Сельское население Ставрополья во второй половине 20-х — начале 30-х годов XX века: изменения в демографическом, хозяйственном и культурном облике

Актуальность темы

исследования. Аграрный вопрос в России на протяжении всей истории был и остается одним из самых острых. И в данный момент российское село находится в кризисном состоянии. В сельской местности остро ощущаются демографические проблемы, отмечаются негативные тенденции в экономической и культурной сферах. Для поиска оптимальных путей выхода из этого кризиса необходимо детально изучить преобразования, которые были проведены в стране в течение XX века. Решающее влияние на развитие сельского хозяйства в стране оказала государственная политика в деревне в конце 20-х — начале 30-х годов, изменившая не только производственные отношения, но и демографическую структуру села. Всестороннее изучение процессов, происходивших в деревне на рубеже 20-х — 30-х годов, на данный момент крайне необходимо для выяснения перспективных и деструктивных положений произведенных реформ, причин их негативных последствий, и выработки проектов дальнейших преобразований в аграрном секторе.

Попытки изучить ситуацию в деревне в указанный период времени предпринимались учеными на протяжении нескольких десятилетий, но на современном этапе выводы многих исследователей советского периода нельзя целиком принять во внимание и использовать в научных целях и при проектировании реформ, так как в них нет критического подхода к политике коллективизации и культурного преобразования деревни. Это связано с тем, что доминирующее влияние на науку оказывали идеологические установки.

В настоящее время формирование новой государственной идеологии и одновременно сохранение традиций невозможно без учета опыта экономического реформирования села, опыта культурной революции. Начиная с 90-х годов XX века, историки, демографы, экономисты, философы стараются по-новому подойти к вопросам развития деревни во второй половине 20-хначале 30-х годов, так как последствия преобразований можно проследить на довольно большом промежутке времени. Несомненно, в научных работах последнего десятилетия по изучаемому нами периоду также есть элементы субъективизма, но только подробное и всестороннее изучение темы позволит сделать обоснованные выводы по проблеме. Еще не изучен массив информации по вопросам демографических процессов на Ставрополье в 20-е — 30-е годы, не учтены все факторы, влиявшие на рост или убыль населения, требует рассмотрения вопрос состояния единоличных хозяйств, что еще раз позволило бы оценить эффективность проведенных преобразований. В этом плане тема представляемой диссертации, где предпринята попытка осветить эти проблемы, может быть названа актуальной.

Объектом исследования является сельское население, проживавшее на территории Ставропольского и Терского округов Северо-Кавказского края на рубеже 20-х — 30-х годов XX века.

Предметом исследования в данной работе являются процессы, имевшие место в демографической, экономической и культурной сферах ставропольской деревни второй половины 20-х — начала 30-х годов XX века и проходившие под воздействием государственной политики хлебозаготовок, коллективизации и раскулачивания.

Хронологические рамки диссертационного исследования охватывают вторую половину 20-х — начало 30-х годов XX века, поскольку именно в это время под влиянием политики коллективизации произошли коренные перемены в демографической, хозяйственной и культурной жизни ставропольского села. Нижняя временная граница — середина 20-х годов XX века. Характеристика состояния деревни этого периода позволяет оценить развитие ставропольской деревни накануне ее реформирования. Верхняя временная граница — начало 30-х годов, поскольку дальнейшее развитие села шло уже под влиянием иных факторов. С целью показа эволюции крестьянских хозяйств или состава народонаселения в диссертации данные за 20-е — 30-е годы сопоставляются с показателями по Ставропольской губернии и Терской области конца XIXначала XX веков.

Территориальные рамки охватывают районы Ставропольского и Терского округов Северо-Кавказского края, которые включаются в территорию Ставропольского края и в современных его границах.

С февраля 1924 года Ставропольская и Терская губернии входили в состав Северо-Кавказского края, с октября того же года рассматриваемые губернии были преобразованы в округа. С 1930 года округа были упразднены, районы этих округов, оставаясь в составе Северо-Кавказского края, подчинялись Ростову-на-Дону — краевому центру. В 1934 году СевероКавказский край был разделен на Азово-Черноморский и Северо-Кавказский. Районы, ранее составлявшие Ставропольский и Терский округа (кроме Прохладненского, переданного Кабардино-Балкарской области), вошли в Северо-Кавказский край. Затем край переименовывали, к нему присоединяли и выводили из его состава отдельные территории, но границы края, не считая автономных образований, в итоге, за некоторым исключением, сохранились до настоящего времени в пределах 1934 года. За этот период только в 1944 году Наурский район, который в 1934 году принадлежал Северо-Кавказскому краю, был передан Грозненской области, Моздокский — Северной Осетии. [1] Таким образом, мы включили в сферу рассмотрения только ту территорию, которая в период существования советского государства постоянно находилась в составе края в его современных границах и входит в него теперь.

Цель работы — проследить в региональном разрезе процесс трансформации традиционной крестьянской деревни во второй половине 20-хначале 30-х годов XX столетия, происходившей под воздействием политики советского правительства по форсированному преобразованию страны из аграрной в агро-индустриальную. Для достижения этой цели необходимо будет разрешить следующие задачи:

1) охарактеризовать демографическую структуру населения Ставропольского и Терского округов накануне проведения коллективизации и раскулачивания;

2) определить влияние правительственной политики конца 20-х — начала.

30-х годов на масштабы миграций, на уровни рождаемости и смертности среди сельского населения изучаемых районов;

3) охарактеризовать основные мероприятия, проводившиеся в рамках культурной революции и повлиявшие на облик села;

4) дать анализ экономического состояния ставропольской деревни накануне и на первом этапе коллективизации;

5) показать трансформацию хозяйств колхозников и единоличников в результате социалистического переустройства деревни.

Историография изучаемой проблемы весьма обширна.

За более чем семидесятилетний период времени, прошедший после проведения коллективизации, появилось большое количество научных трудов, в которых авторы пытались осветить процесс социалистического преобразования экономики деревни. Всю использованную литературу по экономической истории деревни конца 20-х — начала 30-х годов в данном историографическом обзоре указать невозможно, поэтому задействованы будут лишь наиболее крупные или ярко характеризующие тот или иной этап в исторической науке исследования.

Рассматриваемые нами труды можно разделить на несколько основных групп: во-первых, — это исследования, в которых экономические процессы рассмотрены в масштабах страны и исследования по микроистории, где рассматривается социалистическая перестройка сельского хозяйства на территории Ставрополья. Второй критерий классификации — временной. По этому признаку работы можно разделить на изданные в годы коллективизации и в сталинский период, в период «оттепели», в период застоя, и изданные в постсоветский период.

Следует отметить, что во многих научных трудах, в которых рассмотрены вопросы развития сельского хозяйства в 20-е — 30-е годы, основное внимание уделялось процессу коллективизации, развитию коллективных хозяйств. Подробно на влиянии реформы на состояние индивидуальных крестьянских хозяйств исследователи не останавливались, а без изучения этого вопроса нельзя дать объективную оценку и коллективизации.

Для работ, написанных в различные периоды времени, характерны свои особенности. В конце 20-х — начале 30-х годов XX века появились первые издания, посвященные экономическому преобразованию деревни. Носили они преимущественно пропагандистский или информативный характер, но в них уже содержалась общая идеологическая установка на роль коллективизации и раскулачивания в развитии экономики страны. К числу таких работ можно отнести книгу В. Николаева «Беседы по кооперации» [2], А. С. Гордона «Система плановых органов СССР» [3], Б. Маркуса [4], Г. Гурари, П. Савиных, А. Цветкова [5].

Издаваемые после завершения коллективизации и до конца 80-х годов работы по социалистическому реформированию деревни имели стандартный сюжет и стандартные оценки с некоторыми особенностями, свойственными различным временным этапам. Позиция партии в отношении ситуации в деревне на рубеже 20-х — 30-х годов, которой продолжали придерживаться в советской исторической науке почти 60 лет, была определена в «Истории Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Кратком курсе», одобренном ЦК ВКП (б) в 1938 году. [6] Утвержденная ЦК официальная точка зрения заключалась в следующем: измельчение крестьянских хозяйств, вызвавшее снижение их товарности, а, следовательно, и угрозу голода, требовало перейти к разрешению этого вопроса. Из двух возможных путей решения проблемы, развитие крупного капиталистического производства или создание коллективных хозяйств, для советского государства был, единственно, приемлем только последний. Существовавшее крупное частное производство необходимо было сворачивать. В «Истории.» утверждалось, что крестьяне повернулись к колхозам и стали массами вступать в коллективные хозяйства, поскольку не имели в своих хозяйствах сносных орудий труда и тягловой силы. Антисоветские выступления крестьян кое-где были, но подбивали на эти выступления крестьян кулаки. Основная же масса жителей села поддерживала политику государства по уничтожению кулачества. Вину за недостатки, которые проявлялись в процессе коллективизации (нарушение принципа добровольности при вступлении в колхозы, обобществление не подлежащего передачи в коллективы имущества и другие) возлагали на партийных работников на местах. Подробно на изменениях в хозяйствах единоличников и колхозников, происходивших под воздействием государственной экономической политики, авторы «Истории.» не останавливались, но отмечалось, что колхозный строй способствовал поднятию уровня жизни колхозников, и, если некогда бедняки жили впроголодь, то теперь поднялись до уровня середняков и стали обеспеченными людьми. Таким образом, коллективизация и раскулачивание рассматривалась как достижение.

Полностью соответствовали этой установке работы сталинского периода и первых лет пребывания в должности Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева, из которых можно назвать книгу Варги Е. «Капитализм и социализм за 20 лет» [7], Трапезникова С. «Борьба большевиков за коллективизацию сельского хозяйства в годы первой сталинской пятилетки» [8], Куропаткина А. «Вопросы экономики сельскохозяйственного труда в СССР» [9], Лященко П. И. «История народного хозяйства СССР» [10].

Некоторые исследования, появившиеся в годы «оттепели», при сохранении общего сюжета от научных работ предыдущего времени отличали ряд особенностей: ученые расширили перечень причин «затруднений», выявлявшихся при проведении коллективизации, больше внимания уделяли рассмотрению состояния единоличных хозяйств. В качестве причины неудач они выделили культ личности Сталина. О наличии этой причины говорил в своих работах Н. И. Немаков [11] (автор указывал, что местных руководителей на путь произвола толкали применявшиеся к ним меры административного воздействия со стороны руководства [12]). Некоторые авторы и постхрущевского периода не отказались от жесткой критики перегибов, возлагая вину за них не только на местные органы власти, но и центральные: Н. А. Ивницкий [13], авторы книги «История крестьянства СССР» [14].

В период пребывания у власти JI. И. Брежнева идеологические установки снова сместились. В исторической литературе, посвященной социалистическому переустройству деревни, с конца 60-х годов исчезла резкая критика перегибов, допущенных при массовом объединении крестьян в колхозы, объяснявшихся, в том числе, политикой сталинизма, и снова вина за неудачи возлагалась на классовых врагов, местные органы власти. Из характерных для того периода работ можно выделить монографию М. А. Борисова «Борьба партии за создание основ социалистической экономики. 1926 -1932» [15], В. И. Кузьмина «В борьбе за социалистическую реконструкцию 1926;1937» [16], В. В. Гришаева «Сельскохозяйственные коммуны Советской России 1917;1929» [17].

В конце 80-х годов XX века, когда начался процесс демократизации в советском обществе, старые идеологические установки начали разрушаться. Но в тот период еще говорили о будущем Советского Союза как о демократизированном социалистическом государстве, поэтому это отразилось на общих оценках, даваемых учеными того периода событиям рубежа 20-х -30-х годов. Однозначность интерпретации фактов сменилась желанием исследователей выявить положительные и отрицательные стороны проведенной реформы. Из положительных последствий государственной политики по массовому объединению в коллективы авторы выделили имевшие место достижения в промышленном, колхозном и культурном строительстве, из отрицательных — массовую гибель населения от голода, «деформацию демократической сущности социализма», уничтожение в крестьянине хозяина и так далее. Исследователи все больше стали обращаться к экономике единоличных крестьянских хозяйств. В большей или меньшей степени эти тенденции прослеживаются в статьях Ю. С. Борисова «Эти трудные 20−30-е годы» [18], JI. А. Гордона и Э. В. Клопова «Форсированный рывок конца 20-х и 30-х годов.» [19], В. П. Данилова «Коллективизация: как это было» и «Коллективизация.» [20], коллективной статье В. П. Данилова, А. А. Ильина и Н. В. Тепцова «Коллективизация: как это было» [21] и Г. Бордюгова и В. Козлова «Время трудных вопросов.» [22], монографии Н. JL Рогалиной.

Коллективизация: уроки пройденного пути" [23].

Исследования постсоветского периода (изданы Волкогоновым Д., Ивницким Н. А., Осокиной Е. А. и другими [24]) по своему содержанию резко отличаются от работ советских исследователей. Если в советский период в статьях и монографиях на первом месте перечислялись достижения, которым способствовала коллективизация, то теперь ученые главным образом рассматривают извращения и перегибы, которые были настолько частым явлением, что определили лицо эпохи. Если до конца 80-х годов в число достижений включали быстрый и массовый переход крестьян к коллективному ведению хозяйства и уничтожение крепких хозяйств, то на данный момент политика государства по форсированному созданию колхозов и раскулачиванию оценивается как насилие над крестьянством и его ограбление.

Коллективизацию в СССР изучали и зарубежные авторы. Поскольку ученым капиталистических стран не нужно было соотносить свои выводы с жесткой государственной идеологией, то они всегда пытались критически подойти к преобразованиям в СССР. [25].

Литературу, в которой рассмотрен процесс экономического реформирования деревни в конце 20-х — начале 30-х годов на Ставрополье, также можно разделить на несколько групп. К эпохе 30-х — 40-х годов следует отнести исследования Уланова В. А. [26], Оробца А. С. [27], Панкова А. М. [28]. Хотя некоторые из статей указанных авторов были опубликованы после 1956 года, — писались они в соответствии с установками, господствовавшими в годы сталинизма: однозначно положительная оценка политики и методов коллективизации и раскулачивания.

Монография Е. И. Турчаниновой [29] - типичная для периода «оттепели». Автор, несмотря на бескомпромиссность интерпретации событий в отношении коллективизации и раскулачивания, свойственной исследователям советского периода вообще, в перегибах обвиняет и Сталина. В частности, она обвиняет Сталина в искажении указания В. И. Ленина в отношении путей социалистического переустройства деревни.

С конца 50-х и до конца 80-х годов критика политики коллективизации в деревне в научной литературе прекращается. В этот период опубликовали свои исследования по периоду колхозного строительства Негодов Д. Г. [30], Беликов Т. И. [31], появилось издание «Очерков истории Ставропольского края» [32].

Из работ постсоветского периода по истории ставропольской деревни особо следует выделить труды Осколкова Е. Н., Баранова А. В. и Мальцевой Н. А. Исследованиям, опубликованным с конца 80-х годов XX века, свойственны резкие оценки событий, связанных с коллективизацией, и объясняется это тем, что историки пытаются отойти от характерных для работ советского периода тенденций оценивать в первую очередь преимущества коллективных хозяйств перед единоличными, но не деятельность реальных колхозов в 20-е — 30-е годы. Современные исследователи обращаются к конкретным событиям рубежа 20-х — 30-х годов.

Книга Е. Н. Осколкова [33] посвящена голоду на Северном Кавказе в 1932;1933 годах. Автор обстоятельно исследовал политику центральной и местных властей в начале 30-х годов, которая стала причиной голода. А. В. Баранов [34], рассматривая состояние села в годы нэпа, проследил изменения, происходившие накануне массовой коллективизации в единоличных хозяйствах Северного Кавказа под воздействием государственной политики. Исследования Н. А. Мальцевой [35] отличаются от многих работ по истории коллективизации тем, что автор для более объективной оценки значения социалистического переустройства деревни показывает эволюцию личных хозяйств крестьян в процессе коллективизации.

Кроме того, периоду коллективизации посвящены статьи и более крупные труды следующих исследователей-краеведов: Кочуры Д. В. [36], который обратился к проблемам оценки событий конца 20-х — начала 30-х годов, Кругова А. И. [37], охарактеризовавшего процесс проведения коллективизации на Ставрополье, Игонина А. В. [38], рассматривавшего политику государства в сельской местности Ставрополья, Кубани и Дона в.

1928;1934 годах, Забелина В. М. [39], остановившегося на хлебозаготовительных кампаниях 20-х годов, Чернопицкого П. Г. [40], изучавшего развитие сельского хозяйства на Северном Кавказе.

Анализ литературы показал, что, несмотря на обилие работ, посвященных развитию деревни во второй половине 20-х — начале 30-х годов, некоторые важнейшие аспекты состояния села в тот период времени на региональном уровне еще не изучены.

Историографию по демографическим вопросам целесообразно выстроить по хронологическо-тематическому принципу.

Проблемами демографии изучаемого нами периода в отечественной науке занимались и советские, и российские ученые. Среди советских исследователей можно выделить Б. Ц. Урланиса [41], Д. К. Шелестова [42], И. В. Калинок, Р. С. Ротову, Е. С. Самойлову [43] и других.

Б. Ц. Урланис, широко освещая в своей работе 1974 года методы определения различных численных показателей динамики населения (использовал метод сопоставления возрастных групп, сочетал его с другими методами), и, анализируя уже имеющиеся и вновь полученные им цифровые данные, приводил ряд цифр, демонстрировавших деформацию в демографической сфере советского общества в 30-е годы, но причины таких изменений не называл.

Отсутствие причинного анализа в работе ученого-демографа в 1974 году происходило из-за закрытости для широкого доступа секретных документов органов статистики, ОПТУ, хозяйственных органов и т. д. Тем не менее, даже опубликованный материал свидетельствовал не в пользу правильности проводившейся в 30-е годы государственной политики: снижение в 1938;39 годах чистого коэффициента возобновления населения по сравнению с 19 261 927 годами примерно на 14,4%, а с 1938;1939 гг. по 1958;1959 гг. еще на 12,2%. [44].

Кроме того, Б. Ц. Урланис при помощи различных вычислительных операций определял численность населения в СССР на 1933 г. в 158 млн. человек [45], а на 1937 г. в 164 млн. человек [46]. В отношении 1937 года ученый ошибался всего на 2 миллиона человек, и его подсчеты оказались наиболее близкими к действительным статистическим показателям. На опубликованные Урланисом Б. Ц. результаты исследований ссылались некоторые зарубежные советологи как на авторитетный источник.

В 1982 году вышла книга «Особенности демографического развития в СССР» под редакцией кандидата экономических наук Р. С. Ротовой. [47] Эта книга — итог исследовательской работы, проводившейся на экономическом факультете МГУ. Ученые на страницах изданного ими труда показали рост культурного уровня населения в Советском Союзе и увеличение использования женского труда в народном хозяйстве, отметили наличие интенсивной урбанизации в 20−30-е годы (к 1939 г. численность городов увеличилась почти в два раза по сравнению с 1926 годом и составила 33%), падение рождаемости (с 1925 по 1929 года рождаемость снизилась на 12%, а с 1930 по 1935 на 25%- уменьшение рождаемости объяснялось уменьшением числа браков в раннем возрасте у женщин, вовлечением женщин в производство), снижение смертности (вывод был сделан на основании сравнения данных переписей 1926 и 1939 годах без разбивки этого периода на временные промежутки, потому общая картина по смертности оказалась удовлетворительной), сокращение естественного прироста населения. И в данном случае ученые верно определили тенденцию развития общества в 20−30-е годы, но из-за отсутствия в их распоряжении засекреченных на тот момент архивных материалов не могли увидеть всех причин, по которым развитие шло именно в этом направлении. [48].

В опубликованной в 1987 году работе Д. К. Шелестова [49] уже упоминалрсь о засекреченных итогах переписи 1937 года. Кроме того, автор проанализировал демографическую ситуацию, складывавшуюся с России, начиная практически с конца XIX века. По отношению к интересующему нас периоду ученый сделал следующие выводы: в СССР после гражданской войны и вплоть до 1928 года шло повышение уровня рождаемости, а с 1929 года, в связи с началом перестройки общественных отношений, социально-экономическими сдвигами, ростом городов, коллективизацией и т. д., он начал падать. С уровнем смертности в то же самое время ситуация была обратной: до 1928 года смертность в стране падала (в 1926 году коэффициент смертности составлял 20,3%о), с 1928 года она стала повышаться (1928 г. — 23,3%о), и этот процесс продолжался до середины 30-х годов. В качестве причины роста уровня смертности автор снова называл начало «реконструкции народного хозяйства». [50].

Также большой интерес для исторической демографии представляет книга «Население СССР за 70 лет» 1988 года издания [51]. В ней собран огромный фактический материал, но сохраняется свойственная эпохе социализма тенденциозность.

Приведенные выше работы советских ученых — лишь небольшая часть того, что было написано исследователями в области демографии за годы существования советского государства. На данный момент большая часть этих работ сохраняет свою ценность с теоретической точки зрения из-за детальной разработанности ряда тем (брачность, рождаемость и т. д.). Только недостаток фактического материала и штампы, которые в социалистическом обществе оказались наиболее труднопреодолимыми, не дали ученым возможность проследить причинно-следственные связи в отношении некоторых процессов, а относительно изучения всех кризисных явлений, порочащих историю страны, проводившаяся работа сводилась к констатации догадок, либо такие исследования вообще не приветствовались, запрещались.

1989 год стал для отечественной демографии переломным. В апреле этого года в журнале «Вопросы истории» появилась статья директора Центрального государственного архива народного хозяйства СССР Цаплина В. В. «Статистика жертв сталинизма в 30-е годы» [52]. Статья и теперь представляет интерес с точки зрения полноты содержащихся в ней материалов переписи 1937 года. Но ряд исследователей обвиняют автора публикации в некритическом подходе к результатам переписи. Такое обвинение в данном случае вряд ли обосновано. Целью В. В. Цаплина было обнародование засекреченных более 50-ти лет статистических сведений, и он достиг этой цели, опубликовав статью, написанную в форме документального обзора. Материалы переписи, опубликованные Цаплиным В. В., свидетельствовали о наличии голода в ряде районов страны в первой половине 30-х годов, о чрезмерно жесткой политике, проводившейся в отношении крестьянства в ходе коллективизации, и т. д. Примерные потери населения в 1927;1936 годах были определены В. В. Цаплиным в 8,6 млн. чел. [53].

Статья Цаплина вызвала огромный интерес со стороны ученых. В печати стали появляться новые публикации, в которых рассматривались различные вопросы, связанные с переписью 1937 года, с демографической ситуацией, сложившейся в СССР в 20 — 30-е годы. Одна из таких публикаций — небольшая статья экономиста Марка Тольца «Репрессированная перепись» [54]. По мнению автора, были предприняты попытки фальсификации результатов переписи. Это более поздние «доработки». Например, была создана комиссия под руководством заместителя председателя Комитета партийного контроля Я. А. Яковлева, которая занималась «проверкой» точности. данных переписи. [55].

Из современных специалистов оценку переписи дали А. Волков, Ф. Д. Лившиц, Е. М. Андреев, Л. Е. Дарский, Т. Л. Харькова и другие.

A. Г. Волков, являвшийся в 1990 году заведующим отделом демографии НИИ Госкомстата СССР, высказал мнение, что в 1937 году большого недоучета населения при проведении переписи не было. Он критиковал оценку, данную.

B. Н. Старовским, о недоучете 1,2% населения, то есть двух миллионов человек, и склонялся к точке зрения Ф. Д. Лившица (недоучет 0,3% или 450 тыс. чел.) [56], Е. М. Андреева, Л. Е. Дарского и Т. Л. Харьковой (недоучет 0,43% или 700 тыс. чел.) [57], М. В. Курмана (недоучет 0,5−0,6% или миллион человек).

В качестве причин, предопределивших недоучет населения, Волковым были названы: проведение учета только наличного населения, сокращение срока переписи до одного дня (сокращение срока увеличило количество привлекаемых к работе счетчиков, увеличение количества счетчиков повлияло на их подбор и качество подготовки), неудачный выбор времени проведения переписи (ночь с 5 на 6 января — канун Рождества, и в этот период возрастает подвижность населения), отстранение работников ЦУНХУ от разработки проекта переписи, разработка окончательного варианта переписного листа непрофессионалами, нечеткость инструкций для счетчиков. [58].

С.Максудов, оценивая результаты переписей 1926, 1937 и 1939 годов, считал, что перепись 1926 года недоучла 0,5% населения, так как не было еще паспортов, в организации переписи имелись ряд недостатков и не сложилось у людей представления о переписи как о мероприятии, имеющем всемирно-историческое значение, а исход переписи 1937 года стал причиной завышения, хотя и незначительного, на 1,5−2 млн. человек, результатов переписи 1939 года. [59].

Кроме материалов переписи 1937 года, в 90-е годы исследователям стали доступны и другие секретные документы, в результате чего ученые занялись детальным изучением демографических процессов в 20 — 30-е годы, появились новые темы для исследования. Одна из новых тем — репрессии. Некоторые аспекты этой проблемы освещались и ранее, но все рассматривавшиеся факты преподносились с точки зрения справедливой классовой борьбы. С конца 80-х годов XX века, когда кризис в сельском хозяйстве уже трудно было скрывать, о раскулачивании, произведенном в конце 20-х — первой половине 30-х годов, стали говорить как о трагедии крестьянства, как о причине, повлекший развал экономики страны.

Оценке масштабов репрессий посвящены публикации В. Н. Земскова. [60] Автор, опираясь на архивные материалы, определил, что с 1921 года по 1 февраля 1954 года в СССР за контрреволюционную деятельность было осуждено, включая уголовников, 3 777 380 человек, из них 642 980 человек было приговорено к высшей мере наказания, 2 369 220 человек — к отбыванию наказания в лагерях и тюрьмах сроком до 25 лет. [61] Ссылаясь на справки.

Отдела по спецпереселенцам ГУЛАГа ОГПУ «Сведения о выселенном кулачестве в 1930 — 1931 годах», историк назвал следующие цифры, касающиеся численности высланных кулаков: в 1930;1931 гг. 391 026 семей или 1 803 392 человека были отправлены на спецпоселениес Северного Кавказа было выселено 38 404 семьи (25 995 — на Урал, 12 409 — расселены по территории Северного Кавказа) — на Северный Кавказ было направлено 2 213 семей из Средней Азиина 1 июля 1938 года всего в трудпоселках страны находилось 997 329 трудпоселенцев. [62].

Максудов С. опроверг «заниженные цифры» раскулаченных, приведенные Земсковым (4 миллиона человек): «4 миллиона — это только минимальное количество пострадавших, у которых имущество было отнято насильственно, еще 3 млн. человек — это оставшиеся без имущества по решению суда за неуплату непосильных налогов, еще 2−2,5 млн. человексамораскулаченные, бросившие свое имущество и бежавшие в города и другие районы ради спасения своей жизни. В итоге — 10 млн. человек». [63] В ответ Земсков предложил разделить понятия «репрессированные» и «пострадавшие от коллективизации». Пострадавших было гораздо больше 10 миллионов, но они не подверглись репрессиям. Репрессированные — это кулаки первой, второй и третьей групп, то есть ссыльные и выселенные. [64].

Среди ученых, занимающихся проблемой раскулачивания, можно выделить также ГориноваМ. М. (в своих исследованиях в 1990 году опирался на опубликованные архивные материалы и считал, что за 1930;1931 годы по Советскому Союзу была выселена 381 тыс. семей или, примерно, 1 828,8 тыс. чел.) [65], Гинцберга J1. И. (придерживался мнения историков, которые писали, что с помощью насильственного переселения, кроме всего прочего, власти пытались обеспечить рабочей силой промышленность отдаленных районов страныавтор уделяет большое внимание изучению условий проживания крестьян в местах ссылок) [66], Ивницкого Н. А., который был автором ряда крупных работ по истории коллективизации. [67] В своих исследованиях Ивницкий Н. А. отмечает, что в 1930;1931 годах по СССР 569,3 тыс. крестьянских хозяйств было «экспроприировано», причем большая часть хозяйств, не относилась к категории кулацких. На начало 1932 года в спецпоселках находились 1 421 380 человек. Эта цифра меньше, чем количество переселенных, что связано с высокой смертностью при перевозке и обжитии новых мест и бегством спецпереселенцев. Выселение кулаков продолжалось и после 1931 года. В 1932 году были высланы 71 230 человек, в их числе были 200 семей, отправленных в западную Сибирь с Северного Кавказа, в 1933 году выселению подвергались 268 091 человек. [68].

Другая тема, заинтересовавшая ученых, и которую, по сути, тоже можно назвать новой, — национальная политика в СССР. М. М. Кучуков, характеризуя ситуацию, сложившуюся в области межнациональных взаимоотношений с 20-х годов, отмечал, что с этого периода сформировались «упрощенные представления о нации и национальных интересах, и основой такого упрощения были взгляды Сталина». [69].

Проблемам межнациональных отношений посвящены работы Н. Ф. Бугая [70], Р. Г. Абдулатипова [71], Ю. П. Шарапова [72],.

А. В. Авксентьева и В. А. Авксентьева [73] и других. Р. Г. Абдулатипов в своей книге «Национальный вопрос и государственное устройство России» национальную политику рассматривал на макроуровне, то есть на уровне государства, законодательных актов. [74] Шарапов Ю. П. в статье «Вопреки гуманизму. О национальном шовинизме», помещенной в сборнике «Россия на рубеже XXI века», обратился к национальному мировоззрению со свойственным ему национализмом и интернационализмом. [75] В работах А. В. Авксентьева и В. А. Авксентьева освещаются вопросы, связанные с этнической историей Северного Кавказа. [76] Н. Ф. Бугай посвятил свои исследования изучению депортации народов, и начал рассмотрение этого вопроса с высылки казаков в 20-е годы. [77] Взаимоотношения казачества и Советской власти — одна из наиболее трагичных страниц в истории Северного Кавказа. Эта тема стала актуальной для исследователей в 90-е годы, и в то время появилось множество публикаций и монографий по этой проблеме:

В. Е. Щетнев «Расказачивание как социально-историческая проблема» [78], В. П. Данилов «К истории расказачивания» [79], А. М, Гонов «Северный Кавказ: актуальные проблемы русского эпоса (20—30-е годы)» [80],.

A. И. Козлов «Возрождение казачества: история и современность» [81] и т. д.

Одна из последних тенденций в исторической демографии — появление обобщающих исследований. Монографии, где все демографические процессы, происходившие в обществе, рассматривались в комплексе, издавались в большом количестве до 1989 года, но, как мы уже видели, они страдали отсутствием объективности. С 1989 по начало 90-х годов в связи с экономическим кризисом и небольшим временным промежутком, который был дан ученым для изучения рассекреченных документов, публикация крупных трудов стала редкостью. Первые общие исследования по интересующему нас вопросу — это статьи в журналах и сборниках. К их числу можно отнести статью В. И. Козлова «Динамика населения СССР (Общий и этнодемографический обзор)», помещенную в журнале «История СССР» за 1991 год [82], статью Ю. А. Полякова «Воздействие государства на демографические процессы в СССР (1920 — 1930;е годы)» в журнале «Вопросы истории» за 1995 год [83] и т. д. В двухтысячном году были изданы две крупные работы, посвященные рассмотрению демографических процессов в СССР в конце 20-х — начале 30-годов. Первая работа — монография.

B. А. Исупова «Демографические катастрофы и кризис в России в первой половине XX века» [84] и вторая — коллективное издание «Население России в XX веке» [85]. В 2001 г. появилась монография В. Б. Жиромской «Демографическая история России в 1930;е годы.» [86].

Первую попытку изучить естественное и механическое движение населения на Северном Кавказе в рассматриваемый нами период предпринял в 90-е годы Кабузан В. М. [87] В его исследовании особый акцент делается на миграциях и этническом аспекте. Поскольку автор не ставил целью детально проследить развитие демографической структуры населения 20-х и 30-х годов, то этот вопрос освещен схематично. Подробно структура народонаселения на тот период в краевом разрезе учеными еще не изучалась.

За годы существования советской и российской исторической демографии ученые много сделали для изучения динамики народонаселения в 20-е — 30-е годы XX века. Современные исследователи пытаются на основе новых документов, которые были недоступны советским демографам, восстановить картину о демографической ситуации в СССР в период коллективизации, но их успехи во многом обусловлены достижениями советских ученых в области методологии исторической демографии.

Изменения в структуре народонаселения в СССР в период коллективизации давно интересовали и зарубежных исследователей. В течение нескольких десятилетий в Америке, Великобритании и других странах ученые, используя доступные материалы, производя различные подсчеты и сравнения, давали свои оценки событиям 20-х — 30-х годов. За границей исследования проводились по следующим направлениям:

1. определение достоверности переписей 1926, 1939 и 1959 годов и установление возможного коэффициента погрешности в их результатах;

2. установление количества репрессированных в годы сталинского террора;

3. оценка влияния голода 1932;1933 годов на демографическую ситуацию.

Зарубежных исследователей, занимавшихся этими вопросами до конца 80-х годов XX века, согласно сделанным в их работах выводам, по мнению Е. Б. Гришаевой [88], можно разделить на 2 группы. Представители одной из них — Р. Конквест, С. Розфильд, М. Фешбах и другие. Они считали, что сталинская внутренняя политика в форме коллективизации, раскулачивания, изъятия хлеба у крестьян имела результатом гибель миллионов советских граждан, и еще десятки миллионов были заключены в тюрьмы, лагеря и высланы в спецпоселки. Роберт Конквест, ссылаясь на Ф. Лоримера (результаты его исследований были опубликованы в 1946 году в Женеве) и Д. Дарлимпле, занимавшуюся изучением голода на Украине (результаты ее изысканий появились на страницах журнала «Soviet Studies» в январе 1964 года), писал, что без архивных данных определить потери населения от голода 1932;1933 годов нелегко, но наиболее достоверна цифра в 5−6 миллионов смертей. В эти 5−6 миллионов входят не только умершие от голода, но и от болезней, вызванных голодом. Из общего количества смертей три миллиона приходится на Украину. По мнению Р. Конквеста, жертвами террора, связанного с коллективизацией и раскулачиванием, стали 10 миллионов кулаков. Последние данные взяты Р. Конквестом из труда Уинстона Черчилля «Вторая мировая война», в которой Черчилль отметил слова Сталина о том, что в Советском Союзе расправились с десятью миллионами кулаков, из них «громадное большинство» уничтожено, а остальные были высланы в Сибирь. Конквест Р. полагал, что около трех миллионов высланных погибли в исправительно-трудовых лагерях. [89].

Другой представитель этого радикального лагеря, С. Розфильд, осуждал исследователей, которые, как он считал, преуменьшали масштабы террора в Советском Союзе в 30-е годы и не верили заявлениям о «необычайно» большом количестве заключенных в лагерях. Розфильд в доказательство своихвыводов использовал данные переписи 1937 года, приводимые в своей работе А. В. Антоновым-Овсеенко, архивные материалы Американского посольства (послы собирали сведения о положении дел в России). Он призывал более критично относиться к переписи 1926 года и больше доверять статистическим данным о рождаемости в 30-е годы. По мнению Розфильда, сталинские репрессии и война 1941;1945 гг. стали причиной смерти 37 миллионов человек. [90].

Всех вышеперечисленных иностранных исследователей интересовала проблема голода, его влияние на демографическую ситуацию в СССР. С. Розфильд и Р. Конквест соглашались с А. В. Антоновым-Овсеенко в том, что в 1933 году на территории СССР проживало 156 миллионов человек [91], то есть, не поддерживали официально существующую в СССР точку зрения о высоком уровне воспроизводства населения в период коллективизации.

М. Фошбах писал о десяти миллионах человеческих жизней, унесенных коллективизацией и голодом 1932;1934 годов. [92].

Ко второй группе следует отнести английского историка С. Уиткрофта, Б. Андерсон и Б. Сильвера. Эти исследователи считали, что положение в Советском Союзе в конце двадцатых — тридцатые годы было менее удручающем, чем утверждали их оппоненты.

С. Уиткрофт занимался изучением демографических кризисов в СССР 1918;1922 и 1930;1933 годов, исследовал документальные материалы о лагерях. В качестве главной причины повышенной смертности в это время он называл голод. Ученый отмечал, что изучение кризисных процессов, происходивших во втором и третьем десятилетиях в России, затруднено, так как данные о ценах долгое время скрывались, в конце 20-х годов были прекращены исследования в области питания городского и сельского населения. Для проведения своих научных изысканий английский ученый пользовался постепенно открываемыми для исследователей документами, содержащими сведения о заболеваемости и уровне цен на продукты питания (на цены во многом влияла государственная ценовая политика через низкие закупочные тарифы и систему распределения), а для определения качества потребляемых продуктов питания использовал валовой продукт. Огромную ценность представляет разработанный учеными материал о системе питания населения: калорийность употребляемых в пищу продуктов, размер продуктовых пайков у различных групп населения. Представляет интерес предложенное автором разделение понятий «голод» и «голодание» или «недоедание». «Голодание» или «недоедание», по его мнению, является причиной повышения заболеваемости инфекционными болезнями и детской смертности. В отношении фальсифицированности результатов переписей Уиткрофт С. считает, что перепись 1939 года заслуживает доверия и не содержит серьезных искажений. [93] А цифру о численности заключённых в концентрационных лагерях в 9−10 миллионов человек, заявленную Р. Конквестом и С. Розфильдом, оспаривал, назвал несовместимой с общим количеством населения Союза — 167−168 миллионов человек, считал ссылки С. Розфильда на архив Американского посольства необоснованными из-за недостоверности сведений послов и определял число заключенных в 1939 году максимум в 4−5 миллионов человек (в 1933 году их было больше, так как репрессии 1933 года были масштабнее, чем в 1937 году).

Для подсчетов численности населения С. Уиткрофт использовал возрастные таблицы, составленные органами статистики по результатам переписей 1926 и 1959 годов (в настоящее время ученые-демографы считают этот метод высокоэффективным). Наблюдаемая им образовавшаяся к 1959 году аномалия в возрастной группе населения 1900;1904 годов рождения в виде большой диспропорции в соотношении мужского и женского населения приводилась им в подтверждение имевших место репрессий и заключений в концентрационные лагеря, затронувших прежде всего мужчин [94].

Другие сторонники «либерального» лагеря Б. Андерсон и Б. Сильвер осуждали С. Розфильда и ряд других исследователей за то, что последние смешивали понятия «дефицит населения» (суммирование умерших и не родившихся) и «вынужденная смертность» и в результате приводили в своих работах цифры, далекие от действительности. Кроме того, Сильвер Б. и Андерсон Б. критиковали своих оппонентов за отсутствие ссылок на источник, из которого взяты данные о количестве репрессированных, и за ссылки по этому вопросу только друг на друга. [95].

Опубликованные в 1989 году в СССР результаты переписи 1937 года сняли многие спорные вопросы, и ученые занялись изучением новых материалов.

Значительное количество исследований посвящено также и вопросам культурного строительства, в том числе культурного строительства в крае. Среди них можно выделить работы ФунтиковаН. И. и Пронина В. Б., проследивших развитие культурной сферы ставропольского села с конца XIX века по 1960 год [96], Соляникову А. М, осветившую состояние народного образования в первой половине XX века [97]. Критическим подходом к мероприятиям государства в области культуры, в первую очередь относительно целей ряда преобразований, отличаются современные исследования по культурной революции. В их число входит исследование Т. А. Булыгиной [98].

Методологическая база исследования. Для написания диссертации автором использованы следующие методы исторического исследования: историко-генетический, историко-типологический, историко-сравнительный и историко-системный [99]. Историко-генетический метод позволил рассмотреть демографическую структуру общества и состояние крестьянских хозяйств в развитии, проследить изменения, которые происходили в демографической и хозяйственной структурах сельского общества под воздействием политики коллективизации и раскулачивания. Историко-типологический метод дал возможность выявить общие тенденции, проявлявшиеся в разных сферах жизни деревни в изучаемый период. С помощью историко-сравнительного метода были сделаны сопоставления ряда наиболее важных общегосударственных, краевых и окружных показателей, характеризующих состояние демографической структуры общества, была предпринята попытка сравнить некоторые данные по ставропольской дореволюционной деревне, ставропольской советской доколхозной деревне и ставропольской деревне периода коллективизации. Историко-системный метод помог охарактеризовать ставропольскую деревню как систему взаимосвязанных элементов, где изменения в одном из элементов влекут за собой перемены в других.

В диссертации также применены в сочетании формационный и цивилизационный подходы. Безусловно, при рассмотрении истории деревни 20-х — 30-х годов нельзя опустить идеи смены формаций, классовой борьбы, присущих формационному подходу, но в то же время необходимо подходить к проблеме коллективизации не только с точки зрения государственной необходимости, но и с точки зрения видения этого процесса крестьянином, с точки зрения его интересов, что и позволяет сделать цивилизационный подход.

Источниковая база диссертационного исследования разнообразна, и ее можно классифицировать следующим образом: 1) документы из архивных фондов- 2) изданные сборники документов и материалов- 3) периодические издания- 4) законодательные акты- 5) речи и статьи государственных деятелей- 6) полевой материал.

Первым и наиболее ценным источником материалов для написания диссертации послужили архивные фонды. Автор основывал свои рассуждения и выводы на документальных источниках пяти архивов: Государственного архива Российской Федерации (ГАРФ), Российского государственного архива экономики (РГАЭ), Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ), Государственного архива Ставропольского края (ГАСК), Государственного архива новейшей истории Ставропольского края (ГАНИСК). Фонды центральных архивов позволяют охарактеризовать общую ситуацию в СССР и округах Северо-Кавказского края на рубеже 20-х -30-х годов. Из материалов ГАРФ фонд Верховного суда СССР (Ф. Р. 9474) дает возможность оценить степень правовой защищенности населения, ранее секретные документы описи 141 фонда Всероссийского Центрального Исполнительного комитета Советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (Ф. Р. 1235) включают в себя сведения о местной администрации и применяемых местными органами власти методах управления, о беспризорности в регионах страны, о землеустройстве и так далее, фонд 4-го спецотдела Министерства внутренних дел СССР (Ф. Р. 9479) содержит обширную информацию о раскулачивании, спецпоселках и правах спецпоселенцев, фонд Совета Культурного строительства при Президиуме Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (Ф. Р. 6946) позволяет раскрыть планы государства, и проследить предпринятые им мероприятия по культурному преобразованию деревни. Информацию, отражающую различные стороны жизни села, можно найти в фонде ЦИК СССР (Ф. Р. 3316).

Особенно большую помощь в написании диссертации оказали материалы РГАЭ. Практически исчерпывающая информация по статистике народонаселения края конца 20-х — 30-х годов была получена из фонда.

Центрального статистического управления при Совете Министров СССР (Ф. 1562). Дополнением к этим данным послужили планы и отчеты учреждений по руководству переселением в СССР, хранящиеся в фонде Ф. 5675. Для рассмотрения вопросов экономики деревни были использованы документы фонда Министерства финансов СССР (Ф. 7733), где содержатся сведения о налогообложении населения, данные о конфискации имущества кулацких хозяйств, фонд Министерства сельского хозяйства СССР (Ф. 7486) и фонд Народного комиссариата земледелия РСФСР (Ф. 478), где хранятся материалы о колхозах, землеустройстве, страховании в сельской местности, поголовье скота и другая информация, имеющая отношение к сельскому хозяйству.

Также ценными при работе над диссертацией явились протоколы заседаний бюро Северо-Кавказского крайкома ВКП (б), хранящиеся в РГАСПИ (Ф. 17), поскольку раскрывают влияние коллективизации на все стороны жизни деревни.

Обширный материал по теме диссертационного исследования находится в ГАСК, хотя значительная часть документов изучаемого периода была в свое время уничтожена. В числе использованных фондов можно выделить основные: фонд Ставропольского отделения Северо-Кавказского Полеводческого Союза (Ф. Р. 597), фонд Ставропольского окружного колхозно-кооперативного совета (Ф. Р. 2510), фонд Уполномоченного Северо-Кавказской краевой контрольной комиссии и рабоче-крестьянской инспекции по Терскому округу (Ф. Р. 1163), фонд Ставропольского окружного статистического бюро (Ф. Р. 596), фонд Исполнительного комитета Ставропольского окружного совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов (Ф. Р. 299). В документах этих фондов рассматривается весь спектр вопросов жизнедеятельности деревни интересующего нас периода.

Широтой охвата проблем отличаются также документы фонда Терского окружкома ВКП (б) (Ф. 5938), хранящиеся в ГАНИСК.

Вторая группа источников, которая использовалась при написании диссертации — опубликованные документы и материалы. В свою очередь группу источников по социально-экономическому и общественному развитию деревни можно разделить на две части. Первую часть составляют сборники, подготовленные и изданные в советский период и вторую — сборники, выходившие с конца 80-х годов XX века. При составлении сборников документов в советский период к подбору материала подходили в соответствии с установками существовавшей государственной идеологии, поэтому в этих изданиях читается поддержка проводимой в конце 20-х — начале 30 годов политики коллективизации и раскулачивания. К числу таких работ следует отнести тематические сборники «Коллективизация сельского хозяйства на Северном Кавказе (1927;1937 гг.)» [100], «Наш край» [101], «Великий Октябрь и раскрепощение женщин Северного Кавказа и Закавказья (1917;1936)» [102] и сборники правовых актов: «Директивы КПСС и советского правительства по хозяйственным вопросам. 1917;1957» [103], «КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК» [104].

Сборники постсоветского периода отличаются тем, что в них собраны документы, отражающие эпоху главным образом с негативной стороны. Закрытость этих материалов в Советском Союзе не позволяла исследователям объективно оценить проводившиеся в деревне на рубеже 20-х — 30-х годов преобразования. Теперь новые документальные сборники являются дополнением к сборникам советского периода.

В числе сборников документов и материалов, изданных в 90-е годы XX века и в начале XXI века необходимо особо выделить четырехтомник, подготовленный совместно Институтом российской истории РАН, Домом наук о человеке (Франция), центральным архивом ФСБ РФ, Институтом истории новейшего времени (Франция) и Российским государственным архивом экономики «Советская деревня глазами ВЧК-ОГПУ-НКВД. 1918;1939» [105] и пятитомник, над проектом создания которого работали Российская Академия Наук, Федеральная архивная служба России, Центральный архив ФСБ РФ, Бостон колледж (США), Университет Торонто (Канада), Университет Мельбурна (Австралия), Бирмингемский университет (Великобритания) и.

Сеульский государственный университет (Республика Корея) «Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927;1939». [106].

Знакомство с материалами этих сборников дает возможность определить цели государства, которые ставились при перестройке сельскохозяйственного производства на коллективную основу, методы, которые применялись при осуществлении хлебозаготовок, коллективизации, раскулачивания и главноеувидеть реакцию крестьян на проводимые преобразования.

В постсоветский период появились также и другие, менее крупные сборники, в которых освещались некоторые аспекты жизни села в 20-е — 30-е годы. В частности, к таким сборникам можно отнести «Письма И. В. Сталина В. М. Молотову 1925;1936 гг.» [107], где прослеживается позиция Сталина по основным вопросам внутренней политики, в том числе по проблемам хлебозаготовок, голода, использования наемного труда ссыльных и так далее.

Большой вклад в изучение крестьянского мировоззрения сделали составители сборников «Крестьянские истории: Российская деревня 1920;х годов в письмах и документах» [108], «Голос народа. Письма и отклики рядовых советских граждан о событиях 1918;1932 гг.». [109] В письмах, помещенных в этих сборниках, крестьяне выражали свое мнение о тех или иных государственных преобразованиях. Через письма жители села спорили о наиболее выгодных формах землепользования, просили юридической помощи.

Особо следует выделить издания по демографии. В первую очередь это результаты переписи 1926 года — «Всесоюзная перепись населения 1926 года». [110] Последующие сборники — с данными переписи 1937 года [111], эти материалы смогли опубликовать только в 90-е годы, после рассекречивания архивных документов, с данными переписи 1939 года [112] и другие статистические издания [113]. Для демонстрации того, каким образом социальные катаклизмы влияют на развитие демографической структуры общества, при написании диссертации использовались опубликованные результаты переписей 1897, 1916, 1920 годов. [114].

Значительную помощь в изучении ситуации в стране и крае оказали периодические издания, выходившие на рубеже 20-х — 30-х годов: газеты «Известия», «Молот», «Власть Советов», журналы «Вестник сельского хозяйства», «Власть Советов», «Спутник агитатора», «За работой», «Бюллетень Ставропольского Окружного Союза Сельско-Хозяйственных Кредитных и Производственных Кооперативов» и так далее. [115].

В диссертации также использованы работы политических деятелей изучаемого периода — работы В. И. Ленина, И. В. Сталина, секретаря СевероКавказского Крайкома ВКП (б) А. А. Андреева [116].

Научная новизна диссертационного исследования заключается в следующем:

1) впервые эффективность выбора путей преобразования деревни в конце 20-х — начале 30-х годов оценивается через характеристику изменений, произошедших во всех основных сферах жизни села;

2) впервые при изучении ситуации, сложившейся на Ставрополье в период коллективизации, рассматривается демографическая структура сельского населения того периода времени;

3) характеризуется влияние культурной революции на изменение образа жизни и образовательного уровня ставропольских крестьян;

4) впервые предпринята попытка охарактеризовать влияние экономических и политических преобразований конца 20-х — начала 30-х годов на состояние единоличных хозяйств и личных подсобных хозяйств колхозников Ставрополья.

Практическая значимость. Материалы могут оказаться полезными при подготовке проектов экономических реформ в дереве, так как, учитывая сделанные выводы, можно избежать «нововведений», которые не будут иметь успеха на российской почве. Кроме того, материалы диссертации могут быть использованы при разработке учебных курсов по Отечественной истории, истории Ставропольского края, подготовке спецкурсов, написании учебных пособий, дипломных работ, магистерских диссертаций.

Апробация работы прошла в процессе выступлений на конференциях, при публикации статей в университетских сборниках.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, двух глав, включающих в себя восемь параграфов, заключения, приложений и библиографии.

Заключение

.

1. Ивницкий Н. А. Коллективизация и раскулачивание (начало 30-х годов).

2. Мальцева Н. А. Очерки истории коллективизации на Ставрополье.

3. Кочура Д. В. Коллективизация в СССР: «Раскрестьянивание деревни» или необходимый этап модернизации советской экономики // Вестник Ставропольского государственного университета. 1996. Вып. 4. С. 62−66.