Соотношение биологической и социально-культурной дифференциации человечества: На примере народов Средней Азии, Северного Кавказа и Приуралья

Актуальность исследования. Существующее до настоящего времени многообразие подходов к оценке форм как историко-культурных общностей, так и антропологических совокупностей, выявляемых в современном человечестве, влечет за собой возникновение различных мнений в определении взаимозависимостей между ними: от утверждений полной независимости социальной структуры от биологической до попыток доказать жесткую связь кровнородственных и социальных групп. Несмотря на то, что были опубликованы специальные обстоятельные работы о соотношении расы, языка и культуры1, продемонстрировавшие, что «принципиальное отрицание взаимосвязи этнических и антропологических формаций в свете динамического понимания расовых вариантов так же неприемлемо, как и безоговорочное утверждение их связи», объективность существования рас у человека подвергается критике, а зачастую и отрицается вовсе, на основании изучения изменчивости л показателей генома человека. В. П. Алексеев, неоднократно затрагивавший в своих работах эту проблему (1970, 1974, 1979, 1985, 1989 и др.), подчеркивал, что без успешной разработки вопросов морфологической и физиологической.

1 Бунак В. В. Раса как историческое понятие // Наука о расах и расизм. Труды Ин-та антропологии МГУ. Т. IV. М.-Л, 1938; Он же. Этнические общности и расовые деления // Расогенетические процессы в этнической истории. М., 1974; Дебец Г. Ф. Расы, языки, культуры // Наука о расах и расизм. Труды НИИ антропологии МГУ. 1938. Вып. IVДебец Г. Ф., Левин М. Г., Трофимова Т. А. Антропологический материал как источник изучения вопросов этногенеза // СЭ, 1952. № 2- Алексеев В. П. Популяционная структура человечества и историческая антропология.// С А. 1970. № 3- Он же. Историческая антропология. М., 1979; Он же. Историческая антропология и этногенез. М., 1989; Козлов В. И., Чебоксаров Н. Н. Расы и этносы // Расы и общество. М., 1982.

Бунак В. В. Этнические общности и расовые деления. С. 4.

Одна из первых, если не первая работа, на эту тему — Lewontin, R.C. The apportionment of human diversity // Evolutionary biology. 1972. N 6. P. 381−398. динамики человечества, дифференциации и интеграции человеческих популяций по морфологическим и физиологическим признакам, демографической динамики человечества невозможно достаточно полно решить многие исторические проблемы.

Как показывают результаты анализа колоссальных по своему охвату данных, которыми располагает в настоящее время популяционная генетика, генетическая дифференциация человеческих популяций, не может быть объяснена на основе положений общей ее теории, разработанной для других биологических видов. Работы Ю. Г. Рычкова и Е. В. Ящук (Балановской), имеющие общее название «Генетика и этногенез», на примере населения Сибири и Европы, с моей точки зрения, блестяще показали, что реальная картина генных миграций современного народонаселения запечатлела следы всех пройденных этапов исторического развития4. При этом авторы считают, что ведущим является социально — исторический процесс формирования системы народонаселения, так как именно он регулирует генные миграции, определяющие уровень генетической дифференциации. С другой стороны, механизм изменения генных миграций обусловлен естественным ростом числа популяций, протекающим в русле процесса построения системы популяций и неразрывно с ним связанным. Таким образом, авторы доказали, что имеет место диалектическое единство социально-исторического и генетического процессов в ходе формирования системы популяций современного человека. Как хорошо из.

4 Рынков Ю. Г., Ящук Е. В. Генетика и этногенез // ВА. Вып.64. 1980; Рычков Ю. Г., Ящук Е. В., Веселовская Е. В. Генетика и этногенез (О генетической прапамяти систем коренного населения Северной Азии и Америки) // Вопросы антропологии (далее — ВА). Вып. 69, 1982; Рычков Ю. Г., Ящук Е. В. Модель взаимодействия генетического и этногонического процессов в народонаселении // Четвертый съезд ВОГиС. Тезисы докладов, ч. IV. Кишинев, 1982; Они же. Генетика и этногенез. Состояние и тенденции генетического процесса в связи с особенностями развития народонаселения Европы (зарубежной) // ВА. Вып. 72.1983; Они же. Генетика и этногенез. Историческая упорядоченность генетической дифференциации популяций человека (Модель и реальность) // ВА. Вып. 75. 1985. вестно, разрыв этого диалектического единства и игнорирование одной из его составляющих (в нашем случае — одного из продуктов исторического процесса — этнических общностей) ведет к догматизации другой компоненты.

Начиная с конца 1960;х годов5, нарастая к 1990;м, появляется все большее число работ, в которых заявляется, что «вне зависимости от того, удобна или нет категория расы для понимания процесса исторической динамики человечества», именно она «является краеугольным камнем ханжеской идеологии, нацеленной на легитимизацию безжалостной эксплуатации и покорения людей, лишенных собственности и захваченных мощностью западного ада, имеющей целью держать весь остальной мир под своим каблуком"6. Хотя критике социального аспекта биологической категории «раса» были уже я давно посвящены специальные публикации, тем не менее, за подобного рода утверждениями все чаще забывается научный смысл употребляемых физическими антропологами терминов, поэтому возвращение к обсуждению проблемы соотношения биологических=антропологических и культурно-языковых, социально-исторических совокупностей представляется в начале XXI в. не менее актуальным, чем это было в середине 1930;х.

Выбор основным объектом исследования современного населения Средней Азии обусловлен рядом причин. Исследованиями нескольких поколений ученых показано, что раскрытие исторического прошлого народов Средней Азии дает возможность лучше и точнее понять историю не только этого региона, но также народов Кавказа, Поволжья, Южного Урала и сопредельных стран. Кроме того, последняя сводка всех данных по антропологии этого региона была проведена более 40 лет назад J1.B. Ошаниным (1957;1959).

5 Одна из первых работ: Liberman L. The debate over race: a study in the sociology of knowledge // Phylon. 1968. N. 39.

6 Reynolds L.T. A retrospective on «race»: the career of a concept // Sociological focus. 1992. Vol. 25. No.l. P. 1−14.

7 Ефимов A.B. Социальный аспект биологической категории «раса» // Против расизма. М., 1966. С. 27−46. этого региона была проведена более 40 лет назад JI.B. Ошаниным (1957;1959). Неоднократно за прошедшие годы обобщались палеоантропологические данные (Трофимова, Гинзбург, 1972; Кияткина, 1976, 1987; Ходжайов, 1981, 1986, 1987, 1999; Алексеев, Кияткина, Ходжайов, 1983; Алексеев, Гохман, 1984; Яблонский, 1991, 2000). Фактологическая база для этого региона расширилась за счет изучения новых систем антропологических признаков. В конце 1970;х была опубликована сводка имевшихся в то время одонтологических (Бабаков, Дубова, Зубов, Рыкушина, Ходжайов, 1979; Дубова, 1985, 1991, 1996), вначале 1980;х-дерматоглифических данных (Хить, 1983, 1988), а в последние годы — и серологических (Пестряков, 2000). Накопленный же значительный кефалометрический и кефалоскопический материал практически по всем народам, проживающим в регионе, был обобщен только в рамках отдельных регионов8. Закономерности связи биологической и социально-культурной дифференциации населения в сравнительном плане на разных территориях не рассматривались.

Таким образом, исходя из общей задачи антропологии, прекрасно сформулированной Я. Я. Рогинским и М. Г. Левиным — «проследить процесс перехода от биологических закономерностей, которым подчинялось сущест9 вование животного предка человека, к закономерностям социальным» , — о с.

8 Бабаков О. Антропологический состав туркменского народа в связи с проблемой этногенеза. Ашхабад, 1977; Пестряков А. П. Антропологическое исследование некоторых групп населения Таджикистана и Узбекистана // СЭ. № 1, 1975; Он же. Антропология населения юго-востока Средней Азии. М, 2000; Дубова Н. А. Антропологическая характеристика некоторых групп населения Северного Таджикистана // ВА. Вып. 52. М., 1976; Она же. К проблеме формирования памиро-ферганской расы // СЭ № 4, 1978; Она же. Антропологический состав населения Северного Таджикистана и этногенетические проблемы Среднеазиатского региона. Деп. ВИНИТИ № 6944-В, М., 1985; Она же. Формирование антропологического состава населения Северного Таджикистана. М., 1996.

9 Рогинский Я. Я., Левин М. Г. Антропология. М., 1978. С. 7. образом — на конкретном материале по антропологии современного населения Средней Азии, Северного Кавказа и Приуралья проанализировать взаимосвязь изменчивости биологических показателей в человеческих популяциях и историко-культурных процессов на указанной территории.

В задачи работы входили:

• Обзор современных взглядов на проблему антропологических совокупностей.

• Анализ имеющихся данных по кефалометрии и кефалоскопии современного населения Средней Азии в сравнении с таковыми Северного Кавказа и Приуралья с целью выявления антропологических компонентов, вошедших в их состав.

• Изучение изменчивости биологических показателей в регионах методами многомерной статистики.

• Сопоставление этих данных с результатами изучения палеоантропологии регионов.

• Выявление взаимозависимости формирования историко-культурного и антропологического разнообразия.

Источниковая база. Работа обобщает анализ широкого спектра литературных источников (общий список использованной литературы включает около 600 названий), посвященных вопросам теории, и результаты исследований автора, проводимых, начиная с 1970 г., в том числе в ходе 34 полевых выездов, особенностей внешнего облика более 10 000 человек, представляющих различные народы Средней Азии (в Таджикистане, Узбекистане, Туркменистане, Киргизстане), Приуралья (в Пермской, Кировской областях, в Удмуртии, Республике Коми, Коми-Пермяцком автономном округе, Башкортостане), Закавказья (в Абхазии, Армении, Азербайджане), степных районов северного Кавказа и Нижнего Поволжья и современных этно-социальных процессов. Общий список использованных изданий включает почти 600 названий.

Исследование базируется на анализе материала из трех культурно-исторических регионов — кефалометрических и кефалоскопических данных обследования населения Средней Азии, Северного Кавказа и Приуралья. Всего в работе проанализированы кефалометрические и кефалоскопические данные по 248 группам, из которых автором обследованы 83, и одонтологические — по 57 группам, из которых автором исследованы 37. Кроме того, использованы результаты одонтологического (совместно с Г. В. Рыкушиной — образцы зубов более 350 индивидов) и краниологического (совместно с Бабаковым О., Рыкушиной Г. В., Ходжайовым Т. К. и Васильевым С. В. — 89 мужских и 66 женских черепов) изучения некрополя бронзового века Гонур (Южный Туркменистан, раскопки В.И. Сарианиди).

Научная новизна. Проведенное исследование — первый системный анализ антропологического материала одновременно с территорий Средней Азии, Северного Кавказа и Приуралья на основе обширного (а для территории Средней Азии — практически всего имеющегося) кефалометрического, кефалоскопического и одонтологического материала. Такой анализ позволил автору на основе выявленных для каждой из трех территорий особенных корреляций антропологической и историко-культурной дифференциации населения увидеть и общие закономерности этих связей.

В работе проводится обобщение оригинального и литературного материала по кефалометрии и кефалоскопии народов Средней Азии, позволяющее охарактеризовать особенности внешнего облика современного населения и наметить пути их сложения. Выявлена неоднородность антропологического состава туркмен, таджиков, узбеков и киргизов, установлена возможность выделения разных территориально приуроченных комплексов признаков.

В работе впервые проведен подробный анализ особенностей внешнего облика четырех территориальных групп ногайцев, который делает возможным выделение для них самостоятельного варианта в рамках южносибирской расы. Автором проанализированы также все доступные антропологические сведения по территориальным группам белуджей и туркмен, что позволило уверенно утверждать существенную неоднородность антропологического типа туркмен, прослеживаемую как по кефалометрическим, так и по одонтологическим материалам и связанную с участием разных антропологических компонентов в их формировании, а также подтвердить участие дравидийского (по J1.B. Ошанину) элемента в формировании антропологического составе белуджей. Представленные материалы в комплексе с подобным же анализом сельских русских Закавказья, туркмен Туркменистана, России, населения Таджикистана, Узбекистана и Афганистана, а также многих территориальных групп белуджей, позволили сформулировать точку зрения о двух разных моделях формирования антропологического разнообразия. Первая из них, свойственная на изученном материале ногайцам, удмуртам и сельским русским Закавказья. Все три группы в антропологическом отношении представляют собой некую подразделенную внутри себя общность, поддерживаемую в ряду поколений (в обоих случаях не менее 6−7). Вторая — свойственна большинству народов Средней Азии. В этом случае границы антропологических общностей проходят согласованно не с этническими, а с этнографическими (историко-культурными).

Опираясь на обширный корпус литературных источников и используя свои разработки, посвященные анализу механизма биологической адаптации группы к новой среде обитания (Дубова, 1989, 1991, 1995), автор делает вывод о том, что процессы как социально-исторической и культурно-языковой, так и биологической (антропологической) дифференциации населения связаны между собой и являются сторонами единого процесса — освоения человеком земного пространства, приспособления к нему.

Практическая значимость. Результаты исследования могут быть востребованы при подготовке обобщающих работ по истории, антропологии и этнологии народов мира в целом, Евразии, в частности, энциклопедий, учебников, научно-популярных книг, разработке учебных курсов. Полученный главный вывод исследования может быть активно использован специалистами разных дисциплин при исторической интерпретации результатов антропологического анализа.

Апробация результатов исследования. Основные положения и выводы диссертационной работы докладывались автором на многих научных форумах, отечественных и международных: Сессия, посвященная итогам полевых этнографических и антропологических исследований Ин-та этнографии в 1974;1975 гг. (май 1976). Душанбе, 1976; Всесоюзная сессия, посвященная итогам полевых исследований. Ереван, 1978; Научная сессия, посвященная 90-летию со дня рождения В. В. Бунака. 3-ьи Бунаковские чтения. Москва, 1982 г.- Всесоюзная сессия по итогам полевых этнографических и антропологических исследований 1982;1983 гг. Черновцы, 1984; Всесоюзная сессия по итогам этнографических исследований 1986;1987 гг. Сухуми, 1988; Всесоюзная конференция «Проблемы этногенеза и этнической истории народов Средней Азии и Казахстана» (Звенигород, 20−23 ноября 1988 г.) — Международный научный симпозиум «Древний Амуль: проблемы истории и культуры Средней Амударьи». Чарджоу, 1−3 октября 1993 г.- Международная научная конференция «Проблемы истории, происхождения, миграции туркменского народа и его государственности». Ашхабад, 1993; Международная конференция «Женщина в аспекте физической антропологии». М., 1994; Межрегиональная конференция «Национальный вопрос в прошлом, настоящем и будущем России». Пермь, октябрь, 1995 г.- Конференция Российского отделения Европейской антропологической ассоциации: «Новые методы, новые подходы в современной антропологии». М., 1997; Межрегиональная конференция «Национальная культура и языки народов Прикамья: возрождение и развитие». Пермь, 1997; 12-ый МКАЭН, Загреб, Югославия, 24−31 июля 1988 гМеждународный симпозиум «Является ли эмиграция универсальный ответом на кризисную ситуацию?» (Ле Шабль, Швейцария, 1989 г.) — 13-ый МКАЭН, г. Мехико, Мексика, 29 июля — 4 августа 1993 г.- 1-ая Международная конференция РО ЕАА «Раса: миф или реальность?». М., 1998; 11-ый Конгресс Европейской антропологической ассоциации «Человек и окружающая среда». Иена, Германия, 30 августа — 3 сентября 1998 г.- III Конгресс этнографов и антропологов России. Москва. 8−11 июня 1999 г.- Международная научная конференция.

Культурное наследие Туркменистана: глубинные истоки и современные перспективы)". Ашхабад, 10−13 октября 2000 г.- IV Конгресс этнографов и антропологов России. Нальчик, 2001 г.- V Бунаковские чтения. М., 12−17 ноября 2001 г. Автором составлена учебная программа курса «Антропология» для студентов-психологов для Академии Госслужбы при Президенте РФ. Совместно с А. Н. Ямсковым подготовлена учебная программа курса «Экология человека» для студентов-географов (Дубова, Ямсков, 1999).

Структура работы. Диссертация состоит из 5 глав, предисловия и заключения, общим объемом 433 стр. Она включает 48 таблиц, 47 графиков и рисунков, иллюстрирующих главные этапы анализа и основные положения работы.

Выводы, сделанные по результатам изучения современного населения, подтверждаются и палеоантропологическими материалами, демонстрирующими постоянное взаимодействие степных более матуризованных групп с земледельческими, относительно более грацильными. Причем это взаимодействие раньше проступает (уже в энеолите) и сильнее выражено в северных районах. Южное население, которое может быть связано со степными группами, появляется позднее, по-видимому, позднее эпохи бронзы, сначала в более восточных районах (Южный Узбекистан) и на Красноводском полуострове. На самый юг Туркмении, по-видимому, это население пришло лишь в эпоху раннего средневековья. Можно проследить два пути его продвижения — вдоль восточного побережья Каспийского моря и по Амударье.

Группа нуратинских туркмен, генезис которой ведется от огузов и туркмен, живших в области Сытнака и предгорьях Каратау, пришла в современное место обитания в конце X — начале XI вв. Здесь в их состав влились другие, самые различные компоненты — представители разных историко-культурных общностей, прежде всего, местное население Маверраннахра. Поэтому вполне определенно и в антропологическом плане эта группа очень близка узбекам, имевшим в прошлом родоплеменное деление, сохранив и ряд особых черт, в частности массивность скелета.

Если в Самаркандской области туркменские племена несколько веков жили бок о бок с таджиками и узбеками, то, несмотря на то, что туркмены имели значительно менее длительные контакты с местными жителями — татарами, ногайцами, калмыками, реже — с русскими в Ставропольском крае и Астраханской области, именно этим могут объясняться и различия между ними и туркменами Туркменистана по физическому облику: астраханские туркмены несколько более светло пигментированы, имеют более крупные размеры головы и лица и большую монголоидную примесь. Туркмены атинцы Каракалпакии сходны с узбеками, живущими там же, но у них слабее выражены монголоидные особенности, чем у туркмен южных районов Узбекистана. Туркмены Каракалпакстана имеют более крупные размеры головы и лица, чем туркмены Афганистана, но меньшие размеры головы, чем эрсари Таджикистана. В группах афганских и таджикистанских туркмен не исключена поздняя примесь антропологического типа, близкого к южнотаджикскому гра-цильному, одной из характерных черт которого является более низкое по сравнению с северным вариантом лицо. Скорее всего, следствием именно этого является некоторое понижение морфологической высоты лица у туркмен Таджикистана и в двух группах в Афганистане.

Наши исследования существенно дополнили информацию и о признаках зубной системы туркмен. На их основе общая одонтологическая характеристика туркмен может быть дана следующим образом — у них хорошо выражены признаки не только восточного одонтологического ствола (повышенные по европеоидному масштабу частоты лопатообразной формы I1, коленчатой складки, дистального гребня, Mi 26 и лировидной формы 1ео), но и западного (очень высокая — максимальная для народов Средней Азии — частота бугорка Карабелли, сильно редуцированные верхние моляры, очень высокая частота М24 и высокая — варианта 2medII). Наши данные продемонстрировали сходство зубных систем трех групп — иомутов, теке и эрсари — по большинству одонтологических характеристик, взятых суммарно. В то же время нохурли, олам, элеч, нуратинские туркмены сильно отличаются от этого основного ядра: первые две группы — в сторону уменьшения, а вторые — увеличения выраженности восточных особенностей.

Этот вывод хорошо согласуется с историческими сведениями о небольшой доле огузского компонента в составе нохурли и олам. Несколько обособленное положение эрсари Таджикистана может быть объяснено как некоторым смешением с таджикским населением (усиление веса западных признаков), так и определенной изоляцией группы от основного массива туркмен в течение почти 100 лет. Ближе всего к иомутам, теке и эрсари по комплексу признаков оказались узбеки, что также находит свое объяснение в истории: туркмены и узбеки включили в свой состав, кроме древнего земледельческого и дотторкоязычного кочевого населения региона различные группы поздних кочевников-тюрков, имевших много сходных черт в антропологической облике.

Указанное сходство между отдельными популяциями, входящими в общность, не отрицает небольших различий. Так, например, эрсаринцам Ка-рабекаула свойственна несколько более слабая, чем у других групп, выраженность как восточных, так и западных особенностей, у текинцев в наибольшей степени выражены восточные признаки.

Таким образом, проведенный анализ достоверно продемонстрировал неоднородность антропологического типа туркмен как по кефалометриче-ским, так и по одонтологическим данным. Выявленная локальная изменчивость и компонентный состав родоплеменных групп туркмен вполне логично увязывается и с данными их этнической истории. Пожалуй, одним из наиболее интересных из полученных выводов можно считать выявление с помощью анализа признаков зубной системы огузского компонента в составе туркмен, наиболее сильно выраженного в группах. Представленный нами материал, кроме того, с одной стороны, продемонстрировал невозможность описания всех представителей туркменского народа одним комплексом признаков, а, с другой, — выраженное единство антропологического типа туркмен на определенных территориях и закономерное его сходство с таковым близко проживающих этносов.

Сводка антропологических данных по туркменам в данном исследовании дополнена анализом оригинальных материалов, собранных автором совместно с А. И. Дубовым по антропологии белуджей Туркменистана, проведенного в сравнительном плане со всеми литературными данными по белуджам и близким к ним брагуи. Белуджи Туркменистана по своим характеристикам попадают в пределы вариаций индо-афганского круга популяций, имея несколько более широкий нос, более толстые губы, более длинную и узкую голову, более высокое и узкое лицо, чем большинство афганских групп и многие среднеазиатские. Они имеют несколько более длинную и узкую голову по сравнению с брагуями, несколько более низкое и широкое лицо и более низкий и узкий нос, чем они, а также более узкий лоб и более широкую нижнюю челюсть. Материал свидетельствует, что можно говорить о наличии определенных территориальных различий как между группами брагуев, так и белуджей. Поскольку большинство материалов по этим группам собиралось многими авторами, которые использовали разные методы измерения, степень однородности антропологического облика той или иной группы может быть оценена объективно только лишь при исследовании одним специалистом различных локальностей. В антропологическом составе белуджей прослеживается смешение европеоидного долихокранного (с большим продольным и малым поперечным диаметром), высокои узколицего компонента с темными глазами и волосамии второго европеоидного компонента с более светлыми глазами, резкой горизонтальной профилировкой, наклонным лбом и сильно развитым надбровьем и, наконец, небольшая примесь немонголоидного варианта с широким носом и увеличенной толщиной обеих губ. Первый из упомянутых компонентов может быть диагностирован как восточносредиземноморскийтретий — тот, который Л. В. Ошанин (1935) назвал дравидийским. На происхождение второго из выделенных компонентов может быть несколько точек зрения. Однако пока, до подробного анализа других афганских групп и имеющихся данных по физическому облику населения Малой Азии, Иранского плато и Средней Азии, автор не хотела бы высказываться по этому поводу.

Полученные результаты не противоречат исследованию зубной системы белуджей, проведенному ранее (Дубова, 1989), и еще раз показывают, что разные системы антропологических характеристик (в данном случае — одонтология, кефалометрия и кефалоскопия) демонстрируют дифференциацию групп в разные исторические периоды.

Общий обзор антропологических материалов по антропологии современного населения Средней Азии и по палеоантропологии этого региона подтверждает тот факт, что, начиная с самых ранних этапов своей истории, формирование историко-культурных, культурно-языковых и социально-исторических общностей в северных и южных его областях имели свои особенности. Северные^{регионы,} при наличии локальной специфики, с одной стороны, значительно сильнее испытывали на себе и культурное и физическое влияние степных скотоводческих групп. С другой, — они были вдалеке от крупных раннеземледельческих центров, поэтому их государственные границы редко включали эти районы, а южные культурные новации позже распространялись там. Южные же области, также имевшие, может быть, даже более выраженные, чем на севере, локальные различия, напротив, постоянно испытывали на себе подпитку и мигрантами, и новыми культурными изобретениями из еще более южных и западных областей. Границы ближневосточных государств постоянно проходили по южным границам песков, но в то же время, степные скотоводы имели значительно меньше, чем на севере, возможность контактировать с земледельческими группами. И в антропологическом типе населения северных областей региона уже с ранних этапов истории связи со степным населением прослеживаются достаточно отчетливо и проявляются в более раннем, чем на юге, проявлении монголоидных особенностей, в более выраженной массивности скелета. На юге Средней Азии фиксируется большее сходство населения с группами юго-западного происхождения. Новейшие материалы по палеоантропологии, полученные в том числе и автором в южных районах Туркменистана (некрополь бронзового века Гонур, конец IIIсередина II тыс. до н.э.- раскапывается В.И. Сарианиди) позволяют говорить о фиксации волны мигрантов из Ближневосточного региона. Краниологическая серия, состоящая из 89 мужских и 66 женских черепов разной степени сохранности, характеризуется в среднем долихокранией (очень длинной и узкой мозговой коробкой), высоким и нешироким лицом с очень сильно выступающим носом. В то же время, в серии отмечены три брахикранных, шесть мезокранных мужских и десять мезокранных женских черепов, что для населения Туркменистана эпохи бронзы зафиксировано впервые. Первые брахикранные черепа в эпоху бронзы были отмечены ранее в Сиалке и Тепе Гиссаре И, на основании чего можно предполагать существование первичного переднеази-атского центра брахикрании, одного из самых древних. Тем более характерно, что брахикефалы в Гонуре отмечены именно среди мужчин, тогда как в современных популяциях женщины всегда имеют головной указатель выше, чем у мужчин на 1,5 единицы. Одной из самых характерных черт данной серии является ее большое типологическое разнообразие. По многим размерам го-нурская серия демонстрирует вариацию от самых малых до самых больших величин, что дает веские основания говорить о ее неоднородности как в смысле фиксации более архаичных и более прогрессивных форм, так и в наличии веддоидной примеси, свидетельствующей также об участии в сложении антропологического типа гонурцев и этого компонента.

В целом, учитывая мозаичность изученности как современного, так и древнего населения переднеазиатского региона по комплексу антропологических особенностей, необходимо отметить, что исследуемая популяция демонстрирует достаточно своеобразный комплекс антропологических черт, который может быть как результатом метисационных процессов (что авторам исследования серии представляется менее вероятным), так и представлять собой древнейшее население Среднего Востока, несопоставимое по степени дифференциации антропологических особенностей с современными жителями. По изменчивости основных параметров черепа гонурцы, имея достаточно архаичную морфологию и обладая рядом черт, сближающих их с веддоидным населением, находят наиболее близкие параллели с населением южных районов.

Узбекистана, Северного Пакистана и Северной Индии. Этот материал заставляет еще раз вернуться к обсуждавшейся проблеме веддоидной примеси в населении Средней Азии, поднятой еще Т. А. Трофимовой при исследовании Кокчи-3. Но пока, по крайней мере, до завершения археологических работ на Гонуре, можно лишь с уверенность утверждать, что таковая в материалах Го-нурского некрополя присутствует.

Говоря о формировании антропологического состава населения Средней Азии, нельзя не упомянуть и тот фактор, который анализируется во всех исследованиях по истории Средней Азии: постоянный, начиная, пожалуй, с середины I тыс. до н.э. приток значительных волн мигрантов с северо-восточных по отношению к региону областей. Но поскольку именно этому фактору и связанной с ним известной для изучаемого региона формуле «монголизадия по внешнему облику — тюркизация по языку», а также отмечаемому градиенту нарастания монголоидных особенностей с юго-запада Средней Азии на северо-восток уделяется внимание практически во всех антропологических исследованиях, позволю себе только заметить, что наш материал и формулу, и градиент подтверждает.

Таким образом, в населении Средней Азии приблизительно с середины XIX в. выделяется не менее трех комплексов антропологических признаков, территориально ограниченных и имеющих свою территорию формирования. Во-первых, это восточно-средиземноморский (употребляющийся как синоним — закаспийский) европеоидный комплекс, характеризующийся прежде всего долихокефалией, высоким и относительно узким лицом и темной пигментацией волос и глаз. Он распространен на территории современного Туркменистана. Зачастую авторы указывают на выраженность монголоидной примеси в некоторых группах. В противоположность большинству исследователей этого вопроса автор настоящей работы неоднократно указывала на неоднородность данного антропологического формирования и на значительную выраженность монголоидных признаков у некоторых территориальных групп туркмен. Точнее поэтому было бы говорить о том, что туркмены — представители родопле-менных делений, несущих незначительную долю огузского компонента (нохурли, губадаклы, ата и др.) действительно в достаточно полном виде сохранили именно средиземноморский европеоидный комплекс признаков.

В то же время, туркмены северных районов (Ташаузская область) Туркменистана, значительная часть их, живущая по среднему течению Аму-дарьи и на побережье Каспийского моря, должны быть охарактеризованы южносибирским европеоидно-монголоидным комплексом особенностей. Остальные туркменские группы занимают промежуточное положение между этими крайними вариантами. В качестве компонентов и тот, и другой варианты вошли в антропологический состав всех туркменских групп.

Большинство исследователей согласны (и наши материла это подтверждают) с отнесением основного населения современных Киргизстана и Казахстана к южно-сибирскому антропологическому типу, характеризующемуся брахикефалией, темными и смешанными глазами, в большинстве случаев темными волосами, крупными размерами головы и лица, широким, уплощенным (в разных регионах в разной степени) в горизонтальной плоскости лицом с несильно развитым третичным волосяным покровом. Этот комплекс занимает промежуточное положение между большими европеоидной и монголоидной расами. Нашими исследованиями показано, что ряд родоплеменных делений узбеков и туркмен может быть также включен в ареал распространения этого комплекса.

Наибольшую дискуссию до последнего времени вызывал вопрос о выделении самостоятельного антропологического варианта в населении Среднеазиатского междуречья. Существование проблемы до сих пор не в малой степени объясняется и тем, что при подразумеваемой синонимичности двух понятий, употребляемых разными исследователями («раса Среднеазиатского междуречья» и «памиро-ферганская раса»), набор характеристик, описывающих эти локальные морфологические группировки зачастую сильно различается (в частности, по поводу наличия, отсутствия и степени выраженности монголоидных особенностей, причин и времени появления брахикефалии и др.). На это явление, которое, кстати сказать касается не только среднеазиатского региона и не только указанной антропологической совокупности, уже чуть выше указывалось. Автор данной работы пришла к выводу, что по отношению к населению собственно междуречья, в отличие от горных и предгорных районов к югу и к северу от Туркестанского хребта (современный Северный Таджикистан), можно говорить о выделении самостоятельной локальной расы, представляющей собой результат многовекового смешения различных европеоидных вариантов и по меньшей мере двух (центральноазиатского и северокитайского) вариантов монголоидной расы. Антропологический тип населения к северу от Туркестанского хребта может быть описан как согдийский (или северо-таджикский), а к югу — как бактрийский (или южнотаджикский) антропологические варианты (локальные расы). К сожалению, несмотря на достаточно большое число антропологических материалов с территории Средней Азии, до сих пор остаются неясными некоторые вопросы формирования современного населения. И, несмотря на то, что не одним поколением отечественных ученых проделана колоссальная работа по сбору и анализу краниосерий, в первую очередь, это связано все-таки с недостаточностью палеоантропологических материалов и величиной коллекций, характеризующих каждый памятник.

Итак, проведенный анализ материалов с территории Средней Азии, кроме выяснения конкретных вопросов сложения антропологических особенностей населения региона, с достаточной очевидностью показал, что формирование границ антропологических образований на данной территории в большей степени согласуется с границами историко-культурных общностей, а не этнических, тем более совсем не совпадает с государственными.

Можно говорить также, что на первый план антропологии не только Средней Азии, но и значительной части Евразии выходит проблема сложения антропологических особенностей тюркских народов: как и когда разные степные группы объединялись в союзы, в чем антропологическое сходство и различие одноименных родовых групп среди разных народов и пр. Основы анализа палеоматериалов в этом направлении с территории Хорезма уже имеют-ся1.

Другая картина обнаруживается при изучении мужчин и женщин пяти территориальных групп современных ногайцев. Исследования караногайцев в Дагестане и уроженцев Шелковского района Чеченской Республики, кумских ногайцев Минераловодского и ачикулакских Нефтекумского районов Ставропольского края, а также кубанских в Карачаево-Черкесии показал мозаич-ность проявления как европеоидных, так и монголоидных признаков в разных территориальных группах ногайцев. Это позволило автору говорить о принадлежности ногайцев к единому антропологическому варианту смешанного европеоидно-монголоидного происхождения, сближающемуся с южносибирским, скорее всего с его западным вариантом, характерным для западных казахов. В то же время, вполне четко можно проследить различия между южно-сибирскими вариантами, характерными для киргизов и восточных казахов и комплексом признаков, свойственным ногайцам. Не последнюю роль в этих различиях играет примесь именно особого европеоидного компонента, не вошедшего в состав первых.

Этот компонент отличается относительно широким и средней высоты лицом, резко выступающим высоким невогнутым носом с высоким переносьем и в то же время имеет среднюю горизонтальную профилировку лица в верхней части со среднеи нередко сильно выступающими скулами. Такой же европеоидный антропологический вариант достаточно ярко выражен среди балкарцев, части кабардинцев, в меньшей степени — среди абхазов. У этих народов он нередко сочетается с более светлой пигментацией волос и глаз, как по линии пепельных, так и рыжих оттенков. Характерно, что уплощенность верхней части лица и выступание скул не сочетается с выраженностью других монголоидных черт (эпикантус, низкое переносье, слабо выступающий нос, очень высокие орбиты и прохейличная верхняя губа). С большой долей веро.

1 См.: Яблонский J1.T. Некрополи Древнего Хорезма. ятности можно связать этот компонент с древним степным населением, безусловно вошедшим как компонент в состав всех перечисленных народов.

Свойственный ногайцам антропологический вариант отличается и от других переходных европеоидно-монголоидных вариантов, описанных для населения Средней Азии. По-видимому, правильнее бы было говорить о необходимости выделения особого варианта — ногайского или северокавказского — в составе южносибирской расы второго порядка, отличающегося особым сочетанием признаков.

Кроме того, следует обратить внимание на отличие фиксируемой ситуации от описанной для населения Средней Азии. В случае ногайцев материалы показывают их общее сходство и определенную целостность антропологического типа при стохастической локальной изменчивости. На территории Средней Азии, как уже было отмечено, мы видим сходство одних территориальных групп таджиков — с рядом узбекскихблизость других узбекских локальных групп к туркменским и пр., т. е. границы антропологических совокупностей более согласуются не с этническими, а с историко-культурными.

Близкая к ногайской картина распределения антропологических особенностей наблюдалась нами при исследовании сельских русских Закавказья. При анализе распределения кефалометрических и кефалоскопических особенностей был сделан вывод о сходстве сельских русских Азербайджана в целом с таковым современного населения районов, откуда шло выселение их предков в конце XVIII в. Главное отличие диаспоры от современных насельников мест выхода мигрантов заключается в укрупнении многих размеров головы и лица у старожилов по сравнению с группами, оставшимися на месте. В то же время, можно говорить и о наличии локальной подразделенности русской сельской популяции, что в немалой степени связано и с территориальной удаленностью одних «кустов» русских деревень от других.

Дополняют картину результаты изучения автором русского населения Юрлинского района Пермской области в сравнении с другими близь живущими русскими и коми-пермяцкими группами привел автора к следующим выводам. Русские Юрлинского и Чердынского районов и коми-пермяки Кудым-карского района Пермской области являются представителями одного — вятско-камского антропологического типа, выделенного и описанного В.В. Буна-ком. Отклонение русских обоих районов (мужчин и женщин) от обобщенной группы русских свидетельствует о значительной примеси в их составе антропологического компонента, которым характеризуются и коми-пермяки. Женские части русских популяций демонстрируют (как по отдельным характеристикам, так и по их сумме) значительно большие межгрупповые различия, чем мужские, что может быть, в частности, следствием различий в антропологическом составе мужской и женской частей выборок.

Учитывая данные антропологии и истории населения Юрлинского р-на, можно предполагать, что мужская часть популяции сложилась из не менее, чем двух основных составляющих: русских, близких по облику русским Кировской области, и коми-пермяков. В их составе не исключена примесь антропологического типа, близкого современным манси. Женская же часть в значительной степени представляет собой коми-пермяков, перешедших на русский язык и перенявших русские обычаи. Иными словами, по всей видимости, в Юрлинском р-не имел место значительно больший приток русских мужчин, которые брали в жены местных коми-пермячек.

Изучение изменчивости антропологических параметров среди нескольких территориальных групп удмуртов, обследованных К. Ю. Марк, позволило автору данной работы констатировать, что антропологическая дифференциация территориальных групп удмуртов слабая. Можно указать лишь на особенности населения отдельных поселков, что сделано в соответствующем разделе, но никаких определенных тенденций в изменчивости антропологического типа удмуртов по районам обнаружить не удается. Обследованные той же исследовательницей башкиры отличаются от всех групп большими размерами лица, наиболее темной пигментацией и наибольшей монголоидностыо. Татарам свойственны также большие размеры головы, более темная по сравнению с удмуртами пигментация, по выраженности монголоидных особенностей они почти не отличаются от удмуртов.

Исследовавшая антропологический состав башкир М. С. Акимова наметила в их составе четыре антропологических компонента: субуральский и светлый европеоидный типы связанные своим происхождением с местным древним населением, которое жило в северных районах Башкортостана до прихода тюркоязычного населениятемный европеоидный (понтийский) компонент, который был характерен для сармато-аланских племен, и южносибирский (смешанный монголоидно-европеоидный) тип, принадлежавший части предков башкир, более поздним тюркоязычным племенам и сближающийся с типом, характерным ныне казахам, киргизам. Поскольку среди восточных башкир монголоидный компонент выявлялся более отчетливо, М. С. Акимова сделала вывод, что в их этногенезе пришлые племена сыграли более заметную роль по сравнению с другими группами. В то же время в заключении своей последней статьи она отмечает, что для окончательного решения очень сложной проблемы этногенеза башкир необходимо иметь значительно большие антропологические материалы, чем те, которыми располагала исследовательница.

Итак, несмотря на значительно меньший по объему по сравнению со среднеазиатским и даже северокавказским регионом проанализированный материал, полученные выводы свидетельствуют о близости фиксируемой картины взаимоотношений границ антропологических совокупностей и социально-культурных общностей: в случае удмуртов к таковой, описанной для ногайцев и сельских русских Закавказья, а в случае русских Юрлинского района и башкир (по данным М.С. Акимовой) — к описанной нами в предыдущих разделах для населения Средней Азии. Таким образом, на одной и той же территории разные этнические группы демонстрируют разные модели взаимозависимостей социально-культурных и антропологических общностей. В то же время, следует сказать, что для данного региона этот вывод было бы желательно подтвердить на более значительном по объему материале.

Опираясь на сказанное выше, попытаемся в описанных закономерностях увидеть общее для всех групп и особенное, свойственное разным территориям. Понятно, что на каждом участке земной поверхности, заселенном человеком, складывается своя популяционная структура: люди заселяют сначала самые удобные территории, при росте численности или при появлении новых, более активных насельников — менее благоприятные, а в последнюю очередь самые неудобные для жизнедеятельности места. В соответствии со своим историческим опытом, сложившимися культурными традициями первопоселенцы приспосабливают свои хозяйственные навыки к обеспечению оптимальной системы жизнеобеспечения в данном конкретном месте — складывается характерный для него хозяйственно-культурный тип, культурные особенности.

Постепенно происходит и «подгонка» морфо-функционального комплекса насельников к новым условиям — закрепляется старый адаптивный тип или норма реакции изменяется в сторону формирования нового. Параллельно идет формирование кругов брачных связей: как правило, те группы, которые живут ближе друг к другу, чаще обмениваются партнерамижители дальних выселок, образовавшихся с течением времени, все более отрываются от некогда общего ядра. Более поздние пришельцы вынуждены или селиться на оставшихся свободными местах, или, не желая с этим мириться и имея для этого значительные силы, вытесняют аборигенов на неудобья.

Процесс взаимодействия мигрантов с местным населением всегда дву-сторонен. С одной стороны, и первые, и вторые стараются сохранить как уже сложившиеся брачные круги, так и свои культурные традиции, т. е. пытаются изолироваться друг от друга. С другой — при недостатке брачных партнеров возникает необходимость обмениваться ими между собой, также как и оригинальными для каждой группы навыками ведения хозяйства в данной экологической нише.

Образование межгрупповых брачных связей способствует и более тесному хозяйственному взаимодействию, обмену ценностями культуры, помогает расширению круга брачных связей. В результате таких процессов на каждой территории складывается новая популяционная структура и другая хозяйственно-культурная картина.

Совершенно понятно, что форма и первой, и второй (т.е. величина заимствований и культурных потерь, направления потока генов, степень сохранности прежней популяционной структуры и внешнего облика как местного, так и пришлого населения) будет зависеть от многих факторов: это и плотность населения до прихода мигрантов, и разнообразие экологических ниш на данной территории, и численность той и другой группы, вступивших во взаимодействие, и сходство и различие их хозяйственных и культурных особенностей, языка, идеологических представлений и т. д.

Примером сходства процессов на разных территориях могут служить антропологические картины, описанные для ногайцев, для удмуртов и ранеедля сельских русских Закавказья, с одной стороны, и ситуация, характерная для народов Средней Азии и башкир — с другой.

Но в чью бы пользу (в смысле сохранности культуры или «чистоты генетической массы») не складывался баланс сил в каждом конкретном случае, оба компонента — и базовый, и пришлый — внесут свой как социальный, так и биологический вклады в последующие поколения. Фиксируемые нередко в исторических хрониках сведения о полном физическом уничтожении всего наличного населения того или иного поселения практически всегда (за крайне редкими исключениями) являются преувеличениями, но все же уцелевшие индивиды внесут обязательно свой реальный вклад (и генетический, и культурный!) в последующие поколения.

Именно поэтому в подавляющем большинстве случаев на заселенных ныне территориях практически бессмысленно доказывать, что один какой-то народ из ныне обитающих здесь историко-культурных общностей, является единственным потомком древнейших ее насельников. Пришедшие позже группы так или иначе впитали в себя более раннее население, те, в свою очередь, — более раннее и т. д. Конкретных примеров тому — множество, особенно в современную индустриальную эпоху. Например, русское население разных регионов России, как это было продемонстрировано работами Русской антропологической экспедиции (Происхождение., 1965; Алексеев, 1969, Алексеева,.

1971, 1973 и др.) отличается антропологически друг от друга в немалой степени в результате включения разных долей финно-угорского пластататары и башкиры южных районов Пермской области также безусловно включили в свой состав разные финно-угорские группы, жившие раньше на данной территории (Акимова, 1968, 1969 и мн. др.- Юсупов, 1989; Дубова, 1986) — многокомпонентный состав среднеазиатских народов показан разными методами анализа и на разном материале (например, Ходжайов, 1980; Поляков, 1993; Дубова, 1996; Яблонский, 1999 и др.). Важно подчеркнуть, как это сделано С. П. Поляковым на археолого-этнографических материалах по Средней Азии, что базовый, наиболее древний для каждой территории пласт так или иначе л проявляется в населении более поздних эпох. Антропология, конечно же, не может ответить на вопрос, каким историко-культурным образованием (этносом) эти группы себя считали, с кем роднились, на каком языке говорили, как себя называли, но что часть их имела физический облик, близкий современным народам Западного Памира, а другая — таджикам Северного Таджикистана, а не, допустим, селькупам или эвенкам, специальными методами анализа показать, безусловно, можно.

Поэтому, изучая историю того или иного региона, можно описать пути сложения каждого народа, его населяющего, по отдельности (и это тоже нужно, чтобы охарактеризовать его особенности и наоборот — его сходство с другими территориальными подразделениями), но также важно увидеть всю многоцветную историко-культурную палитру в целом.

С проявлением процесса урбанизации эти процессы приобретают особые черты, формируется значительно более сложная, но в основе своей сходная картина. Если выше говорилось о взаимодействии между собой разных популяций, то уже для ранних городов Междуречья характерно, что их население формируется не путем смешения разных популяций, а в результате ми.

2 Поляков С. П. Средняя Азия Х-ХХ вв. Методика обработки первичной археолого-этнографической информации. Российский этнограф. Вып. 13, 14. М., 1993. С. 150 152. грации в город отдельных представителей разных, зачастую весьма удаленных друг от друга популяций. Это — важнейшее различие, т.к. в первом случае взаимодействуют между собой как социальные, так и биологические системы (что в городской среде также имеет место, но в модифицированном виде), а во втором — отдельные члены этих систем — индивидуумы. С точки зрения биологии, можно говорить о том, что от генофонда популяции «отрывается» один генотип, который вступает в биологические отношения с такими же отдельными представителями других генофондов. В плане социальных отношений взаимодействуют не социоры в целом (системы), а их отдельные представители (индивидуумы). Каждый из мигрантов является частичкой коллектива со своими традициями, представлениями, ценностями. Прибыв в город один, он вынужден общаться с бывшими членами других коллективов, каждый из которых имеет свои представления и традиции.

Социологические исследования показывают, что вновь прибывший в город индивидуум пытается подобрать себе новый коллектив как можно менее отличный от того, откуда он вышел. В значительном большинстве случаев такие новые общности в городе формируются или из представителей одного этноса, или из лиц одной конфессиональной принадлежности, или из уроженцев одной местности, или одной профессии, или из людей, говорящих на близких языках, и т. п. Иначе зачем же образовывались бы землячества, национально-культурные автономии, национально-культурные и профессиональные объединения! Понятно, что один и тот же человек может быть членом нескольких таких сообществ одновременно. Принципиально важно (для изучения и биологических, и социальных процессов в человечестве), что в таких новых общностях, нередко в современных условиях существующих также недолго как и известные для биологических сообществ «экологические популяции», взаимодействуют отдельные индивидуумы, лишенные и социальных, и биологических механизмов поддержки. Чем большие территории охватывает урбанизация, тем быстрее идет разрушение традиционных популяций, всей старой популяционной структуры человечества. Но как бы ни были сильны центробежные тенденции разрушения до основания традиционной системы расселения, образования новых демои геосоциоров, историко-культурных, культурно-языковых общностей, популяций, центростремительные тоже присутствуют: на новом месте в новом качестве образуются аналоговые структуры. Не будем также забывать и о том, что не вся еще сельская местность полностью охвачена урбанизацией и старые формы продолжают бытовать.3.

Поэтому, принимая тезис об историчности антропологических совокупностей, в том числе расовых категорий, мы всегда должны четко осознавать, что в современную эпоху антропологический покров стал намного сложнее, мозаичнее, чем он был в исторические времена. Физическая антропология современного города, да, видимо, и города вообще, пока находится только в начале пути и сказать, что изучены те или иные регионы в настоящее время просто нельзя. На этом пути сделаны только небольшие, хотя и очень важные шаги (например, исследования O. J1. Курбатовой). Но для того, чтобы понять современные процессы, мы должны знать закономерности, имевшие место в истории. Поэтому данная работа, сделавшая попытку еще раз проследить процесс взаимодействия социально-культурных и биологических-антропологических общностей, думается будет способствовать продвижению познания и антропологии города. * *.

Заключая, таким образом, проведенное исследование, которое базируется на анализе трех крупных территориальных блоков антропологического материала с территории Средней Азии, Северного Кавказа и Приуралья. Проведенный анализ данных, кроме отмеченных в каждом разделе и выше в данном заключении более частных закономерностей, позволяет прийти к нескольким важным обобщающим выводам.

3 Дубова НА. Многообразие в единстве // Межэтнический мир Прикамья. Т. 4. М., 2001. С. 23−38.

1. Весь комплекс проанализированного материала свидетельствует, что сходство между общностями по культурным характеристикам не может однозначно считаться свидетельством общности происхождения, также как и сходство физических характеристик представителей отдельных общностей не говорит об их культурном единстве. И в то же время, «современные биологические (популядиоиные) и этнические общности людей складываются, как правило, в процессе сплочения, слияния и трансформации существовавших до их возникновения других популяций и этносов, как бы претерпевших „переплавку“ в котле новой социально-экологической обстановки. Формы и темпы этой „переплавки“, степень участия в ней отдельных расовых и этносоциальных элементов могут быть очень разнообразными и подлежат тщательному анализу в каждом конкретном случае как в расогенетическом, так и в этноге-нетическом аспекте».4 Т. е. процессы как социально-исторической и культурно-языковой, так и биологической (антропологической) дифференциации населения являются сторонами единого процесса — освоения человеком земного пространства, приспособления к нему.

2. Для всех территорий, на которых проводился анализ материалов, показана сложность и многокомпонентность антропологического состава населения: во всех без исключения группах могут быть прослежены как наиболее древние для территории, так и последующие антропологические пласты.

Особенно это хорошо выражено при анализе изменчивости антропологических особенностей территориальных групп современных туркмен: диас-поральные группы, изолированные от основного массива населения, или сохраняют в более «чистом» виде свои первоначальные антропологические характеристики (эрсари Таджикистана, Афганистана) или впитывают значительную часть местного населения (туркмены Астраханской области), в результате сильно изменяются сами.

4 Козлов В. И., Чебоксаров Н. Н. «Расы и этносы» // Расы и общество. М., 1982. с. 116 117.

3. Приведенный в исследовании материал и его изучение разными методами, в том числе и методами многомерной статистики, дает возможность говорить о нескольких, по крайней мере, о двух моделях связи антропологической (биологической, популяционной) и социально-культурной дифференциации населения. Первая может быть описана как формирование границ антропологических образований в согласовании с границами историко-культурных общностей, а не этнических и, тем более, не государственных. Эта модель описана в работе для народов Средней Азии и может быть на территории Приуралья прослежена у башкир (по материалам М.С. Акимовой).

Анализ кефалометрической и кефалоскопической систем признаков у территориальных групп таджиков, узбеков, киргизов и туркмен показывает ясно выраженную неоднородность антропологического состава каждого из этих народов. Выделяемые на основе антропологических особенностей территориальные общности, включают только часть локальных групп разных народов, тогда как другая их часть входит в состав других.

Вторая схема охарактеризована в данной работе в приложении к ногайцам, удмуртам и сельским русским Закавказья, когда границы антропологических совокупностей совпадают именно с этническими. Анализ тех же систем признаков у территориальных групп этих этносов говорит о двойственности природы комплекса антропологических характеристик, свойственного обеим этим группам: с одной стороны, о единстве этих комплексов (соответственно, одного — для ногайцев, второго — для русских) при сравнении их с антропологическими особенностями других территориальных групп, а с другой, — о внутренней подразделенности этих общностей, образовавшейся, скорее всего, в результате стохастических популяционных процессов. Основными факторами, способствующими как консолидации общности, так и внутренней дифференциации ее, следует признать также культурно-языковые и социально-исторические процессы.

Заключение

.

Проведенный в данном исследовании анализ, базирующийся на значительном по объему материале, позволил проследить изменчивость отдельных антропологических признаков на территории Средней Азии, Северного Кавказа и Приуралья, выявить те комплексы особенностей, которые характерны для современного населения этих регионов, а также проследить историю сложения этих комплексов, определить компоненты, их сложившие.

Из выводов, полученных в работе и отмеченных в каждом из разделов, особо следует остановиться на важнейших, имеющих более общее значение. Прежде всего, надо подчеркнуть, что все привлеченные материалы еще раз с убедительностью показали высокую разрешающую способность антропологических данных по современному населению для решения исторических проблем на всех территориях, на которых проводился анализ: Средняя Азия, Северный Кавказ и Приуралье.

Результаты изучения возрастно-половой динамики ряда кефалометри-ческих признаков у русских, удмуртов, абхазов, курдов и белуджей свидетельствуют, что большую информативность, большую объективность отражения антропологического разнообразия исследователи могут получить, сопоставляя данные не только мужских частей популяций (на чем строится подавляющее большинство исследований по этнической антропологии), но и учитывая показатели женщин и детей в изучаемых группах. Одним из важнейших условий адекватности отражения объективной антропологической реальности до проведения собственно антропологических исследований является необходимость изучения родственных связей внутри групп, определения границ брачных кругов и, соответственно — популяций. При желании максимально подробно, по максимально-возможному числу систем охарактеризовать изучаемое население, автор придерживается не нумерического, а таксономического подхода, т. е. упор делается не на предельно большом числе признаков, а на большом числе таксономически значимых признаков, представляющих разные системы. Особо хотелось бы подчеркнуть необходимость усовершенствования на новом витке знаний как кефалоскопической, так и кефалометри-ческой методик.

Анализ корреляционных зависимостей признаков кефалометрии, кефа-лоскопии и одонтологии на основе собственных материалов по народам Средней Азии показал, что для всего населения Средней Азии характерна положительная и, как правило, выше среднего уровня (0,388—0,819) корреляция между отдельными одонтологическими и кефалоскопическими характеристиками. Наибольшую связь с последними показьюает частота шестибугорковых форм Ml5 наименьшую— tami. Уровень корреляций совпадает с коэффициентами между отдельными одонтологическими признаками и несколько ниже коэффициентов между кефалоскопическими признаками. Частоты лопатообразной формы I1 и шестибугорковых форм Mi сильно скоррелированы с другими одонтологическими особенностями, что свидетельствует о большой диагностической ценности этих признаков при выделении в группах «восточного одонтологического» компонента. Корреляции частоты tami еще раз подтверждают вывод А. А. Зубова (1979) о том, что этот признак не дает достаточно четких результатов, и введение его в «восточный» одонтологический комплекс может быть пересмотрено.

Признаки зубной системы и описательные особенности головы и лица населения Средней Азии дают согласованные в значительной степени результаты на всей обширной территории Средней Азии, охватывающей несколько этносов. Причем это верно не только для комплексов, по также и для отдельных характеристик. При переходе на уровень этнических и территориальных групп (в случае таджиков) видно, что даже связь комплексов между собой резко снижается или отсутствует (узбеки). На этом уровне снижается, а иногда и становится отрицательной связь между отдельными характеристиками внутри каждой системы.

Одной из причин этого является, по-видимому, чрезвычайная сложность этнической истории Средней Азии и территориальная неоднородность этносов (по этнографическим характеристикам и по антропологическому типу). Таджики Южного и Северного Таджикистана, узбеки и туркмены, следовательно, не являются по-видимому, носителями однородного, единого антропологического типа, что и оказывает сильное влияние на величины межгрупповых коэффициентов корреляции антропологических признаков, отражающих, как правило, результаты исторических процессов. Второй причиной данной закономерности следует считать таксономическую неравноценность признаков, поскольку использованные признаки хорошо работают и дифференцируют группы лишь в масштабах больших территорий, охватывающих несколько этносов, где расовые градиенты видны четко. Изменение этих показателей по отдельным территориальным группам, особенно когда эти группы близки к локальным популяциям (таджики Северного и Южного Таджикистана), носит более или менее случайный характер. Значительно более достоверные результаты дают комплексы признаков.

Поскольку нами проанализирована лишь часть как одонтологических, так и кефалоскопических характеристик, мы не можем с уверенностью говорить, что те же особенности не проявляют согласованную изменчивость с другими, не включенными в анализ, признаками. Проведенное нами исследование распределения кефалометрических и одонтологических признаков по этническим группам Средней Азии позволило, в частности, прийти к таким выводам:

I. В антропологическом типе народов Среднем Азии по кефалометриче-ским и одонтологическим данным, прослеживается несколько составляющих: 1) Южноевропеоидный грацильный вариант с малыми размерами головы и лица, сильным ростом бороды, темной пигментацией, слаборазвитым надбровьем, прямым лбом, широкой глазной щелью, прохейличными и толстыми губами. Он имеет зубную систему, близкую южному грацильному одонтологическому типу, очень низкую частоту лопатообразных форм I1, достаточно сильно редуцированные первый и второй нижние моляры, повышенную частоту дистального гребня тригонида и коленчатой складки метаконида, причем дистальный гребень развит относительно сильнее складки. 2) Древний степной европеоидный вариант с крупными размерами головы и лица, довольно светлой пигментацией, сильно развитым надбровьем, сильнонаклонным лбом, имеющий ясно выраженный западный одонтологический комплекс: низкая частота лопатообразной формы I1, среднеили сильноредуцированные первый и второй нижние моляры, сильно редуцированный гипоконус и высокая частота бугорка Карабелли и варианта 2med (l), но с некоторым повышением частоты коленчатой складки метаконида. 3) Древнеуралъский вариант: довольно светлая пигментация, сочетающаяся с уплощенным лицом, ослабленным ростом бороды и очень прямым лбом, имеет выраженные характеристики северного грацильного одонтологического комплекса, выражающегося в усилении грацилизации нижних моляров, повышении частоты варианта 2те<�Ш, бугорка Карабелли и коленчатой складки метаконида. 4) Монголоидный вариант с крупными размерами головы и лица, темной пигментацией, уплощенным лицом, с сильно выступающими скулами, низким переносьем, сильно развитым эпикантусом, несущей черты восточного одонтологического комплекса: высокую частоту лопатообразности I1, дистального гребня тригонида, коленчатой складки метаконида, сильно дифференцированные первый и второй нижние моляры.

II. Первый из отмеченных кефалометрических вариантов, южный гра-цильный, отчетливее всего прослеживается у ягнобцев и южных таджиков. У южных таджиков в свою очередь можно проследить примесь монголоидного варианта с восточным одонтологическим комплексом.

III. 1) В состав северных таджиков и узбеков вошли практически все отмеченные варианты. Труднее всего прослеживается южный грацильный вариант. 2) В ряде групп при увеличенных размерах головы и лица восточный одонтологический комплекс проявляется очень слабо, а западный — сильно, причем повышение частот дают признаки именно древнего степного европеи-одного варианта. 3) В других северо-таджикских группах сильнее всего выражен монголоидный вариант с восточными характеристиками зубной системы. В тех же группах наиболее четко можно проследить древний степной вариант.

IV. В составе киргизов антропометрически можно выделить примесь древнеуральского кефалометрического варианта с северным грацильным типом зубной системы. Отсутствует смешанность с южным грацильным вариантом. Древний степной европеоидный компонент с чертами западного одонтологического комплекса и монголоидный с чертами восточного прослеживаются четко.

V. У туркмен в целом прослеживаются все вышеприведенные варианты. У представителей разных родоплеменных групп в большей степени выражены разные компоненты: у нохурли превалирует южный грацильный вариант, имеющий слабую монголоидную примесь, слабее всего — древний степной и северный грацильныйу элеч и иомутов четко прослеживается древний степной и монголоидный варианты с соответствующими характеристиками зубной системыдля туркмен-олам характерна определенная «нейтральность» антропологического типа и сильно выраженный западный вариант зубной системы, не поддающийся дальнейшему уточнению.

В процессе анализа новых данных по антропологии средневекового и * современного населения Приуралья, населения эпохи бронзы Южного Туркменистана и ныне живущих народов Средней Азии подтверждено одно из основополагающих положений отечественной науки, сформулированное в общей форме В. В. Бунаком (1938), а затем подтвержденное многими исследователями, в том числе Г. Ф. Дебецем, Т. И. Алексеевой и В. П. Алексеевым, на конкретных палеоантропологических материалах с разных территорий о несоответствии дифференциации населения древности территориальным комплексам антропологических признаков, распространенным в наше время. Речь идет об историчности антропологических общностей, в том числе расовых категорий, о возможности и необходимости описания каждого периода истории своей картиной распространения антропологических комплексов.

Для определения таксономического положения выделенных вариантов (комплексов) был проведен обзор литературных данных по антропологии народов Средней Азии, проведенный автором, показал наличие разнообразных точек зрения на систематическое положение антропологических совокупностей региона в расовой систематике. Это, по мнению автора, является следствием нескольких причин. Прежде всего, и разные специалисты, и один и тот же специалист в разные периоды своей творческой деятельности дают различные названия таксономическим единицам, имеющим совершенно одинаковую антропологическую характеристику. Например, JI. B Ошанин в своих первых работах пишет о присущем таджикам и узбекам антропологическом типе Homo sapiens indoeuropaeus var. oxianojaxartensis (1931 г.), в более поздних работах — о типе Homo sapiens indoeuropaeus var. turcestanica и еще позже — о расе Среднеазиатского междуречья. А. И. Ярхо населению с такой же антропологической характеристикой присваивает название Homo sapiens indoeuropaeus var. pamiroferganica (1933 г.) или памиро-ферганская раса. И. Швидецкая ее же именует туранской (Schwidetzka, 1950) и т. д.

Далее, выделяемым на описываемой территории антропологическим вариантам приписываются совершенно различные систематические ранги: раса второго порядка, подраса, группа вариантов, антропологический тип и т. п. К сожалению, до настоящего времени в антропологической науке не выработаны единые, всеми исследователями принимаемые, критерии таксономического уровня выделяемых единиц. Каждый из специалистов оперирует своей иерархией таковых, использует свои представления о расовой структуре человечества. Представляется, что проведение серии специальных исследований, выработка общих, признаваемых большинством систематических критериев, было бы весьма целесообразным.

Кроме того, важно подчеркнуть, что некоторые исследователи не фиксируют четко свое внимание на историчности расовых категорий, о чем только что упоминалось. В большинстве случаев, формулируя ту или иную схему расового деления населения Средней Азии, они зачастую «абстрагируются» от миграционных процессов последних столетий. Поэтому нередко сложно определить, на каком историческом отрезке описывается антропологический состав региона: в IV-III тысячелетии до н.э., на рубеже нашей эры, в средние века или в современную эпоху.

В работах автора, посвященных процессу формирования населения Северного Таджикистана (Дубова, 1985, 1996), в анализ были включены 38 выборок, представлявших разные народы региона. Туркмены были представлены всего пятью локальными группами, относящимися к разным родоплемен-ным делениям — теке, иомут, нохурли, олам и элеч. В данном исследовании проанализированы имеющиеся материалы по антропологии (кефалометрия, кефалоскопия и одонтология) более 40 групп туркмен, исследованных по единообразной программе, и все сведения, имеющиеся в распоряжении современной науки по кефалометрии и кефалоскопии белуджей.

По всем признакам, имеющим высокий таксономический ранг для среднеазиатского региона, туркмены различаются в весьма сильной степени. Туркмены Туркмении в антропологическом плане также неоднородны как по описательным, так и по измерительным признакам. Данные, представленные в работе, свидетельствуют, что в современном антропологическом типе туркмен древний неолитический пласт (для которого характерны долихокефалия при большом продольном и малом поперечном диаметрах, высокое и узкое лицо, слабая выраженность рельефа, резкая горизонтальная профилировка, высокий и узкий нос при высоком переносье и общей грацильности скелета) прослеживается почти во всех группах, но наиболее ярко выражен у нохурли, губадагли, ата и меджевуров. Труднее всего этот антропологический компонент можно проследить у туркмен Узбекистана, туркмен Ставропольского края, човдуров, олам, элеч, а также у некоторых эрсаринцев. В перечисленных группах, также как и у эрсари Таджикистана, ясно выступают черты, свойственные древнему степному населению (большие продольный и поперечный диаметры, мезокефалия и брахикефалия, относительно высокое и широкое лицо, наклонный лоб с сильно развитым надбровьем, большой, а иногда и очень большой нижнечелюстной диаметр), безусловно вошедшему в состав огузов. Так же как и предыдущий вариант, этот антропологический компонент прослеживается в разной степени в составе практически всех туркмен. Важным отличием таких групп как элеч, эрсари Таджикистана, нуратинских туркмен, човдуров Хорезма и абдалов Астраханской области, от других выборок является сильная выраженность монголоидных характеристик. Кроме того, нельзя не упомянуть, что чрезвычайно массивная нижняя челюсть (например, у элеч — 116,4 мму човдуров — 114,4мма у теке — 115,2мм) отмечена как одна из очень характерных черт черепов из неолитического могильника Тумек-Кичиджик, принадлежавшего носителям кельтеминарской культуры (Яблонский, 1986).