Структуры землевладения Великого Московского княжества в XIV — XV вв. по данным микрорегиональных комплексных исследований: Волок Ламский, Радонежский удел, Московские городские станы

Письменные источники 30.

Глава 1. Административно-территориальное устройство, княжеское 42 землевладение и границы Волока Ламского.

Глава 2. Староволоцкий и другие окологородные станы: следы 66 феодального землевладения новгородской поры, вотчины выходцев из Тверской земли.

Глава 3. Сестринский стан: вотчины потомков Фоминских князей и 89 Белеутовых.

Глава 4. Локнышский стан: вотчины Кутузовых 171.

Глава 5. Хованский стан: владения потомков Патрикия Наримантовича. 231 Издетемль.

Глава 6. Феодальное землевладение и формирование военно-служилой 242 корпорации на литовском рубеже.

Часть 2. РАДОНЕЖ В XIV — XVI ВВ.: СТРУКТУРЫ ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЯ И ФОРМИРОВАНИЕ ДВОРА УДЕЛЬНОГО.

КНЯЖЕСТВА.

Введение

280.

Проведенное исследование показало, что волостная организация как новая форма крестьянского землевладения и княжеская административно-податная единица" ' возникает на северо-востоке Московского княжества во второй половине XIII в., одновременно с началом внутренней колонизации. Внутренняя колонизация второй половины XIII — XV вв., как показывают отражающие ее археологические материалы, представляла собой коренное изменение хозяйственного типа освоения ландшафта. В результате его произошло смещение населения на водоразделы, которое сопровождалось широкими распашками и сменой топографического типа поселений. Археологическое изучение ранних расселенческих ядер трех волостей, известных по письменным свидетельствам XIV—XV вв. дает основания высказать гипотезу о том, что эти два процесса могли быть взаимосвязаны: складывавшаяся рассредоточенная система расселения в виде малодворных деревень была обусловлена тем, что община наделяла своего члена индивидуальным земельным участком. Таким образом, во второй половине XIII в. начал изменяться не только хозяйственный тип, но и социальная структура основного земледельческого населения обширных пространств Северо-Восточной Руси." 'Благодарю за консультацию Энговатову А. В. *^ История закрепления за этой административной и податной единицей названия «волость» — тема специального исследования. Здесь лишь примерно обозначим период, когда это произошло. Лаврекгьевская летопись, представляющая собой копию с великокняжеского владимирского свода начала XIV в. и сохраняющая терминологию этого времени [103, 83], сообщает под 1238 г. о разорении «слободь и погостов» [104, стб. 464] и лишь однажды, под 1285 г., упоминает «волость Олешню», принадлежавшую тверскому владыке [104, стб. 483]. В Рогожском летописце, текст которого с 6836 (1327/28) г. восходит к своду 1408 г [103, 93], отразилась терминология, типичная для XIV в. Под 1364 г. в летописце упоминается мор «по станом и по волостем» Нижнего Новгорода [105, стб. 76] и «по всем волостем Переяславьскимъ … и по селомь и по погостомъ» [105, стб. 77]. Под 1368 г. при описании отхода литовского войска от Москвы сообщается, что «Ольгердъ …волости повоева» [105, стб. 90]. Таким образом, можно заметить, что, по-видимому, в конце XIII — начале XIV в. слово погост как обозначение единицы административного деления на территории Северо-Восточной Руси вытесняется словом «волость». «Погостом» начинают именовать центр волости с церковью и дворами причта. Первые признаки отмеченных изменений относятся к предмонгольскому времени (сложение поселений в районе Царевского городища начинается, видимо в первой трети XIII в.) — следовательно, их истоки лежали во внутреннем развитии древнерусского общества. Монгольское нашествие 1237 — 1239 гг. и разорения последующих лет подорвали структуру расселения и социальные связи, существовавшие со времени славянского заселения края и оформившиеся в ходе окняжения середины — второй половины XII в. в систему погостов-округов. Лаврентьевская летопись так описывает последствия разорения 1238 г.: «Татарове попл-Шгама Володимерь, и поидоша на великого князя Георгия оканнии ти кровопийци, и ови идоша к Ростову, а ини къ Ярославлю, а ини на Волгу на Городецъ, и ти пл’Ьнгииа все по Волз% доже и до Галича Меръскагоа ини идоша на Переяславль, и тъ взяша, и оттолЬ всю ту страну и грады многы все то пл’Ьниша, доже и до Торжку, и н^сть мЪста, ни ecu, ни селъ, matfkxb рЪдко, идеж: е не воеваша на Суждальскои земли, и взяша городовъ 14, опрочъ слободъ и погостовъ, во одинъ мЪсяцъ февраль, кончевающюся 45-тому лЪту» [104, стб. 464]. Судя по имеющимся в нашем распоряжении материалам, можно предполагать, что разорение вело не только к физическому уничтожению населения, но и к «снятию» существующей традиции, регламентировавшей расселение, что создавало условия для ускоренного формирования нового типа расселения и новых видов социальных связей. Этому могли способствовать и подвижки населения. Пока в нашем распоряжении еще недостаточно материала для того, чтобы оценить справедливость широко циркулирующего в историографии предположения о перемещении населения из центральных, наиболее пострадавших районов Владимиро-Суздальской земли на ее западные и северо-восточные окраины [30, 105, 106]. Реальная картина могла быть значительно более сложной. Тем не менее подвижки населения должны были затронуть Клинско-Дмитровскую гряду, являвшуюся Б географическом отношении прямым продолжением возвышенного междуречья Волги и Клязьмы, на котором располагалось Суздальско-Юрьевское ополье. Таким образом, исследованный район входил в зону демографических и социальных трансформаций. Поселения по р. Воря, и в том числе группа селений близ позднейшего одноименного волостного центра, в первой трети XIII в. управлялись, по всей видимости, из Москвы. С вокняжением во Владимире в 1238 г. кн. Ярослава Всеволодовича и до его гибели в 1246 г. земли, относившиеся к Москве, и округа Переяславля входили в великое княжение. Через 10 лет после Батыева нашествия, по разделу вел. кн. Ярослава, Москва досталась в удел его сыну кн. Михаилу Хоробриту и на один год (1248 г.) стала центром самостоятельного княжества [30, 117, 118- 106, 20−22]. Однако после гибели Михаила Хоробрита (1249 г.), в период великого княжения Андрея Ярославича (1249−1252 гг.) и Александра Ярославича Невского (1252 — 1263 гг.). Московские и Переяславские земли вновь соединились, войдя в состав великого княжения. Период 1260 — 1290-х годов, на который, по археологическим данным, приходится начальный этап сложения новых форм расселения а, возможно, и волостной организации, в политической истории является эпохой создания мощных самостоятельных княжеств. С 1263 г. Переяславль принадлежал кн. Дмитрию Александровичу, который, опираясь на свой удел, вел многолетнюю борьбу за владимирский стол. Самостоятельность княжества сохранялась до 1302 г. Москва после 7 лет управления тиунами кн. Ярослава Ярославича владимирского и тверского (1263−1271 гг.), в 1270-е годы, также превращается в самостоятельное княжество [30, 118, 119- 106, 22, 23]. За время правления кн. Даниила Александровича оно становится одним из наиболее населенных. Ускоренное хозяйственное развитие позволило Московскому княжеству укрепиться к 1303 г. настолько, что сыновья Даниила смогли на протяжении четверти века вести изнурительную борьбу с Тверью за великое княжение. Новые археологические данные, отражающие периферийные (то есть наиболее чутко отражающие экономическую конъюнктуру) территории Московского и Переяславского княжеств, дают основания предполагать, что рост ресурсных возможностей этих княжеств в последней четверти XIII в. базировался в значительной мере за счет расширения прибавочного продукта, который был следствием внутренней колонизации. Судя по археологическим данным, начальное развитие волостной организации пришлось на эпоху максимального усиления ордынского ига, когда в 1256—1257 гг. татары «шоч/иомга всю землю Суждалскую и Рязанскую и Моуромскую, и поставиша десятникы, сотникы, тысущникы, темникы» [105, стб. 32]. В этот период была введена система, по которой сбор ордынского «выхода», осуществлявшийся численниками и контрол1фОвавшийся баскаками, основывался на описаниях, проводившихся примерно через 20 лет (второе «число» 1275 г.). Вероятно, при такой системе новые поселения, не вошедшие в описание, получали определенные льготы в выплате податей, что могло вести к их численному росту и закреплению в качестве единицы расселения. В условиях общего усиления княжеской власти в области поземельных отношений эти обстоятельства могли способствовать закреплению специфической формы землевладения — волостной организации, которая в то же время оказалась наиболее приспособленной для земледельческого освоения обширных пространств Московского и других великорусских княжеств. Изложенные выше выводы, опубликованные в 1991 г." **, получили развернутую, разностороннюю и содержательную оценку специалистов. Выделенные признаки нового типа освоения, структур расселения, ландшафтного и топографического типа селений, а также предложенная их датировка (первые проявления в первой трети XIII в., сложение — вторая половина XIII в., активное развитие в XIV — XV вв.) получили поддержку как среди археологов^" и географов'", так и среди исследователей, занимающихся аграрной историей''.К книге, посвященной расселению Белозерья и изданной в 2001 г. Н. А. Макаров писал: «Топография сельских поселений, организация расселения и основные направления ее эволюции на всей территории Центра и Севера Древней Руси характеризуются значительным единством. Для всех этих территорий в X — первой половине XIII в. характерен приречный тип заселения, расположение селищ на первых надпойменных террасах, группировка их в компактные гнезда, преобладание относительно крупных поселений. В конце XIII — XIV вв. расселение распространяется на водоразделы, размеры поселений уменьшаются, на смену компактным гнездам поселений приходят локальные образования иного типа, занимающие большие участки, но с более слабой пространственной связью между поселениями. Эти закономерности впервые выявленные В. В. Седовым на материалах центральных районов Смоленской земли (Седов В.В., 1960), подтвердились результатами детальных обследований таких территорий как Радонеж (Чернов З. 1989, Чернов З., 1991), Суздальское ополье (Лапшин В.А., 1995), Верхнее Полужье (Платонова Н.И., 1988; Платонова И. И., 1991), Жабенская волоеть на юге Новгородской земли (Буров В.А., 1995, Буров В. А., 1995а), Мстинско-Моложское междуречье (Исланова И.В., 1995), Изборская округа (Харлашов Б.Н., 1986) и, теперь можно '^ Чернов З. Археологические данные о внутренней колонизации Московского княжества XIII—XV вв. и происхождение волостной обпшны//Советская археология. 1991. № 1. 112−133.'^ Макаров Н. А. Колонисты на окраинах: сельское расселение на Волоке Славенском в Х-ХШ вв. // Славянская археология. Этногенез, расселение и духовная культура славян. 1990. Материалы, но археологии России. Вып. 1. М., 1993. 164- Его же. Древнерусская археология: 10 лет между Киевским и Новгородским конгрессом // Российская археология. 1996. № 3.

23, 24- Янишевский Б. Е. Материалы к археоло! ической карте западной части Московской области (Истринский и Рузский.

районы) // Макарьевские чтения. Вып. 3. Часть 1. Можайск, 1995 136- Тропин Н. А. Сельские поселения XII — начала XV в. в бассейне нижнего течения Быстрой Сосны // Российская археология. 2000. № 2. 85- Гоняный М. И. Древнерусские археологические памятники конца XII — 3-ей четверти XIV вв. района Куликова поля. Авторефя. дне. кандидата исторических наук. М., 2003. 9.'" Низовцев В. А. и др. Историко-ландшафтный анализ хозяйсшснного освоения Подмосковья (дореволюционный период) // История изучения, использования и охраны природных ресурсов Москвы и Московского региона. М.: Янус-К, 1997. 114." Швейковская Е. Н. Традиционализм как тип социально-эконои1ческого развигия: Русский Север в XVI—XVII вв. // Россия в средние века и новое время. Сборник статей к 70,-лстик1 чл-корр. РАН Л. В. Ми.юва. М., 1999. 170. Колычева Е. И. Лес России как фактор средневековой агрикультуры (XI — середина XVII в) // Аграрные технологии в России. IX — XX вв. Материалы XXV сессии симпозиума по аграрной испории Восгочной Европы Арзамас, 1999. 49 — 50. добавить, Белоозерье" «.Относительно интерпретации этих процессов исследователь высказался более осторожно: «Глубокие изменения систем расселения, произошедшие в конце XIII — XIV вв., четко прослеживаются по археологическим материалам, но с трудом поддаются исторической интерпретации. Запустение старых гнезд поселений и формирование новой сети расселения, имеющей принципиально иной облик, З. Чернов связывает с изменением форм собственности на землю и формированием волостной общины (Чернов З., 1991).В. А. Буров, исследовавший системы расселения на юге Новгородской земли, так же рассматривает их изменения как отражение изменения форм земельной собственности и организации общины: интенсивное освоение водоразделов XIV — XV вв. он объясняет тем, что крестьяне в это время получают земельные участки на правах аллода (Буров В.А., 1995).Не отвергая эти объяснения, я отмечу лишь, что они никак не увязаны с конкретными материалами, характеризующими хозяйство, потребление и культуру сельских поселений XII — XIII вв. и XIII — XIV вв. Без подобных материалов, а, следовательно, без раскопок средневековых селищ широкими площадями, любые объяснения изменения организации расселения в конце XIIIXIV в. будут оставаться гипотетичными» «.С этим мнением нельзя не согласиться. Более того, можно умножить число аргументов, которые заставляют не спешить с попыткой увидеть в «волостной организации» землепользования причину (одну из причин) формирования (закрепления) дисперсной формы расселения. Так остается не изученной история домохозяйств, семьи и родства на Руси в период, предшествующий XVII в. Первые исследования этих сюжетов, основанные на данных 3-ей ревизии (1762 — 1763 гг.), фиксируют патрилинейную семью с ограничениями на повторный брак вдов, которая уходят корнями в «местную традицию образования общественных форм» «. Возникновение дисперсной формы расселения малыми деревнями прямо связано с выделением из общего хозяйства и отселением женившихся сыновей. Между тем в нашем распоряжении нет данных о том, насколько это явление, фиксируемое источниками XVI-XV1 вв., было связано с развитием домохозяйств, семьи и родства. Ряд критических соображенией к той несколько жесткой схеме, которая мной была предложена в 1991 г., было высказано в работе Н. А. Макарова «Русь в XIII веке: характер культурных изменений», которая вошла в сборник «Русь в XIII веке. Древности тёмного времени» .Н. А. Макаров отмечает, что в районе Куликова поля (М.И.Гоняный), на Теплостанской возвышенности к югу от Москвы (Н.А.Кренке) зафиксированы случаи освоения водоразделов в домонгольское время. Недавние исследования, проведенные Н. А. Макаровым в Суздальском Ополье, показали «что система крупных сел, покрывавшая эту территорию с XI—XII вв. не трансформировалась в XIII — XIV в. в сеть малодворных деревень, а само положение многих поселений, возникших в домонгольское время, оставалось неизменным» Это приводит исследователя к справедливому заключению о том, что «ритмы изменений на различных территориях были неодинаковы, а характер культурного ландшафта и организации расселения, сложившиеся во второй половине XIII в., в различных древнерусских областях, достаточно разнообразны». Тем не менее он признает, что «…преобразование локальных групп поселений, изменение местоположения деревень, освоение новых типов урочищ и ландшаф гных районов, наконец, переход к более дисперсному расселению — главные явления, характеризующие состояние сельских территорий во второй половине XIII в. Само появление нового термина «деревня», впервые зафиксированного в духовной грамоте Ивана Калиты (Кочин, 1965. 105)» было вызвано к жизни широким распространением нового типа поселения — малодворного земледельческого «Макаров Н. А., Захаров Д., Бужипова А. П. Средневековое расселение на Юелом озере. М.:Языки русской культуры, 2001.С. 224 (Глава 9. Древнерусское Белоозеро и некоторые общие вопросы и! учемия средневекового расселеления).» Там же. 225.^ Миттерауер М, Каган А. Структура семьи в России и в liciiTpajn, Moii К-вроиесравнительный анализ // Семья, дом и узы родства в истории/Ред. Т. Зоколл, О.Кошелева. Ю. Шлюмбам СПб.:А.1стсйя, 2004. 76, 77.' ' В духовной Ивана Калиты упоминается волость «Деревни» (Мазуров 1> (Средневековая Коломна в XIV — первой трети XVI вв.М., 2001. 72, 73). Поскольку для формирования топонима требовалось опредленное время, можно полагать, что нарицательное «деревня» использовалось в языке несколько ранее 1336 г хозяйства на лесных расчистках «''.Далее Н. А. Макаров задается вопросом о том «в какой мере эти процессы были обусловлены монгольским нашествием?» Он приводит факты осносительно стабильного развития сельских поселений на хронологическом отрезке XIII в. в двух весьма уязвимых по своему географическому положению районах — в Суздальском Ополье и в районе Куликова поля. Между тем в районе Куликова поля во второй половине XIII в. сохранилось лишь.

16,5% домонгольских поселений, а общее число поселений только к середине XIV в. достигло 45% от их числа в первой трети XIII в.-' Что касается результатов, полученных при изучении окологородных станов Суздаля, они заслуживают самого пристального внимания, так как не подтверждают циркулирующий в историографии тезис об обезлюдении Суздальского ополья. Для того, чтобы судить о хозяйственной конъюнктуре второй половины XIII в. на территории Ополья, эти данные должны быть дополнены данными по периферийным его участкам. Проделанное выше сравнение территорий, удаленных от Москвы на 20 и 40 км, показывает, что восстановление хозяйства вблизи городов происходило значительно быстрее, чем на окраинах княжеств. Более весомым аргументом, который использует Н. А. Макаров, является соображение о том, что «в ряде северных областей, непосредственно не затронутых монгольским нашествием — в Псковской земле, на юго-западе Новгородской земли (Жабенская волость), в Поместье, на Шексне, на Белом и Кубенском озерах» — фиксируются те же изменения в характере расселения, что и на территориях, разоренных татаро монголами. Это действительно показывает, что изменения в расселении «были обусловлены не внешними факторами, а внутренними причинами» .В этой связи следует заметить, что хозяйственный кризис середины XIII в. вызванный монгольским нашествием, изменения в хозяйственной жизни Руси, вызванные ростом изоляции от стран Центральной Европы и Средиземноморья, и, наконец, процессы перестройки освоения территорий и расселения — три различные процесса. В настоящей работе исследуется лишь последний процесс. Материалы же связанные с хозяйственным кризисом, вызванным монгольским нашествием, привлекаются лишь для того, чтобы учитывать их при тех или иных обобщениях. Обращаясь далее к «внутренним причинам», Н. А. Макаров отмечает: «Конкретное содержание изменений в сельской экономике и социальной организации сельского населения, развивавшихся вместе с этими трансформациями, остается пока до конца не ясным. … Изменение сельского ландшафта в XIII в. — безусловно, свидетельство общего поступательного движения: роста сельскохозяйственных угодий, количества сельских поселений и, вероятно, сельского населения. В то же время это отказ от устоявшихся стереотипов выбора осваиваемых терригорий, организации хозяйства и устройства поселений — тех элементов хозяйственной практики и культурной традиции, которые были достаточно консервативны в средневековом обществе. Думается, что сельское население могло изменять стратегию землепользования лишь под давлением серьезных обстоятельств, а распространение инноваций в этих сферах было небезболезненным. В качестве возможных факторов, подталкивавших преобразования, можно рассматривать недостаток пахотных земель в традиционно осваиваемых ландшафгных зонах, потребности увеличения пищевых ресурсов в условиях роста населения, неэффективность традиционных систем землепользования, наконец, экологические проблемы» «*.Думается, что причины освоения водоразделов и шире — новых ландшафтных зон, а также связанные с этим трансформации в типе расселения несомненно связаны с указанными причинами, тем более, что дефицит пишевых ресурсов периодически ^ Макаров Н. А. Русь в XIII веке: характер кулыуриых изменении II Pci, и XIII вике. Древности темного времени. М.:Наука, 2003. 8. См. также: Макаров НА., Леонтьев А. Е., Шполяиский СИ. Средневековое расселение в Суздальском ополье // РА. 2004. № I .e. 19−34 «Гоняный М. И. Древнерусские археологические памятники конца .411 — 3-ей четверти XIV вв. района Куликова поля.Автореф. дне. кандидата исторических наук. М. 2003 С 10. II '* Макаров Н. А. Русь в XIII веке: характер кулыуриых нзменетиТ li Рсь и XIII меке. Древности тёмного времени. М.:Наука, 2003. 8. Эти соображения далее подкрепляются ссылк-ин1 на раоогы. в коюрых выявлен дефицит пищевых ресурсов применительно ко второй половине XIII — XIV в становился ахиллесовой пятой средневековой экономики в Западной и Центральной Европе. Отвечая на критические соображения, высказанные по поводу выводов моей работы 1991 г., хотелось бы прежде всего разделить проблему на два круга вопросов.Первое. Исследованиями северо-восточной части Московского княжества установлено, что изменение структуры расселения, наблюдаемое по археологическим данным во второй половине ХП1 — первой половине XIV в. совпадает по времени с существованием групп поселений, которые с 1330 — х гг. фиксируются письменными источниками как «волости» московских князей с характерной для них «волостной организацией» распределения земель. Более того эти группы поселений собственно и являются пионерами в распространении новых традиций расселения. Этот вопрос представляется в целом решенным.Второе. В какой степени существовала связь (влияние, взаимовлияние — ?) дисперсной формы расселения малодворными деревнями, тянущими к крупным селами, с традициями «волостной организацией» распределения земель — вопрос, который сегодня не может быть однозначно разрешен. Тем более очевидно, что археологически фиксируемая рассредоченная система малых поселений, тянущих к крупному, не может служить маркером «волостной организации». Ряд ранних вотчин строился по аналогичной расселенческой схеме. Этот вопрос должен рассматриваться в значительно более широком контексте: от истории семьи до изучения конкретных технологий природопользования. Данные на этот счет могут быть получены при изучении некоторых типов археологических памятников, которые сопровождают интересующие нас расселенческие ядра XIII — XV вв.: укрепления убежища и сельские монастыри. О них пойдег речь в главах 7 и 8.