«Эпоха дворцовых переворотов» 1725-1762 гг. в контексте политической истории России

Диссертационная работа посвящена до сих пор недостаточно изученному явлению — дворцовым переворотам, характерным для российской политической истории после смерти Петра I, но необычным для западноевропейских монархий нового времени. «Вся история этой эпохи не знала ничего подобного возведению на престол новых государей военными бунтами вроде тех, какие происходили в древней Римской или средневековой Византийской империи, или тем русским государственным переворотам XVIII в., в которых такую роль играла дворянская гвардия», — отмечал эту специфику Н.И. Кареев1.

С легкой руки В. О. Ключевского название «эпоха дворцовых переворотов» закрепилось за периодом 1725−1762 гг., который занял свое место в учебной и научной литературе как время, когда такие перевороты «совершались дворянскими группировками, опиравшимися на гвардию"2. Но выделенные историком «новые явления в нашей государственной жизни» (такие, как выдвижение гвардии в качестве особой «государственной корпорации» или развитие «политических настроений» дворянства) не стали предметом целостного анализа. Его заменила формула В. И. Ленина: «Перевороты были до смешного легки, пока речь шла о том, чтобы от одной кучки дворян или феодалов отнять власть и отдать другой"3. Такой подход «закрывал» проблему, поскольку исключал необходимость изучения подобных конфликтов — хотя В. О. Ключевский придавал дворцовым переворотам XVIII в. «очень важное политическое значение, которое выходило далеко за пределы дворцовой сферы, затрагивало самые основы государственного порядка"4.

Власть как фундаментальная проблема социальных и гуманитарных наук относится к числу «вечных» и всегда будет привлекать внимание исследователей. Особый интерес к ней неизбежен в «переломные эпохи социального раз.

1 Кареев Н. И. Западноевропейская абсолютная монархия XVI, XVII и XVIII вв. СПб., 1908. С. 192.

2 Российский энциклопедический словарь: В 2 кн. / Гл. ред. A.M. Прохоров. М., 2001. Кн.1. С. 727.

3 Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т.37. С.443−444.

4 Ключевский В. О. Соч.: В 9 т. М., 1989. Т.4. С. 236,238. вития, когда реальной становится угроза дестабилизации механизма социального управления и многое зависит от функционирования политической системы и распределения власти в обществе. Именно такой момент переживает сегодня Россия"5.

Актуальность исследования переворотов определяется особой ролью самодержавия в России, которое долго оставалось «основным фактором национальной интеграции"6, «гарантом эффективности управления, правосудия, у мерой всех и вся в государстве». В таких условиях государь являлся главным системообразующим элементом всего политического строя, что обусловило повышенную роль неформальных (межличностных, межгрупповых) отношений в политической сфере при неразвитости институтов правового государства и доминировании командно-административных принципов общественного устройства. Мобилизационный способ рекрутирования правящей среды с его милитаризованным характером при монопольной структуре власти способствовали появлению внутриэлитных конфликтов8.

Изучение заговоров и других подобных элементов политической культуры уже признается вполне заслуживающим внимания со стороны академической науки. Об этом свидетельствует, в частности, появление сборника, посвященного «искусству и практике дворцовых переворотов и связанных с ними политических интриг» и, в том числе, «проблеме теоретического обоснования искусства дворцовой интриги и тесно связанного с нею политического переворота» на Востоке в XIII—XX вв.9 В области преподавания политических наук появились предложения о выделении «конспирологии» как теории заговоров и учение об их предотвращении — в рамках «кратологии оппозиционной деятельности"10.

3 Ледяев В. Г. Власть: концептуальный анализ. М., 2001. С. 5.

6 Власть и реформы в России: Мат-лы «круглого стола», посвящ. обсуждению коллект. монографии петербургских историков // ОИ. 199 В. № 2. С. 4 (выступление А.Н. Медушевского).

7 Анисимов Е. В. Государственные преобразования и самодержавие Петра Великого в первой четверти XVIII в.

СПб., 1997. С. 292.

8 См.: Гаман-Голутвина O.B. Политические элиты России. Вехи исторической эволюции. М., 1998. С. 114.

9 Политическая интрига на Востоке. М., 2000. С. 5, 11.

10 Халипов В. Ф. Наука о власти. Кратология: Учеб. пособие. М., 2002. С. 89, 380.

Однако подобных исследований российских реалий пока немногоони являют собой описания заговоров и покушений на жизнь князей XI—XII вв., представленных в качестве «оборотной стороны медали нашего героического прошлого"11, или иллюстрируют «влияние особенностей характеров государей и их советников на решения верховной власти» примерами из советской истории12. Не случайно специальная историографическая работа Д. Ф. Попова по проблеме российской абсолютной монархии выделяет как более или менее разработанную тему только события междуцарствия 1730 г. 13.

Изучение серии дворцовых переворотов в послепетровское время, рассмотренных в контексте развития послепетровской монархии, позволяет выявить как общие черты, так и особенности политической борьбы того периода и раскрыть причины, породившие кризисные явления в механизме верховной власти, которые воспринимаются как характерная черта российской политической культуры нового времени14.

Подобные исследования находятся в русле современного развития мировой исторической науки: на рубеже XXI в. наблюдается «возвращение политики и политического в русло исторических исследований», как определенная закономерность на новом этапе ее развития15. Наметившаяся в отечественной исторической науке последней трети. XX в. тенденция к углубленному изучению особенностей развития российской самодержавной монархии требует нового обращения к «эпохе дворцовых переворотов», остававшейся до сих пор «темным периодом» или даже «историографической черной дырой"16.

Исследование дворцовых переворотов представляет интерес также и в общественно-политическом плане, что определяется востребованностью исто Толочко П. П. Дворцовые интриги на Руси. СПб., 2003. С. 8.

12 См.: Чернышев Б. В. Разработка и принятие государственных решений в России: уроки истории (XVIII-XX вв.). Саратов, 2003. С. 34.

13 См.: Попов Д. Ф. Проблемы российской абсолютной монархии (верховная власть) в русской исторической науке. М., 1999. С. 92.

14 См.: Dixon S. The Modernisation of Russia 1676−1825. Cambridge, 1999. P.15- Конфликтология: Учебник / Под ред. А. С. Кармина. СПб., 2001. С.217−218.

5 Кром М. М. Политическая антропология: новые подходы к изучению феномена власти в истории России // ИЗ. 2001. Вып.4 (122). С. 372.

16 См.: Каменский А. Б. От Петра I до Павла I. Реформы в России XVIII в.: опыт целостного анализа. М., 1999. С. 176−177- Dixon S. Op. cit. Р.25. рического опыта проведения реформ в России, поисками оптимальных способов соотношения насильственных и ненасильственных методов в правительственной деятельности. В этом смысле исследование такой особенности механизма функционирования монархии (при отсутствии институтов социального контроля) представляется полезным для понимания политической истории XX в. и современных политических «технологий" — ведь известно, что попытка реализации демократических принципов в не подготовленном для этого обществе часто завершается возвращением вспять и установлением авторитарных режимов.

Изучение истории заговоров и переворотов интересно также тем, что дает материал для изучения социальной психологиии участников и свидетелей событий (высшей знати, гвардии), других, наиболее активных социальных групп российского общества (чиновников, офицеров, солдат) — позволяет выявить изменения их представлений о власти и соответствующие попытки правящей группы воздействовать на этот процесс.

В России на рубеже XXI столетия «реликты средневековья (воспринимаемые — подчас бездумно — как исконные начала общественной психологии). во многом определяют реальное значение неформальной структуры.

1 7 власти, порождают зыбкость и непредвиденную изменчивость правового статуса высших учреждений и распределения полномочий внутри реально правящей элиты"18. Соответственно, изучение «средневекового» в новое и особенно новейшее время открывает перспективы научного наблюдения для специалистов из разных областей гуманитарного знания.

В то же время в трудах современных историков и политологов можно встретить противоречивые утверждения о том, что силовые методы борьбы за власть отсутствуют «в политической традиции России» или свойственны яко.

17 Например, составляющей сегодняшнего административного процесса в России являются клиентарные связи, которые оказывают решающее влияние на карьеру чиновника и определяют путь разрешения конфликтов во властных структурах (см.: Афанасьев М. Н. Правящие элиты и государственность посттоталитарной России. М., 1996. С.157−158).

18 См.: Шмидт С. О. Средневековье в государственном строе России // Междунар. науч. конф. «Государственное управление: история и современность» (Москва, 29−30 мая 1997 г.) / Под ред. В. А. Кувшинова. М., 1998. С.11−12. бы только советскому периоду нашей истории19- в таком случае они квалифицируются как «заговоры», «перевороты» или даже «партийно-государственные перевороты» и «контрперевороты"20.

В других случаях предполагается, что как раз в России «участие армии, использование ее военной силы в политической жизни общества — это «давняя историческая традиция"21. При таком подходе перевороты и «путчи» считаются характерными для истории России с конца XVII в. вплоть до августовских событий 1991 г., включая сюда и «политический переворот в ноябре 1917 г.», и корниловский и кронштадтский мятежи22. Применительно к XVIII столетию они порой трактуются как попытки установить «олигархический строй» или даже «вернуть дореформенные порядки"23.

Цель исследования состоит в выявлении условий и логики появления и развития явления дворцового переворота в отечественной политической истории, что позволяет подтвердить правомерность выделения периода 17 251 762 гг. в качестве особого этапа развития отечественной модели самодержавной монархии, имевшего свои причины и характерные особенности.

Предметом исследования является серия политических событий 1725, 1727, 1730, 1740−1741 и 1762 гг., традиционно носящих в историографии название «дворцовые перевороты». Все эти события, в той или иной степени, были проявлением династического кризиса, в результате чего переход престола к одному из претендентов сопровождался политическими конфликтами в правящих кругах, устранением с политической сцены министров-временщиков или даже самих государей и, соответственно^ утверждением у власти новых придворных группировок.

Объектом исследования являются внутренняя динамика и закономерно.

19 См.: Политическая теория и политическая практика: Словарь-справочник. М., 1994. С.224- Политология на российском фоне. М., 1993. С. 292. io См.: Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти (1945;1991). М., 1998. С. 256,257, 173, 176.

21 См: Глазунова Н. И. Феномен насилия в русской истории // Военное насилие в политической борьбе. М., 1994. С. 12.

22 См.: Политологический словарь. М., 1994. Ч. II. С. 224.

23 См.: Очерки русской культуры XVIII в. М., 1987. 4.2. С. 14- История России с начала XVIII до конца XIX в. / Под ред. A.H. Сахарова. М., 1996. C. I08, 118, 120−121- Потатуров В. А., Тугусова Г. В., Турина М. Г. и др. История России. М., 2002. С.226- Россия в мировой истории: Учебник для вузов / Под ред. B.C. Порожни. М., 2003. С. 114. сти развития данного явления, «как своего рода «эксперимента», позволяющего лучше понять роль и функции тех или иных элементов политической системы"24- в конкретном случае — специфику политической конструкции петровской и послепетровской монархии. Исследуется также уровень политического сознания наиболее активных общественных групп (высшей знати, столичного чиновничества, офицеров и солдат гвардии), повлиявший на механизм политической борьбы и его изменения на протяжении указанного периода.

Дворцовые перевороты рассматриваются в диссертации в развитии на протяжении всего периода 1725−1762 гг. Автор понимает определенную условность хронологических рамок исследования, поскольку проявления политической борьбы в «верхах» имели место и до, и после указанных временных границоднако целесообразность сложившейся в науке периодизации не ставится под сомнение в современной научной и учебной литературе. Дворцовый переворот 1801 г. в силу ряда отмеченных в литературе особенностей выходит за рамки исследуемых нами событий и является самостоятельной темой для.

1} с изучения. Вместе с тем в работе присутствуют специальные разделы, необходимые для понимания истоков этого явления и обращений к «опыту» переворотов в XIX—XX вв.

В рамках данного исследования его предмет и объект представляется возможным раскрыть путем решения следующих задач:

— определить внутренние и внешние причины, порождавшие хроническую политическую нестабильность в послепетровской России;

— проследить способы разрешения политических конфликтов вокруг трона на протяжении указанного периода и их особенности на каждом из этапов;

24 См.: Кром М. М. Указ. соч. С. 391.

25 Имеются существенные разногласия в отношении количества участников переворота и их целей (см.: Окунь С. Б. История СССР: Лекции. Л., 1974. 4.1. С. 121- МарголисЮ.Д. Окунь Семен Бенцианович. СПб., 1993, С.22−23- В борьбе за власть. М., 1988. С.469- Сорокин Ю. А. Российский абсолютизм в последней трети XVIII в. Омск, 1999. С.271- Михайлова Н. В. Консервативный реванш // Российский консерватизм: теория и практика: Сб. науч. трудов / Под ред. В. Ф. Мамонова. Челябинск, 1999. С.48). К тому же подготовка заговора 1801 г. сопровождалась составлением проектов «конституционных актов» и даже якобы имевшими место обещаниями наследника их утвердить (см.: В борьбе за власть. С.448−449, 534−535- Эйдельман Н. Я. Герцен против самодержавия: Секретная политическая история XVIII—XIX вв. и Вольная печать. М., 1984. С. 123−124).

— уточнить само понятие «дворцовый переворот» применительно к конкретным историческим событиям эпохи;

— определить главные «составляющие» такого явления, как «дворцовый переворот (образование и специфика заговора, круг участников и исполнителей, методы, процедура легитимизации, идеологическое оформление, передел собственности);

— выявить отношение к событиям самих участников дворцовых переворотов, охарактеризовать их политические представления на протяжении указанного периода и выделить их особенности;

— осветить остававшееся в тени за «случаями» и «падениями» лиц и фамилий влияние «дворских бурь» на повседневную работу государственного аппарата и «двора», прежде всего — на кадровые перестановки в системе государственного управления;

— наконец, сопоставить отечественные дворцовые перевороты с подобными «силовыми» проявлениями политической борьбы в странах Запада и Востока эпохи средневековья и нового времени с целью выявления специфики российских переворотов.

Методологическая основа диссертации. Дворцовые перевороты рассматриваются в работе как элемент российского политического строя раннего нового времени в условиях модернизации, но в то же время имеющие собственные причины, тенденции и закономерности функционирования. В исследовании предпринята попытка совместить структурный подход к изучению дворцового переворота в России (как совокупности связанных между собой явлений в их развитии) с анализом субъективных восприятий его участников и современников (как массовых представлений о власти, так и официальных заявлений власть предержащих).

Для современных подходов к изучению политической истории, которые исследователи все чаще называют «политической антропологией», характерно пристальное внимание к социокультурным механизмам функционирования власти, представлениям о ней в обществе, взаимодействию групп и отдельных лиц в политике.

В этом смысле принципиальным для нашей работы представляется выдвинутое Ю. Л. Бессмертным понятие «социокультурный способ властвования», подразумевающий, помимо традиционного анализа функционирования властных структур, «своеобразие восприятия отдельными индивидами или группами тех или иных властных институтовоценка этих институтов в сознании отдельных субъектов и групп (включая «политические мифы», присущие массовому сознанию)" — престиж и «имидж власти (включая представления о мере ее сакральности или иной трансцендентности)».

Подобный подход призван «помочь тому „сплавлению“ „социальной физики“ (т.е. исследования восприятия, позиций, представлений), и „социальной феноменологии“ (т.е. исследования действий, взаимодействий, процессов и т. п.), которое так важно для целостного осмысления исторического прошлого и органического включения в него историко-культурного ракурса. При этом не следует упускать из виду, что и каждый способ властвования, и политические феномены вообще имеют, наряду с индивидуальными и даже уникальными сторонами, и элементы повторяющегося и массового по отношению к основным аспектам способа властвованияможно (и нужно!) сочетать однол/ временно два ракурса исследования — и системный, и индивидуальный» .

При сопоставлении российских дворцовых переворотов с политическими конфликтами в других странах Европы, Ближнего и Дальнего Востока, Латинской Америки в период средневековья и нового времени нами использован также сравнительный метод исследования. При обработке сведений о персональном составе участников событий 1730 г., а также данных о составе руководителей центральных государственных учреждений и высших должностных лиц губерний для составления «коллективного портрета» дворянства, участвовавшего в обсуждении проектов государственного устройства в 1730 г., а так.

26 Бессмертный Ю. Л. Некоторые соображения об изучении феномена власти (о концепциях постмодернизма и микроистории) // Одиссей. Человек в истории. 1995. М., 1995. С. 15. же выявления динамики и закономерностей процесса смены высшего руководства по царствованиям применялись приемы статистического анализа (определение критериев подсчета, построение статистических рядов и графиков на их основе).

Понятийный аппарат. Ключевым понятием в работе является «дворцовый переворот». Современники «эпохи дворцовых переворотов» определяли описываемые ими события по-разному. Я. П. Шаховской в мемуарах называл их «великое и редкое дело», «предприятие» или «перемена"', другие авторы (В.А. Нащокин, И.И. Неплюев) использовали термины «восшествие» или «восприятие» престола. Неизвестный русский мемуарист употреблял целую гамму слов: «заговор», «смелое» или «дерзновенное предприятие», «вступле.

28 ние в правление", «счастливое событие», «перемена», «удар». М. М. Щербатов в отношении вельмож предпочитал говорить о «падении», а переворот 1762 г. определял как «возмущение"29.

В то же время писавшие по-французски авторы употребляли применительно к российским реалиям 1740−1741 гг. термин «соир» («удар»), «соир d’etat» или «revolution»: как синонимы их использовал Фридрих II30. Екатерина II в письме на русском языке (10 июля 1764 г.) к Н. И. Панину с инструкциями по делу Мировича охарактеризовала неудавшуюся попытку возвести на престол Ивана Антоновича как «дегиператный и безрассудный соир"31.

В мемуарах Х.-Г. Манштейна и Е. Р. Дашковой (применительно к перевороту 1762 г.) такие явления обозначаются как «революция» — термином, появившимся в русском языке в петровскую эпоху со значением «серьезное изменение», «отмена». По-видимому, такое понятие стало употребительным в России к концу столетия: так характеризовали события 1762 г. француз.

27 См.: Империя после Петра. 1725−1765 / Яков Шаховской. Василий Нащокин. Иван Неплюев. М., 1998. С. ЗЗ, 37−39, 162,259,438.

28 См.: Перевороты и войны / Христофор Манштейн. Бурхард Миних. Эрнст Миних. Неизвестный автор. М., 1997. С. 457,470−472.

29 «О повреждении нравов в России» князя М. Щербатова и «Путешествие» А. Радищева. М., 1985. С. 87, 118.

30 Friedrich II. Politische correspondent Berlin, 1879. Bd.l. S. 120,438.

31 Дворцовые перевороты в России 1725−1825 / Сост., вступ. ст., коммент. М. А. Бойцова. Ростов н/Д., 1998. С. 417.

32 См.: Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1993. Т.2. С. 105.

К. Рюльер, А. Р. Воронцов в записке 1801 г., а также А. Т. Болотов и Г. Р. Державин в мемуарах, составлявшихся в конце XVIII — начале XIX в.33.

Так в России появился французский оборот «coup d’etat» — «государственный переворот"34. Однак о в русский язык XVIII столетия это понятие не вошло — словарь Российской Академии (под редакцией Е.Р. Дашковой) и другие словари того времени его не содержат35. Таким образом, язык самой эпохи, по-видимому, не знал четких определений и границ явления. Можно, пожалуй, выделить одну закономерность: понятия «coup», «coup d’etat» или «revolution» применялись только к переворотам 1740−1741 и 1762 гг.- предыдущие политические конфликты 1725, 1727 или 1730 г. ни отечественными, ни зарубежными авторами так не характеризовались. К концу столетия для обозначения дворцовых переворотов в лексике стал закрепляться термин «революция». Но в дальнейшем это понятие все же стало означать качественно новые явления — Великую французскую революцию и другие подобные движения.

В литературном языке XIX в. наиболее ходовым оставалось определение «coup d’etat» — для обозначения любого неожиданного изменения (в общественной жизни, на службе, в системе представлений). А. В. Вейдемейер называл «государственным переворотом» как события 1730, так и 1741 г. Впервые использовал понятие «дворцовый переворот» применительно ко всем известным акциям такого рода в XVIII в. С. М. Соловьевно он, по-видимому, не придавал ему особого значения и употреблял параллельно такие обозначе.

33 См.: АКВ. М., 1881. Кн.21. С.52−53, 56, 59, 68- Записки Андрея Тимофеевича Болотова 1737−1798.: В 2 т. Тула, 1988. T.I. С.400- Державин Г. Р. Избранная проза. М., 1984. С.34- Записка графа А. Воронцова о России в начале XIX в. //ЧОИДР. 1859. 4.1. С.95- Перевороты и войны. С. 193, 197−198,204,210.

34 Термин был введен французским ученым и публицистом Габриэлем Ноде в труде «Considerations politiques sur le Coup d' Etat» (1639 г.) и подразумевал подготовленное и организованное применение силы государем в экстремальной ситуации (как, например, решение об уничтожении гугенотов в Варфоломеевскую ночь), но в то же время направленное против сложившихся правовых и моральных ограничений его власти (см.: Меду-шевский A.H. Как научить демократию защищаться (Курцио Малапарте как теоретик государственных переворотов) // Вестник Европы. М., 2002. Т.4. С.73).

35 См.: НордстетИ. Российский, с немецким и французским переводами, словарь. СПб., 1782. 4.2- Словарь Академии Российской. СПб., 1793−1794. 4.4−5. В русских словарях термин «революция» появился с начала XIX в. (см.: Черных П. Я. Указ. соч. С Л 05).

36 См.: Кочедыков Л. Г. Краткий словарь иноязычных фразеологизмов. М., 2000. С.55−56.

37 См.: Вейдемейер А. В. Обзор главнейших происшествий в России с кончины Петра Великого до вступления на престол Елисаветы Петровны. СПб., 1831. 4.1. С.86- 4.2. С. 155.

38 См.: Соловьев С. М. Соч.: В 18 т. М., 1993. Kh.XI. С. 12. До этого французский оборот «revolutions du palais» использовал в своих письмах М. С. Лунин (см.: Лунин М. С. Письма из Сибири. М., 1988. С. 125, 137). ния, как «заговор», «восстание», «переворот», «правительственный переворот», «свержение», «переворот в правительстве», даже по отношению к одному и тому же событию 1762 г.

В.О. Ключевский применял термин «дворцовый переворот» по отношению ко всем «силовым» акциям по занятию трона в 1725—1762 гг., но при этом видел их различия: события 1730 г. он определял как «движение», а воцарение Елизаветы — как «гвардейский переворот"40. По отношению к одним и тем же событиям использовали определения «дворцовый» и «государственный» переворот другие отечественные историки, как С. Ф. Платонов и М.М. Богословский41, и юристы-государствоведы, как, А. Д. Градовский и В.Н. Латкин42.

Появившееся во второй половине XIX в. словосочетание «дворцовый переворот» отсутствовало в дореволюционных (Брокгауз и Ефрон, Гранат) энциклопедиях и впервые вошло в «Советскую историческую энциклопедию», где обозначало как столкновение дворянских группировок за власть и «за возможность наживаться за счет казны», так и «попытки родовитой богатейшей верхушки дворянства, аристократии ограничить власть монарха». Но при этом события 1730 г. не причислялись к пяти указанным переворотам 1725, 1727, 1740−1741 и 1762 гг.43.

Близкая по смыслу формулировка присутствует в современных справочниках, хотя уже без классового подхода, а точнее — вообще без характеристики.

44 тч причин и сущности явления. В другом случае понятие «переворот» трактует.

39 См.: Соловьев С. М. Указ. соч. Кн. Х1. С. 26,29,96,99, 100, 103, 108- М., 1994. Кн.ХШ. С. 61,73,74, 82, 85, 98.

40 См.: Ключевский В. О. Указ. соч. Т.4. С. 238,245,327,271,278.

41 См.: Платонов С. Ф. Лекции по русской истории. М., 1993. С. 543, 552, 557, 560- Богословский М. М. История России XVIII в. (1725−1796 гг.). М., 1915. С. 161, 195. М. М. Богословский считал «государственным переворотом» только события 1741 и 1762 гг.

42 См.: Градовский А. Д. Начала русского государственного права // Собр. соч. СПб., 1901. Т.7. С. 150, 158- Латкин В. Н. Учебник истории русского права периода империи (XVIII и XIX ст.). СПб., 1909. С. 249.

43 «1) 28 янв. 1725 — группировка А. Д. Меншикова, опираясь на гвардейские полки, возвела на престол Екатерину I. 2) сент. 1727 — группировка Долгоруковых добилась от Петра II лишения власти и ссылки временщика Меншикова. 3) 9 нояб. 1740 — гвардия низложила регента Бирона и провозгласила „правительницей“ Анну Леопольдовну. 4) 25 нояб. 1741 — в результате переворота императрицей становится Елизавета Петровна. 5) 28 июня 1762 — Екатерина II при помощи гвардейцев свергла своего мужа Петра III и заняла престол» (Советская историческая энциклопедия. М., 1964. T.5. С. 18).

44 См.: Российский энциклопедический словарь: В 2 кн. Кн.1.С.427- История отечества: Энциклопедический словарь / сост. Б. Ю. Иванов, В. М. Кареев, Е. И. Куксина. М., 1999. С. 184. ся только как «резкое» или «коренное изменение существующего общественно-политического строя"45. В третьем — предлагается в качестве современного понятия «пронунсиаменто» или «путч» — как «государственный переворот, совершаемый небольшой группой заговорщиков"46.

В словаре терминологии российской государственности и специализированной исторической энциклопедии определение интересующего нас явления отсутствует47. В словаре по политологии понятие «дворцовый переворот» включено в раздел «Заговор» как определение разновидности политической интриги в тоталитарных или авторитарных политических системах, предполагающей тайное соглашение группы лиц для достижения определенных политических целей, конспирацию и «деструктивную деятельность"48.

В другом словаре оно подведено под более широкое понятие «политический переворот», под которым понимается «коренное изменение политической жизни общества, слом системы власти или замена политического лидера, главы государства». В качестве общих условий такого явления указывается «недовольство определенных социальных слоев или групп» и «эрозия легитимности власти», «позволяющая небольшой, но хорошо организованной группе заговорщиков, чаще всего военных или опирающихся на вооруженные силы, захватить политическую власть"49.

В «Политической энциклопедии» понятие «дворцовый переворот» трактуется еще более узко — в качестве одного из «типов» государственного переворота как «одна из форм насильственного изменения политического режима». В этой классификации «дворцовый переворот» представляется характерным для традиционного общества, где существует «неосознанно-доверительное отношение к правителю или группе правителей». Вторым «типом» государственного переворота является «заговор», под которым понимается захват госу.

45 См.: Ефремова Т. Ф. Новый словарь русского языка (толково-словообразовательный). М., 2000. Т.2. С. 42- Лопатин В. В., Лопатина Л. Е. Русский толковый словарь. М., 2002. С. 451.

46 См.: Словарь современных понятий и терминов / Н. Т. Бунимович, Г. Г. Жаркова, Л. М. Корнилова и др.- сост., общ. ред. В. А. Макаренко. М., 2002. С. 354.

47 См.: Отечественная история: энциклопедия: В 5 т. / Гл. ред. В. Л. Янин. М., 1994. T.l. А — ДРоссийская государственность в терминах: IX — начало XX вв.: Словарь / Сост. А. Р. Андреев. М., 2001.

4 См.: Политология: Энциклопедический словарь. М., 1993. С. 109.

49 См.: Политологический словарь. Ч. И. С. 224. дарственной власти, «инициированный небольшой группой заговорщиков, вооруженные действия, не опирающиеся ни на широкую поддержку масс, ни на изучение ситуации, ни на продуманную программу». Третий тип определяется как «восстание» с «определенным уровнем организованности и наличием структур, обеспечивающих его», — в отличие от неорганизованного «бунта"50. Данная классификация не опирается на какие-либо примеры и оставляет открытыми вопросы, почему дворцовый переворот не может быть результатом «заговора» или сопровождаться «восстанием" — или что нового привносит в это явление переход от «традиционного общества» к структурам нового времени.

В последнее время вновь появляются попытки более точного определения различных «переворотных» ситуаций. И. Д. Ковальченко ставил их в один ряд: «25.VIII.91. Всякий переворот (дворцовый, государственный, военный) -явление негативное, ибо в той или иной мере ведет к диктатуре и к нарушению нормального развития"51. Е. В. Анисимов использовал «дворцовый» и «государственный» переворот как синонимы, но добавил к ним еще и «военный», каковым, по его мнению, было столкновение группировок в 1725 г. А. Б. Каменский полагал, что все дворцовые перевороты могут быть названы государственными, поскольку их осуществление означало «смену персонального состава правящей верхушки"53.

В юридической литературе государственный переворот характеризуется и как «насильственное и совершенное в нарушение конституции свержение или изменение конституционного (государственного) строя либо захват (присвоение) государственной власти кем бы то ни было"54, и как «захват власти, незаконная смена правящей элиты в целом (президентства, правительства, персонала управленческих структур), которые не связаны с какими-либо ко.

50 См.: Политическая энциклопедия: В 2 т. М., 1999. T.2. С. 129−130.

51 Ковальченко И. Д. Заметки о текущем моменте // Вестник МГУ (история). 1997. № 3. С. 107.

52 См.: Анисимов Е. В. Россия без Петра: 1725−1740. СПб., 1994. С. 27, 476−477- Власть и реформы: от самодержавной к советской России. СПб., 1996. С. 153, 157.

53 См: Каменский А. Б. Указ. соч. С. 165.

54 Большой юридический словарь. 2-е изд., перераб. и доп. / Под ред. А. Я. Сухарева, В. Е. Крутских. М., 2002. С. 127. ренными изменениями политического режима"55.

В западной политологической терминологии традиционная формула «coup d’etat» сложилась в период революций конца XVIII и XIX вв. — прежде всего, под влиянием акции 18 брюмера 1799 г. во Франции и определяется как попытка захвата или изменения политической власти неконституционным или незаконным способом, основанным на применении силы или угрозе ее применения. Эта акция рассматривается как альтернативный революции путь, который может быть вызван страхом перед ней или являться навязанным «сверху» изменением политической системы, — но может служить также прологом изменений всего общественного строя. Однако употребляется данный термин преимущественно по отношению к политическим системам XIX—XX вв., в основном применительно к «незападному миру» (Африка, Латинская Америка) и не включает российскую практику XVIII столетия56.

Относительно же российских реалий в работах современных западных историков употребляются либо традиционное понятие «соир», либо кальки с русского — «palace coup» или «palace revolution», применяемые не только при характеристике переворотов 1740—1741, 1762 и 1801 гг., но и по отношению к политическим кризисам 1725 и 1730 гг. Именно как специфически русское гп явление, введено это понятие («Palastrevolution») в немецкий словарь .

В итоге краткого обзора бытования термина можно прийти к выводу, что в современной литературе и справочниках отсутствует единое понимание и определение интересующего нас понятия. Появившись в трудах С. М. Соловьева и В. О. Ключевского, словосочетание «дворцовый переворот» быстро стало системообразующим элементом для характеристики целой эпохи, но в то же время воспринималось как сугубо «археологическое» понятие. При этом историки и политологи как будто не видят существенной разницы.

55 Категории политической науки: Учебник. М., 2002. С.387−388.

56 См.: The Encyclopedia Americana, 1969. V.8. Р.99- The New Encyclopedia Britannica. 1993. V.25. P.1012, 1024.

57 См.: Anderson M. Europe in the eighteenth century. L., 1970. P.180- Dixon S. Op. cit. P.15- Dukes P. The Making of Russian absolutism. L., 1982. P.107- Russia. A History / Edited by G.L. Freeze. N.Y., 1997. P.107, 128- Talbot Rice T. Elizabeth empress of Russia. N.Y., 1970. P.45, 54, 59- The New Encyclopedia Britannica. 1993. V.l. P.425- V.4. P.455- Bely L. La societe des princes XVI-XVIII siecle. Paris, 1999. P365−366.

58 Der Grosse Brockhaus. Leipzig, 1933. B.14. S.75. между «дворцовым» и «государственным» переворотом. В итоге прошлая «эпоха дворцовых переворотов» или по-прежнему не воспринимается в качестве «современного» путча (государственного переворота), или, наоборот, отождествляется с событиями новейшего времени.

Определенные различия в понимании переворотов связаны с этимологией этого понятия в национальных политических традициях, где оно сформировалось. Интерпретация переворота во французской политической традиции основана на бонапартистских примерах. Немецкое слово «путч» («putsch») представляет собой одну из его форм: попытку захвата политической власти насильственными нелегальными методами с использованием полиции и вооруженных сил («Капповский путч» 1920 г.- «Пивной путч» Гитлера и Люден-дорфа в Баварии 1923 г.). В странах испанской политической традиции распространено понятие «пронунсиаменто» («pronunciamiento»), означающее попытку военачальника увлечь за собой солдат против существующего правительства. Но в любом варианте «государственный переворот» выступает как явление новой и новейшей истории — при наличии парламента, политических партий и движений, конституционных институтов59.

По-видимому, именно это и отличает его от реалий монархии «старого порядка», по отношению к которой более уместным представляется термин «дворцовый переворот», понимаемый как «насильственная смена монарха. без непосредственного участия широких общественных сил"60, совершаемая оппозиционной придворной группировкой — «партией», т. е. «союзом одних лиц против других"61.

В диссертационном исследовании предлагается разделять понятия «государственный» и «дворцовый» переворот: осуществление первого означало изменение существующей «формы правления» (т.е. правового положения высших органов государственной власти) — тогда как второй предполагал смену правителя (и его ближайшего окружения) путем интриг, заговора или силовой.

59 См.: Медушевский А. Н. Указ. соч. С.82−83.

60 Халипов В. Ф. Власть: Кратологический словарь. М., 1997. С. 121.

61 ДальВ.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 2001. T.3. С. 20. В этом смысле понятие «партия» известно уже в языке XVIII в. (см.: Нордстет И. Указ. соч. 4.2. С.521). акции, которые, таким образом, являлись средствами или формами осуществления переворота. В связи с этим мы полагаем обоснованным суждение о том, что к числу дворцовых переворотов необходимо причислить также вполне «переворотные» смещения ключевых фигур, подобных Меншикову или Биро-ну62. События 1730 г. изменили само государственное устройство страны — ограничили (а затем восстановили) самодержавную монархиюих точнее было бы назвать государственными переворотами.

В политической практике западноевропейских стран дворцовые перевороты не получили распространения и, соответственно, определенного названия. В российских же условиях XVIII в. с крайней правовой неопределенностью в вопросе престолонаследия понятия «дворцовый» и «государственный» переворот сближаются. Нам представляется, что терминологическое разнообразие самих источников XVIII столетия предполагает наличие важных для современников отличий, достаточных для того, чтобы под привычной для нас сейчас формулировкой «дворцовый переворот» видеть явления не вполне тождественные и к тому же претерпевавшие определенную эволюцию.

Применение же термина «военный переворот» не представляется удачным, поскольку данное понятие предусматривает, прежде всего, «переворот, совершенный военными или с опорой на военных, а также переворот, привед.

64 шии к власти военных", что не соответствовало россииским условиям, где вооруженные силы (за исключением гвардии) и военачальники не выступали в качестве самостоятельных политических сил. Однако все перечисленные явления принципиально отличаются от понятия «революция"65.

Общего определения понятия «революция» в науке нет. Однако политологи выделяют такие признаки революций, как всеобъемлющие и при этом в значительной степени насильственные изменения основ социального порядкаучастие в этом процессе больших масс мобилизованных людей. Его результатом становятся слом старых социально-экономических структур, изменение.

62 См.: История СССР с древнейших времен до наших дней. М., 1967. Т.З. С. 252.

63 Это было отмечено историками права начала XX в. (см.: Латкин В. Н. Указ. соч. С.249−252, 274).

64 Халипов В. Ф. Власть: Кратологический словарь. С. 84.

65 См.: Политическая энциклопедия: В 2 т. Т.2. С. 330. существующего политического режима, основ его легитимности и его символикизамена старой политической элиты или правящего класса другими66.

Рабочая гипотеза диссертационной работы предполагает доказательство положения о том, что дворцовые перевороты в послепетровской России становятся средством разрешения конфликтов в правящем кругу при отсутствии легальных форм политического воздействия на власть, максимально сконцентрировавшуюся на уровне дворца в результате процесса укрепления самодержавия в XVII — первой четверти XVIII в. Резкая смена культурных ценностей в ходе петровских реформ, отказ от существовавшей традиции не могли не повлиять на нормы политической этики при недостатке публично-правовых начал в политической сфере в условиях появления гвардии — своеобразной корпорации, участвовавшей в системе управления и имевшей возможность оказать давление на верховную власть.

Дворцовые перевороты 1725−1762 гг. не представляли собой однотипных явлений, а развивались в рамках определенной идейно-политической эволюции. Относительно «легальные» политические конфликты 1725 и 1730 гг. с выдвижением политических требований и даже проектов нового государственного устройства завершились двумя государственными переворотами в 1730 г., после чего их формой стал менее (как в 1740—1741 гг.) или более (как в 1762 г.) конспиративный заговор с участием гвардейцев, когда менялась только фигура монарха.

Выявленные различия свидетельствуют о разных тенденциях развития политической борьбы. Одна являлась поиском нового, по сравнению с петровской системой, политического механизма через элементы публичности и выборностидругая, наоборот, консервировала сложившуюся систему и, устраняя правящую фигуру, не меняла ничего в самой «форме правления».

Параллельно с появлением переворотов шло формирование еще двух.

66 См.: Категории политической науки. С.382−383. Важнейшими отличительными чертами революций нового времени Ш. Эйзенштадт считал «а) связь между различными движениями протеста, б) их воздействие на политическую борьбу в центре, в) выраженную идейную основу, г) наличие самостоятельной структурной организации» (Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций / Пер. с англ. А. В. Гордона. Под ред. Б. С. Ерасова. М., 1999. С.15). важных элементов послепетровской монархии — высшего Совета при государе и института «случайных людей» — фаворитов.

Можно выделить следующие существенные (структурные) черты российских «дворцовых переворотов»: противоречия в правящей среде с появлением противоборствующих «партий" — политический конфликт, протекавший относительно мирно или приводивший к силовому захвату властиидейно-правовое обеспечение акции, при этом каждый новый переворот сопровождался все более настойчивыми попытками воздействия на общественное мнение- «закрепление» успеха путем наград и репрессий, а также перестановки в системе управленияпри этом стабильность нового режима зависела не столько от репрессий, сколько от гибкой и активной кадровой политики, обеспечивавшей правящей группе контроль и поддержку со стороны гвардии и государственного аппаратакак правило, удавшийся переворот в XVIII в. сопровождался волной неудачных попыток его «переиграть»: сначала они появлялись преимущественно в «верхах», но скоро перевороты стали вызывать подражания «снизу» — прежде всего, в среде самих гвардейцев.

Только реформы 60−70-х гг. XVIII в. удовлетворили основные сословные требования дворянства, что привело к перераспределению власти в рамках прежней государственной системыв то же время дворянские сословные органы интегрировались в систему управления, что препятствовало попыткам создания какой бы то ни было оппозиции. Такой путь позволил власти устранить излишнее напряжение в самой системе, созданное петровскими реформами: давление всех страт дворянского сословия на «верхи», где до того сосредотачивались и решались интересующие «шляхетство» вопросы.

Научная новизна и теоретическая значимость диссертации состоит в том, что автор впервые в отечественной историографии подошел к истории «дворских бурь» XVIII в. как к процессу, рассматриваемому на протяжении целого исторического периода. Диссертационная работа восполняет значительный пробел в историографии и заставляет пересмотреть ряд закрепившихся в ней представлений, касающихся последствий петровских преобразований таких, например, как противостояние сторонников и противников реформ в 1725 и 1730 гг. или версия о патриотическом характере переворота 1741 г.).

В работе предложено авторское понимание причин появления «дворских бурь» в контексте развития российского варианта абсолютной (самодержавной) монархиивыявлены динамика развития этого феномена в условиях послепетровской России. Представлена типология дворцовых переворотов в зависимости от их целей и круга участниковпрослежено влияние политической борьбы на изменения персонального состава государственного аппарата и процесс сменяемости должностных лиц в «эпоху дворцовых переворотов».

Сделана попытка выявить связь «переворотных» действий с различными уровнями политического сознания российского дворянства той эпохи. Впервые предпринята также оценка «стоимости» дворцовых переворотов в России, имевшей явную тенденцию к увеличению на протяжении исследуемого периода. Результаты данного исследования и обозначенные в нем подходы могут быть использованы при изучении политической борьбы в другие периоды русской истории.

Практическая значимость диссертационной работы состоит в том, что полученные результаты могут быть использованы при написании монографий и статей по социально-политической истории Россиипри разработке и чтении вузовских программ и курсов по истории России XVIII-XXbb. и создании учебной литературы для вузов и средней школы.

Самостоятельную ценность имеет Приложение к работе, которое содержит впервые составленные списки глав центральных государственных учреждений и губерний за 1720−1770 гг. Материалы Приложения могут стать основой для подготовки фундаментального справочника о персональном составе высшей администрации Российской империи в XVIII столетии.

Апробация работы и выносимых на защиту положений осуществлена в монографии автора «Эпоха «дворских бурь»: Очерки политической истории послепетровской России 1725−1762 гг. (Рязань, 2003) — учебных пособиях67, а также 20 статьях общим объемом 60,2 п.л.

Отдельные положения и выводы диссертации нашли отражение в выступлениях автора на международных, общероссийских и межвузовских научных конференциях68. Результаты исследований используются в общих и специальных лекционных курсах и на семинарских занятиях в РГГУ, при определении тематики курсовых и дипломных работ. Часть отраженных в печатных трудах материалов диссертации уже нашла практическое применение: высказанные автором взгляды на причины и особенности дворцовых переворотов в России используются в учебниках отечественной истории для вузов69.

Текст диссертации обсуждался и рекомендован к защите на заседании кафедры отечественной истории древнего мира и средних веков ИАИ РГГУ.

Структура работы обусловлена целью и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, пяти разделов, заключения, приложения, списка сокращений, а также списка источников и литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

К концу XVII в. российская монархия столкнулась с династическим кризисом, который можно считать частью структурного кризиса Московского царства. Утвердившаяся было самодержавная власть подверглась серьезным испытаниям при малолетних или неспособных к правлению монархах в виде активной борьбы за престол между соперничавшими группировками знати. Как бы ни квалифицировались события августа 1689 г. (заговор Софьи или захват власти сторонниками Петра I), их вполне можно назвать дворцовым переворотом. Это определение применимо также к периоду апреля-сентября 1682 г., когда произошло несколько больших и малых переворотов, «осложненных» массовым выступлением стрельцов и посадских людей.

В это время отрабатывался «механизм» переворота, выделялись его движущие силывпервые обозначилась возможность «женского правления». При этом наличие реального выбора между равно законными претендентами провоцировало такую ситуацию еще при старой системе престолонаследия, т. е. задолго до знаменитого петровского указа 1722 г., который в свое время рассматривался в качестве главной причины «революций» XVIII столетия.

Российский вариант неограниченной монархии в силу исторических условий по ряду параметров (преобладание государственной собственности и публично-правовой власти над частным землевладением и частно-правовыми началами, деспотическая власть государя, консервация общинных институтов и «служилого» землевладения, наличие «варварской» периферии) оказался ближе к «восточному» типу государственности.

Подобная модель развития (особенно в условиях кризиса) была предрасположена к острым политическим конфликтам на самом «верху» в силу «приоритета власти» над собственностью и прочими гражданскими институтами. Удовлетворение материальных потребностей и политических интересов представителей господствующего сословия оказывалось связанным с причастностью к публичной власти, что создавало известную страховку правам личности и собственности. Соответственно все индивидуальные или коллективные попытки поправить положение в деспотическом государстве были устремлены к вершине системы, средоточию ее властных начал.

Политической нестабильности способствовала также ликвидация в процессе перехода к неограниченной монархии традиционных способов и институтов выражения групповых мнений и интересов (упразднение Земских соборов, падение влияния Думы) — в этих условиях наблюдается усиление роли придворных «партий» и кланов высшей знати. Еще одним фактором нестабильности стал преимущественно «служебный», милитаризованный характер российского правящего слоя при приоритете верховной власти над правящей средой и низком уровне корпоративной солидарности последней.

Начавшаяся при Петре I активная модернизация сохранила сложившуюся ранее систему военно-служилой государственности и прежнюю элиту, но одновременно увеличила социальную мобильность дворянства и требования государства к нему. Это привело к еще большему разобщению элиты, ломке привычных структур, вместе с которыми утрачивались ее «исторические предания» и традиции, и возрастанию зависимости статуса и благосостояния дворян от воли монарха. С другой стороны, в процессе реформ сформировалась своеобразная корпорация, участвовавшая в управления и имевшая возможность оказать давление на верховную власть — гвардия, занявшая необычное в европейской практике место контролирующей силы в системе управления.

Условия достаточно резкого преобразования «отеческого правления» (по определению Н.М. Карамзина) в ходе петровских реформ с их военно-полицейскими методами порождали именно такой способ разрешения конфликтов в правящем кругу. Российская монархия XVIII столетия не располагала квалифицированной, сплоченной и эффективной бюрократией, способной обеспечить управление и «исправить» ведущую к очередному перевороту ситуацию. Зато наличие гвардии как специфического института управления обеспечивало ее вмешательство в политический процесс.

В такой системе упрочение самодержавия в условиях начавшейся модернизации и вызванных ею противоречий неизбежно должно было сопровождаться усилением давления на него со стороны заинтересованных групп, лишенных в рамках этой военно-бюрократической модели традиционных и легальных способов выражения собственных мнений и интересов. «Перенапряжение» русского общества к концу петровского царствования сделало для элиты очевидной необходимость корректировки реформно разногласия на этой почве привели к столкновениям в рамках самого правящего круга, как только ослабла рука преобразователя. В этом смысле исследователи прошлого и настоящего отмечали характерную черту эпохи: «ощущение неустойчивости» петровской системы.

Сам Петр Великий указом 1722 г. нанес удар по традиции престолонаследия, и без того не вполне устоявшейся после Смуты. В социокультурном плане особенностью петровских реформ была резкая смена культурных ценностей — отказ от существующей традиции и преемственности, что не могло не повлиять на нормы политической этики при недостатке публично-правовых начал в политической сфере. Новое светское обоснование власти снимало с государя ограничение традицией и обычаемно оно же «снижало» образ царя в глазах подданных, тем более что критерием оценки деятельности монарха становилось «общее благо». Преданность рационализму оборачивалась произволом и подрывала основы патриархальной монархии, но не восполняла недостаток публично-правовых начал в политической сфере. Зато усиливалось «личное начало» вместе с выдвижением когорты петровских «птенцов», сделавших карьеру в эпоху реформ.

Наконец, статус великой державы вызывал как стремление иностранных правительств повлиять на позицию России, так и складывание (в соответствии с различным пониманием интересов страны) противоборствовавших группировок при дворе.

Дворцовые перевороты в России становятся одним из ведущих факторов политической жизни именно после петровских реформ, в ходе которых заимствованные из европейского опыта технико-экономические и административные формы пересаживались на почву феодально-крепостнической системы в целях ее модернизации. Можно считать такую нестабильность «платой за реформы», за ломку традиционной политической культуры — с той поправкой, что эта ломка началась еще до Петра. Однако, возникнув, каждое серьезное явление дальше развивается уже на основе присущих ему внутренних тенденций. Наше исследование выявило определенную эволюцию этого феномена и опровергло некоторые стереотипы и априорные представления о политической борьбе в послепетровской России.

В начале эпохи политический конфликт проявлялся открыто и сопровождался не только возведением на престол конкретного претендента, но и попытками изменения существовавшей «формы правления». Накануне смерти Петра I намечался компромисс (воцарение Петра II при назначении правительницей Екатерины «вместе с Сенатом»), который был сорван сторонниками неограниченного самодержавия. Такой конфликт можно считать первым типом дворцового переворота.

В междуцарствие 1730 г. можно говорить уже о совершенном государственном переворотеоднако «верховники» предоставили «шляхетству» возможность гласно и легально составлять проекты нового государственного устройства и столь же явно отстаивали свою точку зрения их оппоненты. В итоге произошел новый государственный переворот, восстановивший самодержавие. Но в обоих случаях столкновения проходили публично, с участием собравшихся во дворце представителей знати и прочего «шляхетства».

Внешняя стабилизация режима при Анне Иоанновне пресекла попытки изменения политической системы, но не ликвидировала заложенные в ней противоречия. В 1740 г. фельдмаршал Миних впервые опробовал тактику дворцового переворота: под его командованием гвардейцы арестовали регента Бирона и его ближайшее окружение. В дальнейшем именно такой тип дворцового переворота (заговор с участием гвардейцев в качестве ударной силы) стал основным методом политической борьбы в событиях 1741 и 1762 гг. — что способствовало также и росту «стоимости» переворотов в виде наград и выплат его участникам.

Такое развитие ситуации не сводится только к выявлению двух разных «типов» переворотов или некоему общему «механизму саморегуляции» политической системы. Перед нами, скорее, две разные тенденции развития политической борьбы. Одна нащупывала путь к становлению нового, по сравнению с петровской системой, политического механизма через элементы публичности и выборности, поиск компромисса. Другая, наоборот, консервировала сложившуюся систему и — порой радикально устраняя правящую фигуру — не меняла ничего в самой «форме правления».

Параллельно шло формирование еще двух важных элементов послепетровской монархии — высшего совета при государе и института «случайных людей». Наметившееся в конце XVII века «переворотное» устранение политических фигур с исключением их не только из властного круга, но и из всей «нормальной» жизни — лишением чинов, «чести», имущества (в оборот вошли формулы «бывший Меншиков», «бывший Бирон») — стало нормой в послепетровской России. Советы «при боку» государя проявили тенденцию к определенной независимости, вершиной которой стала попытка Верховного Тайного совета в 1730 г. формально ограничить власть императора. Лишь к середине века институт фаворитизма окончательно «встроился» в систему российской монархии: «случайные люди» заняли в ней свое место, их взлеты и «отставки» стали проходить, не вызывая переворотов с опалами и ссылками.

Роль «бироновщины», на наш взгляд, состояла не в пресловутом «засилье иноземцев», а в том, что правление Анны «закрыло» возможность наметившейся было эволюции петровской системы и тем самым окончательно перевело практику политической борьбы в русло переворота. При Анне также сложился работающий Кабинет министров и приобрел завершенность облик фаворитаэто — а вовсе не репрессии — в совокупности с удовлетворением ряда социальных требований дворянства и принятыми мерами безопасности обеспечило режиму определенную стабильность.

Кратковременный период регентства Анны Леопольдовны на какой-то момент дал возможность проявиться элементам правового регулирования монархии (в виде устава о регентстве и закона о полномочиях Кабинета министров), но был прерван новым переворотом.

Однако «реставрация» петровской системы без подобной Петру фигуры правителя (при Анне и, позднее, при Елизавете) неизбежно порождала те же проблемы: борьбу придворных группировок, вопрос выбора наследника, — «личное начало» в управлении, недовольство гвардии и, наконец, переворот как средство разрешения конфликта. Нам представляется возможным выделить определенные закономерности в развитии «дворцовыхреволюций».

Прежде всего, это появление в правящей среде противоборствующих «партий» (принцип составления которых не всегда поддается определению) и формирование круга участников и исполнителей будущей акции. Этот круг становился со временем все шире: в перевороте 1762 г. участвовало намного больше лиц, чем в 1741 г., что, кстати, сделало переворот в пользу Екатерины самым «дорогим».

Однако роль гвардии менялась, как в смысле сознательного участия гвардейцев в политической борьбе, так и в отношении его целей. В 1725 г. караульные роты, скорее, обозначили ее участиена деле от имени гвардии действовали ее командиры — Ушаков, Бутурлин и Меншиков. В 1730 г. высшие офицеры обоих полков участвовали в политических дискуссиях и подписывали проекты будущего государственного устройства. Судьбу монархии решали гвардейские обер-офицеры, которые вместе с прочим «шляхетством» восстановили «самодержавство» Анны Иоанновны.

В 1741 г. на первый план вышли гвардейские низы. В результате переворота 1741 г. правящая элита испытала шок, когда поняла, что реальной властью в столице империи стало гвардейское «солдатство»: гвардия оказалась на грани выхода из-под контроля. Урок был усвоен. При подготовке переворота 1762 г. его участники-офицеры привлекали солдат выборочно, а последние были уже исполнителями воли офицеров-заговорщиков. Сам же предшествовавший перевороту заговор представлял собой серьезное конспиративное предприятие с участием влиятельных лиц.

Реакцией на возросшую роль гвардии стали (после «революций» 1730, 1740−1741, 1762 гг.) замены командования полков, а иногда и более серьезные «чистки» их личного состава. Власть стремилась контролировать перемещения и назначения в полках и даже предпринимала попытки (при Анне Иоанновне и Петре III) изменить порядок их комплектования: набирать курляндцев, гол-штинцев, рядовых украинских полков. Ключевые фигуры при дворе стремились найти себе опору в «личных» воинских частях. У А. Д. Меншикова был «свой» Ингерманландский полкон же стал начальником личной охраны Екатерины I — кавалергардской роты. Анна Иоанновна противопоставила «старым» полкам два новых — Измайловский и Конную гвардию. Гренадерская рота Преображенского полка стала «лейб-компанией» Елизаветы. Петр III образовал голштинскую гвардию — единственную часть, оставшуюся ему верной 28 июня 1762 г. Екатерина II восстановила кавалергардский корпус.

Таким образом, российское «переворотство» начиналось с открытого столкновения «партий», прошло через этап активного участия гвардейских солдат в подготовке и проведении свержения императора в 1741 г. и завершилось конспиративным заговором вельмож и гвардейских офицеров (с минимальным участием рядовых) в 1762 г. В итоге обозначившуюся в 1741 г. «преторианскую» тенденцию удалось переломить. При ином развитии событий гвардия могла бы превратиться в привилегированную касту и противника всяких реформ, как это случилось, например, с турецким янычарским корпусом. Во второй половине XVIII в. российская гвардия перестала исполнять функции своеобразного чрезвычайного органа управления и вернулась к своим «прямым» обязанностям элитной воинской части, хотя до 1869 г. состояла в личном подчинении императора.

Другой характерной особенностью «дворских бурь» стал переход их участников от споров о правах наследников и правомочности «тестаментов» к действиям, направленным против самих самодержцев, лишенных в ходе петровских преобразований сакрального образа «благочестивого государя царя».

Опасная идея постепенно передвигалась с периферии общественной жизни в ее центр, а затем материализовалась на практике: в 1741 г. солдаты впервые свергли с престола законного императора, в 1762 г. заговорщики уже планировали и совершили цареубийство. Таким образом, воцарения Екатерины I, Анны Иоанновны и Елизаветы в итоге ударили бумерангом по самой верховной власти. Дворцовые перевороты оказывали деморализующее влияние и на заговорщиков, и на дворянское общество в целом, поощряя стремления донести на сослуживца, изменить присяге, предать покровителя.

Третьей особенностью «революций» XVIII в. было стремление обеспечить видимость законности и юридически закрепить результат «революции». Важнейшим элементом такого оформления переворота служила присяга новому императору, к которой немедленно приводили высших должностных лиц, гвардию и войска, а затем — прочих подданных. Процедура, которая должна была происходить после смерти прежнего государя, в описываемое время нередко ей предшествовала. Претенденты (Елизавета, Екатерина II) спешили как можно скорее связать присягой своих сторонников и войска.

Появились также иные формы правового и идеологического закрепления результатов переворота. Каждый новый переворот сопровождался все более настойчивыми попытками воздействия на общественное мнение. Первые опыты такого рода оказались, скорее, неудачными. Завещание Екатерины I было фактически отменено Меншиковым. Долгоруковы не смогли представить «вины» самого Меншикова. Однако даже более политически грамотные «верхов-ники» в 1730 г. оказались бессильными в борьбе за умы «шляхетства». Зато советники Анны Иоанновны сумели «закрепить» весьма сомнительное «обретение» ею «самодержавства» выражением общественного мнения.

В 1741 г. официальные акты и проповеди создали идеологическую доктрину елизаветинского царствования: восстановление петровских «начал» при крайне негативной характеристике периода 1725−1741 гг. как времени господства «иноземцев». В 1762 г. Екатерина II и ее окружение подготовили переворот с помощью провокационных слуховзатем был опубликован целый комплекс документов, призванных оправдать свержение Петра III, наполненных недостоверными обвинениями и ложью о его смерти.

Стремление подвести правовую и идейно-политическую основу под свершившийся захват власти не случайно. Каждый удавшийся переворот в XVIII в. сопровождался волной неудачных попыток его «переиграть». Сама легкость перемен стимулировала появление у новых правителей конкурентовособенно в условиях правовой неопределенности, когда даже законная смена государя часто выглядела переворотом. Сначала такие стремления появлялись преимущественно в «верхах»: расправа Меншикова с П. А. Толстым и A.M. Девиером, потерпевшая неудачу попытка И. А. Долгорукова утвердить в 1730 г. фальшивое завещание Петра II и увлечь гвардию именем своей сестры, явно «не дозревший» заговор А. П. Волынского и его «конфидентов».

Но скоро перевороты стали вызывать подражания «снизу» — прежде всего, в среде самих гвардейцев, большинство которых мало что выигрывали при смене власти. Перевороты 1741 и 1762 гг. и фортуна их участников породили несколько «движений» в пользу свергнутого императора Ивана III со стороны гвардейских офицеров и солдат. По мере стабилизации нового режима эти волны «переворотных» настроений затихалиоднако характерно, что в 60-х гг. дерзнуть на подобное предприятие уже могли рядовые армейские офицеры.

Такие «заговоры» отличались отсутствием элементарной конспирации и большей частью ограничивались разговорами в «велием пьянстве». Но сами эти разговоры имели крайне радикальный характер: их участники считали возможным «заарестовать весь дворец» и расправиться не только с фаворитами, но и с самим монархом. В 1772 г. капрал М. Оловянников представлял себя на троне, а поручик И. Батурин с товарищами в 1749 г. готовился совместить переворот с бунтом московских фабричных. Последний случай подражания настоящему заговору уже близок к народному варианту российского «пе-реворотства» — самозванчеству.

Социальный протест в сочетании с консервативной оппозицией новшествам порождал в народном сознании веру в появление «настоящего» царя, а существовавшая «наверху» правовая неразбериха только способствовала материализации таких настроений. С 1715 г. стали появляться лже-Алексеи, затем — с 1732 г. по 1765 г. — лже-Петры IIнаконец, наиболее популярным оказалось имя Петра III, которое принимали уже десятки людей. «Самозванная» реакция на потрясения российского трона пережила эпоху переворотов и завершилась в первой половине XIX в. на имени последнего из нецарствовавших императоров — Константина.

Дворские бури" сопровождались нараставшим процессом ротации в государственном аппарате. Нами впервые составлены списки руководящего состава всех коллегий и ряда других центральных учреждений (см.: Приложение, таблица 1), а также губернаторов по всем губерниям за 1720−1770 гг. (см.: Приложение, таблица 2). Проделанный на этой базе анализ кадровых перемещений за исследуемый период демонстрирует характерную «кривую развития административной нестабильности» в «эпоху дворцовых переворотов». Династические конфликты и борьба вокруг престола в 1725—1730 гг. привели к тому, что в 1725—1727 гг. придворные конфликты стали сопровождаться нараставшим количеством замен на должностях руководителей центральных учреждений. Этот показатель достиг максимума в 1730 г.: после двух государственных переворотов количество назначений и перестановок в государственном аппарате резко увеличивается.

Пики" кадровых замен приходятся на 1740−1741 гг. (что явно связано с дворцовыми переворотами), 1753 и 1760 гг. («бюрократические революции» при Елизавете Петровне) и 1762−1764 гг. (время «восшествия» и первых реформ Екатерины И), но имеют явную тенденцию к снижению. В екатерининское время своеобразный цикл кадровых перестановок, отчетливо заметный при проведенном нами подсчете назначений в центральном государственном аппарате за период с 1725 по 1770 гг. (см.: Приложение, таблицы 4 и 12, диаграммы 1 и 11) завершается.

Тот же «график» (несколько менее отчетливо) выявляется при анализе назначений на губернаторство (см.: Приложение, таблицы 5 и 13, диаграммы 2 и 12), что можно объяснить принятым при Елизавете и особенно Екатерине курсом на создание стабильно работающего аппарата, не зависящего от придворных «конъектур». В дальнейшем тенденция напряженности кадровых перестановок постепенно идет на убыль и завершается — вместе с самой «эпохой дворцовых переворотов» — при Екатерине II. Однако этот процесс имел также иную внутреннюю логику развития: в виде массовых обновлений руководства государственного аппарата в 1740 г. и в ходе т.н. «бюрократических переворотов» 1753 и 1760 гг., механизм которых пока не вполне понятен.

Кроме этого, различным было, так сказать, внутреннее «административное напряжение» на протяжении изучаемого периода. Царствование Анны Иоанновны отличалось наибольшей частотой назначений и смещений (см.: Приложение, диаграммы 3, 4, 5, 6). За 10 лет состоялись 68 назначений на руководящие посты в центральном аппарате (в среднем 6,8 чел. в год) и 62 назначения губернаторов (6,2 чел. в год). Царствование Елизаветы дает такое же количество назначений (60 начальников учреждений и 70 губернаторов), но за 20 летсреднегодовые значения составят, соответственно, только 3 и 3,5 чел. -при том, что за оба царствования были смещено одинаковое количество (60 и 59) начальников учреждений и почти одинаковое (61 и 66) — губернаторов.

На этом фоне восемь первых лет правления Екатерины II выходят на второе место по интенсивности кадровых перемещений: назначение 36 руководителей ведомств и 34 губернаторов дает, соответственно, отношение в 4,5 и 4,25 чел. в год. Но эти перемещения и отставки не были связаны с опалами или репрессиями, как при Анне, что в итоге способствовало укреплению Екатерины на захваченном ею троне. В какой-то степени наступившей стабилизации способствовали также начавшиеся реформы государственной службы 60-х гг. XVIII в.

Екатерине II удалось на время переломить «переворотную» тенденцию. Реформы 60−70-х гг. XVIII в. удовлетворили основные сословные требования дворянства, что привело к перераспределению власти в рамках прежней государственной системыв то же время дворянские сословные органы интегрировались в систему управления, что препятствовало попыткам создания какой бы то ни было оппозиции. Такой путь позволил власти устранить излишнее напряжение в самой системе, созданное петровскими реформами: давление всех страт дворянского сословия на «верхи», куда до того стекались и где решались интересующие их вопросы.

Российские перевороты сохраняли сам принцип неограниченного самодержавия и стабильность сложившейся социально-политической системы, ее внутриполитический (закрепощение) и внешнеполитический (преемственность в действиях по отношению к Швеции, Польше и Турции) курс. Такая стабильность во многом определялась традициями политической культуры России (развитием ее «служилой» государственности), что обусловило принципиально совпадение интересов основных политических сил — монархии, правящей элиты и дворянства. Несовпадение или разнонаправленность их действий могли бы привести к глубокому внутреннему кризису, как в соседней Речи По-сполитой, где противоречия между шляхтой, магнатами и монархией закончились распадом государственности в XVIII столетии.

Отсутствие прочных сословных структур, неразвитость общественной жизни и господство «личного начала» (т.е. «преобладание в государственном управлении частноправовых элементов», как определяли это явление отечественные правоведы) предоставляли самодержавию известную независимость, в том числе — способность к серьезным реформам вплоть до середины XIX в. Но зато эти особенности, в сочетании с необычайно высокой концентрацией власти, делали его более непредсказуемым, по сравнению с западноевропейскими образцами. Общество же — в лице достаточно узкого круга вельможной знати и гвардии — не могло, да и не было способно контролировать власть иными средствами, кроме «удавки». Сохранение становившегося все более архаичным самодержавия приводило к тому, что такие явления, как заговор и переворот, оставались даже в XIX — начале XX в. возможной (хотя и периферийной, маргинальной) тенденцией в политической сфере, к опыту которой обращались самые различные политические движения — от революционеров до последовательных монархистов.