Употребление местоимений. 
Система художественных образов в поэзии Ниралы и Джайшанкара Прасада

Интересным представляется рассмотрение картины употребления личных местоимений в данном стихотворении. Во всей первой строфе не встречается ни одного местоимения. Это строфа-обращение, строфа-просьба, даже, возможно, требование. Герой сосредоточен на желании жить. Он взывает к жизни, к своей внутренней силе. Однако он не называет ее.

Первое местоимение — «mujhe» — появляется во второй строфе. «Постоянно связываешь, делая меня несчастным от горя» — герой говорит о себе, о своих страданиях. Он жалуется на «героиню», но снова не называет ее. Он говорит от себя и про себя.

В третьей строфе глагольная форма настоящего продолженного времени показывает, что герой называет «героиню» на «ты», но опять не употребляет местоимения. Устами «героини» он говорит себе, что «закон печали — это данное тебе (то есть ему) новое сокровище». Она словно обращается к герою на «ты» («tumheЮ» — «тебе»), тем самым подчеркивая присутствие героя в материальном мире. Включение в план кругозора героя, принадлежащего этому миру, «героини», начало взаимодействия с ней меняет угол зрения героя на ситуацию, — он выводит себя за пределы их внутренних отношений. Он говорит о своих потерях, а она, как представляет себе герой, — о приобретениях. В ее «ответе» внимание так же концентрируется на герое. Она словно раскрывает перед героем полную картину, отчего в нем и происходит перелом. Герой и смерть, явившаяся как освобождение, разговаривают на равных. В то время как в представлении героя «героиня» употребляет местоимение второго лица по отношению к нему, глагольные формы данной строфы не выражают лица. В обращении героя наблюдается противоположное явление: по глагольным формам можно определить лицо — очевидно, что герой обращается к ней на «ты», — а местоимение для нее постоянно опускается, будто бы ее нельзя помыслить так, чтобы обратиться к ней лично, назвав ее.

В четвертой строфе появляется местоимение первого лица «я». Герой вновь говорит от себя и про себя — «не смог я понять» (samajh pвyв thв nahоЮ maЮi). «Переломная» строфа позади, в герое произошли перемены, и он берет ответственность на себя — больше не винит «героиню» в своих бедах. Далее, в заключительной строфе, о себе в первом лице говорит «героиня»: «я есть освобождение» (m?tyu hыЮ maЮi). Интересно, что называет она себя только в одном ряду с такими словами, как «смерть» (m?tyu) и «освобождение» (mukti). Она, бесформенная и абстрактная, обретает свое воплощение в смерти. Переход становится возможным только после того, как в сознании героя произошли кардинальные перемены. Только таким образом он и способен ее воспринять, а она может себя назвать, когда он готов к этому. «Героиня» ассоциируется с понятиями «смерть» и «освобождение», словно никак иначе ее помыслить нельзя.

Таким образом, во всем стихотворении используется четыре личных местоимения: «меня» (mujhe), «тебе» (tumheЮ), «я» (maЮi, два раза). Герой предстает эмоциональным и активным. В его репликах наблюдается динамика перехода от внешнего плана к внутреннему. Он хоть и обращается к «героине», но не называет ее. Обращение подразумевается, что видно из императивных форм глагола, но фактического употребления личного местоимения не встречается. Возможно, с помощью намеренного опущения личного местоимения для «героини» Нирале удается сильнее подчеркнуть ее нематериальную природу. «Героиня» называет героя, тем самым акцентируя внимание на его принадлежности к материальному миру. Её речь неизменно обращена к нему, но менее эмоциональна. О себе она говорит лишь в конце, тем самым автор показывает её связь со смертью. В представлении образов как героя, так и «героини» прослеживается своя динамика, и, несмотря на то, что они стоят на равных, их динамика в корне различается. Они соприкасаются друг с другом, но словно бы находятся в разных измерениях. Герой находится в плоскости изменений, происходящих в его жизни, а «героиня» — постоянно рядом с ним.