Введение. 
Московские обыватели XVIII века

Актуальность исследования За более чем вековой период изучения социальной структуры российского государства, и, в частности, социальной структуры российского общества XVIII века, в основе исследований лежал структурный подход, предполагавший существование концепции, согласно которой, социальная структура изучаемого общества состояла из четырех основных сословий: духовенства, дворянства, мещанства и крестьянства. Концепция четырех сословий, получившая свое развитие в середине XIX века благодаря представителям «государственной школы» отечественной историографии, продолжила свое существование, как в отечественной историографии, так и среди западных исследователей России Нового времени, на протяжении всего XX века.

В связи с этим закономерно встает вопрос: насколько общепринятая в историографии концепция сословий, условно говоря, «соответствовала действительности». Попыткой ответа на данный вопрос может стать обращение исследователя непосредственно к тому, какими социальными категориями люди изучаемого времени описывали свое общество. Данный подход предполагает изучение представлений современников об их обществе, представлений о социальной иерархии и месте индивидов на социальной лестнице. Подобный сдвиг интересов историков от изучения структур к изучению представлений произошел в контексте «новой социальной истории» во многом под влиянием лингвистического и прагматического поворотов. Направление, в центре внимание которого социальная идентичность человека — представления человека о структуре общества и своем месте в ней — получило широкое развитие с современной исторической науке. Однако работа по осмыслению российской социальной истории в свете новых методологических принципов далека от завершения.

Историография

Историография исследования сформирована в соответствии с двумя ключевыми моментами — социальная структура российского общества и социальная идентичность. Историография социальной структуры российского общества обширна и требует отдельного изучения. Мы попытаемся сделать обзор основных направлений в изучении социальной структуры и более подробно остановимся на работах, в которых данная проблема рассмотрена в широких хронологических рамах. При обзоре основных периодов в историографии (дореволюционного, советского, современного российского и зарубежного) внимание уделено подходам и источникам, на основе которых историки изучали социальную структуру общества. При обзоре работ по изучению социальной идентичности в центре внимания — источники и подходы, применяемые при исследовании аспектов данной проблематики.

В историографии — дореволюционной В дореволюционной историографии проблема социально структуры общества рассматривалась представителями так называемой государственной школы (например: С. М. Соловьев, Б.Н. Чичерин). Их концепция, возникшая в середине XIX века, предполагает, что социальная структура России базировалась на существовании четырех основных сословий (дворянство, духовенство, мещанство, крестьянство) — довольно устойчивых неподвижных образований. В основании данной точки зрения лежит принятый в 1832 году Свод законов, в котором официально закреплялась идея четырехсословного деления. Данная концепция получила дальнейшее распространение в трудах как дореволюционных, так и советских историков. Позднее Ключевский в своем трудевыскажет свою точку зрения по данной проблематике. В истории сословий Ключевский выделяет четыре крупных периода, для которых характерны особые основания сословного деления, обращая внимание при этом на факт изменчивости и подвижности сословий. Описывая особенности каждого из периодов в истории сословий, Ключевский ссылается преимущественно на законодательные источники каждого периода, в которых по каким-либо критериям закреплено деление общества на социальные группы. Ключевский В. О. Сочинения в девяти томах. Т.VI. Специальные курсы / Василий Осипович Ключевский. — М.: Мысль, 1989 г., советской Согласно общепринятой точке зрения в советской историографии, которая существовала в русле сословной парадигмы, социальная структура России представлена сословиями. Временем зарождения сословий принято считать X—XI вв.ека, а концом существования сословий называется 1917 год. При этом, согласно преобладающей точке зрения, для общества XVIII—XIX вв.ека — «позднефеодального общества» — характерна «классово-сословная» структура. Не претендуя на обзор всей советской историографии о социальной структуре, остановимся на обзоре работ широкого тематического и временного охвата о социальной структуре. Выявлены следующие основные черты, характерные для историографии советского периода: термины «сословие» и «класс» нередко являются взаимозаменяемыми понятиями; в целом воспроизводится концепция четырех сословий, возникшая в XIX веке в дореволюционной историографии; основным источником для изучения социальной структуры является законодательство. См., например: Сословие // Советская историческая энциклопедия. — М.: 1971 г. Т.13. — С.347−351; Общество и государство феодальной России / под ред. В. Т. Пашуто. — М.: Издательство «Наука», 1975 г. — 351 с.; Очерки истории СССР. Том IX. Вторая половина XVIII в. / под ред. А. И. Баранович, Б. Б. Кафенгауз. — М.: из-во Академии наук, 1956. — 894 с. и, в некоторой степени, постсоветской — посвященной изучению российского общества, преобладала концепция четырехсословной структуры общества. В рамках этой сословной парадигмы в фокусе исследования российского общества лежал структурный подход, предполагавший существование концепции, согласно которой, социальная структура общества состояла из четырех основных сословий: «духовенства», «дворянства», «городского сословия» и «крестьянства». Концепция четырех сословий, получившая свое развитие в середине XIX века благодаря представителям «государственной школы» отечественной историографии, без существенных изменений продолжила свое существование практически до настоящего времени как в современной российской, так и отчасти зарубежной историографии.

Проблема социальной структуры Российского государства затрагивалась в современной отечественной историографии. Остановимся на двух значимых обобщающих исследованиях — монографии Б. Н. Миронова, впервые вышедшей в 2000 году и претерпевшей несколько изданий Миронов Б. Н. Социальная история России периода империй (XVIII — начало XX в.). Том 1−2. / Б. Н. Миронов. 3 изд., испр., доп. — Спб.: Дмитрий Буланин, 2003. — 583 с.: ил. и монографии Н. А. Ивановой и В. П. Желтовой, вышедшей в 2010 году Иванова Н. А., Желтова В. П. Сословное общество Российской империи (XVIII — начало XX века) / Н. А. Иванова, В. П. Желтова. — М.: Новый хронограф, 2010. — 752 с.

Для ответа на вопрос о времени возникновения сословий, Б. Н. Миронов предлагает применить критерии западноевропейских сословий к российскому обществу. Миронов Б. Н. Указ.соч. С. 78. По мнению Миронова, общество периода времени до XVIII века можно считать бессословным и бесклассовым, начиная же с XVII века начался процесс «консолидации сословных групп в сословия» Там же. С. 79. Таким образом, окончательное формирование сословий происходит на протяжении XVIII веке — например, дворянство сформировалось в единое сословие к 1785 году Там же. С. 85., к концу XVIII века формируется духовенство как свободное сословие. Там же. С. 103. Основополагающим фактором в формировании сословий Миронов называет «волю и коллективные усилия самих социальных групп» Там же. С. 98., считая участие государства вторичным фактором. Как считает автор, в XIX веке сословная структура получила более четкое оформление, а Сводом законов Российской империи были установлены четыре главных сословия — дворянство, духовенство, городские и сельские обыватели. Там же. С. 80. При этом Миронов утверждает, ничем, однако, не подкрепляя свой тезис, что данная сословная парадигма существовала в общественном сознании «достаточно четко» Там же. С. 81. В соответствии с данной парадигмой построена глава монографии, посвященная социальной структуре имперской России. В четырех параграфах главы рассматривается история каждого отдельного сословия — дворянства, духовенства, городского сословия и крестьянства. При этом «за бортом» остаются иные социальные категории.

Истории сословного строя Российской империи посвящена монография Н. А. Ивановой и В. П. Желтовой. Иванова Н. А., Желтова В. П. Сословное общество Российской империи (XVIII — начало XX века) / Н. А. Иванова, В. П. Желтова. — М.: Новый хронограф, 2010. — 752 с. Как отмечают авторы, основным источником их исследования являются законодательные материалы. Указ соч. С. 16. Временем возникновения сословного строя исследователи называют период, начинающийся с XVIII века, указывая при этом на длительность формирования сословий. Так, по мнению авторов, если дворянство, духовенство, городские слои формируются в сословия на протяжении XVIII — середины XIX века, то крестьянство и инородцы — в течение всего XIX века Там же. С. 721. При этом исследователи подчеркивают, что роль государства в формировании сословий была главенствующей. Там же. С. 721. Закатом сословной системы исследователи называют период конца XIX — начала XX века, когда сословный строй заменился классовым. Этот период авторы характеризуют как временем «наложения» классовой структуры общества на сословную. Там же. С. 727. Хронологические рамки их работы — начало XVIII — начало XX века — период времени, характеризующийся, как отмечают авторы, началом формирования сословного строя, его расцветом и разрушением. Основным аспектом данной проблематики, интересующим авторов, является, прежде всего, правовой статус и положение сословий, их формирование и эволюция. Там же. С. 12. Структура работы такова, что каждая глава монографии посвящена отдельному сословию. Таким образом, в рамках сословной структуры общества авторы выделяют следующие сословия: дворянство, духовенство, городские сословия, казачество, крестьянство, инородцы, и, также в отдельную категорию — российский императорский дом.

Представители западной исторической науки посчитали необходимым пересмотреть основные принятые концепции в изучении социальной структуры России. Так, Грегори Фриз предложил новый взгляд на проблему возникновения сословий, Элис Виртшафтер предложила новую трактовку социальной структуры общества.

Американский историк Грегори Фриз предложил свою концепцию развития сословной системы. Фриз Г. Сословная парадигма и социальная история России / Американская русистика: вехи историографии последних лет. Императорский период / Антология. — Самара, 2000. — С. 121−162. Отметив, что до сих пор в историографии как российской, так и зарубежной, сильно влияние некоторых концепций дореволюционных историков (четырехсословная парадигма, влияние государства в формировании сословий), Фриз ставит перед собой задачу заново рассмотреть существующую сословную парадигму. В противовес преобладающему в историографии мнению о времени возникновения сословий, Фриз, изучив понятие «сословие» и его развитие в историческом контексте на основе законодательных источников, пришел к выводу, что «современное понимание термина „сословие“ возникло только в начале XIX века» Там же. С. 128., а его употребление по отношению к периоду до XIX века — анахронизм. Утверждая, что четырехсословная парадигма в качестве описательной модели социальной структуры несовершенна, Фриз считает, что юридическое деление производилось не по сословиям, а по иным признакам — в соответствии с системой подушной подати. Там же. С. 146−147. Историк отмечает, что степень консолидации социальных групп в историографии явно преувеличена. Социальная структура дореформенной России, согласно Фризу, представляла собой совокупность многочисленных социальных групп с многочисленными внутренними подразделениями.

Иную трактовку социальной структуры российского общества, противоречащую принятой в историографии точке зрения, предложила американский историк Элис Виртшафтер. Виртшафтер Э. К. Социальные структуры: разночинцы в Российской империи / Пер. с англ. Т. П. Вечериной. — М.: Логос, 2002. — 272 с. В ходе анализа широкого корпуса источников (официальные документы, источники личного происхождения, художественная литература), пришла к выводу, что для российского общества XVIII—XIX вв.еков характерно существование множества мелких социальных групп, а единой структуры как таковой внутри общества не существовало. Виртшафтер считает, что сословия как таковые не успели сформироваться в обществе, для которого характерны социальная разнородность, размытость подвижность социальных границ.

Действуя в рамках общепринятой в историографии сословной парадигмы, Пайпс и Беккер, описывают российское общество в соответствии с концепцией четырех сословий.

Американский историк Ричард ПайпсПайпс Р. Россия при старом режиме / Ричард Пайпс. — М.: Независимая газета, 1993 г. — 421 с. основывает свое изучение социальной структуры российского общества на сравнении российских сословий с западными, обращает внимание на особые черты, характерные для сословного строя в Российской империи. Характеризуя социальную структуру России, Пайпс, используя различные статистические данные, включая перепись населения, предлагает деление общества на несколько крупных социальных категорий: крестьянство, дворянство, духовенство и так называемый «средний класс» — лица, занимающиеся торговлей, которые по мнению Пайпса, представляют большую часть населения.

Американский историк Беккер Беккер С. Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России / Сеймур Беккер. — Пер. с англ. Б. Пинскера. — М.: Новое литературное обозрение, 2004. — 344 с., упоминая о сословном строе, государству отводит главную роль в формировании сословий. Основным источником при изучении сословного строя в его работе является законодательство: Уложение 1649 года, Табель о рангах, Свод законов 1833 года. Временем зарождения сословий Беккер считает середину XVII века. Сословный строй России московского периода представляет собой три сословия — служилые люди, посадские население и крестьян. Беккер отмечает, что сословная принадлежность этого периода неизменная и наследственная, а социальная мобильность ограниченна. В XVIII веке в соответствии с петровскими преобразованиями сословная структура общества видоизменилась. Автор считает, что Петр, упразднив прежнюю систему чинов, превратил сословия в единственный источник социальной идентификации. Там же. С. 22. Окончательную форму сословная система приобрела при Екатерине II. В XIX веке, Беккер считает, ссылаясь на Свод законов, окончательно формируется иерархия сословий: дворянство, христианское духовенство, городское сословие и крестьянство. Таким образом, в своей работе Беккер воспроизводит, широко распространенную в историографии концепцию четырех сословий.

В целом в дореволюционной, советской, современной российской и в меньшей степени западной историографии изучение социальной структуры российского общества базируется на анализе преимущественно законодательных источников. Историографические направления, в русле которых работали дореволюционные и советские историки, не предполагали постановки вопроса о реальном существовании в сознании масс, утвержденных законом социальных категорий, в основе деления общества на которые лежат определенные четкие критерии. Постановка вопроса в таком ключе возникла во второй половине XX века в западной историографии. В отечественной историографии данный подход только набирает обороты. При этом современные исследователи по-разному трактуют реальность существования предлагаемых законом социальных категорий. Так, Миронов считает, что сословная парадигма, закрепленная в Собрании законов 1832 года, существовала в общественном сознании, такой же точки зрения придерживается Фриз, отмечая, что сословная структуракак на уровне закона, так и в массовом сознании «оставалась живучей» Фриз Г. Указ.соч. С. 148. Виртшафтер, на примере разночинцев, показывает, что в основании представлений об общественной структуре лежат различные классификационные модели. В целом же вопрос о том, как сами люди изучаемой эпохи представляли себе социальную структуру общества, какие социальные категории «жили» в сознании людей, по каким критериям осуществлялась социальная дифференциация, требует дальнейшего изучения.

В целом же, российские историки как дореволюционной и советской эпохи, так и современности, при изучении социальной структуры России, используя преимущественно законодательные источники, придерживались структурного подхода. И если в западной историографии Подробнее об этом см.: Репина Л. П. «Новая историческая наука» и социальная история. Изд. 2-е, испр. и доп. / Л. П. Репина. — М.: Изд-во ЛКИ, 2009. — 320 с. к середине 1970;х — началу 1980;х годов, под влиянием антропологии и социальной психологии, наметился сдвиг интересов от изучения структур к изучению сознания людей, ментальным представлениям, т. е. к восприятию действительности с точки зрения людей изучаемой эпохи, то в это же время в советской историографии, находящейся под влиянием марксистской парадигмы, по-прежнему преобладал структурный взгляд на общества прошлого. Лишь к 1990;м годам современная российская историография обратилась к изучению восприятия общества и социальной иерархии его современниками.

Вероятно, А. И. Куприянов был одним из первых российских историков, кто заинтересовался проблематикой социальной идентичности. Результаты его исследования были представлены в статье Куприянов А. И. Русский горожанин в поисках социальной идентичности (первая половина XIX в.) / Одиссей. Человек в истории. — М.: Наука, 1999. — С. 56−72., опубликованной в альманахе «Одиссей» за 1999 год. Предмет его изучения — представления городских слоев России первой половины XIX века об их обществе и своем месте в нем. Куприянова интересует как коллективная, так и индивидуальная социальная идентичность средних городских слоев. Изучение коллективной социальной идентичности горожан основано на анализе коллективных петиций — ответов «градских обществ» за 1837 год на предложение правительства об объединении магистратов и ратуш с уездными судами. Куприянов отмечает, что данный вид источника позволяет, с одной стороны, «говорить о господствующем восприятии горожанами социальной структуры, городского строя и своего места в социальной стратификации общества» Куприянов А. И. Указ.соч. С. 57−58., с другой стороны, автор указывает на то, что формулировки, в которых фиксировалась коллективная идентичность горожан, могли быть навязаны лицами определенных социальных категорий Там же. С. 59−60. Коллективные представления о социальной идентичности автор сравнивает с индивидуальными представлениями своей идентичности горожанами. Выводы о восприятии индивидом своей идентичности Куприянов основывает на анализе и сопоставлении источников личного происхождения — дневниках двух горожан. Не претендуя на экстраполяцию полученных результатов на совокупность городских слоев в России, автор отмечает, что в основе восприятия индивидами социальной иерархии и своего положения в обществе середины XIX века лежат различные критерии.

В 2007 году вышел сборник «Социальная идентичность средневекового человека» Социальная идентичность средневекового человека / отв. ред. А. А. Сванидзе, П. Ю. Уваров. — М.: Наука, 2007. — 327 с., куда включены материалы конференции «Социальная самоидентификация средневекового человека», состоявшейся в Институте всеобщей истории РАН в 2004 году. Авторы вошедших в сборник статей на примерах конкретных сюжетов уделяют внимание различным аспектам данной темы — социальной идентичности средневекового человека.

О множественности моделей социальной иерархии общества в эпоху Старого порядка идет речь в статье П. Ю. Уварова. Уваров П. Ю. Социальные именования парижан в эпоху старого порядка / Социальная идентичность средневекового человека. — М.: Наука, 2007. — С. 180−192.Автор подчеркивает, что разные критерии лежали в каждой из классификационных моделей — в системе именований, присущих разному виду документов, прослеживается своя логика. Обращаясь к массовым источникам — нотариальным актам, а, точнее, к социальным титулатурам, обозначенным в этих источниках, Уваров отмечает, что один и тот же человек мог определять свой социальный статус по-разному в зависимости от различных факторов и обстоятельств. Человек, опираясь на 1) собственные представления о себе, и о группе, с которой он себя в данный момент идентифицирует, 2) представления о нём его окружения, присваивал себе то или иное «имя». На критерии, в соответствии с которыми люди идентифицировали себя и современников, также обращает внимание П. Ш. Габдрахманов. В его статьеГабдрахманов П. Ш. Некоторые особенности правового статуса и социального самосознания средневековых алтарных трибутариев порядка / Социальная идентичность средневекового человека. — М.: Наука, 2007. — С. 60−70. рассматривается социальное самовосприятие алтарных трибутариев как единой социальной группы. Автор утверждает, что, включая в себя представителей разных социальных слоев, алтарные трибутарии, в собственном представлении и в представлении современников, являлись особой правовой группой. Именно их правовой статус являлся критерием, объединяющим их в одну группу.

О формировании групповой идентичности идет речь в статье Ю. Е. Арнаутовой. Арнаутова Ю. Е. Формы идентичности в memoria социальных групп / Социальная идентичность средневекового человека. — М.: Наука, 207. — С. 70−88.На трех конкретных примерах автор показывает, как культ святого Гангульфа стал объектом самоидентификации для нескольких локальных социальных групп, различающихся по социальному статусу, роду занятий, мировоззрению. Франкская военная аристократия, королевские служилые люди, профессиональные группы коневодов и скотоводов, представители аристократических родов, причастные к церковному управлению создали образец идентичности, в котором манифестировались нормы и ценности каждой группы. Выбрав в качестве образца для самоидентификации одну и ту же персону, социальные группы сами конструируют объект идентичности, «переконструируя» его образ в соответствии с собственными представлениями о специфике своей группы. Автор приходит к выводу, что при конструировании социальной (профессиональной) групповой идентичности используется таким образом культурная память, которая, в свою очередь, меняется в зависимости от потребностей каждой из социальных групп. На значение исторической памяти и ее роли в формировании идентичности обращает внимание С. К. Цатурова. Цатурова С. К. Историческая память в построении самоидентификации парламентариев во Франции XIV—XV вв. / Социальная идентичность средневекового человека. — М.: Наука, 207. — С. 166−179.В центре внимания автора социальная группа профессиональных служителей королевской власти, строившая свою идентичность опираясь на античные образы — образ Сената являлся основополагающим при конструировании социальной идентичности парламентариев. Вопрос формирования групповой идентичности (средневекового кастильского рыцарства) нашел отражение в статье О. В. Аурова. Ауров О. В. «Deuenleerlasestorias…»: истоки и развитие сословной идентичности кастильского рыцарства (XIII — середина XIV в.) / Социальная идентичность средневекового человека. — М.: Наука, 207. — С. 88−127. Автора интересует комплекс факторов, способствовавший формированию идентичности этой социальной группы. Анализируя нарративные тексты — источники, в которых зафиксированы основные черты рыцарской идентичности, — автор заключает, что рыцарская идентичность базировалась на особой системе рыцарского воспитания и комплекса церемоний и ритуалов (посвящения в рыцари и ритуалы вассалитета). Источником для изучения проблемы самоидентификации в работе А. И. Сидорова Сидоров А. И. Каролингские историки и их капетингские редакторы: текст как средство утверждения социальной самоидентификации / Социальная идентичность средневекового человека. — М.: Наука, 207. — С. 22−49. являются средневековые исторические сочинения («Анналы королевства франков», «Жизнеописание Людовика Благочестивого», «Истории» Нитхарда). Сидоров выявляет читательскую аудиторию каждого из трех источников — те микрогруппы, на которые ориентированы тексты и с которыми идентифицируют себя авторы сочинений. Обращая внимание на позднейшие редакторские правки этих текстов, определявшиеся во многом тем, с какой социальной группой идентифицировали себя редакторы, Сидоров отмечает, что тексты и их редакции являлись инструментом демонстрации собственной идентификации авторов и редакторов.

Западная историография по данной проблематике на русском материале представлена несколькими исследованиями.

Монография Элис ВиртшафтерВиртшафтер Э. К. Указ.соч. посвящена такому феномену Российской империи XVIII — XIX века как разночинцы. В центре внимания ее исследования — изучение эволюции данного феномена в правовом и социокультурном поле. Для понимания этого явления автор обращается к формальным определениям разночинцев в юридических и административных источниках и их неформальным определениям в литературе, публицистике и источниках личного происхождения. Определение разночинцами самих себя, своего положения в структуре общества и представление о разночинцах представителями иных социальных групп для автора не менее важно, чем определение разночинцев различными официальными учреждениями. Таким образом, одним из аспектов ее исследования является проблема самоопределения индивида в обществе. Виртшафтер выявляет правовое, социальное и культурное самоопределение, при этом, по мнению автора, правовое самоопределение является центральным в формировании социальной идентичности. Указ.соч. С. 177. Изучая процесс формирования социальной идентичности, автор выявляет основополагающие модели, лежащие в основе социальной идентификации. Определение индивидом своего места в обществе, с одной стороны, могло являться формой приспособления, адаптацией к существовавшим структурам власти, с другой стороны, представляло собой сопротивление данным структурам. Анализируя широкий корпус источников, включающий источники личного происхождения, Виртшафтер обращает внимание на сложности с социокультурной идентификацией разночинцев, отмечая, что социальные определения были изменяемы и противоречивы. Там же. С. 171.

О проблеме социально идентификации упоминается в статье американского историка Грегори Фриза. Фриз Г. Сословная парадигма и социальная история России / Американская русистика: вехи историографии последних лет. Императорский период / Антология. — Самара, 2000. — С. 121−162.Автор, в своей работе, посвященной переосмыслению проблемы социальной структуры Российской империи, отмечает, что к середине XIX — началу XX века в России сформировалась социальная структура, включающая в себя различные «иерархические пирамиды», базирующиеся на различных основаниях и соперничающие между собой. Это привело к тому, что «социальная идентификация оставалась в значительной степени неоднозначной и нестабильной, колеблясь между категориями сословной принадлежности, экономического статуса и рода занятий». Там же. С. 160. Свои выводы Фриз основывает на анализе широкого корпуса источников, включающий источники личного происхождения и популярную литературу того времени. Неопределенность социальной идентификации объясняется определенным развитием социальной структуры, включавшей в себя различные социальные группы, в том числе, официально непризнанные.

Проблематика социальной идентичности находит свое отражение в монографии социального историка Ш. Фицпатрик «Срывйте маски!: Идентичность и самозванство в России XX века». Фицпатрик Ш. Срывйте маски!: Идентичность и самозванство в России XX века / Ш. Фицпатрик. — М.: РОССПЭН, 2011. — 375 с.: ил. В центре внимания исследования — проблема идентичности с точки зрения социально-политической и социально-классовой принадлежности в Советской России. Хронологические рамки ее исследования — прежде всего, первые десятилетия существования Советской России, — время революционных переворотов, когда, по мнению автора, происходит массовая дестабилизация социальной идентичности индивидов. Автора интересует позиционирование человеком себя в определенном социальном контексте в соответствии с принятыми в обществе категориями социального бытования. Ее работа посвящена в первую очередь индивидуальной, а не коллективной идентичности — изучению индивидуальных практик самоидентификации. Для осмысления проблемы социальной идентичности, в частности, советской идентичности, автор изучает процесс формирования «документального Я». Данное понятие, предложенное британским философом и психологом Р. Харре (RomanoHarre), означает задокументированные вразличного рода бюрократических инстанциях данные о человеке, т. е. досье. Обращая внимание на формирование «документального Я» Фицпатрик исследует процесс перестраивания индивидами своей идентичности в условиях смены категорий, лежащих в основе конструирования социальной идентичности.

Нестандартный подход в изучении идентичности предложил А. Мартин. Мартин А. Просвещенный метрополис: Созидание имперской Москвы / Александр Мартин. — М.: НЛО, 2015 г. — 448 с.: ил. Автор считает, что показателем идентичности являются имена и способы их фиксацииТамже. С. 323−329. Обращаясь к источникам личного происхождения (записным книжкам), в которых разными способами были бы записаны имена, А. Мартин находит связь между именем (его формой) и представлениями о своем социальном статусе индивида, записавшего свое имя в той или иной форме. Другим источником в данном вопросе являются исповедные ведомости. А. Мартин, обращает внимание на частоту использования фамилий в данном виде источника и приходит к выводу, что частота упоминания фамилий в документе снижается по мере спуска по социальной лестнице. Однако, как подчеркивает автор, частота использования фамилий в исповедных ведомостях может отражать предпочтения священника, составлявшего документ (так как именно от приходского священника зависел способ обозначения прихожан). Помимо фамилий, А. Мартин обращает внимание на имена прихожан, которые также являются индикатором социального положения. Так, автор выявляет наиболее распространенные имена в различных социальных категориях, для которых характерны различные традиции именований.

Таким образом, в центре внимания исследователей оказались механизмы формирования и конструирования социальной идентичности, соотношение индивидуальной и коллективной идентичности, способы демонстрации идентичности, модели и критерии, лежащие в основе коллективной социальной идентичности. Как правило, при изучении данных вопросов историки используют такие источники, в которых сами люди изучаемой эпохи фиксировали сведения о себе. Так, изучение социальной идентичности на российском материале базируется преимущественно на источниках личного происхождения (у Виртшафтер, Мартина и Куприянова), досье (у Фицпатрик), коллективных петициях (у Куприянова), художественной литературе (у Виртшфтер). Данные источники не являются исчерпывающими при изучении данной проблематики, а вопрос о введении в научный оборот широкого корпуса источников, в которых были бы зафиксированы сведения о социальном положении индивидов, уже поднимался в историографииKamenskii.A.B. Do We Know the Composition of the 18th Century Russian Society // Cahier du Monde Russe. 2014. Vol. 55.No. 1−2. P. 135−148. И если для историков, занимающихся проблемой «реально существовавших» в обществе социальных групп на западном материале проблема с источниками, кажется, решена См., например: Уваров П. Ю. Франция XVI века: Опыт реконструкции по нотариальным актам / П. Ю. Уваров. — М.: Наука, 2004. — 511 с.; Он же. Социальные именования парижан в эпоху старого порядка / Социальная идентичность средневекового человека. — М.: Наука, 207. — С. 180−192., то для историков-русистов вопрос об источниках пока открыт. В рамках данного исследования мы предлагаем рассмотреть некоторые виды источников, которые возможно применить при изучении социальной идентичности.

Целью исследования является выявление информационных возможностей каждого комплекса исторических источников как источников для изучения социальной идентичности московских обывателей.

Для достижения данной цели поставлены следующие задачи:

Изучить различные способы категоризации московского населения при составлении документов фискального и церковного учета;

Выявить и осуществить источниковедческий анализ репрезентативных корпусов документов о самоидентичности московских городских обывателей. московский обыватель челобитный идентичность социальный.

Характеристика источников

В настоящей работе для анализа были выбраны несколько различных видов источников: материалах делопроизводства, церковного учета населения и фискального учета (исповедные ведомости Китайского сорока, переписные книги города Москвы 1737−1745 гг., явочные челобитные Московской полицмейстерской канцелярии и записные книги начавшихся судов). На данных примерах предполагается рассмотреть специфику работы с каждым видом источников — материалами церковного учета населения, материалами фискального учета и делопроизводственными документами, — при изучении социальной идентичности московских обывателей 20−40-х годов XVIII века.

В настоящей работе задействованы как архивные источники, так и источники опубликованные. К архивным источникам относятся исповедные ведомости Китайского сорока за 1748 год ЦИАМ. Ф. 203. Оп. 747. Д. 142. и явочные челобитные Московской полицмейстерской канцелярии за 1722 год РГАДА. Ф. 931. Оп. 3. Д. 1692. и записная книга начавшихся судов за 1737 год РГАДА. Ф. 239. Оп. 1. Ч. 1. Д. 545. К опубликованным источникам относится переписная книга Москвы 1737−1745 гг Переписная книга города Москвы. Т. 3. 1738−1742 г. — М.: Издание Московской Городской Думы, 1881.

Исповедные ведомости шести московских сороков: Замоскворецкого, Ивановского, Никитского, Сретенского, Пречистенского и Китайского, — находятся в фонде Московской духовной консистории (Ф. 203) «Центрального государственного архива города Москвы» (ГБУ «ЦГА» Москвы). В данном фонде хранятся исповедные ведомости, собранные в книги по сорокам. Книга исповедных ведомостей Китайского сорока включает в себя исповедные ведомости, сгруппированные по приходам за 1740, 1744, 1746, 1748, 1749 года. Исповедные ведомости за 1740 год представлены от пяти приходов, за 1744 год — от четырех приходов, за 1746 год — от трех приходов, за 1748 год — от 21 прихода, за 1749 год — от шести приходов.

В конце XIX века Московским городским управлением были изданы в восьми томах переписные книги города Москвы 1738−1745 гг., сгруппированные по двенадцати полицейским командам См. Указатели к изданным Московским городским управлением переписным и межевым книгам XVII и XVIII столетий. М., 1984. В первом томе, опубликованы переписные книги первой и третьей полицейских команд; во втором томе — переписные книги одиннадцатой полицейской команды; в третьем томе — переписные книги второй команды; в четвертом томе — переписные книги восьмой команды; в пятом томе — переписные книги седьмой команды; в шестом томе — переписные книги девятой команды; в седьмом томе — переписные книги пятой, шестой и двенадцатой команд; в восьмом томе — переписные книги четвертой и десятой команд.

Явочные челобитные как подлинные, так и записные, хранятся в многочисленных фондах Российского государственного архива древних актов (РГАДА). В ходе работы были выявлены явочные челобитные, хранящиеся в фондах следующих московских государственных инстанций:

• — В фонде № 348 Московского надворного суда хранятся записные книги явочных челобитных с 1723 по 1727 год.
• — В фонде № 239 Судного приказа хранятся записные книги явочных челобитных с 1732 по 1781 год.
• — В фонде № 372 Сыскного приказа хранятся записные книги явочных челобитных с 1733 по 1763 год.
• — В фонде № 931 Московской полицмейстерской канцелярии хранятся записные книги явочных челобитных с 1722 по 1782 год.
• — В фонде № 247 Московского губернского магистрата хранятся записные книги явочных челобитных за 1740 год.

Таким образом, записная книга явочных челобитных Московской полицмейстерской канцелярии за 1722 год является наиболее ранней из сохранившихся к настоящему времени книг.

Записные книги начавшихся судов хранятся в фонде Судного приказа РГАДА. Данный фонд содержит записные книги начавшихся судов начиная с 1730 года. В фонде Судного приказа хранятся записные книги начавшихся судов за 1730, 1736, 1737, 1747, 1749, 1750, 1752, 1759 и 1771 годы.

В указанных источниках наибольший интерес для настоящего исследования представляют наименования социального статуса обывателей, с помощью которых обозначалось место индивида на социальной шкале.

В рамках данного исследования, лежащего в области новой социальной истории, мы предлагаем рассмотреть особенности применения данных исторических источников — исповедных ведомостей, переписных книг Москвы 1737−1745 гг., явочных челобитных и записных книг начавшихся судов, — для изучения социальной идентичности городских обывателей. Применение данного вида источников к заданной проблематике осуществляется впервые.

Социальная идентичность обывателей, рассмотренная через призму различных видов источников, в которых людьми изучаемого времени могла бы фиксироваться информация об социальном статусе, позволит подойти вплотную к вопросу о способах социальной категоризации и существующих в действительности социальных иерархиях. Фокусирование исследования непосредственно на самих исторических источниках, продиктованное влиянием «лингвистического поворота», заключенном в понимании того, что предмет исторического исследования — прежде всего, языковая интерпретация прошлого, позволит обратиться непосредственно к восприятию действительности ее современниками.

Объект исследования — различные виды исторических источников, при составлении которых осуществлялась либо социальная категоризация населения Москвы, либо самоидентификация московских городских обывателей.

Предмет исследования — различные формы социальной идентификации московских городских обывателей 20−40х гг. XVIII в.

Хронологические рамки исследования — 20 — 40-е годы XVIII века — обусловлены временем возникновения и степенью сохранности источников.

Методологическая основа исследования предполагает сравнительный анализ нескольких видов источников. В ходе анализа источников была составлена база данных в программе MS EXEL по параметрам, включающим в себя, помимо прочих сведений, наименования социального статуса в такой формулировке, в которой они указаны в источниках. При анализе каждого вида источников обращалось внимание на следующие моменты: 1) авторство источников; 2) диапазон представленных социальных категорий в каждом виде источников; 3) элементы наименования социального статуса; 4) классификационные модели, в соответствии с которыми определялся социальный статус московских обывателей.

Структура работы оответствует поставленным задачам.

В первой и второй главах рассматриваются различные способы категоризации московского населения при составлении документов фискального и церковного учета. В третьей и четвертой главах осуществляется источниковедческий анализ репрезентативных корпусов документов о самоидентичности московских городских обывателей.

В главах выпускной квалификационной работы частично использовались материалы выпускной квалификационной работы «Явочные челобитные XVIII в. как исторический источник (на примере записной книги явочных челобитных Московской полицмейстерской канцелярии 1722 г.), защищенной в 2014 г. и материалы курсовой работы «Источники изучения социальной идентичности московских обывателей в 20−40-Х гг. XVIII века», защищенной в 2015 г. (научный руководитель — доц. Е.В. Акельев).