуру «Окаянных дней»;

3) выявить обусловленные мотивной структурой особенности пространственно-временной организации «Окаянных дней»;

4) раскрыть особенности функционирования выделенных в тексте «Окаянных дней» мотивов в контексте «Странствий», выявить и проанализировать другие мотивы, играющие основополагающую роль в «Странствиях»;

5) определить характер взаимосвязи между «Окаянными днями» и «Странствиями», сопоставив мотивную структуру пространственно-временной организации этих произведений, выявив их сходства и различия.

Достоверность исследования обусловлена тем, что выводы получены в результате непосредственной аналитической работы над художественными текстами И. А. Бунина, с помощью мотивного и хронотопического методов анализа, которые оцениваются современной литературоведческой наукой как перспективные и плодотворные.

Методологическую и теоретическую базу диссертации составили: 1) исследования литературоведов об эмигрантском периоде творчества И. А. Бунина: Т. П. Буслаковой, Ю. В. Мальцева, М. С. Штерн, А. К. Бабореко, Г. М. Благасовой, А. А. Горелова и других- 2) исследования, посвященные мотив-ному анализу прозы, а также анализу художественных пространства и времени: М. М. Бахтина, Д. С. Лихачёва, Е. М. Мелетинского, Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпы, Ю. М. Лотмана, В. Топорова, В. Шмида, Б. М. Гаспарова, И. В. Силантьева и других.

Методика исследования базируется на пространственно-временном и мотивном видах анализа, впервые применяемых при изучении «Окаянных дней» и «Странствий» Бунина. Н. В. Пращерук отмечает, что «применительно к бунинскому тексту пространство выступает как интегрирующая категория», которая может использоваться в качестве методологического «инструмента»: «она позволяет соединять жанровый подход к произведению, анализ элементов его сюжетно-композиционного строя, предполагающий рассмотрение системы мотивов и других „составляющих“ сюжета» [127: 8].

Мотивный анализ призван, с одной стороны, выявить ментальные основы мироощущения автора и его творчества, а с другой — показать неповторимость идиостиля художника. Мотивный анализ даёт возможность обнаружить, как разворачивается тот или иной мотив «во всём семантическом пространстве между низшей и высшей границами смысла, генетически заданными его «внутренней формой» «[48: 28]. Прочтение прозаического произведения с точки зрения его мотивной структуры способно выявить те новые, неожиданные смыслы, которые заключаются в «прозаическом взгляде на мир, в изображении многоликой прозы жизни» [25:35].

Методика исследования бунинских произведений с точки зрения их пространственно-временной организации «предполагает прежде всего выявление системы пространственно-временных образов-доминант, „“ своих» для каждого текста или их объединяющих, системы, которая «задаётся» определёнными темами, реализуется посредством повторяющихся образов и деталей, мотивов, развёртывающихся нередко в целые сюжеты, и оформляяется с помощью «пространственного словаря» «[127: 8]. Поэтому методика, объединяющая мотивный анализ с хронотопическим, является, на наш взгляд, наиболее перспективной и плодотворной, так как учитывает структурно-композиционные особенности произведений и позволяет выявить не только всю сложность проблематики «Окаянных дней» и «Странствий», но и особенности их повествовательной структуры, а также специфику жанровой природы произведений.

В работе используются также конкретно-текстуальный, структурно-аналитический и сравнительно-типологический виды литературоведческого анализа, а также метод реконструкции с целью выявления мифологической основы текста, взаимно дополняющие друг друга при нашем подходе.

Научно-практическая ценность работы заключается в том, что наблюдения и выводы, полученные в ходе исследования, могут быть использованы при подготовке к лекциям и практическим занятиям по русской литературе XX века, в вузовских спецкурсах, спецсеминарах, а также при дальнейшем изучении вопросов, связанных с мотивной структурой и пространственно-временной организацией художественных текстов.

На защиту выносятся следующие положения:

1. «Окаянные дни» и «Странствия» имеют мотивную структуру, свидетельствующую о наличии в данных произведениях мифологического подтекста и обусловливающую характер их пространственно-временной организации.

2. «Окаянные дни» и «Странствия» можно рассматривать как некое художественное единство, своего рода дилогию, объединённую единым «сюжетом», связанным с мифологической схемой гибель — воскресение, реализующейся в целом комплексе повторяющихся мотивов.

3. «Странствия», являясь своеобразным завершением «Окаянных дней», имеют сходную с ними пространственно-временную организацию (основанную на выделении «старого» и «нового» миров), что обусловлено наличием сквозных мотивов. Если в центре «Окаянных дней» оказывается «новый» мир на фоне гибели «старого» (в основе мотивной структуры лежит мотив гибели), то в «Странствиях» «старый» мир воскресает (центральным является мотив воскресения).

4. «Окаянные дни» — художественный дневник революционного времени, мо-тивная структура и пространственно-временная организация которого во многом обусловлена влиянием древнерусского жанра летописи. «Странствия» — также синкретическое по своей жанровой природе произведение, которое обнаруживает связь с жанром хождения и органично соединяет эпическое и лирическое, автобиографическое и вымышленное начала, что нашло отражение в мотивной структуре и пространственно-временной организации произведения, а также в усложнении повествовательной композиции.

Выводы.

Странствия" продолжают традицию русской литературы, изначально обращённой к теме воскресения в её неразрывных связях с символикой пути, теме, ставшей ведущей в культуре XIX века: от Гоголя до «Воскресения» Толстого.

Своеобразие трактовки данной темы в творчестве Бунина можно увидеть на примере «Странствий», где мотив воскресения является композиционным стержнем всей структуры произведения, его смысловой доминантой, развиваясь и реализуясь в многочисленных мотивах, получивших новое значение в его свете. Воскресение понимается Буниным прежде всего как задача эстетическая и лишь потом — в опосредованной форме — как нравственно-духовная.

Именно поэтому в «Странствиях» такое важное место уделяется искусству, сохранившему живую память о прошлом: усадьбы и храмы, живопись и литература — это для Бунина не просто памятники, следы прошлого, но живые свидетели, которые могут многое рассказать, воскресить в памяти автора и читателя ушедшую эпоху. Художественная концепция Бунина основана на убеждённости в том, что человеческая память (запёчатлённая в произведениях искусства) способна победить смерть, преодолеть временные преграды. Именно через творчество стремится Бунин одолеть смерть и небытие. Главную цель, преследуемую автором «Странствий», можно понять, обратившись к другим произведениям писателя, написанным в этот период: «Вечная мука — вечно молчать, не говорить как раз о том, что есть истинно твоё и единственно настоящее, требующее наиболее законно выражения, то есть следа, воплощения и сохранения хотя бы в слове!» («Книга» 1924 г.).

Пространственно-временная структура «Странствий» определяется характером восприятия времени героем/автором, разделяющим Россию на «старую», дореволюционную и «новую», советскую, на Россию храмовую, православную и городскую, революционную. Два оппозиционных типа пространства (сакральное и профанное), сосуществующие в рамках «пограничного» пространства авторского сознания, обнаруживающего явно мифологические черты, являются в то же время абсолютно чуждыми друг другу, взаимно непроницаемыми. Эти два мира постоянно сталкиваются, взаимодействуют в тексте, что обусловлено синхронизмом, возможностью сосуществования различных времён (прошлого и настоящего) в одной точке пространства.

Герой Бунина, странствуя по родным и, казалось бы, хорошо знакомым местам, сначала не узнаёт их «нового» облика (мотивы разрушения и обмана), наблюдая повсеместно только следы гибели и разрушения. Лишь силой памяти удаётся ему воскресить мир прошлого. Бедствие, постигшее страну, принимает для Бунина и его героя характер вселенской катастрофы, что воплотилось в полной мере уже в «Окаянных днях».

Для мифологического сознания, не отделяющего объекта от субъекта, такое перенесение внутреннего на внешнее (собственного переживания на весь мир вокруг) вполне закономерно. Мироощущение писателя определяет организацию текста: всевозможные варианты мотивов гибели и воскресения буквально пронизывают его, постоянно чередуясь и накладываясь друг на друга. Это связано и с тем, что герой только в последних главах окончательно вырывается из «нового» мира и попадает в прошлое, воскрешая его из небытия.

Таким образом, главная цель «Странствий» Бунина — спасение России, которое возможно, по мысли писателя, путём обретения утраченного прошлого, воскресения в памяти её святого образа. Поскольку настоящее в «Странствиях» — это уже хаос, безвременье, наступление которого предчувствовал Бунин в «Окаянных днях», то прошлое в сравнении с ним видится как неизменно лучшее, светлое, и «возвращение» к нему воспринимается как воскресение.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

В «Окаянных днях» и «Странствиях» И. А. Бунина получают развитие мотивы, сквозные для всего творчества писателя. Так, например, мотив одичания, связанный в дореволюционный период с темой вырождения дворянства уже был центральным в повестях «Деревня» и «Суходол». Мотивы гибели и карнавализации зазвучали в «Господине из Сан-Франциско», где «мир предстал балаганом над бездной» [38: 314]. В «Старухе» (1916) Бунин уже рисовал Россию расколотой страной, в которой посреди моря народного горя стоит остров «разливанного веселья» столичной жизни (мотивы раскола, веселья и др.). В то же время в некоторых произведениях дореволюционного периода Бунин разрабатывает мотивы воскресения и странствия. Например, в рассказе «Святые» (1914) Бунин показывает, как бывший крепостной Арсе-нич приходит раза два-три в год повидать своих господ, сохраняя духовную связь с барскими детьми, осуществляя связь времён.

Исследование мотивной структуры «Окаянных дней» и «Странствий» в её связи с пространственно-временной организацией произведений показывает целесообразность рассмотрения данных текстов как своеобразной дилогии, как метатекста с единым метасюжетом, развивающимся по схеме гибель — воскресение. Таким образом, сюжет «Окаянных дней» и «Странствий» — это единое «высказывание» на языке мотивов и устойчивых смысловых связей между ними.

Мотивы, обозначенные в «Окаянных днях», получают развитие в «Странствиях», которые становятся продолжением неоконченных дневниковых записей, воспроизводя основные композиционные черты данного жанра (фрагментарность, установка на документальность, лиричность и др.). Оба произведения имеют сходную пространственно-временную организацию, в основе которой лежит оппозиция двух миров: старого (дореволюционной России) и нового (советской России), сосуществующих в едином «пограничном» пространстве авторского сознания. Первый наделяется признаками сакрального мира, воскресающего в «Странствиях», второй, гибельный, доминирующий в «Окаянных днях», является профанным. Такая природа хронотопа отражает, прежде всего, раскол, произошедший в России после революции 1917 года. Революционная эпоха в этих произведениях предстаёт как перелом, катастрофа, приведшая Россию к гибели.

В то же время пространственно-временная организация бунинских произведений обусловлена традицией жанра: как и жанр «путешествия», начиная со второй половины XVIII века, так и жанр дневника ориентированы, прежде всего, на наличие «пограничного» пространства внутреннего мира, объединяющего в единое целое различные пространственно-временные структуры.

В центре внимания Бунина всегда остаётся Россия, её судьба. Для создания образа России писатель использует язык пространственно-временных категорий {старое — новое, замкнутое — бесконечное и т. д.). При этом в «Окаянных дней» доминирует временной критерий: акцент делается на взаимосвязь прошлого с настоящим, повторяемость русской истории — временные характеристики оказываются ведущими, обуславливающими пространственную организацию {старое — новое). В «Странствиях», напротив, решающую роль играет реальная пространственная удалённость автора: Россия видится им теперь не изнутри, а как бы издалека (об этом свидетельствует и образ героя, чужого в этой стране), поэтому ведущими становятся пространственные характеристики, что связано и с жанровой природой, и с характером сюжета, предполагающего постоянные перемещения героя в пространстве.

Для Бунина исключительную важность имеет зрительное, образное восприятие мира, способность видеть прошлое, а не пересказывать его. В «Странствиях» автор обретает эту возможность через слово. Всё это раскрывает нам исключительную «хронотопичность» видения и художественного мышления Бунина, его умение видеть время в пространстве.

Если в «Окаянных днях» автором фиксируется приближение, наступление последних времён, то эпоха, получившая художественное воплощение в «Странствиях», — это уже послереволюционное, советское время, которое воспринимается в мифологическом ключе как хаос, наступивший после окончания времён. Ему противопоставляется сакральное прошлое, которое предстаёт как идеальное, то есть также мифологизируется.

Революция воспринимается героем Бунина прежде всего как гибель православной России («Окаянные дни»), при этом мысль о падении христианства эксплицирует и идею будущего освобождения, воскресения, получившую художественное воплощение в «Странствиях», поскольку воскресение невозможно без страданий и гибели.

Уже в «Окаянных днях» Бунин пророчески предчувствовал этот конец, воспринимая происходящие события как начало конца, в наступлении которого не приходилось сомневаться, ведь взгляд писателя был устремлён не столько из настоящего в будущее и прошлое, сколько из прошлого и будущего в настоящее. А потому он не вопрошал и предполагал, а констатировал. Ощущение катастрофичности происходящего создаётся и бесконечной повторяемостью событий, усугубляемой постоянной фиксацией дат, и бесплодным ожиданием перемен, выливающимся в тоску (мотив опустошения).

Характер восприятия Буниным русской истории указывает на глубокую укоренённость его в русской литературной традиции, и, в частности, на близость литературному сознанию второй половины XVIII — начала XIX вв., для которого «история рисовалась как цепь трагических происшествий, всё более отдаляющая людей от исходного совершенства. Будущее могло в этом случае рисоваться как конечная гибель или как возвращение к истокам» [85: 83].

Именно эти варианты исторического развития — гибель и возвращение к истокам — получают воплощение в произведениях Бунина, при этом первый видится как реально свершившийся («Окаянные дни»), а второй — как возможный и единственно верный для России («Странствия»). Примечательно, что, отвечая на анкету в связи с десятилетием Октябрьской революции, Бунин пишет: «Говорить, что „к прошлому возврата нет“, могут только люди или хитрящие, или глупые, или не знающие истории России» (С.261), поэтому категория будущего времени у него отсутствует, а всё светлое для Бунина и его героя связано исключительно с прошлым.

Создание «новой» России, декларированное в советское время, явилось своеобразным мифом, разоблачить который пытается рассказчик в «Окаянных днях». Возникший как противопоставление «старой» Руси образ «новой» России существует в произведениях Бунина в системе устойчивых оппозиций: старое — новое, своё-чужое, истинное — ложное.

Бунин удивительно чутко уловил и показал в «Окаянных днях» склонность русского человека к мифотворчеству, самообману, особенно ярко проявляющуюся в переломные эпохи, когда многое зависит именно от народного самосознания. Поэтому одним из источников мифологизации хронотопа в «Окаянных днях» и «Странствиях» И. А. Бунина, обнаруживающих отчётливые фольклорно-мифологические мотивы, является архетипическое народное мышление. Так, например, совмещение двух способов членения пространства в «Странствиях» (по вертикали: подземелье и уходящий в небо иконостас и по горизонтали: центр и периферия, Москва и русская провинция), определяющих и временную организацию, напоминает архаическую модель мира, воплощённую в образе мифологического мирового древа, которое также членит пространство по вертикали и по горизонтали. Причём вертикальное деление определяет основные части Вселенной: верхнюю (небесное царство), среднюю (землю) и нижнюю (подземное царство). Кроме того, оно связано с временными показателями прошлого, настоящего и будущего [162: 399]. Но поскольку все надежды Бунина связаны исключительно с прошлым, в его мифологической модели мира категория будущего трансформируется в категорию вечности, обозначающую для писателя бессмертие прошлого. Об этом говорит выстраивающаяся в «Странствиях» смысловая иерархия: образы подземелья в произведении связаны с прошлым, с истинной жизнью, наземное пространство Москвы — с настоящим, а значит с гибелью и обманом, а образы устремлённых ввысь иконостасов и куполов — с вечностью, с воскресением. Так мифологический сюжет (гибель прошлого — его воскресение), нашедший выражение в пространственно-временной организации «Окаянных дней», запечатлевших момент гибели России, получает дальнейшее развитие и окончательное оформление в хронотопе «Странствий».

В «Окаянных днях» Бунин рисует образ России в системе пространственно-временных оппозиций, обусловленных эпохой: русское — восточное (азиатское), своё — чужое, замкнутое — беспредельное и т. д. В «Странствиях» же автор, оправившись от пережитого потрясения, постепенно уходит от такого резкого противопоставления своего чужому, прошлого настоящему. Это оказывается возможным благодаря наличию «пограничного» пространства сознания автора/героя, являющегося хранителем вечных культурно-нравственных ценностей, нивелирующих к концу произведения взаимоисключающий смысл оппозиций прошлого и настоящего, своего и чужого.

Такое «пограничное» пространство, отражающее «местонахождение» бунинского героя (между прошлым и настоящим) и связанное с мотивом пересечения границы, уже не направлено на противопоставление своего и чужого мира, как это было в «Окаянных днях», где для каждого мира были даже установлены свои, различные пространственно-временные границы (различное время, нормы поведения и т. д.). Если в «Окаянных днях» пространство «старого» мира постоянно сужается («Чортов остров») под натиском «нового», то в «Странствиях», напротив, «старый» мир постепенно расширяется, возвращая прошлое из забвения. Невозможность примирить существующие оппозиции во внешнем мире, преодолеть раздвоенность, двоемирие русской жизни и предопределила художественную задачу «Странствий», ставших попыткой соединения двух миров (прошлого и настоящего) в рамках внутреннего, «пограничного» пространства сознания автора/героя.

Даже «давнопрошедшее» время, вписанное ещё в начале произведения в циклический круговорот, свидетельствующий о повторяемости истории, постепенно включается в совершенно иную, противоположную схему: сливаясь с недавним прекрасным прошлым, освобождается от «дурной повторяемости» и «выравнивается» в линейную перспективу. Циклическое, завершённое время «Окаянных дней» находит выход, вновь обретает направление в «Странствиях». Поэтому сквозным мотивом в произведении является мотив странствия, связанный с поисками единственно верного для России пути.

Таким образом, художественное время в «Странствиях» организуется по принципу «смысловой цепи», состоящей из колец-возвращений, которая есть отражение «коллективной памяти» (М.М. Бахтин). В то же время и сам текст реализует непрерывность «смысловой цепи» русской истории и культуры.

Критерий давности времени становится для Бунина эстетическим: чем глубже прошлое, тем оно прекрасней, настоящее же вызывает лишь отторжение, разочарование. Даже давнопрошедшие времена Ивана Грозного, кровавые, жестокие, и тем самым напоминающие современные события, уже не сопоставляются автором с настоящим (как это было в «Окаянных днях») и вызывают не отвращение, а скорее, наоборот, умиление и восхищение, поскольку воспринимаются как часть русской истории. Объясняется это и тем, что именно связь с прошлым, определяющая, с точки зрения Бунина, возрождение целостности и духовности русского народа, осознаётся теперь Буниным как его национальная специфика, самобытность.

Таким образом, если в «Окаянных днях» «давнопрошедшее» время неизменно характеризуется как добытийный хаос и связывается с гибелью (Средневековье, Смутные времена), то прошлое в «Странствиях» связано с началом, с гармоническим временем, с зарождением культуры. Мотив странствия соединяется у Бунина с мотивом возвращения.

Для Бунина, как и для его героя, важно было не просто связать прошлое и настоящее, но соединить воедино национальную традицию, обеспечив тем самым «возможность идентифицировать себя с целым культуры, а не какой-либо частью (временной или пространственной)» [37: 42]. Этим объясняется и интерес бунинского героя к реалиям советского времени как неотъемлемой части целого русской культуры и истории.

Поэтому создаётся впечатление, что герой в «Странствиях» (особенно в начале произведения) принадлежит двум мирам одновременно: он хранит живую память о прошлом, но не может освободиться и от настоящего. Он современник прошлого, что подтверждается его способностью преодолеть границу между прошлым и настоящим, устранив таким образом разделение мира и резкую противоположность двух пространств. Благодаря такому прорыву, впоследствии в «Жизни Арсеньева» писателем выстраивается жизненное пространство, «где не существует границ между внутренним и внешним, где нет „разрывов“, где всё связано, всё едино, всё целостно» [127: 20]. Действительно, контраст дьявольского и божественного как противопоставление нового и старого, при довлеющем значении нового, чётко обозначается в «Окаянных днях» и практически исчезает в «Странствиях», где старый мир словно поглощает новый. В отличие от «Окаянных дней», где есть лишь отдельные прорывы из революционного настоящего в дореволюционное прошлое, пространство и время в «Странствиях» лишено какой бы то ни было дискретности, благодаря религиозному чувству бунинского героя, распространяющемуся на всё, что только связано со «старой» Россией, и преодолевающему все границы на пути к ней. Именно православная Россия оказывается новым открытием для героя Бунина, «новообретённым русским пространством» [48: 33]. Его обострённая религиозность в этот период обусловлена, прежде всего, тем, что именно она даёт ощущение истинного, своего и противостоит «новому» миру, советской идеологии. В момент краха России, отказавшейся от своей исторической памяти, единственной надеждой на возрождение, по Бунину, остаётся духовный опыт нации, поэтому его национальный идеал приобретает ярко выраженную религиозную окраску.

Расколотому революцией русскому сознанию Бунин противопоставляет идею возвращения к национальным корням, истокам, к утраченным духовным и культурным ценностям, которые только и могли теперь возродить целостность и единство русского народа. Насущная потребность ощутить гармонию и единство со своей историей, с истоками, с культурой и стала, видимо, основной причиной «странствий» бунинского героя в прошлое, которое представляется ему как нечто здесь и сейчас данное, своё. Он не просто разpf мышляет об истории, но оказывается «внутри» истории. Умение, пусть и в воображении, видеть и чувствовать как Россию советскую, так и Россию прошлого — свойство сознания героя Бунина, открывающее в нём истинно русского человека, погружённого в мир русской истории и сопричастного каждому её моменту.

Прожив несколько лет в эмиграции, Бунин обращается к осмыслению русской истории как единого и непрерывного процесса с неразрывной взаимосвязью прошлого и настоящего. «Странствия» в этом отношении можно рассматривать как освоение утраченного пространства русской культуры.

Если в «Окаянных днях» происходит «отчуждение» своего пространства, то в «Странствиях» наблюдается обратный процесс (возвращение) — узнавание и освоение героем нового, чужого для него «советского» пространства. В этом ему помогает память, открывающая в «новом» хорошо знакомое, близкое прошлое. Благодаря памяти, неразрывно связывающей героя с прошлым, пространство «нового» мира оказывается для него ценностным.

Важным для освоения «нового» пространства становится путешествие по русской провинции, во время которого герой Бунина надеется отыскать потерянную Россию. Пространство, утратившее многие исторические реалии, памятники, храмы, благодаря бунинскому герою, вновь «наполняется», оживает, обретая память. Даже самые, казалось бы, незначительные «географические» объекты, расположенные на «маршруте» странствий, получают в восприятии героя Бунина историко-символическую семантику, связанную с идеализацией прошлого.

Таким образом, «Странствия» — это своеобразная попытка, пусть в рамках произведения искусства, восстановить целостность русской культуры, раздробленной революцией, а значит и попытка воскресить Россию. Неслучайно мотив гибели в «Окаянных днях» неразрывно связан с мотивом раскола, а мотив воскресения в «Странствиях» — с мотивом возвращения к прошлому, с восстановлением целостности русской культуры и истории.

Если в «Окаянных днях» время определяет своеобразие пространства, то в «Странствиях», создаваемых в эмиграции, уже пространство довлеет над временем, поскольку именно пространство является теперь основной преградой на пути к прошлому, к возвращению в Россию. Язык пространства, доминирующий и в «Жизни Арсеньева», и в «Тёмных аллеях», уже здесь становится определяющим. «Странствия», возвращение на родину дают возможность герою Бунина обрести её заново, воскресив в памяти духовный облик России. Это путь от гибели к воскресению. При этом утрата и обретение своей России становится для героя сначала утратой («Окаянные дни»), а потом обретением самого себя («Странствия»), Потому это и духовные странствия героя/автора, «путь души» к воскресению, которое понимается как освобождение от плена времени, от власти настоящего, возвращение в вечное прошлое. Это станет в годы эмиграции основной целью писателя, которая будет воплощаться в его книгах. «Странствия» стали первым произведением, отразившим направление пути исканий художника с момента его вынужденного бегства из России.

Окаянные дни" и «Странствия» в мифосимволическом аспекте выстраивают пространственно-временную модель авторского мышления о русском (о вере, истории, культуре), о России, мифолегендарную и утопическую в своей основе.