Поэтика рассказов Е. И. Замятина в контексте авторской концепции синтетизма: 1920-е годы

в наибольшей степени апокрифичен образ того, кто запомнился как воплощение эпохи." .

Аверинцев С. С.

XX столетие завершилось, столетие, давшее не только русской, но и мировой культуре имя яркого, уникального таланта — Евгения Замятина (1884−1937гг). Оценки художественного творчества писателя на протяжении целого столетия были весьма неоднозначны и противоречивы. Для постижения наследия сложного художника, попытаемся представить своеобразную периодизацию научно-критической мысли в оценке творчества Е. Замятина с 1920;х по 2000;е годы.

20-е годы. Зыбкие, переменчивые, переломные, рубеж, «перевал», как назовет их Воронский А., причудливо совмещавшие в себе старое и новое. Критика в 1920;е годы настолько была поглощена групповой борьбой, что не задумываясь приносила ей в жертву всё, что не подходило под определенные трафареты и догмы. Не умещалось в заданные рамки и творчество Е. Замятинаодной из центральных фигур в литературе того времени. Одни безоговорочно принимали его стиль, считали своим Учителем. Другие, как, например, М. Горысий, говорили, что Замятин губит свой талант «избытком ума» (1). Третьи не просто не принимали его творческую манеру, а обрушивались на художника «травлей»: его обвиняли в оторванности от жизни, в увлечении отвлеченно-умозрительными схемами, а не созидательной стороной нового бытия, в то время как от литераторов (очеркистов и рассказчиков) требовалось создать своего рода «социографию» неповторимой исторической эпохи (2). Мы имеем возможность наблюдать ситуацию, когда складываются три позиции в оценке Замятина его современниками и литературной критикой 1920 — 1930;х годов.

Первая позиция — это идеологическая оценка со знаком «минус» и, как следствие, эстетическая — также со знаком «минус» (3). Со стороны критики,.

1. Замятин на фоне эпохи. Публикация А.Н.Стрижева//Лит. учеба, 1994. № 3. С. 110.

2. Подробнее об этом см.: Русский советский рассказ: Очерки истории жанра. Л., 1970. С.195−214.

3. «Диалог» между Замятиным и «пролетарской критикой» строился в духе диалектики пресловутой «новой идеи», которая блестяще была отражена в '^театральной" миниатюре ДХармса «Четыре иллюстрации того, как новая идея огорашивает человека, к ней не подготовленного» (1933). Волг первая (и главная) из них:

Писатель: Я писатель.

Читатель: А по-моему, ты г. о! занимавшей эту позицию (1), массу нападок вызывало публицистическое наследие Е. Замятина и, в первую очередь, такие статьи, как «Я боюсь», «О сегодняшнем и современном», «Рай», «Новая русская проза», «Закулисы» (2). Семенов С. видел в них «бунт против власти предержащей <.>, бунт против пролетариата и его культуры» (3) — А. Свентицкий — «открытое зубоскальство и мелкое злопыхательство» в отношении молодого поколения литераторов" (4) — Г. Горбачев — «открытое непонимание революции, злопыхательское выпячивание ее оборотных сторон как ее единственного содержания» (5) — К. Фамарин (Э.М.Бескин) уверял, что Замятин «весь в прошлом» (6) — за то, что он «обслуживает и отображает» читателя, «который сегодня — вчера», критиковал писателя Л. Авербах (7) — «прошлым человеком» называл его и.

Писатель стоит несколько минут потрясенный этой новой идеей и падает замертво. Его выносят". (Цит. по Кондаков И. 'Тде ангелы реют" (Русская литература XX века как единый текст) // Вопросы литературы. М, 2ООО. № 5. С. 42.).

1. Действительно, негодующих высказываний относительно творчества Е. Замятина было весьма и весьма много: «Замятин не устает издеваться над советскими порядками, он изощрился в этом деле, как виртуоз. Произведения его вредны» , — так, например, злобно нападает на писателя Ефремин А. (Красная новь, 1930. № 1. С. 231). Кроме того, см.: Пчелинцев И. Обзор вышедших журналов // Твори! 1921. № ¾. С.46−47- Беленсон А.

Литература

в колумбариях // Жизнь искусства. 1921. 12−13 февр.- Авербах Л. За большое искусство большевизма//Молодая гвардия, 1931. № 13−14, Евгеньев А. Вестник литературы, 1921. № 3. С.5−6- Неверов А. Красная новь, 1922. Кн.З. С.270- Потапенко Н. Новая русская книга, 1922. № 9. С. 16−17- Осинский Н. Правда, 1922. № 95. С.4−5- Полянский В. Современник, 1922. Кн.1. С.148−154- Сидоров А. Печать и революция, 1923. Кн.4. С.288- Исаков С. Книга и революция, 1923. № 1. C.6IЛебедев-Полянский Под знаменем марксизма, 1924. № 3. С.230−239- Лунин Э. Литературная энциклопедия М., 1930. Т.4. С. 309 и другие.

2. На «затею» Замятина — сборник «Как мы пишем», где была помещена его статья «Закулисы», явно отрицательно отозвался, например, Г. Бояджиев: «Разве тут не видна бессильная злоба классового врага, который, разыгрывая из себя высокого жреца искусства и великого мастера, презрительно поплевывает на марксистскую критику да и вообще на всю общественность. <.> Замятин — до конца проявившийся классовый враг, борьба с ним, с влиянием его произведений и главным образом с распространением его метода должна занимать главенствующее место на общем фоне борьбы с буржуазной литературой, а борьба эта неизбежно заострится в связи с резкой дифференциацией „попутчиков“ на союзников и врагов» (Бояджиев Г. Союзник или враг? // На подъеме. Ростов-на-Дону, 1931. № 6. С. 167). См. также: Михайлов А. На литературном посту. 1931. № 28- Бондаренко Н. Красное слово. Харьков, 1931. № 7−8 и другие.

3. Семенов С. Безумцы, отшельники, еретики, мечтатели, бунтари, скептики толка Замятинекого // Литературная неделя, 1922. № 21 (приложение к «Петроградской правде» от 29 окт.).

4. Свентицкий А. Шемякин суд// Литературный еженедельник, 1923. № 39. С. 10−11.

5. Горбачев Г. Единый фронт буржуазной реакции // Звезда, 1924. № 6. С. 248−249.

6. Вестник работников искусств, 1921. № 7/9. С. 110.

7. Авербах Л. Полемические заметки // Прожектор, 1924. № 22. С. 26.

А.В.Луначарский (1). Против издания под маркой Федерации Советских Писателей статьи «Александр Блок» выступил А. Фадеев, как против «статьи, в которой нет отмежевания от Гумилева, Мережковского и т. п.» (2).

Сторонники данной позиции и в подходе к собственно художественному творчеству Е. Замятина на первое место ставили неприятие им, с их точки зрения, революции, «мрачную фантазию» в трактовке событий гражданской войны (3), а иногда явно воспринимали его произведения как враждебные советской власти (4). Показательна в этом смысле критика писателя Фурмановым Д. за опасную утерю «контакта с эпохой», за «розовый революционный максимализм»: «Революцию думалось сделать во фраках, бескровно. „Пещера“ — о голоде, холоде, печке. Злобное. „Мы“ — ужас перед реализующимся социализмом. Он — чужой гость, пассажир на нашем корабле. <.> Замятинство — опасное явление. Оно оставило свой след и на серапионах» (5). Жестокое испытание временем сделало отбор: Е. Замятин — писатель, критик, теоретик новой в начале XX века генерации писателей жив и до наших дней.

На второй позиции стоят критики, которые, в основе своей, признают талант писателя, и, если критикуют его, то следуя эстетическому подходу: за художественное подражание, «отсутствие философских идей» (6), за «стилизаторство» и пристрастие к «эротизму» (7), за то, что «морфологическая функция писательского «Я «здесь (в «Наводнении» — О. К) совершенно отсутствует, а «завеса «объективизма» скрывает идеологическую «подоплеку» самого писателя и т. д. (8). Однако, критики и этой позиции, хотя не столь остро, но все же не приемлют идеологической настроенности Замятина (медлительности в оценках, проявления иронии, едкости, неудовлетворенности.

1. Печать и революция, 1921. № 2. С. 224.

2. Цит. по Галушкин А. Ю. Комментарии // Евгений Замятин. Я боюсь. Литературная критика. Публицистика. Воспоминания / Сост. И коммент. А. Ю. Галушкина. М.: Наследие, 1999. С. 311−312.

3. См.: Барабанов Е. Комментарии // Замятин Е. И. Сочинения. М., 1988. С. 547.

4. Например, в 1928 году против постановки пьесы «Атилла» на заседании Художественного Совета Большого Драматического театра выступил представитель Облита Кальменс: «Замятин сильный, умный, талантливый враг. Замятин всей душой с Западом. Он всей душой против большевиков-варваров, и вся его пьеса (речь идет об „Атилле“ — O.K.) — это тоска по гибнущему Западу» (Цит. по: Ерыкалова И. Е. К истории создания пьесы Е. И. Замятина «Атилла» Н Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня: Научные доклады, статьи, очерки, заметки, тезисы: В 10 кн. Кн. 111 / Под ред. проф. Л. В. Поляковой. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 1997. С. 155).

5. Фурманов Д. Литературные записи // Вопросы литературы. М., 1957. № 5. С. 199,200−206.

6. Лежнев А. На правом фланге // Печать и революция, 1924. № 6. С. 130.

7. Фриче В. М. Заметки о современной литературе. М.-Л., 1928. С.22−29.

8. Замошкин Н. Личное и безличное // Новый мир, 1929. № 6. С. 205. происходящим). Здесь мы встречаем имена серьезных, талантливых критиков: Шкловский В., Воронский А., Фриче В., Лежнев А., Замошкин Н., и братьев по перу: Горький М., Федин К., Пильняк Б., Асеев Н. и другие.

A.К.Воронский в общем контексте творчества Е. Замятина дал весьма высокую оценку. Он называл писателя экспериментатором, доводившим все до крайности, что, собственно, и привело к созданию «сгущенного» и «отчеканенного стиля». «Словопоклонничество», «заостренность», «большая сила изобразительности», поднимание проблемы гуманизма (1) — все это отличало, по мнению критика, творчество Замятина. Воронский хвалит художника за «Уездное», «овеянное подлинным, высоким и трогательным лиризмом», где писатель становится обличителем «социальной энтропии» (2), «за „Алатырь“, „На куличках“, „Островитяне“, „Ловец человеков“, а „Дракон“, сказочки и „Мы“ — это уже совсем другое дело» — они создают, говорит критик, «очень тяжелое впечатление.»: «Вообще, — пишет Воронский в 1922 году в письме к Замятину, — у меня к вам двойственное отношение: одно идет от „Уездного“, другое от „Церкви божьей“. Оттого я так много и занимаюсь вами в журнале (доносы)» (3). О произведениях писателя послеоктябрьского периода (называя «Дракон», «Мамай», «Пещеру», «Церковь божию», «Арапы», «Сподручницу грешных», «Мы») критик высказывался уже не лестно, беря во внимание политический аспект: «Как бы то ни было, после Октября Замятин написал ряд рассказов, сказок, доставивших несомненное удовлетворение самым ярым врагам Октября и большое искреннее огорчение и негодование знавшим и ценившим его талант» (4), а «благо революции превыше всего и иных постулатов у меня нет» (5).

B.Шкловский, как и Воронский А., считал удачными произведения Замятина дооктябрьского периода. При анализе же повести «Островитяне» и романа «Мы», критик приходит к выводу, что Замятин — писатель одного приема: «.определенная характеристика, нечто вроде развернутого эпитета, сопровождает героя через всю вещь» (6). А, тем временем, в своей старой.

1. Воронский А. К. Избранные статьи о литературе. М., 1982. С. 119−137. То же: Воронский А. К. Литературные силуэты. 111. Евг. Замятин // Красная новь, 1922. № 6.

2. Воронский А. К. Избранные статьи о литературе. М., 1982. С. 123.

3. Цит. по: Полякова JI.B. Евгений Замятин в контексте оценок истории русской литературы XX века как литературной эпохи. Курс лекций. Тамбов: Изд-во 'IT" У им. Г. Р. Державина, 2000. С. 141−142. Или см.: Литературное наследство. Т.93. Из истории советской литературы 1920;1930;х годов. Новые материалы и исследования. М., 1983. С. 572.

4. Воронский А. К. Избранные статьи о литературе. М., 1982. С. 129.

5. Цит. по: Полякова Л. В. Евгений Замятин в контексте оценок истории.Указ.соч. С. 141.

6. Шкловский В. Потолок Евгения Замятина // Шкловский В. Гамбургский счет. М., 1990. С. 246. манере, по мысли критика, писатель уже достиг «потолка». Рассказ «Пещера» Шкловский воспринял как «неактуальную работу» художника, в которой «бытовая мотивировка конфликта» не посажена «на художественную форму твердо и правдоподобно» (1).

Не однозначен в своей оценке Замятина был и М. Горышй, всегда, однако, протягивающий писателю руку помощи. В 1923 году М. Горький писал В. Каверину: «Я хотел бы чтоб всех вас уязвила зависть к „прежним“ -Сергееву-Ценскому, М. Пришвину, Замятину, людям, которые становятся все богаче словом, я имею в виду „Приеображение“ Ценского и „Кащееву цепь“ М. Пришвина, и Замятина — статью в „Русском искусстве“ (речь идет о статье „Новая русская проза“ — O.K.), статью, в которой он сказал о вас много верного» (2). Но в 1929 году из Сорренто М. Горышй в письме к И. А. Груздеву писал следующее: «.Замятин слишком умен для художника и напрасно позволяет разуму увлекать талант на тропу сатиры. „Мы“ — вещь отчаянно плохая, совершенно не оплодотворенная вещь. Гнев („усмешка“ — в другом варианте — O.K.) ее холоден и сух, это — гнев старой девы.» (3).

Неоднозначно расставлял акценты и Асеев Н., высказываясь относительно творчества Е.Замятина. В частности, обращаясь к рассказу «Пещера», с одной стороны, он указывал на высокое мастерство писателя, а с другой, видя здесь «этический вызов» революции, отмечал «ядовитые тленные черточки скепсиса и озлобленности» (4). К. Федин, в свою очередь, говорил, что Е. Замятин «обладал такими совершенствами художника, которые возводили его высоко» (5), но с другой стороны, он не разделял пессимистического взгляда его на современную литературу (6). Б. Пильняк, высказываясь о художнике, писал, что «статьи Замятина очень талантливы — и конечно, у нас мало таких, как Замятин», но в то же время критиковал за то, что он «не хочет видеть революции», «не хочет перегореть ею, прорасти ее физиологией», «у него получается умно и холодно» (7).

Однако вопреки всему, была в 20-е годы и третья позиция — это позиция критиков, которые, игнорируя идеологические вопросы, применяли к творчеству Замятина чисто эстетический подход, признавая его мастерство. В.

1. Шкловский В. Б. Пять человек знакомых. Тифлис, 1927. С. 50−51.

2. Горький и советские писатели: неизданная переписка. М., 1963. С. 178.

3. Горький М. Собр. соч.: В 30 т. М., 1956. Т.30. С. 126 или см.: Замятин на фоне эпохи. Публикация А. Н. Стрижева // Литературная учеба. М. Д994. № 3. С. 109−110.

4. Красная новь, 1922. Je 4. С. 244 — 245.

5. Федин К. А. Собр. соч: В 12 т. М., 1986. Т.10. С. 74.

6. Книга и революция, 1921. № 8 /9. С. 85.

7. Андроникашвили-Пильняк Б. Два изгоя, два мученика: БЛильняк и Е. Замятин // Знамя. М, 1994. № 9. С. 124. первую очередь, здесь стоит имя Якова Брауна, выступившего в 1923 -году со статьей «Взыскующий человека» , — исследователя, сумевшего проникнуть в особенности художественного «синтетического» мышления «самого лукавого писателя в русской литературе»: «На каждом этапе своего развития он обманывает предельностью, конечностью, горизонтом, обтачивает и закругляет эти мнимо найденные концы земли, пределы пределов, с тем, чтобы в последний момент перейти через них и позвать к новым пределам. <.> Замятин являет собой новый тип художника., художника-бумеранга, чей путь от себя к миру и от мира к себебумеранга, ибо эти художники подобны названному австралийскому орудию, радугой взвившись, въедаются в тело жизни, с тем, чтоб пронзив и поняв ее, вернуться к себе, обойдя круг мира, вернуться к новому, умудренному, углубленному вопросу о себе, о человеке, о последней тайне человеческой» (1).

Выдающимся представителем современной сатиры" (2) называет писателя А. Рашковская, Чуковский К. говорит о рождении «нового Гоголя» (3), как об «опытном учителе серапионов» в области «святого ремесла» пишет о Замятине Р. Иванов-Разумник (4). Вопреки многочисленным отрицательным откликам современников на рассказ «Пещера», Н. Огнев говорил о нем как «превосходном», «синтетическом» произведении (5). В 1922 году из-за рубежа.

1. Браун Як. Взыскующий человека // Сибирские огни, 1923. № 5−6. С. 237−239 (то же: Браун Як. Взыскующий человека (творчество Е. Замятина) // Критика и критики в литературном процессе Сибири Х1Х-ХХ вв. Новосибирск, 1990).

2. Рашковская А. А. Новейшие искания в современной литературе // Вестник знания. Л, 1925. № 21−22. С. 1281−1282.

3. Оцуп Н. А. Евгений Замятин И Оцуп Н. А. Океан времени. Стихотворения. Дневник в стихах. Статьи и воспоминания о писателях. СПб., 1994. С. 541.

4. Удушьев И. (Иванов-Разумник Р.В.) Взгляд и нечто // Современная литература. Л., 1925. С. 155. Влияния, оказанного писателем на молодое поколение прозаиков, касаются и воспоминания А. Левинсона, также преподававшего в литературной студии при Доме искусств: 'Влияние его чрезвычайно великодля тех, кто знает лишь невысокую стопку его книг, оно подчас загадочно. <.> Молодую стихию он подчинил дисциплине. Умел показать ученику прием, тонко расчитанный и скупой, сберегающий энергию и бьющий в цель" (Левинсон А. Джентельмен: Записки о прозе Е. Замятина // Звено. Париж, 1923. 2 апр. — Цит. по: Галушкин А. Ю. Комментарии // Замятин Евг. Я боюсь. Указ.соч. С. 303). Елизавета Полонская к 1 февраля 1924 годадню Серапионов написала следующие строки:

Была ли женщина — их мать?

Вопрос и темен и невнятен.

Но можно двух отцов назвать.

То были Шкловский и Замятин. (Замятин на фоне эпохи. Публикация АН. Стрижева // Литературная учеба, 1994. № 3. С. 111.).

5. Оценка Н. Огнева, несомненно, была более трезвой и беспристрастной: «Замятинский рассказ превосходен, потому irro синтетичен. Одного в лирику вгоняет гимн, а другого частушка. Вогнать во вдохновение по инструкции Наркомпроса нельзяжаль, что мне приходится писать это, потому что не все понимают. Скажут, что Замятин страданий гражданской войны не заметил, а заметил страдания обиженных критик Дм. Святополк-Мирский в статье «Русская литература после 1917 года» напишет о Замятине как об «очень сильном», «даже могучем мастере реалистического выражения», стиль которого «обладает полнотой и силой», а о рассказе «Пещера» — как об «очень сильном образце его искусства»: «Это кристаллизованный кошмар, слегка напоминающий По, с той лишь небольшой разницей, что кошмар Замятина предельно правдив» (1). Критик и в последующие годы считал, что «среди молодого поколения только Замятин достоин упоминания», справедливо ставя ему в заслугу наличие «композиционного единства» в рассказах, «отсутствующего» у других авторов (2). Роман «Мы», подвергшийся шквалу негативной критики, например, Ю. Тыняновым был воспринят как «творческая удача», как произведение, где органически взаимодействуют стиль и жанр (3).

В 1937 году писателя не стало. Ремизов А. М. некролог о Замятине назовет «Стоять — негасимую свечу.», поясняя: «.так в старину о канноницах, читавших псалтырь, так мне сказалось о Замятине, о его словесной работе. Замятин не болтун литературный и без разглагольствований: за 29 лет литературной работы осталось — под мышкой унесешьно вес — свинчатка» (курсив — O.K.) (4). и обалдевших интеллигентиков. Превосходно: но Замятин дал синтез этих страданий, а вот синтеза гражданской войны никто не дал, и не дадут еще долго, хотя и писали и пишут о ней и художественно-аналитически и ура-коммунистически. Так вот, хорошо, что хоть пещерные эти петербургские обалдуи даны мастером во всем обалдении, потому что это хоть и крохотная, и микроскопическая, но все же часть происходившего, отраженная во всем озарении высокой художественной правды. Возразят: но таким же манером можно оправдать страдания белогвардейца какого-нибудь. Можно. Страдания всечеловечны. Описания человеческих страданий всегда прогрессивны, а не реакционны, так как воспитывают читателя, устремляют его вверх, а не вниз. Другой вопрос: своевременны ли такие писания. Но его пусть решает военная цензура и ГПУ, а не литературная критика" (Огнев Н. Только через массу // Писатели об искусстве и о себе. М.-Л, 1924. С. 152−153).

1. Русская литература. СПб., 1994. № 4. С. 134−141.

2. Цит. по: Шайтанов И. О двух именах и об одном десятилетии (Замятки о творчестве Б. Пильняка и Е. Замятина в 20-е годы) // Литературное обозрение. М., 1991. № 6. С. 22 (Современные записки. Париж, 1925. № 23).

3. «Инерция стиля вызвала фантастику. Поэтому она убедительна до физиологического ощущения, — пишет Ю. Тынянов о романе „Мы“. — Мир обращен в квадратики паркета — из которых не вырваться», «принципы его стиляэкономный образ вместо вещипредмет называется не по главному признаку, а по боковомуи от этого бокового признака, от этой точки идет линия, которая обводит предмет, ломая его в линейные квадраты» (Тынянов Ю. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 517 или Тынянов Ю. Н. Литературное сегодня // Русский современник. 1924. № 1).

4. Ремизов А. М. Стоять — негасимую свечу. Памяти Евгения Замятина // Современные записки. Париж, 1937. Т.64. С. 427.

Так, выявив три позиции в научно-критической мысли 1920;1930;х годов, можно сказать, что Замятин в большинстве не был понят своими современниками, за некоторым исключением (Ю.Тынянов, Як. Браун, Дм. Святополк-Мирский и другие). Да, он и не мог вписаться в вульгарно-эстетические принципы критики тех лет, среди которых было отвержение самого существа традиционной русской эстетики: «Искусство служит жизни, развитию общества, развитию человека» (1). Но даже и не только им в новых условиях казалось, что эта «общая формула неясна, отвлеченна.» (2). Исходя из этого, резких, отрицательных, обвинительных оценок больше, чем тех, кто решающим и истинно заслуживающим внимания мерилом считал художественное мастерство писателя. В Советской энциклопедии 1933;1936 гг. мы читаем следующие строки о писателе: «В своем пореволюционном творчестве Замятин продолжает давать ту же консервативную провинциальную обывалыцину, которая, по его мнению, осталась характерной и для Советской России. Буржуазный писатель (курсив — O.K.). Замятин в своих произведениях (особенно в „Пещере“ и „Нечестивых рассказах“) рисует картину, совершенно искажающую советскую действительность. В опубликованном за границей романе 'Мы» (1929) Замятин злобно клевещет на советскую страну" (3). Точка. В последующих изданиях «Советской энциклопедии» имя Замятина не упоминается.

Е. Замятина заставили уйти из литературы, так как он не вписывался в политику партии в этой сфере искусства. В литературе было «уничтожено два, если не три поколения» (4), — пишет Н.Берберова. Уже в 1920;е годы, по воспоминаниям современницы, «у разных людей по-разному, начало появляться чувство возможного конца — не личного даже, а какого-то коллективно-абстрактного, <.> «духовного». Конец появился в воздухе сначала как некая метафора, тоже коллективно-абстрактная, которая, видимо, становилась день ото дня яснее. Говорили, что скоро «все» закроется, то есть частные издательства, и «все» перейдет в Госиздат. Говорили, что в Москве цензура еще строже, чем у нас, и в Питере скоро будет то же. <. .>

Теперь, глядя назад в те месяцы, я вижу, что уничтожение пришло не прямым путем, а сложным, через некоторый расцветчто ход был не так прост через это «цветение» — <.> Уничтожение пришло не личное каждому, но как уничтожение групповое, профессиональное и плановое, Такой-то, писавший стихи, был уничтожен планово «как класс». Параллельно начали делаться не вещи, а плановые вещи. Мандельштам был уничтожен, как класс, Замятину запретили писать, как классу. Литературная политика (до конца тридцатых.

1. Современная русская критика: 1918 — 1924/ Сост. Ин.Оксенов. JI., 1925 С. XII.

2. Там же.

3. Малая советская энциклопедия / Глав.ред. Н.Мещеряков. 1-е издание переработанное. Т. 1−11. М.: Сов. энциклопедия, 1933. Т. 3 (1936). С. 275.

4. Берберова H.H. Курсив мой: Автобиография. М.: Согласие, 1996. С. 175. годов) была частью политики общей.(1).

Второй этап — 1940 — 1970;е гг. — состоит из двух периодов: — 40−50-е годыпериод, когда имя Замятина в советской печати было окружено полным молчанием (2) — - 60−70-е годы — период, когда имя художника вернули в литературный обиход. Но занавес запрета лишь приоткрылся, это только упоминание о творчестве писателя, которое «вводится» через третьи лица в искаженном виде. В этот период в стране Советов, подобно периоду 20−30-х годов, Замятину дается резко негативная оценка с идеологической точки зрения (3). Например, Вулис А. о послереволюционном творчестве художника писал: «Произведения, отвергающие актуальную, прогрессивную тематику ради расплывчатых псевдофилософских проблем, ради чуждых или враждебных революционной современности образов. Произведения, дышащие леденящим ветром тоски, который замораживает смех, беспощадно пригибает к земле героев» (4).

Хрущевская «оттепель» в отношении Е. Замятина ничего не изменила. Из письма А. Стрижева к Михаилу Слонимскому, датированному 26 сентября 1967 года, мы узнаем, что Замятина в то время «не пускали в седьмой том библиографического справочника новейших русских прозаиков. из-за предвзятой осторожности» как, «якобы предосудительное имя» (5). Стрижев задает вопрос:. .разве не своевременно ввести Замятина в.

1. Там же. С. 177−178.

2. В эти годы работы писателя на русском языке публикуются за границей, а сопровождающие эти отдельные издания произведений художника статьи носят прежде всего просветительский характер ознакомления зарубежного читателя: см.: Александрова В. Евгений Замятин // Е.Замятин. Мы. Нью-Йорк, 1952. С. 1−13- Бондаренко В. Евг. Замятин и советский период русской литературы // Е.Замятин. Лица. 1955. С. 283−308- Кашин А. Против Бессмертного Гвоздя // Мосты. Мюнхен, 1959. № 2. С. 312−326, Адамович Г. Отзыв // Опыты. Нью-Йорк, 1956. Кн.6. С. 94−96.

3. В 60−70-е годы, когда в стране Советов его творчество еще часто не воспринималось, игнорировалось или делалась резко негативная обмолвка, то критика русского зарубежья по-прежнему оценивала писателя со знаком «плюс», одобряя его еретическое бунтарство и свободный дух: см.: Коряков М. Лица и хари // Е.Замятин. Лица. Нью-Йорк, 1967. С. 1−11- Завалишин Вяч. Библиография: Е.Замятин. Повести и рассказы. Мюнхен, 1963 // Новый журнал, Нью-Йорк, 1963. № 73. С. 300−302- Слоним М. Писатель и его творчество // Е.Замятин. Повести и рассказы. Мюнхен, 1963. С. 5−8- Бондаренко В. Века и десятилетия // Е.Замятин. Мы. Нью-Йорк, 1967. С. 203−223- Жиглевич Е. Мы и «Мы» // Там же. С. 7−9- Кашин А. Художник и человек // Е.Замятин. Сочинения. Т.1. Мюнхен, 1970. С. 5−21.

4. Вулис А. З. «Я сжигал то, чему поклонялся.» // Вулис А. З. Советский сатирический роман. Эволюция жанра в 20−30-е гг. Ташкент, 1965. С. 76.

5. Замятин на фоне эпохи. Публикация А. Н. Стрижева // Литературная учеба. М., 1994. № 3. С. 109. литературоведческий обиход? Ведь минуло 30 лет, как не стало «чистого экспериментатора». Но этот вопрос, с которым писатель пришел к «вседержителю» — К. Федину, по рекомендации М. Слонимского, так и остался в тот момент нерешенным.

Лично же К. Федин в 1967 году о Замятине писал как о «гроссмейстере литературы», как о «писателе изысканном», который много придавал значения языку, образу и композиции. По мнению Федина, его «возводили высоко» такие «совершенства художника», как насыщенность «повестей яркой, находчивой образностью», «выверенность, точность построения рассказов», то, что «он был превосходным бытовиком» , — и, «чтобы стать на высшую писательскую ступень, ему недоставало, может быть, только простоты» (1).

Однако, в учебных, академических изданиях «Истории русской советской литературы» (2) и вышедших монографиях Шешукова С., Иванова В., Метченко А., Андреева Ю., Бузник В. и других (3) на всем протяжении 60−70-х годов сохранен вульгарно-социологический подход в оценке творчества Е.Замятина. Исследователи говорили о нем как о «прихлебателе буржуазии», который клеветал на революцию (4) — как о человеке, «дурно влиявшем» на «Серапионовых братьев», ввергая их в «аполитичность», в «направлении идеи братства против требования идеологического единства, связи литературы с политикой» (5). Творчество писателя в эти годы рассматривается в контексте полемики вокруг модернистской литературы, создающейся «лишь во имя индивидуализма», в отличие от «реализма как литературы для народа» (3). В этой связи А-Метченко пишет, что для Е. Замятина даже «требование народности и гражданственности казалось покушением на свободное проявление творческого <я>» (6). Показательна и трактовка Е. Замятина «Историей русской советской литературы», изданной в 1970;м году (имевшей.

1. Федин К. А. Горький среди нас. Картины литературной жизни. М., 1967. С. 77−78.

2. История русской советской литературы: В 2-х т. Т.1./ Под ред. проф.А. И. Метченко, доц. Л. М. Поляк, проф. Л. И. Тимофеева. — М: Изд-во МГУ, 1958; История русской советской литературы: В 3-х т. T.l. М: Изд-во АН СССР, 1958; История русской советской литературы: В 4-х т. T.l. М.: Наука, 1967; История русской советской литературы / Под ред. проф. П. СВыходцева М.: Высш. школа, 1970.

3. Шешуков С. Неистовые ревнители. М.: Моск. Рабочий, 1970; Иванов В. Идейно-эстетические принципы советской литературы. М.: Худ.лит., 1971; Метченко А. Кровное, завоеванное: Из истории советской литературы. М.: Советский писатель, 1975; Андреев Ю. Революция и литература. — Л.: Наука, 1969; Бузник В. Русская советская проза 20-х гг. — Л.: Наука, 1975, Грознова Н. Ранняя советская проза 1917 — 1925. Л.: наука, 1976 и другие.

4. Иванов В. И. Идейно-эстетические принципы советской литературы. М., 1971. С. 38.

5. Метченко А. И. Избранные работы: В 2-х т. М.: Худ. лит., 1982. Т.1. Кровное, завоеванное: (Из истории советской литературы). С. 126.

6. Там же. ТЛ. С. 78.

7. Там же. затем переиздания и в последующие годы), как выходца из модернистских группировок наряду с А. Ремизовым и Ф. Сологубом, как «писателя, не принявшего современность», «не обнаруживавшего стремления понять новый мир» и «продолжавшего писать в прежнем духе, подчиняя своей политической ориентации все творчество». А произведения «Пещера» и «Мы» называются «откровенно предвзятыми» и «антисоветскими» (1).

В обращении художника «к приему смещения временных планов повествования» Грознова H.A. увидела «компрометирующие современность параллели, аналогии, ассоциации с прошедшей историей» (2). Исследователь убеждена, что рассказы писателя «показывают известную беспомощность новеллиста перед действительностью»: «Рассказ („Пещера“ — O.K.) отличается поразительной для своего времени скудостью стилистических красок и примитивностью новеллистического рисунка», а «жизнь поэтического образа» в рассказах «примитивна», «не способна была передать ни биения сердца, ни напряжения мозга эпохи» (3).

Идеологическую оценку творчеству Замятина на первое место выносит и В. В. Бузник, говоря о «глубочайшей оппозиции» художника «по отношению к советской действительности»: «Всю силу своего язвительного таланта, всю изобретательность фантазии Замятин отдал тому, чтобы в предельно окарикатуренном виде нарисовать общество, пришедшее к твердым жизненным идеалам. Он издевался над возможностью построить „математически-безошибочное счастье“ — <.> над общественным устройством, обязывающим каждого забыть, „что ты — грамм и почувствовать себя миллионной долей тонны“ („Мы“)» (4). Исследователь отмечает «пессимизм», «жестокость» его художественных произведений, где «вполне конкретная революционная борьба народа изображалась как зло, убивающее в человеке человеческое» (5).

Ю.Андреев в своей работе «Революция и литература» делает акцент не на мрачность, дикость и жестокий колорит петербургских рассказов художника, а на «безысходность» их изображения. «Существо» позиции Замятина он определяет «философским термином „релятивизм“, то есть утверждением относительности, сменяемости», что «становится единственным смыслом жизни». Именно одержимость релятивизмом, по мысли Андреева Ю., и не давала писателю возможности видения «исхода из ужасов» (6). Однако и работа Андреева Ю., содержащая конструктивный разговор о поэтике Замятина,.

1. История русской советской литературы / Е. П. Бахметьева и др.- Под ред. П. С. Выходцева. 4-е изд., испр. и доп. М.: Высш.шк., 1986. С. 51.

2. Грознова H.A. Ранняя советская проза 1917;1925 / Н. АГрозноваАН СССР, Ин-т русской литературы (Пушкинский дом). Л.: Наука, 1976. С. 121.

3. Там же. С. 124.

4. Бузник В В. Русская советская проза 20-х годов. Л.: Наука, 1975. С. 67, 69.

5. Там же. С. 70.

6. Андреев Ю. Революция и литература. Л., 1987. С. 46, 45. выходит на социологическую заданность (1).

Так, многие годы творчество Е. Замятина было у нас открытой для осуждения темой. Можно было увлекаться ею только тайком, лукаво. Это печальная судьба как наследия писателя, так и того литературного направления в целом, к которому он принадлежал. Это удивительно и больно. Исследователи творчества писателя 1960;1970;х годов, как мы видим, вторя критике 20-х, так же выносили на первое место идеологические оценки. Прав был Кв. Хватик, писавший в конце 1960;х годов о «необходимости широты и терпимости, историзма и непредвзятости» в подходе к искусству XX века (2). К этой истине мы начали приближаться, к сожалению, лишь в 80-е годы, когда, собственно, и произошел перелом в оценке художника. Во все времена Замятина относили к «сложным писателям». А «эти „сложные-то“ , — по словам Г. Белой, — и оказались по прошествии лет самыми значительными фигурами в истории советской литературы» (3).

Только с середины 1980;х годов начался процесс полной реабилитации Е. И. Замятина — одного из серьезнейших писателей XX века — это и явилось началом третьего этапа периодизации научно-критической мысли в оценке творчества художника. На полках библиотек читатель уже найдет сборники его произведений, содержащие не только художественные (роман, повести, рассказы, сказки, пьесы, притчи, экспромты, анекдоты), но и «нехудожественные» сочинения (критическо-теоретические статьи, лекции, рецензии, эссе, воспоминания, автобиографии, обзоры, письма, литературные портреты, объединенные под общим названием «Лица»), в которых мы встречаемся с общественными убеждениями писателя, теоретически систематизированными мыслями о человеке, обществе, истории и, конечно же, литературе. «Здесь „чистое“ художество пересекалось со злободневной мыслью» (4), — верно отмечает Келдыш В.А.

1. «. релятивизм, — пишет Андреев Ю., — мысль о том, что движение — все, цель — ничто, пренебрежение громадными и конкретными завоеваниями революции было выражено Е. Замятиным уже тогда, когда не всюду еще погасли пожары гражданской войны, не все интервенты покинули советскую землю. <.> .от мысли писателя веет не столько научностью, сколько аристократически-пренебрежительным отношением к массам, испытывающим муки голода и разрухи, веет самым откровенным антидемократизмом» (Андреев Ю. Революция и литература. Л., 1987. С. 46−47).

2. Хватик Кв. К вопросу о художественном авангарде // Ceskoslovenska rusistika. XI1. 1967. № 4. С. 196.

3. Белая Г. Дон Кихоты 20-х годов: «Перевал» и судьба его идей. М.: Сов. писатель, 1989. С. 100.

4. Келдыш В. А. Замятин — публицист и критик // Замятин Е. И. Я боюсь: Литературная критика. Публицистика. Воспоминания. М.: Наследие, 1999. С. 111.

После «прорыва» к читателю в 1986 году (1) русская критика мгновенно отреагировала на феномен «прозеванного гения», и посыпались со всех сторон отклики, оценки, рецензии, впечатления (2), заполняющие образовавшуюся пустоту. Появился целый ряд избранных произведений писателя с обширными предисловиями и развернутыми комментариями, восстанавливающие историческую истину, М. Чудаковой, О. Михайлова, Е. Скороспел овой, Е. Барабанова, В. Шкловского, В. Келдыша, Л. Поляковой, А. Галушкина (3). Вышедшие библиографические указатели публикаций не только произведений Е. Замятина, но и работ о нем, наглядно подтверждают, насколько велик сегодня интерес к творческому наследию художника (4). Российская национальная библиотека в Санкт-Петербурге издала фундаментальный труд в 2-х томах.

1. В России вновь начали публиковать художественные произведения Е. Замятина с 1986 года (первый сборник — Замятин Е. И. Повести. Рассказы./ Вступ. ст. О.Михайлова. Воронеж, 1986 — включал в себя такие произведения, как «Уездное», «Алатырь», «На куличках», 'Три дня", «Север», «Африка», «Ела», «Мамай», «Пещера», «Наводнение», «Русь»), а критическо-публицистические его работы, первыми из которых стали литературные портреты «Лица» и статья «О сегодняшнем и современном», вышли чуть позже — в 1988 году (Замятин Е. И. Сочинения./ Сост. Т. Громова, М.ЧудаковаАвт. послесл. М.ЧудаковаКоммент. Е.Барабанова. М.: Книга, 1988). Таким образом, с начала 1930;х и вплоть до 1986 года творческое наследие Е. Замятина в России не переиздавалось. Оно публиковалось в этот период лишь за рубежом: Замятин Е. И. Повести и рассказы. Мюнхен: ЦОПЭ, 1963; Замятин Е. И. Сочинения — Werke: В 4-х т.- Ред. Е. ЖиглевичВ ст.ст. АКашина, Munchen, 1970;1988; Замятин Е. И. Огни Святого Доминика. Wurzburg, 1973; Замятин Е. И. Островитяне: Повести и рассказы. Анн Арбор: Ардис, 1979 и другие.

2. Михайлов О. М. Гроссмейстер литературы // Литературная Россия. М., 1986. 26 декабря (№ 52). С. 18−19-Примочкина H.H., Примочкин Б П. М. Горький и Е. Замятин: (К истории творческих взаимоотношений) // Творчество М. Горького в художественной системе социалистического реализма. Горький, 1986. С. 103−110- Мущенко Е. Г. «И я был большевиком.» // Подъем, 1987. № 7. С. 131−134, Павлова-Сильванская М. Это сладкое «Мы», это коварное «Мы» // Дружба народов. 1988 № И. С. 259−262 и другие.

3. Чудакова М. О. Еретик, или Матрос на мачте // Замятин Е. И. Сочинения. (Из литературного наследия). М., 1988; Шкловский В. Б. О рукописи «Избранное» Евгения Замятина // Замятин Е. И. Избранные произведения. Повести, рассказы, сказки, роман, пьесы. М.: Сов. писатель, 1989; Келдыш В. А. Е. И. Замятин // Замятин Е. И. Там жеБарабанов Е. Комментарии // Замятин Е. И. Сочинения. (Из литературного наследия). М.: Книга, 1988; Скороспелова Е. Б. Возвращение // Замятин Е. И. Избранные произведения. М.: Сов. Россия, 1990; Полякова ЛВ. Евгений Иванович Замятин // Замятин Е. И. Избранные произведения. М.: Международный издательский дом «Синергия», 1997; Скороспелова Е. Б. Замятин и его роман «Мы» // Замятин Е. И. Мы. М., 1999; Келдыш В. А. Замятин — публицист и критик // Евгений Замятин. Я боюсь: Лит. критика. Публицистика. Воспоминания. М.: Наследие, 1999, Галушкин А. Ю. Комментарии // Там жеи другие.

4. Стрижев, А Н. Библиография // Замятин Е. И. «Мы». М., 1990; Писатели русского зарубежья. 1918;1940. Справочник: В 3-х ч. М., 1993. 4.1- Галушкин А.Ю.

Рукописное наследие Евгения Замятина", включающего в себя письма, рукописи произведений, указатели, библиографию (1). На родине писателя в Тамбове с 1992 года проходят международные Замятинские чтения. Материалы чтений изданы в десяти книгах «Творческого наследия Евгения Замятина: взгляд из сегодня» (2). Здесь представлен широкий спектр оценок и точек зрения исследователей. Анализируются особенности творческого пути Замятина, неповторимость его авторского почерка, оценивается вклад мастера в историю русской и мировой литературы. То есть, за сравнительно короткий период русское литературоведение достигло в области «замятиноведения» определенных успехов, и теперь уже идет с англоязычной славистикой рука об РУКУ (3).

Наблюдается своеобразная дифференциация аспектов изучения творческого наследия писателя: биографический, литературоведческий и лингвистический подходы.

Сегодня можно говорить о наметившейся явной тенденции к более активному и целенаправленному исследованию вопросов замятинской поэтики. Келдыш В. А. во вступительной статье «Е.И.Замятин» охватывает как ранние.

Возвращение" Е.Замятина. Материалы к библиографии (1986;1995) // Новое о Замятине. Сборник материалов. M.: «МИК», 1997; Галушкин А. Ю. Материалы к зарубежной библиографии Е. И. Замятина (1925;1995) // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня. Тамбов, 1997. Кн.111- Е. И. Замятин. Материалы к библиографии: В 2-х ч / Сост. Г. Б. Буянова и другие. Под ред. проф. Л. В. Поляковой. Тамбов, 1997, 2000 и другие.

1. Рукописное наследие Евгения Замятина / Предисл. и комменнт. М. Ю. Любимовой, подгот. Текста Л. И. Бучиной и М. Ю. Любимовой it Рукописные памятники. Вып. 3. 4.1,2. СПб., 1997.

2. Творческое наследие Евгения Замятинавзгляд из сегодня. Научные доклады, статьи, очерки, заметки, тезисы: В 10-ти кн I Под ред. проф. Л. В. Поляковой. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г .Р.Державина, 1994 — Кн. 1−1V- 1997 — Кн. 111-V1- 2000 — VI 1-Х.

3. Как в России, так и на Западе сегодня вышло ряд монографий о Замятине: Давыдова Т Т. Евгений Замятин. М.: Знание, 1991; Ланин Б. Роман Замятина «Мы». М.: Фирма «Алкопост», 1992; Шишкина Л. И. Литературная судьба Евг.Замятина. СПб.: Знание России, 1992; Голубков С. А. Комическое в романе Замятина «Мы». Самара, 1993; Лахузен Т., Максимова Е., Эндрюс Э. О синтетизме, математике и прочем. Роман «Мы» Е. И. Замятина. СПб., 1994; Скороспелова Е. Б. Замятин и его роман «Мы». М., 1999 (Перечитывая классику) — Попова И М. «Чужое слово» в творчестве Замятина (Гоголь, Салтыков-Щедрин, Достоевский). Тамбов, 1997; по материалам международного Замятинского симпозиума в Лозанне вышел сборник под редакцией Л. М. Геллера «Новое о Замятине». Сборник материалов. М.: «МИК», 1997; Полякова Л. В. Евгений Замятин в контексте оценок истории русской литературы XX века как литературной эпохи. Курс лекций. Тамбов, 2000; Scheffler L. Evgenij Zamjatm. Sein Weltbild und seine literarische Thematik. Koln, Wien, 1984; Gildner A. Proza Jewgienija Zamiatina. Krakow, 1993; Goldt R. Thermodynamik als Textern. Die Entropiesatz als poetologische Chiffre dei E.I. Zamjatin. Mainz, 1995 и другие. сочинения писателя, где он выступает как «мастер высокого класса» «бытового реализма», так и произведения пооктябрьского времени, отличающиеся, как верно замечает исследователь, «обновленной манерой» — «синтезирования реализма и модернизма» (1). Шайтанов И. и Шенцева Н. так же обнаруживают в своих работах стремление воссоздать целостное представление о художественном мире Е. Замятина в его эстетическом и поэтическом многообразии (2). Голубков М. в книге «Утраченные альтернативы. Формирование монистической концепции советской литературы. 20−30-е годы» рассматривает творчество писателя в контексте эстетики экспрессионизма (3).

Из художественных произведений, написанных новой синтетической прозой — «Островитяне» (1917), «Ловец человеков» (1918), «Дракон» (1918), «Мамай» (1920), «Пещера» (1920), «Детская» (1920), «Мы» (1921), «Все» (1922), «Рассказ о самом главном» (1923), «Икс» (1926), «Десятиминутная драма» (1928), «Ела» (1928), «Наводнение» (1929) — наиболее интересующим современных исследователей оказывается роман «Мы» (4). Он — в центре внимания литературоведов как в нашей стране, так и за рубежом. Весьма много работ посвящено поэтике повести «Наводнение» (5) и «английских» (6) произведений.

1. Келдыш В. А. Е. КЗамятин // Замятин Е. И. Избранные произведения. М.: Сов. писатель, 1989. С. 17, 35, 22.

2. Шайтанов И. О. Мастер // Вопросы литературы. M., 1988. № 12- Шенцева Н. В. Художественный мир Е. И. Замятина, Учебно-методическое пособие. Йошкар-Ола,.

1996.

3. Голубков М. Утраченные альтернативы. Формирование монистической концепции советской литературы. 20−30-х гг. М, — Наследие, 1992.

4. Ланин Б. Роман Е. Замятина «Мы». М.: Алкопост, 1992; Николенко О. Н. Замятин и его роман «Мы». Харьков, 1995; Замятин Е. «Мы»: Избр. страницы. Анализ текста. Соч.: 11 кл. Справоч. пособие / Авт.-сост. МХ. Павловец, Т. В. Павловец. М.: Дрофа, 1997; в тамбовском издании «Творческого наследия Евгения Замятина: взгляд из сегодня.», выпущенном по материалам Первых — Четвертых международных Замятинских чтений, исследования о романе «Мы» занимают более 2-х томов: частично в Кн.11, а так же Kh. V и IX, и другие работы.

5. Резун М. А. Малая проза Е. И. Замятина. Проблемы поэтики. Дис. канд.филол.н, Томск., 1993. С. 185−222, Шмидт Вольф. Орнаментальный текст и мифическое мышление в рассказах Е. Замятина «Наводнение» // Русская литература. СПб., 1992. № 2- Безрукова P.A. Мотив преступления и наказания в рассказе Е. Замятина «Наводнение» // Творческое наследие Евгения Замятина. Кн. U.C. 189−191, Ковалев П. А. Поэтика Е. Замятина (на материале повести «Наводнение») // Там же. С. 193−195- Иванова Т. В. Время и пространство рассказа Е. Замятина «Наводнение» // Там же. Кн.1. С. 197- Кусано Кэйко. Петербург Евгения Замятина: от романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание» к повести E.H. Замятина «Наводнение» // Там же. Кн.Х. С. 5- Жужа Хетени. Мифологемы в «Наводнении» Е. Замятина // Новое о Замятине. Сборник материалов / Сост. Л.Геллер. М.: «МИК» ,.

1997. С. 9−19 и другие.

6. Майорова Т А. Концепция человека в творчестве Е.Замятина. Дис. канд.филол.н., Иваново, 1997, Новосельцева Л. А. Английская тема в творчестве Е. Замятина // Творческое наследие Евгения Замятина. Кн. 11. С. 230−232- Шпаковский И. И. художника. Следует отметить, что в последние годы особый интерес вызывает у замятиноведов «Рассказ о самом главном», в котором обнаруживается синтез эстетики и философских идей автора (1). Удивительно, но без внимания до сего дня остается рассказ «Все» — рассказ, который, думается, является образцом замятинского синтетизма. Хотя, безусловно, в изучении поэтики писателя сделано уже многое, но еще большее число открытий — впереди, так как современное отечественное замятиноведение находится только в начале своего пути.

Творчеству Замятина периода 20-х годов посвящено несколько диссертаций, особое место среди которых занимают работы Желтовой Н. Ю. (исследование поэтики рассказа «Сподручница грешных») (2), Перфильевой Н. В. (анализ приемов создания орнаментальной прозы Замятина) (3), Майоровой Т. А. (изучение концепции человека в творчестве Замятина 20-х годов) (4) и Джанашия Л. Г. (анализ форм художественной условности в творчестве писателя: «синтез» «фантастики, гротеска и мифа») (5).

Эйфория по поводу возвращения" миновала, и сегодня продолжается время серьезного осмысления наследия писателя, представляющего научный интерес для всего литературоведения. Идет процесс открытия Е. И. Замятина. Это уже действительно новая эпоха прочтения, прочтения его как художника, как мастера писательского ремесла. Предстоит еще достаточно значительная работа по осмыслению и освоению творчества Е. И. Замятина, исследованию поэтики его произведений. Еще многие и многие лакуны замятиноведам предстоит заполнить, так как творчество его, по верному высказыванию Л. Геллера: «.необычайно благодарная тема для исследователя, и не только потому, что оно все еще сравнительно мало изучено. Оно вобрало в себя все то, чем жила русская культура начала века — все ее надежды, страхи, открытия — и предварило многое из того, чем живем мы сегодня» (6).

Метафоризация сюжета в рассказе Е. Замятина «Ловец человеков» // Там же. Кн. VI. С. 25−27- Зверева Л И. Предметный мир в «английских» произведениях Е. Замятина // Там же. Кн.VII. С. 63−72 и другие.

1. На Четвертых международных Замятинских чтениях (Тамбов, сентябрь 2000 г.) обсуждению проблем структурно-поэтических особенностей «Рассказа о самом главном» посвящена была целая секция, что отразилось в Материалах чтений (см.: Творческое наследие Евгения Замятина. Кн. У111. С. 85−144).

2. Желтова Н. Ю. Проза Е.И.Замятина: Поэтика русского национального характера: Дис. канд.филол.н. Тамбов, 1999.

3. Перфильева Н. В. Импликация как основа языковой образной системы орнаментальной прозы Е. Замятина: Дис. на соиск. уч. ст. канд. филол.н. М., 1996.

4. Майорова Т А. Концепция человека в творчестве Е. И. Замятина. Дис.канд.филол.н. Иваново, 1997.

5. Джанашия Л. Г. Формы художественной условности в русской прозе 20-х гг.: Дис.канд.филол.н. М., 1996.

6. Геллер Л. М. Слово мера мира. Статьи о русской литературе XX века. М., 1994. С. 3.

Кроме того, сегодня проявились наиболее трудные участки в освоении замятинского наследия. И в первую очередь, это вопрос творческого метода писателя, особенностей авторской концепции синтетизма, изложенных в его критическо-теоретических статьях 1920;х годов. Однако не смотря на то, что в современном замятиноведении, с одной стороны, интересно, хотя и не бесспорно, исследуется авторская концепция синтетизма (о чем речь пойдет в 1 главе (1.1) работы), а с другой — интенсивно ведется анализ прозаического наследия художника (романа, повестей, рассказов 1920;х годов), тем не менее, на сегодняшний день специальных исследований, соотносящих авторскую концепцию синтетизма с его художественной практикой, с особенностями макрои микропоэтики его произведений — нет.

Актуальность данного исследования, лежащего на стыке проблем Замятина-" теоретика" и Замятина-художника, и состоит в том, чтобы этот пробел ликвидировать. К тому же, при относительно большом количестве работ о творчестве Е. Замятина синтетизм композиционной структуры его рассказов не являлся предметом специального рассмотрения. А так же, обращение к интегральному образу художника, который впервые здесь исследуется в теоретическом и мотивно-аналитическом аспектах, позволяет прояснить характерные особенности авторской концепции синтетизма.

Целью работы является попытка выйти на качественно иной уровень исследования: проблему «взаимопрорастания» поэтики и теории синтетизма, которая явилась результатом самой художественной практики, природы поэтического дара, художественного подсознания, и, одновременно, толчком, способом, организатором художественного мышления, с его ярко выраженным господством интеллектуального, а порой открыто рационального начала. Основная цель определила круг конкретных задач исследования:

— представить основные аспекты полемики о Замятине-художнике в современном замятиноведении;

— рассмотреть идею синтеза «серебряного века» как предисток синтетизма Е. Замятина;

— реконструировать по критико-публицистическим статьям писателя «почву», на которой родилась авторская концепция синтетизмавыявить ее основные слагаемые;

— соединить Замятина-" теоретика" с Замятиным-художником, проследить через поэтику рассказов органическое взаимодействие в его произведениях художника и мыслителя;

— раскрыть синтетизм композиционной структуры на основе анализа рассказов 1920;х годов;

— исследовать понятие интегрального образа, формы его бытования в художественной практике писателя.

Объект исследования — художественное и критико-публицистическое наследие Е.Замятина. Предмет анализа — рассказы 1920;х годов.

Положения, выносимые на защиту:

1. Исследование авторской концепции синтетизма, изложенной в критико-публицистических работах Е. Замятина, позволяет говорить о синтетизме как о преобладающей литературно-эстетической позиции художника 1920;X годов.

2. Анализ композиционной структуры рассказов 1920;х годов позволяет утверждать. об органическом взаимодействии поэтики и теории синтетизма, отразивших особенность художественного мышления Е.Замятина.

3. Исследование интегрального образа, фокусирующего в себе образно-поэтическую организацию текста, дает возможность говорить о нем как о сердцевине авторской концепции синтетизма художника, соединившим интуитивно-эмоциональное и интеллектуально-рациональное начала.

Методологическую основу исследования составляют труды ведущих ученых по теории и истории литературы (М.Бахтина, В. Виноградова, В. Жирмунского, Ю. Тынянова, В. Шкловского, Б. Эйхенбаума, Д. Лихачева, Ю. Лотмана, Е. Мелетинского, Б. Успенского, А. Потебни, В. Топорова, В. Хализева, М. Голубкова и др.). В основе исследования лежит единство историко-генетического, структурно-системного, сравнительно-сопоставительного и мотивного аналитических подходов к литературному тексту как структурно-семиотической модели авторского сознаниялитературоведческий анализ дополнен элементами лингвостилистического характера.

Апробация работы. Материалы исследования служили основой для докладов на Третьих и Четвертых международных Замятинских чтениях (Тамбов, 1997, 2000), на Третьих и Четвертых Веселовских чтениях (Ульяновск, 1999, 2001). Основные положения исследования были сообщены автором на теоретических семинарах и итоговых научных конференциях Ульяновского педагогического университета (Ульяновск, 1997, 1998). По теме диссертации опубликовано четыре печатных работы:

• «Дробь жизни», или антропологическая интерпретация мифа в художественном мире Е. Замятина (на примере рассказа «Все») // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня: Научные доклады, статьи, очерки, заметки, тезисы: В 6 кн / Под ред. проф. Л. В. Поляковой. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 1997. Кн. 111. С. 64−67;

• Синтетизм: Е. Замятин, эпоха, новая проза // Информационный бюллетень № 12 методического совета института по обобщению передового опыта учебно-методической работы на кафедрах и в подразделениях. Голицыне: Изд-во ГВИ ФПС РФ, 1998. С. 35−53;

• Особенности композиционной структуры рассказа Е. И. Замятина «Мамай» // Проблемы взаимодействия эстетических систем реализма и модернизма. Третьи Веселовские чтения. К 100-летию со дня рождения.

Артема Веселого: Межвузовский сборник научных трудов / Отв.ред. Н. В. Алексеева. Ульяновск: Изд-во УлГПУ им. И. Н. Ульянова,.1999. С. 23.

27;

• Особенности построения «Рассказа о самом главном» Е. И. Замятина // Творческое наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня: Научные доклады, статьи, очерки, заметки, тезисы: В 10 кн / Под ред. проф. Л. В. Поляковой. Тамбов: Изд-во ТГУ им. Г. Р. Державина, 2000. Кн. VI11. С. 139−144.

Научно-практическая значимость работы состоит в том, что ее теоретические выводы и материал исследования могут быть использованы в вузовских курсах литературы XX века, спецкурсах и спецсеминарах по творчеству Е. Замятина, по теории орнаментальной прозы и взаимодействию эстетических систем реализма и модернизма на филологических факультетах вузов, в гуманитарных классах общеобразовательных школ, лицеях и гимназиях.

Структура работы: в соответствии с целями и задачами исследования диссертация состоит из Введения, 3-х глав, Заключения и Указателя литературы. Объем работы — 193 страницы. Указатель литературы включает 437 наименований.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Внимательное изучение творческого наследия писателя, научно-критической литературы о нем позволяет говорить о том, что в современном замятиноведении наблюдается тенденция отказа от однозначности в определении творческого метода художника. Анализ его творчества в аспекте «взаимопрорастания» Замятина-" теоретика" и Замятина-художника представляется безусловно плодотворным, убеждает в необходимости акцентировать внимание на синтетизме как авторской концепции.

Выдвигаемая в исследовании гипотеза, что синтетизм Е. Замятина базируется на идее синтеза начала XX века, подтверждается. Генезис самой концепции синтетизма писателя уходит корнями в идею синтеза «серебряного века», который мыслился и как первоочередная духовная задача эпохи, и как универсальное, захватывающее все сферы культуры явление. Синтетизм, «вырастая» из синтеза (литература — наука — философия — искусство), в рамках замятинской концепции делает безусловный шаг в качественно новом осознании этой идеи. Мыслители рубежа веков (Вл.Соловьев, Вяч. Иванов, А. Белый и другие) ставили вопрос о: синтезе искусств, отдавая предпочтения в системе «иерархической лестницы» (Эгкинд Е.) тому или иному искусствусинтезе искусства, религии и философийсинтезе искусства и науки. Вопрос о взаимодействии, «диффузии» (Клинг О.) разных художественных направлений (реализма, модернизма в его школах) не ставился: борьба, противостояние казались тогда более существенными. Синтетизм же Е. Замятина объединяет высшие достижения как реализма, так и модернизма, обнаруживает качественно новое понимание синтеза художественных систем.

Если истоки авторской концепции лежат в духовной атмосфере «серебряного века», то сама она сформировалась в эпоху революций. Реконструировав по «нехудожественным» (Келдыш В.) сочинениям «почву», на которой родилась авторская концепция, выявляем, что условием возникновения синтетизма Е. Замятина является сама «эпоха великих синтезов» в различных ее срезах:

— социально-историческом (как эпоха социальных революций, как «динамический период», соответствующий пику расцвета синтетизма Е. Замятина -1920;1924 гг.);

— научно-техническом и философском (как эпоха научных открытий века и революции мысли);

— этико-эстетическом (как эпоха преемственности «серебряного века», отличавшегося активным интересом к идеи синтеза и самоценностью искусствакак эпоха революции художественной формы).

Исследование авторской концепции синтетизма, изложенной в критико-публицистических работах Е. Замятина, позволяет обозначить платформу и основные слагаемые синтетизма. Синтетизм — это взаимодействие, взаимопроникновение и взаимообогащение (эстетическая совместимость) различных художественных систем — реализма (натурализм, бытовизм, неореализм.) и модернизма (символизм, акмеизм, футуризм.) как в самом процессе осмысления действительности, так и в формах ее изображения. Среди основных слагаемых творческой концепции синтетизма Замятина выделяются в первую очередь интегральный образ и композиционное смещение планов (пластов, плоскостей), а также такие «синтетические признаки» новой формы, как «синтез фантастики с бытом», ассоциативно-символическая образность, цветопись, звукопись, ритм и т. д. и т. п. Являясь слагаемыми концепции синтетизма в художественной практике писателя, все они тесно переплетаются между собой, синтезируются, образуя одно нерасторжимое целое — поэтику синтетизма.

Для композиционной структуры произведений характерно интегральное смещение планов в пространстве и времени. В критико-теоретических работах Замятина интегральное смещение планов характеризуется как сдвиг, искажение, кривизна скованных синтезом «как-будто» разных «кусков мира», непременно сходящихся в одной точке. В сюжетно-композиционном построении рассказов смещение плоскостей дает возможность представить противоречивость и сложность постигаемой действительности, создает ощущение быстроты движения (сюжета, фразы), динамичности. Анализ композиционной структуры рассказов «Мамай», «Все», «Рассказ о самом главном» — разных по своему жанровому своеобразию, по объему, сюжетно-событийным связям, пространственно-временной организации, по системе расстановки персонажей, организации основного текста рассказов и их предметного мира, по лейтмотивной и образной организации — дает возможность выявить единый принцип их структурирования: создание многомерного, синтетического пространства. В его создании участвуют и другие «синтетические признаки» новой формы: синтез реального и фантастическогообразы-лейтмотивылаконизм, сжатость, синтез во всем -" даже в неуловимом.". Пристальный анализ поэтики рассказов 1920;х годов позволил выйти на понимание интегрального образа как центрального понятия в авторской концепции синтетизма.

Являясь глубоко авторским термином, интегральный образ не вошел в признанную и разработанную на сегодняшний день литературную терминологию. Однако исследование специфики художественной жизни интегрального образа обнаруживает заложенные в нем громадные возможности. Близкий по своей природе традиционным тропам: символу и метафоре прежде всего, интегральный образ — понятие более емкое. Он интегрирует в себе и метафору, и символ, и лейтмотив, ни одним из них не исчерпываясь. Интегральный образ — это одна из тех удачно найденных «новых форм архитектоники смыслов и эмоционально-символических рядов» (Виноградов В.), которая выражает индивидуальную манеру письма Е. Замятина, особый склад его художественного мышления, являясь репрезентантом синтетического мировоззрения писателя.

Самое главное в понимании интегрального образа — это установка на «синтез, дающий рассказу перспективуглубину». Согласно мысли Е. Замятина, это образ глубинного содержания, который, становясь доминирующим, «неминуемо родит целую систему производных образов», «прорастает» сквозь ткань произведения «через абзацы, страницы», «разветвляется», «распространяясь на всю вещь от начала до конца». Этот образ в литературном произведении дает толчок, начало всему и вбирает в себя все на уровне смыслообразующем. На структурообразующем уровне он, как стержень, пронизывает и скрепляет все произведение, не дает ему распасться.

Идущий от интеллекта, от смысла, способный к развитию, организм интегрального образа может прорасти даже через несколько произведений художника, объединяя их в единый художественно-синтетический ансамбль. В диссертационном исследовании это прослеживается на анализе сверхинтегрального образа «пещерности» в «петербургской» трилогии («Дракон», «Мамай» и «Пещера»). Сверхинтегральный образ «пещерности» обладает сложной, богатой формой со своеобразным «макро-» (образный мир трилогии и шире — рассказов о революции и гражданской войне в целом) и «микротекстом» (образный мир каждого из рассказов со своей собственной семантикой поэтической образности).

Смыслообразующая бинарная первооппозиция Зло-Добро, лежащая в основе сверхинтегрального образа пещерности, подтверждается анализом всех ее слагаемых: системой интегральных образов каждого из рассказов, сквозными мотивами (оледенения, пути, обращенного вспять, бездомья, звероподобия, пустоты), цветои звукообразами. Через «смыслы» пересекающихся в самом замятинском образе слагаемых сверхинтегральный образ пещерности разветвляется на всю трилогию, подверстывая к ней и другие рассказы 1920;х годов.

Сверхинтегральный образ пещерности — это не сумма слагаемых, а качественно новое выражение художественной мысли писателя: повторяющиеся или варьирующиеся из рассказа в рассказ характеристики синтезируются (интегрируются) в целостное единство смысло-и эмоционально-символической системы образов и мотивов, рождают картину мира, «вывихнутого» революцией. Сверхинтегральный образ оказывается закономерным в той эстетической иерархии, которую создал и художественно реализовал Е.Замятин.