Функционирование категории вещи в поэзии постсимволизма: на материале ранней лирики Б.Л. Пастернака

В литературоведении существует своего рода аксиома, что художественное произведение должно содержать образы вещей. Столь же самоочевидным представляется определение вещи как материального продукта человеческой деятельности, артефакта. На этих двух логических допущениях основана не одна литературоведческая концепция, начиная с теории художественного мира произведения и заканчивая теорией детали. Понятия, как правила, не совпадают по объёму: художественный мир не исчерпывается его предметным компонентом, деталь не обязательно является вещью, а вещь функционирует не только как деталь. Остаётся открытым вопрос о соотношении вещного мира и урбанистического пейзажа, а также пейзажа как такового и многие другие вопросы. Чем реже мы задумываемся о сущности вещи, тем труднее на них ответить.

Это обусловливает актуальность темы данного исследования. Эпиграфом к нему могут служить слова А. Чудакова — автора, близкого нам по ценностным критериям: «В работах о русских писателях иные сферы изучены достаточно подробно <. .>, другие же — не столь или почти совсем нет. Такою является предметный мир литературы. Между тем <.> изображённая в литературе вещь, природный или рукотворный предметфеномен, сопоставимый с изображённым событием или человеком"1. Соглашаясь с этим мнением, следует добавить: если вещь как объект изображения иногда попадает в поле зрения исследователей, то вещь как категория не рассматривается почти никем.

Парадоксальность сложившейся ситуации заключается в том, что практически никому из литературоведов при анализе сферы образности того или иного автора не удавалось избежать упоминания о специфике авторского воплощения вещи. В результате мы имеем уникальную историю вопроса — на уровне отрывочных замечаний и упоминаний. Она рискует превратиться в бесконечный перечень цитат об особенностях вещных миров различных.

1 Чудаков А. Слово — вещь — мир. М.: Современный писатель, 1992. С. 5. Здесь и далее курсив мой. авторов, друг с другом не соотносящихся и в типологию не выстраивающихся в силу своей разнородности. Отдельным предметом исследования феномен вещи становится редко, при этом традиционный формат его рассмотрения — развёрнутая статья или раздел монографии, примером чему могут служить работы Л. Я. Гинзбург, В. Н. Топорова, А. П. Чудакова. Как правило, сущностного определения вещи в них не предлагается, поскольку оно представляется самоочевидным. Образы вещи рассматриваются в контексте быта описываемой в произведении эпохи, а также в соотнесении с лирическим героем (поэзия) или системой персонажей (проза). Единичная вещь как явление самодовлеющее и онтологически независимое, как «полномочный представитель безусловного бытия» внимание исследователей привлекает редко и не надолго.

С нашей точки зрения, сведение вещи к пластическому образу, «декорирующему» задний план произведения, во многом упрощает и схематизирует исследовательский подход. Основная гипотеза работы заключается в том, что в истории мировой литературы можно выделить эпохи, в которые вещь функционирует как категория, во многом формирующая общий культурный контекст и определяющая специфику авторских художественных систем. Такие эпохи закономерно называть вещецеитричными. Одной из них является Серебряный век русской поэзии, в частности, его постсимволитский период, выявивший особенно наглядно и отчётливо моделирующие функции категории вещи.

Уже на рубеже XIX — XX вв. вещь как пункт утверждения или отрицания неизменно присутствует в мировоззренческих дискуссиях философов, поэтов, художников. Т. В. Казарина отмечает, что «предмет, вещь в начале XX века становится едва ли не главным «персонажем» манифестов и творческих деклараций для множества литературных групп и направлений, на практике следовавших разным эстетическим программам, но «солидарно» заявлявших о желании «видеть вещи по-новому», «сталкивать предметы в.

2 Казарина Т. В. Три эпохи русского литературного авангарда. Самара: Самарский университет, 2004. С. 94. Курсив автора. художественном тексте" «3. Категория вещи также определяет художественную практику, более того, иногда становится едва ли не главным критерием, на который ориентируются современники в оценках творчества поэта. Так, Д.П. Святополк-Мирский по критерию вещности проводит линию водораздела между двумя ведущими, с его точки зрения, поэтами начала 1920;х гг. — М. Цветаевой и Б. Пастернаком: «. Пастернак и Марина Цветаева несходны, почти противоположны. Пастернак зрителен и веществен. Его поэзия — овладевание миром посредством слов. Слова его стремятся изображать, передавать, обнимать вещи. В этом объятии и овладении реальными вещами вся сила Пастернака. Он «наивный реалист». Марина Цветаева — «идеалистка» (не в вильсоновском, а в платоновском смысле). Вещественный мир для нее — только эманация «сущностей» «4.

В наибольшей степени вещецентризм характерен для эстетики авангарда и его представителей — Маяковского, Пастернака (раннее творчество), Хлебникова, Кручёных. Во многих монографиях по литературному авангарду или поставангарду феномену вещи посвящены отдельные главы. О нём подробно пишут Т. В. Казарина, В. Курицын, Т. В. Цивьян, однако дело не доходит до того, чтобы описать его структуру, теоретически обосновать.

Отсюда цель работы: дать по возможности полное определение категории вещи, проследить генезис и основные способы функционирования в постсимволистской поэзии Серебряного века. Это включает анализ её моделирующих функций, роли в формировании культурного поля эпохи и в организации конкретных поэтических текстов. В задачи работы входит описание специфики художественного воплощения данной категории у представителей акмеизма и футуризма, анализ пунктов их сходства и различия. Основное внимание сосредоточено на поэзии русского литературного авангарда, поскольку именно для неё характерны.

3 Там же. С. 92.

4 Святополк-Мирский Д. П. Марина Цветаева. «Молодец». Сказка // Святополк-Мирский Д. П. Поэты и Россия: Статьи. Рецензии. Портреты. Некрологи. СПб.: Алетейя, 2002. С. 111. представление о произведении искусства как о сделанной вещи и общий вещецентризм художественной системы. При анализе конкретных стихотворений главной задачей является выявить способы актуализации категории вещи и её составляющих — концептов формы и материи — на различных уровнях организации поэтического текста.

Новизна работы заключается в постановке проблемы и комбинировании литературоведческого и философского подходов к её изучению. Вещь рассматривается нами как категория. Термин «категория» используется в гносеологическом аспектепод категориями понимаются наиболее общие формы высказываний и понятий, от которых происходят остальные понятия5. Отличительным признаком категории вещи является её способность функционировать в художественном тексте одновременно как объект изображения и как конструктивный принцип, схема, структурирующая авторское мировоззрение. В этом случае поэтическое произведение не только заполнено образами вещей или содержит авторскую рефлексию о феномене вещи, для него также характерно сквозное «овеществление» различных уровней организации текста — от звукового до жанрового: в постсимволистской поэзии звук, слово и само художественное произведение часто трактуются как вещь. По возможности подробно рассматривается тот художественный материал, в котором вещь выступает как категория художественного видения, тот «оптический прицел», через который автор смотрит на мир.

Само понятие художественного видения близко к актуализированному эстетикой авангарда понятию мысленного зрения. Оно даёт возможность наблюдать вещь одновременно с разных ракурсов (спереди, сзади, сверху), а также проводить её «сканирование» в целях выявления «последнего основания», твёрдой внутренней формы. В «Манифесте художников-футуристов» указывается на имманентность мысленного зрения человеку современной эпохи: «Кто же ещё может верить в непрозрачность тела <.>?

5 См.: Философский словарь// Под ред. Георги Шишкоффа. М.: Республика, 2003. С. 202.

К чему забывать в наших работах удвоенное могущество зрения, способное давать результаты, сходные с результатами, даваемыми х-лучами?"6. При таком подходе зрение и видение аккумулируют в себе перцептивные и мыслительные характеристики, художественное видение сближается с художественным мышлением, сохраняя при этом акцент на чувственном восприятии реальности. Понятие художественного видения выбрано нами в соответствии с общей установкой эпохи, недвусмысленно обозначившей свой интерес, по словам М. М. Бахтина, «ко всем конкретным выражениям мировоззрения — к мировоззрению в красках, в пространственных формах, в беспредметных звуках, одним словом, не в формах мышления о мире, а в 7 формах конкретного видения и слышания мира и его вещей» .

Основные затруднения при рассмотрении вещи как категории художественного видения связаны с определением центрального понятия работы — понятия вещи. Оно не является собственно литературоведческим, поэтому в работах по литературе обычно не ставится вопрос о вещи как таковой и, соответственно, не предлагается её сущностного определения. Даже с лексический точки зрения слово «вещь» мало напоминает строгий и однозначный литературоведческий термин, поскольку обладает крайне размытым семантическим полем. Чаще всего под вещью понимается опосредованная человеческим трудом единичность. Например, «Толковый словарь русского языка» под редакцией С. И. Ожегова определяет её как о отдельный предмет, изделие". Семантическим ядром слова являются доминантные значения материальности, сотворённости и функциональности. Иными словами, любая вещь воплощена в материи, имеет автора и цель воплощения. Частным случаем здесь выступает употребление слова «вещь» в значении произведения искусства, также понимаемого как изделие.

6 Манифест художников-футуристов // Маринетти Ф. Т. Манифесты итальянского футуризма. М., 1914. С. 12.

7 Бахтин М. М. Формальный метод в литературоведении // Бахтин М. М. Фрейдизм. Формальный метод в литературоведении. Марксизм и философия языка. Статьи. M.: Лабиринт, 2000. С. 223.

8 Ожегов С. И., Шведова 11.10. Толковый словарь русского языка. 4-е изд. М.: Азбуковник, 1997. С. 78.

Существуют, однако, типы контекстов, в которых актуализируется второе значение слова, чрезвычайно широкое и практически синонимичное неопределённому местоимению «нечто», когда под вещью понимается любая существующая единичность, конкретное и индивидуальное проявление бытия. Названный выше словарь даёт это значение третьим пунктом в предельно обобщённой форме: «нечто, явление, обстоятельство».

Соотношение этих значений необходимо учитывать при рассмотрении вещи как категории, структурирующей художественное видение автора. Выбор одного из значений ведёт либо к сужению семантического спектра, характерному для литературоведческого дискурса, либо к его «распылению», характерному для философского дискурса. Признавая очевидную приоритетность для нас первого, следует отметить, что логико-философское осмысление категории заключает в себе недоступные для литературоведческого анализа потенции исследования и существенно расширяет горизонт его возможностей. Сам вопрос о природе вещи, о её сущности и онтологическом статусе является преимущественно философским, а не литературоведческим.

В философии существует многовековая, восходящая к античности традиция исследования вещи. В ней вещь как понятие трактуется предельно широко, а свойства вещи транслируются на любой материальный феномен бытия. Эта особенность связана с тем, что категориальная сетка, используемая для описания универсума, изначально формулировалась под описание вещи, была впервые на ней апробирована и впоследствии естественным образом формировала свой предмет исследования. Классическим примером здесь является древнегреческая 1о оп, исследование которой выделилось в отдельную науку и получило название «онтология» (дословно «знание о вещи»). В эту вещецентричную парадигму любое явление — в том числе человек — включено на правах вещи, сам универсум воспринимается как вещь и познаётся с этих позиций.

Учитывая данный факт, представляется закономерным и, более того, необходимым основывать исследование категории вещи на ряде базовых философских положений, сформулированных в процессе её многовекового изучения. Это ни в коем случае не означает перечисления через запятую всех известных европейской философии теорий вещи или даже частичного их обзора. Нами выбрано в качестве методологии наиболее классическое и универсальное учение о вещи, давно перешедшее из сугубо философского в общекультурный дискурс. Несмотря на то, что оно положено в основу многих философских концепций XX в., знакомство с ним не есть знак ориентированности сознания на философское постижение действительности. Это учение сформулировано в основополагающем труде Аристотеля, позже названном Андроником Родосским «Метафизикой». В соответствии с ним в вещи мы традиционно мыслим динамическое единство формы и материи, обусловленное непрерывностью её осуществления, энтелехии.

Следует отметить, что при выборе философских основ работы учитывались не только факторы общеизвестности и универсальности аристотелевского учения. Значение придавалось также тому, что составляющие категории вещи — понятия формы, материи и движениявходят в число базовых для постсимволизма и особенно для авангарда концептов. Роль концепта движения в футуризме отмечается всеми исследователями, обращавшимися к этому направлению в литературе и искусстве: «Тотальный динамизм — основополагающий принцип футуристической эстетики («красота скорости») и поэтики («динамизация форм») — заставляет представителей нового искусства обращаться к самым разнообразным формам движения."9.

То же самое можно сказать о формальном эксперименте и примате материальности, вещественности в авангарде. Чаще всего концепты формы и материи разрабатываются постсимволистами в комплексепричём если для.

9 Ивашошина И. Ю. Русский футуризм: идеология, поэтика, прагматика. Саратов: Издательство Саратовского университета, 2003. С. 98. акмеизма характерно акцентирование их нерасторжимого единства и гармонии, то футуристы вслед за Ницше склонны к выявлению их антагонизма, взаимоотрицания, противостояния. По мысли футуристов, форма «должна иметь «служебный» характер — передавать непрерывно меняющееся содержание, отражать трансформации бытия. Иначе говоря, это должна быть подвижная, становящаяся форма, а, значит, такая, которая изменяет своему назначению — о-пределять, о-граничивать, создавать зоны устойчивости в непрерывно меняющемся мире"10.

Собственно литературоведческими методологическими основами для нас являются идеи русской формальной школы, понимаемой как теоретическое самосознание русского литературного авангарда. И. Ю Иванюшина справедливо отмечает, что «к разряду автометаописаний футуризма с известной долей условности можно отнести и теоретическое наследие раннего формализма. <.> Люди одной эпохи, формалисты и футуристы манифестировали исторический и эстетический опыт своего поколения"11.

Развитие идей формализма осуществляется с учётом современных представлений о целостности художественного произведения. Также широко используются сравнительно-исторический метод и элементы структурального метода. При анализе поэтического текста применяются востребованные для этого понятия стиховедения. В качестве историко-литературной базы привлекаются исследования по поэзии Серебряного века, большая часть из которых посвящена творческой и теоретической практике представителей русского литературного авангарда. При необходимости также используются работы по эстетике живописного футуризма, кубизма, супрематизма.

Понятийно-терминологический аппарат работы формируют, помимо понятия вещи и её составляющих — концептов формы, материи и.

10 Казарина Т. В. Три эпохи русского литературного авангарда. С. 33. Иванюшина И. Ю. Русский футуризм: идеология, поэтика, прагматика. С. 46. движения, — понятия сдвига, остранения, приёма, конструктивного принципа, выбор которых определяют общие методологические установки.

Объектом исследования выступает поэтическое творчество акмеистов и футуристовакцент делается на произведениях русского литературного авангарда. При необходимости привлекаются эссе и теоретические работы представителей постсимволизма, однако их исчерпывающий анализ в задачи работы не входит. В качестве примера вещецептричной художественной системы подробно анализируются ранние циклы и книги стихов Б. Л. Пастернака.

Предметом исследования является категория вещи как объект литературного изображения и как конструктивный принцип в постсимволистской поэзии.

Работа включает введение, три главы, заключение, библиографию.

Заключение

.

Трактовка вещи как «категории наджанровой и надстилевой"349, способной совмещать функции объекта изображения и конструктивного принципа, открывает новые перспективы изучения явлений общего и частного порядка. Будучи категорией философской, вещь участвует в формировании культурного поля эпохи, формы её воплощения выявляют онтологические установки и ценностные ориентиры, общность которых позволяет характеризовать группу мыслителей, поэтов, художников как отдельное направление в литературе и/или искусстве. Будучи неотъемлемой составляющей художественного произведения, а зачастую и ведущим фактором его целостности, категория вещи актуализируется на самых различных уровнях организации текста и обусловливает специфику его структуры. В тех случаях, когда на ней ярче всего проявляется новаторство автора, мы говорим о вещецентричных художественных системах:? Если же подобные системы определяют «лицо времени» и канонизируют вещь как первосущность, как исходную величину бытия, мы говорим об «аристотелевском» этапе в искусстве. Примером такого этапа может служить постсимволистский период в русской поэзии Серебряного века, объединивший два почти противоположных направления — акмеизм и футуризм.

Однако с пониманием вещи как категории, обладающей моделирующими функциями и формирующей координаты авторского мировоззрения, связан ряд методологических затруднений в её изучении. Подобный подход неизбежно предполагает ценностный компонент — любая вещь трактуется как конкретная, единичная и уникальная, она обладает не только формой и материей, но также автором — творцом, источником движения — и предназначением — телосом, целью движения. При этом источник не определяет цели движения: вещь абсолютна независима и самодостаточна, она участвует в бытии наравне с человеком. Последнему не.

349 Чудаков Л. Вещь — слово — мир. С. 80. следует уподоблять её себе, «приписывать материалу человеческие чувства, <.> драматизировать очеловеченный материал"350, говоря словами Ф. Т. Маринетти, или же, наоборот, акцентировать утилитарную, служебную функцию вещи и воспринимать её как «безгласный», унифицированный продукт, что характерно для М. Бахтина и его последователей. Однако признание художником вещи самодовлеющей, единичной и уникальной означает, что самой «вещи», по сути, не существует — есть конкретная книга, сосуд, свиток, фартук и т. д. Феномен вещи — неважно, явлен ли он в литературе, скульптуре или живописи — по своей природе сопротивляется обобщению и абстрагированию, аналитике, на которой основывается любое научное исследование, и каждый раз требует индивидуального подхода, детального рассмотрения. Факт этот мешает разработке универсальной методики анализа, стандартизированных алгоритмов, которые можно использовать в любой ситуации. ~.

Однако отсутствие чёткой схемы не должно повлечь за собой отказ от рассмотрения вещи как категории и изучения её функционирования в художественном тексте. Оно лишь предполагает, что исследование категории вещи должно быть максимально гибким и каждый раз исходить из своего объекта — конкретного литературного произведения, по возможности полно описывая характерные для него способы актуализации категории вещи. Отправным пунктом здесь неизбежно выступает образная система — чем подробней изучены авторские способы формирования образа вещи, тем яснее становится, имеет ли смысл переходить — в данном контексте — к анализу композиционного и жанрового уровней. Степень насыщенности вещного мира, его детализация и дистанциированность от лирического субъекта позволяет предположить, насколько характерна для произведения «борьба за овеществление языка"351, а также «стремление выявить вещную, не связанную.

•3 сл изображаемым" природу искусства". Подробное изучение тех или иных.

350 Маринетти Ф. Т. Манифест футуристической литературы // Маринетти Ф. Т. Манифесты футуризма. С. 39.

351 Казарина T.B. Три эпохи русского литературного авангарда. С. 150.

352 Бухштаб Б. Я. Пастернак // Бухштаб Б. Я. Фет и другие. С. 287. произведений тем более важно, что в ряде случаев они сами трактуются как вещи — целостные, материальные, самодовлеющие353.

Данная работа не претендует на исчерпывающее исследование категории вещи в поэзии постсимволизма. В ней предпринята попытка дать развёрнутое теоретико-философское определение категории вещи, обосновать возможность её рассмотрения не только как объекта изображения в художественном тексте, но и как конструктивного принципа. Основной задачей здесь является постановка проблемы и пунктирное обозначение путей её изучения. Исторический обзор неизбежно предполагает выделение наиболее важных тенденций и показательных фактов, однако многие детали и характерные примеры пока освещены не были. Предложенное исследование категории вещи в творчестве Пастернака ограничивается двумя лирическими циклами и двумя книгами стихов, из которых 'подробно рассмотрена одна. В целом анализу этих произведений посвящена только третья глава работы, хотя феномен вещецентризма столь ярко иллюстрирует специфику поэтического новаторства Пастернака, что может претендовать на изучение в формате монографического исследования.

Дальнейшее изучение проблемы представляется нам в нескольких направлениях. Если речь идёт о наиболее общем аспекте, то возможно использование гипотезы о чередовании платоновских и аристотелевских этапов в историко-литературном процессе. Данная маятниковая модель, в основу которой положена идея самотождественности вещи (в самом широком смысле слова: мир как вещь), предполагает построение общей типологии и выделение «вещецентричных» эпох и направлений, соотносимых с постсимволистским периодом Серебряного века и его главными «действующими лицами» — акмеизмом и авангардом. Не исключено выявление значимых параллелей при совмещении диахронического подхода с синхроническим — при выходе за рамки русской.

353 Как было показано выше, примером этому могут служить книги стихов Пастернака. литературы и привлечении широкого контекста западно-европейской культуры.

Если в центре внимания остаются произведения Серебряного века, возможно более подробное рассмотрение теоретического наследия постсимволизма с точки зрения той роли, которую играет в нём категория вещи. Целенаправленный анализ эссе, манифестов, деклараций, программных статей акмеизма и авангарда позволит определить, в каком диапазоне варьируются авторские концепции вещи у представителей одного направления. Он также выявит нюансы, которые не были нами учтены при выделении основных пунктов сходства и различия в трактовке категории вещи акмеизмом и авангардом. И, наконец, подробное изучение теоретических работ позволит установить, насколько велико расхождение между декларируемыми принципами и способами воплощения категории вещи в художественной практике постсимволистов. Пункт этот особо актуален применительно к Серебряному веку, так как в условиях характерной для 1910;х гг. калейдоскопической смены литературных групп и направлений необходимость самоопределения часто обусловливала не только стиль программных выступлений, но и специфику литературных произведений.

И последнее, третье направление предполагает изучение функционирования категории вещи в отдельных поэтических и прозаических произведениях. Как было отмечено выше, этот индивидуальный подход более всего соответствует природе феномена вещи. Он же создаёт тот фундамент, на котором впоследствии можно будет основывать обобщения и выводы.