Мотив сделки с нечистой силой как структурная основа двойничества в творчестве Ф. Достоевского

Цель работы и методология.

Двойничество Достоевского — понятие, не имеющее принятого всеми раз и навсегда определения. Говорить об этом можно уже исходя из того, что словарь-справочник «Достоевский: эстетика и поэтика» содержит три статьи под названием «Двойничество».

В первой из них В. Н. Захаров рассматривает двойничество как имманентно присущий поэтике Достоевского прием (вне истории и теории этого явления) и отчасти отождествляет двойничество Достоевского с «подпольем»: «<.> «подполье» — открытый Достоевским социально-психологический комплекс. Это слово стало знаком особого, но типичного, по мнению Достоевского, психического состояния. Так определил он тот «остаток» личности, который человек не реализовывал в социальном общении. «Подполье» — это то, о чем молчит человек"1. В. Н. Захаров подчеркивает религиозный аспект этого явления, цитируя Достоевского: двойственность — «обыкновенная черта, не самых обыкновенных людей» (из письма Достоевского к Катерине Юнге — Т.К.) находит разрешение лишь в «обращении к Христу и к христианству"2.

Во второй статье двойничество рассматривается с позиций историософии писателя и предстает как «аспект концепции личности у Достоевского в ее национальном и общечеловеческом социально-историческом бытии"3. Е. К. Созина обуславливает эпохой особый тип личности, склонной к раздвоению, и описывает механизм появления двойника, ссылаясь на Достоевского: «Рефлексия, способность сделать из.

1 Захаров В. Н. Двойничество// Достоевский: эстетика и поэтика: Словарь-справочник/ Челяб. гос. ун-тред. — сост. Г. К. Щенников. — Челябинск: Металл, 1997. — С. 148.

2 Там же.

3 Созина Е. К. Двойничество// Достоевский: эстетика и поэтика: Словарь-справочник/ Челяб. гос. ун-тред. — сост. Г. К. Щенников. — Челябинск: Металл, 1997. — С. 149. самого глубокого своего чувства объект, поклониться ему и сейчас же, пожалуй, и насмеяться над ним <.>"4. Исследовательница связывает двойничество Достоевского с поэтикой романтизма и выделяет следующие функции и разновидности этого феномена в текстах писателя: «1. Близкий к двойничеству в романтической эстетике способ введения двойника как особого персонажа, помогающего раскрыть основную идею произведения или понять внутренние, подсознательные мотивы поведения героя <.>. 2. На уровне образно-композиционном введение параллельных образов <.>. Это двойники-пародии <.>- духовные, идеологические двойники <.>- двойники, воплощающие какую-либо сторону натуры героя, доводя ее до логического предела <.>- персонажи, играющие роль двойников"5.

Автор третьей статьи, М. В. Загидуллина, рассматривает двойничество с точки зрения теоретической поэтики: «<.> в узком смысле: художественный прием, основанный на создании системы двойников в произведении с целью раскрытия образа главного герояв широком смысле: запечатление с помощью художественных средств диалектической природы жизни и двойственности всех ее элементов"6. Загидуллина не разделяет «двойничество» как таковое и «двойничество Достоевского» и анализирует этот мотив с точки зрения оппозиций: сердце — ум, гордость — совесть, душа — тело.

На наш взгляд, двойничество Достоевского оказалось емкой формой выражения основ существования человека, его взаимоотношений с самим собой и с миром. Система герой — двойник (герой — двойники) показывает.

4 Здесь и далее цитаты из сочииений Ф. М. Достоевского приводятся по академическому собранию сочинений: Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: в 30 т./ Ф. М. Достоевский. — JL: Наука, Ленингр. отд-ние, 1971;1989 (далее: Достоевский Ф. М. ПСС с указанием тома и страницы). Достоевский Ф. М. ПСС. — Т. 21. — С.9.

5 Созина Е. К. Указ. соч. — С. 150.

6 Загидуллина М. В. Двойничество// Достоевский: эстетика и поэтика: Словарь-справочник/ Челяб. гос. ун-тред. — сост. Г. К. Щенников. — Челябинск: Металл, 1997. -С.150. конфликты, включенные в историческую перспективу развития России, и описывает пограничные ситуации — ситуации выбора, в которые постоянно помещает героев Достоевский и которые неизбежно приводят их к экзистенциальному выбору между добром и злом, Богом и дьяволом, Космосом и Хаосом.

С точки зрения исторической поэтики структура мотива двойничества и сложившееся вокруг него семантическое поле — результат «литературной эволюции» этого мотива. Двойничество явилось продуктивной моделью в создании мифов7, его «фантастический колорит» привлек внимание романтиков. Семантическое поле, возникшее вокруг двойничества, насыщено культурными и литературными составляющими, словно шлейф, следующими за каждым его появлением у Достоевского.

Двойничество Достоевского — структурное явление. В оппозициях Добро — Зло, Бог — дьявол, Космос — Хаос, лежащих в основе двойничества в творчестве писателя, отрицательный полюс предстает как совокупность эквивалентных мотивов, образов, топосов и ситуаций, складывающихся в парадигму демонического. Центральным элементом этой парадигмы является мотив сделки (контакта) с нечистой силой8. Элементы этой парадигмы как заимствуются из других знаковых систем (фольклор, романтизм, творчество различных писателей и т. д.), так и создаются Достоевским.

7 Мелетииский Е. М. О происхождении литературно-мифологических сюжетных архетипов// Литературные архетипы и универсалии. — М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2001. -С.73−149.

8 О. Д. Журавель рассматривает договор человека с нечистой силой как «<.> сюжет-архетип, инвариантную основу которого составляет сочетание сюжетных функций двух главных персонажей, формирующих основной конфликт, — человека и дьявола. Основная функция героя-богоотступника — его отречение от Бога, основная сюжетная функция дьявола — наделение героя какими-то желанными для него благами» (Журавель О. Д. Сюжет о договоре человека с дьяволом в древнерусской литературе. — Новосибирск: Науч.-изд. центр «Сиб. хронограф», 1996. — С.6). Применительно к текстам Достоевского говорить о сюжете договора с нечистой силой неправомочно, так как на сюжетном уровне договор не присутствует. В нашей работе мы называем договор с нечистой силой мотивом и описываем комплекс мотивов, сопутствующих ему в творчестве писателя.

Э.М. Жилякова описывает представления Достоевского о демоническом как «<.> трагический разрыв между «великим и прекрасным», данным от Бога, и духовным нигилизмом, мятежом против Бога, отпадением от мира людей"9. В статье «Демонические герои» «демоническое» становится синонимом «двойничества», и это совершенно закономерно, поскольку двойственность всех возможных явлений в творчестве Достоевского заключает в себе борьбу светлого и темного начал (Бога и дьявола) как на уровне одной личности, так и на уровне социума. Двойничество Достоевского является художественным приемом, при помощи которого описывается борьба с бесовскими наваждениями. Достоевский описывает и механизмы демонизации человека и общества. «Никто из художников не был проницательнее и тоньше его в исследовании <.>» «<.> духа возмущения и духа растления <.>» и «<.> в изображении <.> способов овладения человеческой душой"10.

В своей работе мы разграничиваем понятия внешнего и внутреннего двойничества в творчестве Достоевского. Под внешним двойничеством мы понимаем систему внешних двойников, а также промежуточную между внешним и внутренним двойничеством форму — персонификацию в другом субъекте, лишенном внешнего сходства с оригиналом, одной из черт героя, доведенной до гипертрофированной формы. Внутреннее двойничество, или двойственность, мы рассматриваем как противоборство разнонаправленных начал, заключенных в личности одного героя.

Цель настоящей работы заключается в выявлении и описании как заимствованных, так и созданных самим Достоевским эквивалентных мотивов, образов, тоиосов и ситуаций, из которых складывается.

9 Жилякова Э. М. Демонические герои// Достоевский: эстетика и поэтика: Словарь-справочник/ Челяб. гос. ун-тред. — сост. Г. К. Щешшков. — Челябинск: Металл, 1997. -С.76.

10 Иванов В. И. Борозды и межи. Опыты эстетические и критические. — М.: «Мусагет», 1916.-С.312. отрицательный полюс двойничества — демоническое начало в герое и мире.

В ряд эквивалентных мотивов, образов, топосов и ситуаций, присутствующих в романах и повестях Достоевского как некие смысловые константы и составляющих парадигму демонического, мы включаем:

1) комплекс мотивов11, сопутствующих сделке с нечистой силой в творчестве Достоевского и появляющихся в качестве своего рода «следа» договора с дьяволом: женитьба на богатой или трудно достижимой невесте, продвижение по карьерной лестнице, внезапное обогащение, сумасшествие и самоубийство;

2) образы: «утраченного (укушенного или отданного) пальца», «железной дороги», «черной собаки», «князя», «соблазнителя девочки», «заячьей куцавейки» («заячьей шубки»), «астронома» и «топора»;

3) топосы: Фонтанка, Литейная, Америка, пространство «за шкафом», пространство «в углу», четвертый этаж;

4) «рифмующиеся» ситуации: «заимодавец» — «должник», а также «ростовщик» — «отдающий в заклад», в травестированной форме повторяющие систему отношений «нечистая сила» — «продающий душу" — ситуации, повторяющие образные и мотивные структуры произведений, в которых присутствует сделка с дьяволом (соприкосновение с нечистой силой): «Вечер накануне Ивана Купалы» Гоголя, «Фауст» Гете, «Пиковая дама» Пушкина.

11 Описываемая нами ниже система связанных мотивов в творчестве Достоевского (сделка с нечистой силой и женитьба на богатой или трудно достижимой невесте, продвижение по карьерной лестнице, внезапное обогащение, сумасшествие, самоубийство) соотносится с выделенной О. Д. Журавель «парадигмой сюжета о дьяволе», присутствующей в древнерусской литературе. Мотивировкой обращения к нечистой силе здесь оказываются «желание героя обрести любовь женщины», продвинуть карьеру, приобрести богатство и «милость господ» (Журавель О. Д. Указ. соч.). Журавель характеризует сюжет о договоре с нечистой силой как бродячий и описывает его западные средневековые составляющие: «богатство», «преуспевание», «плотская любовь» (Журавель О. Д. Указ. соч. — С.6).

Рассмотрим подробнее каждый из элементов комплекса мотивов, сопутствующего сделке с нечистой силой в творчестве Достоевского.

Женитьба на богатой или трудно достижимой невесте.

Женитьба на богатой или трудно достижимой невесте в фольклоре часто становится предметом договора с нечистой силой: Н. Н. Покровский выяснил, что «в русских «богоотменных рукописаниях» 12 репертуар условий продающего душу постоянен, скуден и скромен. Нет и речи о неслыханном богатстве, власти над миром или сверхчеловеческих знаниях. Эти покорнейшие просьбы касаются <.> благосклонности женского пола <.>"13. В исследованном ученицей Покровского О. Д. Журавель корпусе текстов древнерусской литературы сделка с дьяволом ради осуществления любовного желания появляется в «Чуде св. Василия Великого о прельщенном отроке» (это легенда о слуге, вступившем в договор с нечистью ради женитьбы на дочери своего высокопоставленного хозяина) и ряде других произведений. Связанные мотивы «женитьба на трудно достижимой возлюбленной» и «сделка с дьяволом» присутствуют и в художественной литературе. Фауст прибегает к помощи Мефистофеля ради обладания Маргаритой. В «Вечере накануне Ивана Купалы» Гоголя Петрусь ради женитьбы на Пидорке заключает договор с нечистой силой. В «Портрете» Гоголя некий князь Р. берет деньги у ростовщика (в первой редакции повести ростовщик прямо назван антихристом) для того, чтобы жениться на возлюбленной. В «Эликсирах сатаны» Гофмана Медард, после того как «причащается» бесовскому, становится объектом вожделения со стороны женского пола и т. д.

Продвижение по карьерной лестнице.

12 «Богоотменное рукописание» в фольклоре — зафиксированный на бумаге договор с дьяволом о продаже души, заключая который человек отрекался от Бога.

13 Памятники культуры = Monuments of culture: Новые открытия. Письменность. Искусство. Археология. Ежегодник. 1978. -Л.: Наука. Ленингр. отд-ние, 1979. — С.53.

Н.Н. Покровский называет предметом сделки с дьяволом также «благоволение начальства», вариант которого — продвижение по карьерной лестнице. В художественной литературе примером связанных мотивов «сделка с нечистой силой» — «карьерное продвижение» служит опять же Медард Гофмана, главный герой гоголевского «Портрета» Чартков, близость которого к нечистой силе в первой редакции повести, кроме прочего, была подчеркнута написанием фамилии через «е»: Чертков14. Результатом случайного взаимодействия с нечистой силой становится продвижение по социальной лестнице двойника: «Двойник» Достоевского, «Крошка Цахес, по прозванию Циннобер» Гофмана.

Сумасшествие.

В комплекс мотивов, связанных со сделкой с нечистой силой, мы включаем и мотив сумасшествия. В фольклорных текстах герой, заключивший сделку с дьяволом, как правило, меняется в характере: становится угрюмым и замкнутым, теряет сон, заболевает душой — это все состояния, напоминающие сумасшествие. То же происходит и при случайном бытовом контакте с потусторонними силами (былички). В художественных произведениях контакт с темными силами нередко влечет за собой сумасшествие. Еще В. Ф. Ходасевич связал безумие Германна и Евгения с действием темных сил15. После заключения договора с нечистой силой сходят с ума гоголевские Петрусь, Чартков и князь Р. из «Портрета». Страдает провалами в памяти Медард Гофмана.

Внезапное обогащение.

Мотив внезапного обогащения является составляющей сделки с нечистой силой (в частности, на основании близости этого мотива мотиву кладоискательства). Связанные мотивы «сделка с дьяволом» — «обогащение».

14 Об этом: Майи Ю. В. Поэтика Гоголя. — М.: Coda. 1996. — 474 с.

15 Об этом: Ходасевич В. Ф. Собр. соч.: В 4 т. Т. З/ В. Ф. Ходасевич. — М.: Согласие, 1997. -589 с. присутствуют в фольклоре, в древнерусской литературе16 и ряде художественных произведений («Вечера на хуторе близ Диканьки», «Чудесная история Петера Шлемеля» А. Шамиссо, «Пиковая Дама» Пушкина).

Самоубийство.

Самоубийство, на наш взгляд, также включено в систему мотивов, связанных с договором с дьяволом у Достоевского. Писатель создает свою, ни у кого не заимствованную типологию самоубийства.

И. Паперно пишет: «Начиная с середины 1860-х годов самоубийство было популярной темой в литературе и неотъемлемой частью литературного топоса городской жизни. Постоянная тема и в романах Достоевского, самоубийство значило для него иное, чем для журналиста и бытописателя. Прежде всего, Достоевский иначе формулировал проблему: самоубийство выступало как результат экзистенциальной дилеммы, которая стояла перед нынешним поколением русских людей, а не как социальная или медицинская проблема"17. Паперно рассматривает самоубийство в контексте тем: атеизм и богоборчество.

Действительно, самоубийцами у Достоевского становятся «двоящиеся» герои, которые проиграли борьбу с Хаосом (Свидригайлов), или же атеисты,.

1 Я которые «арифметически» доказали торжество своей «идеи» (Кириллов в романе «Бесы», Крафт в романе «Подросток»), Неудачная попытка самоубийства является предвестием последующего возрождения героя, его победы над внутренним двойником (Версилов) или же становится своего.

16 Об этом: Журавель О. Д. Указ. соч.

17 Паперно И. Достоевский-писатель и метафизика самоубийства// Самоубийство как культурный институт/ И. Паперно. — М.: Новое литературное обозрение, 1999. — С.159.

18 Е. М. Мелетинский пишет: «Словечками математическое, арифметическое (курсив Е. М. Мелетинского — Т.К.) Достоевский обычно подчеркивает ложный рационализм „нигилистов“ (в „Преступлении и наказании“ и в других произведениях)» (Мелетинский Е. М. Достоевский в свете исторической поэтики// Заметки о творчестве Достоевского/ Е. М. Мелетинский. — М.: РГГУ, 2001. — С.101.), нигилистов, ставших впоследствии героями «Бесов». рода инициацией для героя-идеолога, пройдя через которую, тот изживает свою «идею», внутреннего двойника (Ипполит в романе «Идиот»).

У самого Достоевского в «Подростке» устами Макара говорится о предметах, через которые приходит искушение. Макар Долгорукий, вариант образа старца у Достоевского, говорит: «Деньги (здесь и далее в цитате курсив наш — Т.К.) хоть не Бог, а всё же полбога — великое искушениеа тут и женский пол, а тут и самомнение и зависть"19.

Несмотря на то, что элементы парадигмы демонического в творчестве Достоевского встречаются практически на каждом шагу, сделка с дьяволом (контакт с нечистой силон), как таковая, не присутствует в произведениях писателя (да и сам отрицательный полюс не проявлен). Демоническое начало в мире и в герое проявляется на следующих структурных уровнях текста:

1) на мотивном уровне (присутствие упомянутого комплекса мотивов, связанного со сделкой с нечистой силой);

2) на криптограмматическом уровне (введение писателем в свои тексты криптограмм, зашифровывающих биографический опыт писателя, связанный с разыгранным им в жизни фаустианским сюжетом);

3) на уровне образной структуры: присутствие образов, входящих у Достоевского в парадигму демонического и «бросающих зловещий инфернальный отблеск» на связанных с ними героев;

4) на уровне топографии — появление в произведениях писателя маркированных топосов, пристанищ нечистой силы;

19 Достоевский Ф. М. Подросток// ПСС. — Т. 13. — С.311.

20 Криптограммами Топоров назвал скрытые указания на «автобиографические <.> реалии, почему-либо важные для автора <.>» (Finitis Duodecim Lustris. — Таллин: Ээсти раамат, 1982. — С. 126), появляющиеся «в тексте в качестве некоторых имен заведомо третьестепенных персонажей» (Там же).

5) на уровне аллюзий;

6) на уровне структурных «рифм» (отсылки к произведениям, в которых присутствует договор с нечистой силой, возникающие на уровне сюжетных схем).

В своем исследовании мы опираемся на примеры анализа произведений Достоевского и других писателей с точки зрения наследования мифопоэтических принципов организации текста (Е.М. Мелетинский,.

B.Н. Топоров, С. Ю. Неклюдов, Р. Я. Клейман, Б. С. Кондратьев, Е.Г.Чернышева). Как замечено, «<.> мифопоэтическими принято считать художественные феномены нового времени, сориентированные на мифологический тип сознания, на мифологические структурные особенности <.>"21. «<.> мифопоэтический анализ <.> призван творчески воссоздать такой тип мифоосвоения мира человеком, те архаические абстрактно-логические схемы, которые сознательно или бессознательно усваиваются литературой или конкретным художником и воспроизводятся в виде той или иной художественной модели бытия"22.

Е.М. Мелетинский замечает, что герой повествовательной архаики не является носителем личной воли и действует как агент «Космоса или Хаоса <.> (то же и в более поздних легендах религиозного характера с ярким противопоставлением религиозных учений, грехов и добродетелей, Бога и дьявола и т. д.)"23. Герой Достоевского заключает в своей душе противоборство светлых и темных сил, Хаоса и Космоса. В соответствии с одной из «формул», предложенной самим Достоевским, двойничество — это.

21 Чернышева Е. Г. Мифопоэтические мотивы в русской фантастической прозе 20−40-х годов. — М.: Прометей, 2000. — С. 12.

22 Кондратьев Б. С. О мифологизме Ф. М. Достоевского: Онтология и поэтика сна. -Арзамас: АГПИ, 2001. — СЛ.

23 Мелетинский Е. М. О происхождении литературно-мифологических сюжетных архетипов// Литературные архетипы и универсалии. — М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2001.

C.121. противоборство светлого и темного мировых начал: «Тут дьявол с Богом борется, а поле битвы — сердца людей"24. Преодоление, преобразование Хаоса (с которым, по определению Мелетинского, генетически связан.

25 демонизм) в Космос как на уровне одной личности, так и на уровне целого социума — задача, которую решают герои Достоевского26.

В.Н. Топоров считает одним из проявлений мифопоэтического использование Достоевским известных литературных конструкций («схем», под которыми подразумеваются системы персонажей или связанные ряды мотивов): «<.> использование <.> схем позволило автору кратчайшим образом записать весь огромный объем плана содержания (аспект экономии), во-первых, и предельно расширить (здесь и далее в цитате курсив В. Н. Топорова — Т.К.) романное пространство, увеличив его мерность и возможности сочетания элементов внутри этого пространства (теоретико-информационный аспект), во-вторых» .

Топоров отмечает, что Достоевский не только задействовал сложившиеся культурные коды, но и создавал свои собственные, неоднократно повторявшиеся на протяжении творчества писателя: «При всей несравненной сложности романов Достоевского оказывается, что в них легко выделяются некоторые заведомо общие схемы (от которых автор, в отличие от большинства его современников, не хотел отказываться), наборы элементарных предикатов, локально-топографических и временных классификаторов, которые могут быть заданы списком, набор метаязыковых операторов и, наконец, огромное число семантически (часто символически).

24 Достоевский Ф. М. Братья Карамазовы// ПСС. — Т.14. — С. 100.

25 Мелетинский Е. М. Там же. С. 122.

26 Об этом: Мелетинский Е. М. Достоевский в свете исторической поэтики// Заметки о творчестве Достоевского/Е.М. Мелетинский. -М.: РГГУ, 2001. — С.13−18.

27 Топоров В. Н. О структуре романа Достоевского в связи с архаичными схемами мифологического мышления («Преступление и наказание»)// Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное/ В. Н. Топоров. — М.: Издательская группа «Прогресс» — «Культура», 1995. — С. 195. отмеченных кусков текста, которые могут появляться в разных частях одного или нескольких произведений (повторения, удвоения, «рифмы ситуаций», параллельные ходы и т. п.) (курсив наш — Т.К.). В этом смысле романы Достоевского аналогичны мифопоэтическим текстам. Если романы Достоевского записать таким образом, что все эквивалентные (или повторяющиеся) мотивы будут разложены в вертикальной колонке (сверху вниз), а мотивы, образующие синтагматическую цепь, — в ряд (слева направо), то, как в случае с мифом (или ритуалом), чтение по ряду соответствовало бы рассказыванию (здесь и далее в цитате курсив В. Н. Топорова — Т.К.), а чтение по колонке — его пониманию"28.

Хаос и демонические силы, с которыми взаимодействуют герои Достоевского и которые составляют отрицательный полюс дуальной системы Добро — Зло, проявляются неявно. Темное, хаотическое начало в мире и в человеке Достоевский описывает при помощи эквивалентных мотивов, образов, топосов и ситуаций, складывающихся в парадигму демонического.

Выявление и описание структуры отрицательного полюса в художественном мире Достоевского — задача, которую мы решаем, опираясь на традиции структурно-семиотических, компаративных, мотивно-тематических и интертекстуальных разборов литературных текстов вообще и произведений Достоевского в частности.

Предмет и структура исследования.

Наша работа состоит из введения, шести глав и заключения. Каждая из глав посвящена анализу отдельного произведения Достоевского с точки зрения указанных выше аспектов. В данной работе мы рассматриваем следующие тексты: петербургская поэма «Двойник» и романы «Пятикнижия» («Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы»,.

28 Там же. С. 207.

Подросток", «Братья Карамазовы») в хронологическом порядке, привлекая по мере необходимости другие произведения, а также письма и «Дневник писателя».

Названные произведения оказываются в поле нашего зрения, поскольку элементы парадигмы демонического, рассыпанные по всему творчеству Достоевского, здесь проявляются наиболее полно, «жанр романа предполагает ту текстовую целостность, в которой более или менее адекватно „успевает“ — в принципе — проявить себя целостность мифопоэтического сознания». «Двойник» же — произведение, которое содержит в себе многие составляющие структуры двойничества, и не может не рассматриваться в рамках темы данного исследования. Наш анализ не ограничивается перечисленными произведениями, по мере необходимости мы привлекаем весь корпус текстов писателя, включая письма и публицистику.

История вопроса и новизна исследования.

Мотив двойничества в творчестве Достоевского неоднократно попадал в поле зрения исследователей, однако до сих пор не существует монографии на эту тему. В то же время вряд ли кто-нибудь станет отрицать, что для Достоевского двойственность всех возможных явлений и предметов — одна из основ мироощущения. В письме к Екатерине Федоровне Юнге писатель сам характеризует это понятие: «Что Вы пишете о Вашей двойственности? Но это самая обыкновенная черта у людей. не совсем, впрочем, обыкновенных. Черта, свойственная человеческой природе вообще, но далеко-далеко не во всякой природе встречающаяся в такой силе, как у Вас. Вот и поэтому Вы мне родная, потому что это раздвоение в Вас точь-в-точь, как и во мне, и всю жизнь во мне было. Это большая мука, но в то же время и большое наслаждение. Это — сильное сознание, потребность самоотчета и присутствие в природе Вашей потребности нравственного долга к самому.

29 Там же. С. 193. себе и к человечеству. Вот что значит эта двойственность. Были бы Вы не столь развиты умом, были бы ограниченнее, то были бы и менее совестливы и не было бы этой двойственности. Напротив, родилось бы великое — великое самомнение. Но все-таки эта двойственность — большая мука. Милая, глубокоуважаемая Катерина Федоровна — верите ли Вы во Христа и в его обеты? Если верите (или хотите верить очень), то предайтесь ему вполне, и муки этой двойственности сильно смягчатся, и Вы получите исход душевный, а это главное" 30.

Двойственность, по мнению Достоевского, содержит в себе потенциал как этических взлетов, так и нравственных паденийэто кризисное, пограничное состояние, которое требует и, как правило, находит разрешение у его героев. Кроме того, двойственность — не только знак высокоразвитой души, но и «первая ступень некоторого уже серьезного расстройства"31 как на уровне личности, так и на уровне социума. Достоевский находил, что двойственность — яркая характеристика его времени и человеческого сознания, порожденного петровскими реформами. Эту характеристику двойничества Достоевского отметил В. Н. Захаров: «Достоевский как-то сказал о себе и своих современниках как о «птенцах гнезда Петрова» <.> «Детьми» Петра, Петровичами, являются многие герои Достоевского, наследники проблем, возникших по умыслу и без умысла Петра: двух столиц, «табели о рангах» и прочее"32.

В. Бачинин связывает такой взгляд Достоевского на петровские реформы с идеей «разорванного сознания» Гегеля: «<.> у Гегеля «разорванное сознание» из-за смены эпох <.>. От «героизма служения» .

30 Достоевский Ф. М. ПСС. — Т. 30. Кн. 1. — С. 149.

31 Достоевский Ф. М. Подросток// ПСС. — Т.13. — С.446.

Проблемы исторической поэтики. Исследования и материалы. Межвузовский сборник Петрозаводского гос. ун-та им. О. В. Куусинена. — Петрозаводск: Изд-во Петрозаводского гос. ун-та, 1990.-С. 103. сюзерену к сознанию своей зависимости от «другого» (монарха), столкновение того и другого в пределах одного сознания, отсюда «разорванность» «33.

О двойственности пореформенной России сам Достоевский говорит в «Дневнике писателя» за 1877 год: «<.> до каких противоречий и до каких раздвоений в области нравственной и в области убеждений может доходить человек в наше печальное, переходное время!"34.

В научной, критической и философской литературе двойничество Достоевского анализировалось с самых различных позиций, как правило, дополняющих, а не взаимозаменяющих друг друга.

Спектр интерпретаций очень широк. В него входят историко-философские концепции, описывающие «антиномические полярности русской души"35 (А.Н. Бердяев, Д. С. Мережковский, Д. И. Чижевский, В. Н. Захаров, A.M. Панченко, В.А. Бачинин) — психоаналитические исследования, основывающиеся подчас на позитивистской методологии медицинского анализа (И. Нейфильд, P.JI. Джексон, Б.И. Бурсов) — биографические исследования личности самого Достоевского, заключающего в себе, по мнению исследователей, «страсть к изображению расщепленности сознания"36 (А. Бем, Вяч. Иванов).

Пласт компаративных исследований двойничества Достоевского связывает этот феномен с теми или иными культурными и литературными системами: романтизмом (Г.М. Фридлендер, В. В. Виноградов,.

33 Достоевский: Материалы и исследования/ АН СССР, Ин-т рус. лит. (Пушкин, дом) — ред. Фридлендер Г. М. — Т.З. — JI.: «Наука», Ленингр. Отд-ние, 1978. — С. 16.

34 Достоевский Ф. М. Свидетель в пользу Некрасова//ПСС. — Т.26. — С. 126.

35 Бердяев А. Н. Философия творчества, культуры и искусства: в 2 т. Т. 2./ А. Н. Бердяев. -М.: ИскусствоИЧП «Лига», 1994. — С.13.

36 Бем Альфред. Снотворчество// Достоевский и мировая культура. — Альманах № 2. -СПб., 1994.-С.209.

Л.П. Гроссман, Л. Б. Ботникова, И. И. Замотан, А. И. Кирпичников, Ф. И. Евнин, С.И. Родзевич) — фольклором (О.Г. Дилакторская) — древнерусской литературой (Т. Махновец, А. Кудрявцева).

Исследования М. Ю. Лотмана, Е. М. Мелетинского, В. Н. Захарова раскрывают двойничество Достоевского с точки зрения исторической и теоретической поэтики.

Несколько особняком стоят исследования этого феномена М. М. Бахтиным, который рассматривал двойничество Достоевского в контексте теории диалога. В западных исследованиях эта линия была поддержана Д. Даноу и Д. Малькольмом.

Упомянутые работы содержат в себе элементы структурного анализа (в наибольшей степени — исследования Е. М. Мелетинского, рассматривавшего двойничество в контексте оппозиции «культурный герой» — «трикстер»). Однако, как правило, двойничество Достоевского описывается с позиций «идеологии» этого явления, а не структуры.

Интересное наблюдение содержит «Словарь языка Достоевского»: «В художественной прозе слово «двойник» в зн. 1 (кто-то воображаемый, имеющий полное сходство с кем-либо другим — Т.К.) встречается лишь в двух произведениях: в «Двойнике» (1946 г.) — 2 раза и в «Подростке» (1875 г.) — 17 раз. На зн. 2 (о ком-, чём-л., имеющем большую степень сходства с кем-, чем-л. другим — Т.К.) приходится одно употребление в рассказе «Сон смешного человека» (1877 г.) и одно — в публицистике (статья «Выставка в Академии художеств за 1860−1861 год»). <.> Притом, что тема двойничества обычно ассоциируется с творчеством Достоевского, слово это.

37 нп оказывается малочастотным в его произведениях". 1 о же можно сказать и о.

•5 О словах «двойничество», «двойной». Они также малочастотны .

37 Словарь языка Достоевского. Лексический строй идиолекта/ РАН. Ин-т рус. яз. им. В. В. Виноградовагл. ред. Ю. Н. Караулов. — М.: Азбуковник, 2001. — С.121−123.

38 Там же.

Данное наблюдение дает повод предположить, что двойничество в творчестве Достоевского в большей степени проявляется на уровне организации текста, чем на лексическом уровне.

Новизна нашего исследования заключается в анализе двойничества в творчестве Достоевского как структурного явления и описании этого феномена с точки зрения структурных «констант», составляющих отрицательный полюс оппозиции Добро — Зло и складывающихся в парадигму демонического: мы раскрываем заложенный в творчестве Достоевского мнфопоэтическнй потенциал, выявляем мифопоэтические элементы с демонической семантикой. До настоящего момента сколько-нибудь подробное описание этой парадигмы отсутствовало.

Актуальность исследования.

Двойничество заключает в себе центральную тему творчества Достоевского — противостояние Добра и Зла. Без детального анализа формальных приемов, при помощи которых Достоевский описывает это противостояние, невозможно понять механизмы функционирования двойничества — одного из наиболее частотных приемов поэтики писателя.

Темное начало и в мире, и в человеке у Достоевского существует подобно миражу, то возникающему, то вновь исчезающему. Образы, топосы, мотивы и ситуации, участвующие в описании взаимоотношений героя с демоническим двойником (внутренним или внешним), не обнажаются, не выставляются напоказ. Они отчетливо проявляются только в контексте всего творчества писателя и складываются в парадигму демонического, описывающую законы существования мира Зла, отрицательного полюса бытия. Эти элементы возникают на разных уровнях структуры текста: на уровнях мотивов, образов, топографии, криптограмм, аллюзий.

Наша работа продолжает анализ текстов Достоевского с точки зрения наследования мифопоэтической традиции. Мы движемся в направлении, указанном В. Н. Топоровым. Это направление заключается в выявлении эквивалентных мотивов, образов, топосов и ситуаций как в пространстве произведений Достоевского, так и в пространстве всей русской литературы.

Использование результатов исследования.

Результаты настоящего исследования могут быть использованы при изучении языка Достоевского, а также при создании комментариев к произведениям писателя.

6.5. Выводы.

В «Братьях Карамазовых» демонический двойник и мотив сделки с нечистой силой возникают на уровне структурных «рифм».

1) Цепь мотивов и образов (сон, погоня, прятанье, страх, насилие, кровь, насекомые или гады), связанная с двойничеством и описывающая противоборство героя с его демоническим «я». Это противоборство особенно ярко проявляется во сне или состояниях имеющих логику сна (горячка, бред и т. п.).

2) Структурная «рифма», или схема, заимствованная Достоевским из «Вечера накануне Ивана Купалы» Н. Гоголя: стремящийся к обретению любви (богатства или власти) герой —> контакт с представителем темных сил —> необходимость принести в жертву невинное существо —" сумасшествие —" гибель (Иван Карамазов — возникающая в «Великом инквизиторе» фигура Антихриста — появляющийся на вербальном уровне мотив крови невинного ребенка — сумасшествие Ивана — разговоры о его возможной смерти во время болезни). Заметим, что эта структурная «рифма» оказалась продуктивной, и «Братья Карамазовы» — не единственное произведение писателя, в котором присутствует описанная структура. Она есть также в «Преступлении и наказании» и «Бесах», о чем говорилось в главах, посвященных этим романам.

В «Братьях Карамазовых» демоническое начало проявляется как на уровне одной личности, так и на уровне целого социума. Инфернальная координата вводится посредством идеологически маркированных появляющийся «нелюбый лях» в рассказе «Вечер накануне Ивана Купалы» и приезжающий неожиданно для Мити польский пан, оказывающийся «нелюбым» женихом Грушеньки- 2) соперничество Левко и его отца из-за Ганны в «Майской ночи, или Утопленнице» — соперничество Федора Павловича Карамазова и Мити из-за Грушеньки.

Достоевским образов и топосов: это образ железных дорог, связанный с апокалиптическим образом звезды Полынь, а также имеющие демоническую составляющую топосы Америки и Литейной.

Заключение

.

В основе двойничества у Достоевского лежит оппозиция Добро — Зло (Бог — дьявол, Космос — Хаос). Ее структурные составляющие складываются в парадигму, описывающую двойничество: противоборство Бога и дьявола как на уровне одной личности, так и на уровне целого социума.

Целью настоящего диссертационного исследования было выявление и описание структурных составляющих отрицательного полюса бинарной оппозиции Добро — Зло (= двойничества).

Двойственные состояния для героев Достоевского — это всегда нравственный кризис, требующий преодоления. Проблема нравственного выбора связана, как правило, с ситуациями, отсылающими к сюжету о договоре с нечистой силой. Это женитьба на богатой или трудно достижимой невесте, продвижение по карьерной лестнице, внезапное обогащение. Совершаемый в таких ситуациях выбор становится выбором между Добром и Злом и свидетельствует о победе светлого либо демонического начала в «двоящемся» герое.

Система мотивов (женитьба на богатой или трудно достижимой невесте, продвижение по карьерной лестнице, внезапное обогащение, сумасшествие и самоубийство), связанная со сделкой с нечистой силой, возникает в творчестве Достоевского в результате типологических совпадений, а также влияний определенных художественных систем (творчество Гоголя, Пушкина, Гофмана, Гюго, Гете, Шиллер). О. Д. Журавель характеризует сюжет о договоре с нечистой силой как бродячий и описывает его западные средневековые составляющие: мотивировкой обращения к нечистой силе здесь становятся как раз «богатство», «преуспевание», «плотская любовь"355.

В творчестве Достоевского демонического двойника (внутреннего или внешнего) обуревает плотская любовь или же он стремится к власти,.

355 Журавель О. Д. Указ. соч. — С.6. богатству, пытаясь вытеснить или подчинить себе светлое начало в герое. Такой образ двойника появляется уже в петербургской поэме Достоевского и сохраняется преимущественно в формах внутреннего двойничества (противостояния светлого и темного начал в герое) вплоть до «Братьев Карамазовых».

Взаимодействие с демоническим двойником (внутренним и внешним) описывается при помощи эквивалентных мотивов, образов, топосов и ситуаций, складывающихся в парадигму демонического. Центральным элементом этой парадигмы является мотив сделки с нечистой силой.

Семантика эквивалентных элементов в произведениях писателя выходит далеко за рамки номинального значения. В нашем исследовании мы описываем значения эквивалентных мотивов, образов, топосов и ситуаций, анализируя случаи их появления во всем корпусе текстов Достоевского. Эти скрытые значение необходимо учитывать, иначе мы теряем существенную составляющую заложенных в произведениях писателя смыслов.

Сделка с нечистой силой и сопутствующие ей мотивы, образы, топосы и ситуации возникают на различных уровнях структуры текста. Мы опишем каждый из выявленных в настоящем исследовании уровней, на которых присутствует демонизм в творчестве Достоевского.

1. Уровень структурных «рифм»: структурные «рифмы», или схемы, в составе которых есть договор (контакт) с нечистью.

Одной из самых продуктивных оказывается схема, заимствованная Достоевским из «Вечера накануне Ивана Купалы» Гоголя: герой, стремящийся к обретению любви (как вариант может возникать стремление к обогащению или власти) —> контакт с представителем темных сил —> необходимость принести в жертву невинное существо —> сумасшествие —> гибель. При возможном отсутствии одного или нескольких элементов неизменными остаются: стремящийся к обретению любви (богатства или власти) герой —> контакт с представителем темных сил —> необходимость принести в жертву невинное существо. Эта схема есть в «Преступлении и наказании» (Раскольников —> контакт с ростовщицей, именуемой «ведьмой» —> убийство Лизаветы —*¦ сумасшествие и смерть, возникающие на лексическом уровне) — в «Бесах» (Ставрогин —> контакт с одним из «бесов» Петром Верховенским —* убийство юродивой Марьи Игнатьевны —* гибель героя) — в «Братьях Карамазовых» (Иван Карамазов —> возникающая в «Великом инквизиторе» фигура Антихриста —" появляющийся на вербальном уровне мотив крови невинного ребенка —> сумасшествие Ивана —* присутствующий на лексическом уровне мотив смерти героя).

Следующая схема заимствуется из «Пиковой дамы» Пушкина. По сравнению с предыдущей, здесь отсутствует мотив «невинной жертвы». Эта схема возникает в следующих произведениях: «Подросток» (одержимый тщеславными мечтами молодой князь Сокольский — контакт с ростовщиком (= агентом темных сил) -> сумасшествие — гибель), «Двойник» (тщеславные мечты и любовные надежды Голядкина — образ нечистой силы, появляющейся на уровне аллюзий (господа Басаврюковы) — сумасшествие героя).

Другая схема связана с фаустианским сюжетом, а именно с соблазнением юной Маргариты: соблазнение (попытка соблазнения) героем молодой девушки или девочки (как вариант может выступать насилие) — невозможность для героя обрести счастье -> гибель героини. Эту схему мы находим в «Преступлении и наказании» (изнасилованная девочкаСвидригайлов) — в «Кроткой» (Кроткая — Закладчик) — в «Бесах» (в главе «У Тихона» Матреша — Ставрогин) — в «Подростке» (Оля — купец).

В контексте фаустианского сюжета возникает образ заячьей кацавейки (заячьей шубки) и число «четырнадцать» как обозначение возраста девочки. Упоминание этих элементов является «сигнальным» и отсылает к мотиву «обиженной девочки». Даже в тех случаях, когда этот мотив не прописан в окончательной редакции, он может присутствовать в подготовительных материалах (в «Идиоте» упоминание Аглаей своих четырнадцати лет неслучайно: в черновых вариантах к роману мы находим эпизод, в котором героиня подвергалась насилию). Упоминание возраста героини (четырнадцать лет) возникает во многих произведениях Достоевского: «Униженные и оскорбленные», «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Кроткая» и т. д.

В творчестве Достоевского мы выявили цепь мотивов и образов (сон, преследование, прятанье, испуг, кровь, насилие, образ насекомого или гада), связанную с противостоянием в человеке светлого и темного начал. Эта структурная «рифма» описывает взаимоотношения героя со своим внешним или внутренним двойником, которого герой боится, но при этом не может провести четкую границу между ним и собой. Герои Достоевского переживают встречу с самими собой во сне, бреду или горячке (состояниях, имеющих логику сна), однако далеко не всегда они могут узнать себя в неожиданном для них обличье (насекомого или гада). Эту структурную «рифму» мы обнаружили в петербургской поэме «Двойник», а также в романах «Идиот» и «Братья Карамазовы».

2. Криптограмматический уровень.

На этом уровне выявляется зашифрованный автобиографический эпизод — отношения Достоевского с одним из петрашевцев Николаем Спешневым. Историю своего знакомства с Н. Спешневым356 (отношения «заимодавец» — «не могущий расплатиться и впадающий в тоску должник») Достоевский рассматривает как разыгранный в жизни фаустианский сюжет (в «Бесах» подобные отношения возникают между Кирилловым и Ставрогиным), в котором Спешнев сыграл роль Мефистофеля.

Вариантом отношений «заимодавец» — «не могущий расплатиться и впадающий в тоску должник» являются отношения «ростовщик» -«отдающий в заклад», где ростовщик выступает в роли Мефистофеля, а закладываемые предметы становятся травестированными аналогами души,.

356 Историю этих отношений проанализировала JI. Сараскина: Сараскина Л. И. Указ. соч. отданной" ради достижения любви (богатства или продвижения по карьерной лестнице): Кроткая, приносящая Закладчику «остатки куцавейки" — Рогожин, обращающийся к ростовщикам за деньгами ради обретения благосклонности Настасьи Филипповныкнязь Сокольский, за две тысячи рублей дающий ростовщику Стебелькову «две строки» (своеобразный аналог договора с нечистой силой) к рисовальщику и граверу, сделавшие его соучастником преступления, и т. д.

3. Уровень аллюзий.

Достоевский вводит в свои романы аллюзии на произведения, в которых присутствует сделка с темными силами. Заимствует имена персонажей (гг. Басаврюковы — Басаврюк Гоголя из «Вечера накануне Ивана Купалы) или упоминает произведения («Пиковая дама», «Фауст»), обогащая тем самым контексты своих романов.

4. Уровень эквивалентных образов, тоиосов и мотивов.

Нами выявлены и описаны следующие эквивалентные элементы парадигмы демонического, при помощи которых Достоевский встраивает в тексты смыслы, а иногда даже сюжеты, не прочитывающиеся вне общего контекста произведений писателя. Эти эквивалентные образы и топосы как заимствуются из других художественных систем, так и создаются Достоевским.

Образы и топосы, заимствованные у определенного автора (или принадлежащие типологии) и переработанные Достоевским: Образы и топосы, созданные писателем набережная Фонтанки (Гоголь) — шкаф или за шкафом (Гюго) — насекомые, «гады» (Шиллер) — четырнадцатилетняя девочка (Гете) — Литейнаяв углужелезная дорога четвертый этаж (Гоголь);

Иудейское царствообраз утраченного или приносимого в жертву пальца;

Америкачерная собакамаскакнязь.

Во всех романах «Пятикнижия» и в «Двойнике» мы выявили комплекс мотивов, сопутствующий сделке с нечистой силой: женитьба на богатой или трудно достижимой невесте, продвижение по карьерной лестнице, внезапное обогащение, сумасшествие, самоубийство. Этот список дополняется казуально возникающими у Достоевского мотивами «питья лекарства», или необычного напитка, блуждания и нахождения клада. Появляясь в виде комплекса, эта система мотивов становится своего рода «следом» сделки (контакта) с нечистой силой.

В приведенном списке есть мотив, который является «мостиком» между сделкой с дьяволом и двойничеством: мотив сумасшествия. Этот мотив вводит дуальную оппозицию: атеизм — вера в Бога. Сумасшествие и другие пограничные состояния, повторяющие логику сна, становятся знаком противостояния светлых и темных сил в душе героя. Это кризисное состояние часто разрешается самоубийством (попыткой самоубийства), которое трактуется Достоевским в рамках экзистенциальной проблематики: вера — неверие. Самоубийство у Достоевского — знаковый поступок, оказывающийся свидетельством победы темных сил Хаоса над светлыми силами Космоса. Однако неудачная попытка самоубийства (Версилов) или же самоубийство демонического двойника (Смердяков) являются предвестием преображения героя и изживания двойничества.

Появление упомянутых эквивалентных мотивов, образов и топосов усиливает поле демонизма в текстах писателя и «активизирует» системы, в структуре которых присутствует сделка (контакт) с нечистой силой.

Соотношение внешнего и внутреннего двойничества в творчестве Достоевского.

В «Двойнике» Достоевский описывает внешних двойников: Голядкина-старшего и Голядкина-младшего. В этой паре светлое и темное начала персонифицированы. После «Двойника» писатель обратился к изображению внутреннего двойничества («двойные мысли») и промежуточной между внешним и внутренним двойничеством формы: персонификации одной из черт главного героя, доведенной до гипертрофированной степени (Подросток — ЛамбертИван — Смердяков). «Двойные мысли» (форма внутреннего двойничества) часто упоминаются или описываются Достоевским. С их помощью писатель создает механизм появления двойника: двойник «выходит» из двойных мыслей героя и начинает действовать как объективированная мысль. Противоборство разнонаправленных сил и противоречия, заключающиеся в душе и мыслях героя, характеризуются писателем в категориях противостояния темной, демонической стороны личности светлому началу в человеке.

В последнем романе Достоевского, как и в «Двойнике», вновь возникает персонификация темной стороны личности героя. Однако Достоевский избегает здесь внешнего сходства двойников: двойник Ивана обретает облик демона, облик, не тождественный герою, но стремящийся поглотить его разум и подчинить себе его волю.

На протяжении всего творчества у Достоевского присутствует ряд эвфемизмов темных сил, владеющих душой героя: это всевозможные «гады», насекомые, с которыми часто сравнивают себя персонажи. Это также одна из форм двойничества, возникающего из уподобления себя кому-то или чемутоуподобления, при котором одна из страстей персонажа (в данном случае сладострастие) обретает облик насекомого.

Прибегая к помощи эвфемизмов нечистой силы, Достоевский избегает прямого указания на присутствие темных сил. «Братья Карамазовы» — то исключение, когда при описании противоборства добра и зла в душе героя писатель использует образ демона как персонификацию темной стороны личности. Но даже здесь автор привносит в эпизод определенную условность, описывая бред и преддверие белой горячки.

Культурные коды двойничества Достоевского.

Двойничество описывается при помощи элементов парадигмы демонического, в число которых входят фольклорные, евангельские составляющие, а также элементы, заимствованные у других писателей (Гоголь, Пушкин, Гете, Гюго, Гофман, Шиллер) и переработанные Достоевским.

Сопутствующие сделке с нечистой силой мотивы (женитьба на богатой или трудно достижимой невесте, продвижение по карьерной лестнице, внезапное обогащение, сумасшествие, самоубийство), появляясь уже в «Двойнике», сохраняются во всех рассмотренных в диссертационном исследовании романах Достоевского. Остальные элементы парадигмы демонического возникают не в каждом романе.

В романах «Пятикнижия» присутствуют устойчивые (эквивалентные) системы образов, в которые входят следующие составляющие:

1) Персонаж, задающий высокую нравственную планку, — абсолютный нравственный ориентир;

2) Отрицательный персонаж, заключающий в себе демоническое, разрушительное начало;

3) Находящийся на распутье герой.

Положительный персонаж, за редким исключением, занимает пассивную позицию. Наиболее активен герой, стоящий на распутье. Он либо преодолевает присущую ему изначально двойственность, либо становится жертвой темного начала своей личности. Выбор, который необходимо сделать «двоящемуся» герою (героине), может быть персонифицирован в лице двух невест (двух женихов).

Как всякая схема, упомянутая система персонажей имеет достаточную условность. Персонажи могут «не дорасти» до того или иного амплуа или же могут совмещать в себе черты двух типажей. Так или иначе, но упомянутая система персонажей в большей или меньшей степени проявлена в каждом из рассмотренных романов. Эта особенность произведений Достоевского опять же сближает его творчество с мифопоэтическими текстами и дает возможность говорить о присутствии персонажей, реализующих определенную «программу» действий или же (в терминологии Проппа) имеющих заранее известную «функцию».

Зло в мире Достоевского не иррационально. Писатель создает своего рода «математическую модель» зла: описывает механизмы демонизации души и выявляет алгоритмы существования зла в мире. Именно поэтому образ демонического двойника в творчестве Достоевского всегда имеет одни и те же свойства — это образ Зла, порабощающего душу. И не странно, что двойничество стало одним из центральных приемов поэтики Достоевского. Именно этот прием позволил писателю заглянуть в глубины человеческой души, разгадать тайны которой он считал своим призванием.