«Безумное» в произведениях Э.Т.А Гофмана

Главное новаторство Гофмана, приближающее его искусство к постмодернизму, — это утрата веры в разум как основу познания, в прогрессивное развитие человечества. Гофмановские персонажи не поняты обществом, задавленные репрессивной культурой. Это музыканты Крейслер («Житейские воззрения кота Мурра», «Крейслериана»), Странствующий Энтузиаст («Кавалер Глюк», «Дон Жуан» и др.); художники Эдмонт («Выбор невесты»), Траугот («Артусов двор») и другие личности, отказавшиеся принимать каноны внешне благополучного дворянско-аристократического филистерского общества. Толкование безумия в гофмановском творчестве тесно связано с концепцией отношения разума и духа Ф. Шеллинга. «Люди, не носящие в себе никакого безумия, суть человека пустого, непродуктивного ума» [15; 132]. Безумцы Гофмана — всегда высокоодаренные неординарные личности, носители «высокой болезни», вносящие «замешательство в общепринятые отношения между людьми» [12; 928]. «Как ни странно, — писал романтик, — сумасшедшие, словно бы более причастные духу, вроде бы нечаянно, но часто в глубине лишь заражаются стихией чужого духа, часто постигают затаенное в нас, выдают свой опыт непривычными звуками, и чудится, не второе ли наше „Я“ говорит зловещим голосом, вызывая озноб веянием сверхъестественного» [12; 363]. Безумцам открыты тайные стороны жизни, они наделены даром предвидения. Свойственный данной концепции дух «глобального разрушительства» и «всеобщего разоблачительства» можно ощутить в безумных персонажах Гофмана, которые достигают совершенства не в добре, а в зле, — это мастера черной магии, так называемые проклятые художники, сопричастные дьяволу, сатане, демону (Медардус из «Эликсиров сатаны», Бертольд из «Церкви иезуитов в Г.», Абрагам Лисков из «Житейских воззрений кота Мурра», Кардильяк из «Мадемуазель де Скюдери» и др.).

Однако следует отметить, что в последних произведениях Гофмана ощущается тяготение писателя к изображению сумасшествия своего главного героя не как необходимого акта творчества, но как процесса саморазрушения личности. Так в новелле «Двойник» Гофман словами Бертольда называет состояние Деодатуса болезнью: «…отчего ты меня сегодня так встречаешь, Георг? Уж не нашло ли на тебя опять то странное настроение, которое посещает тебя, как периодическая болезнь» [2]. Но Гофман не акцентирует на этом внимание, не делает его центром повествования. Становится безумным и студент Натанаэль в «Песочном человеке», так по замыслу писателя и его любимый герой, второе «Я» писателя, Крейслер должен был стать сумасшедшим. Но разве он им не был уже в начале произведения? Да, был, но это безумие не выходило за рамки внутреннего диалога музыканта со своим вдохновением, высшими силами искусства, доступных только творческим людям. А задуманное безумие должно было стать всеобъемлющим всю натуру капельмейстера и во внутреннем, и во внешнем плане. К слову, его безумие замечала, недалеко ушедшая от него, Гедвига, дышащая отголосками пережитого в детстве страха, сама натура неустойчивая и порывистая. Юлия же, юная, живая как сама жизнь, не видела никаких недостатков в своем возлюбленном. Пусть Гедвига, по выражению Герцена «…дочь Севера, дочь туманной Германии, что-то томное, неопределенное, таинственное, неразгаданное., а Юлия «дышит югом, Италией — песнь Россини, песнь пламенная, яркая, влюбленная…» [6], но именно этим принцесса по духу ближе Крейслеру.

Хотя романтики эстетически не разрабатывали явление «отрицательного безумия», но фактически Гофман его изобразил: «Крейстер стоял, глубоко потрясенный, и не мог вымолвить ни одного слова. Издавна мучила его навязчивая идея, что безумие подстерегает его, словно алчущий добычи хищный зверь, и когда-нибудь неожиданно настигнет и растерзает; и тот же ужас, что охватывал принцессу в его присутствии…"[8;170]. Но Гофман в этом вопросе также непоследователен, утверждая, словами того же Крейслера, что: «музыканты создают, уж когда влюбляются, вдохновленные небесами великолепные шедевры и не умирают при этом жалким образом от чахотки и не становятся при этом безумными» [8;165]. Тогда следует, что Крейслер якобы — не истинный музыкант?

Интересно то, что сам Крейслер осознает свое раздвоение (положительное безумие), но оправдывает его, так как оно служит творчеству: «Почувствовав себя свободным, я вновь очутился во власти необъяснимого беспокойства, которое с самой ранней юности так часто раздваивало мое «я», о, то было страстное томление, которое, по верному выражению одного глубоко чувствующего поэта, рождено высшей жизнью духа и длится вечно, ибо вечно остается неутоленным…"[8;94].