Эволюция героя-рассказчика в творчестве Ф.М. Достоевского 1845-1865 гг

Не впадая в преувеличение, можно сказать, что в наше время наблюдается новый подъем интереса к Ф. М. Достоевскому. Научная и критическая литература о творчестве великого русского писателя, охватывая все стороны его жизни и деятельности, — даже если иметь в виду только то, что за последние годы появилось у нас в стране, — поражает и радует своей интенсивностью и экстенсивностью — она неуклонно растет как в количественном, так и в качественном отношениях. Наука о Достоевском — и это несомненноцветущая ветвь советского литературоведения.

В трудах советских ученых М. М. Бахтина, Д. Д. Благого, Б. И. Бурсова, Б. А. Бялика, В. Е. Ветловской, Л. П. Гроссмана, А. С. Долинина, Ф. И. Евнина, В. Я. Кирпотина, В. И. Кулешова, Д. С. Лихачева, Р. Г. Назирова, В. С. Нечаевой, Н. И. Пруцкова, А. П. Скафтымова, В.А.Туни-манова, Г. М. Фридлендера, Н. М. Чиркова, В. Б. Шкловского и многих других с прочных марксистско-ленинских позиций, в русле ленинского подхода к искусству, который «отличается острой принципиальностью и глубиной, эмоциональной непосредственностью, богатством и разнообразием оттенков художественного восприятия и вместе с тем идеологической определенностью» *, всесторонне и глубоко исследуется творчество Достоевского, всё, связанное с его личностью и жизненным путем, объективно оцениваются как сильные, так и слабые стороны таланта великого писателя, которого М. Горышй относил к числу тех мировых художников, чьи книги Иезуитов А. И., В. И. Ленин и русская литература. — В кн.: «Вопросы методологии и историко-литературных исследований», Л., «Наука», 1981, с. 15. предстают перед наш как изумительно обработанные в образе и слове сгустки мысли, чувства, крови и горьких жгучих слез мира сего" ^.

Известно отношение Б. И. Ленина к Достоевскому — отношение сложное, можно сказать, диалектическое, не укладывающееся в какую-либо одну ординарную оценку.

То, что Достоевский постоянно находился в «поле зрения» Б. И. Ленина, говорит хотя бы тот факт, что имя великого писателя встречается у вождя революции если не столь часто, как имя, скажем, Л. Н. Толстого или М. Горького, то зато во все периоды его жизни.

С присущей всему, что ни делал В. И. Ленин, принципиальностью он, по словам Бонч-Бруевича," беспощадно осуждал реакционные тен2 денции творчества Достоевского". Роман В. Винниченко «Заветы отцов» Б. И. Ленин расценил как «ахинею и глупость», как «архискверQ ное подражание архискверному Достоевскому». Бее это так, и, как говорится, из песни слова не выкинешь. Но все дело в том, что, наряду со столь резкими высказываниями, Б. И. Ленин, по словам того же мемуариста, одновременно «не раз говорил, что Достоевский действительно гениальный писатель, рассматривавший больные стороны современного ему общества, что у него много противоречий, изломов, но одновременно живые картины действительности». «Непревзойденным произведением русской и мировой литературы» на.

1 Горький М., Собрание сочинении в тридцати томах, т.25, ГИХЛ, М., 1953, с. 351. 2.

Бонч-Бруевич Бл., Ленин о книгах и писателях. Из воспоминаний. — В кн.: «Ленин о литературе и искусстве», Издание шестое, с. 698. о Ленин В. И., Письмо И. Р. Арманд (июнь, 1914 г.). — Б кн.: В. И. Ленин, Полное собрание сочинений, т.48, изд. пятое, М., 1964, с. 295. звал Б. И. Ленин «Записки из мертвого дома». Столь высокий отзыв обязан в первую очередь тому, что В. И. Ленин увидел в «Записках.» колоссальное (что вообще присуще Достоевскому) обобщение, а именно: «замечательное» отображение не только «каторги», но и «мертвый дом, в котором жил русский народ при царях из дома Романовых». Б своих суждениях о Достоевском В. И. Ленин не упускал из виду исключительность судьбы писателя и советовал не забывать, что молодым человеком, в начале жизненного и творческого пути, он был приговорен к смертной казни, подвергнут «варварскому обряду разжалования» и после «помилования» сослан на каторгу.*.

Общетеоретической и методологической основой диссертации являются кардинальные положения марксистско-ленинской философии и эстетической мысли, основополагающие труды В. И. Ленина по вопросам литературы и искусства, в особенности о Достоевском, а также материалы ХХ1У, ХХУ, ХХУ1 съездов КПСС.

Проблема вымышленного героя-рассказчика и его «взаимоотношений» с автором всегда являлась одной из кардинальнейших в творческом процессе для любого из литературных направлений, каждое из которых решало эту проблему по-своему — как производную от мировоззрения, эстетических концепций и методологических принципов, лежащих в его основе.

Являясь единственным средоточием духовно-личностных ценнос.

1 Бонч-Бруевич Бл., там же. тей и субстанциональных начал, лирическое «я» романтической литературы не могло совмещаться с какими-либо формами заданной стилистики, и поэтому идейно-художественная специфика романтизма в большинстве случаев обусловила слияние голосов автора и его лирического героя, который «разделил» с автором единый поэтический экспрессивный и метафорический язык. Лирический герой, как особая форма авторского сознания, рождается вместе с лирикой романтизма и сращен с основополагающими принципами этого литературно-эстетического направления: с культом индивидуального, с повышением интереса к единичному, неповторимому в человеке, с особым вниманием к сокровенным переживаниям и чувствам «монады». Лирический герой романтизма есть в определенной степени стилизация авторского «я», производимая в строгом соответствии с комплексом идейно-художественных задач, стоящих перед автором, и обусловленная им.

Для реализма, в системе жанров которого многие повествовательные приемы генетически связаны с формами и традициями исповедальной манеры — рассказа от первого лица, от «я» , — проблема «автор — рассказчик» представляется особенно значительной.

Переход от романтизма к реализму, помимо всего прочего, характеризуется повышением роли интонации бытового повествования, устного сказа, появлением индивидуально ощ) ашенной прямой речи героя-рассказчика, фигура которого обуславливает общий жанровый и стилевой колорит произведения, фокусируя и корректируя его в целом.

Под термином «герой-рассказчик» нами понимается и подразумевается образ персонифицированного рассказчика, действующего героя произведения, участника тех или иных сюжетных линий действия, который, помимо обладания — тоже в разной степени — отчетливыми чертами характера и поведения, выполняет также сложнейшую функцию повествователя всего произведения в целом.

Уже в творчестве великих зачинателей реализма (каждый из которых «начинал» с романтизма) — Пушкина, Гоголя, Лермонтова важное место занимает изображение рассказчика как самостоятельного и самоценного образа-характера. В 1830-е годы характерная для крепнущего реализма активизация интереса к жизни народа, к судьбе «маленьких лвдей» приводит к появлению таких оригинальных «Я» -рассказчиков, как Белкин и другие «Я» его «Повестей», как пасич-ник Рудый Панько («Вечера на хуторе близ Диканьки»), как Попри-щин («Записки сумасшедшего»). Читатель видит действительность, преломленную в их чувствах и мыслях, сквозь их «интонационные фильтры» пропущено все повествование, так что в этих произведениях существует два объекта изображения и осмысления: реальная действительность (объективная реальность, прошедшая «обработку» в авторском художественном сознании) и вымышленный внутренний мир героя-рассказчика, опосредствованно связанный с действительностью, хотя и порожденный в недрах художественного бытия.

В «Герое нашего времени», где рассказчиками выступают то сам автор, то Максим Макси’мыч, то Печорин, «единый целостный взгляд распался на несколько, на систему более „плоскостных“ и односторонних точек зрения., которые взаимоотражаются друг в друге» -'-. Роман Лермонтова — явление этапное, новаторское. В нем одновременно — и синтез различных литературных течений 1820−30 гг., и все признаки — намеченные или же явственно различимее — тех приемов художественно-психологического осмысления действительности, Гачев Г., Образ в русской художественной культуре. М., «Искусство», 1981, с .102.

— б от которых потянутся нити ко всем значительным произведениям русской классической литературы, типичным для дальнейших ступеней развития реализма,.

1840−50 годы (период интенсивного формирования реализма как течения) характеризуются в интересующем нас плане появлением нового типа рассказчика — интеллектуала, мечтателя, высокоорганизованной личности, обладающей системой эстетико-литературннх и морально-этических воззрений, нередко дублирующих авторские. Персонифицированные рассказчики таких произведений, как повести Тургенева «Записки охотника», «Первая любовь», «Андрей Колосов», трилогия Толстого «Детство», «Отрочество», «Юность», цикл «Губернских очерков» Салтыкова-Щедрина и др., воплощают в себе общую черту времени, потребовавшего иной, более высокой ступени осмысления.

Достоевский не только включил в свой арсенал художника завоевания предшественников и современников в области повествования, но и обогатил традицию своими собственными достижениями: им была создана целая галерея уникальных героев-рассказчиков, обладающих неповторимыми, своеобразными (нередко автобиографическими) чертами эмпирических личностей и богатым духовным миром, также зачастую восходящим к авторскому.

Б подавляющем большинстве художественных и публицистических произведений Достоевского всех периодов творчества повествование ведется от лица героя-рассказчика — факт, говорящий сам за себя. Даже в тех редких случаях, когда писатель избирает форму повествования от третьего лица, от лица так называемого «всеведуицего» автора («Двойник», «Господин Прохарчин», «Скверный анекдот», «Вечный муж» и др.), слово автора и слово главного героя не отделены друг от друга резкой гранью, и речевой поток свободно переносит читателя из русла общего повествования в душу героя и из нее вновь в русло внешних событий.

Обе кардинальные формы повествовательной манеры всего творчества Достоевского — исповедь и хроника — осуществляются писателем «с помощью» героев-рассказчиков, которые наделены (в разной степени, разумеется) конкретными чертами характеров, биографий, играют в произведении активную роль и обладают такими чертами эмпирических личностей, многие из которых, как показывает их системный анализ, являются универсальными для всех героев-рассказчиков исследованного периода, обусловлены различными идейно-художественными задачами и в отдельных своих гранях восходят к чертам духовной и жизненной биографии писателя.

Способом эпического дистанциирования" назвал венгерский ученый Д. Кирай введение Достоевским в художественную ткань своих произведений фигуры рассказчика-повествователя*, и это очень верно, потому что именно герой-рассказчик помогает Достоевскому «осуществлять контроль» за всеми сюжетными ходами, вести интриги фабул, выявлять и обнаруживать свою «высшую», авторскую точку зрения (автор — носитель концепции всего произведения в целом) в противовес «временной», человеческой точке зрения героя-рассказчика. Б. Захаров, исследуя типологию жанров Достоевского, приходит к важному выводу, что у него рассказчик — «не жанровый о рудимент, а полноценный герой жанра». Кирай Д., Достоевский и некоторые вопросы эстетики романа. -В кн.: Достоевский. Материалы и исследования, т.1, Л., изд. «Наука», 1974, с. 87. ^ Захаров В. Н., Типология жанров Достоевского. — В кн.: Жанр и композиция литературного произведения. Межзвуковский сборник, Петрозаводск, 1983, с. 20.

Я" рассказчика — активное начало в произведении Достоевского. Он — способ подачи художественной информации под соответствующим углом зрения, так сказать, идейно-нравственная оценочная субстанция происходящего. Не следует также забывать, что именно речь героя-рассказчика цементирует все разнородные словесные элементы произведения в единое целое, а речь всех остальных персонажей (при всей ее индивидуализированное&trade-) — речь подчиненная, пропущенная сквозь интонационные «фильтры» речи рассказчика. Как отметил Р. Назиров, «введение рассказчиков и хроникеров позволило Достоевскому писать так, как он говорит, и в то же время создавало иллюзию достоверности» *. Об этом же пишет и В. Ветловская:

Введение

вымышленного рассказчика служит прежде всего впечатлео нию достоверности рассказа .

Вопрос о форме и характере повествовательного начала для Достоевского — один из важнейших, решение его подчас служит ключом ко всему произведению в целом (одним из доказательств этогомножественные подготовительные материалы писателя, в которых едва ли не основную часть занимает разработка проблемы художественной подачи текста, манера, форма, тон, интонация будущих произведений, во многом взаимосвязанные с фигурой рассказчика-повествователя и обусловленные ею).

Манера ведения рассказа от «Я» -рассказчика уходит корнями в самые ранние произведения писателя и сохраняется, эволюционируя, на протяжении всего его творчества. Поэтому изучение становления и развития образа героя-рассказчика в период от 'первых произвет х Назиров Е. Г., Творческие принципы Ф. М. Достоевского, Издательство Саратовского университета, 1982, с. 156. ^ Ветловская В. Е., Поэтика романа «Братья Карамазовы», Изд." Наука", Л., 1977, с. 13. дений Достоевского, в которых он возникает, и вплоть до романов «великого пятикнижия» способствует более плодотворному и перспективному поотижению идейно-художественных завоеваний писателя. Этим обусловливается актуальность темы диссертации.

Особая значимость для всего творчества Достоевского образа персонифицированного рассказчика, глубокое внедрение его в основы реализма писателя, широкое и постоянное обращение Достоевского «за помощью» к хроникерам, летописцам, мемуаристам, сказителям, наделение их многими чертами автобиографизма (приближение к авторскому «альтер эго») обусловили один аспект задачи данной работы, который состоит в попытке проследить генезис и эволюцию, вскрыть сущность этапов развития образа героя-рассказчика в предроманном творчестве Достоевского.

Необходимо отметить особо, что в данной работе мы стремимся на практике следовать совокупности принципов исследования, предлагаемых академиком Д. С. Лихачевым, — «конфетному литературоведению», которое, являясь по существу конкретным в «анализе стиля», в «интерпретировании произведения», в «комментировании отдельных мест», не только приучает к углубленному пониманию произведений в реальней обстановке, к реальному постижению стиля и его особенностей, ноик «пониманию причин появления этих особенностей», причем «объяснения отыскиваются в исторической действительности, в быте и обычаях, в реалиях города, даже в самой предшествующей литературе, взятой как некая реально с т ь» 1. Лихачев Д. С., Литература — Реальность — Литература, «Советский писатель», Л., 1981, с. 8.

С «предшествующей литературой» прямо связан другой аспект работы, который затрагивает одну из важнейших проблем духовного мира рассказчиков — их литературные и эстетические воззрения.

Проблема «литературных взаимоотношений» Достоевского и всех его героев, включая персонифицированных рассказчиков, на наш взгляд, очень перспективная и актуальная: художественная ткань произведений писателя насквозь проникнута, пропитана литературой в широком смысле этого слова, которая составила органическое единство с мировосприятием писателя. Литературные «фильтры» творческого сознания писателя процеживают сквозь себя реальную действительность и затем выдают новую модель мира, обогащенную бесценным опытом литературы. Естественно и гармонично в духовный портрет всех героев Достоевского оказываются вплетены литературные воззрения их автора, скорректированные, разумеется, в общем контексте каждого образа. С помощью литературы герои Достоевского объясняются в любви и ненависти, пишут предсмертные записки, ссорятся, дискутируют, полемизируют, бранятся, решают вопросы мироздания, рассказывают о каторге, «подполье», «мечтательстве» — словом, живут и умирают с литературой на устах. Умело «распределяя» материал, наделяя героев теми или иными литературными воззрениями или стройной их суммой, развивая в мыслях и идеях героев какие-либо литературные аналогии или подспудно сопоставляя своего героя или его идею с опытом литературы, Достоевский кавдый раз использует свой богатейший арсенал средств идейно-художественной выразительности, неизбежно выявляя при этом личное, подчас очень сложное, отношение к персонажу или герою-рассказчику. И если все же иногда случаются разногласия внутри образа героя-рассказчика, раздвоенного применяемой во всех произведениях исследуемого периода мемуарной манерой изложения на героя «вспоминающего» и «вспоминаемого» то между Достоевским и его рассказчиками разногласий нет: все идеи и воззрения героев-рассказчиков в подавляющем своем большинстве оказываются, при скрупулезном их анализе, развитием, переосмыслением или прямым дублем литературных взглядов их автора и имеют развернутые параллели в его художественном творчестве, публицистике и письмах. (Заметим, что вообще в «литературных взаимоотношениях» Достоевского с другими его персонажами отнкдь не всегда царят такие взаимопонимание и единство). Иными словами, поделив функции между своим отвлеченным «Я» «всеведующего» автора и конкретным «Я» рассказчика, разделив с ним, по сути, свое мировоззрение (все герои-рассказчики писателя являются — соответственно — отражением этапов развития его мировоззрения), Достоевский делает героя-рассказчика своим союзником в области литературных (и тесно связанных с ними эстетических) воззрений, что как бы еще раз, духовно, скрепляет их союз.

Г. М.Фридлендер в статье «Новые материалы из рукописного наследия художника и публициста» особо отметил, что «литературноэстетические воззрения Достоевского неотделимы от его мировоззре-? ния». Продолжая и развивая эту перспективную мысль, можно скат.

Раздвоенность порой затрудняет и затемняет анализ какого-либо высказывания или литературной идеи — практически бывает невозможно определить, говорит ли «вспоминающий» рассказчик косвенной речью, пересказывая себя «вспоминаемого», или же звучит речь прямая, сиюминутная, речь рассказчика-повествоваля, а не рассказчика-персонажа, о.

Б кн.: Неизданный Достоевский. Записные книжки и тетради 18 601 881 годов. «Литературное наследство», т.83, Изд. АН СССР, «Наука», М., 197I, с. 118. звть, что точно так же литературно-эстетические воззрения героев-рассказчиков неотделимы от их художественного бытия. И без глубокого изучения их литературных взглядов нельзя до конца, исчерпывающе постигнуть сущность авторского замысла. Поэтому вопросы литературно-эстетического мира героев-рассказчиков рассматриваются в диссертации как необходимая часть идейно-художественной структуры их образов, проанализированы в едином комплексе с литературно-эстетическими воззрениями самого Достоевского и соотнесены как с его художественным творчеством, так и с публицистикой и письмами.

Целью работы считаем выявление основных социальных и эстетических закономерностей развития образа героя-рассказчика и степени их реализации б художественном творчестве Достоевского 1845−1865 гг., причем анализ каждой конкретной фигуры рассказчика проводится под тремя углами зрения: а) в плане воплощения в нем черт новаторства и традиции в области повествовательной манеры Достоевскогоб) в разрезе его индивидуальных качеств эмпирической личностив) в плане постижения основ его литературного мира.

Проблема рассказчика — обширная, многогранная, стержневая в рамках всего творчества Достоевского, связанная с разрешением кардинальных вопросов эстетики и поэтики писателя, и поэтому естественно, что она не раз затрагивалась и поднималась в работах ученых-литературоведов. Но сразу следует отметить один очень важный для данной диссертации факт: подавляющее большинство работ, косвенно касающихся этой проблемы или прямо, непосредственно решающих ее, посвящено романам «великого пятикнижия» писателя, что, впрочем, вполне объяснимо, ибо в каждом из этих романов, как справедливо отметил В. Туниманов, «существует единственная в своем роде и неповторимая структура «автора-повествователя» *. Внимание исследователей естественным образом оказывалось прикованным к романам, к этим вершинам творчества Достоевского, а не к тропинкам, ведущим к ним, как бы значительны сами по себе они ни были.

С другой стороны, персонифицированные рассказчики ранних, «докаторжных», а затем «сибирских» и «петербургских» произведений писателя (1850-х — начала 1860-х гг.), чаще всего являясь центральными их героями, не могли не попасть в сферу внимания всех тех ученых, которые исследовали эту пору творчества писателя (Л.Гроссман, В. Кирпотин, Г. Фридлендер, В. Нечаева, В. Туниманов и др.). Так и происходило, но образы рассказчиков рассматривались вне единой системы, их анализ каждый раз протекал в русле общего анализа произведения и никогда не трактовался с точки зрения их типологического единства как рассказчиков, и поэтому ясной и обобщенной картины эволюционного развития образа рассказчика не 2 было. Исключение составляет монография Туниманова, в которой объективно и всесторонне — правда, опять-таки только среди прочих — решалась проблема рассказчика в четырех произведениях Достоевского — «Дядюшкином сне», «Селе Степанчикове и его обитателях», «Униженных и оскорбленных» и «Записках из Мертвого дома» .

Статьи Д. С. Лихачева содержат ряд ценных наблюдений относительно таких глубинных свойств, присущих рассказчикам, как непрофессионализм в области повествования, молодость, пристрастие к мемуарной манере изложения, «размытость» портретов, и т. д.

1 Туниманов В. А., Рассказчик в «Бесах» Достоевского.- В кн.: Исследования по поэтике и стилистике.Изд." Наука", Л., 1972, с. 101.

2 Туниманов В. А., Творчество Достоевского, 1854−1862.Л.," Наука", 1980.

Лихачев Д.С., Литература — Реальность — Литература.

Некоторые из опорных пунктов, сформулированных Д. С. Лихачевым, были нами «опробированы» на рассказчиках исследуемого периода, в результате чего выявился ряд интересных и закономерных фактов.

Б статьях Я. Зунделовича, посвященных пяти романам Достоевского*, довольно подробно исследуется вопрос о сложных взаимоотношениях «чистого автора», автора-рассказчика и «чистого рассказчика», которые делят между собой функции повествованиявыделяются моменты их взаимного замещения, точки притягивания и отталкивания.

Помимо упомянутой монографии, перу В. Туниманова принадлежит 2 исследование, посвященное Хроникеру «Бесов», в котором поставлены и решены многие вопросы, связанные с проблемой рассказчика вообще, и Хроникера в частностикратко исследованы жанр, поэтика и стиль произведения, четко определены роль и функции Хроникера в художественной ткани «Бесов», убедительно продемонстрирована связь между Летописцем «Дядюшкиного сна» и ''Хроникером, выявлены идеологический портрет и черты внутреннего мира Хроникера.

Этой же фигуре Хроникера посвящена статья-размышление Ю. Каря-3 кина, в которой автор в оригинальном манере вскрывает неожиданные грани личности Хроникера, сопоставляет его фигуру с Белкиным («Повести Белкина») и Аркадием Долгоруким («Подросток»), сравнивает их функции, как рассказчиков, определяет место Хроникера в системе образов романа, а также его социально-этические корни. Рассказчику «Братьев Карамазовых» посвящена первая из трех Зунделович Я. О., Романы Достоевского. Государственное Издательство «Средняя и высшая школа» Уз. ССР, Ташкент, 1963.

2 Туниманов В. А., Рассказчик в «Бесах» Достоевского.

3 Карякин Ю. Ф., Зачем Хроникер в «Бесах»? — В кн.: Достоевский. Материалы и исследования, т.5,Л., изд." Наука", 1983, с. ИЗ-132. глав книги В.Е.Ветловской^, и это тоже говорит о большом месте, которое манера повествования и связанный с ней образ вымышленного рассказчика занимает в поэтике писателя. В. Е. Ветловской предпринят комплексный анализ всех компонентов структуры образа: подробно анализируются «голос», интонация, внутренние побуждения, скрытые и явные причины тех или иных высказываний, синтаксис и стилистика речи рассказчика романа, а также методы и способы взаимодействия автора и его вымышленного «помощника» .

Некоторые наблюдения над поведением рассказчиков Достоевско2 го находим и в статье французского ученого Ж. Катто, который, базируясь на отдельных выводах Д. С. Лихачева, развивает их в контексте основных предметов своего исследованияи в статье венгерского ученого Д. Кирая0, касающегося общих проблем повествования у Достоевского в связи с вопросом эстетики романа в целом.

Этим относительно небольшим (по сравнению с литературой о Достоевском вообще) количеством статей и монографий исчерпываются основные известные нам труды, так или иначе связанные с проблемой рассказчика в творчестве Достоевского. Но, как видим, и они в подавляющем своем большинстве посвящены рассказчикам-повествователям романов писателя. И поэтому, на наш взгляд, не будет преувеличением сказать, что научная новизна предлагаемой работы состоит в том, что в ней впервые развитие образа Ветловская В. Е., Поэтика романа «Братья Карамазовы». Изд." Наука", Л., 1977. 2.

Катто Ж. Пространство и Еремя в романах Достоевского.- В кн.: Достоевский. Материалы и исследования, т.3,Л., изд." Наука", 1978. ® Кирай Д., Достоевский и некоторые вопросы эстетики романа. -Б кн.: Достоевский. Материалы и исследования, т.1, Л., изд. «Наука», 1974. героя-рассказчика в творчестве Достоевского 1845−1865 гг. рассматривается в диалектическом движении эволюционного процесса и в рамках системы, генетически и типологически объединяющей разных персонифицированных рассказчиков, а их литературно-эстетические взгляды, как было сказано, расцениваются как необходимые компоненты идейно-художественных систем их образов и их связи с литературно-эстетическими взглядами самого Достоевского, с различными аспектами его художественного творчества, публицистикой и письмами. В итоге все это должно способствовать более глубокому постижению самой сущности мировоззрения писателя, а также многих сторон его художественного мастерства.

В основу исследования положен хронологич еский принцип, дающий, на наш взгляд, наиболее полное и системное представление как о развитии образа героя-рассказчика в творчестве Достоевского, так и об эволюции литературно-эстетических воззрений самого автора, преломленных сквозь призму внутреннего мира рассказчиков. Временной отрезок, захваченный в диссертации (1845−1865), являет собой период первого двадцатилетия деятельности Достоевского, вплотную подводящий его к созданию великих романов-трагедий. Это двадцатилетие можно с полной уверенностью назвать тем периодом, в котором сформировались и заявили о себе основные литературно-эстетические концепции писателя. Именно в это время идет интенсивный поиск Достоевского в области повествовательной манеры: зарождаются, воплощаются и апробируются разные типы рассказчиков и повествователей, на базовой основе которых впоследствии возникнут такие единственные в своем роде феномены, как автор-повествователь в «Преступлении и наказании», безымянные рассказчики «Идиота» и «Братьев Карамазовых», герои-рассказчики «Бесов» и «Подростка», герой-рассказчик «Дневника писателя» — фельетонист, публицист, литературный критик, журналист, историк, проникновенный и умный собеседник.

Таким образом, принцип деления творчества Достоевского с интересующей нас точки зрения на примерно два равных отрезка времени: с 1845 по 1865 гг., период вызревания романов, и с 1865 по 1881 гг., период создания романов, — представляется обоснованным, а ограничение хронологических рамок работы 1845−1865 гг. логически закономерным.

Структу ра диссертации также полностью обусловлена принципом хронологии: работа поделена на четыре главы, каждая из которых последовательно отражает определенные этапы духовных и художественных исканий Достоевского, причем нужно особо отметить, что счет параграфов — последовательный, от I по II, — соответствует реальной картине эволюции образа героя-рассказчика и органически вписывается в идейную сущность работы. В каждом параграфе, посвященном одному герою-рассказчику (и, соответственно, одному произведению)1, исследуются: сущность жанра данного конкретного произведения, манера повествования, применяемая автором, черты художественной биографии и эмпирической личности рассказчика, рассматриваемые в плане традиции и новаторства, литературно-эстетические воззрения героя-рассказчика и их связь с литературно-эстетическими воззрениями самого Достоевского.

Диссертацию замыкает расширенное заключение. В нем формулируются основные тезисы и положения, к которым мы пришли в результате проделанной работы.

И последнее. В работе приняты следующие условные §§ I и 2, 9 и 10 сдвоены по соображениям их генетической и идейной нерасторжимости. сокращения и обозначения:

I. Все цитаты из произведений Достоевского приводятся по изданию: Ф. М. Достоевский. Полное собрание сочинений в 30-ти томах. Изд" Наука", Л., 1972 — издание продолжается. Ссылки на это издание даются прямо в тексте, в скобках, арабскими цифрами, первая из которых обозначает номер тома, вторая — номер страницынапример: (2,45). Если цитируется «Дневник Писателя», то перед цифрами добавочно проставлена аббревиатура «Д.П.» — например: («Д.П.», 21,20). 2. Все цитаты из писем Достоевского приводятся по изданию: Ф. М. Достоевский. Письма. Т.Т.1−1У. Под редакцией и с примечаниями А. С. Долинина. ГИЗ — Accvclewia — ГОСЛИТИЗДАТ, М.-Л., 19 281 959. Ссылки на это издание даются прямо в тексте, в скобках, после заглавной буквы «П» первая, римская, цифра обозначает номер тома, вторая, арабская, номер страницынапример: (П, 1,125).

3. Все цитаты из воспоминаний современников о Достоевском (кроме особо оговариваемых воспоминаний брата писателя, А.М.Достоевского) даются по изданию: Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников, в двух томах. Изд. «Художественная литература», М., 1964 — и обозначаются в скобках прямо в текстенапример:

Д.в восп.", т. I, с.65).

4. Раз приведенная в сносках книга или статья какого-либо автора при повторном цитировании или упоминании дается без выходных данных — только фамилия автора и заглавие книгинапример: Кирпотин. Молодой Достоевский., с. 100.

5. Курсив — ра зрядка — всвду наш, кроме особо оговариваемых случаев.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

(Основные выводы и перспективы исследования).

I. Основным, универсальным принципом повествования, применяемым Достоевским во всех произведениях исследованного периода, с полной уверенностью можно назвать мемуарную манеру изложения.

Достоевский относился к тем писателям, для которых «художественное время было одной из самых существенных сторон ху Письмо М. Горького к В.Л.Львову-Рогачевскому от 10 января 1912 года (Архив Горького), Цит. по Бялицу Б.А.У Достоевский и достоевщина в оценке М.Горького., с, 82.

— 144 дожественной изобра зительности" 1.

Форма подачи текста апостериори, при которой временные границы предельно раздвинуты, по существу отбыты, привлекала писателя художественной свободой и способствовала освещению предметов повествования с разных временных точек зрения. Неограниченная протяженность во времени помогала рисовать образы героев-рассказчиков в их идейно-художественном развитии, вскрывать причинно-следственные связи.

Промежутки времени, прошедшего между описываемыми событиями и моментом изложения, в произведениях Достоевского 18 451 865 гг. чрезвычайно разнообразны. Одни из них коротки — полгода («Зимние заметки о летних впечатлениях»), год («Униженные и оскорбленные») — другие исчисляются несколькими годами — три года («Дядюшкин сон»), пять лет («Елка и свадьба»), восемь лет («Село Стенанчиково и его обитатели») — третьи перешагивают рубеж десятилетия — десять лет («Записки из Мертвого дома»), пятнадцать («Белые ночи»), шестнадцать («Записки из подполья») — некоторые вообще расплывчаты, неопределенны («Неточка Незванова», «Маленький герой»). Временные границы в: подавляющем большинстве случаев исчисляются писателем с большой точностью и являются продуманным элементом композиции в целом. Недаром французский исследователь Ж. Катто, широко анализировавший проблему времени в творчестве Достоевского, отметил, что «.окончательное определение манеры ведения рассказа (.) и выбор времени повествования — вопросы для Достоевско Лихачев Д. С., Летописное время у Достоевского. — В кн.: Литература — Реальность — Литература., с. 97. го неразделимые», и назвал их «самым важным и существенным» аспектом творческого процесса писателя*.

Мемуарная форма повествования — прекрасная форма взаимодействия автора и рассказчика: она сохраняет и обеспечивает свободу как героя, так и писателя, который, как бы «управляя временем», всегда имеет возможность раскрыть свою точку зрения, как высшую и окончательную, и для которого, образно говоря, временные «мосты» никогда не бывают сожжены. Ретроспекция позволяет Достоевскому свободно сочетать настоящее с прошедшим, а также точки зрения героя сегодняшнего," вспоминающего", и героя прошедшего, «вспоминаемого», что чаще всего принимает вид нравственного суда, дотошного самоопроса, во время которого герой сегодняшний судит и оценивает себя в прошлом, приводя в доказательство настоящее. Все это несет заряды высокой нравственной мощности.

Несмотря на общее эмпирическое правдоподобие, повествование от «я» в мемуарной, ретроспективной манере, ведущееся «вспоминающим» рассказчиком, предполагает и способствует включению в свою ткань элементов не только случившегося «на самом деле», но и элементов возможного, когда рассказчик, делясь с читателем всеми нюансами своих мыслей и рассуждений, как бы предлагает дополнительные варианты того, что могло бы случиться, если он поступил бы так, а не так, как поступил, если бы он, «вспоминаемый», знал тогда то, что знает сейчас, и т. д. Этот тип повествования, очень точно охарактеризованный Н. Какабадзе (в связи с поэтикой Т. Манна), как повест Катто I.5Пространство и время в романах Достоевского.- В кн.: Достоевский. Материалы и исследования, т.З., с. 42. вование в эпическом «конъюнктиве», в эпическом «сослагательном наклонении» (уходящем корнями в скепсис и неуверенность рассказчика, играющего в «амбивалентную игру»)*, найдет свое широчайшее применение и развитие в экспериментальном романе XX века, в частности, в творчестве Т. Манна, Г. Гессе, А. Камю, М. Фриша и других.

П. Другим основополагающим принципом повествовательной манеры Достоевского представляется принцип непрофессионализма рассказчиков. За исключением двух случаев («Униженные и оскорбленные» и «Зимние заметки о летних впечатлениях») в произведениях 1845−1865 гг. рассказ ведется человеком, не претендующим на литераторство и специально обговаривающим этот факт. Примечательно, что даже фельетонисты («Петербургская летопись», «Петербургские сновидения в стихах и прозе»), пишущие, казалось бы, по долгу службы, стремятся отмежеваться от своего профессионализма.

Никто из героев-рассказчиков «не признается» что пишет произведение художественное. Достоевский с большим разнообразием и изобретательностью информирует читателя, какую причину взяться за перо выставляет каждый из них (разумеется, выбор этот взаимосвязан с формой изложения, возможно, зачастую даже предопределяется ею): так, Мечтатель на склоне лет вспоминает светлые минуты, подаренные ему знакомством с Настенькойвзрослые Неточка и Маленький герой исповедуются о своем детстве и ранней юностиЛетописец и Сергей Александрович рассказывают о скандалах в Мордасове и СтепанчиковеИван Петрович набра Какабадзе Н., Поэтика романа Томаса Манна. Издательство Тбилисского университета, Тбилиси, 1983, с. 32. сывает свои заметки «для развлечения» — Горянчиков побуждаем к писанию тяжелыми воспоминаниями о каторгеЛитератор делится впечатлениями о заграницеАнтигерой подвергает себя беспощадному суду, «исправительному наказанию» литературой*. Но какие бы оговорки и объяснения ни приводили рассказчики, в эпицентре истинного побуждения писать всегда лежит их страстная внутренняя потребность самопознания, и поэтому их духовная активность порождает в произведениях поля столь высокого нравственного напряжения.

Мнимый непрофессионализм способствует свободе изложениярассказчики не стеснены рамками традиций, обязательных для литераторов, и могут затрагивать любые вопросы под любыми углами зрения, могут, наконец, ошибаться в своих суждениях или же идти по неверному пути. Именно такая амбивалентность, ва-риантабельность очень ценна для Достоевского и предвосхищает многие качественные тенденции повествовательной манеры экспериментального романа XX века.

Герой-рассказчик оказывает писателю неоценимые услуги в области идейной сюжетики: неопытный, не испорченный нравственно, подчас очень юный герой," роясь" в действительности, сам не умея подчас отличить значительное от второстепенного, зерен от плевел, подкупая читателя своей молодой душой и тем самым невольно вовлекая его в нелегкий процесс познания, вдруг вместе с ним как бы внезапно, как бы случайно, наталкивается на Думается, все рассказчики Достоевского, не раздумывая, подписались бы под словами Подростка, так начинающего свои записки: «Я — не литератор, литератором быть не хочу и тащить внутренность души моей и красивое описание чувств на их литературный рынок почел бы неприличием и подлостью» (13,5). истину. Эта мастерски воссозданная иллюзия является одним из тех краеугольных камней, на которых базируется своеобычный реализм Достоевского,.

Ш. Б фокусе исследования находились 13 образов персонифицированных рассказчиков первого двадцатилетия художественной и публицистической деятельности Достоевского, образующих костяк системы, в которой выделяются две основные линии и воплощаются две ярко выраженные тенденции писателя в повествовательной манере. Первая группа включает в себя «актив-н ы х» рассказчиков, которые не только наблюдатели и очевидцы, но и участники, действующие лица своих рассказов. Они обладают разными чертами характера, различным интеллектуальным уровнем, но едины в своей общей романной активности. Эти герои изображены писателем не только как идеологи и философы, но и как живые лкщи с неповторимыми, резкими, своеобразными чертами своей личности. Читатель слышит их образную, экспрессивно окрашенную прямую речь, воочию воображает себе их в динамике художественного бытия. Эта линия начинается Неизвестным «Елки и свадьбы», продолжается в Мечтателе «Белых ночей», Неточке Незвановой и Маленьком герое из одноименных повестейв Сергее Александровиче («Село Степанчиково.») зафиксирован и воплощен активный герой-рассказчик «сибирского» периода творчества Достоевского. Характерные черты активных рассказчиков находят разрешение в образах Ивана Петровича («Униженные и оскорбленные»), Антигероя «Записок из подполья» и Алексея Ивановича («Игрок») и получают свое завершение в Антоне Лаврентьевиче Г-ве («Бесы») и Аркадии Долгоруком («Подросток»).

Вторая линия — группа «скрыты х» рассказчиков," летописцев «-» стенографу о", условно начинается Неизвестным «Честного вора», получает этапное развитие в фигуре Летописца («Дядюшкин сон»), типологическая нить от которого тянется к анонимным рассказчикам «Идиота» и «Братьев Карамазовых». Рассказчики этой группы свое «я» не раскрывают, личное участие в событиях не освещают и не афишируют, хотя они тоже лвди весьма хорошо обо всем осведомленные, конфиденты главных героев, очевидцы, а может быть, и умалчивающие об этом участники описываемых событий*.

Антагонистических противоречий мевду рассказчиками обеих групп не существует. Более того, все они объединены между собой целым рядом качественно-общих, «родовых» черт, генетических слагаемых, которые несут глубокую идейно-художественную нагрузку и отчасти восходят к чертам автобиографизма Достоевского, хотя в повествовании, разумеется, эти черты художественно переосмыслены и подчинены насущным задачам кавдого конфетного произведения. Автобиографизм героев-рассказчиков, этих «уменьшенных копий» автора (термин Р. Назирова), явно говорит о том, что Достоевский строит образы своих помощников в повествовании не отрешаясь от собственных личностных качеств, а, наоборот, развивая и укрупняя их. И в этом смысле каждый герой-рассказчик писателя — это определенная веха его духовной эволюции, очередная попытка разобраться в самом себе, в сути своего миро* Об этих же, по сути дела, разновидностях персонажей-рассказчиков у Достоевского писал М. М. Бахтин, когда отделял «существенно социального человека», «существенно говорящего», чье слово не только информирует, но и служит предметом изображения, то есть художественно изображается писателем, от речи «скрытых» рассказчиков, «бездействующих героев», обреченных на «голое слово» (М.М.Бахтин, Вопросы: литературы и эстетики, М., 1975, с.146). восприятия и миропостижения.

Хорошо сказал Н. Чирков о том, что «ключ к познанию и художественному воплощению социально-объективного Достоевский находил в сокровенных изгибах своей собственной души» *.

1У. Отличительные качества героев-рассказчиков первого двадцатилетия творчества Достоевского почти все полностью заявлены уже в Мечтателе «Белых ночей» и, эволюционируя, доходят до поздних романов. Б каждом конкретном случае акцентируется какая-либо часть этих генетических слагаемых. Но если их интегрировать и на этом основании попытаться набросать типически-обобщенный образ героя-рассказчика в творчестве Достоевского, — каким он был в пределах интересующего нас времени,-то возникнет примерно следующий портрет. Это малоимущий молодой демократ-разночинец, из средних слоев общества, сирота, появившийся в Петербурге волею случая и осевший там, одинокий, болезненный, до крайности самолюбивый и мнительный, неуравновешенный, склонный к оамоанализу, в душе почти всегда — мечтатель и романтик, хотя и критически переосмысляющий свое «мечтательство», зачастую лишенный какого-либо определенного общественного положения и занятия, фланер, ходок и наблюдательон интеллигентен, образован, литературно развит, начитан, постоянный читатель периодикикнига для него — предмет любви и уважения, стимул к размышлениям, ключ к действительной жизни, пророчество, учебник.

Трудно не согласиться с тем, что в этом типичном портрете явно просвечивает общий силуэт молодого Достоевского сороковых годов, который, исходя из художественных задач, наделяет кавдо-го из рассказчиков конкретными проявлениями своего эмпирическо Н. М. Чирков, 0 стиле Достоевского., с. 42. го «Я» писателя и человека. Поскольку все качества духовной личности персонифицированных рассказчиков играют немалую роль как в художественном построении образа самого рассказчика в частности, так и произведения в целом, то остановимся подробнее на каждом из них. а) Большинство «вспоминаемых» рассказчиков, как только что было сказано, — молодые люди. Одновременно — когда они выступают в ипостаси «вспоминающих» повествователей произведения — они уже повзрослевшие или просто взрослые лвди (например, перешагнувшие рубеж сорокалетия Мечтатель, Антигерой, Литератор или исповедующиеся в неопределенном, но явно не в молодом возрасте Неточка и Маленький герой) — однако их рассказ всегда о времени их молодости, и поэтому динамика активных частей произведений подчинена ускоренному, напряженному ритму жизс" ни, свойственному молодости и юности.

Молодость рассказчиков прямо связана, с одной стороны, с их непрофессионализмом, дилетантством, с другой — с наровдаю-щейся, еще не до конца определившейся нравственной позицией. Догматизм «взрослой» жизни еще не пустил корней, и читатель, взятый в соучастники «облавы на факты» внутренней жизни рассказчиков, становится максимально ей сопричастным. Диалектика развития, пристальный интерес к становлению личности, — вот что всегда интересовало писателя, причем к молодым и детям он подходит со «взрослой» меркой, без скидок на возраст. Тот активный познавательный процесс, который главенствует в творчестве писателя, наиболее ярко и динамично мог быть воплощен именно в исканиях молодой неустоявшейся личности, и поэтому в молодости рассказчиков заключается один из главных пунктов эстетики и поэтики писателя. б) Жители Петербурга. Кроме Летописца, жителя Мордасова, все рассказчики Достоевского — жители столицы. Тут же следует отметить одну деталь автобиографического порядка: многие из них — не коренные петербуррвды (некоторые — москвичи), попавшие в разные отрезки своей жизни, чаще всего в детстве, в Петербург и осевшие там. Рассказчики видят столицу новыми глазами, оказываются вовлеченными в различные, порой очень сложные отношения с этим Левиафаном (термин Г. Гачева) тогдашней России, в полной мере становятся свидетелями бездны между высшими и низшими слоями общества*.

Тема Петербурга — одна из основных в творчестве Достоевского, который, как и многие из его рассказчиков, юношей попал в столицу и оказался захваченным ее тайным очарованием. в) Одиночество — одна из типичнейших и традиционных черт, свойственных рассказчикам Достоевского^. Одиночество — колыбель мысли. Б произведениях Достоевского оно уже — колыбель идеи. Одиночество — главная предпосылка для диалога с самим собой, без которого немыслим герой Достоевского, и поэтому оно часто является той самой нравственной экспозицией, тем первым, возможно, неосознанным толчком к исповеди, которая зат.

Как хорошо заметил по этому поводу Г. Гачев.в Петербурге, в этой «камере обскура» Достоевского," социальный огонь сильно жжет". -ПГачев. Космос Достоевского. В кн.: Проблемы поэтики и истории литературы (сборник статей). Саранск, 1973, с. 116. ^ 0 замкнутости и стремлении к одиночеству молодого Достоевского (прозванного за эту черту в Инженерном училище «монахом Фо-тием») говорят многие, близко знавшие его в молодости лкщи: Д. Григорович, А. Визенкампф, К. Трутовский, А. Савельев — см." Д. в восп.", т.1, сс. 97, 106, 107, 127, а также «Неизданный Достоевский» ., с. 329.

— 153 частую превращается в «исправительное наказание», в процесс перевоспитания себя путем «припоминания и записывания» («Подросток», 13,447). Одиночество — необходимая почва для «мечтатель-ства», а многие рассказчики писателя, как известно, «яростные» «мечтатели» в юности. В сущности, можно смело сказать, что по большому счету все действия и порывы героев-рассказчиков направлены на преодоление этого всеобъемлющего, гнетущего, болезненного чувства, метастазы которого проникают в самые неожиданные уголки сознания.

С другой стороны, уход в себя этих затворников петербургских «углов» — «не волевое самоопределение, а социальная закономерность» *, неизбежное следствие всегда социально окрашенного конфликта между средой и личностью в творчестве Достоевского.

Одиночество особо выделяется в биографиях всех героев-рассказчиков и представляется одним из центральных, стержневых свойств личности каждого из них. г) Разночинно-демократическое происхождение. «Социальная география» рассказчиков Достоевского чрезвычайно узка: кроме одного (дворянина Горянчикова), все они принадлежат к средне-низшим слоям общества. В связи с этим особо важным представляется их демократическое мировоззрение, как бы априори обусловленное их невысоким соци" альным положением. Герой молодого Достоевского — это «его соо временник из промежуточных общественных слоев». В этом авто* Маркин П. Ф., Повесть Ф. М. Достоевского «Хозяйка» .- В кн.: Нанр и композиция литературного произведения, Межвузовский сборник, Петрозаводск, 1983, с. 56.

Кипотин В.Я., Молодой Достоевский., с. 322. биографическом пункте герой-рассказчик Достоевского — двойник своего создателя, вышедшего из семьи небогатого врача. д) Сиротство, иногда осложненное мотивом незаконнорожденности, сразу же, «с пеленок», ставит рассказчика в оппозицию к обществу и повышает элемент критичности и бунтарства во взаимоотношениях сироты и той социальной среды (подчас враждебно к нему настроенной), в которую он попадает вслед за Достоевским, в 16 лет потерявшим мать, и в 18 -отца.

В.Захаров, говоря о героях больших романов Достоевского, особо выделяет в структуре их образов этот немаловажный элемент «социального сиротства», несущий в своей потенции зачатки и предпосылки многих характерных идей писателя: «Чаще всего его герои безродны, не имеют семьи, а если у них и есть семья, то их родственные отношения, как правило, обесчеловечены социальными (и в большинстве случаев — имущественными) отношениями» *. е) Бедность (иногда доходящая до нищеты), взаимосвязана и с происхождением, и с сиротством, и с молодостью рассказчиков и являет особую атрибутивную часть важного для Достоевского конфликта героя и общества. Бедны практически все герои-рассказчики, на что скрупулезно и методично Достоевский 2 указывает особо. Захаров В. Н., Типология жанров Достоевского.- В кн.: Канр и композиция литературного произведения., с. 23. 2.

Этот мотив также можно и должно отнести к автобиографическим: известно, какое значение имели деньги во всей судьбе писателя. По воспоминаниям А. Ризенкампфа, С. Яновского («Д.в восп.», т.1, со.114,116,157,160,164 и т. д.), а также по многочисленным признаниям в письмах писателя видно, что безденежье и нужда были постоянными его спутниками на протяжении всей жизни.

— 155.

По верному замечанию Ж. Катто, «с темой денег связаны коренные социальные, антикапиталистические мотивы» творчества Достоевского*. Поэтому неудивительно, что все основные психологические узлы его сюжетов так или иначе группируются вокруг темы нищеты, богатства и накопления. Бедность, тесня свободную волю рассказчика и кидая его в гущу жизни, делает его невольным свидетелем драм и трагедий «города-спрута», подчас доводит до бунта, до гибельных обобщений и выводов.

Тема власти золотого тельца и связанная с ней тема «рот-шильдианства» в «размельченных», одиночных вариантах намечается уже в ранних произведениях Достоевского, четко формулируется в «Зимних заметках о летних впечатлениях» и пронизывает все крупные романы, переплетаясь с темой ростовщичества.

Власть денег как социальный фактор всегда оказывалась в сфере пристального внимания писателя, который замечал, что деньги в XIX веке перемешали и сместили не только нравственные, но и сословно-классовые, иерархические границы. В этом важнейшем пункте Достоевский как бы художественно иллюстрирует положение К. Маркса о том, что деньги есть «всеобщее смешение, мена (курсив К. Маркса — М.Г.), т. е. они — превратный 2 мир, смешение и подмена всех природных и человеческих качеств». За смешением шла ломка и деформация общественного сознания, отражающаяся, как «солнце в капле вод», в бунтующем сознании отдельных героев-" монад". С другой стороны, изображая капиталистическое развитие в России, писатель постоянно «раскрывает хищническую, спекулятивную природу капитализма» 0. Таким образом, Новые зарубежные работы о Достоевском.- «Вопросы литературы», 1981, № 4, с. 247. 2.

Маркс и Энгельс об искусстве., с. 70. 3 Чирков, 0 стиле Достоевского., с. 37.

— 156 формула взаимоотношений? «личность — деньги — общество» оказывалась в творчестве писателя тем неделимым единством, в контексте которого только и можно исследовать каждое отдельное звено. ж) Лишенность общественного положения или же низшая его ступень — важная особенность жизни рассказчиков Достоевского, связана со всеми пунктами их биографий.

Кто из героев-рассказчиков «служит»? Если не считать обладателей так называемых свободных профессий (фельетонисты, Литератор), все живут кто как: Иван Петрович пытается «тискать» статейкиГорянчиков дает урокивозможно, где-нибудь служит Мечтатель. Весьма мал и скуден «послужной список» героев-рассказчиков, ни один из которых по-настоящему ничем в общественной сфере не занят.

Лишенность общественного положения в известной степени помогает герою-рассказчику быть самим собой, способствует раскрытию его личностных свойств и внутренней свободы. Рассказчики естественны в своих чувствах и мыслях, потому что не стеснены рамками социально-иерархических условностей.

Общественная индифферентность рассказчиков, несущая в своей основе зачатки оппозиции и бунта, семена социального конфликта, дает им возможность говорить свободно и думать не" по уставу" .

Одно из следствий «общественной свободы» рассказчиков — то, что все они фланеры, ходоки, внимательные наблюдатели. Это качество особо ярко выражено в некоторых из них (Фельетонист «Петербургской летописи», Неизвестный «Едки и свадьбы», Иван Петрович, Антигерой и др.) и, в целом, является композиционным приемом Достоевского-художника, который может «располагать» временем своих фланеров-рассказчиков, как ему требуется, и «отправлять» их туда, куда считает необходимым. з) Лишение героев-рассказчиков имен собственных и портретов. Анонимность героя — факт очень симптоматичный и показательный, связанный с широким процессом обобщения, который применяет автор, лишая героя имени и обозначая его собирательно: Мечтатель, Летописец, Антигерой, Подросток. Гипотетически генезис ее может находиться в недрах принципов «физиологического очерка», персонажи которого, как правило, бщш лишены имени и обозначались сообразно профессии или социальному положению. Прозвища рассказчиков Достоевского возникли на основе подзаголовков произведений или же рекомендаций самих героев. Б сущности, все эти прозвища — ненавязчивое указание автора в кавдом конкретном случае на качественные особенности личности своих рассказчиков. Лишение рассказчиков имен собственных и наделение их именами нарицательными таит в себе элемент обобщения, перерастающий в ряде случаев в элемент т и-п и з, а ц и и.

Внешняя анонимность рассказчиков, то есть отсутствие их портретов, говорит о силе устремленности писателя в психологический мир своих героев. Читатель постоянно ощущает пластику их внутреннего «Я». Интроспекция, осуществляемая в исповедях и воспоминаниях, освещает причудливый «ландшафт души» героев-рассказчиков. Исключение составляют «Записки из подполья», но и там портрет Антигероя предельно психологизирован, символически выражая сложное, подчас отрицательное отношение Антигероя к любым проявлениям собственного «Я» .

Художественный прием такой «импрессионистической размытости» рассказчиков позволил Д. С. Лихачеву назвать повествователей Достоевского «слугами просцениума», которые помогают, читателю увидеть все происходящее с наилучших в каждом случае позиций, оставаясь при этом на втором плане. Они отчасти условны, о них надо забывать, их личности «не в фокусе» и «размыты их движением» 1.

Герои-рассказчики Достоевского первого двадцатилетия его творчества характеризуются, если можно так выразиться, несколькими ступенями анонимности. Полная анонимность повествователей — ни имени, ни отчества, ни фамилии — встречается в семи случаях: Неизвестные «Честного вора» и «Елки и свадьбы», Мечтатель, Маленький герой, Летописец, Литератор, Антигерой. Б двух случаях известны фамилии героев-рассказчиков: Незвановой и Горянчикова, а по имени и отчеству названы Сергей Александрович, Иван Петрович и Александр Петрович. Таким образом, полная или «частичная» анонимность может быть названа почти универсальным свойством героев-рассказчиков, не тершцих этих свойств и в романном творчестве писателя. и) Болезненность, чаще всего связанная с порывистой, неуравновешенной психикой, повышенной экзальтацией, -также неизменный компонент духовной биографии многих рассказчиков Достоевского, начиная от Мечтателя и кончая Антигероем2. Лихачев Д. С., Летописное время у Достоевского., с. 113. 2 Черта эта с полным правом может быть названа автобиографической — все, близко знавшие и общавшиеся с писателем лкщи (да и он сам — например: П., 1,87 и т. д.) указывают, что болезненность была очень характерна для него: Д. Григорович («Д.в восп.», т.1,о.132−133), С. Яновский (там же, с.158), А. Ризенкампф (там же, с. ИЗ), К. Трутовский (там же, с. 109), А. Савельев (там же, с.105).

Болезненность героя-рассказчика во многом призвана повысить занимательность в общем «спокойных» (по сравнению с романами) сюжетов первого десятилетия творчества писателя. Фантастическое, исключительное, ирреальное, «с сумасшедшинкой», к которому прибегает Достоевский в произведениях исследуемого периода, часто объясняется болезненностью героя и базируется на ней, причем автор тщательно следит за убедительностью мотивировок неврозов и психических аномалий и уделяет внимание естественному, клиническому, близкому к реальности их изображению. Болезненность героя дает автору возможность шире, стереоскопич-нее развернуть показ человеческой души, всех ее потаенных секретов, а склонность к видениям и мистике, мечты и фантазии раздвигают рамки лирического героя, давая ему возможность наиболее полно, без контроля сознания «самовыразиться» .

С другой стороны, болезненность, вместе с бедностью и сиротством, находится в причинно-следственной связи с антагонистическими взаимоотношениями «монады» и общества и несет при этом различные — этические, эстетические, моральные или социальные — нагрузки. Болезненность — необходимый атрибут «униженных и оскорбленных», как бы в наглядной форме демонстрирующий их беспомощное, униженное, зависимое состояние.

Есть и иной, общественно-эстетический аспект этой проблемы, на который указал исследователь, справедливо считающий, что Достоевский столь часто изображал различные душевные аномалии пои др. В связи с этим кажется вполне естественным и закономерным, что в период конца 50-х — начала 60-х гг. (время усиления болезни автора) в биографиях Горянчикова, Ивана Петровича, Литератора, Антигероя акцентируется эта характерная автобиографическая черта Достоевского. тому, что «считал свою эпоху кризисной, неестественной, больной (прежде всего этически, а затем уже психологически). В больном мире преобладают больные лвди» *. к) Мечтательство героев-рассказчиков и его следствия. Изыскания ученых убедительно свидетельствует о том, что «мечтатель» Достоевского — это тип, обладающий чертами архетипа в рамках творчества писателя, а проблема «мечтательства», затронутая и решаемая уже в самых ранних его произведениях, восходит в генезисе к романтическим исканиям и личностным 2 качествам молодого Достоевского .

Мечтательство" - универсальная черта почти всех рассказчиков Достоевского, — эволюционигаруя, получает свое этапное завершение в Антигерое.

С годами наполнение творчества писателя социальным опытом и публицистикой привело к тому, что герои-рассказчики, «мечта-тели» -романтики, стали шире смотреть на мир, смелее вступать с ним во взаимоотношения, поле их деятельности увеличилось. Произведения начала 60-х гг. отмечены симбиозом «личного и общего», сращиванием общественного и индивидуального, и оттого такие рассказчики, как Литератор, Фельетонист «Петербургских сновидений.», Антигерой тяготеют к полемической публицистичности. Одновременно активизируется их критика «мечтательства», свойственная, впрочем, в той или иной степени и ранним рассказ Назиров Р. Г., Творческие принципы Ф. М. Достоевского., с. 134. 2.

Как верно отметила В. Нечаева, результатом созданного отцом Достоевского домашнего режима явилось страстное увлечение книгами, повлекшее за собой, как следствие, мечтательство и чрезвычайное развитие фантазии (В.С.Нечаева, Ранний Достоевский., с.37). чикам писателя.

Укорененность в «мечтательстве» и вместе с тем стремление к его преодолению — характерные, диалектически связанные этапы развития духовной жизни таких персонифицированных рассказчиков, как Мечтатель, Неточка Незванова, Маленький герой, Сергей Александрович, Антигерой. Рисуя картины фантастического существования своих героев в мире грез, Достоевский получал возможность глубже охарактеризовать их, как личности, вскрыть потаенные уголки их внутреннего мира, а рисуя их борьбу с собственным мечтательством, он мог демонстрировать их духовную эволюцию.

Для писателя приемлемо лишь здоровое «мечтательство». Патологические же его проявления — так называемую «яростную мечтательность» (13,73) — он всегда считал тревожным симптомом, требующим лечения.

У. Страсть к чтению, любовь и уважение к книге отличают всех рассказчиков писателя, как, впрочем, и подавляющее большинство остальных его персонажей.

Нет нужды говорить о том, что эта черта — всецело автобиографическая и восходит к истокам духовного мира самого Достоевского, страстного и профессионального читателя*, для которого книга была неизменным и верным спутником всей жизни.

Духовное общение с произведениями мировой литературы было для Достоевского не только откровением эстетического порядкаэто само собой разумеется, — но и актом самосознания. Оно давало ему мощные импульсы как писателю, как художнику-мыслителю и Б связи с этим вопросом см.: Бем А. Л., Достоевский — гениальный читатель. В кн.: О Достоевском, П, Сборник статей под ред. А, Л. Бема, Прага," Петрополис", 1933; а также: Белов С. В. Достоевский — читатель.- Б кн.: История русского читателя. Сборник научных трудов, вып. Ш, Л., 1979. в целом ряде случаев лежало в основе того или другого творческого акта. Как уже было сказано, Достоевский относился к числу тех гениальных читателей, для которых общение с книгой заключало в себе огромные творческие импульсы. Он сам писал об этом. Л. Гроссман, назвавший Достоевского «страстным читателем», отмечал, что «некоторые чтения Достоевского относятся к крупнейшим событиям его жизни», а что касается того, как чтение отражалось на творческом процессе, то многие из крупнейших замыслов его «зародились и окрепли в близкой к родной ему атмосфере идей и образов мировой литературы» *.

В силу такого отношения Достоевского к литературе вполне закономерно и логично, что все его герои-рассказчикиcUtel ego и помощники в повествовании — страстные читатели. Книга для них — одновременно и разгадка прошлого, и ключ к настоящему, и пророчество будущего. Все они, начиная от запойных чтецов — Мечтателя и Неточки и кончая Литератором и Антигероем, -очень начитанные лкщи. По этому признаку их можно сравнить разве что с героями Горького, другого великого писателя, обильно насыщавшего свои произведения «литературой в литературе» .

Разумеется, каждый из рассказчиков охарактеризован в плане его начитанности с разной долей определенности и в разных ракурсах: об одних мы знаем только по косвенным указаниям, что они много читают (Мечтатель, Маленький герой, Горянчиков и другие), о других писатель дает более подробные сведения — что именно они и как читают (Неточка Незванова, Антигерой), третьи Гроссман Л. П., Библиотека Достоевского. По неизданным материалам. С приложением каталога библиотеки Достоевского, Одесса, 1919, с. 5. не только читатели, но и 1фитики, широко высказывающие свои мнения и суждения о прочитанном, и этот момент присущ многим (Антигерой, Литератор, Фельетонисты) — в некоторых случаях писатель следит за ростом читательского сознания рассказчиков с ранних лет (Неточка, Маленький герой), реже рисует картину в статике, в устоявшихся позициях (Горянчиков, Иван Петрович). Все эти уровни детальной обрисовки образов обусловлены не прихотью писателя, а стоящими перед ним конкретными идейно-художественными задачами и призваны служить более действенной характеристике его героев-рассказчиков, среди которых есть и литераторы-п р о-фессионалыФельетонисты, Иван Петрович, Литератор, -обладающие специальными знаниями и навыками.

Самый начитанный и образованный из всех героев-рассказчиков Достоевского, хотя его фигура одна из наименее художественно очерченных, несомненно, Литератор «Зимних заметок о летних впечатлениях», в значительной степени являющийся авторским «Я», стилизованным под героя. Наиболее же «скрытым» в литературном отношении можно назвать начисто лишенного каких-либо интеллектуальных качеств и воззрений Летописца. Самыми страстными читателями, для которых книга иногда значит больше, чем сама жизнь, можно назвать Мечтателя, Неточку Незванову, Антигероя. а) Следует особо подчеркнуть, что рассказчики Достоевского — не просто пассивные читатели. Помимо того, что они активно осмысляют прочитанноеиспользуя его как руководство к действию, некоторые из них склонны к литературной критике (в больших романах писателя эта тенденция усиливается).

Настоящими талантами в этом плане обладают фельетонисты «Петербургской летописи» и «Петербургских сновидений в стихах и прозе» и, конечно же, Литератор, чьи заметки, по существу, могут быть приравнены к литературно-критическому эссе. Не лишены этого дара Иван Петрович и Антигерой. Отдельные замечания литературно-критического характера встречаются в исповедях Неточки и Маленького героя, в рассказе Сергея Александровича, в записках Ивана Петровича. Словом, и в этом важном вопросе рассказчики Достоевского «следуют» и «подражают» деятельности своего создателя, всю свою жизнь активно работавшего в литературной критике и руководствовавшегося в ней принципами своей эстетики, окончательно сформировавшейся на рубеже 1850−1860 гг. и в основных положениях сформулированной в журнальных статьях писателя этого периода. б) Знание периодики — газет и журналов. Эта черта духовного мира рассказчиков восходит к автобиографическим чертам самого Достоевского и порождена особым интересом, проявляемым писателем к отечественной журналистике, а также его активной деятельностью публициста.

Мало найдется в истории мировой литературы гениев, столь заинтересованных текущей современной периодикой и столь плодотворно работавших в ней, как Достоевский.

По мнению писателя, хроники каждого дня, сведенные воедино умелой рукой, могли бы дать в совокупности ясную, наглядную и всестороннюю картину нравственной и общественной жизни в целом. Достоевский сам вынашивал проекты подобного издания*, а о силе его убежденности в этом говорит факт беспримерного обращения к Об этом Достоевский говорил неоднократно: в письмах (к Ивановой: -П., П,161), в заметке с красноречивым названием «Желание» (журнал «Гравданин», 1873, № I), в «Бесах», через Лизу Тушину (11,103−104). газетам и журналам, бывшим в середине XIX века чутким барометром общественной и литературной жизни России, — почти все сюжеты его великих романов почерпнуты из периодики и генетически связаны с ней.

Было бы странно и даже алогично, если б писатель не наделил интересом к периодике своих героев-рассказчиков, чьим строем мыслей он «пользуется» и чьим языком «говорит». Интерес к периодике — важная и неизменная составная их духовного мира. В произведениях периода конца 1850-х — начала 1860-х гг. (время обострения журнальной полемики, время издания братьями Достоевскими своих журналов) данная тенденция явно усиливается, они наполняются отголосками журнальных полемик, а их рассказчикиповышением интереса к периодике, публицистичностью мышления, стремлением к осознанию «личного» через «общее». Следствием мощного проникновения в этот период журналистики и публицистики на страницы художественных произведений писателя стало повышение их гражданского пафоса, усиление социально-общественного звучания. Б дальнейшем эти качества от романа к роману будут расти.

В исследуемый период творчества Достоевский нарисовал две фигуры публищстов-фельетонистов («Петербургская летопись», «Петербургские сновидения в стихах и прозе»), которые, обладая конкретно-определенным «Я» и являясь носителями свойств героев-рассказчиков художественного творчества Достоевского (некоренное петербуржество, сиротство, анонимность и др.), концентрируют в себе также характернейшие черты их духовного мира: романтизм, мечтательность, опору в своих рассуждениях на опыт и авторитет мировой литературы. Б то же время они являются сколками авторского «Я», стилизованного под героя, и авторскими двойниками" в области литературно-критических взглядов.

При «распределении» интереса своих рассказчиков к тем или иным органам печати Достоевский неизменно учитывает как общую конституцию данного героя, так и общественно-политическую направленность журналов и газет. Подобная дифференциация закономерна и очень действенна — она как бы наглядно демонстрирует и выявляет скрытые или явные склонности рассказчиков, потайные черты их характеров, в одних случаях усиливает, в других развивает уже заявленные положения, способствует более детальной и художественной их разработке.

Тенденция к дополнительным характеристикам персонажей по их склонностям и интересам в области периодики распространяется не только на рассказчиков, но и на всех других героев писателя и сохраняется во все годы его творчества: так, например, Девушкин читает «классическое» чтиво мелкого чиновничества -" Пчелу" Н. Греча', сто тысяч, принесенные Рогожиным Настасье Филипповне, были завернуты в «Биржевые ведомости» — западник Вер-силов читает «Московские ведомости» англомана М. Каткова^и т.д. в) Важнейшей и определяющей составной духовного мира героев-рассказчиков Достоевского — наряду с любовью к чтению вообще и к периодике в частности — являются их литературные воззрения, которые в широком смысле и образно могут быть названы зеркалом внутренних качеств личности, теми позывными, которые помогают читателю ориентироваться в лабиринтах образа. Литературные воззрения формируются под влиянием мировоззрения, отражают картину душевных качеств и общественных интересов рассказчиков, становясь в умелых руках гения мощным комплексным средством идейно-художественной выразительности. За исключением Летописца, все повествователи исследуемого периода в той или иной степени наделены литературными воззрениями и, что особенно важно, все они в этом — союзник и Достоевского, в подавляющем большинстве случаев — носители его собственных литературных взглядов, заветных идей и мыслей, развитых в контексте идейно-эстетических воззрений конкретного образа, а также отражающих общую литературно-эстетическую эволюцию. Так, в образах рассказчиков «докаторжно-го» периода его творчества — Мечтателе., Незвановой, Маленьком герое — отражены увлечения писателя романтической литературой (Шиллер, Жуковский, Вальтер Скотт и др.). Литературные воззрения Сергея Александровича, Ивана Петровича воплощают раздумья писателя о тех сдвигах в русской культуре, которые произошли в 40-е — 50-е годы (Некрасов, Белинский, Писемский и т. д.) — литературный мир Литератора, «появившегося на свет» в начале горячих 1860-х гг., отражает духовные искания Достоевского этого периодас другой стороны, в «Зимних заметках о летних впечатлениях» писатель как бы подводит этапные итоги эволюции своих литературно-эстетических воззрений, завершая одни (отношение к Пушкину, Фонвизину и т. д.) и намечая другие (отношение к героям Грибоедова, Тургенева и т. д.) литературные концепты, имеющие огромное значение для понимания общей идейно-эстетической линии развития писателя. В этом плане «Зимние заметки.» образно можно сравнить с малой энциклопедией его идеологических, философских, литературно-эстетических воззрений.

Если литературный мир героев-рассказчиков-" мечтателей" «до-каторжного» периода творчества писателя пронизан романтизмом и в нем литература еще не играет большой социально-общественной роли и призвана лишь оттенять некоторые психологические аспекты личности (восхищение Неточки романами Вальтера Скотта, например, или защита Маленьким героем «всего высокого и прекрасного» с помощью образов Шекспира и Шиллера), то литературные воззрения героев «сибирского» и «петербургского» периодовСергея Александровича, Ивана Петровича, Горянчикова, особенно Литератора и Фельетониста из «Петербургских сновидении в стихах и прозе» — выявляют в них черты лвдей новой формации, людей прогрессивного склада ума, представителей новой разночин-но-демократической интеллигенции.

Как факт симптоматичный и интересный в автобиографическом плане может быть отмечено то, что все рассказчики обладают знанием творчества двух любимых путеводных писателей Достоевского — Пушкина и Гоголя, причем, как правило, на опыт и авторитет Пушкина они опираются в борьбе за общественные, эстетические и литературные идеалы, а наследие Гоголя (как и наследие Грибоедова) служит им мощным подспорьем в критической борьбе с негативными явлениями действительности. В этом они — двойники своего великого создателя.

Итак, можно попытаться нарисовать обобщенно-типический портрет рассказчика в аспекте его взаимосвязей с литературой (хотя, разумеется, в каждом конкретном случае превалирует какая-нибудь группа черт): это человек, много читавший и читающий, уважающий книгу и разносторонне образованныйлюбовь к литературе сформировала в нем привычку воспринимать жизнь в аналогиях с литературными образцами, в русле литературных традицийон страстный поборник и ревнитель романтизма, обусловившего его «мечтательство» — в то же время в его духовном мире намечается тяготение к новой литературе разночинного периода, хотя ему хорошо знаком и близок опыт Пушкина, Грибоедова, Лермонтова и Гоголялитературу он воспринимает не отвлеченно, а как руководство к действию, пример для сравнений и подражанийв его мышлении намечены такие тенденции, как стремление охарактеризовать свою эпоху с помощью опыта литературы, сравнить себя и других с персонажами книг, цитировать произведения литературы в подтверждении своих мыслей, и так далее.

У1. А. Бемом подчеркнут и выделен факт глубинного, активного и плодотворного творческого использования Достоевским самых различных произведений художественной литературы: «Он не только читал, но и творил вместе с читаемым автором, сживался с его героями, переносил их в иную обстановку (.), его возбуждали затронутые в читаемой книге идеи, он и их художественно претворял, из намеков создавал глубочайшие проблемы» *.

Арсенал Достоевского-художника содержит разнообразные приемы и методы, с помощью которых опыт литературы в его произведениях превращается в действенное средство идейно-художественного воздействия на читателя, оказывается вовлеченным в активный процесс построения произведений, «оживает». Реализм Достоевского немыслим без этого проникновения литературы в литературу (в противоположность, скажем, реализму Толстого). Широкое введение, даже внедрение завоеваний литературы в произведения Достоевского — важнейшая и едва ли не главная составная самой сердцевины его экспериментального реализма, новаторство, играющее от произведения к произведению все большую роль.

Универсальная система приемов и методов функционирования опыта литературы в произведениях Достоевского действует на всем Бемг Достоевский — гениальный читатель., с. 17. протяжении его творческого пути, распространяется на публицистику, на эпистолярий, включая письма частного характера, и является общей и единой для всех героев (и рассказчиков в том числе), а ее грандиозность, многомерность и разветвленность обусловлены особым отношением Достоевского к литературе, его огромной начитанностью, прекрасной «литературной» памятью, всей спецификой дарования,.

С помощью опыта литературы Достоевским — и его рассказчиками — проводятся: многоразличные сатирические и юмористические сравнения и характеристикиавтосравнениянейтрально окрашенные и положительные сравнения и сопоставленияпародийные переосмысления и сниженияполемические зачиныпародийные выпады и высказывания, пародийные снижения и зачиныширокие сю-жетно-ситуационные сравненияидейно-художественные заимствованияразличные реминисценции, парафразы, аллюзиипротивопоставления и сопоставленияпродолжения — «домысливания» художественных биографий своих и чужих персонажейразлично окрашенные и разноцелевые цитации, и т. д., — причем, все эти приемы условно можно поделить на две группы: первую будут составлять те, которые способствуют идейно-художественным характеристикам отдельных персонажей Достоевского, вторую — те, которые помогают автору в проведении действенных идейно-художественных характеристик современной ему эпохи, «текущего момента», обстановки, ситуаций. а) В первой группе наиболее действенными кажутся приены сатирических характеристик, при которых происходят сравнения и сопоставления персонажей Достоевского с какими-либо литературными героями чужого творчества, причем зачастую действует «обратная связь», при которой.

— 171 в новом свете (от сопоставления с персонажами Достоевского) выступает герой чужого произведения. Эти приемы многофункциональны и могут проводиться как самим автором, так и каким-нибудь героем (или рассказчиком) его произведений. Свда же можно отнести случаи, когда какой-нибудь герой (или рассказчик) Достоевского сатирически или юмористически (а иногда — и положительно) характеризуется автором по его высказываниям литературного порядка или по его отношению к литературе в целом, а также случаи автосравнения героев (или рассказчиков) Достоевского с каким-либо литературным героем чужого творчества, причем, опять-таки, действует эффект «обратной связи», вскрываются дополнительные грани в характере героя чужого творчества^". б) Во второй группе наиболее действенным представляется прием продолжения — «домысливания» — Достоевским, через своих героев (или рассказчиков), биографий чужих (и своих) литературных героев. Показывая эволюцию данного героя, перенося его в новое общество и новую обстановку, Достоевский подчеркивает наиболее характерные его черты — при этом автоматически выявляются типичные черты той эпохи и того общества, в которые «перенесен» герой (классический случай — продолжение Литератором биографии Молчалина, который из всех героев «Горя от ума» как нельзя лучше «прижился» в условиях николаевского режима).

Не вдаваясь в подробный анализ проблем функционирования опыта литературы во всем творчестве Достоевского, скажем только, что «литературность литературы» (термин Д.С.Лихачева) его Автосравнения были свойственны самому Достоевскому, они встречаются в его публицистике (например: 21,91) и письмах (например: П., 1,80 и 231).

— 172 произведений от года к году росла, приемы ее использования становились все разветвленнее и многообразнее, и их системный анализ безусловно заслуживает отдельного глубокого исследования.