«Достоевская» тематика и форма в публицистике А. И. Солженицына

Творчество Ф. М. Достоевского (1821−1881) и А. И. Солженицына (род. в 1918) в настоящее время широко изучается как в нашей стране, так и за рубежом.

Монографические исследования, отдельные статьи, докторские и кандидатские диссертации касаются самых различных аспектов их творчества. В исследованиях, посвященных Солженицыну, речь идет, главным образом, о его рассказах, романах, литературном памятнике «Архипелаг ГУЛАГ», художественно-публицистическом произведении «Бодался телёнок с дубом».

На данный момент по творчеству А. Солженицына защищено более десятка диссертаций: Белопольской Е. В. Роман Солженицына «В круге первом»: Дис. канд. филол. наук — Ростов на Д., 1996; Кузьмина В. В. Рассказы Солженицына: Проблемы поэтики: Дис. канд. филол. наук — Тверь, 1997; Лавренова П. П. Проблемы русского национального характера в творчестве Солженицына: Нравственно — философский аспект: Дис. канд. филол. наук — М., 1992; Прокоповой Е. В. Сюжет и характер в художественной прозе Солженицына: на материале романа «В круге первом» и повести «Раковый корпус»: Дис. канд. филол. наук — М., 1998; Шумилина Д. А. Способы воплощения позиции автора в «Архипелаге ГУЛАГе» Солженицына: Дис. канд. филол. наук — М., 1999; Щедриной Н. М. Исторический роман в русской литературе последней трети XX века (пути развития, концепция личности, поэтика): Дис. д-ра филол. наук — М., 1996; Урманова A.B. Поэтика прозы А. И. Солженицына: Дис. д-ра филол. наукМ., 2001; Лукьяновой Л. В. «Бодался телёнок с дубом. Очерки литературной жизни» А. И. Солженицына как художественно-публицистический феномен: Дис. канд. филол. наук — Ростов на Дону, 2002; некоторые другие.

Творчество Достоевского, его феномен изучаются многогранно, в частности, «Дневник писателя» рассматривают как критическую прозу, его место в творчестве писателя в общем и в целом и многое другое. Этой проблеме посвящены диссертации: Захарова В. Н. Система жанров Ф. М. Достоевского: Дис. д-ра филол. наук — Л, 1988; Власкина А. П. Творчество Достоевского и народная религиозная культура: Дис. д-ра филол. наукЕкатеринбург, 1994; Захаровой Т. В. «Дневник писателя» и его место в творчестве Ф. М. Достоевского 1870-х годов: Дис. канд. филол. наук — JI, 1975; Муртузалиевой Е. А. Критическая проза Ф. М. Достоевского в «Дневнике писателя»: Дис. канд. филол. наук — Махачкала, 2001; Ху Сун Вха Вопросы эстетики Ф. М. Достоевского в православном контексте: Дис. канд. филол. наук — СПб., 2001; Габдуллиной В. И. Литературная критика в идейно-художественной системе «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского: Дис. канд. филол. наук — Свердловск, 1987; Владимирцева В. П. Ф. М. Достоевский и русская этнологическая культура: Дис. канд. филол. наукНовгород, 1998; Панфиловой H.A. Экзистенциальные «уроки» Достоевского в русской литературе первой трети XX века: Дис. канд. филол. наукМагнитогорск, 2000; Тарасова Ф. Б. Евангельский текст в художественных произведениях Достоевского: Дис. канд. филол. наук-М., 1998.

Проанализировав диссертации, написанные по творчеству Солженицына, мы пришли к следующему выводу.

Далеко не все из них созданы по специальности — 10.01.01 — русская литература. Есть работы по журналистике, истории, русскому языку. Все это побуждает к выводу, что Солженицын — фигура уникальная, охватившая в своем творчестве многочисленные аспекты — он не только литератор, но и глубокий историк, блестящий лингвист.

С другой стороны, напрашивается мысль о некоем синтезе — личностном и художественном — который неизбежен в веке XX при том многообразии и многосложности информации, нуждающейся в обработке с разных сторон.

Время Достоевского также активно побуждало его не только к сугубо художественному творчеству, но и к публицистическим обобщениям. Назревала настоятельная необходимость высказывать свои мысли прямо, открыто. Поэтому точек соприкосновения у Достоевского и Солженицына немало. Назовем некоторые существенные аспекты, сближающие этих далеких художников слова.

Уже достаточно давно определено, так сказать, некое «центральное духовное ядро» (И. Виноградов), вокруг которого всегда собирается крупная личность: «Духовный центр личности Солженицына, обеспечивающий столь очевидное и мощное единство его жизненной и творческой судьбы, лежит, несомненно, в области его религиозного мирочувствования, миропонимания и самосознания. Это могло оставаться затемненным разве лишь при самом начале солженицынского появления в литературе, когда вчерашний зэк, а затем подпольный и полуподпольный летописец ГУЛАГа опасался раскрыть себя, свой взгляд на мир дольше той черты, которая могла бы помешать ему довести задуманное дело до конца и выкрикнуть свой &bdquo-главный крик». Но сегодня вслед за &bdquo-Иваном Денисовичем" и &bdquo-Матрениным двором" мир прочитал уже и &bdquo-Раковый корпус", и &bdquo-В круге первом", и потрясение &bdquo-Архипелагом" переменило уже, кажется, сам состав нашей души, изменило сам способ нашего видения и чувствования сегодняшней реальности, и лежат уже перед нами все десять томов &bdquo-Красного колеса" (.), и уже соединились со всем этим и дневниковый &bdquo-Теленок", и неохватная солженицынская публицистика, обращенная к нам уже и всей окончательной высловленностью прямого солженицынского исповедания и проповеди. И сегодня констатировать, что Александр Солженицын (.) — художник религиозный, это, несомненно, так, и с этого, несомненно, и следует начинать, коль скоро мы пытаемся найти путь к тому духовному ядру, которое лежит в основе его личности, и его судьбы, и, конечно, его художественного творчества" [77, 645−646].

Безусловно, что «религиозная природа духовного ядра личности и творчества Солженицына и должна указать нам явно тот духовно-культурный ряд, в типологические параметры которого нам прежде всего следует поставить его прозу. А это значит, что Александра Солженицына нужно рассматривать в непосредственном сопоставлении прежде всего с такими писателями, как Достоевский и Толстой (при всей условности христианства последнего)» [Там же].

Итак, миропонимание, идеалы Достоевского и Солженицына во многом схожи, в частности, обоих привлекает Христос. Оба они воспитывались в духе православия и впитали в себя с детства веру в Бога, в то, что русский народ не сможет выжить без неё, преодолеть все трудности. Оба писателя, конечно же, совершенствовались в своей вере и через тяжкие жизненные испытания (оба были на каторге, переболели безверием и сомнениями), через обращение к каким-то другим, чуждым им идеалам, они пришли к пониманию своего истинного предназначения, органичности своего идеала.

Есть и более веские основания их сопоставления.

Достоевский и Солженицын — весьма колоритные фигуры своих эпохвека XIX и века XX. Всегда можно вести речь о той или иной схожести «соседних» двух веков. Кроме того, Достоевский предвосхитил собою «серебряный век» — «калейдоскопичную» эпоху, эпоху брожения в умах и смятения в сердцах. Развязка стала роковой — революция, хаос, апокалипсис (заметим, что об этом как раз и предупреждал Ф. М. Достоевский, в том числе и в своем «великом пятикнижии» и, конечно же, в «Дневнике писателя»).

А. Солженицын тоже словно бы определял свою эпоху, являясь для XX века фигурой органичной, знаковой, всеобъемлющей. Минувшее столетие также нельзя назвать спокойным и согласным: разрушительные войны, эпоха тоталитаризма с устрашающими последствиями, вновь и вновь заставляющими задумываться над вечными вопросами бытия каждое новое поколение. Об этом А. Солженицын говорил как раз в так называемой «Темплтоновской лекции» в 1983 году буквально следующее: «Сегодня мир дошёл до грани, которую если бы нарисовать перед предыдущими векамивсе бы выдохнули в один голос: &bdquo-Апокалипсис!» «[21, Т.1, 341].

Повторимся: в литературоведении прямое сопоставление писателей на материале их творчества не всегда является нужным и продуктивным. Однако в этой связи интересно суждение нашего современника А. И. Солженицына о предшественниках: «К Толстому я ближе по форме повествования, по форме подачи материала, по множеству лиц, реальных обстоятельств. А к Достоевскому я ближе по старанию понять духовную, человеческую сторону процесса истории». [14, Т. З, 335]. Таким образом, сам писатель, чье творчество мы исследуем, в той или иной степени, предоставляет нам право прибегнуть к определенному сопоставлению.

Проанализировав публицистику последнего десятилетия о Солженицыне, можно прийти к выводу, что сопоставительное исследование этих гигантов уже назрело. Когда-то Сергей Залыгин писал: «.иногда я думаю, что рассказанное Достоевским читается нынче как предисловие к Солженицыну. Не мы, читатели, не они сами так рассудили между собой — так рассудила история, наша действительность недавних десятилетий, те события, наступление которых Достоевский и представить себе не мог» [112, 236]. Другой не менее известный литературный критик, А. Немзер, считает, что «как солженицынский полифонический психологизм (восходящий к Достоевскому) сопряжен с его этикой, так солженицынский реализм, если угодно, документализм (писать должно о том, что тобой увидено) сопряжен с его онтологией, представлениями о сущностном устройстве бытия» [179, 5].

В очерках литературной жизни «Бодался телёнок с дубом» Солженицын нередко приводит слова Достоевского, иногда и защищая его (например, когда в «Молодой гвардии» в 1968 году была опубликована статья, где негативные высказывания Достоевского по поводу социализма были изменены в пользу «буржуазного Запада»), Все это свидетельствует о том, что мысли, идеи Достоевского очень близки Солженицыну, они совершенно органично вошли в его сознание, и писатель может своими словами передать ту или иную идею, высказывание великого классика, потому что хорошо знает их суть. Например, Солженицын как бы в доказательство своих мыслей о земле, без которой не может жить человек, тут же приводит цитату Ф. М. Достоевского.

Но, пожалуй, лучшим доказательством взаимосвязи и преемственности этих двух писателей является высказывание нашего современника о своем великом предшественнике. В своем интервью Витторио Страда для «Коррьера Дела Сера» Солженицын так говорит о своем отношении к Достоевскому: «Достоевского я высочайше ценю. Для меня он образец глубокого пророческого проникновения в суть вещей. Он мог по ранним росткам, когда еще никто не замечал явления, уже увидеть во что оно выльется через полвека и век. Это прозорливость, которой никто в русской литературе не являл.» [10, 161]. Такая оценка творчества великого писателя из уст Солженицына весьма интересна, так как современники называют его самого «пророком». В 2005 году многие научные, политические деятели вспомнили о пророчестве Солженицына в связи с пятнадцатилетием с момента выхода в свет его работы «Как нам обустроить Россию?» В ней он предрёк развал Советского Союза, чем вновь вызвал бурю негативных высказываний и эмоций в свой адрес. По словам самого писателя, данная работа прошла не понятой, не принятой в то время. В настоящий момент с позиции прошедшего десятилетия мы можем констатировать тот факт, что писатель во многом оказался прав, причем пророческие мысли прослеживаются не только в его публицистических работах, но и в художественных и, в частности, в литературных воспоминаниях «Бодался телёнок с дубом».

Следует подчеркнуть особо, что Солженицын был убежден в том, что собственное мнение не является полной и окончательной истиной. Интересно, что он не раз высказывался о том, что не любил публицистику, однако всегда при этом подчеркивал ее необходимость. Он признавался, что публицистикой вынужден заниматься поневоле, поскольку этого настоятельно требует время. Писатель повторял, что художественное творчество многомерно, многолинейнотам сконцентрировано множество мыслей, высказанных многими людьми, что способствует наиболее полному отражению сущности бытия. Жанровый полифонизм его произведений убедительно доказывает, что писатель собирал воедино самые разные мнения, точки зрения. Исследователи многократно отмечали особенности солженицынской композиции, которая воссоздает художественную многомерность реального мира.

Достоевского и Солженицына сближают и способы выражения авторского сознания. Общеизвестно, что Достоевский вкладывал свои размышления, сомнения в уста многих персонажей, далеко не всегда «положительных». Нечто похожее, правда с заметным расширением жанровых параметров, мы наблюдаем у писателя XX столетия. Есть основания говорить о некой деконструкции образа автора в таких его гигантских произведениях, как «Архипелаг ГУЛАГ», «Красное колесо» и других.

С другой стороны, следует признать некую парадоксальную мысль, что Солженицын — во многих своих высказываниях «максималистски» категоричен, прямолинеен, безапелляционен. Отчасти черты таких настроений заметны на некоторых страницах «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского, однако у Солженицына это проявляется более ярко и является его имманентной особенностью. Яркая категоричность суждений побудила его к существенному варьированию традиционных жанров, бытующих как в художественном творчестве, так и в публицистике.

Талант Солженицына многогранен, однако при этом следует заметить, что его художественное творчество нередко обнаруживает публицистические черты. Так, в романе «В круге первом», к примеру, заметно некоторое ослабление сюжетно-фабульного аспекта в пользу многочисленных рассуждений, монологов, разговоров, споров различных действующих лиц. С другой стороны, его знаменитые рассказы — «Матренин двор», «Один день Ивана Денисовича», «Пасхальный крестный ход» при всех их несомненных художественных достоинствах в некотором отношении тяготеют к очерковости. Точка зрения автора просматривается здесь вполне откровенно и однозначно. Мир, как и в большинстве солженицынских произведений, четко делится на «своих» и «чужих».

Актуальные вопросы бытия, смысла жизни решаются Солженицыным, как и Достоевским, в соответствии с христианским миропониманием. Этим, кстати, писатель XX столетия резко отличается от многих своих современников и тяготеет более к предыдущему столетию, где у него находится гораздо больше единомышленников, чем среди современников.

Одной из самых главных особенностей мировидения Солженицына (что, кстати, роднит его с Гоголем, Достоевским, Тютчевым, Ильиным), является то, что человека он рассматривает как синтез духовного и материального. Именно поэтому он не принимает коренной социальной ломки, а является убежденным в том, что начинать необходимо с внутреннего обновления человека, совершенствования его духа. Формирование веры — основы нравственного чувства, святости семейных отношений, чувства личностного и национального достоинства — все эти критерии существенно девальвированы в XX столетии и попадают во многом в сферу неких идеальных отношений, нежели являются отражением реальной действительности.

Что касается изучения творчества Солженицына, то вопрос, рассматриваемый нами в данной работе, привлекал внимание некоторых критиков и литературоведов, но эпизодично. В частности, написан ряд статей весьма уважаемыми людьми — Л. Сараскиной, Ю. Сохряковым, В. Захаровым, речь в которых идет о некоторых аспектах сближения Солженицына с Достоевским. Серия работ, посвященная этим вопросам, сама постановка подобной проблемы свидетельствует об ее актуальности и назревшей необходимости ее подробного рассмотрения.

В исследованиях упомянутых ученых, в частности, говорится о современности многих проблем, повторно поставленных Солженицыным вслед за Достоевским — об интеллигенции, о ее роли в истории России, о том, прав или не прав Солженицын, высказывая свои соображения на страницах работы «Как нам обустроить Россию?», о роли православия в современной России и мире в целом, о сущности культуры, о роли научно-технического прогресса и так далее.

Единичные, эпизодические исследования по данному вопросу носят серьезный, глубокий, но далеко не системный характер. На сегодняшний день не существует труда, в котором различные аспекты сближения двух авторов были бы разноаспектно изучены и обобщены. Между тем проблемы, порожденные днем сегодняшним, позволяют глубже понять те эстетические и социально-философские грани сближения, которые имеют место.

Актуальность целостного рассмотрения публицистики А. И. Солженицына в русле обозначенной проблемы, отражающей аксиологический, философско-концептуальный и жанрово-эстетический параметры в аспекте традиций и новаторства, определяется, прежде всего, связью с приоритетными направлениями современной науки о литературе, в той ее части, которая занимается изучением особенностей литературного процесса конца XIX и рубежа XX — XXI веков. Анализ публицистики Солженицына в сопоставлении с его великим предшественником, а также с привлечением художественных произведений одного и другого писателя позволяет определить контуры сходства и различия их философско-поэтической и культурно-аксиологической парадигм, выявить связь с рассказами и романами, установить эстетическую доминанту художественного мира нашего современника.

Объектом исследования являются публицистические произведения Ф. М. Достоевского и А. И. Солженицына.

Материалом послужили «Зимние заметки о летних впечатлениях», «Дневник писателя», «Архипелаг ГУЛАГ», «Образованщина», «Жить не по лжи!», «Как нам обустроить Россию?», «Раскаяние и самоограничение», «Нобелевская лекция», «Наши плюралисты», «Перерождение гуманизма», «Исчерпание культуры?», а также ряд статей и интервью с 2000 по 2005 год. К работе также привлечен ряд художественных произведений Достоевского и Солженицына — «великое пятикнижие», роман «В круге первом», рассказы «Один день Ивана Денисовича», «Матренин двор», «Случай на станции Кочетовка», «Пасхальный крестный ход», а также произведения, которые принято воспринимать на стыке художественности и публицистичности -«Записки из мертвого дома» и «Бодался телёнок с дубом».

Предмет исследования — философско-поэтический и аксиологический аспекты и жанровая структура публицистических произведений Солженицына в традиционном и новаторском понимании.

Целью диссертации является осмысление «Достоевской» тематики и формальных признаков в публицистических произведениях А. И. Солженицына разных лет с осознанием ее философско-поэтической и аксиологической парадигм, а также трансформации указанных параметров под воздействием как объективных, так и субъективных причин.

Задачи диссертации связаны с воплощением ее основной цели:

1. Выявить идейно-художественные связи публицистики Ф. М. Достоевского и А. И. Солженицына, привлекая для анализа художественное творчество того и другого.

2. Установить сходство и различие мировоззренческого, поэтико-философского, других аспектов двух писателей разных эпох.

3. Выявить типологическое изменение указанных параметров на художественно-философском и формальном уровнях.

4. Рассмотреть публицистическое творчество Солженицына последних лет и проанализировать его художественно-философскую и аксиологическую наполненность.

Методология исследования сочетает структурно-поэтический, историко-литературный методы изучения литературы, а также рассмотрение произведений в рамках культурно-аксиологической парадигмы.

Теоретико-методологической базой диссертации стали работы ученых, философов и литературоведов разных лет — С. С. Аверинцева, В. В Агеносова, М. М. Бахтина, H.A. Бердяева, С. Булгакова, Б. П. Вышеславцева, И. И. Виноградова, И. А. Есаулова, М. М. Дунаева, И. П. Золотусского, В. Н. Захарова, И. А. Ильина, Ю. М. Лотмана, М. Н. Липовецкого, Д. С. Лихачева, К. Мочульского, Л. Сараскиной, Ю. Сохрякова, В. Тюпы, Г. Федотова, П. Флоренского, других.

Научная новизна диссертации заключается в том, что в рамках специального рассмотрения представлен сопоставительный анализ публицистических и художественных текстов Ф. М. Достоевского и А. И. Солженицына с выявлением их идейно-тематических и формальных пересечений на основе принципа не «усовершенствования и улучшения», а «существования и взаимодействия» (М. Бахтин). Публицистическое и (фрагментарно) и художественное наследие разных лет одного и другого писателя рассматривается в работе как два «единых текста», что позволяет выявить как ряд специфических закономерностей, так и некоторые очевидные различия в мироощущении Достоевского и Солженицына.

С научной новизной связана и рабочая гипотеза, согласно которой выявляются некоторые аспекты отступления А. И. Солженицына от православно-христианского вектора традиций русской классики, во многом заложенных Ф. М. Достоевским. Позиция Солженицына скорректирована как объективными реалиями XX столетия, так и личными пристрастиями и логикой его индивидуального становления и развития.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. А. И. Солженицын, вслед за Ф. М. Достоевским, развивает традицию об особом статусе русского писателя, ответственного за судьбу своей страны и всего человечества.

2. «Достоевская» тема каторги трансформируется у Солженицына в свою полную противоположность: «Каторга — „институт“ необходимого очистительного страдания на пути грешника к раскаянию» (Достоевский) — «Каторга — один из общественных механизмов „наказания невиновных“ на пути построения грядущего земного рая» (Солженицын). Трансформация темы побуждает автора XX века к варьированию формы. «Записки из мертвого дома» — роман, тяготеющий к публицистичности- «Архипелаг ГУЛАГ» -полифоническое жанровое образование с «прямым авторским голосом» разоблачителя с заметным ослаблением художественности. «Бодался телёнок с дубом» обнаруживает в своей основе черты традиционного в русской словесности жанра дневника.

3. Достоевский и Солженицын — писатели, продолжающие в русской словесности христианскую традицию. Апокалиптические предвидения писателя XIX столетия побудили к выступлению Солженицына в роли беспощадного разоблачителя антихристианского, античеловечного режима в веке XX. Неизбежная трансформация позиций Солженицына — христианина обнаружила в его публицистике и художественной прозе ряд черт, уводящих его от постулатов православной традиции, развиваемой писателями XIX века.

4. Философско-поэтические размышления Достоевского о природе добра и зла, места и роли интеллигенции в историческом процессе, о природе национального начала, о сущности свободы, о пагубности безрелигиозного сознания, о кризисе гуманизма, о взаимодействии России и Запада обнаружили вариативное воплощение в публицистическом творчестве Солженицына разных лет.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что работа способствует более глубокому пониманию теоретических аспектов жанровой диффузии, происходящей в русской литературе в середине XIX и в XX веке и в ее отрасли — художественной публицистикепомогает выявлению характерных признаков типологических разновидностей некоторых жанров.

Практическая значимость диссертации связана с возможностью использования ее результатов в курсах лекций по истории русской литературы XIX и XX веков, при чтении спецкурсов по проблемам современной литературы и журналистики.

В ходе апробации исследования научные результаты диссертации многократно обсуждались на заседаниях кафедры русской филологии Тамбовского государственного технического университета. Часть материалов послужила основой доклада на Второй Всероссийской научной конференции в г. Липецке в 2003 году, на V Всероссийских чтениях «Оптина пустынь и русская культура», посвященных братьям Киреевским (Калуга, 2004), на Международной научной конференции в Волгограде в 2006 году. Материалы исследования также неоднократно обсуждались в рамках спецсеминара по истории русской литературы на 4 курсе дневного отделения института филологии ТГУ им. Г. Р. Державина.

Основные положения диссертации изложены в 8 публикациях.

Структура и объем диссертационного исследования. Диссертация состоит из введения, четырех глав и заключения. Приложен список использованной литературы, включающий 264 наименования.

Заключение

.

На основании проведенного исследования необходимо сделать следующие выводы.

Достоевский и Солженицын — писатели, появление которых в литературе и истории, было явлением закономерным и знаковым. И тот, и другой, помимо писательского дара, обнаружили еще очень яркие общественные пристрастияоба как бы «вели и ведут» своих соотечественников по духовно-нравственному пути, открывали те истины, без которых нет предпосылок для преображения как человека, так и человеческой жизни в целом.

Предъявляя большие требования к человеку, они напоминали своим поколениям и потомкам, что каждый индивид является хозяином собственной судьбы, и нет в мире иного пути улучшения, усовершенствования жизни и бытия в целом, кроме постоянного улучшения, усовершенствования своей собственной натуры.

Решению поставленных перед собою глобальных общественно-политических и духовно-нравственных задач способствовало не только художественное творчество, но и публицистика. Именно она открыто объясняла те неизбежные недосказанности, которые являются основой литературы художественной.

Эпохи Достоевского и Солженицына рождали свои специфические, новые разновидности жанров, сочетающих в себе как художественное, так и публицистическое начало. Писатель XX века довел до совершенства те публицистические находки, которые обнаружил Достоевский, сочетая в своих произведениях черты очерковости, дневника, путешествий, летописи, проповедей, фельетона.

Основой публицистических произведений как Достоевского, так и Солженицына, следует признать, на наш взгляд, жанр дневника. Его основы в сочетании с другими жанровыми разновидностями создавали и у одного, и у другого черты своеобразной днеениковости — вольной, творческой интерпретации указанного жанра: элементы мемуаристики, эпистолярия, летописности, жития и так далее.

Если вести речь о таких произведениях А. И. Солженицына, как «Архипелаг ГУЛАГ» и «Бодался телёнок с дубом», то здесь, помимо элементов художественных жанров, о которых говорили многие, можно обнаружить синтез следующих характерных особенностей: показ текущих, повседневных событий, подача исторических подробностей с максимальной точностью и убедительностью, художественной выразительностью и внешней бесстратностью, сменяющейся гневным, обличительным пафосом, «энциклопедические» подробности бытовых характеристик, тенденция к умелому обобщению мгновенных впечатлений, включение лирического начала в публицистические откровения.

В солженицынских произведениях наблюдается трансформация «достоевской» темы «несвободы». Ситуация «несвободы» в тоталитарном государстве исследуется Солженицыным уже не на индивидуально-личностном уровне, а на уровне глобально-общественном, выходящем даже за пределы России. Каторга Достоевского как «институт» духовного перерождения индивида превращается у Солженицына в бесчеловечный инструмент перековки личностей в покорных особей — строителей «светлого будущего». «Преступник» Солженицына — уже не преступник с точки зрения общественного законажертва и палач поменялись местами: «После ареста гражданин тоталитарного государства претерпевает тюремное заточение и, наконец, становится представителем &bdquo-нации зэков» «[182, 210]. „&bdquo-Архипелаг.“ Солженицына — попытка исчерпывающего описания этой нации. Машина карательных органов стремится превратить человека в субстанцию, которой можно придать любую форму — в мясо (не случайно на тюремном фургоне, появляющемся на последней странице романа &bdquo-В круге первом», можно прочесть надпись на нескольких языках: &bdquo-Мясо. Viande. Fleisch. Meat"). Солженицын создает и географический расцвет ГУЛАГа. Писатель действует подобно антропологу, изучающему неисследованную или погибшую цивилизацию. Ибо история ГУЛАГа — история великого утаивания, диссимиляции. Метафора Архипелага пронизывает произведение от первой до последней страницы, от розовоперстой Эос, богини утренней зари, до бесконечных эшелонов, путей, перекрестков, пунктов назначения и отбытия этой цивилизации рабства" [Там же].

Необходимо подчеркнуть, что «лагерное пространство» Солженицынаэто еще и (уже в унисон с Достоевским) уникальное место обретения человеком утраченных духовных основ. Сам писатель, переживший такое состояние, приходит к Вере, которая способна высветлить душу в лагерном мраке. По утверждению Ж. Нива, «Четвертая часть солженицынской эпопеи (&bdquo-Душа и колючая проволока») — величайшее духовное сочинение нашего века: здесь поиск Бога начат с нуля, с той точки, откуда некогда начинал Авраам. Солженицын начинает с нуля и открывает в человеке красную нить веры. Все великие религиозные реформаторы стремились изгнать бесов, восстановить ответственность человека за себя. &bdquo-На гнилой тюремной соломе я впервые ощутил, как во мне шевельнулось Благо" «[182, 79−80]. Далее Жорж Нива приводит беседу Ивана Денисовича и Алешки из «Одного дня Ивана Денисовича». Алешка объясняет ему, что молитва — непростое действо, и должна она идти от сердца, к тому же не всякая просьба соизмерима с молитвой: «Сколько ни молись, а сроку не скинут», -рассуждал Иван Денисович. Алешка с ужасом ему возразил, что об этом не надо молиться: «Что тебе воля? На воле твоя последняя вера терниями заглохнет! Ты радуйся, что ты в тюрьме! Здесь тебе есть время о душе подумать! Апостол Павел вот как говорил: «Что вы плачете и сокрушаете сердце мое? Я не только хочу быть узником, но готов умереть за имя Господа Иисуса!» Жорж Нива резюмирует: «С помощью скромного посредникабаптиста Алешки — советская литература попыталась озарить светом первоначального христианства время испытаний. «Мир», в котором другой Алеша мечтал исполнить наставления своего старца, — этот мир лагерного барака, микрокосм ГУЛАГа» [182, 80].

Возможно, что Нива прав, когда утверждает, что это первые подобные размышления в советской литературе, однако, необходимо заметить, что для русской классической литературы в целом такие мысли отнюдь не новы. Достоевский — это понятнокаторга, несущая состояние «внешней» несвободы, удобное место обретения Божьей благодати — духовного очищения. Но такие примеры имеются и у Л. Н. Толстого, если вспомнить, например, сюжетную линию, связанную с Пьером Безуховым: «Прежде он искал Его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание Богаи вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уже говорил нянюшка: что Бог вот Он, тут, везде. Он в плену узнал, что Бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной» [5, Т.30, 18−19]. Другими словами, состояние неволитрадиционное место для духовного прозрения героев русской классики, и советская литература (мы это видим на примере Солженицына) в данном случае продолжает подобные традиции.

Все произведения Солженицына — художественные и публицистическиесвязаны между собой единой темой и контурами единого сюжета, сводимого к общему, глобальному вопросу — «Как нам обустроить Россию?» Общее единство подчеркивает нераздельная целостная система писателей XIX и XX веков.

В отличие от Достоевского, Солженицын выносит беспощадный, гневный приговор государственному режиму, причем когда этот режим перестает существовать, писатель отнюдь не изменяет свой привычный пафос и не меняет свою авторскую — «публицистическую» функцию: роль бескомпромиссного судьи и отрицателя всех и вся. Как и все русские писатели, он ищет некую «положительность» в характерах и находит их, как в свое время Достоевский, в «маленьких», незаметных, обыкновенных людях. С другой стороны, нельзя не заметить, что в этом смысле у Солженицына просматривается некий вакуум, ибо реально ни Матрена, ни Иван Денисович не способны стать нравственным ориентиром для «больного» общества. Обращается внимание на то, что Солженицын не пытается отыскать праведника, как Достоевский, среди духовных лиц. Его Матрена чем-то напоминает Достоевского Марея. Можно обнаружить схожие структуры, если сравнить «Дневник писателя» с его вставными новеллами «Бобок», «Мужик Марей» и публицистическое «образование» А. И. Солженицына, склонное к дневниковости, с его рассказами, похожими своей различностью по «противоположному» содержанию и тенденции к очерковости — «Матрениным двором», «Пасхальным крестным ходом», другими.

По своим духовным представлениям А. И. Солженицын был близок писателям и философам XIX и XX веков: Ф. М. Достоевскому, Ф. И. Тютчеву, И. А. Ильину. Как и они, Солженицын был абсолютно убежден в «целостности» мироздания, в его Божественном происхождении. Однако, взращенный иным веком, иной эпохой, он, разумеется, не мог не впитать иных противоречий, иных сложностей, чем те, которые были рождены веком XX. Век всеобщего кризиса, по словам Солженицына, был по всем параметрам «проигран» Россией. Российское бытие XX столетия в публицистических исследованиях подвергается писателем жесточайшей и беспощадной критике. Общая тенденция к обличению, проявляющаяся как на языковом, так и на иных уровняхдаже в высокохудожественных произведениях заметны черты очерковости, публицистичности в первую очередь за счет острокритического пафоса, авторского голоса, отличающегося своей беспощадностью и воинственностью.

Одной из основных центральных тем, берущих свое начало из творчества Достоевского, являются размышления о России, ее месте в мировом пространстве. Эта тема перекликается с другими — подчиненными, но не менее важными — о роли интеллигенции в жизни общества («образованщины»), о законе и благодати, о народе и власти как в условиях тоталитарного общества, так и в рамках постсоветского пространства и так далее. В соответствии с реалиями XX и XXI столетий Солженицын неизбежно во многих моментах вынужден отступать от Достоевского, однако в основном и целом его рассуждения вполне традиционны и ведутся в унисон с его великим предшественником. Писатель в самом главном является верен себе на протяжении всего своего трагического и великого жизненного путион всегда жил и живет «не по лжи».