Историческая антропология в Германии, методологические искания и историографическая практика

Сегодня, в условиях активно протекающих процессов модернизации гуманитарных наук, обозначенных Т. Куном как смена научных парадигм, а М. Фуко как изменение эпи-стемы. они всё более приобретают иные, чем прежде, контуры. В ходе начавшегося в середине 1960;х гг. поворота к новому пониманию их предмета и методов, с одной стороны, учёные постоянно возвращаются к несомненной специализации смежных дисциплин, а с другой — в векторах эволюции не менее ясно представлено намерение их синтеза. Никто не станет возражать, что человек в обществе — это наиболее эмпирически очевидная и одно* временно наиболее сложная из систем, что делает необходимым выявление междисциплинарных характеристик инновационных течений и определение исследовательских перспектив такого рода изысканий. Большой интерес в этом плане представляет понятие «антропология». которое, являясь мерой их общности, в наши дни не только популярно, по и чрезвычайно многолико в своих интерпретациях. Спектр дисциплин, которые определяю! себя с его помощью или связывают с ним свои «новые» очертания, огромен. Он простирается от биологической до социальной антропологии, от хорошо известной философской до появившихся не так давно юридической или литературной антропологии1. Такие и по-" добпые им наименования научных дисциплин свидетельствуют о том. что каждая из них стремится решать свои, всякий раз оригинально сформулированные, задачи на пути «восхождения к индивиду» в различных сферах его жизнедеятельности. Вместе с тем. параллельно этому эффекту определенного ограничения предмета анализа, концепт антропологии — в силу универсальности своей природы — очерчивает интегрирующее пространство и.

1 См., напр.: Буржуазная философская антропология XX века / Отв. ред. Ь. Т. Григорьян. М. I486: I у-ревич 11.C. Философским антропология. М., 1997; Губин В. Некрасова I:. Философская антропология. М. 2000; Орлова ').А.

Введение

в социальную и культурную антропологию: Учео. пособие. М. 1994: Велик.

• Л.Л., Резник IO.M. Социокультурная антропология: (Историко-теоретическое введение): Учеб. пособие. М., 1998: Минюшев Ф. И. Социальная антропология (курс лекций). М. 1997: Резник Ю. М.

Введение

в изучение социальной антропологии: (Учеб.-метод, пособие). М. J997- Очерки социальной антропологии Отв. ред. В В. Шаронов и лр. СПб., 1995; Воронкова Л. П. Культурная антрополо! ия как паука: Учеб. пособие. М. 1997; Емельянов Ю. Н. Основы кулыуральной антрополог ии: Учеб. пособие. СПб., 1994; Ильин В В., 11ана-рин А. С. Бадовский Д.В. Политическая антропология. М. 1995; Козлова Н. Н. Социально-историческая антропология. М. 1999; Кузин В. В., Никитюк Б. А. Интег-ративная педагогическая антропология. М., 1996; Ни-ктюк Б. А. Очерки теории интетративной антропологии. 2-е изд. М. 1995; Атаджапян П. А. и др. Ишегра-твная ангронолошя и экология человека: области взаимодействия: (Очерки). Москва: Астрахань. 1995; Бе-лик А. А. Психологическая антропология: История и теория. М. 1993; Алексеев В. П. Историческая антропо.

• лотия: Учеб. пособие. М&bdquo- 1979 и др. придает укачанным наукам, по меньшей мере, структурирующую ориентацию.

Принимая в расчет радикальные перемены в современных гуманитарных науках, отметим, что феномен антропологии задаст им качественно новые черты и стандарты, поскольку нацелен на расширение пределов традиционного познания. Немецкие учёные часто используют при характеристике «новой гуманитарности» (neuen Humaniorums) образ научного дома, имеющего много дверей, через которые в него можно входитьмного помещений. которые делают это здание жилыммного окон, которые открывают взору различные пейзажи. В этом доме представляются уместными и необходимыми также некоторые пристройки и перепланировки, вытекающие из готовности учёного к встрече с неизведанным. из его умения преодолевать стереотипы. Центральный салон, связанный со всеми остальными помещениями, такое пышное строение всё же имеет и проживает в нём госпожа Антропология, ибо в фокусе её внимания не просто человек как таковой, а динамичное смешение взаимосвязей его с окружением. Как написал венский историк Герд Дрессель, это большая комната, в которую можно войти различными путями, но все-таки одна комната, где не только пересекаются интересы множества дисциплин, но и открываются перспективы преодоления конфликтов между ними2.

Нельзя не вспомнить здесь и о том, что становление антропологии как научного проект происходило на фоне определенного антагонизма по отношению к методам традиционных гуманитарных наук, направленных на поиски истоков и импульсов, порождающих конкретные поступки и явления. Если большинство таковых отделены от объекта своею изучения, то антропология наблюдает его непосредственно, отдавая приоритет прямому восприятию перед рациональным конструированием, переживанию перед законченной логической схемой. Её познавательные ориентиры не задавались изначально и учёные старались найти их всякий раз самостоятельно. Более того, антропология чаще всего имела дело со скрытыми, не всегда зафиксированными механизмами взаимодействия людей. Оттого, стремясь в известной мере к постижению многообразия параметров жизнедеятельности в их целостности и гармонии, она, по признанию аналитиков, черпала свои идеи отовсюду и на ходу изобретала новые исследовательские процедуры3. Её предметом стало «общежитие» людей и его распорядки, т. е. человек в коптское его связей, а также Dresscl G. Historische Anthropologic. Bine Cintuhrung, Wien u. a., 1996. S.14.

См.: Гримшоу А. Харт К. Антропология и кризис интеллектуалов ," Культурная антропология. СПб. 1996. I’au llI: Тексты. С. 169. См. также: Пфеффер Г. Антропология в ФРГ: возможности выбора ' Этнографическое ободрение. 1993. № 2. С. 126−128: Боас Ф. История антропологии Этнографическое ободрение. 2002. № 6. С.86−96: Антропология: Хрестоматия. Воронеж, 1998; Основы антропологии: Хрестома.

I ия. Хабаровск. 2001 и др. его представления о них и его мотивы поддерживать их или нарушать. И наконец, феномен антропологии связан с трактовкой социальных технологий принятия и реализации решений, тех коммуникативных процессов, которые обусловлены трансформацией культурного опыта от поколения к поколению. Если вспомнить известные вопросы И.Канга. ответы на которые очерчивают границы антропологии, то что не только вопрос: что есть человек? Па прагматическом уровне она должна разъяснить нам: Что я могу знать? Что я должен делать? На что я могу надеяться?4. В самом деле, большинство людей руководствуется в своих деяниях личным опытом, поэтому антропология, отвечая на чти вопросы. снабжает их некоторыми ориентирами, указывающими, каким курсом им целесообразно двигаться с наибольшей эффективностью и с наименьшим риском.

Что касается исторической антропологии, о которой, собственно, и пойдёт речь, то тенденции антропологизации истории также имели внешние стимулы. На её становление оказали влияние политические, социально-экономические и, конечно, социально-психологические факторы. Однако, не теряя это из виду, в контексте нашей работы более существенно подчеркнуть другое. На волне междисциплинарного сотрудничества она сформировалась в результате цепи сложных превращений самой исторической пауки. Важную роль в этом сыграли разрушение великих объяснительных схем прошлого, великих философий истории и отказ от их универсальных стандартов'1. Используя часто цитируемое выражение Л.Февра. произошло крушение позитивистской модели классической истории, когда познания наши внезапно превысили меру нашего разумения, когда конкретное вдребезги разбило рамки абстрактного, когда попытки объяснения мира с помощью рациональной механики окончились полным провалом6. Принципы системного априоризма. тотальной взаимосвязанности, непрерывности, целостности общества подошли к пределу своего эвристического потенциала. Архаичными оказались практически все теории функционирования общественных систем, претендовавшие на универсальность.

1 Кант И. Антропология с прагматической точки чрения И Человек. Мыслители прошлого и настоящего о ею жи ли), смерти и бессмертии. XIX век. М., 1993.

См. об этом: Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и методы итерировании: Tes. докл. и сообщ. науч. конф. Москва, 4−6 февраля 1997 г. / Отв. ред. О. М. Медушевская. М. 1998: Кром М. М. Историческая антропология: Пособие по лекционному курсу. СПб. 2000. См. также: Антропологическая проблематика в западной философии. Сб. статей. М. 1991: Степин B.C. Философская антропология и философия науки. М. 1992: Смирнов С. А. Опыты по философской антропологии. Новосибирск. 1996 и тр. См. об этом: Медшевская О. М. Историческая антропология как феномен iуманитарного знания: мерспек" тивы развития. Историческая антропология: место в системе социальных наук. С. 18. интерпретаций. Соответственно этому, в качестве проблемной области познания таковых всё более обозначалась необходимость их «человеческою наполнения», а также акцентировалась вариативность микродинамики исторического процесса, автономность и множественность параметров бытия7. Однако нормативных посылок для объяснения шпорально-сги и децентрированности жизненного мира (или случайного движения «во все стороны» раздробленного множества разнородных образований) у исторической науки не было. В этих условиях она нуждалась в новом подходе к осмыслению прошлого, один из вариантов которого и предложила антропология, нацеленная на анализ механизмов функционирования «живого целого», а не просто на систематизацию его разрозненных фрагментов с помощью абстрактных конструктов.

Разумеется, гот потенциал, благодаря которому представления и проекты антропологии стали возможны в качестве одного из противовесов традиционным толкованиям философии истории, был накоплен на протяжении трех последних столетий. Значимой при этом стала известная полемика вокруг учения о двух субстанциях и постепенный отказ от нею на пути поисков разгадки человека в переплетении окутывающих его социокультурных факторов'. Согласимся, ответ на вопрос, почему люди поступали гак или иначе. относится к основополагающим в исторической пауке. Начиная с эпохи Просвещения ответ па него звучал, казалось бы. убедительно — люди действуют, пытаясь удовлетворить свои потребности, а их поступки являются реакцией на объективные условия, в которых они живут. Па пой простой причинно-следственной модели покоились целые философские концепции истории, а также размышления об исторических законах и макроструктурах. Однако при более близком рассмотрении событий (на микроуровне) эта модель не срабатывала. Учёные убеждались в том, что зачастую люди при одинаковых обстоятельствах и в одно время поступали совершенно по-разному. Гак. в эпоху кардинальных экономических и социальных перемен XIX в. Франция пережила историю кровавых мятежей и революций, изменивших конституционные формы правления. По сравнению с этим в Германии, тле индустриальная революция пронеслась даже быстрее, произошли лишь незначительные модификации монархического государства, проведённые сверху, без уча.

См.: Бессмертный ЮЛ. Тенденции переосмысления прошлого в современной зарубежной историографии Вопросы истории. 2000. № 9 и др. к Анализ ли представлений см., напр.: Орлова Э. А.

Введение

в социальную и культурную антропологию: Учеб. пособие. М. 1994. С. 182−186. См.: Сибиров А. Г. Социально-философская антропология: принципы конструирования и предметного определения. М. 1997; Барулин B.C. Социально-философская антропология: Общие начала социально-философскои amроподогии. М., 1994 и др. стия широких народных масс. Этот хрестоматийный пример ещё раз показывал необходимость выявления и рассмотрения сферы человеческой субъективности, которая располагается между материальными условиями и общественным поведением. Более того, обозначенные зазоры между мотивом и его реализацией, между желанием людей и наличными средствами его воплощения не просто усиливали значимость субъективного начала и активности человека в истории. Они предопределяли вместе с тем вероятностный характер направлений «движения мира во времени», подчеркивали отсутствие в нём превалирующего курса, что снимало саму идею доминирования10.

Как раз дискуссии в мировой науке вокруг сложных и неоднозначных механизмов единения души и тела, вокруг системного анализа внешних и внутренних аспектов человеческого опыта предоставили ориентиры, очертившие пространство «новой гуманитарно-сти». Учёными было признано то. что субъективное и объективное нелинейно влияют друг на друга, что пи один из лих параметров не является абсолютно первичным или вторичным. что ни один из них не редуцируется к другому. По убеждению аналитиков, их связь имеет не механический или причинно-следственный, а органический характер, т. е. явлиеI собой поливалентные взаимовлияния факторов, любой из которых, в зависимости от обстоятельств, может оказаться ключевым". Единодушно подчёркивалось, что сознание представляет собой уникальный феномен — антиномичпый и целостный одновременно. Разум определялся теперь не только метафизическими характеристиками, по и принимался во внимание как подвергнувшийся влиянию окружающею мира ин теллектуальный habilns. Попытки выстраивания иерархии различных составляющих духа человека, которые сыграли в классической философии большую роль, потеряли свое былое значение. Привычное для неё разделение между сферой рационального, с одной стороны, и скрытым за «поверхностью» сознания восприятием — с другой, было разрушено. Интерес концентрировался не столько на социокультурных факторах как таковых, а на причинах их порождающих, на логике их становления и распада. Это, в свою очередь, показывало широкий спектр свойств бытия во всей его непоследовательности, двусмысленности и случайности. что проявляло издержки классических моделей его постижения. Поиски местоположения тех духовных компонентов, которые располагались до сих пор в «глубинах» индивида (как. например, иррациональные установки, фантазии или воспоминания), не См. напр.: Сагатовский В. Н. Философия развивающейся гармонии. ЧаетьЗ: Антропология. СПб. 1999; Актуальные проблемы теории истории. Материалы «круглою стола» (12 января 1994 г.) Вопросы пс I ори и. 1994. № 6. С. 45−103. Вильчек В. М. Алгоритмы истории. М, 1989. С. 29. только изменяли «профиль» личности. Его новые очертания постепенно вылились в серьезные преобразования представлений о духовном мире человека и антропологических концептов мироздания, ориентированных ныне на признание множества вероятных и эквивалентных друг другу толкований одного и того же события12.

Безусловно, историческая картина мира — это картина взаимоотношений между людьми и их деятельности. Не случайно поэтому, что ответ на кризис рационализма и попытки его преодоления связываются с формулировкой интегральной парадигмы изучения прошлого на фундаменте «новой гуманитарности». Понятно стремление современных учёных рассматривать социальные процессы как переплетение межличностных отношений, которые проявляются в бесчисленных обыденных ситуациях. На передний план выдвигаются усилия понять историческое явление как сгусток отношений между людьми, объяснить его внутреннюю логику. Это, в свою очередь, позволяет обозначить те противоречия, которые являются источником исторического изменения. Антропоцентристские интерпретации бытия были направлены на поиски золотой середины между моделями макрои микроистории. Их цель — создание такого образца социального исследования, который позволил бы дать целостную картину исторического процесса, т. е. увязать воедино динамику обновления глобальных общественных структур и обыденную деятельность человека с её свободой выбора. Другими словами, показать, как рождается та или иная аль.

13 тернатива социального развития. Путь достижения этой цели увидели в комплексном анализе сферы деятельности человека, которая охватывает экономические, политические, идеологические, психологические и прочие структуры и способна поэтому выступить своеобразной точкой интеграции социальных изысканий.

Поставленные учёными задачи изучения человека в соотношении с продуктами его же активности делают опыт исторической антропологии в условиях, когда идея первоначала утратила свой классический смысл, показательным в логике преобразований современного историописания. Из сказанного вытекает научная значимость и актуальность т. е.

12 См., напр.: Радьяр Д. Планетаризация сознания: От индивидуального к целому: Пер. с англ. М&bdquo- 1995; Клакхон К. Зеркало для человека: Введение в антропологию: Пер. с англ. СПб., 1998. См. также: Кс-ласьев В. Н. Интегративная концепция человека. СПб., 1992; Личность, культура, этнос: современная психологическая антропология / Под ред. А. А. Велика. М., 2001 и др.

13 См.: Могильницкий Б. Г. Историческая альтернативность: методологический аспект // Новая и новейшая история. 1990. № 3- Бородкин Л. И. История, альтернативность и теория хаоса // Одиссей. Человек в истории. 2000. М&bdquo- 2000; Бочаров А. В. Использование категорий «возможность» и «вероятность» в историческом познании // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Томск, 2001. Вып. 26. С 24−45 и др. мы исследования. Целесообразно отметить в этой связи и тот факт, что современные процессы интернационализации гуманитарных наук идут прежде всего в сфере теории и методологии, где учёные из разных стран мира сосредоточены на решении сходных познавательных проблем. Существующие различия в научных традициях, а также особенности национальных школ сказываются скорее на тактике, чем на стратегии поисков их аналитического обрамления14. Кругооборот идей (ставших скорее практикой, чем исключением) делает злободневным осмысление мирового опыта в этой области знания и выявление продуктивных путей его реализации в российской науке.

Радикальные преобразования в науках о человеке и обществе, а также преимущества сотрудничества истории и антропологии, взаимного обмена опытом и исследовательскими процедурами несомненны и не раз отмечены15. При всём при том на первый план выдвигаются вопросы его теоретико-методологического оснащения, к анализу которых и обращается предлагаемое исследование. Его цель — выявив внутренние и внешние составляющие трансформации гуманитарии, обозначить логику преобразований историописания Германии во второй половине XX столетия. Стержнем работы стало концептуальное осмысление современного историографического процесса на примере альтернативных вариантов трактовки прошлого в пределах «нового человековедения». Изучение проектов исторической антропологии в немецкой историографии ориентировано также на выявление её ресурсов и перспектив в русле смены научных парадигм. Исходя из этого, сквозная проблема диссертации — толкование генезиса и эволюции исторической антропологии в контексте системного кризиса историописания и поисков выхода из него, раскрытие основных тенденций её развития. Это способствует пониманию того, что и почему оказалось значимым в этом процессе, как и где смещались акценты в объяснении смысла взаимоотношений человека и общества, какие последствия имели такие перемены, а также в каких формах они отражались на практике.

Для достижения вышеозначенной цели автором ставились и решались следующие взаимосвязанные задачи, определившие логическую структуру диссертации. Их можно разделить на две группы. Первая связана с изучением исторической антропологии как эпистемологического феномена и описанием способов его функционирования, что предполагает оценку творческого потенциала новых исследовательских моделей на пути соз.

14 См. Бессмертный Ю. Л. Как же писать историю?. Методологические веяния во французской историографии 1994;1997гг. //Новая и новейшая история. 1998. № 4.

15 В том числе и в российской науке. См., напр. Афанасьев ЮН. Как России заново обрести свою историю // Россия. XX век. М, 1995. С.28−29- История в XXI веке: историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества. М. 2001. дания полимасштабной версии интерпретации прошлого. Здесь представляется плодотворным также определение роли различных познавательных ориентаций в становлении технологий и приоритетов исторической антропологии, её места в системе современных теорий гуманитарных дисциплин. Сюда входят следующие задачи:

— исследовать предпосылки и основные проявления системного кризиса в исторической науке ФРГ, а также методологические дискуссии, обозначившие направления ревизии и ренессанса её положений, противоборство новых и старых путей развития;

— интерпретировать само понятие исторической антропологии, актуализировав его рамки и содержание, уточнить концептуальный аппарат проектов антропологизации истории в контексте «новой гуманитарности», представив её как противоречивую целостность в векторах обновления современной науки;

— конкретизировать условия и последствия методологических поворотов в историо-писании, показать как, где и зачем использовались теоретические конструкции исторической антропологии для постижения общества в относительной полноте его параметроввыявить и описать опыт решения вопроса о возможности формулировки интегральной парадигмы изучения прошлого.

Вторая группа задач обусловлена необходимостью определения траекторий историографической динамики и конкретизации сложных процессов трансформации историо-писания, влекущих за собой переопределение предмета, перестройку проблематики, обновление методов, переоценку их статуса. Она обращена к изучению процесса формирования более сложных, интегральных концепций познания прошлого, его своеобразия в гуманитарной мысли ФРГ и включает следующие задачи:

— представить основные варианты исторической антропологии и линии их преемственности или ломки на протяжении 1970;90-х гг.- систематизировать объяснительные принципы и модели, которые используются для интерпретации динамики и многообразия антропологических феноменов различного масштаба и различной степени устойчивости;

— дать характеристику авангардных версий познания и оценку работоспособности качественно иных моделей человекознаниярассмотреть его дискуссионные вопросы и проекты их разрешения, ибо, учитывая масштабы проблемы, они способны создать новые точки отсчета;

— предложить содержательный анализ конкретно-исторических штудий под углом зрения взаимодействия в них теории и практикипроследить как менялись организационные, методологические и источниковые приоритеты, систематизировать новые представления о человеке в истории, а также выяснить истоки накопления неразрешимых проблем и формирования методологических тупиков.

В итоге, используя теоретический и эмпирический базис исторической антропологии ФРГ, возможно сформулировать её основные черты, роль и значение в сфере инновацийвозможно установить те факторы, которые способствовали становлению исторической антропологии, дать характеристику обстоятельств и этапов её эволюции, а также основных школ. Выявление стержневых составляющих процесса обновления, определение их специфики, функциональной значимости позволяет автору не только осмыслить текущие тенденции «человеческого наполнения» истории, но и обозначить наиболее плодотворные среди них, а также внести конструктивные предложения по их реализации. Предлагаемый опыт разностороннего исследования, органично включающего в себя философские, психологические, этнологические, социологические и прочие аспекты рассматриваемого феномена, открывает возможность показать его внутреннюю связь с Historik. На фоне активных поисков интегральной модели постановки проблем и их решения, основываясь на этих позициях, представляется уместным сформулировать, сопоставить и конкретизировать результаты усилий немецких учёных по осмыслению проектов исторической антропологии и её познавательных стратегий. При этом, видимо, не имеет смысла судить о том, что нужно и можно было бы предпринять, а стоит понять то, как практика исторической антропологии содействовала постановке вопросов, которые направляли векторы обновления исторического познания. Эти задачи обусловлены тем, что изменение приоритетов познавательной активности учёного и связанный с этим более сложный методологический инструментарий обращены не на простое сложение разнонаправленных подходов, а на выработку качественно новых методологий16 и, конечно, на их реализацию в эмпирических штудиях.

Объект диссертационного исследования может быть определен широко — историческая мысль конца столетия в неминуемом многообразии её ипостасей. Между тем, сложность такового обязывает исследователя к выбору в огромном массиве его составляющих, конкретных историографических сюжетов. Ими стали — тенденции формирования, достижения и трудности «новой гуманитарности», связанной с изменениями в предметном поле, проблематике, концептуальном аппарате и методологическом оснащении, т. е. с принципиально новыми явлениями в историческом знании, фиксирующими смену познавательной ориентации. В качестве предмета анализа обозначен один из значимых блоков трансформации историописания — проблема системной парадигмы изучения прошлого,.

16 О постановке этих задач см.: Бергер П. Лукман Т. Социальное конструирование реальности. М. 1995. С. 302. получившая определенное решение в немецкой историографии, позволяющее увидеть нечто общее, что оказалось свойственным разным векторам обновления современной гуманитарии. При погружении в её атмосферу не вызывает сомнений отчетливый сдвиг предпочтений в пользу антропологически ориентированных изысканий, скажем тендерных изысканий или «новой биографики». Вместе с тем, нас интересуют связанные с феноменом антропологии надежды учёных найти интегральные версии объяснения «космоса Я» и деятельности человека. Любые проявления социальной активности они стремятся анализировать в единстве их отражающих и преобразующих окружающий мир функций. Кроме того, таковые преломляются сквозь призму существующих в обществе способов вербального и ритуального оформления этой активности. Подобные познавательные ориентиры нашли отражение в подчёркнутом внимании к медиалъности (промежуточности) антропологических толкований, к расположению их предмета между духом и материей. Именно идея о «серединном» характере деяний человека проходит красной нитью при антропологической постановке целей изучения указанных тематических полей. Взглянув на них под этим углом зрения, учёные надеются найти возможности согласования различных уровней исторического анализа.

Немецкая наука всегда имела в этой сфере прочные традиции, что делает обращение к её опыту целесообразным и любопытным. Именно здесь досконально разработан индивидуализирующий метод, заключающийся в описании объекта в его неповторимой уникальности, именуемый в гносеологическом плане как идиография. Не меньший вклад она внесла в разработку генерализирующего метода познания, целью которого является обобщение имеющихся фактов и формулирование законов, что называется номотетикой17. Между тем современные процессы осознания многообразия «форм человечности» в исторической науке, всё более превращающие её в историческую антропологию, ставят своей целью не просто описание и объяснение деятельности людей, а проникновение в суть тех процессов, благодаря которым они становятся актерами истории. Учёные стремятся ответить на вопросы, чем мотивированы различные поступки людей, опираясь на какие сознательные и бессознательные стереотипы поведения, человек избирает ту или иную альтернативу действия. При этом речь идёт не только о форме, в которой выражаются манеры поведения человека в обществе, но и о субъективном смысле, который находит в них вы.

1 Идиография, как известно, восходит к Г. Риккерту, В. Дильтею и В. Виндельбанду, номотетика к таким школам, как позитивизм, социология Э. Дюркгейма и М Вебера, марксизм, структурализм. См. об этом, напр.: Хвостова К. В., Финн В. К. Проблемы исторического познания в свете современных междисциплинарных исследований. М&bdquo- 1997. С. 29. ражение. Искания немецкой науки в этом концептуальном пространстве, её приобретения и утраты, ключевые позиции полемики и опыт их реализации — вот занимающие нас проблемы.

Предмет и задачи предлагаемой диссертации обусловили её источниковую базу, которая включает наиболее распространенные виды историографических источников: научная литература, периодические издания, материалы дискуссий и съездов немецких историков, сборники статей международного масштаба18. Этот круг источников можно разделить на три группы: теоретико-методологические работы немецких историков во всем разнообразии их подходовтруды философов, лингвистов, психологов и т. д., посвященные изучению проблем модернизации теории и логики исторического познанияи наконец, конкретно-исторические штудии. Поскольку массив таких работ огромен, у автора нет претензий на полноту теоретической представленности исследовательских моделей, а уж тем более эмпирической практики в пространстве историко-антропологического дискурса. Анализируются только те из них, которые, став историографическим фактом, наиболее значимы для решения поставленных в диссертации задач. Это, в первую очередь, творчество тех ученых, которое символично для объяснения специфики и эволюции исторической антропологии в ФРГ на рубеже веков. Это произведения, которые объединены единством проблематики и исследовательских проектов «качественно иного человекозна-ния». Принадлежность того или иного учёного к исторической антропологии определяется на основе авторской самооценки, наличия у него теоретической аргументации, включающей в себя постулаты «новой» науки, которые проявляется в его переходе от теории к практике. Данным критериям отвечают работы как историков, так и полидисциплинарные трактовки, ставшие всё более популярными в немецкой науке.

Хронологические рамки диссертации определяются длительностью периода формирования основных версий исторической антропологии, а также её последовательной эволюцией. Интеллектуальным импульсом её становления в Германии стало выступление на Фрейбургском конгрессе историков ФРГ (1967 г.) Томаса Ниппердая19, открывшее дорогу достаточно бурным дискуссиям о необходимости перехода от сциентизма к «новой гума-нитарности». Поскольку этот процесс продолжается до настоящего времени, его конечная дата условна. Это — эпоха рубежа веков и тысячелетий. Вместе с тем, незавершенность.

18 Автор выражает признательность Немецкой службе академических обменов за возможность работы с оригинальными источниками в научных фондах Института социальных исследований Штутгартского университета, а также исторического Института общества Макса Планка в Гёттингене.

19 Nipperdey Th. Kulturgeschichte, Sozialgeschichte, historische Anthropologic // Vierteljahresschrift fur Sozial-und Wirtschaftsgeschichte. 1968. Jg.55. H.2. S. 145−164. данного процесса, его внутреннее напряжение и неоднозначность направили внимание автора на выявление его доминант и точек кристаллизации новой парадигмы.

В основе работы общепризнанные критерии историографического исследования, предполагающие изучение явлений в их системности, изменчивости и взаимодействии. Общенаучные средства познания использовались с учетом специфики их применения в историографическом исследовании, конкретизировались в нормах и требованиях проблемно-хронологического, сравнительного, синхронного и диахронного методов анализа эволюции различных версий исторической антропологии. В фокусе внимания оказалась не только её общая направленность, но и ведущие школы с широчайшей палитрой тече= ний и концепций. Вместе с тем, сама тема диссертации находится в русле модернизации теоретико-методологических основ современной гуманитарии. Значимой составной частью исследования явилась оценка поисков новых форм познания и методологии, адекватной проблеме антропокосмоса20. Обретение формулы целостности общественной системы связывается с выявлением точек пересечения внутренних детерминант человеческого поведения, сформулированных антропологией, и внешних, обозначенных социологией. Былое разделение этих аспектов изучения человеческого бытия воспринимается как внутренняя неполнота каждого из указанных направлений. От человека, затерянного в массе, происходит возвращение к (многими сторонниками сциентизма уже полузабытому) конкретному маленькому человеку, деятельность которого лежит в основе движения любой социальной системы. Иными словами, возвращение к проблеме целостного человека в единстве его социальных, психологических и биологических свойств, которая была по.

21 ставлена антропологией ещё в 1920;е гг. .

Между тем выход за пределы старой парадигмы историописания потребовал установления такой системы координат, в которой возможно определить природу недостатков прежней системы интерпретации и оценить перспективы нового синтеза. Для позитивистской историографии, как известно, характерно признание того, что предметом познаний историка является реконструкция данности под названием «объективная реальность прошлого». В отличие от этого, предмет антропологической истории определяется как образ прошлого, который «в результате наших настойчивых усилий создаётся из дошедших до нас посланий исторических источников"22. Собственно, он и выступал отправным пунк.

20 Оценку их в российской науке см., напр.: Еремеев В. Е. Чертеж антропокосмоса. М., 1993.

21 В частности, социологом и антропологом М.Моосом. См.: Моос М. Общества. Обмен. Личность. М. 1997. См. также: Биографический словарь антропологов мира // Культуральная антропология: Учеб. пособие / Под ред. Ю Н. Емельянова, Н. Г. Скворцова. СПб., 1996.

22 Гуревич А. Я. Подводя итоги // Одиссей: Человек в истории. М., 2000. С. 85. том поисков немецкими историками новых моделей обновления своей науки. Она ориентировалась на признание плюральное&tradeличности и культуры, а также децентрированно-сти социокультурного пространства. Она соглашалась с отсутствием изначальной задан-ности и направленности внутренней динамики социокультурной жизни и акцентировала значимость при её трактовке нестационарных культурных объектов и процессов23.

Таким образом, имеющая гносеологический характер проблема интегральной парадигмы, синтеза «двухслойных» компонентов бытия или его многоуровневой (как по вертикали, так и по горизонтали) реконструкции требовала формулировки универсального алгоритма, позволяющего структурировать единое целое как внутренне подвижную совокупность его различных аспектов. Иначе говоря, она призывала увязать друг с другом «хаос» и «закон», ибо упорядоченная «система систем» не только включает в себя, казалось бы, беспорядочное движение элементов, но и находится в постоянной динамике24. Более того, интегрирование требовало от историка «двойного зрения» — видения человека как субъекта и объекта, как системы и элемента системы. Траектории обновления нормативных посылок исгориописания направлялись на создание равновесной модели общества, т. е. как исторически обусловленного, так и саморазвивающегося целого. При этом важнейшей отличительной чертой антипозитивистской парадигмы стало акцентирование системообразующей роли не столько познающего субъекта, сколько действующего в прошлом человека, и главное — зафиксированного в источнике его образа (картины) действи.

25 тельности. Поэтому в центр внимания выдвигалась логика познания «чужой» реальности, которая на волне «новой гуманитарности» увязывалась с постижением внутреннего мира другого человека в дильтеевском смысле, используя, наряду с прочими, методы этнологии и психологии. Попытки примирить различные методы анализа в конструктах исторической антропологии как раз и стали одним из объектов изучения в данной работе.

Следует признать, что напряженный тонус исканий современной гуманитарии, особая притягательность и практическая востребованность новых идей и инструментов опре.

23 Оценку этих процессов в гуманитарии см., напр.: Орлова Э. А.

Введение

в социальную и культурную антропологию. С. 11.

24 О новых подходах см.: Винограй Э. Г. Основы общей теории систем. Новосибирск. 1993; Коспок В Н. Изменяющиеся системы. М., 1993; Карташев В. А. Система систем: Очерки общей теории и методологии. М. 1995; Блауберг И В. Проблема целостности и системный подход. М., 1997; Райков В. Л. Вселенная в человеке. М. 2000 и др.

5 См. напр.: Исторический источник: человек и пространство. М. 1997; Источниковедение: Теория. История. Метод. Источники российской истории: Учеб. пособие / И. Н. Данилевский. В. В. Кабанов, О. М. Медушевская. М. Ф. Румянцева. М&bdquo- 1998. деляют степень их изученности как в мировой науке в целом, так и в российской, в частности. Обращение учёных к анализу опыта обновления (или разрушения) эталонных образцов познания вызвано часто различными задачами и мотивами, демонстрируя вариативность постановки вопросов и жанров исследования, что всякий раз определяет их оценочные масштабы. Проблематика новой эпистемологической парадигмы присутствует в значительном массиве литературы и питает творческие поиски философов, социологов, психологов, лингвистов и т. д.26. Бесспорно, таковые не остались вне внимания автора, ибо позволяют уловить пульсацию динамики преобразований, обозначить более сложные междисциплинарные альянсы и подчеркнуть методологическую пластичность авангардных течений, в том числе и исторической антропологии. Но поскольку тема данной диссертации располагается в несколько иной плоскости, то автор не останавливается на них специально.

В обозначенном в диссертации пространстве представляются существенными, в первую очередь, труды посвященные характеристике процессов обновления современной зарубежной историографии27. Зафиксированная в них смена исследовательских ориентации исторической науки обостряла потребность в осмыслении её динамики и соответственно.

26 Большинство из них остаются в научном аппарате работы. См., напр. Алтухов В. Смена парадигм и формирование новой методологии // Общественные науки и современность. 1993. № 1. С. 88−100- Делокаров К. Х. Системная парадигма современной науки и синергетики // Общественные науки и современность. 2000. № 6- Дридзе Т. М. К преодолению парадигмального кризиса в социологии // Общественные науки и современность. 2000. № 5- Зверева Г. И. Историческое знание в контексте культуры XX века: проблема преодоления власти модернистской парадигмы // Гуманитарные науки и новые информационные технологии. Вып. 2. М, 1994. С. 127−142- Зеленцова М. Г. Монистическая парадигма философского понимания мира и человека. Иваново, 2001; Портнов А. Н. Язык и сознание, основные парадигмы исследования проблемы в философии XIX—XX вв. Иваново, 1994; Розов Н С. Структура социальной онтологии: по пути к синтезу макроисториче-ских парадигм // Вопросы философии. 1999. № 2. С.3−22- Синергетическая парадигма. Многообразие поисков и подходов / Под ред. В. И. Аршинова и др. М., 2000; Колодий Н А. Дискурс понимающей культурфило-софии как дискурс современной постнеклассической философии. Томск, 2000.

27 Анкерсмит Ф. Р. Историография и постмодернизм // Современные методы преподавания новейшей истории. М., 1996. С. 142−163- Прайс Р. Историография, нарратив и XIX век// Социальная история. Ежегодник. 1998/99.М., 1999. С. 120−152- Каммен М. Современная американская историография и «проблемная история» // Вопросы истории. 1998. № 3. С.45−62 и др. В российской науке см.: Блуменау С. Ф. В поисках новых подходов: 200-летие Революции и французская историография // Французский ежегодник. М., 2000 С. 24−45- Современная зарубежная немарксистская историография. Критический анализ. М. 1989; Прядеин B.C. Историческая наука в условиях обновления: философские основы, принципы познания, методы исследования (историографический анализ). Екатеринбург. 1995; Согрнн В. В., Зверева Г. И. Репина Л. П. Современная историография Великобритании. М., 1991 и др. усиливала роль историографической критики как средства коррекции и расширения теоретико-методологического арсенала, как средства совершенствования его практического применения. Отсюда и возник исходный замысел данной работы — анализ опыта поисков зарубежными учёными конструктивной синтезирующей идеи, нового измерения исторического процесса. В их контексте автор обращается к размышлениям о «новой гуманитар-ности», к попыткам формулировки в её пределах интегральной парадигмы постановки вопросов и их решения. Именно здесь берут своё начало источники, питающие потоки исторической антропологии во всём множестве её версий, что ещё раз подчёркивает актуальность этой «вечной» для науки проблематики. Поэтому в современной ситуации интернационализации и глобализации поисков качественно иных вариантов человекознания — одной из важнейших задач учёного становится постижение смысла становящегося единого пространства историко-антропологического дискурса.

В диссертации делается акцент на том, что множество проектов «человеческого наполнения» истории имеют общую скрепляющую — желание найти альтернативные модели историописания. В российской науке эта проблема была поставлена в конце 1960;х гг. А. Я. Гуревичем и получила дальнейшее развитие в его последующих трудах28. Последние десятилетия XX в. отмечены у нас возрастающим интересом специалистов к «человеко-ведческой» проблематике, к её концептуальному аппарату и методологическим нормативам. Здесь следует отметить, в первую очередь, работы ЮЛ. Бессмертного, Л. П. Репиной, Г. И. Зверевой, несомненной заслугой которых стало определение общих контуров и характеристик антропологического поворота в толковании прошлого29. Опыт новых страте.

28 Гуревич А. Я. История и социальная психология: Источниковедческий аспект // Источниковедение. М., 1969; Он же. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии. 1988. № 1. С. 5670- Он же. Изучение ментальностей: Социальная история и поиски исторического синтеза // Советская этнография. 1988. № 6. С. 16−25- Он же. Историческая антропология: Проблемы социальной и культурной истории // Вестник АН СССР. 1989. Т.7. С. 71—78- Он же. Смерть как проблема исторической антропологии: о новом направлении в зарубежной историографии // Одиссей. Человек в истории. М., 1989. С. 114−135- Он же. Загадка Школы «Анналов». «Революция во французской исторической науке», или об интеллектуальной ситуации современного историка II Мировое древо (Arbor mundi) — Международный журнал по теории и истории мировой культуры. М., 1993. Вып. 2. С. 168−178 и др.

29 Бессмертный Ю Л. К изучению обыденного сознания западноевропейского средневековья // Советская этнография. 1987. № 1. С. 36−44, Он же. Историческая антропология сегодня: французский опыт и российская историографическая ситуация // Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и методы интерпретации: Тезисы докл. и сообщ. науч. конф. М., 1998. С. 32−34- Репина Л. П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории // Одиссей: Человек в истории. М., 1996. С.25−38- Она же. Смена познавательных ориентаций и метаморфозы социальной истории. Ч. 1 гий познания, согласования различных уровней исторического анализа в этом концептуальном пространстве нашёл между тем воплощение в постоянно расширяющейся аналитической практике, где фиксируются важные аспекты накопления эмпирического мате.

30 риала и его теоретического осмысления .

В контексте нашей работы представляется существенным отметить, что при всей общности тенденций прорыва к принципиально новому видению человека в прошлом, немецкая историография имеет свои национальные особенности и свой стиль работы. Историческая антропология как явление в мировом академическом сообществе сразу стала предметом рефлексии и саморефлексии среди участников процесса её становления в Германии. Немецкая наука активно изучает собственные традиции и опыт других, причём во всём объёме их свойств и версий. Ставшие неотъемлемой частью изменения конфигурации исторического знания дискуссии между «старым» и «новым», между модернистами и постмодернистами позволяют обозначить те проблемы, которые более всего их волнуют. В своём большинстве они располагаются в сфере поиска средств, могущих предложить целостное видение процесса общественной динамики и поиска адекватных форм его воплощения. Правда, в условиях устойчивого интереса к инновационным проектам познания в историографии ФРГ (А.И. Патрушев, А. И. Борозняк, С. В. Оболенская и др.)31, а Социальная история. Ежегодник. 1997. М, 1998. С. 11−52. Ч. 2 // Там же. 1998/99. М, 1999. С.7−38- Она же. Социальная история и историческая антропология: новейшие тенденции в современной британской и американской медиевистике // Одиссей: Человек в истории. М., 1990. С. 167−181- Зверева Г. И. Историческое знание в контексте культуры XX века: проблема преодоления власти модернистской парадигмы // Гуманитарные науки и новые информационные технологии. Вып. 2. М., 1994. С. 127−142- Она же. Реальность и исторический нарратив: проблемы саморефлексии новой интеллектуальной истории // Одиссей. Человек в истории. М., 1996. С. 11−24.

10 См. напр.: Александров Д. А. Историческая антропология науки в России // Вопросы истории естествознания и техники. 1994. № 4. С. 3—22- Бочаров В В. Антропология возраста: Науч. исследования: Учеб. пособие. СПб., 2001; Гуревич А. Я. Средневековый мирКультура безмолвствующего большинства. М. 1990. Данилевский И. Н. Русские земли глазами современников и потомков (XI1-XIV вв.): Курс лекций. М., 2001; Игнатьева И. Ф. Антропология техники: Человек как субъект мира техники. Екатеринбург. 1992; Ильин В В., Панарин А. С., Бадовский Д. В. Политическая антропология. М. 1995; Крадин Н. Н. Политическая антропология. Учеб. пособие. М., 2001; Лаврухин А. В. Очерки по культурной антропологии американского города. М., 1997; Культура и общество в средние века — раннее новое время. Методика и методология современных историко-ангропологических и социокультурных исследований. М., 1998. Ястребицкая, А Л. Средневековая культура и город в новой исторической науке. М., 1995 и др.

31 Патрушев А. И. Неолиберальная историография ФРГ: формирование, методология, концепция. М. 1981; Он же. Социальная история в Германии: проблемы синтеза // Социальная история, проблема синтеза. М., 1994, С.55−62- Он же. Вернер Конце и пути немецкой социальной истории // Диалог со временем: истотакже постоянного внимания к её новым толкованиям собственного прошлого32, опыт немецкой науки на этом пути ещё не был предметом обобщающего историографического и методологического анализа. Отдельные характеристики исторической антропологии Германии были обозначены в посвящённых современной зарубежной историографии, трудах томской школы33, в том числе — в статьях и монографии автора диссертации34, продолжающей её традиции.

Научная новизна диссертационной работы вытекает из её целей и предмета анализа. рики в меняющемся мире. М., 1996. С. 127−141- Борозняк А. И. «Третий рейх» в современной историографии ФРГ // Вопросы истории. 1999. № 10. С.150−157- Он же. Реалии «обыкновенного фашизма» в зеркале локальных историко-антропологических исследований II Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. Вып.2. М., 2000. С.209−224- Оболенская С. В. «История повседневности» в современной историографии ФРГ // Одиссей. Человек в истории. 1990. М., 1990. С. 182—198- Она же. Некто Йозеф Шефер, солдат гитлеровского вермахта. Индивидуальная биография как опыт исследования «истории повседневности» И Одиссей. Человек в истории. 1996. М., 1996. С. 128—147- Марков Г, Е. Очерки истории немецкой науки о народах. Ч. 1−2. М&bdquo- 1993; Корнева Л. Н. Германский фашизм, немецкие историки в поисках объяснения феномена национал-социализма (1945;90-е гг.). Учеб. пособие. Кемерово, 1998, Орлова М. И Германская революция 1918;1919 гг. в историографии ФРГ. М. 1986.

32 Левинсон К. А. Чиновники в городах Южной Германии XVI—XVII вв.: Опыт исторической антропологии бюрократии. М., 2000; Бойцов М. А. Скромное обаяние власти (К облику германских государей XIV— XV вв.) II Одиссей. Человек в истории. М., 1995. С. 37—66- Гур В. И. Этическая концепция германской социал-демократии: Историко-философский анализ. Киев, 1997; Есипов В В. Германский фашизм и культура: Культурно-политическая деятельность НСДАП в 1929;1939 гг. М., 1997; Пленков О. Ю. Мифы нации против мифов демократии: немецкая политическая традиция и нацизм. СПб., 1997; Лаптев Б. Н. Германский консерватизм эпохи Бисмарка: от партии власти к парламентской оппозиции: Учеб. пособие. Уфа, 1998; Галактионов Ю. В. Германский фашизм как феномен XX века. Кемерово, 1999; Некрасов Ю. К. Реформа или революция? Реформация и Крестьянская война в германских землях XVI в. Вологда, 1998; Оболенская С. В. Политика Бисмарка и борьба партий в Германии в конце 70-х гг. ХХв. М., 1992; Она же. Германия и немцы глазами русских (XIX век) М., 2000; Реутин М. Ю. Народная культура Германии. Позднее средневековье и Возрождение. М., 1996 и др.

33 К новому пониманию человека в истории: Очерки развития современной западной исторической мысли / Под ред. Б. Г. Могильницкого. Томск, 1994; Историческая наука и историческое сознание / Под. ред. Б. Г. Могильницкого. Томск, 2000; Методологический синтез: прошлое, настоящее, возможные перспективы / Под ред. Б. Г. Могильницкого. И. Ю. Николаевой. Томск, 2002; Могильницкий Б. Г. К характеристике современного этапа кризиса буржуазной историографии ФРГ // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Томск, 1980. Вып. 14- Могильницкий Б. Г. Мучник В.М. Николаева И. Ю. «Возрождение нарратива»: о новейшей тенденции в развитии буржу азной исторической мысли II Новая и новейшая история. 1987. № 3- Могильницкий Б. Г. Черкасов Н.С. О некоторых тенденциях развития современной буржуазной историографии ФРГ // Средние века. М., 1976. Вып. 40 и др.

34 № государственной регистрации темы исследования 76 089 695.

В ней показана внутренняя логика и мировоззренческие корреляты развития исторической науки в Германии, обозначена проблема традиций и новаций. Автором дан системный анализ взаимодействия различных составляющих интеллектуальной сферы, на фоне которых актуализирована проблема новых моделей историописания, сформировавшихся в русле «новой гуманитарности». В векторах трансформации исторической антропологии в ФРГ на рубеже веков предложен опыт очертить возможности для принципиального нового понимания «антропокосмоса», а также конкретизировать использование допустимых постановок вопроса и методик на практике исторической антропологии. В условиях изменения конфигурации исторического знания новизна работы определяется не только выбором темы, но и способом конструирования предмета анализа. Автор с необходимостью использует многоаспектный приём анализа историографических явлений и ситуаций. Историческая антропология анализируется как сложный и изменяющийся феномен при помощи сочетания конструктивного и научно-критического подхода. В работе дана характеристика специфики применения основных методов в различных версиях эгоцентристского историописания. В итоге, автор надеется привлечь внимание к новым возможностям толкования прошлого в точке пересечения различных исследовательских перспектив и выявить творческий потенциал поливалентных моделей его де/реконструкции.

Структура диссертационной работы вытекает из того, что немецкие историки связали перспективы развития исторической антропологии с изучением той субъективной реальности, которая, являясь содержанием сознания людей, с одной стороны, формируется из знаний человека о мире, а с другой — определяет его поведение в этом мире. Важность такого подхода к исследованию прошлого историки ФРГ увидели в возможности разрешения здесь дихотомии человека как природной и социальной сущности, символизирующей в их глазах прорыв к новому прочтению прошлого. Именно формулировка ориентиров на пути «функционального» объединения человека и общества является одной из наиболее актуальных целей для современного историописания в целом. В качестве его важнейшей задачи, по словам, А Я. Гуревича, выступает сегодня разъяснение «вопроса о том, как конкретно, в данных исторических условиях, происходит взаимодействие материального и идеального и как «субъективные моменты», т. е. духовная жизнь живых людей, находят свое объективное выражение в их исторических деяниях"35.

Правда, нельзя оставить вне поля зрения и другой немаловажный аспект. Классическая немецкая историография, по признанию её аналитиков, была далека от изучения ми.

Гуревич А. Я. Историческая наука и историческая антропология. С. 64. роощущений различных групп людей36. Как наиболее значительные подходы к их анализу отмечался лишь опыт разработки истории культуры в качестве альтернативы традиционной политической истории. Такие попытки, восходящие ещё к Вольтеру, нашли в Германии свое наиболее законченное оформление в построениях К. Лампрехта, дискуссия вокруг которых в конце XIX в. была весьма показательной37. Она продемонстрировала прочность концептуальных основ классической немецкой историографии, в силу чего новые проекты долгое время оставались в тени традиционных образцов толкования прошлого. Приверженность немецких учёных классической модели историзма проявилась также в том, что, в отличие от других стран, где антропоцентристские концепции истории активно обсуждались уже с начала 1950;х гг., Германия вступила в эту полемику лишь во второй половине 1960;х гг. Но и на протяжении последующего десятилетия в дискуссии преобладали общетеоретические постановки вопросов. Даже в обзорах литературы и в полемических статьях по проблемам теории истории начала 1980;х гг. о практических результатах исторической антропологии упоминалось лишь вскользь. Это ещё раз продемонстрировало, что формирование новой дисциплины в исторической науке ФРГ было напрямую связано с модернизацией её теоретико-методологических стандартов. Отсюда столь серьезное внимание к разработке базисных положений антропологизации истории, столь тщательная подготовка к будущим конкретно-историческим штудиям, способным показать успехи обновления немецкой гуманитарной мысли в целом. Кроме того, заявления об огромном методологическом потенциале «истинного» (или «первоначального») историзма были положены в основу программы исторической антропологии39. Как раз в её рамках считалось возможным сформулировать иные приёмы историописания, сделать его способным к показу диалектики взаимоотношений личности и общества, к преодолению их дуализма.

Такое положение дел предоставляет автору диссертации возможность, реконструиэг' См.: Lepenies W. Probleme einer Hislorischen Anthropologic // Hislorische Sozialwissenschaft / Hrsg. von R. Rurup. Gottingen. 1977. S.157.

37 См.: Могильницкий Б. Г. Об одном опыте психологической интерпретации истории средневековой Германии: (Культурно-исторический метод Карла Лампрехта) // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Вып. 6. Томск, 1969; Патрушев А. И. Взлет и низвержение Карла Лампрехта (1856−1915) // Новая и новейшая история. 1995. № 4.

38 Kocka J., Repgen К., Quandt S. Theoriedebatte und Geschichtsuntenicht. Sozialgescliichte, Paradigmawechsel und Geschichtsdidaktik in der akluellen Diskussion. Paderbom. 1982; Wehler H.-U. Geschichtswissenschafit heute // Stichworte zur «geistigcn» Situation der Zeil. Frankfurt a. M, 1980.

39 См.: Nipperdey Th. Die anthropologischc Dimension der Gcschichtsvvissenschaft // Geschichte heute. Positioner Tendenzen und Problemen / Hrsg. von G. Schulz. Gotlingen, 1973, S, 225−255. руя основные вехи на пути антропологизации немецкой науки, выстроить логическую цепочку её преобразований. В фокусе внимания — изучение проблем становления, эволюции и современного состояния исторической антропологии ФРГ в её теоретико-методологическом и эмпирическом измерениях. Используется как синхронный, так и диа-хронный анализ различных вариантов обновления современного гуманитарного знания, а именно дается характеристика как концептуальных основ ведущих направлений «новой гуманитарности», так и широкого спектра их пересечений на «тематических полях» исто-рико-антропологического дискурса.

Диссертация выполнена в период обучения в докторантуре на кафедре истории древнего мира, средних веков и методологии истории Томского государственного университета. Результаты исследования докладывались на региональных, всероссийских и международных научных конференциях в Томске (1988;2002 гг.), Воронеже (1989 г.), Казани (1993 г.), Москве (ИВИ РАН — 1998, 2000, 2001 гг.), Кемерово (2000, 2001 гг.), а также в выступлениях в институте социальных исследований Штутгартского университета (Штутгарт, ФРГ-1994 г.) и в историческом институте Общества им. Макса Планка (Гёттинген, ФРГ-2000 г.). Содержание диссертации изложено в монографии (12 п л.), в авторских главах 3 коллективных монографий (8.1 п л.) и 40 других публикациях.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Концептуализация исторической антропологии и формирование её лексикона связаны, как явствует из результатов исследования, с радикальными сдвигами в сфере познания. Это направление чутко улавливало новации и отразило в себе практически все повороты в историописании второй половины XX в. — антропологический, этнологический, лингвистический, новый истористский, новый социологический. Такие перемены стали побудительными мотивами её становления, изменений приоритетов познания и обогащения методического арсенала. Она изначально ориентировалась на тот феномен антропологии, который, безусловно, активизировал всё пространство гуманитарного знания. Опыт наблюдения «живого целого» в этой дисциплине позволил историкам обратиться к изучению аналогичных проблем, представить прошлое в живом и конкретном образе, используя не только прямые, но и опосредованные источники. Отражая потребность в модели, базирующейся на иной, нежели у «строгих» наук, основе, ещё К. Гинзбург предложил в противовес господствовавшей «галилеевской парадигме» «парадигму ключа». Социальная история, утверждал он, сбилась с пути, отыскивая повторяющиеся закономерности, в го время как истинным её призванием был скорее поиск значимых «ключей», из которых можно извлечь «косвенное», «предположительное» знание в духе психоаналитической интерпретации или следственного действия детектива1.

Следует подчеркнуть, что на пороге нового тысячелетия как очертания проблем исторической науки, так и требования к ним значительно изменились. Новое отношение к теории и эмпирии, возрастающий интерес к толкованию жизненной практики маленького человека, а также ориентация на эгоцен тристские постановки вопроса определяют сегодня поле исторического исследования. При этом трансформировались связи между его политическими, экономическими, социальными и идеологическими моделями, ибо в условиях признания неполноты любой из них, жесткое разделение таковых как в пределах самой исторического науки, так и в отношении с другими дисциплинами потеряло основания. Они переплетаются и перетекают друг в друга, а инструментарий историка включает в себя семантический, статистический анализ, метод плотного описания, синхронный и диа-хронный сравнительный анализ2. По сравнению с монизмом и дуализмом классических См. об этом: Ревель Ж. История и социальные науки во Франции: На примере эволюции школы «Анналов» // Новая и новейшая история. 1998. № 6. С. 77.

2 Ярким примером последнего стала книга Ханса-Хеннинга Кортюма «Люди и менталитеты.

Введение

в миры представлений Средневековья": Kortiim Н.-Н. Menschen und Mentalitaten: Einfuhrung in Vorstellungswelten des Mittelalters. Berlin, 1996. форм познания плюрализм эпохи постмодернизма — это диалог множества миров и способов их осмысления. Настойчивые попытки учёных избежать линейности разворачивания бытия человека во времени очертили контуры теории исторической относительности, трактующей его как обширную сеть взаимных детерминаций, как процесс без предустановленной цели и преднамеренности.

Проделанный в данной работе анализ гуманитарной мысли Германии второй половины XX в. свидетельствует о том, что историки попытались очертить весь спектр «силовых полей», в которых жил человек. Более того, в фокусе внимания оказались сами механизмы освоения им окружающего мира, где самое главное — трансформация внешних стимулов во внутренние концепты и представления, а затем реализация таковых в социальном действии. Рассмотренные труды по этноистории, истории будней и микроистории, а также заимствования всевозможных культурно-антропологических моделей толкования прошлого создавали профиль «новой гуманитарности» в немецкоязычном пространстве. Такие перемены в познавательных акцентах, несомненно, имели, обозначенные автором диссертации, научно-имманентные причины. Отказ от дуалистических моделей человека и строгой иерархии его духовных слагаемых стал общим знаменателем различных, связанных сегодня с понятием антропологии дисциплин. Их целью объявлялась формулировка особого способа «считывания» мира, включающего в себя не просто суждения о множественности мира, но и отказ от внешней точки зрения, которая бы редуцировала это многообразие к каким-либо базовым структурам. «Живой» опыт человека во всём объёме его свойств превращался в одну из движущих сил истории. Жизнь или «странствие» человека во времени, сопряжённость его прошлого с будущим опосредовались его интеллектуальным и духовным опытом. Инновационные стратегии познания ориентировались на характеристику «действия» или «культурной практики», открывающую возможность рассмотрения данного предмета в «двойной перспективе». В центр внимания выдвигалась динамичная и амбивалентная система взаимоотношений субъекта с окружающим миром, где общественные инстанции и разнообразные социальные явления выводились из их «образа» как формы отражения объективной реальности. Как раз субъективная картина мира или его фрагментов, включающая самого человека и других людей, пространственное окружение и временную последовательность событий, превращалась в тот стержень, на который нанизывались различные кольца бытия. Такая целостная и многоуровневая схема реальности (или медиальная модель социального универсума) вырастала из «глу.

Ср.: Виртуальная реальность как феномен науки, техники, культуры. СПб., 1996; Виртуальная реальность. Философские и психологические проблемы. М., 1997. бинных" составляющих людей, из их способов «переживания» социальных реалий и соот4 ветственно этому анализировалась .

Наряду с этим, существенную роль в становлении исторической антропологии сыграли изменения фундаментальных мировоззренческих максим, крушение тоталитарных систем, а также глобализация социальных связей, значительно изменивших мир в конце XX столетия. Поэтому, чтобы ответить на вопросы времени, повышенный интерес академического сообщества был проявлен не только и не столько к связанным с человеческими поступками структурным процессам или источникам динамики социальной системы. Серьёзное внимание уделялось постижению логики социальной организации, «культурной практике» субъектов, их жизненному опыту и «своенравию» различных социальных групп. Одним словом, механизмам поддержания системы в состоянии равновесия при всех отклонениях её элементов от исполнения предписанных им функций.

Правомерно подчеркнуть, что новое измерение прошлого или новый способ его видения как раз и проявились наиболее ярко в исторической антропологии. Характеризуя её возможности, немецкие учёные повели речь об исследовательском направлении, которое подразумевается не как «частичная» или субдисциплина в обычном смысле. Её приверженцы стремятся оперировать иными постановками вопроса, часто отказываясь от обычных временных и пространственных категорий и нарушая границы других гуманитарных дисциплин в плодотворном диалоге с ними5. Хотя историческая антропология в Германии остается представленной прежде всего рядом отдельных исследовательских групп различной ориентации, её идеи приобретают возрастающее признание в самых разнообразных толкованиях прошлого. Свой эпистемологический потенциал она доказывает на «тематических полях» истории семьи, тендерных связей, преступности, набожности, народной культуры и не в последнюю очередь социального протеста. Укоренившись здесь, антропологические интерпретации, как показал их анализ, принципиально ориентируются на постижение традиционных регулятов обыденного существования «другого» человека в прошлом — религию, право, мораль, не смешивая их с нормативно-ценностными канонами современного мира.

4 Концептуальные основы новых моделей см., напр.: Казначеев В. П., Спирин Е. А. Космопланетарный феномен человека. Новосибирск, 1991; Волков Ю. Г., Поликарпов B.C. Человек как космопланетарный феномен. Ростов н/Д, 1993; Зобов Р. А., Обухов B.JI. Суганова Л. И. Основы человековедения: Человек как микрокосм. М., 1999; Федоров Ю. М. Сумма антропологии. Кн. 1−3. Новосибирск, 2000 и др.

5 См.: Galtung J. Welt-, Global-, Universalgeschichte und die gegenwartige Historiographie // Zeitschrift fur Weltgeschichte. 2000. Jg. 1. H.l. S.9−34. Ср., напр.: Сагатовский B.H. Антропологическая целостность: статус и структура// Очерки социальной антропологии. СПб., 1995.

Означенные траектории «человеческого наполнения» историописания поставили в его центр культуру, которая понимается не столько как одна из сфер бытия, ограниченная материальными, политическими и социальными интересами, сколько как в общей сложности «сила оформления жизни"6. Она больше не выступает только одним из параметров жизни, но содержит одновременно все другие в «образе мироздания» и способах восприятия, а также в «культурной практике» и жизненном опыте различных групп, слоев и классов. Из результатов работы очевидно, что плодотворность этого подхода отчетливее всего проявилась при изучении типов и форм организации жизни и деятельности «простых» людей, нацеленном не только на доказательство «своенравия» таковых, но и на то, чтобы указать долю их участия в общественной динамике. Кроме того, историческая антропология ФРГ отказывается от унифицированных характеристик процессов обогащения культуры, с помощью которых можно было бы измерить всех людей. Различные условия жизни и ожидания определяли образцы культуры различных социальных групп, что особенно большое значение имеет для описания истории внеевропейских обществ, самобытность которых до сих пор часто слишком мало замечалась. Другими словами, она работает с таким расширенным понятием культурной конфигурации, в контуры которого вписан опыт этнографии (Volkerkunde) и этнологии, психологии и социологии.

Следует отметить также, что историческая антропология старается развенчать миф о «неудержимом прогрессе» движения мира во времени, который постепенно оставляет позади себя архаичную традицию. Наоборот, она серьезно акцентирует то наблюдение, что любая веха истории не только в целом, но и вплоть до самых маленьких сфер жизни обозначена «одновременностью неодновременного». Учёные показывают, что «модернизация» условий жизни и представлений человека совершалась в различных социальных группах, в различных странах, в пределах и вне Европы совершенно по-разному. «Новая гуманитарная» история питает надежду обозначить траектории продолжения традиций и одновременно их собственную динамику в рамках «процесса цивилизации» общества, не оценивая традиционное поведение с самого начала как неполноценное. «Досовременные» воззрения располагают, как убеждает опыт историков, такой актуальностью, которая не может подавляться даже силой. Поэтому проблеме отношений традиции и современности они призывают уделять особое внимание, пытаясь постичь хитросплетения остатков отжившего и ростков нового, модернизации и постмодернизации7.

6 Diilmen R. van. Historische Anthropologie: Entwicklung, Probleme, Aufgaben. K6ln u.a., 2000. S. I-4.

7 Bausinger H. Traditionelle Welten. Kontinuitat und Wandel in der Volkskultur // Historische Zeitschrift. 1985. Bd. 241. S.265−286.

Вполне логично, что историческая антропология не останавливается на описании объективных связей жизни, как, например, приватных структур частной жизни, мира труда или образования, но и направляет свой взгляд, исходя из этого, на субъективные способы восприятия, чувства и иррациональность людей. Она интересуется тем, каким образом индивидуумы использовали и оформляли окружающий их мир, каковы механизмы преодоления исчерпавших себя форм индивидуального и коллективного опыта и формирования альтернативных. Иначе говоря, контекст стал одновременно и источником факторов формирования личности, и полем её самореализации и материалом для преобразования мироздания. В конечном счёте в центр внимания учёных ставится формулировка параметров Я-концепции, базирующейся на плюральное&tradeжизненного мира человека, т. е. концепции децентрировашюй (расщеплённой) личности и способов её существования в динамичном пространстве8. Только на этом уровне познания свобода её деятельности может быть соотнесена, в представлении учёных, с объективной необходимостью.

Хотя отдельный человек, безусловно, редко представлялся серьёзным перевесом структуре, тем не менее согласимся — он владел некоторым собственным потенциалом её оформления, что особенно ярко проявлялось, как мы видели, в «формах переходности» из одного состояния в другое. Поэтому историческая антропология не превращает в тему познания человека как анонимного носителя «объективного» процесса, она надеется показать его как сооформителя мироздания, который свою субъективность, свои потребности и мечты всегда приносит в него в какой-либо форме. Как раз акцент на этой перспективе видения, пожалуй, отличает построения сторонников исторической антропологии от гуманитарных конструктов исторической социальной науки Германии. Конечно, один крестьянин при самых жестких формах угнетения, делают вывод они, не в силах изменить административную систему, а материальные условия жизни нижних слоев населения, действительно, очерчивают для них рамки борьбы за существование. Тем не менее, на их взгляд, протекают они в «индивидуальных» масштабах, где работники не могут отрешиться от таких эмоций, как негодование и любовь, скорбь и радость. В то время как формы их выражения измеряются только в партикулярных категориях, анализу которых и.

8 Эти проблемы одни из самых актуальных в современной науке. См., напр.: Филиппов В. Н. Человек и концепции современного научного познания. Барнаул, 1997; Макаров Е. М. Методология комплексного исследования человека. Казань, 1999; Фуре В. Н. Глобализация жизненного мира в свете социальной теории: (К постановке проблемы) // Общественные науки и современность. 2000. № 6- Многомерный образ человека: Комплексное междисциплинарное исследование человека. М., 2001 и др. посвящаются антропологические или культурологические изыскания, они способны обозначить множество точек зарождения и динамики макропотрясений9.

Таким образом, нельзя не согласиться, что ситуация в историописании эпохи постмодернизма, с его исключительным вниманием к движению, неопределенности, переходности, определялась противостоянием ученых возрастающему многообразию как форм жизни, так и способов ориентации в них. Более того, она характеризовалась тем, что они обнаружили неоспоримость и законность их широчайшей палитры, что теперь, словами В. Вельша, мы безоговорочно признали и пробуем оценить эту плюральность10. В качестве важнейшей задачи исторической культурологии следует обозначить её намерение установить, каким образом возможно «нормальное» существование плюрального, многоуровневого, разномасштабного космоса истории. Именно поэтому ей потребовались новые исходные допущения о природе социокультурной реальности, иные нормативные посылки и междисциплинарные контакты. Импульсы к творческому поиску осмысления личности в истории как системы, представляющей собой единство её психологической структуры и социального бытия, поставили перед историками чрезвычайно сложные задачи. Разумеется, поведение человека в обществе обусловлено его многоплановым и внутренне противоречивым взаимодействием с социальной реальностью". Задача исследователя тем не менее состояла в том, чтобы показать живую и динамичную реальность, которая воздействует на человека не иначе как своим движением и изменением. Это требовало отказа от факторного анализа окружающего мира, при котором его различные аспекты выступают, по сути дела, как мозаичная совокупность статичных объектов. Более того, ориентация на изучение конкретных, хронологически зафиксированных структур затрудняла понимание социальной жизни как динамичного процесса, и в первую очередь как процесса деятельности людей, в котором многократно и многообразно переплетаются объективные и субъективные параметры общественного континуума.

Проведенный анализ продемонстрировал «программный эклектизм» исторической науки, в целом, и «новой гуманитарии» в частности. Единодушно подчеркивается, что.

9 См. об этом, напр.: Daniel U. Kompendium Kulturgeschichte. Theorien, Praxis, Schlusselworter. Gottingen, 2001. Ср.: Гусельцева M.C. Культурно-историческая психология и «вызовы» постмодернизма // Вопросы психологии. 2002. № 3. С. 119−131.

10 См: Welsch W. Postmoderne — Pluralitat als ethischer und politischer Wert. Koln, 1988. S.23. См. об этом: Крутова O.H. Человек и история. Проблема человека в социальной философии марксизма. М., 1982. С. 10. См. также: Феномен человека: Антология. М., 1993; Человек. Культура. История. Саратов, 1993; Демидов А. Б. Феномен человеческого бытия. Минск, 1997; Волков Ю. Г., Поликарпов B.C. Человек: Энциклопедический словарь. М., 1999 и др. выбор модели и концептуальных оснований соответствует характеру решаемой цели. Познание всё более превращалось в игру и в этом, безусловно, суть постмодернизма как типа культуры12. Неслучайно поэтому столь частое обращение к размышлениям Ж.-Ф.Лиотара, согласно которым, историк, как и любой другой создатель произведения искусства, в принципе никогда не управлялся предустановленными правилами. Само произведение искусства, подчёркивают вслед за ним современные учёные, есть средство отыскания таких.

1 3 критериев и правил. Между тем искания микроистории и/или истории повседневности с их ориентацией на нестационарные, неустойчивые феномены (при всех заявлениях о необходимости комбинации фактов бытия) воплотились в изучение не столько симптомов жизнедеятельности, сколько желаний людей, не столько их целей, сколько единичных случаев реализации таковых. Результаты подобных исследований убеждали, что объём энергии, которым располагал индивид, нередко больше, чем тот, что является необходим для существования общественной системы. Более того, что нет системы, чьи требования оп не мог бы пошатнуть или разрушить. Подчеркивалась открытость и незавершенность системы, где утрата равновесия, как показали, скажем, трактовки социального протеста, не всегда приводила к ее разрушению, что ставило новые антропологические вопросы.

В силу этого историческая антропология, не отказываясь от сциентистских моделей, стремится осторожно обходиться с «большими» теориями и конструктами социальной организации. Теории рационализации, процесса цивилизации и модернизации признаются немецкими учёными необходимыми, хотя для некоторых и вспомогательными средствами познания, причём используются чаще всего при объяснении социальных перемен начиная с XVI столетия. Они настаивают на том, что при более точном, филигранном или «плотном описании» социальных процессов проявляется несовершенство линейных схем развития, вытекающих из «как будто определенных заранее» направлений и целей в истории. Человеческое поведение, по убеждению аналитиков, не следует за какой-либо унифицированной логикой, а постоянно находится та переломе" и характеризуется противоречиями и амбивалентностями. Поэтому историко-антропологические штудии отправляются от анализа общественных функций социальных и интеллектуальных действий и ориентируются на постижение субъективного смысла человеческих практик. Они рассчитывают деконструировать картины мира и жизненные конфигурации в значительной мере из перспективы видения их «туземцами чужой реальности». Только таким образом будет воз.

12 См.: Кутырев В. А. О характере философии в эпоху постмодернизма // Мир человека. Вып. 2. Нижний Новгород, 1997. С. 54. См. об этом: Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна: Пер. с фр. М.- СПб., 1998. можно, убеждают нас учёные, расшифровать и перевести смысловые конструкции минувшего и более ранних поколений на язык нашего времени. Вслед за М. Фуко, призывавшим демистифицировать прошлое как всеобщность, которую следует заново воссоздать, немецкие историки соглашаются, что познают не единственную реальность, а множество её образов. Они ратуют за то, чтобы на пути к всё более сложным конструкциям и методикам не забывать о гипотетической природе де/реконструируемого предмета — исторических реалий.

Постмодернистское гуманитарное знание, отказываясь от устойчивых структур, соглашается, что процесс человеческой активности идёт в порождаемой ею среде с подвижными границами и компонентами. Во всяком случае оно, пусть и не решило, но обозначило эти проблемы «человеческого наполнения» истории. Однако нельзя не согласитьсяценой за идею децентрированности и множественности несводимых друг к другу порядков становится разрушение самой возможности изучения общества и человека как «единого целого». Отсюда вновь акцентируется потребность в изменении познавательных принципов реконструкции отношений человека с миром, хотя и признается эвристичность любой модели для познания людьми самих себя. Опыт исторической антропологии в ФРГ продемонстрировал, что в том случае, когда общество и человек в нём рассматриваются как система, перед исследователем встают специфичные познавательные проблемы. Во-первых, поскольку по определению фундаментальным свойством системы является взаимозависимость частей, необходимо определить её характер. Во-вторых, если система является целостным устойчивым образованием, возникает вопрос о механизмах её поддержания. В-третьих, поскольку системы имеют внутреннюю и внешнюю подвижность, проблемой становится их изменение, т. е. векторы внутренней динамики, структурных модификаций. Существует несколько концепций системы, обусловленных различными исходными допущениями о системообразующих факторах14.

Немецкие учёные изначально отказались от однофакторных концепций и направили свои усилия на построение мультикаузальной модели, предполагающей существование набора разнородных функциональных единиц системы, совместным действием которых объясняется каждое событие, происходящее в ней. Задачей исследователя становится выявление всех отдельных переменных, которые повлияли на свершение конкретного события. Недостаток её проявился в том, что речь шла о последовательном изучении воздействий каждой взятой по отдельности независимой переменной на явление, совершаю Обзор таковых см., напр.: Орлова Э. А.

Введение

в социальную и культурную антропологию. С.48−49. щееся в конкретный промежуток времени, тогда как остальные составляли лить пассивный инвариантный фон. Обозначенные в работе вехи на пути поисков интегральной парадигмы изучения прошлого свидетельствовали, что в процессе эволюции исторической антропологии (особенно по мере того, как программные заявления уступали место практике) проявилась вся тщетность подобных усилий. Нельзя не отметить растущего скептицизма по отношению к самим притязаниям на глобальное постижение социального. Сначала эта цель откладывалась немецкими учёными на будущее и связывалась с созданием кумулятивной, «всеохватывающей» теории, ибо антропоцентризм утверждал человека в качестве меры миру, поскольку он мыслился и как центр Вселенной, и как цель всех совершающихся в мире событий. Проект глобальной истории базировался на оптимистической вере в то, что гуманитарные науки в конечном счёте сойдутся в одной точке, что нашло воплощение в исканиях и трактовках «золотого века» полидисциплинарных проектов. Затем же вопрос об их связях всё более представлялся учёным неясным, поскольку каждая дисциплина имеет пределы познаваемого — свою метагалактику. Вследствие этого обозначилось постепенное падение уровня притязаний на постижение прошлого как целостной материи, сотканной из множества разноцветных нитей. Всё чаще звучал вопрос, возможен ли глобальный синтез и всегда ли необходима и результативна интеграция микрои макроистории. Результатом стало признание того факта, что в плюральном и бесформенном пространстве постмодернистской культурологии выявление структуры и границ общества как целого потеряло свой смысл15.

Необходимость построения моделей многомерного анализа прошлого, в гом числе и человека в нем, была продиктована тем, что его концепция как единой целостности утрачивала свою познавательную ценность. Крах надежд на постижение личности как точки интеграции бытия, признание эгоцентричное&tradeи функциональной автономности человека выявляли потребность в функциональном системном анализе, где все переменные рассматриваются как одновременно зависимые и независимые. Кредо поливалентной парадигмы — как свидетельствуют искания немецких учёных — отражение поведения многомерных и подвижных единиц в многомерном и подвижном окружении. Каждую такую переменную стараются рассматривать и как причину, и как следствие событий, происходящих в ходе социокультурного взаимодействия. Таким образом все факторы получают статус равноправных, равно заслуживающих внимания при изучении общественной системы. Однако в этом случае, что вновь показала практика, без ответа оставался вопрос о том. все ли составляющие системы имеют одинаковое детерминирующее влияние на состояние ь См.: Орлова Э. А.

Введение

в социальную и культурную антропологию. М., 1994. С. 185. системы в целом и ее отдельных частей16. Опыт предложенных «новой гуманитарией» эгоцентристских конструктов свидетельствовал об ограниченности системной модели человеческой личности, что акцентирует иллюзорность самой надежды исторической антропологии на создание интегральной парадигмы изучения прошлого.

Это способствует возвращению человека окружающему миру и самому себе, обществоведению и человековедению, а также ориентирует на стратифицированную системную модель. Хотя в ней, как и в других, любая социокультурная конфигурация рассматривается как элемент системы, однако этим элементам уделяется более детальное внимание. Во-первых, измеряется степень вовлеченности каждого элемента в функционирование системы. Во-вторых, определяется, в какой степени взаимодействие этих элементов устойчиво и обязательно, то есть с какой мерой системности исследователь имеет дело. Целью такой модели является не столько объяснение того, как сохраняется равновесное состояние системы, сколько определение и интерпретация ее различных возможных состояний. В отличие от других эта модель с необходимостью предполагает, что детерминирующие функциональное состояние системы факторы должны быть не просто выделены, но и измерены в своем детерминирующем воздействии.

В итоге, осознание невероятной хрупкости любого воспринимаемого порядка и «центра» приводит к необходимости принять хаос мироздания и искать способы взаимодействия с ним. В качестве ещё одного симптома неудовлетворённости существующим положением дел сохраняются сомнения относительно вероятности координирования различных уровней исторического анализа в нечто иное чем «лоскутную композицию» или плоскую многоцветную поверхность. Прежние теоретико-методологические ориентиры историописания утрачены, а взамен их пока ничего не предложено. Разрыв с номотетиче-скими иллюзиями, с прежней верой в способности сформулировать общие законы движения мира во времени характеризует нынешнее состояние гуманитарной науки. Немецкие учёные приходят к согласию в том, что «плотное описание» чужой реальности и даже «путешествия» в былое своего народа диктуют определенные условия, не позволяющие выходить на уровень «глобальной» формализации. В силу этого историческая наука направляет свои усилия на то, чтобы открыть для себя новые источники энергии, но не за счет заимствования новых предметов исследования, а путём переосмысления старых17. Отсюда отмеченный в диссертационной работе возврат к политической истории, биографике, герменевтике и т. д., сложные мутации различных версий познания. В центре анали.

16 Такой тип системного анализа социокультурных систем связан с именем Т. Парсонса.

17 См. об этом, напр.: Ревель Ж. История и социальные науки во Франции.С.83. за оказалась внутренняя логика социального действия как такового, ориентация не на завоевание новых территорий, а на смену исходных нормативных посылок и воззрений историков.

Отмеченные в диссертации признаки усталости от междисциплинарного обмена не означали в силу этого полного отказа от него. Сегодня речь ведётся о симбиозе дисциплин, об их конвергенции, а не о конвертируемости одной дисциплины в другую, т. е. о признании и сопоставлении их различий, об их уравновешенном, диалогичном синтезе.

Историческое сообщество убеждается в том, что интеграция возможна, но в принципи.

18 ально иной по сравнению с недавними суждениями терминологии. Опыт методологических исканий и эмпирических исследований обозначил некоторые точки роста и стал фундаментом обновления всей немецкой историографии. Признав существенное эвристическое значение полимасштабного видения объекта изучения и междисциплинарных подходов, ученые сосредоточили внимание на формулировке новых представлений о целостности и историческом универсуме14. Поиски путей преодоления «системного кризиса» в историописании вылились в акцентирование его многомерности и права автора на выбор (из широчайшего спектра возможных) пригодных именно ему форм и методов толкования своего предмета.

Правда следует зафиксировать, что не менее отчётливо подчёркивалось при этом обязательное условие их взаимосогласованности. Начинавшийся с большим пафосом антропологический поворот в историографии ФРГ видится ныне не столько как обретение учеными новых объектов анализа, сколько как формирование нового типа дискурса со специфической постановкой проблем и набором методов их разрешения. Предметом осмысления стал «человеческий резонанс» исторической эволюции, те смыслы, которые в ней пульсируют, те модели поведения, которые она порождает или изменяет. Достигнутое в теоретических дискуссиях понимание «непрозрачности» социальной реальности вылилось в эмпирические попытки обнаружить за пределами видимых явлений скрытые механизмы их динамики, постичь логику их развития, спаянную с творческим потенциалом.

18 См.: Прядеин B.C. Историческая наука в условиях обновления: философские основы, принципы познания, методы исследования (историографический анализ). Екатеринбург, 1995; Методологический синтез: прошлое, настоящее, возможные перспективы / Под ред. Б. Г. Могильницкого. И. Ю. Николаевой. Томск, 2002.

19 Ср.: Смолович Л. Н. О «системном» плюрализме в философии // Вопросы философии. 2000. № 9. С.46−56. субъектов бытия20. Векторы трансформации исторической науки нацелены на создание комплексной панорамы прошлого путем ее объемного и мультикаузального конструирования. Найти потенциал для преодоления дуалистических толкований общественного континуума, постижения его плюральной целостности ученые пытаются в толкованиях сферы социального взаимодействия субъектов истории. Они намереваются постичь одновременно множественность и целостность человека, диалектику единства и взаимодействия, взаимозависимость и функциональную автономию элементов общественной системы. Именно поиски решения этой сверхзадачи остаются сегодня одним из индикаторов процесса обновления гуманитарного знания.

Бесспорно, свобода движения мысли в пространстве историко-антропологического дискурса соответствует его специфике. При анализе его различных модусов, версий учёные всё более приходят к обязательному или «программному плюрализму», который компенсирует пределы исследовательских возможностей. Хочется думать, что прошли времена наделять правом голоса только себя, а утвердившаяся свобода научных исканий делает диалог сегодня в высшей степени актуальным. «Новая гуманитарная наука» открыта влияниям в такой же степени, как и экспериментам, отвергающим всякие влияния. Поэтому её задача научиться пользоваться всеми имеющимися в распоряжении рабочими техниками, подчас противоречивыми и спорными, но для такого масштабного явления как исторической антропологии необходимыми. Из сказанного вытекает, что ввиду необходимости сформулировать теоретически осмысленный подход к анализу человеческой субъективности традиционные нормативные посылки должны быть скорректированы и расширены. Автор надеется, что, опираясь на изучение опыта историописания ФРГ, обозначил потенциал и некоторые ориентиры обновления в соответствии с методологическими стратегиями, разработанными в современной теории познания. Это — комплексный, многоаспектный инструментарий на основе принципа плюрализма, сосуществования и взаимодополнительности различных научных парадигм, познавательные возможности которых используются в творческих исканиях нашего профессионального сообщества.

Сформулированные в диссертации положения и выводы, способны помочь исследователям в анализе нынешней историографической ситуации, а также актуализировать научный интерес к моделям «человеческого наполнения» истории. Принимая во внимание гот факт, что историческая антропология — это не сформировавшееся, а ищущее новые векторы познания исследовательское направление, она предлагает показательные приме.

20 Ср.: Будон Р. Место беспорядка: Критика теорий социальною изменения: Пер. с фр. М., 1998; Ма-сарский М. Порядок и смута: Очерки философии истории. М., 2000. ры возможных проектов изучения человека в истории и их пределы. Обозначенный ракурс толкования прошлого и полученные результаты могут быть использованы для более специализированных исследований, обогащения категориального аппарата и корректировки методологического инструментария осмысления трансформации общества во времени. Работа призвана внести вклад в расширение теоретических представлений о космосе истории и стать прелюдией к его новым трактовкам на практике. Она может быть использована при дальнейшей разработке учебных курсов по современной историографии и методологии, способна стать ориентиром при подготовке и совершенствовании историографических курсов по исторической антропологии и культурологии. Она способна обогатить спецкурсы по инновационным гуманитарным проблемам, а также новым методам исследования в базовых курсах, обозначив возможности для их категориального и методологического осмысления.

Практическая значимость диссертации определяется вместе с тем очевидной рационализацией знаний о прошлом, где «маленький человек» все больше выступает как субъект принятия социально значимых решений. Искомые ныне модели познания эволюции мира во времени, несомненно, интересны каждому из нас, ибо человек, погружаясь в с тихии природы и социальности, в конечном счёте ищет самого себя. Поэтому предложенный теоретический и тематический обзор исторической антропологии обращен не только на анализ смены исследовательских ориентиров гуманитарных наук, которая происходит параллельно с переосмыслением самого идеала научности. Изучение феномена антропологии позволяет уловить наряду с ведущими тенденциями историописания его связи с обществом и массовым сознанием21. Антропологизированная история не только в значительной степени поставила под сомнение многие представления о мироустройстве, она является и реакцией, и частью этих перемен в обществе, что делает её опыт поучительным. Рассмотренные в диссертации толкования «человекоразмерных» проблем бытия отчётливо показали то, что знания создаются не только для самой науки, но и в общей сложности — для общества. В силу этого запас сведений исторической антропологии, устремленный на постижение мотивационной регуляции принятия решений, прагматичны и выступают социально необходимым компонентом практической деятельности. Как раз она надеется предложить, пожалуй, наиболее понятные и действенные формы помощи человеку при его ориентации в самых различных социальных плоскостях движения от прошлого к будущему. Более того, она намерена продемонстрировать примеры того, как избежать упроще.

21 См. об этом: Медушевская О. М. Историческая антропология как феномен гуманитарного знания. С. 17: Историческая наука и историческое сознание / Под. ред. Б. Г. Могильницкого. Томск, 2000. ний, ориентируясь на привычку людей довольствоваться примитивно понятным. Одна из её целей — придать сведениям о прошлом не характер преданий и мифов, а обеспечить человека целесообразными знаниями, предлагая не просто описание, а объяснение смысла и логики того или иного поступка, события, процесса. Это, бесспорно, даёт новые стимулы к корректировке конфигурации исторического знания, один из возможных вариантов которой в центре внимания данной работы.