Русские постмодернисты и В.В. Набоков: Интертекстуальные связи

Актуальность исследования определяется уже самим его материалом — современной литературой, которая, будучи широко читаемой, редко становится объектом научного изучения. Адекватное понимание литературы русского постмодернизма невозможно без учета творчества тех писателей, которые его предвосхитили и во многом предопределили. Одна из важнейших фигур в этом ряду — В. В. Набоков (1899−1977).

Как известно, до конца 1980;х гг. сочинения Набокова были искусственно исключены из официального советского литературного процесса, имя писателя почти не упоминалось в критических, литературоведческих трудах. Но Набоков выпадал из эволюционного процесса русской литературы и согласно оценкам многих критиков русской диаспоры. В эмиграции (и, позднее, в «перестроечной» метрополии) Набокову была создана репутация писателя, порвавшего с традициями отечественной литературы. Сегодня же Набоков (если довериться критике и литературоведению) в качестве автора, с которым ведут диалог российские литераторы новых поколений, существует скорее на «птичьих», чем на Сиринских правах.

Во множестве отечественных и западных литературоведческих работ двух последних десятилетий вскрыты набоковские цитаты из сочинений как русских классиков, так и современников писателя. Если раньше Набоков представал «Одиноким Королем», то ныне вырвать его книги из контекста русской литературы XIX — первой половины XX в. уже невозможно.

Работа по выявлению претекстов Набокова началась. Однако каков позднейший контекст его сочинений? Тот контекст, который можно назвать посттекстом? Удовлетворительного ответа на этот вопрос до сих пор не дано. Между тем трудно не согласиться с мнением, что «[о]дин из критериев при аксиологическом взгляде на литературу — ее значимость в качестве источника дальнейшей культуротворной работы» [1, 113]. Следовательно, ценность сочинений какого-либо автора тем выше, чем интенсивнее, обширнее и продолжительнее реакция на них.

Нельзя сказать, что важность художественного опыта Набокова для российской альтернативной (по отношению к соцреализму) литературы была совсем проигнорирована критиками и литературоведами. Виктор Ерофеев в известной статье 1989 г. «Поминки по советской литературе» написал: «Новой будущей литературе, которая придет на смену умершей, поможет опыт Набокова, Джойса, Замятина, Платонова, Добычина, обэриутов, создателей „русского абсурда“, возрождение которых происходи сейчас» [2, 77]. В другой статье Ерофеев называет писателей, которым Набоков импонировал уже в 1970;е гг.: «Набоковская аксиология была воспринята наиболее эстетически продвинутыми шестидесятниками. Как Аксенов, так и Битов, в каком-то смысле антагонисты по вкусу, были совершенно очарованы Набоковым в глухие 1970;е гг. У Битова он, кажется, даже висел на стене» [2, 154]. Ерофеев полагает, что «Лолита» оказала несомненное воздействие на творчество постмодернистов: «Сцена убийства Куильти в безвкусных декорациях его американского дома взбесившимся от ревности Г. Г. стала источником и каноном всех последующих постмодернистских сцен ужасов, где кровь перемешана с юмором, смерть — с пьяными соплями и сентенциями о смысле жизни» [3, 341]. Правда, ни одного примера «последующей сцены» Ерофеев не приводит.

Бесспорным, но довольно абстрактным выглядит и суждение хорватского набоковеда Магдалены Медарич: «Модель русского романа, формирующаяся у Сирина в течение 20−30-х гг., именно и есть та модель, которая предзнаменует одно из явлений в так называемой постмодернистской литературе — в частности, «нарциссистский роман» «[4, 456].

Подавляющая часть высказываний критиков, литературоведов на тему «Набоков и.» (Андрей Синявский, Андрей Битов, Виктор Ерофеев, Дмитрий Галковский, Татьяна Толстая, Александр Жолковский) отличается удивительной лаконичностью. Единственное исключение из этого ряда писателей — Саша Соколов, воспринимающийся как полноправный наследник Набокова, благословленный самим мэтром [5]. Если же речь заходит, например, об А. Синявском, то в соотношение с Набоковым ставится лишь творчество Синявского 70-х гг., да и то мимоходом [6, 222−223].

По поводу рассказов А. Жолковского И. С. Скоропанова вслед за В. Аксеновым [7, 3] отмечает, что «образ профессора 3. травестирован, юмористически окрашен, в нем просвечивает профессор Пнин из одноименного романа Набокова» [8, 486]. Другое наблюдение И. С. Скоропановой касается рассказа «Посвящается С.»: «у вышедшего из символизма Набокова, цитируемого в „прозе“, смерть — пробуждение от сна-реальности, связанное с переходом в мир иной» [8, 495].

Сам А. К. Жолковский, уже в качестве литературоведа убедительно проанализировал интертекстуальные связи между модернистским рассказом В. Аксенова «Победа» (1965) и романами Набокова «Защита Лужина», «Приглашение на казнь» [9, 44- 10].

Андрей Битов в автокомментарии к «Пушкинскому дому» посвятил несколько абзацев Набокову, что позволило ряду литературоведов, ощутив твердую почву под ногами, высказаться — впрочем, как правило, не слишком развернуто — на интересующую нас тему (см. раздел 1.2.1).

В.П. Рудневым было отмечено нескрываемое «набоковианство» Д. Галковского [11, 33]. А. Жолковский, Б. Парамонов, М. Липовецкий обнаружили набоковские аллюзии в прозе Татьяны Толстой (см. раздел 3.1.1).

Редко упоминается Набоков в работах о русском постмодернизме обобщающего характера [12]. Марк Липовецкий анализирует набоковское творчество, считая его «предысторией русского постмодернизма», но почти не уделяет внимания конкретным, текстуальным связям этой «предыстории» с «историей», т. е. с самим постмодернизмом. В основном соглашаясь с приведенной выше мыслью Магдалены Медарич о «нарциссистском» или «метапрозаическом» романе, Марк Липовецкий задается вопросом: «Не потому ли, что поэтика Набокова, начиная с ранних романов и чем дальше, тем активнее, была насыщена метапрозаическими элементами — он и сыграл роль писателя, совершившего не только в своем творчестве, но и в русской, как, впрочем, и в американской, литературе волшебное превращение модернизма в постмодернизм?» [13, 53]. Первое постмодернистское произведение Набокова, по мнению многих теоретиков и критиков, поддерживаемому Марком Липовецким, — это «Лолита»: «Набоков в „Лолите“ приходит именно к постмодернистскому образу культуры, разрушающему антиномию высокой, элитарной и низкой, массовой культур. <.> только в 1968 г. американский писатель и критик Лесли Фидлер в своем известном манифесте „Пересекайте границы, засыпайте рвы“ провозгласит синтез массового и элитарного искусств как программу постмодернистского развития» [13, 98].

Насколько слабо пока разработана проблема «Набоков и русский постмодернизм» хорошо видно из большого учебного пособия для российских вузов И. С. Скоропановой («Русская постмодернистская литература»), имеющего обобщающий, подытоживающий характер. В этой книге фамилия Набокова возникает, как правило, в перечислительных рядах или в цитатах из чужих текстов. (Самостоятельные же наблюдения исследовательницы могут создать впечатление, что едва ли не главным наследником Набокова стал второстепенный писатель Михаил Берг, автор романа «Рос и я».) Но в книге М. Эпштейна «Постмодерн в России» Набоков упоминается еще реже.

Более объективно роль Набокова в формировании русского постмодернизма оценивается новейшим (и лучшим) учебным пособием по современной русской литературе для студентов высших учебных заведений, которое написано H.JI. Лейдерманом и М. Н. Липовецким. Соавторы выделяют в русском постмодернизме два основных течения: концептуализм (который почему-то отождествляется с соц-артом [14, 423], хотя соц-артхронологически первая, но не единственная составляющая концептуализма) и необарокко. «Необарокко восходит к эстетике Набокова» [14, 425]. Действительно, большинство авторов, о которых пойдет речь в нашей работе, имеет, согласно классификации Н. Л. Лейдермана и М. Н. Липовецкого, отношение к необарокко: А. Битов, С. Соколов, Вик. Ерофеев, Т. Толстая, В. Пелевин, Т. Кибиров, В. Аксенов, Д. Галковский. Внутри необарокко Н. Л. Лейдерман и М. Н. Липовецкий выделяют еще одно течение — «квазиисторизм» [14, 478−487]. На наш взгляд, рамки его шире (хронологически и персонально), чем объявленные соавторами, и оно непосредственно, генетически связано с романом Набокова «Ada».

Материалом для исследования послужили наиболее заметные тексты самых известных авторов-постмодернистов, либо уже вошедших в историю русской литературы, либо добившихся в последнее десятилетие большой популярности, признания читателей и критиков. В случае Андрея Синявского были выбраны не политически заостренные повести «Любимов» и «Суд идет», а наиболее, с нашей точки зрения, интересные в художественном отношении рассказы «В цирке» (1955), «Ты и я» (1959), повесть «Гололедица» (1961). Проанализированы были также: наиболее известное произведение Андрея Битова — роман «Пушкинский дом», «Между собакой и волком», «Палисандрия» и малая проза С. Соколова, рассказы «Жизнь с идиотом», «Попугайчик» и роман «Русская красавица» Виктора Ерофеева, девять рассказов и роман «Кысь» Татьяны Толстой, романы «Омон Ра», «Жизнь насекомых», «Чапаев и Пустота» и рассказы «Ника», «Девятый сон Веры Павловны», «Ухряб», «Вести из Непала» Виктора Пелевина, 13 поэтических произведений (стихотворений и поэм) Тимура Кибирова, романы Бориса Акунина «Азазель», «Турецкий гамбит», «Коронация», «Алтын-толобас», «Внеклассное чтение», роман Василия Аксенова «Остров Крым», «Бесконечный тупик» Дмитрия Галковского, рассказы Александра Жолковского «Змей Горыныч» и «В сторону Пруста», рассказ Людмилы Петрушевской «Свой круг», рассказ Владимира Сорокина «Дорожное происшествие». Во внимание принималось лишь творчество оригинальных писателей. Так, за пределами рассмотрения остались сочинения Дмитрия Савицкого [15], слишком зависящего от Набокова даже на уровне интонации.

Предмет исследования — набоковские подтексты произведений русских постмодернистов.

Цель работы — определить значение набоковского художественного опыта для отечественного постмодернизма.

Достижение поставленной цели предполагает решение ряда задач:

1. Выявить наиболее актуальные произведения, роды и жанры в творчестве Набокова.

2. Представить динамическую картину восприятия творческого наследия Набокова младшими авторами (по десятилетиям).

3. Определить круг тем, которые воспринимаются русскими писателями как «набоковские».

4. Выявить произведения Набокова, которые вызвали наибольшее количество полемических и пародийных откликов.

5. Рассмотреть особенности поэтик и художественных философий современных писателей, восходящие к творчеству Набокова.

6. Обозначить роль Набокова в формировании новых жанров и тенденций развития постмодернистской литературы.

7. С помощью индуктивного метода создать классификацию типов цитат, используемых русскими постмодернистами.

Решение этих конкретных задач будет способствовать и углублению работы над более общими проблемами:

1. Уменьшение в восприятии читателя разрыва между литературами: а) 20−30-х гг. и второй половины XX в.- б) русской эмиграции и метрополиив) России и США.

2. Продолжение историзации [16] русского постмодернизма, который был реакцией на два основных направления искусства: соцреализм и модернизм (в том числе творчество Набокова). Соцартовские элементы в русском постмодернизме многочисленны и очевидны, литературоведы уделяют им постоянное внимание. Если эта тенденция сохранится, отечественную литературу последних десятилетий могут переименовать в «постсоцреализм». С нашей точки зрения, модернистские претексты (гораздо реже привлекающие внимание исследователей) для русского постмодернизма не менее важны, чем соцреалистические.

Основная гипотеза дисертации: В. В. Набоков оказал решающее воздействие на все этапы формирования русского постмодернизма.

Положения, выносимые на защиту:

1. Точкой отсчета в истории русского постмодернизма служит 1955;й г., когда А. Синявский пишет рассказ «В цирке», тесно связанный с расказом В. Сирина «Картофельный Эльф».

2. Самыми актуальными произведениями Набокова для русского постмодернизма оказались: «Приглашение на казнь», «Лолита», «Дар», «Другие берега», «Защита Лужина», «Ada», «Подвиг», «Отчаяние», «Look at the Harlequins!», «Ultima Thule», «Лилит». Наиболее востребованные жанры набоковского творчества (в порядке убывания): роман, рассказ, стихотворение, драматические жанры.

3. Освоение художественного наследия Набокова началось в 19 501 960;е гг. в основном с малых прозаических форм (рассказы «Картофельный Эльф», «Совершенство», «Ужас», «Весна в Фиальте», повесть «Соглядатай»). В 1970;е гг. возникли интертекстуальные связи между текстами русских постмодернистов и англоязычной частью творчества Набокова. В 1980 — 1990;е гг. актуализируется и Набоков-поэт.

4. Более полутора десятка тем воспринимаются отечественными постмодернистами в качестве «набоковских»: театрализованная смерть, бабочка, нимфетка, инцест, шахматы, велосипед, открытие ужасной тайны мира, тело как одежда души, самоубийственное возвращение на Родину, превосходство искусства, воображения, памяти над реальностью и др.

5. Максимальное число пародийных и полемических откликов вызвали романы Набокова «Лолита» и «Дар».

6. К прозе Набокова восходят такие более или менее распространенные в постмодернисткой художественной литературе жанры как (авто)комментарий, историческая фантастика, анти (авто)биография.

7. Писатели второй половины XX века воспроизводят и развивают многие особенности набоковской поэтики и художественной философии.

8. Опыт Набокова учитывался представителями не только «классического» постмодернизма, но и его позднего, популярного варианта (В. Пелевиным, Б. Акуниным) при выработке стратегий успеха.

Методы исследования. В качестве основного метода используется интертекстуальный анализ, в качестве вспомогательных — структурно-семиотический, историко-функциональный, статистический и мотивный анализ (разработанный Б.М. Гаспаровым).

Теоретико-методологическая база диссертации. В работе был учтен опыт таких теоретиков и практиков интертекстуальности, как Р. Барт, X. Блум, Б. М. Гаспаров, А. К. Жолковский, М. Риффатерр, И. П. Смирнов, П. Тамми, Ю. К. Щеглов, У. Эко, М. Б. Ямпольский [17]. При анализе каждого литературного произведения его подтексты делились на основные и вероятные (возможные). Принципы этого деления были обусловлены в каждом конкретном случае множеством факторов: наличием/отсутствием дословных цитатсовпадениями на уровне структур больших фрагментов или структур целых произведенийфункциональными и телеологическими сближениями элементов текстовсличением актуального смысла произведений- (не)вероятностью типологических совпадений в художественной практике двух авторов — при обращении, например, к одному жанру или одной «дескриптивной системе» (М. Риффатерр) — цитированием того же претекста в других текстах данного автора и т. д. В целом наше понимание интертекстуальности отличается от исходного значения этого термина — значения, сформированного в трудах Юлии Кристевой и Ролана Барта. Говоря об интертекстуальности, мы, вслед за Ю. К. Щегловым, не отказываемся полностью от представления об авторских интенциях. Когда подтекст относится к разряду основных, это означает, что мы предполагаем по меньшей мере текстуальное знакомство автора произведения с претекстом. Другие возможные подтексты указываются не всегда.

Научная новизна. Впервые выявлены сотни набоковских подтекстов и определены их функции в десятках произведений русских постмодернистов. Творчество нескольких современных писателей — Андрея Синявского, Виктора Пелевина, Бориса Акунина, Людмилы Петрушевской — практически впервые анализируется в набоковском контексте. Все многообразие цитаций представлено в надлежащей статистической обработке, что позволило представить целостную картину актуализации, востребованности тех или иных сочинений Набокова, динамику их рецепции. Статус творческого наследия Набокова как одного из важнейших истоков отечественного постмодернизма впервые системно аргументирован.

Теоретическая значимость. Разработана новая типология цитат, используемых в постмодернистской литературе. Раширены и уточнены представления о жанровых особенностях произведений русских постмодернистов. Результаты диссертационного исследования могут найти применение в развитии теории интертекстуальности, теоретическом осмыслении жанровой системы современной литературы, описании ее семиосферы.

Практическая значимость диссертации состоит в возможности использования результатов исследования в практике преподавания в ВУЗах при чтении курсов лекций по русской литературе XX века, теории литературы, спецкурсов, проведении практических занятий и спецсеминаров, при разработке учебных и методических пособий, при написании курсовых и дипломных работ.

Апробация работы. Основные положения диссертации отражены в 25 публикациях общим объемом 38 п.л., в том числе в одной авторской монографии, научных статьях, тезисах к докладам. Диссертация обсуждалась на кафедре истории русской и зарубежной литературы Алтайского государственного университета. По теме диссертации был сделан ряд докладов на международных, всероссийских и региональных научных конференциях: «Культура и текст» (Барнаул, 1996), «Экфрасис в русской литературе» (Лозанна, 1998), «Пушкинские чтения» (Барнаул, 1999), «Творческое наследие Е. Замятина: взгляд из сегодня» (Тамбов, 2000), «Русская литература XX века: итоги и перспективы» (Москва, 2000), «Рецензия и литературный портрет» (Санкт-Петербург, 2001), «Естественная письменная речь» (Барнаул, 2003), «Поэтика имени» (Барнаул, 2004).

Результаты исследования использовались автором при чтении курсов по истории русской и зарубежной литературы XX века, спецкурса «Проза В. Сирина», руководстве спецсеминаром на филологическом факультете Алтайского государственного университета (1996;2004), повышении квалификации преподавателей Бийского педагогического государственного университета (2004).

Структура диссертации. Работа состоит из Введения, пяти глав, Заключения и Библиографического списка использованной литературы, включающего 403 наименования. Общий объем — 439 машинописных страниц. Примечания расположены в конце каждого персонального раздела.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Рассмотрев 64 произведения 13 постмодернистов («набоковской дюжины»), мы получили возможность представить общую картину восприятия Набокова русскими литераторами за последние полвека (поскольку в художественных произведениях представителей других российских литературных направлений тексты Набокова почти не отражались [1]).

Какова же динамика формирования постнабоковского «литературного поля»?

В двадцатые годы В. Сирин считался начинающим писателем, поэтому неудивительно, что его тексты в этот период еще отнюдь не расходились на цитаты.

В тридцатые и сороковые годы он уже был зрелым мастером, гордостью эмиграции, однако до сих пор литературоведы обнаружили лишь одну набоковскую аллюзию в произведениях его выдающихся современников. Как отметили сразу несколько исследователей (Омри и Ирена Ронен, Вяч. Вс. Иванов), начало рассказа «Сказка» из сборника «Возвращение Чорба» цитируется в зачине романа М. Булгакова «Мастер и Маргарита» [2, 718— 719].

Середина пятидесятых годов — время появления первых ростков постмодернизма, в том числе русского. В 1955 г. публикуется роман «Lolita» и пишется рассказ А.- Синявского «В цирке». Основной претекст этого рассказа — «Картофельный Эльф» В. Сирина. Любопытно, что освоение ~Набокова~русской-литературой началось в почти полном соответствии с хронологией его творчества — с первых значительных прозаических произведений молодого писателя: рассказ «Сказка» написан в 1926 г., рассказ «Картофельный Эльф» — в 1924;м. Актуализация Синявским малых прозаических форм Сирина была, вероятно, реакцией на монументализм приоритет жанра романа) социалистического реализма. «Лолита» имеет к раннему отечественному постмодернизму, скорее всего, лишь опосредованное отношение. В 1967 г. Набоков лично перевел на русский свой знаменитый роман (единственный из англоязычных романов), но до самой смерти писателя (1977) «Лолиты» для русской литературы как бы не существовало. Поздний модернист Валентин Катаев в беллетризованных мемуарах «Алмазный мой венец» (1977) написал о Юрии Олеше: «Однажды, когда ключик сидел на подоконнике, к нему подошли две девочки из нашего переулка — уже не девочки, но еще и не девушки, то, что покойный Набоков назвал „нимфетки“ <.>» [3, 251].

В шестидесятые годы Набокова цитируют Андрей Синявский («Гололедица», 1961) и Василий Аксенов («Победа», 1965), тогда еще модернист. На рубеже 1950;1960;х актуальны уже и большие формы сиринской прозы, и, по-прежнему, малые. Синявский в «Ты и я» (1959) цитирует рассказ «Совершенство», повесть «Соглядатай» и роман «Отчаяние», а в «Гололедице» — рассказы «Ужас» и «Весна в Фиальте». Текст «Победы» Аксенова перекликается, как показал А. К. Жолковский, с «Защитой Лужина» и «Приглашением на казнь».

Продолжают оставаться «набоковианцами» Синявский («Голос из хора», «В тени Гоголя»), Аксенов («Остров Крым») и в семидесятые годы. Редкие ряды «птенцов гнезда Сиринова» пополняет автор «Пушкинского дома». Семидесятые становятся началом художественной рецепции русскими писателями англоязычной части набоковского наследия. Автокомментарий Битова к «Пушкинскому дому» отражает знакомство—комментатора с романами «Look at the Harlequins!», «Pale Fire», предисловием к «Invitation to a Beheading». Аксенов в романе «Остров Крым» развивает мотивы «Ады», корректируя Nabokov’а Сириным («Подвигом»). Автор «В тени Гоголя» цитирует книгу Набокова «Nikolai Gogol».

С восьмидесятых годов начинается период наибольшей востребованности сочинений Набокова отечественной литературой. Кроме упоминавшихся писателей активно цитируют русско-американского классика Саша Соколов, Виктор Ерофеев, Татьяна Толстая, Александр Жолковский, Тимур Кибиров, Дмитрий Галковский и др. В девяностые годы к ним присоединяются Виктор Пелевин, Борис Акунин.

Лидером среди сочинений Набокова по их цитируемости русскими авторами стал роман «Приглашение на казнь». (При подобного рода подсчетах можно ошибиться в точных цифрах, но не в общих тенденциях.) В рассмотренном нами и нашими предшественниками массиве литературы этот роман цитируется в 21-ом произведении (плюс 7 неочевидных, но возможных случаев цитации в других произведениях). Далее идут: «Лолита» -15, «Дар» — 11 (+ 3?), «Другие берега» — 10 (+ 8?), «Защита Лужина» — 8 (+ 3?), «Ada» — 5 (+ 1?), «Подвиг» — 4 (+ 4?), «Отчаяние» — 4 (+ 3?). Интересно, что интенсивность цитирования «Приглашения на казнь» мало зависит от социально-политического контекста времени: роман актуален начиная с 1965 г. («Победа» В. Аксенова, где, впрочем, набоковский конфликт сглаживается) и по наши дни («Кысь», 2000; «Внекласное чтение», 2002).

Среди англоязычных романов Набокова третье место по цитируемости (после «Лолиты» и «Ады») занимает не понятый на Западе «Look at the Harlequins!» — 4. Все четыре раза («Пушкинский дом», «Между собакой и волком», «Палисандрия», «Сюжет») он цитируется сочувственно. Писатели, опирающиеся на последний роман Набокова, сознательно или бессознательно претендуют на роль его наследников.

Самыми актуальными рассказами Набокова оказались: «Ultima Thule» — 4 (+ 3?), «Королек» — 2 (+ 2?), «Весна в Фиальте» — 2 (+ 1?), «Лик» — 2 (+ 1?), «Ужас» — 2, «Круг» — 2, «Истребление тиранов» — 2, «Пассажир» — 2, «Картофельный Эльф» — 1 (+ 1?), «Адмиралтейская игла» — 1 (+ 1?). По одному разу цитируются рассказы «Красавица», «Василий Шишков», «Обида», «Пильграм», «Катастрофа», «Совершенство» (+ 1?), «Solus Rex» (+ 1?). Очевидно, что чаще всего привлекал внимание русских постмодернистов сборник наиболее зрелых рассказов Сирина — «Весна в Фиальте» (в него входят восемь из семнадцати перечисленных рассказов). К набоковским рассказам апеллировали как минимум шесть авторов (Синявский, Виктор Ерофеев, Толстая, Жолковский, Пелевин, Акунин).

До Набокова-поэта очередь дошла только в восьмидесятые годы. Постмодернисты, заявившие о себе в это десятилетие, не поддержали миф о Набокове, который хотелось создать части критиков русской эмиграции и, позднее, метрополии. Критики пытались представить Набокова выдающимся романистом, но малоинтересным новеллистом и поэтом. Пять авторов-постмодернистов (Толстая, Пелевин, Соколов, Кибиров, Акунин — три прозаика, один создатель «проэзии» и один поэт) точно или близко к тексту процитировали тринадцать стихотворений Набокова: «Лилит» — 4 (+ 1?), «Слава» — 2 (+ 1?), «Люби лишь то, что редкостно и мнимо.» — 2 (+ 1?), «К России» — 2, «Влюбленность» — 1, «Прощай же, книга! Для видений.» — 1, «Полюбил я Лолиту, как Вирджинию По.» — 1, «Есть сон. Он повторяется, как томный.» — 1, «Номер в гостинице» — 1, «Мы с тобою так верили в связь бытия.» — 1, «Ульдаборг» — 1, «Как любил я стихи Гумилева.» — 1, «Неоконченный черновик» — 1. Чаще всего цитировались стихотворения из итогового прижизненного сборника Набокова «Poems and Problems» (1970) — 6 из названных 13-ти, а также стихотворения из романов («Дар», «Look at the Harlequins!», «Лолита») — 4.

Наименее востребованной частью набоковского наследия выглядит драматургия (по одному разу цитируются две пьесы — «Изобретение Вальса» и «Трагедия господина Морна»), однако здесь наши результаты не могут считаться сколько-либо достоверными, потому что постмодернистская драматургия нами не рассматривалась.

Из литературоведческих работ Набокова особым вниманием постмодернистов отмечена книга «Nikolai Gogol», которая прямо цитируется А. Синявским и Д. Галковским.

Произведение Набокова, вызвавшее максимальное количество полемических откликов и пародий, — это, конечно, «Лолита». Если вначале русская литература встретила «Лолиту» молчанием (за исключением, быть может, А. Синявского), то затем — полемикой и пародиями. На самый популярный роман Набокова отреагировали по меньшей мере восемь авторов (Соколов, Ерофеев, Галковский, Кибиров, Петрушевская, Пелевин, Гандлевский, Акунин), почти все — полемически (Петрушевская, Акунин) или пародийно (Соколов, Ерофеев, Пелевин и Кибиров — в послании «Игорю Померанцеву»). При этом Соколов и Пелевин как полемизировали с «Лолитой» («Между собакой и волком», «Чапаев и Пустота»), так и пародировали ее («Палисандрия», «Жизнь насекомых», «Ника», «Числа»). Ерофеев («Русская красавица») и Пелевин («Ника») контаминировали образы набоковских нимфолептов и самого Набокова, пользуясь, очевидно, тем, что Гумберта Гумберта автор сознательно сделал некоторыми чертами похожим на себя (удвоенное имя, эстетство, приезд в США после начала Второй мировой войны и т. д.). Ерофеев и Петрушевская предложили взглянуть на сюжет «Лолиты» глазами женщины. Судьба «бедной девочки» сильнее взволновала представителей второй волны русского постмодернизма (80−90-е гг.), чем первой (50−70-е гг.). «Я родился в год смерти Лолиты» [4, 111],-констатировал сорокалетний Сергей Гандлевский некрасовско-набоковским анапестом в стихотворении 1992 г. «Неудачник. Поляк и истерик.». М. Поздняев в том же году опубликовал стихотворный цикл «На смерть Лолиты» [5, 67−70].

Целый ряд тем (их совокупность можно обозначить как «Набоков-комплекс») почти автоматически вызывают у русских писателей и поэтов набоковские реминисценции:

1) театрализованная смерть («В цирке», «Пушкинский дом», «Палисандрия», «Омон Ра» и др.);

2) бабочка («Гололедица», «Тревожная куколка», «Между собакой и волком», «Соня», «Милая Шура», «Сортиры»);

3) нимфетка («Алмазный мой венец», «Свой круг», «Неудачник. Поляк и истерик.», «Палисандрия», «Жизнь насекомых», «Ника», «Числа», «Алтын-толобас», «Внеклассное чтение»);

4) инцест между отцом и дочерью, братом и сестрой («Свой круг», «Неудачник. Поляк и истерик.», «Русская красавица», «Палисандрия», «Внеклассное чтение»);

5) райское детство («Любишь — не любишь», «Самая любимая», «Двадцать сонетов к Саше Запоевой», «Чапаев и Пустота» и др.);

6) шахматы («Победа», «Знак озаренья», «Турецкий гамбит», «Внеклассное чтение»);

7) велосипед («Омон Ра», «В сторону Пруста»);

8) превосходство искусства, воображения, памяти над реальностью («Знак озаренья», «Соня», «Кысь», «Чапаев и Пустота».);

9) открытие ужасной тайны мира («Ухряб», «Девятый сон Веры Павловны», «Вести из Непала», «Чапаев и Пустота», «Алтын-толобас»);

10) антифрейдизм («Двадцать сонетов к Саше Запоевой», «Сортиры», «Девятый сон Веры Павловны», «Чапаев и Пустота»);

11) тело как одежда души («Русская красавица», «Соня»);

12) упущенная избранница/упущенный избранник («Пушкинский дом», «Круг», «Милая Шура», «Коронация»);

13) аполитичность («Стихи о любви. От автора», «Русская красавица», «Чапаев и Пустота» и др.);

14) техническая деградация тоталитарного общества («Омон Ра», «Кысь»);

15) самоубийственное возвращение на Родину («Алтын-толобас», «Остров Крым»).

16) мужской вальс («Жизнь с идиотом», «Внеклассное чтение»).

17) всевидение / всеведение («Ты и я», «Чапаев и Пустота»).

Наконец, восемнадцатая, но далеко не последняя по значимости тема: смерть как не смерть, как продолжение жизни или переход на новую стадию бытия. Русскими постмодернистами была усвоена почти вся парадигма набоковской танатологической метафорики. Вслед за Набоковым они изображают смерть как: а) разрушение декорацийб) фокусв) скоростьг) стриптизд) путешествиее^феализация" мечты. Это отношение к смерти составляет одно из отличий русского постмодернизма от западного.

Чаще других к «набоковским» темам обращаются В. Пелевин, Т. Толстая, С. Соколов, Б. Акунин, Вик. Ерофеев, Т. Кибиров.

Писатели второй половины XX века воспроизводят и развивают ряд особенностей набоковской поэтики и художественной философии:

1) Интенсивное использование в прозе аллитерацийкомбинации аллитераций с ассонансами, превращающие сближаемые слова в полупаронимы (С. Соколов) — игра — иногда интерлингвальная — с паронимами, анаграммами, параграммами, палиндромами, каламбурами (С. Соколов, Вик. Ерофеев, Т. Толстая, В. Пелевин).

2) Кольцевая или «спиральная» композиция («В тени Гоголя» А. Синявского, «Пушкинский дом» А. Битова, «Милая Шура» Т. Толстой, «Девятый сон Веры Павловны» В. Пелевина, «Коронация» Б. Акунина).

3) Наличие неожиданной, но тщательно подготовленной развязки, многократно имплицитно предсказанной в тексте, что напоминает о принципах построения шахматной задачи или детектива (романы Б. Акунина, «Русская красавица» Вик. Ерофеева, «Омон Ра», «Вести из Непала» В. Пелевина, «Соня» Т. Толстой, «В сторону Пруста» А. Жолковского, «Свой круг» Л. Петрушевской).

4) Сложное нарративное устройство текста, базирующееся на отождествлении / различении героя, рассказчика и автора («Ты и я» А. Синявского, «Между собакой и волком», «Палисандрия» С. Соколова, «Русская красавица» Ерофеева, «Чапаев и Пустота» В. Пелевина, «Коронация» Б. Акунина).

5) Точность деталей при общей неопределенности, оставляющей знак вопроса, во-первых, над понятием внутритекстовой и внешней «реальности», во-вторых, над возможными объяснениями описанных событий (так сказать, полиинтерпретабелъностъ произведения): «Ты и я» А. Синявского, «Пушкинский дом» А. Битова, «Между собакой и волком», «Палисандрия» С. Соколова, «Жизнь с идиотом», «Русская красавица» Вик. Ерофеева, «Соня», «Милая Шура», «Сюжет» Т. Толстой, «Девятый сон Веры Павловны», «Чапаев и Пустота» В. Пелевина.

6) Работа с кинообразами и элементами кинопоэтики («Пушкинский дом», «Омон Ра», «Жизнь насекомых», «Чапаев и Пустота», «Азазель», «Алтын-толобас»).

Очевидно, что некоторые авторы апроприируют любимые Набоковым приемы комплексно (причем вместе с темами: С. Соколов, В. Пелевин, Т. Толстая, Вик. Ерофеев), в результате чего их поэтики и в целом художественные миры значительно приближаются к набоковскому.

Литературными соседями Набокова в художественных произведениях чаще всего оказывались те авторы, к которым сам он был неравнодушен:

— Пушкин («Пушкинский дом», «Петере», «Сюжет», «Сортиры», «Солнцедар», «Видимо, можно и так».);

— Пруст («Алмазный мой венец», «В сторону Пруста», «Жизнь насекомых», «Пушкинский дом»);

— Чернышевский («Пушкинский дом», «Ника», «Девятый сон Веры Павловны», «Коронация»);

— Достоевский («Ты и я», «Пушкинский дом», «Русская красавица», «Жизнь с идиотом», «Турецкий гамбит»);

— Олеша («Алмазный мой венец», «Петере»);

— Маяковский («Палисандрия», «Гололедица», «Пушкинский дом»).

Многочисленные и многообразные способы цитирования Набокова постмодернистами позволяют выделить не менее десяти типов цитат (типы выделяются по разным основаниям в зависимости от того, что выходит в процессе заимствования на первый план):

1) сочувственная цитата;

2) контрастная (интертекстуальная камера обскура, любимая самим Набоковым). Особенно часто такой цитатой пользуется Саша Соколов;

3) метонимическая. Подразумевается не только (или даже не столько) тот текст, который цитируется прямо, но и смежные по отношению к нему тексты. При этом смежность может быть пространственной (расположение текстов в книге Набокова) либо тематической (общие мотивы в далеких друг друга текстах). Метонимическими цитатами пользуется Борис Акунин в романе «Внеклассное чтение» и других произведениях;

4) жанровая цитата. Романами «Бледное пламя», «Ада» и «Смотри на арлекинов!» Набоков дал импульс развитию трех жанров постмодернистской литературы, в которых позже успешно работали русские постмодернисты 70−90-х гг.:

— жанр комментария как художественного текста («Pale Fire») заинтересовал Андрея Битова и Дмитрия Галковского;

— жанр исторической фантастики, по-новому изображающей прошлое России (эмбрион этого жанра содержит «Ada»), привлек таких авторов, как Василий Аксенов («Остров Крым»), Саша Соколов («Палисандрия»), Татьяна Толстая («Сюжет»), Виктор Пелевин («Омон Ра, «Чапаев и Пустота»);

— к жанру анти (авто)биографии («Look at the Harlequins!») обращались только Соколов («Палисандрия») и Толстая («Сюжет»);

5) композиционная цитата. Кольцевая или спиральная композиция произведений русских постмодернистов, как уже отмечалось, нередко подразумевает набоковскую аллюзию;

6) цитата-усугубление приема. Набоковскую литоту («Лолита») Пелевин превращает в металитоту (рассказ «Ника»);

7) цитата-«продолжение». «Азазель» Акунина как бы продолжает сюжет неоконченного романа Набокова «Solus Rex" — «Алтын-толобас» — варианты продолжения в иных исторических реалиях сюжета «Подвига»;

8) интерпретирующая цитата. Строго говоря, большинство цитат являются интерпретирующими, но в соответствии с интертекстуальной стратегией некоторых авторов, цитаты образуют систему, предлагая развернутые, аргументированные, логически обоснованные интерпретации претекстов. «Турецкий гамбит» Б. Акунина — имплицитно набоковедческое сочинение. В «Чапаеве и Пустоте» Пелевина «Лолита» рассматривается одним из персонажей как продукт «контрсублимации» Набокова;

9) пародийная цитата, которая может быть или не быть подтипом контрастной цитаты и вне зависимости от этого имеет разные функции: а) пародия направляется собственно на объект пародирования, на определенные тексты Набокова или на самого Набокова как автора этих текстов («Русская красавица» Ерофеева, «Ника», «Жизнь насекомых» Пелевина) — б) пародия создает иронический эффект, направленный автором на своего персонажа или на самого себя (самоироничная пародия): «Сортиры» Т. Кибирова, «Палисандрия» С. Соколова, «Бесконечный тупик» Д. Галковскогов) объектами пародийной иронии становятся и Набоков, и собственные персонажи автора («Кысь» Т. Толстой).

В случае а) пародируется чаще всего «Лолита» (или другие любовные сочинения Набокова). В случаях б) и в) фоном, создающим комический эффект, становятся русские шедевры Сирина — «Приглашение на казнь» и «Дар»;

10) нумерологическая цитата. В романах «Приглашение на казнь», «Bend Sinister», «Азазель» сюжетно маркированы семнадцатые главы. Герою романа В. Пелевина «Числа» нравится число «34», поскольку сумма его цифр дает «7». На фоне многочисленных сюжетных и лексических цитат в «Числах» из «Лолиты» можно предположить, что нумерологическая символика тоже восходит к «Лолите». Гумберт Гумберт умер шестнадцатого ноября пятьдесят второго года, Лолита — двадцать пятого декабря пятьдесят второго года. Сумма цифр каждого из этих чисел — «16», «25», «52» — равняется семи [6]. Кроме того, число «34» образовано из первых цифр числа «342», которое повторяется в «Лолите». Пекка Тамми [7, 65] заметил, что «342» — это инверсированная официальная дата рождения Набокова: двадцать третье апреля (23.4). Для героя Пелевина счастливое число «34» в инверсированном виде «43» становится несчастливым. * *.

Русская постмодернистская литература — очень часто литература постнабоковская. С большими, чем любой иной автор, основаниями Набоков может считаться отцом отечественного постмодернизма. На это звание есть и другие претенденты: Розанов, М. Булгаков, Достоевский, а также вечное «наше все» Пушкин. Но именно Набоков более, чем кто-либо другой, изменил во второй половине XX в. русскую литературу, накрыв ее сеткой из стилистических, метафизических и тематических узоров.