Проблемы этнокультурного взаимодействия и взаимовосприятия китайцев и русских на российском Дальнем Востоке и Северо-Востоке Китая: Вторая половина XIX — начало XXI вв

Контакты между Россией и Китаем имеют длительную историю. Четыре тысячи километров общей границы делают Китай наиболее значительным соседом для нас. Н. И. Конрад отмечал, что «история каждого народа всегда связана с историей его соседей. Связь эта, конечно, может быть очень различной — и по характеру, и по интенсивности, и по масштабу, но она всегда существует1. На протяжении ста пятидесяти лет россияне юга Дальнего Востока и китайцы северо-восточных провинций Китая проживают в единых климатических и географических условиях, что не может не иметь своего влияния на формирование этнического стереотипа поведения. Помимо географической среды, которая влияет на этносы «через повседневное общение л человека с кормящей его природой», необходимо учитывать культурные воздействия, проявляющиеся через традиции, унаследованные от предков, а также влияние религии. По мнению JI.H. Гумилева, особую роль в формировании и развитии этносов, играет также их этническое окружение. Все эти факторы, вместе взятые, постепенно вырабатывают манеры, определенный образ жизни, поведение, вкусы, социальные взаимоотношения, т. е. то, что ныне мы называем «стереотипом поведения». И если встречаются отклонения, то они происходят от «необразованности», т. е. непохожести на себя4. Современное восприятие людьми вещей и событий обусловлено определенными критериями, с которыми мы подходим к миру. По этим критериям можно проследить основные изменения и в нас самих, и внешнего мира.

Образ Китая формировался у россиян на протяжении долгого времени. Отдельные сведения о Китае проникали на Русь еще со времен татарского нашествия, а подробные описания Китая появляются в XVII в. После возвращения из Китая в Россию отца Иакинфа5 (Н.Я. Бичурина), публикуется целый ряд его работ о почти неизвестной русским Срединной империи, основанных на китайских источниках. Работы Бичурина привлекли к себе широкий общественный интерес, так как представили россиянам иную культуру и традиции.

Изучение исторического опыта взаимодействия россиян с носителями иной — нехристианской, в данном случае конфуцианской культуры особенно актуально сегодня, когда российский Дальний Восток вновь стал открытым для активного въезда жителей из соседних азиатских стран. На Дальнем Востоке, расположенном в непосредственной близости с Китаем, Японией и Кореей и служившем всегда воротами нашей страны в АТР, процессы взаимодействия и взаимовосприятия русских и китайцев различной интенсивности имели место в XVII — XX вв. На протяжении XIX — XXI вв. именно Дальний Восток являлся территорией интенсивных внутренних и внешних миграций. Приамурье и Приморье становятся зонами, где формируется новое культурное, социальное и психологическое состояние общества. Исследование социально-культурных процессов в этнически смешанных регионах необходимо для прогнозирования и разрешения разного рода конфликтов в межнациональных отношениях, для воспитания толерантного отношения к народам сопредельных стран в процессе межэтнических контактов.

Актуальность работы также определяется потребностью изучения межкультурных контактов в контексте все возрастающей важности «китайского фактора» во внешней политике России. Знания о характере и формах общения между народами должны способствовать развитию и укреплению добрососедских связей между Россией и Китаем, поскольку на протяжении длительного времени между народами сохранялось взаимное непонимание, которое усугублялось уверенностью, «что и понимать — то нечего».

Историография вопроса. Проблема сосуществования двух культур в пределах Дальневосточного региона в той или иной мере затрагивалась многими исследователями, не только учеными, но и чиновниками, офицерами, путешественниками, которые сталкивались с этой проблемой в своей практической деятельности. Решая научные, профессиональные задачи, они никак не могли обойти вопросы, затрагивающие быт и нравы сынов.

Поднебесной и их влияние на жизнь дальневосточной окраины. Россияне, открыв для себя далекую страну, пытались искать в Китае аналоги с привычными формами жизни и поведения.

Пожалуй, с момента присоединения Приамурья к Российской империи, т. е. с середины XIX в., образ Китая занимает важное место в общественной мысли России.

Многие исследователи дают свою оценку «манзовскому» населению Дальневосточного региона, подчеркивая особый поведенческий стереотип последнего, в оценке каждого автора можно проследить как позитивное, так и негативное отношение к пребыванию на территории российского Дальнего Востока представителей Поднебесной.

Историографию вопроса необходимо разделить на несколько периодов:

1. Работы, вышедшие до Октябрьской революции, которые в значительной степени имели практическую направленность, были менее политизированы, отличались относительной объективностью в освещении сюжетов о пребывании китайцев на российской территории и их контактов с другими этническими группами. Эти работы явились отправной точкой для дальнейших исследований.

2. Работы, вышедшие в советский период до 1991 г. В части этих работ механически использовались выводы, сделанные предшественниками, высвечивались лишь негативные последствия пребывания «азиатцев» на российском Дальнем Востоке. Эта же тенденция характерна и для работ китайских исследователей 50−80-х годов в отношении россиян и их контактов с представителями «желтой» расы.

3. Постсоветский период. Публикации конца XX — н. XXI вв. отличает пересмотр некоторых позиций в отношении китайцев. Вопросы ставятся не в угоду тем или иным политическим амбициям, а с точки зрения проблемы сосуществования народов с разными историческими и культурными традициями в едином пространстве. Процесс глобализации, затронувший все стороны жизни, в том числе и межкультурные контакты, побуждает российских и зарубежных исследователей по-иному взглянуть на проблемные стороны контактов между народами.

Опыт в изучении вопросов межэтнических контактов представителями зарубежной и отечественной исторической науки также различен. Китайские историки обратили внимание на вопросы этнической совместимости или наоборот взаимного неприятия лишь в последние десять — пятнадцать лет, рассматривая их глобально сквозь призму оси Восток-Запад. Хотя к теме изучения, что же представляет из себя китаец и чем он отличен от европейца, обращались еще писатели Jly Синь и JIao Шэ6.

Немаловажное значение, пусть даже с точки зрения собственного превосходства людей, представляющих западную цивилизацию, которой отводилась роль просветителя в отношении Востока, придавали этому вопросу американские и английские историки. Большинство их работ относительно контактов народов Дальнего Востока основывается на анализе российских исследований дореволюционного периода. Однако их исследования ценны тем, что в них выражена точка зрения стороннего наблюдателя на развитие взаимоотношений россиян и китайцев, содержатся характеристики китайцев и русских, выстраиваются линии взаимоотношений англичанин — китаец, американец — китаец, русский — китаец, выявляются наиболее характерные отличия этих взаимных контактов.

Наиболее богатый опыт в освещении вопроса «свой» — «чужой» накоплен в российской исторической науке.

Большой интерес представляют работы, вышедшие в конце XIX в., те, что были написаны «по горячим следам». Именно в это время наряду с крестьянами-переселенцами, чиновниками, торговцами на окраинные земли Российской империи двинулись путешественники, ученые, исследователи, которые никак не могли обойти вниманием проблему Китая и пребывания на Дальнем Востоке представителей «желтой» расы.

Одна из первых фундаментальных работ в этой области принадлежит перу М. Венюкова, который изучал Приморье в 1858 г. Несмотря на то, что его работа в большей степени носит характер географического исследования, в ней мы находим сведения о контактах двух народов. Автор дает оценку социальному составу «манзовского населения», относя их большей частью к ссыльным и беглецам, сокрушается об участи русских «на Востоке и Западе: о быть неумолимо затираемыми во всех случаях, когда нельзя их выбранить» .

В единый сборник «Путешествие по Амуру и Восточной Сибири» включены исследования А. Мичи и Р. Маака9. Описание Р. Мааком растительного и животного мира, природных условий, в которых существовали народы, дает исследователю материал, помогающий представить род занятий россиян и китайцев, области пересечения их хозяйственной деятельности. А. Мичи, наблюдая за жизнью китайцев, уже подмечает характерные для них черты как положительные, так и отрицательные. Выделяет он и те черты, что отличают последних от европейцев: «китайцы искусные торгаши и умеют извлечь пользу из самого ничтожного дела. китайцы хитрые"10, «в деле веротерпимости гораздо выше жителей многих христианских государств"11.

Первые исследователи «китайского вопроса» в Приамурье собирают факты, подтверждающие те или иные особенности китайца, предпринимают попытки провести сравнение не с конкретно русским человеком, а с европейцем вообще.

Исследованию жизни китайской диаспоры на Дальнем Востоке (в Приморье.

1 *У и Приамурье) посвятили свои работы Л. И. Шренк (1883 г.), А. Ю. Назаров (1883 г.) 13, И. П. Надаров (1884−1887 гг.) и, Н. Г. Матюнин (1894 г.)15. Л. Шренк осветил вопросы географического расселения китайцев в крае на основе материалов экспедиции 1855−1856 гг., обозначив географически места возможного соприкосновения с россиянами. У А. Назарова мы находим описание жизни, быта и внешнего вида китайских поселенцев на территории по берегам р. Зеи (известных как зазейские маньчжуры), которые находились под юрисдикцией Цинского правительства.

В трудах правителя канцелярии при военном губернаторе Владивостока И. П. Надарова о китайцах Приморской области, особое внимание уделено Уссурийскому краю, где жил исследователь. Иван Павлович не просто чиновник, а внимательный наблюдатель, исследователь, который дал оценку хозяйственной деятельности китайцев, не оставив без внимания общественную жизнь, быт и нравы китайцев, их отношения с местным населением. И. П. Надаров проанализировал материалы, собранные в ходе предшествующих экспедиций и исследований. На основе личных наблюдений и уже накопленного материала исследователь отметил, что «китайское население жило особенною своей жизнью, нисколько не смешиваясь с русским населением"16, что определяет их если не отчужденное, то настороженное отношение к россиянам. Это, пожалуй, один из первых и важных выводов, сделанных в отношении китайцев на Дальнем Востоке, имеющих значение для нашей исследовательской работы.

Пограничный комиссар в Южно-Уссурийском крае Н. Г. Матюнин хорошо знал быт и нравы китайцев и маньчжур, много путешествовал, расширяя свои знания о Китае и Корее. До занятия поста пограничного комиссара, имел опыт дипломатической работы в Айгуне. В работе «Записки о китайцах и маньчжурах, проживающих на левом берегу Амура» поднимается вопрос о несовершенстве Айгуньского и Пекинского договоров, что явилось косвенным источником взаимных обид и претензий на уровне общения даже простых людей.

В 90-х годах XIX в. опубликован целый ряд описаний Амурской области и Уссурийского края, где дается оценка хозяйственной деятельности русских в сопоставлении с жизнедеятельностью китайцев. Таковыми являются труды П. Кафарова (Палладия, 1888 г.)17, Г. Е. Грум-Гржимайло (1894 г.)18, П. Ф. Унтербергера (1900 г.)19. Путешественник, исследователь и чиновник выделяют наиболее общие причины, не способствовавшие развитию хозяйской жилки у русских переселенцев, возможных сельскохозяйственных неудач, показаны те области хозяйственной деятельности, которые стали конфликтными во взаимоотношениях китайцев и русских. Д. Позднеев в «Описании лл.

Маньчжурии" (1897 г.) наоборот, на примере Желтугинской республики, увидел проявление «врожденной русскому человеку любви к порядку, сознания необходимости сильной и организованной власти». Эта организация была чисто русская, подчинившая себе и сынов Поднебесной .

Среди работ дореволюционного периода, в которых акцентируется внимание на проблемах взаимодействия русских и китайцев, необходимо выделить исследования Н. М. Пржевальского, Д. И. Шрейдера, П. Головачева.

Знаменитый путешественник и исследователь Азии Н. М. Пржевальский в работах «Путешествие в Уссурийском крае (1867−1869)» 22, «От Кяхты на истоки Желтой реки» 23, основываясь на личных впечатлениях, высказывается весьма конкретно о миссии России в Азии. Его идеи были созвучны с концепцией европейской культурной миссии в отношении Востока, он был убежден в преимуществах европейской цивилизации. Особенности азиатского характера определены им достаточно четко: «на всей духовной стороне человеческой природы здесь лежит одинаковая печать вялости, нравственной распущенности и косности. Исключительные условия исторической жизни, в которой вековое рабство являлось главнейшим стимулом общественного строя, выработали у азиатцев в большинстве случаев отвратительное лицемерие и крайний эгоизм. Не менее выдающимися чертами характера служат также лень и апатия. Вообще, азиатец в своем житейском идеале стремиться достигнуть невозможного — соединить благоденствие с отсутствием энергичного труда. Из той же лености и пассивности вытекает отсутствие стремления к прогрессу и крайний консерватизм всех вообще азиатцев"24. Взгляды такого авторитетного исследователя, как Н. М. Пржевальский в определенной мере отразились на формировании отношения к китайцам целого ряда отечественных исследователей. Жесткую и вместе с тем верную характеристику дает ученый и русским поселенцам, которым были свойственны крайняя деморализация, ужасающая нищета и апатия ко всякому честному труду. «Во многих станицах можно видеть личности, для которых стыд, совесть и другие лучшие стороны человеческой природы не существуют», — замечает Н. Пржевальский25. Наблюдения и выводы известного путешественника впоследствии были использованы не только российскими, но и зарубежными исследователями.

В книге «Наш Дальний Восток» Д. И. Шрейдер (1897 г.)26 критикует подобный взгляд Н. Пржевальского на «желтую» расу и даже ставит ему в вину пренебрежительное отношение к китайцам со стороны переселенцев Дальнего Востока. На наш взгляд, работа Д. И. Шрейдера — наиболее значительный труд, затрагивающий различные стороны жизни, быта и нравов китайского и русского народов. Жизнь китайцев в пределах Приморской области представлена во всем своем многообразии. Автор пытался решить и проблемные вопросы соприкосновения культур, его подход отличается от взглядов других исследователей отсутствием «колониального» взгляда на присутствие китайцев в наших пределах, от свойственного «западникам» убеждения, что единственный путь спасения «суеверных язычников» состоит в приобщении к европейской культуре. Образы китайцев у Д. Шрейдера далеки от идеализации, свободны от любования экзотикой, «китайщиной». Ученый, наблюдая в большинстве случаев жизнь простых людей, стремился изучить и понять внутренний мир наших дальневосточных соседей. Д. И. Шрейдер является ярким представителем цивилизационного подхода к изучению Китая. Выявление и объяснение своеобразия китайцев происходит путем соотнесения реалий их истории и культуры с общечеловеческими универсалиями, без каких-либо приоритетов. лч.

В 1904 г. выходит работа П. Головачева «Россия на Дальнем Востоке». Это, пожалуй, был первый труд, где автор обнажил неприглядные стороны жизни российских поселенцев, их предвзятое отношение к китайцам не только в пределах российского Дальнего Востока, но и в Маньчжурии. Русский шовинизм уживался с ленью и пьянством при полном отсутствии «разумного различия добра и зла, — писал П. Головачев. — Вопреки уверениям князя Ухтомского28, что азиатские люди представляются русским «своими, родными» очевидцы единогласно уверяют, что далеко не таковы отношения последних к китайцам не только в Маньчжурии, но и в Приамурье"29. Автор не просто критикует такие взаимоотношения, но и исследует причины их порождающие. Несомненно, труд заслуживает внимания за редкостью критического подхода к освещению вопроса «прививания» русской культуры в иноэтнической среде.

На рубеже XIX—XX вв. китайское население в силу своей многочисленности становится объектом пристального внимания не только путешественников и ученых, но и власти. «Развитие желтого вопроса в наших владениях на Дальнем Востоке, — констатировал В. Граве, — заменило безразличное отношение к нему местной администрации"30 и обратило внимание правительства, стимулировало целенаправленные исследования по заданиям правительства. В 1911 г. была закончена работа первой в России комплексной экспедиции по изучению Приамурья. Итоги работы были опубликованы в «Трудах Амурской экспедиции». Среди результатов этой работы особо выделяется труд В. В. Граве «Китайцы, корейцы и японцы в Приамурье"31. Ученый дает исторический обзор пребывания китайцев в Приамурском крае, выявляет расовые особенности китайцев, затрагивает вопросы взаимодействия их с местным населением. Сравнивая особенности жизни европейцев и китайцев, автор приходит к выводу о «невозможной совместной их жизни», необходимости создания китайских кварталов, что «избавит русское население от неприятности иметь своими непосредственными соседями желтолицых"32. Предложения В. В. Граве как официального лица, представителя администрации, были воплощены в жизнь созданием китайских и корейских слободок. Работа В. В. Граве отражала официальную, правительственную точку зрения на проблему присутствия китайцев в Приамурье. Оценка, данная китайцам В. В. Граве, на многие годы определила отношение Приамурской администрации, а, следовательно, и населения к китайцам.

Следующим шагом в изучении жизни китайской диаспоры, сопоставлении хозяйственной деятельности русских и китайцев, выявлении наиболее характерных черт народов, проживающих в Уссурийском крае, являются работы В. К. Арсеньева (1914;1928 гг.)33, в которых четко указаны места основного расселения как русских переселенцев, так и инородцев и представителей «желтой» расы. Даны сопоставительные характеристики народов и их предрасположенность к контактам с «чужой» культурой. И если «великороссы имеют колоссальный опыт в умении ладить с самыми различными народностями, с которыми они входят в соприкосновение», то «украинец не терпит соседства инородцев». Китайцы же в глазах В. Арсеньева это уже «не замкнутый и неподвижный народ» каким он представлялся ранее34, например у Н. М. Пржевальского.

Каждая работа дореволюционного периода относительно китайского вопроса важна и интересна для современного исследователя. Учеными, путешественниками, чиновниками поднимаются вопросы широкого диапазона, представлены различные взгляды и оценки, что характеризует ход и тенденции формирования отношения современников к китайскому вопросу, обнажая как негативные стороны, так и положительный опыт общения русских и китайцев.

Второй период, который в целом можно охарактеризовать как советский, включает публикации 20−70-х годов XX в. Интересующая нас проблематика нашла отражение в работах, посвященных истории КВЖД, российской эмиграции в Маньчжурии, китайцам на российском Дальнем Востоке. Через призму интернациональной солидарности трудящихся Российского Дальнего Востока и китайских рабочих в зоне КВЖД рассматривали эту проблему в 20-е годы Б. А. Романов 35 и в 50-е годы А.Н. Хейфец36. КВЖД рассматривалась, как связующее звено в установлении дружбы между двумя государствами, именно в зоне железной дороги воспитывался революционный, интернациональный характер китайских рабочих. Основной лейтмотивреволюционное воздействия России на Китай, «пробуждение революционного сознания китайских рабочих».

В 70−80-х годах, в связи с территориальными притязаниями Китая, поднимаются вопросы заселения и развития российского Дальнего Востока, большое внимание уделяется Приморской и Амурской областям. К данному периоду относятся работы В. М. Кабузана, Ф. В. Соловьева. В. М. Кабузан в книге «Как заселялся Дальний Восток"37, вышедшей в 1973 г., отмечает немаловажный для нашего исследования факт о том, что «в 70-е годы XIX в. произошли важные качественные изменения в составе китайского населения Южно-Уссурийского края: сокращение числа временных сезонных рабочих». Им на смену приходят рабочие — строители. Ф. В. Соловьев в работе «Китайское отходничество на Дальнем Востоке России в эпоху капитализма (1861−1917)» считает, что изменения происходили за счет уменьшения доли оседлых китайцев, количество же китайцев, прибывающих на временные заработки, продолжало увеличиваться. Выводы, сделанные исследователями, говорят о том, что сфера наиболее частого взаимодействия постепенно смещалась из сельской местности в города, где доля концентрации сезонных рабочих была велика38.

Труды Ф. В. Соловьева «Китайские отходники и их географические названия в Приморье», «Китайское отходничество на Дальнем Востоке России в эпоху капитализма (1816−1917 гг.)» 39 насыщены фактическим материалом, в них максимально использованы результаты исследований предшественников. Хорошо знавший Китай и народы его населяющие, ученый показал основные проблемы, сопутствующие китайской диаспоре на Дальнем Востоке. Как правило, все проблемные вопросы имеют историческую подоплеку, что и показано в монографиях. Рассматривается влияние на россиян таких негативных явлений, как опиекурение, азартные игры.

Третий, постсоветский период, отмечен заметным разнообразием разрабатываемой проблематики и подходов исследователей к её изучению. Среди фундаментальных работ постсоветского периода следует в первую очередь отметить труды А.Г. Ларина40, B.JI. Ларина, В.Г. Дацышена41, А.И. Петрова42. Исторический очерк А. Г. Ларина «Китайцы в России» охватывает период с момента активного появления китайцев в пределах Российской империи и до наших дней. Ученый характеризует китайских рабочих начала прошлого века как трудолюбивых, дисциплинированных, старательных, не подверженных пьянству. С российской же стороны, отмечает исследователь43, доля рабочих, ориентированных на добросовестный труд, была ничтожна мала. Нередко подобные характеристики мы встречали и у предшествующих исследователей. На наш взгляд, в очерке достаточно четко показана хозяйственная конкуренция между русскими и китайцами, которая порой принимала острые формы. Китайцы в этой «борьбе» оказывались в выигрыше, благодаря лучшей организации хозяйственной деятельности, лучшей адаптации к местным условиям (прежде всего на Дальнем Востоке России), а также за счет более низких жизненных стандартов. Все эти особенности были подмечены и В. К. Арсеньевым, и вновь нашли свое подтверждение в очерке А. Г. Ларина.

В монографическом исследовании А. И. Петрова «История китайцев в России. 1856−1917 гг.» рассматривается целый комплекс проблем, связанных с историей китайской иммиграции в Россию в дооктябрьский период, показаны формы и характер общения между народами в прошлом. Автором затронуты такие малоизученные вопросы как: культура китайцев в России, смешанные браки, впервые представлены мнения россиян о характере китайцев и мнения китайцев о россиянах. Ученый обработал огромное количество архивного материала, раскрыв перед исследователями неизвестные страницы из истории взаимодействия наших народов. Жизнь китайцев показана на огромном территориальном пространстве Российской империи.

В.Л. Ларин в работе «Китай и Дальний Восток России в первой половине 90-х: проблемы регионального взаимодействия» (1998 г.)44, а также в ряде статей (2002;2004 гг.)45 на фоне российско-китайских отношений конца XXначала XXI вв. рассматривает проблемы этнокультурного характера, порождаемые в процессе взаимодействия двух народов на современном этапе, одновременно подчеркивает исторический характер этих проблем. На основе опроса общественного мнения показано настроение местного населения и региональных политиков в отношении китайцев. Определяя место России в Восточной Азии, ученый подчеркивает важность решения, наряду с другими проблемами, и вопроса этнокультурной адаптации и взаимодействии народов столь непохожих культур46.

Результатом коллективного труда сотрудников Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока ДВО РАН явилась монография «Этномиграционные процессы в Приморье в XX в.» (2002 г.)47. Монография — первое в России историческое исследование, посвященное анализу этнического компонента. Авторы на широком фактическом материале, с привлечением архивных, полевых и социологических исследований показывают особенности различных этнических групп в связи с их социально-экономической и культурной адаптацией в регионе, занимающем приграничное положение. Показаны различные стороны жизни китайцев, не только их трудовая деятельность, но и вопросы досуга. Подчеркивается национальная самобытность китайцев, которая ярко проявилась в деятельности китайского театра.

Вопросы межкультурных контактов русских и китайцев затрагиваются в публикациях Л.И. Галлямовой48, Н.П.Рябченко49, В. И. Исаченко, Н.И.Вайсман50.

В ряде исследований тщательно анализируется социальный и культурный состав китайских мигрантов на юге Дальнего Востока на рубеже XIX—XX вв., а также отношение администрации к «китайскому вопросу» (Е.И. Нестерова51, Т.Н.Сорокина52).

В 90-е годы XIX в. происходит перемещение центра тяжести российской дальневосточной политики с пограничных вопросов в сторону экономического и политического проникновения в Китай. В постсоветское время в России появилось достаточное количество работ, посвященных жизни русской диаспоры за пределами Российской империи — в Маньчжурии. Сюжеты о взаимоотношениях русских с китайцами являются в них ярким дополнением к общей картине жизни россиян. Вышел целый ряд работ, написанных русскими людьми, жившими в Китае и сохранившими о нем добрую память. Среди нихисторико-мемуарные работы Г. В. Мелихова53, Е. П. Таскиной54. В журнале «Россияне в Азии» печатался в 90-х годах XX в. цикл воспоминаний бывших харбинцев как дооктябрьского периода, так и послеоктябрьского, это очерки Н.А. Байкова55, Ю.В. Крузенштерн-Петерец56, Н.В. Орлова57, Т.И. со.

Золотаревой и других. Для многих место их давнего проживания «чудесным образом сохраняло нечто неискоренимо и существенно «русское"59.

Надо отметить, что во всех работах подчеркивается доминирующая и просветительская роль русской культуры. В некоторых работах не скрывается колониальный характер русского присутствия в Маньчжуриии и Китае в целом60. В одной из своих работ Г. В. Мелихов, на наш взгляд, преувеличил «феноменальный сплав двух культур"61, «широкое взаимообогащение и взаимовлияние двух великих культур — русской и китайской"62. Скорее можно согласиться с мнением американского исследователя Марка Раева о том, что «эмигранты сознательно стремились вести русскую жизнь. Даже попав в чужое окружение, они хотели жить, работать и творить так, словно <.> олицетворяли собой всю Россию"63.

Проблема культурного взаимодействия русских и китайцев привлекала и привлекает многих отечественных историков. Ряд публикаций, вышедших в 90-е годы XX в. по данному вопросу, свидетельствует о том, что в отечественной историографии наметилась тенденция представлять русскую диаспору в Китае «своеобразным государством в государстве», неким закрытым в культурном отношении анклавом, обладающим «полной автономией». Это работы И.В. Сабенниковой64, Н.В. Гончаровой65.

Что касается «закрытости» русского эмигрантского сообщества в Маньчжурии, то мнения исследователей на этот счет разделились. Дубинина Н. И. в статье «Харбинский эксперимент культурного взаимодействия русских и китайцев"66 пишет о культурном взаимодействии русских эмигрантов и китайского населения. Полярно противоположную позицию в этом вопросе занимает М. А. Павловская, представляющая эмигрантское сообщество в Северной Маньчжурии в виде «крайне изолированного в культурном отношении монолитного анклава», который даже нельзя определить как диаспору, поскольку «диаспорическое сознание у русских не сформировалось». Данное утверждение подкрепляется выводом автора о том, что «адаптации, а уж тем более ассимиляции российских эмигрантов в Северной Маньчжурии не произошло».

Интересны в этом плане высказывания Е. Е. Аурилене, опубликовавшей в 2003 г. монографию «Российская диаспора в Китае (1917;1950 гг.)68. Она пишет, что оказавшись в эпицентре политических коллизий, русская диаспора в Китае не получила возможности пройти положенный ей эволюционный путь. С оговоркой на вмешательство внешнего фактора можно говорить об образовании во второй половине 30-х годов устойчивой национальной общины в Маньчжурии. При этом автор подчеркивает, что следует принять во внимание вероятность ассимиляции некоторой части представителей второго поколения эмигрантов, имея в виду детей от смешанных браков.

Работы В.Ф. Печерицы69, А.А. Хисамутдинова70 также исследуют вопросы российской эмиграции в Китае. В работах использован богатый фактический материал, собранный в библиотеках и архивах США, Канады и стран АТР. В последние годы в отечественной историографии появилось значительное число специальных изданий и статей, отражающих различные аспекты истории российской эмиграции в Китае. В них рассматриваются вопросы образования и науки в Маньчжурии (Г.П. Белоглазов, Н. А. Василенко, Н.П. Гридина)71, духовная и культурная жизнь россиян в Китае (H.JI. Горкавенко, Н. П. Гридина,.

Л.Ф. Говердовская), благотворительная деятельность русских женщин (С.И. Лазарева, О.И. Сергеев)73, влияние русско-китайской торговли на развитие города Харбина и Северо-Востока Китая (Г.Н. Романова)74, не остались без внимания и вопросы российского влияния на архитектуру городов Маньчжурии (Л.Е.Баклыкская, С.С.Левошко). Вопросы пограничного комиссарства рассматривает A.M. Буяков76. Основная цель всех работ — показать, как в условиях отчуждения от своей родины, россияне смогли сохранить и сберечь национальные бытовые и культурные ценности, которые получили заслуженное признание в инородческой среде. К сожалению, все работы рассматривают жизнедеятельность и творческий потенциал россиян на чужбине в отрыве от коренного населения — китайцев. За рамками этих работ остались такие вопросы, как: отношение китайцев к присутствию россиян в Маньчжурии, причины если и не неприятия, то нередко равнодушного отношения к русской культуре со стороны китайских обывателей. Зачастую говоря о богатой, многогранной культурной жизни россиян на «малой» родине Маньчжурии, совершенно не освещается вопрос вовлечения в эту жизнь китайского населения.

Исследования Г. А. Сухачевой о действиях хунхузов в Маньчжурии и Приморье показывают непростые взаимоотношения между русской Охранной стражей и местным населением, в связи с борьбой с китайскими.

77 разбойниками. Охранная стража охраняла КВЖД и население вокруг нее честно, по совести. За это местные жители-китайцы были признательны.

7ft русским, т.к. и сами страдали от разбойников. В то же время В. Г. Дацышен показывает оборотную сторону медали — неприязнь местного населения к казакам и солдатам Охранной стражи, так как «сами они {казаки, солдаты — Д. В.) не видели себя здесь в иной роли, как победителей, завоевателей и вели.

7Q себя соответствующим образом". Подобные оценки российского присутствия в Маньчжурии появились в публикациях лишь в последние пять-шесть лет.

Китайскую историографию вопроса можно также условно разделить на три этапа. К первому периоду относятся работы конца XIX века, когда научному интересу к «чужеземцам» со стороны китайцев предшествовали наблюдения, нашедшие свое отражение в таких сочинениях как: «Описание заморских стран"80, «Услышанные истории о странах за морями"81. В этих работах можно найти описание географического расположения России, особенностей её климата, внешнего вида её жителей (в основном среднего сословия), род занятий населения, характерных черт — все это в равной степени относится как к России, так и к другим странам Европы и Азии. Подобные сведения представляют особый интерес, помогают воссоздать прообраз европейца, россиянина и одновременно проследить отношение к созданному образу китайцев-очевидцев, т.к. все сведения записывались со слов путешественников.

На протяжении длительного времени в Китае не было каких-либо специальных исследовательских работ по вопросам взаимодействия народов, что объясняется равнодушным отношением со стороны китайцев к своим соседям вообще и к северному соседу-«варвару» в частности.

Второй период приходится на 50−80 годы XX в., когда русско-китайские отношения рассматривались в контексте агрессивной политики со стороны России. Среди них работы известного китайского историка Юй Юаньаня. Китайский исследователь заостряет внимание на освободительной борьбе китайского народа против «иностранных захватчиков». Юй Шэнъу в работе.

Ч «Синьхайская революция» подчеркивает, что Россия начала свой агрессивный курс по отношению к Китаю с захвата Северной Маньчжурии. На наш взгляд, данному подходу способствовало не только ухудшение взаимоотношений между нашими странами на политической арене, но уже и накопленный Китаем опыт «культурных» контактов с иностранцами в ходе опиумных войн, боксерского восстания и последующей истории отношений с «Западом».

Широкое распространение тезис «агрессивной политики» царской России получил и в других работах, названия которых говорят сами за себя: «Борьба ихэтуаней против Росси в провинции Хэйлунцзян», «Краткая история интервенции царской России в Китай"84, «Семь лет оккупации Ляодунского.

85 полуострова царской Россией". Все эти работы ориентированы на доказательство факта «вторжения», «хитрого проникновения» русских в пределы Китайской империи. Заселение русскими людьми территории Дальнего Востока трактуется в них не иначе как «агрессивное вторжение» русских, направленное на «захват» китайских территорий в Северной и Южной Маньчжурии. Работы создавались в период наибольшего политического * напряжения между нашими странами, чем объясняется односторонний подход в освещении вопроса взаимоотношений между народами.

Позитивное развитие российско-китайских отношений в 80-х годах способствовало повышенному интересу к теме присутствия россиян на территории Маньчжурии в кругу китайских исследователей — представителей Академий общественных наук, исследовательских центров КНР.

К осторожному и даже деликатному освещению вопросов межкультурных контактов призывает Ли Цзинцзе (Пекин), вопросы присутствия русских в Китае затрагивают Ши Гохуа, Ван Чжичэн (Шанхай)86, Ли Сингэн (Пекин)87, Ли Шусяо88, Ши Фан89 (Харбин), Ван Шэцзинь90, Чжу Юньчжэн91 (Чанчунь) и другие. Одно за другим выходят монографические исследования: «История переселенцев на Северо-Восток"92 (Ли Синшэн), в конце 90-х годов выходит «История освоения провинции Хэйлунцзян» (Синь Пэйлинь, Чжан Фэймин) и др. Хотя общая направленность работ сохраняется та же, что и в 70-е г. -освещение «агрессивного характера» России, однако китайские ученые не отрицают и положительной роли строительства КВЖД в развитии региона. Синь Пэйлинь, Чжан Фэймин в «Истории освоения провинции Хэйлунцзян» отмечают, что строительство КВЖД в немалой степени способствовало активному заселению района как внутренними, так и внешними мигрантами94.

Активизируется внутреннее переселенческое движение китайцев, которые ехали на работы по строительству железной дороги, оседали по линии дороги, занимались традиционно сельским хозяйством и торговлей. Именно в этих сферах деятельности происходило наиболее тесное соприкосновение народов. В работах Ван Чжичжэна, Го Юныпэня95, Цзи Фэнхуя96 в той или иной мере затрагиваются и вопросы межкультурной коммуникации, рисуются воинственные образы россиян, их привычки, образ жизни, которые были чужды китайцам.

Почти одновременно с публикациями в журнале «Лиши яньцзю» (1989 г.) по вопросам соприкосновения двух культур — западной и восточной, появляется.

QO работа Чжоу Иляна «История культурного обмена Китая и Запада». Ученый последовательно прослеживает момент зарождения и дальнейшего развития контактов с «западными варварами». Упоминаются в работе и «воинственные русские казаки», направленные в Китай Иваном Грозным, а также первые русские послы Ф. И. Байков, И. С. Перфильев, С. Аблин и другие. Безусловной заслугой автора является стремление показать развитие культуры Китая в процессе ее взаимодействия с другими культурами и в частности с российской.

В 1997 г. в Пекине выходит коллективный труд «Ряска в непогоду. Российские эмигранты в Китае». Ли Сингэн, Ли Жэньнянь показывают историю появления россиян на территории Китая начиная с первых контактов, которые авторы относят к династии Юань (XIII-XIV вв.). В исследовании воссоздается широкая картина жизни россиян не только в Северо-Восточном Китае, но и в Шанхае, в Синьцзяне и других районах. Были отмечены и первые студенты (три человека), прибывшие из России с целью изучения китайского и маньчжурского языков. Эти же студенты были и распространителями русской культуры и языка. Первоначально студенты проживали на территории российского посольства в Пекине, затем были созданы российские классы, в которых преподавали россияне маньчжурам и китайцам русский язык. Эти классы и явились первой школой иностранных языков". К первым русским поселенцам Ли Сингэн, Ли Жэньнянь относят купцов, миссионеров и студентов, каждый из которых сыграл свою важную роль в развитии культурных и торговых связей между нашими странами. Эти люди явились ^ первыми носителями образов «чужих» для простых китайцев.

В конце 90-х годов XX в. выходит коллективное исследование по истории взаимоотношений Китая со странами Запада, в том числе и с Россией100. Вопросы иностранного влияния во многом рассматриваются в нем с новых позиций, помимо негативных моментов, подчеркивается благотворное влияние стран Европы и России на дальнейшее развитие Китая. Итогом многолетних контактов Китая и Запада явилось знакомство представителей двух разных культур с духовными и материальными достижениями друг друга. ^ Исследования данного периода не лишены политического контекста, но китайских ученых уже волнуют вопросы взаимовлияния и культурного обмена между народами.

В начале нынешнего столетия китайские исследователи все больше внимания уделяют вопросам этнокультурного взаимодействия.

Показательным является издание двух фотоальбомов по истории городов Харбина и Даляня с вступительными статьями ученых101. Ли Шусяо, Ли Юаньци, подчеркивая агрессивный характер западных держав (включая и Россию), не отрицают определенного позитивного влияния Запада на культуру этих городов. По мнению авторов, фотоснимки старых городов, фиксирующие более чем 50-летний «колониальный характер присутствия России и Японии в Китае», «не только память о прошлом, это горький урок, способствующий повышению национального духа, в деле защиты и строительства прекрасного будущего своей страны"102. Все фотоснимки снабжены историческими <41 справками и являются характерным дополнением к описанию жизни русской диаспоры, её контактов с представителями «чужой» культуры.

При Цзилиньском университете совместно с японским университетом Кокусикан в 2002 г. создан институт Северо-Восточной Азии, который изучает проблемы межэтнических контактов и в том числе во взаимодействии с жителями российского Дальнего Востока.

В 2004 г. вышел журнал Цзилиньской Академии общественных наук «Шэхуй кэсюэ чжаньсянь», в котором китайские ученые Дай Сюнь, Сюнь Цзе ^ освещают вопросы формирования стереотипов в отношениях между.

1 m народами. Немалую роль авторы отводят миссионерам, которые были носителями первичной информации о китайцах для европейцев и в обратном направлении.

Сопоставление работ российских исследователей и китайских показывает, что и теми и другими вопрос о взаимодействии и взаимовлиянии двух народов изучается поверхностно и в основном под «своим» углом зрения. Ограничиваясь «своими» территориальными рамками, российские ^ исследователи заостряют внимание на проблемных вопросах жизни китайцев с полной выкладкой негативных последствий их пребывания на российском Дальнем Востоке. И хотя в работах начала XXI в. предприняты попытки осветить процессы взаимодействия народов двух культур (А.Г. Ларин, В. Л. Ларин, А. И. Петров), круг нерешенных вопросов остается еще очень широк.

Китайские исследователи увлеклись разоблачением «агрессивного» характера россиян, оставив в стороне многие другие важные вопросы. Почти совсем нет информации о россиянах и их потомках, проживающих в уезде Сунькэ провинции Хэйлунцзян.

Несмотря на то, что «китайский вопрос» обсуждается уже более 100 лет, общие тенденции его изучения пока не убедительны: изучение вопросов жизни россиян и китайцев идет без какой-либо внутренней связи между этими процессами. До сих пор не исследованы причины, порождающие нетерпимость и отчужденность двух народов, слабо прослежен процесс формирования стереотипа «чужого».

Вопросы этнокультурного взаимодействия русских и китайцев нашли определенное отражение в работах ученых из других стран Тихоокеанского региона — Кореи, Японии, США. Рассматриваются они прежде всего через интересы и судьбу собственного этноса.

Среди японских ученых, уделивших внимание изучению вопросов пребывания своих сограждан в других странах и формированию на этом фоне взаимоотношений, необходимо выделить исследования Акиры Косидзавы104, Марико Асано Таманои105. Исследователи особое внимание уделяют межэтническим контактам в период Маньчжоу-Го (1932;1945 гг.).

Исследованию современных проблем взаимных контактов между народами, населяющими Северо-Восточную Азию, в том числе и с россиянами, посвятил свою работу профессор японского университета Кокусикан Нисихара Харуо в соавторстве с Ямагучи Есико, Хирояма Икуо, Мацумото Киничи. В 2002 г. ученые опубликовали книгу «Япония и Азия в XXI веке"106. Ученые высказывают собственное мнение по вопросу межэтнического взаимодействия в данном регионе. В некоторых случаях их оценки субъективны, но ценны тем, что основаны на личном опыте длительного общения с китайцами. Особое внимание уделено необходимости воспитания толерантности в современных условиях. Для нас эта работа важна, так как рассматривает контакты двух народов, с которыми у россиян исторически сложились особые отношения.

Статья корейского исследователя Хон Ван Сука107является попыткой понять «исторические традиции в России во взгляде на Азию», причины ее территориального распространения. Ученый уверен, что образ своего соседа и его восприятия «нас самих» становиться актуальной темой во взаимоотношениях народов, населяющих Северо-Восточную Азию. Другой корейский ученый Ким Чханг Хо108, пытается проанализировать формирование образа корейца для китайцев на примере художественной литературы. Подобные исследования важны для нашей работы, т.к. помогают понять механизм воплощения образа «чужака» в реальность и исходящие отсюда последствия в межкультурных контактах.

Определенный интерес вопросы регионального взаимодействия вызывают и у зарубежных англоязычных специалистов.

В 1901 г. в Лондоне вышла книга Томаса Сэлби «Какими китайцы видят нас"109. Книга написана в форме диалоговдискуссий по различным вопросам между представителями Запада, в лице вице-консула Англии и других работников консульства, и китайскими оппонентами, которых в каждой главе представляют разные люди, в основном это ученые и религиозные деятели. Автор затрагивает широкий круг вопросов, касающийся взаимодействия культур Запада и Востока, в дискуссиях не был обойден и вопрос взаимодействия русских и китайцев. По словам ученого-конфуцианца Туна «русские более общительны с китайцами, чем остальные, но в то же время более жестоки. Они наихудшие враги, но и лучшие наши {китайцев — Д.В.) друзья. Наши чувства к ним всегда смешаны с крайностью"110. Автор задается вопросом, что же лежит в основе антипатии культур Запада и Востока. В рассуждениях вице-консула мы сталкиваемся все с тем же колониальным подходом с позиции высшей культуры. Однако его оппоненты достаточно убедительны в своих ответах, а порой прямолинейно говорят, что цивилизация Запада направлена на благо торговцев, которые принадлежат лишь третьему сословию, согласно китайскому разделению, а стало быть, не заслуживает столь высокого уважения, какое требуют от китайцев «западники"111. Нелюбовь к «варварам» лежит в основе традиционного воспитания. Внешний вид иностранца: бледное лицо, обильный волосяной покров, выпуклые глаза, «одежда, обтягивающая конечности, да еще и укороченного покроя» вкупе с историями, которые рассказывают в каждой семье, оказывают глубокое воздействие на воображение китайца. Китайцы не раз подчеркивают в своих беседах плохое знание иностранцами Китая, их нежелание глубже познать страну, пренебрежительное отношение к традициям и обычаям «Поднебесной». 1 <2.

В исследовании Д. Даллина «Восхождение России в Азии» (1949 г.), посвященном периоду с 1858 по 1945 гг., основное место отведено колониальной политике России. Американский ученый не обходит стороной и вопросы взаимоотношений народов, подчеркивая, что российское меньшинство занимало более активную жизненную позицию в Маньчжурии, нежели китайское большинство, «именно россияне контролировали экономическую и политическую жизнь Северной Маньчжурии"114. Д. Даллин исследует вопросы освоения российского Дальнего Востока, трудности обживания этих территорий, сферы пересечения интересов россиян и китайцев. Вслед за Н. М. Пржевальским, хотя у него и отсутствуют прямые ссылки на работы русского путешественника, ученый показывает жизнь российских поселенцев Дальнего Востока, которые испытывали лишения и частью были деморализованы. Автор был очевидцем многих описываемых им событий, имел возможность воочию наблюдать жизнь россиян в процессе освоения новых территорий.

Коллективный труд Д. Джонсона, Э. Натана и других «Популярная культура в позднеимперском Китае» (1985 г.)" 5 — это попытка представить менталитет, культуру простого народа в социальном контексте повседневной жизни. Это не просто перечисление тех или иных особенностей менталитета простого народа, показаны различные социальные группы, подчеркивается приверженность китайцев к коллективизму, что является отличительной особенностью китайцев от европейцев. Американские ученые смотрят на предмет своего исследования с точки зрения отношения «западников» к Китаю и китайцам, отражая взгляды своих современников.

В 1994 г. вышла в свет фундаментальная работа профессора Дж. Стефана «Российский Дальний Восток». Несмотря на то, что монография целиком построена на исследованиях русских и советских ученых, она, несомненно, представляет интерес для англоязычных читателей. В работе затронуты вопросы межэтнических контактов между народами, проживающими на русском Дальнем Востоке, дан обзор исторического развития региона, уделено внимание положению китайской диаспоры в России.

Американский ученый корейского происхождения Ким Вон Бо116 обращается к вопросам современности. В своей статье он отмечает предубеждения местного населения и властей Дальнего Востока в отношении китайских рабочих, что имеет влияние на российско-китайские экономические отношения в целом.

Насколько актуальны вопросы этнокультурного взаимодействия в.

117 настоящее время, свидетельствует и появление большого количества статей по данной теме в условиях действия многонациональных компаний, когда традиционные системы ценностей рассматриваются, прежде всего, как системы человеческих жизненных ориентаций. Вопросы интеграции китайского сознания в современное человеческое сообщество затронуты молодыми учеными Гонконгского университета в коллективном исследовании «Психология китайцев"118. Вопросы индивидуальных характеристик китайцев рассматриваются в процессе их формирования. В работе дана высокая оценка, первому вышедшему в 1894 г. труду по данному вопросу Смита «Характеристики китайцев"119. На фоне контактов со странами Запада даны личностные характеристики китайцев, показан процесс трансформации некоторых ценностей, связанный с социальными изменениями. Несмотря на общий характер этих работ, мы посчитали необходимым их упомянуть, т.к. они дополняют общую картину этнокультурных контактов, позволяют комплексно подойти к решению вопроса проблематики межличностного взаимовосприятия.

Объектом исследования является русское и китайское население по обе стороны границы. Учитывая факт, что первые контакты русских людей произошли именно с маньчжурами, а не с собственно китайцами, в данной работе под китайцами мы будем рассматривать «китайский суперэтнос», включающий различные этнические компоненты, с единой культурой и государственностью.

Предметом данного исследования является состояние этнокультурного поля взаимовосприятия народов исторически обладающих различной системой ценностей. В отечественной и мировой синологии накоплен богатый опыт в изучении китайской культуры, фундаментальные исследования позволили не описывать основные элементы китайской культуры, мы лишь даем ссылки на основные труды в этой области.

Территориально исследование охватывает юг российского Дальнего Востока: Хабаровский и Приморский край, Амурская область, Еврейская автономная область, которые первоначально входили в состав ВосточноСибирского генерал-губернаторства, а затем Приамурского генерал-губернаторства, северо-восточный Китай (провинции Цзилинь, Хэйлунцзян, Ляонин). Наиболее протяженная граница у России с провинцией Хэйлунцзян, следовательно, контакты населения здесь более часты. Вдоль границы провинции с Россией возникали русские поселения, жители которых находились в непосредственном контакте с китайцами. Уезд Сунькэ, где до сих пор проживают этнические русские, а также потомки смешанных семей яркий тому пример. Именно поэтому наше внимание в основном обращено к данной провинции. Такие города как Харбин, Далянь, Порт-Артур являлись центром средоточия россиян. Если Дальний русские, в основном, уже покинули после войны 1905 года, то Харбин еще долгое время оставался «восточной Москвой», что объясняет наше внимание к этому городу.

Хронологические рамки исследования — вторая половина XIX — начало XXI вв. Для полного и объективного исследования и раскрытия темы автор избирает специфический хронологический подход, в основе которого лежит рассмотрение вопросов взаимодействия между народами в условиях массовых трансграничных миграций. Как отправная точка процесса становления взаимоотношений между народами в Дальневосточном регионе, рассматривается середина XVII в. Данный период непосредственных контактов связан с экспедициями В. Пояркова (1643−1646 гг.) и Е. Хабарова (1649−1658 гг.) на Амур. Однако эти контакты не были длительными. После подписания Нерчинского договора (1689 г.), на всем протяжении XVIII в. вплоть до сер. XIX в. контакты россиян и китайцев вдоль берегов Амура носили эпизодический характер.

Активное освоение дальневосточных окраин России — после подписания Айгуньского 1858 г. и Пекинского дополнительного договора 1860 г. — это длительный и сложный этап во взаимоотношениях русских и китайцев. Для русско-китайских отношений рубежа XIX — XX вв. и XX—XXI вв. характерна разноплановость и многогранность, что свидетельствует о том, что этопериоды открытых контактов, которые в значительной степени были свободны от идеологической составляющей и ограничений со стороны государства.

Еще один период активного взаимодействия — 50-е годы XX в., когда сотрудничество советских людей и китайцев приняло широкие масштабы, было бескорыстным и искренним, но приходится признать, что отношения были во многом поставлены в зависимость от идеологических факторов и личностных отношений партийных вождей. Развитие советско-китайских отношений не было делом простым и прямолинейным, как это изображалось в работах 40−50-х годов. Различные источники и научные исследования того времени не позволяют получить объективного представления о взаимоотношениях между людьми. Отсутствовала сама постановка такого вопроса, как этнокультурное взаимодействие между народами. Данный период требует отдельного более скрупулезного анализа с привлечением архивных документов, воспоминаний очевидцев, чем мы не располагаем.

Переход от дружбы к конфронтации приходится на конец 1950;х — начало 1960;х годов, китайское руководство проводило политику открытой неприязни ко всему советскому. Данный период требует отдельного рассмотрения и является предметом анализа в области политологии либо международных отношений, поскольку это достаточно длительный временной промежуток, в который вообще нельзя говорить об открытых взаимоотношениях. Контакты были на уровне официальных органов и носили эпизодический характер. На советском Дальнем Востоке были лишь единичные случаи появления граждан КНР, бежавших из страны, в том числе и из-за преследований в годы «культурной революции». Именно в силу вышеуказанных причин мы сочли возможным и резонным выпустить данные временные промежутки в исследовании.

Современные контакты между народами не могут не иметь историческую связь с прошлым, так или иначе стереотипы поведения восприятия мира в прошлых столетиях не могут не отражаться в настоящем. По своей хронологии содержание третьей главы отражает современный процесс межэтнических контактов и связанные с ними проблемы.

Цель работы: изучить характер этнокультурного восприятия и взаимодействия россиян и китайцев на уровне межличностных контактов на рубеже XIX-XX и XX—XXI вв.еков, представить динамику развития процесса межкультурной коммуникации, демонстрируя как положительные, так и отрицательные стороны контактов между нашими народами, выявить особенности и общие тенденции процесса взаимодействия двух народов.

Для достижения данной цели были поставлены задачи:

• проследить в историческом срезе этапы становления контактов двух народов в дальневосточном регионе,.

• выявить и изучить причины возникновения отчужденности между русскими и китайцами,.

• описать и составить сравнительную таблицу личностных черт китайцев и русских, выявленных в процессе хозяйственной деятельности в период освоения российского Дальнего Востока,.

• проанализировать влияние стереотипа «европейского превосходства» на отношение к китайцам в пределах Маньчжурии,.

• рассмотреть воздействие традиционных ценностей на характер контактов китайцев с русскими и на восприятие ими исходящего от русских культурного влияния,.

• а также разработать некоторые рекомендации, способствующие смягчению взаимоотношений двух народов.

Методологическую основу диссертации составляет теория научного познания, главными принципами которой являются объективность, историзм. Принцип объективности дал возможность исследовать совокупность фактов с точки зрения их достоверности, по возможности избегая субъективных оценок. Принцип историзма позволил рассмотреть этнокультурные контакты между русскими и китайцами в тесной связи с экономическими и социальными условиями, сложившимися в дальневосточном регионе в исследуемый период.

Из методологических подходов наиболее продуктивным в исследовании поставленных вопросов представляется цивилизационный подход. Признавая уникальность как русской, так и китайской культур, имеющих свой собственный путь развития, обусловленный множеством факторов (естественно-географический, социо-экологический и др.), нельзя обойтись без аналогий или типологий с историко-культурными традициями других народов. Цивилизационный подход основывается на признании многовариантности развития, уважения к иному образу жизни и иным ценностям, одновременно рассматривая вопросы плодотворного взаимовлияния.

При изучении фактического материала использовались частнонаучные методы: аналитический, сравнительно-исторический, историко-генетический, хронологический. Сравнительно-исторический метод применен при сопоставлении основных факторов жизнедеятельности русских и китайцев в разные периоды времени. Историко-генетический метод применяется при анализе межтерриториальных миграционных процессов, на примерах показана взаимообусловленность явлений, происходящих внутри социума, при этом избрано следование хронологическому порядку. В исследовании процессов взаимодействия и взаимовлияния между народами имеет значение междисциплинарный подход, из области социологии использован метод опроса общественного мнения, из политологии — метод контент-анализа, позволивший путем обсчета сходной по происхождению и характеру информации выявить основные тенденции в освещении «китайского вопроса».

Источниковую базу исследования составляют несколько блоков:

I. Неопубликованные материалы архивных фондов.

Из фондов Российского государственного исторического архива Дальнего Востока (г. Владивосток) — Канцелярии военного губернатора Амурской области (Ф. 704), Канцелярии Приамурского генарал-губернатора (Ф. 702), Главного управления Восточной Сибири (Ф. 701), а также Приморского областного правления (Ф. 1) — использованы материалы официального делопроизводства, что включает ведомственную и межведомственную переписку в рамках канцелярии генерал-губернатора Восточной Сибири, Приамурского генерал-губернатора, военных губернаторов Амурской и Приморской областей.

Анализ различного рода указов, постановлений, отчетов из фондов Государственного архива Приморского края (ГАПК, г. Владивосток. Ф. 26. Исполнительный комитет Приморского краевого Совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатовФ. 530. Коллекция копий документальных материалов, хранящихся в госархивах страны: Москвы, Ленинграда, центральных госархивах Дальнего Востока и партархиве) позволил более четко представить сущность разногласий, возникающих как на уровне межличностных контактов, так и между администрацией российского Приамурья и азиатским населением в целом.

Фонд Б. В. Августовского (ГАПК, Ф. 1146) содержит публикации о жизни китайской диаспоры в г. Владивостоке и частично в Приморском крае до 1935 г.

В фонде 57-И Благовещенского городского полицейского управления 18 681 920 гг. Государственного архива Амурской области (г. Благовещенск) хранится личная наемная книжка китайца, в которой даются сведения о характере и трудолюбии последнего.

В работе нашли отражение также материалы из фондов Архива Общества изучения Амурского края (Ф. 14. В.К. Арсеньева), Архива провинции Хэйлунцзян (Ф.83. Харбинской еврейской духовной общины).

Собранный материал позволяет охарактеризовать отношение местной администрации к присутствию не только китайцев, но и других азиатских народов. Используя эти материалы, есть возможность проследить дифференциацию в отношении китайцев, корейцев и японцев, определив место китайской диаспоры в системе межэтнических контактов. II. Вторую группу источников представляют мемуары, дневники, путевые заметки, авторами которых в большинстве являлись чиновники, как военные, так и гражданские. Очевидцы многих событий, повлиявших на взаимоотношения наших народов, отразили в своих воспоминаниях много мелких, уточняющих деталей, дополняющих общую картину быта, сосуществования на едином территориальном пространстве народов двух разных культур. Работы содержат аналитические разделы, но все же это записки очевидцев и участников, которые многие события отражают через субъективное восприятие.

Мемуары, путевые заметки, написанные в живой, увлекательной манере привлекательны не только для интересующегося читателя, но и для исследователей. Так в воспоминаниях молодого лейтенанта командира поста Владивостока Е. С. Бурачека120 описана жизнь Дальневосточной окраины периода 1861−1862 гг. Е. С. Бурачеку удалось установить дружеские отношения с китайцами, чему в немалой степени способствовали его знания китайского языка и традиций. Сам автор такие познания считал необходимыми: «По обычаям китайским, начальник должен быть человеком ученым. Мое незнание местного наречия и порядков могли уронить меня в их глазах {китайцев —Д.В.) навсегда. Мне нужно было доказать им, что я очень ученый человек, гораздо.

1Л1 выше их начальников. А без знания языка, это было делом невозможным". Командиру поста не удалось избежать соблазна призыва к миссионерской деятельности среди китайцев с утопической целью, чтобы «отдельные китайские деревни возымели желание присоединиться к русской семье"122. Один из важных его выводов, актуальность которого очевидна и в настоящее время, заключается в необходимости и важности проявления уважения к соседним народам, изучении чужой культуры и этикета, что, на наш взгляд, особенно ценно для середины XIX в.

Интересны наблюдения Н. С. Свиягина, записанные им в путешествии «По русской и китайской Маньчжурии» (1897 г.)123. Путешествие автором предпринято в конце XIX столетия, когда Маньчжурия для русских представлялась пока еще неведомой страной, над которой лишь приподнимался «край таинственной завесы». Краткий исторический очерк дополняется личными впечатлениями автора от встречи с китайскими чиновниками, с местным населением, путешественник подчеркивает гостеприимство, добродушие китайцев «никакой подозрительности, придирчивости». Показывая образ жизни китайцев, исследователь акцентирует внимание на принадлежности русских и китайцев к разным культурным традициям.

Дневник стороннего наблюдателя Мориса Бэрина (1905 г.)124 — английского военного корреспондента, совершившего путешествие из Москвы в Маньчжурию в годы русско-японской войны, позволяет взглянуть на отношения между русскими и китайцами со стороны. Корреспондент отмечает непоследовательность в отношении русских к китайцам, от фамильярных взаимоотношений до чрезвычайной грубости и явного недружелюбия. Так же меняется и отношение китайцев — «сегодня они с русскими идут рука в руку, а завтра врозь"125.

III. Китайские источники включают исторические записи «Хэйлунцзян вайцзи» 1.

Записки о внешних сношениях провинции Хэйлунцзян), составленные Си Цином в 1810 г., отчеты чиновников, которые вошли в сборник «Цин дай Хэйлунцзян лиши данъань сюаньбянь (Избранное из архива провинции.

Хэйлунцзян по истории провинции периода династии Цин), публикации в периодической печати.

По этим материалам можно проследить не только становление образа «чужого» для конкретно взятого народа (включая и россиянина), но и выявить наиболее общие черты, присущие «бледнолицым дьяволам». Помимо внешнего описания, дается характеристика основных особенностей, включая и положительные, и отрицательные черты. Это не равнодушное перечисление констант «чуждой культуры», а эмоционально и оценочно окрашенное описание, что в свою очередь помогает исследователю-европейцу ярче представить «свой» образ в глазах «чужаков», понять процесс формирования этого образа.

IV. Периодическая печать. В диссертационном исследовании использованы публикации, как местной, так и центральной прессы (газеты «Владивосток», «Красное Знамя» и др.). Публикации официальных документов, указов, а также статьи, относящиеся к различным временным промежуткам, отражают реальную ситуацию, воспроизводят картину взаимоотношений в самом широком диапазоне, на различном уровне и на достаточно широком территориальном пространстве.

V. В исследовании была использована общая справочная информация по Дальнему Востоку России и Северо-Востоку Китая, представленная Интернет ресурсами.

На наш взгляд, источниковая база позволяет провести исследование комплексно, принимая во внимание все аспекты межкультурного взаимодействия.

Научная новизна исследования. Тема присутствия китайцев в России, а также российская колонизация северной Маньчжурии, привлекла внимание многих исследователей, накоплен богатый опыт в решении различных вопросов. Однако вопросы этнокультурных контактов до сих пор освещены еще слабо. Настоящее исследование — это первая попытка осуществить комплексный анализ русско-китайских взаимоотношений с точки зрения межкультурной коммуникации, выяснить вопрос об отношении китайцев к россиянам. Наше исследование не ограничивается лишь российским территориальным пространством, впервые жизнь россиян в Маньчжурии рассматривается не как «уникальный опыт» сохранения своей культуры в иноэтническом поле, а в непосредственной связи с иной культурой, параллельно определяя отношение китайцев к русскому присутствию и культуре, решая вопросы взаимопроникновения культур.

Работа над темой позволила:

• ввести в научный оборот ранее неиспользуемые материалы, расширить источниковую базу на китайском языке,.

• выявить причины проблемного характера взаимодействия россиян и китайцев,.

• определить личностные характеристики, формирующие образы представителей двух культур.

Практическое значение работы определяется тем, что проведенный анализ собранного материала позволяет понять внутренние механизмы и предсказать течение ряда сложных и порой скрытых от наблюдателя процессов культурно-психологических контактов между нашими народами. Изучение опыта культурного взаимодействия русского и китайского населения имеет и практическое значение, состоящее в том, что его результаты могут быть учтены административными органами Дальнего Востока и других российских регионов при выработке политики в отношении китайских мигрантов. Часть материала может быть использована в курсе лекций по вопросам истории освоения Дальнего Востока, межкультурной коммуникации, а также как практическое пособие.

I Конрад Н. И. Запад и Восток. Статьи. — М: Главная редакция восточной литературы, 1972. -С. 17.

Гумилев JI.H. Этногенез и биосфера Земли. — М: ООО «Издательство ACT», 2001. — С. 23.

3 Там же.

4 Там же. — С. 21.

5 Бичурин Н. Я. Китай, его жители, нравы, обычаи и просвещение. — СПб., 1840- Он же. Китай в гражданском и нравственном состоянии. — СПб., 1848.

6 См. напр.: JIao Шэ. Двое по фамилии Ма. Он же. Философия почтенного Чжана. // Избранное / Пер. с кит. — М.: Прогресс, 1981.

7 Венюков М. Путешествия по Приамурью, Китаю и Японии. — Хабаровск: Хабар, книж. изд-во, 1970.

8 Там же.-С. 218.

9 Маак Р. Путешествие на Амур, совершенное по распоряжению сибирского отдела императорского русского географического общества в 1855 г. — СПб.: Изд-во С. Ф. Соловьева, 1859.

10Там же.-С. 22.

II Там же.-С. 26.

12 Шренк Л. И. Об инородцах Амурского края. Т.1. — СПб., 1883.

13 Назаров А. Ю. Маньчжуры, дауры и китайцы Амурской области//Известия ВосточноСибирского отдела ИРГО. 1883. Т. 14. № 1−2.

14 Надаров И. П. Материалы к изучению Уссурийского края //Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып. XXVI. — СПб., 1887- Он же. Очерк современного состояния Северо-Уссурийского края. — Владивосток, 1884- Он же. Северо-Уссурийский край// Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып. XXVII. — СПб., 1887.

15 Матюнин Н. Г. Записка о китайцах и маньчжурах, проживающих на левом берегу Амура// Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Вып. LVIII. — СПб., 1894. — С. 33−39.

16 Надаров И. П. Материалы к изучению Уссурийского края. — С. 120−121.

17 Палладий. Исторический очерк Уссурийского края. — СПб., 1888.

18 Грум-Гржимайло Г. Е. Описание Амурской области. — СПб., 1894.

19 Унтербергер П. Ф. Приморская область. 1856−1898 гг. — СПб., 1900; Он же. Приамурский край. 1906;1910 гг.-СПб., 1912.

Описание Маньчжурии /Под ред. Д. Позднеева. — СПб., 1897.

21 Там же. С. 490−491.

22 Пржевальский Н. М. Путешествие в Уссурийском крае, 1867−1869. — Владивосток, Прииздат, 1949.

23 Пржевальский Н. М. От Кяхты на истоки Желтой реки. — СПб., 1888.

24 Там же. — С. 495−496.

Пржевальский Н. М. Путешествие в. — С. 59.

26 Шрейдер Д. И. Наш Дальний Восток. (Три года в Уссурийском крае). — СПб., 1897.

27 Головачев П. Россия на Дальнем Востоке — СПб., 1904.

Ухтомский Э.К. К событиям в Китае. Об отношениях Запада и России к Востоку. — СПб., 1897.

29 Головачев П. Указ. соч. — С. 132.

30Граве В. В. Китайцы, корейцы и японцы в Приамурье // Труды командированной по Высочайшему повелению Амурской экспедиции. Вып. XI. — СПб., 1912. — С. 1.

31 Граве В. В. Указ. соч.

32 Граве В. В. Указ. соч. — С. 124,127.

33 Арсеньев В. К. Китайцы в Уссурийском крае. — Хабаровск, 1914.

Арсеньев В.К., Титов Е. И. Быт и характер народностей Дальневосточного края. -Владивосток: Книжное дело, 1928.

34 Арсеньев В. К. Быт и характер. С. 16, 80, 81.

35 Романов Б. А. Россия в Маньчжурии (1892−1906 гг.). Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империализма. — Л.: Госиздат, 1928.

36 Хейфец А. Н. Революционные связи народов России и Китая в н. XX в. //Вопросы истории, 1956.-№ 12.-С. 91−100.

37 Кабузан В. М. Как заселялся Дальний Восток. — Хабаровск: Хабаровское кн. изд-во, 1973.

38 Соловьев Ф. В. Китайское отходничество на Дальнем Востоке России в эпоху капитализма (1861−1917).-М.: Наука, 1989.-С. 8.

39 Соловьев Ф. В. Китайские отходники и их географические названия в Приморье.-Владивосток, 1973; Он же. Китайское отходничество на Дальнем Востоке России в эпоху капитализма (1861−1917). — М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1989.

40 Ларин А. Г. Китайцы в России вчера и сегодня: исторический очерк. — М.:Муравей, 2003.

41 Дацышен В. Г. Русско-китайская война. Маньчжурия 1900 г. — СПб., 1996; Он же. Уссурийские купцы // Родина, 1995. — № 7. — С. 54−57.

42 Петров А. И. История китайцев в России. 1856−1917 годы. — СПб.: ООО «Береста», 2003.

43 Ларин А. Г. Указ. соч. — С. 24.

44Ларин В. Л. Китай и Дальний Восток России в первой половине 90-х: проблемы регионального взаимодействия. — Владивосток: Дальнаука, 1998.

5Ларин В. Л. Китайский фактор в общественном сознании российского приграничья: срез 2003 года // Проблемы Дальнего Востока, 2004. — № 4. — С. 66−84- Он же. Посланцы Поднебесной на Дальнем Востоке: ответ алармистам//Дальневосточный ученый, 2002. 16 октября. — С. 4−5;

46 Он же. Россия в Восточной Азии накануне XXI века: этнодемографические и цивилизационные стимулы и барьеры // Народонаселенческие процессы в региональной структуре России XVIII — XX веков. Материалы международной научной конференции 19−21 марта 1996 г. — Новосибирск, 1996. — С. 23−32.

47 Ващук А. С. Этномиграционные процессы в Приморье в XX в. / А. С. Ващук, Е. Н. Чернолуцкая, В. А. Королева и др. — Владивосток: ДВО РАН, 2002.

48 Галлямова Л. И. Азиатские мигранты как фактор развития Владивостока (вторая половина XIX в. — начало XX в.) // Историческая наука и проблемы современного образования. -Хабаровск: Изд-во ХГПУ, 2004. — С. 51−59- Она же. Китайское предпринимательство в Приморье // Китайской Народной Республике 50 лет: История и современность. Сборник материалов конференции. — Владивосток: Дальнаука, 1999. — С. 107−110.

49 Рябченко Н. П. Россия и Китай в XX в.: культурные и цивилизационные аспекты взаимодействия // Китайской Народной Республике 50 лет: История и современность. Сборник материалов конференции. — Владивосток: Дальнаука, 1999. — С. 56−58.

50 Исаченко В. И. Особенности национального характера китайцев глазами русских исследователей конца XIX — начала XX вв. // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Вып. 5. — Благовещенск: АмГУ, 2003. — С. 142−149- Вайсман Н. И. О российско-китайских контактах в сфере культуры // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Вып.З. -Благовещенск: АмГУ, 2002. — С. 475−482.

51 Нестерова Е. И. Русская администрация и китайские мигранты на юге Дальнего Востока России (вторая половина XIX — начало XX вв.). — Владивосток: Изд-во Дальневост. ун-та, 2004; Она же. К вопросу о русско-китайском межкультурном взаимодействии на юге Дальнего Востока в середине XIX — начале XX вв. // Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Вып. 5 — Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2003. — С. 167−171.

Сорокина Т. Н. Хозяйственная деятельность китайских подданных на Дальнем Востоке России и политика администрации Приамурского края (конец XIX — начало XX вв.): Автореф. дис. канд. ист. наук. — Омск, 1998.

Мелихов Г. В. Маньчжурия далекая и близкая. — М.: Наука, 1991; Он же. Российская эмиграция в Китае (1917;1924 гг.). — М.: Изд. Центр Ин-та российской истории РАН, 1997; Он же. Белый Харбин: Середина 20-х. — М.: Русский путь, 2003.

54 Таскина Е. П. Неизвестный Харбин. — М., 1994; Она же. Русский Харбин. — М.: Изд-во МГУ, 1998.

55 Байков Н. А. Записки заамурца Н. А. Байкова. Маньчжурия 1902;1914 гг. Избранное //Россияне в Азии, 1997. — № 4. — С. 291−304.

56 Крузенштерн-Петерец Ю.В. У каждого человека есть своя родина. Воспоминания //Россияне в Азии, 1994. — № 1. — С. 17−132- Она же. Воспоминания //Россияне в Азии, 1997. -№ 4. — С. 124−210- Россияне в Азии, 1998. № 5. — С. 25−84.

57 Орлов Н. В. Заамурцы 1898−1917 гг. Исторический очерк в пяти частях //Россияне в Азии, 1998. № 5.-С. 85−106.

58 Золотарева Т. И. Маньчжурские были. — Сидней, 2000.

59 Лахаузен Томас. Место под названием Харбин. Размышления о 100-летии города//Россия и АТР, 1999.-№ 1.-С. 29.

60 Одинцова Э. А. Мой Шанхай. — Иркутск: Изд-во Иркут. гос. техн. ун-та, 1999.

61 Мелихов Г. В. Международная роль культуры «восточной ветви» русского зарубежья (К постановке пробл.) //Проблемы изучения истории российского зарубежья. — М., 1993. — С. 48.

62 Мелихов Г. В. Маньчжурия далекая и близкая. — С. 267.

63 Раев М. Россия за рубежом: История культуры русской эмиграции. 1919;1939. — М., 1994. -С. 37.

64 Сабенникова И. В. Российская эмиграция (1917;1939 гг.). Сравнительно типологические исследования. — Тверь, 2002.

65 Гончарова Н. В. Культура российской эмиграции в Харбине (опыт историко-культурологического анализа).: Автореф. дис. канд. культурологии. — СПб., 2002.

6 Дубинина Н. И. Харбинский эксперимент культурного взаимодействия русских и китайцев // Дальний Восток России — Северо-Восток Китая: исторический опыт взаимодействия и перспективы сотрудничества. — Хабаровск, 1998. — С. 177−179.

67 Павловская М. А. Харбинская ветвь российского востоковедения (н. XX в. -1945 г.): Дис.. канд. ист. наук. — Владивосток, 1999.

Аурилене Е. Е. Российская диаспора в Китае: Маньчжурия. Северный Китай. Шанхай (1920 — 50-е гг.): Монография. — Хабаровск: Хабаровский пограничный институт Федеральной службы безопасности Российской Федерации, 2003.

69 Печерица В. Ф. Восточная ветвь русской эмиграции. — Владивосток, Изд-во ДВГУ, 1994.

70 Хисамутдинов А. А. По странам рассеяния: Русские в Китае. 4.1. — Владивосток: Изд-во ВГУЭиС, 2000; Он же. Следующая остановка — Китай: Из истории русской эмиграции. — Владивосток: Изд-во ВГУЭС, 2003.

71 Белоглазов Г. П. Русская сельскохозяйственная наука в Маньчжурии (1920;е годы)//Культура, наука и образование народов Дальнего Востока России и стран АТР: история, опыт, развитие. Материалы международной научно-практической конференции. Вып. 4. — Хабаровск, 1996. — С. 96−99- Он же. Маньчжурия как контактная зона межцивилизационного общения России и Китая в свете взаимодействия их земледельческих культур// Проблемы истории образования в Восточной Азии: диалог преподавателей и ученых. Сборник статей. — Владивосток: ДВО РАН, 1999. — С. 112−114- Василенко Н. А. Русские школы в Маньчжурии// Культура наука и образование народов Дальнего Востока России и стран АТР: история, опыт, развитие. Материалы международной научно-практической конференции. Вып. 3. — Хабаровск, 1996. — С. 74−77- Гридина Н. П. О системе образования в Маньчжоу-Го//Там же. — С. 77−87.

72 Горкавенко H. JL, Гридина Н. П. Российская интеллигенция в изгнании: Маньчжурия 19 171 946 гг. Исторический очерк. — Владивосток, 2002., Говердовская Л. Ф. Общественнополитическая и культурная деятельность русской эмиграции в Китае в 1917;1931 гг. — Москва, 2004.

ТК.

Лазарева С.И., Сергеев О. И., Горкавенко H.JI. Российские женщины Маньчжурии: краткие очерки из истории эмиграции. — Владивосток, 1996.

74 Романова Г. Н. Харбин — центр русско-китайской торговли и российской промышленности Северо-Восточного Китая (нач. XX века) //Дальний Восток России — Северо-Восток Китая: Исторический опыт взаимодействия и перспективы сотрудничества. Материалы междун. науч.-практ. конф., посвященной 60-летию Хабаровского края, 100-летию со дня начала строительства Китайско-Восточной Железной дороги и города Харбина. — Хабаровск, 1998. -С. 45−48.

75 Баклыкская JI.E. Восток и Запад в архитектуре Дальневосточных городов / JI.E. Баклыкская// Россия и Китай на дальневосточных рубежах. Вып.З. — Благовещенск: Изд-во АмГУ, 2002. — С.626−631- Левошко С. С. Русская архитектура в Маньчжурии. Конец XIXпервая половина XX века. — Хабаровск: ИД «Частная коллекция», 2003.

76 Буяков А. На передовом рубеже России в Северо-Восточной Азии. Краткий очерк истории пограничного комиссарства в Южно-Уссурийском крае //Россияне в Азии, 1995. — № 2. — С. 215−224.

77 Сухачева А. Г. «Бич страны»: хунхузы в Маньчжурии и Приморье в 20-е годы XX века // Россия и АТР, 1992. -№ 1. — С. 92−102- Она же. Охранная стража КВЖД и хунхузы (18 971 920 гг.)//Россияне в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Сотрудничество на рубеже веков. Кн. 2. — Владивосток: Издат-во Дальневосточного университета, 1999. — С. 110−117.

78 Сухачева Г. А. Охранная стража КВЖД. — С. 116.

79 Дацышен В. Г. Русско-китайская война. Маньчжурия 1900 г. — СПб., 1996. — С. 44.

80 Вэй Юань. Хайго тунчжи (Описание заморских стран). — Б.м., 1844.

81 Хайго вэньцзянь лу (Услышанные истории о странах за морями) — Шанхай, б/г.

82 Юй Юаньань. Чжун-Э лянго жэньминь юхао гуаньси саньбай нянь (Триста лет дружбы китайского и русского народов) // Лиши яньцзю, 1957. — № 11. — С. 50−55.

83 Юй Шэнъу. Ша Э юй Синькэ гэмин (Царская Россия и Синьхайская революция) // Жэньминь жибао, 1981.9 окт.

84 Ша Э цинь Хуа ши цзяньбянь (Краткая история интервенции царской Росии в Китай). -Цзилинь, 1976.

85 Ша Э циньчжань Людады цинянь (Семь лет оккупации Ляодунского полуострова царской Россией). — Пекин, 1978.

86 Ван Чжичэн. Шанхай Эцяо ши (История русских эмигрантов в Шанхае). — Шанхай, 1993.

87 Ли Сингэн, Ли Жэньнянь. Фэнъюй фупин: Эго цяоминь цзай Чжунго (Ряска в непогоду: Русские эмигранты в Китае). — Пекин, 1997.

88 Ли Шусяо. Хаэрбинь цзюин (Старые фотографии Харбина). — Пекин, 2000.

89 Ши Фан, Гао Лиин. Хаэрбинь Эцяо ши (История русских эмигрантов в Харбине). -Харбин, 1998.

90 Wang Shengjin. Study Report on Northeast Asian Labor Force Resource// Far Eastern Studies. Vol.1. March 2002.

91 Чжу Юньчжэн, Ян Вэйлин. Русские в провинции Цзилинь//Россия и АТР, 1995. — № 2. — С. 62−65.

92 Ли Синшэн. Дунбэй люжэнь ши. (История переселенцев на Северо-Восток). — Харбин, 1990.

93 Синь Пэйлинь, Чжан Фэнмин, Гао Сяоянь. Хэйлунцзян кайфаши (История освоения провинции Хэйлунцзян). — Харбин, 1999.

9 Там же. — С. 98.

95 Го Юныпэнь. Шицзю шицзи сябянь Э-Чжун вэньхуа цзяолю шида шицзи (Хроника культурного обмена между Китаем и Россией во второй половине XIX века)//Сиболия яньцзю, 1995. — № 5. — С.78−84.

96 Цзи Фэнхуй. Хаэрбинь сюньгэнь (В поисках корней Харбина). — Харбин, 1996.

97 Ли Пэн. Чжун-Си вэньхуа вэньти (Вопросы культуры Китая и Запада) //Лиши яньцзю, 1989. — № 3. — С. 50−55- Гу Чжаншэн. Чуаньцзяоши юй цзиньдай Чжун-Си вэньхуа цзяо лю (Миссионеры и современный культурный обмен Китая и Запада) //Лиши яньцзю, 1989. — № 3. — С. 56−64- Сан Бин. Цин мо синсюэ жэчао юй шэхуй бяньцянь (Образовательный бум и социальные сдвиги в конце правления династии Цин)//Лиши яньцзю, 1989. -№ 6. — С. 13−27.

98 Чжоу Илян. Чжун-Вай вэньхуа цзяолю ши (История культурного обмена Китая и Запада). -Хэнань, 1987.

99 Ли Сингэн, Ли Жэньнянь и др. Указ.соч. — С. 6.

100 Чжун-Си убай нянь бицзяо (500 лет взаимоотношений Китая и Запада). — Пекин, 1996.

101 Ли Шусяо. Хаэрбинь цзюин (Старые фотографии Харбина) — Пекин, 2000; Ли Юаньци. Далянь цзю ин (Старые фотографии Даляня). — Пекин, 2000.

102 Ли Юаньци. Указ.соч. — С. 7.

103 Дай Сюнь. Куавэньхуа цзяолю чжунды Чжунго синсян цзи ци цяньи (Образ Китая и его трансформация в контексте межкультурных коммуникаций)// Шэхуй кэсюэ чжаньсянь, 2004. № 1. — С. 97−103- Сюнь Цзе. Сифан жэнь яньчжун ды Чжунго чжи соцзин (Образы Китая в глазах европейцев)// Там же. — С. 104−107.

104 Акира Косидзава. Харбин-но хаттацуси (История развития г. Харбина)//Нитто кэйдцай ссекай кайхо. 1986;1987. — Токио. — Р. 16−19.

105 Mariko Asano Tamanoi. The Politics of Memory: Japanese Peasant Settlers Recall. Their Experience in Manchukuo// Рэкиси хёрон, 2000. — P. 25−32.

106 Нисихара Харуо, Ямагучи Есико и др. Нидзю иссэйки-но Адзиа-то Них он (Азия и Япония в XXI в.) — Токио: Сэйбудо, 2002.

1П7.

Хон Ван Сук. Влияние исторических традиций на внешнюю политику России в Азии//Восток, 1998. — № 5. — С. 89−99.

1 ПО.

Ким Чханг Хо. Чжунго сяньдай вэньсюэ чжунды Ханьго жэнь синсян (Образы корейцев в современной литературе Китая) // Шэхуй кэсюэ чжаньсянь, 2004. № 1. — С. 108−112.

109 Thomas A. Selby. As Chinese See Us. — London: T. Fisher Unwin, 1901.

110 Ibid. P. 21.

1.1 Ibid. P. 11.

1.2 Ibid. P. 7.

113 Dallin David J. The Rise of Russia in Asia. — New Haven. Yale University Press, 1949. 1,4 Ibid. P. 83, 136.

115 Johnson David, Nathan Andrew J., Rawski Evelyn S. Popular Culture in Late Imperial China. -London: University of California Press, 1985.

116 Kim Won Bae. Sino-Russian Relations and Chinese Workers in the Russian Far Earst//Asian Survey. Vol. XXXIY. No. 12.

117 Scarborough Jack. Comparing Chinese and Western Cultural Roots//Business Horizons, November 1998. PP. 42−49. Yan Rick. To Reach China’s Consumers, Adapt to Guo Qing//Harward Business Review, September-October 1994. PP.66−74- Fan Xing. The Chinese Cultural System: Implications for Cross-Cultural Managment//SAM Advanced Managment Journal, 1995. — № 1. — P.14−20.

118 The Psychology of The Chinese People. — Oxford University Press, 1987.

119 Smith, A.H.Chinese Characteristics. — New York: Fleming H. Revell.- 1894.

120 Бурачек Е. С. Воспоминания заамурского моряка. Жизнь во Владивостоке. 1861−1862 годы. — Владивосток, 1999.

121 Там же.-С. 15.

122 Там же. — С. 23.

123 Свиягин Н. С. По русской и китайской Маньчжурии. — СПб., 1897.

124 Maurice Baring. With The Russians in Manchuria. — London, 1905.

125 Ibid. — P. 47.

Хэйлунцзян вайцзи. Цин дай (Записки о внешних сношениях провинции Хэйлунцзян. Династия Цин). — Харбин, 1985.

127 Цин дай Хэйлунцзян лиши данъань сюаньбянь (Избранное из архива провинции Хэйлунцзян по истории провинции периода династии Цин). — Харбин, 1987.

ВЫВОДЫ.

Последние годы взаимодействия двух народов во многом благодаря возросшему количеству личных контактов, расширили и углубили знания друг о друге, что вопреки ожиданиям не всегда порождает симпатию.

Во взаимодействии народов необходимо отметить черты определенного «великодержавного шовинизма» не только в отношении россиян к китайцам, но и наоборот, что особенно проявляется во взаимоотношениях на «своем территориальном пространстве».

В настоящее время, по оценкам В.Л. Ларина81, на Дальнем Востоке проживает 25−30 тыс. китайцев (сюда входят контрактные рабочие, торговцы, студенты, бизнесмены), часть китайцев, желающих здесь осесть, не настолько велика, как ее представляют средства массовой информации. По оценкам В. Гельбраса, около 10% китайцев, находящихся в России, думают о том, как остаться в ней навсегда82. Те же, кто оседает, стремятся к сплочению друг с другом с сохранением национально-культурной самобытности, что имеет свою непременную форму организации — общины.

Отношение россиян к Китаю как стране отлично от отношения к жителям этой страны. Симпатии к Китаю проявляются в таких сферах, как история, культура и традиции, экономические достижения. Однако следует заметить, что благожелательное отношение россиян часто не подкреплено конкретными знаниями о стране.

Другими словами, история наших контактов, взаимодействие в различных областях до настоящего времени показывает возможность лишь взаимной адаптации до определенного уровня. Вряд ли возможно говорить об интеграции в социально-этническом плане в обозримом будущем.

При слабой информированности как китайцев, так и россиян друг о друге существует обоюдный интерес, круг вопросов очень широк: от политико-экономических до бытовых.

Безусловно, на нынешнем этапе можно наблюдать сближение социально-психологических стереотипов взаимовосприятия, сегодняшние реалии влияют на расстановку акцентов в формировании этих стереотипов. Но нельзя исключать, что в случае изменения политической ситуации, наружу снова могут выйти негативные компоненты восприятия, которые еще живы в сознании нынешнего поколения как китайцев, так и русских.

1 Гончаров С. Китайцы в России — кто они?//Проблемы Дальнего Востока, 2003. -№ 4. — С. 16.

2 Забияко А. П. Русские и китайцы: встреча на рубеже культур //Исторический опыт освоения Дальнего Востока. — Выпуск 4: Этнические контакты. — Благовещенск, 2001.

С. 20.

3 Ларин В. Л. Китай и Дальний Восток России. — Владивосток, 1998. — С. 155.

4 Ларин А. Г. Китайцы в России вчера и сегодня: исторический очерк. — М.: Муравей, 2003. — С.163.

5 Там же.

6 Ларин В. Л. Указ. соч. — С. 155.

7 Гельбрас В. Г. Китайская реальность России. — М.: Муравей, 2001. — С. 31.

8 Лин Фэнь. Сулянь цинънянь кэван ляоцзе Чжунго (Советская молодежь жаждет узнать Китай) //Сиболия яньцзю, 1995. — .№ 2. — С. 89−90.

9 Ларин В. Л. Китайский фактор в общественном сознании российского приграничья: срез 2003 года/ЯТроблемы Дальнего Востока, 2004. — № 4. — С. 68.

10 Бузмакова О. В. Образ Китая и китайцев в СМИ (по материалам контент-анализа) //Россия и Китай на дальневосточных рубежах. — Благовещенск: АмГУ, 2003. — С. 222−223.

11 Бузмакова О. В. Особенности этноконфессиональных взаимоотношений русских и китайцев на рубеже XIXXX вв. // Миграционные процессы на Дальнем Востоке (с древнейших времен до начала XX века). Материалы международной научной конференции. — Благовещенск, 2004. — С. 53 -54.

12 Ларин В. Л. Китайский фактор. — С. 71.

13 См. напр.: Красное Знамя, 1988. 9 января- 1990, 22 июляВладивосток, 1994. 15 июля- 1996, 1 марта.

14 Корнилов С. Желтый Владивосток //Владивосток, 2003. 17,24 мая. Ларин В. Благополучие Приморья еще зависит от государства //Конкурент, 2004.20−25 апреля.

15 Костенко С. Великое китайское воздержание // Владивосток, 1997. 6 сентября. — С. 10.

16 Алексеев М. Угрожает ли России китайская миграция?// Мировая экономика и международные отношения, 2000. — № 12. — С. 47.

17 Владивосток, 2001.6 июля. — С. 8.

18 Attitude Survey of City Dwellers // Beijing Review, 1988. — № 5. — P.25.

19 Лян Шумин. Дун-Си вэньхуа цзи ци чжэсюэ (Культуры Востока и Запада и их философия). -Пекин, 1987.

20 По данным Шанхайских социологов на вопрос «Если в общественном месте на ваших глазах человек упал в воду или совершается преступление, то как Вы поступите?» 40% из 200 опрошенных горожан проявили с одной стороны безразличие, с другой любопытство — чем закончится дело. Подробнее см.: Цао Вэй. Тамэнь шэнь шан чжэшэчху шидай ды гуанпу (В них свет преломился в спектр эпохи). — Шэхуй, 1990. № 4. — С. 24−26.

21 Ларин В. Л. Китайский фактор. — С. 73.

22 Опрос охватил жителей юга Дальнего Востока (Приморский край, Амурскую область, гг. Хабаровск и Биробиджан). Подробнее см.: Ларин B.JI. Китайский фактор в сознании российского приграничья: срез 2003 года // Проблемы Дальнего Востока, 2004. — № 4. — 6684.

23 Ларин А. Г. Указ. соч. — С. 70.

24 Ларин В. Л. Указ. соч. — С. 81.

25 Там же.

26 Там же. — С.82.

Гончаров С. Китайцы в России — кто они? //Проблемы Дальнего Востока, 2003. — № 4. — С. 14.

28 Там же. — С. 17.

Мясников B.C. Договорными статьями утвердили. Дипломатическая история русско-китайской границы XVII—XX вв. — М.: РИО Мособлупрполиграфиздат, 1996. — С. 414.

30 Яковлев А. Международная политическая обстановка в Северо-Восточной Азии и положение России в регионе // Проблемы Дальнего Востока, 1995. — № 2. — С. 8.

31 Выведено из опросов гидов-переводчиков, работавших с китайскими туристами в 20 022 003 гг.

Сюэ Хуйлинь. Если Хуанхэ прорвет дамбы? //Дальневосточные ведомости, 2002. 11−18 сентября. — С. 21.

33 Юй Гочжэн. Элосы Юаньдун дицюй юй Чжунго гуаньси ды чжиюэ иньсу фэньси (Анализ факторов и условий отношений Дальнего Востока России с Китаем)//Дун-Оу Чжун-Я яньцзю, 2002. № 4. — С.62.

34 Цзы Хэ. Тайци тоу, тинци сюн, цзо гэ тантан чжэнчжэн ды Чжунго жэнь (Поднимите головы, расправьте плечи, сделайтесь достойными уважения образцовыми китайцами) Мосыкэ Хуажэнь бао. http: //www.renmin-hotel.com/huaren/baodao/368/fangtanlu.htm.

35 Бо Ян. Портрет китайца //У карты Тихого океана, 1990. № 11. — С. 40. В Китае книга вышла в 1986 г. и вскоре была запрещена. Автор уехал на Тайвань, где сейчас и работает. Подробнее см.: Бо Ян. Чоулоу ды Чжунгожэнь (Уродливые китайцы). — Чанша, 1986.

36 Подробно см. Гончаров С. Китайцы в России — кто они? //ПДВ, 2003. № 4. — С. 13−31.

37 Гельбрас В. Г. Указ. соч. — С. 258.

38 Цзы Хэ. Тайци тоу. Интернет ресурсы.

39 Мотрнч Е. Демографический потенциал и присутствие китайцев на российском Дальнем Востоке//Проблемы Дальнего Востока, 2001. — № 6. — С. 62.

40 Дунбэй жэнь дэй цзуй шуйла? — Гонэй мэйтиь жэдунь дуньбэй жэнь пиньсин (Кого обидели дунбэйцы? В стране горячо обсуждают качества дунбэйцев)//Дунфан хуацяо. 2003. 05. декабря.

41 Бо Ян. Портрет китайца. — С. 39−47.

42 Там же. — С. 39.

43 Дай Сюнь. Куа вэньхуа цзяолю чжун ды Чжунго синсян цзи ци цяои (Образ Китая и его трансформация в контексте межкультурных коммуникаций)//Шэхуй кэсюэ чжаньсянь, 2004. № 1. — С. 102.

44 См. напр.: Мотрич Е. Демографический потенциал и присутствие китайцев на российском Дальнем Востоке/ЛТроблемы Дальнего Востока, 2002. — № 3. — С. 62.

45 Цзы Хэ. Указ. соч. Internet resource.

46 Владивосток, 2004.28 июля.

47 Чжунго сюэшэн лю Э сань да лию (Три основные причины обучения в России китайских студентов) //Дунфан цяо, 2003.25 февраля.

48 Цит по: Дятлов В. И. Указ. соч. — С. 120.

49 См. напр.: Об освоении русского Дальнего BocTOKa//http://www. rodnoevry. ruРоссия не Bbi6epeTCH//http://www. rubon-news.by.ru/200 302- Межэтнические браки: благо или опасная тенденция//Правда. RU. — 09.10. 2003; Владивосток, 18 июня, 2004.

50 Надаров И. Северо-Уссурийский край. — С. 121.

51 Жуков А. Китайцы в Хабаровске // Дальневосточный ученый. 2001. 5 дек. — С.8.

52 Дятлов В. И. Указ. соч. — С. 121.

53 НСН: Интервью нeдeли//http://www.int599.html.

54 Там же.

55 Желтым по 6enoMy//http://www.izvestia.ru/community/31210print.

56 Об освоении русского ДВ // http://www. rodnovery.ru/obnovlenija/kveten 27.html.

57 Известия науки — Анализ и гипотезы //http:// www.inauka.ru/analysis/article30914.html 58Ларин В. Л. Посланцы Поднебесной на Дальнем Востоке: ответ алармистам//Дальневосточный ученый, 2002.16 октября.

59 Извести науки — анализ и гипотезы. — Информационные ресурсы INTERNET: online. availaible: http://www.inauka.ru/analysis/article30914.html.

60 Афонина А. Г. Межэтнические браки на Дальнем Востоке: русские и китайцы, (руопись).

61 Опрос охватил как временно проживающих на территории Приморья китайцев, так и приезжающих по туристическим визам. Опрос был проведен в г. Владивостоке, Уссурийске, Находке, а также в пос. Пограничном.

Кушнарева Г. Это любовь?//Владивосток, 2004. 18 июня. — С. 13.

63 Ларин В. Л. Китайский фактор. — С. 74.

64 Там же.

65 Трибуна, 2003.19 марта. — С.З.

66 Кушнарева Г. Это любовь?// Владивосток, 2004. 18 июня. — С. 13.

67 Там же.

68 Ши Гохуа. Русские в Китае //Проблемы Дальнего Востока, 1990. — № 2. — С. 229.

69 Ларин В. Л. Китайский фактор. — С. 74.

70 Ларин В. Л. Указ. соч. — С. 80.

71 См. напр. Тан Гэ. Хуа-Э хоуи игэ бяньюань цзяохуа цуньти (Потомки смешанных браков. На рубеже культур) //Хэйлунцзян жибао, 1999. 7 сентября.

72 В соответствии с соглашениями о сотрудничестве в области образования, в Китай ежегодно выезжает более 50 человек. Более двухсот студентов выезжает из вузов приграничных территорий по межвузовскому соглашению.

7 Цзи Фэнхуй. Хаэрбинь сюньгэнь (В поисках корней Харбина). — Харбин, 1996. — С. 283.

74 Чжу Цюэ. Цзаонянь цзюйлю Хаэрбиньды Оу-Мэй жэнь цзянькуан (Краткие сведения о европейских поселенцах в Харбине)//Хаэрбинь шичжи цунькань, 1985. — .№ 1. С.40−41.

75 Цзи Фэнхуй. Указ.соч. — С. 284.

76 Ши Гохуа. Указ. соч. — С.230.

77 Цзэн Ичжи. «Нии» хэ тады «яопу». Ефулосиния Ницзифулова хэ фэньдоу яодяньды гуши («Тетя ни и ее аптека»: рассказ об Ефросинье Никифоровой и аптеке на улице Фэньдоу) //Хэйлунцзян жибао, 2000. 6 апреля.

78 Цзэн Ичжи. Мэйлидэ Валия: Ивэй Хаэрбин чаосян цзужэньды гуши (Валя Прекрасная: история харбинской кореянки)//Хэйлунцзян жибао, 1999. 11 июня.

79 Цзэн Ичжи. Валоцзя: цзуй няньциндыХаэрбин Эцяо (Володя: самый молодой русский эмигрант Харбина)//Хэйлунцзян жибао, 2001.12 февраля.

80 Дяо Шаохуа. Художественная литература русского зарубежья в г. Харбине за первые 20 лет (1905;1925 гг.): По найденным материалам // Россияне в Азии, 1996. — № 3. — С.57−110.

81 Ларин В. Л. Китайский фактор. — С. 75.

82 Гельбрас В. Указ. соч. — С.173.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Связи русского народа с китайским прослеживаются задолго до XVII в., однако, это были немногочисленные контакты, ограничивающиеся узким кругом лиц, как правило, на уровне купцов либо послов. Рассматривая открытые контакты между русскими и китайцами на сопредельных территориях (российский Дальний Восток и Северо-Восток Китая), можно выделить три основных периода:

I. Экспедиции В. Пояркова и Е. Хабарова на Амур в сер. XVII в. положили не только начало освоению российских дальневосточных окраин, но и явились отправной точкой длительных и непростых взаимоотношений между нашими народами. Деятельность казаков этих экспедиций заложила своего рода фундамент восприятия русских и отношения к ним со стороны китайцев.

II. Подписание Айгуньского (1858 г.), а вслед за ним и Пекинского (1860 г.) договоров имело огромное значение в деле урегулирования отношений России и Цинского Китая, «устранив возможность возникновения пограничных конфликтов на востоке"1. В процессе заселения и освоения новых земель наряду с россиянами активное участие принимали и китайцы. В соответствии с традиционными китайскими концепциями Приморье и Приамурье, наряду с Маньчжурией рассматривались как часть китайской территории. Этот период активных контактов, несмотря на всю сложность и противоречивость длился вплоть до 60-х годов XX в., когда контакты были прерваны по инициативе китайской стороны. «Маньчжурский период» т. е. конец. ХГХ — серединаХХ вв. может рассматриваюсь как составная часть общего процесса второго периода.

III. С начала 90-х годов прошлого столетия и до сегодняшнего дня мы наблюдаем новый этап взаимодействия русских и китайцев.

Проделанный анализ свидетельствует о том, что взаимовосприятие китайцев и русских в обоих социумах возникало и формировалось, прежде всего, на уровне обыденного сознания, сохраняя на протяжении длительного времени элементы и черты созданного стереотипа.

Признавая огромную роль массового сознания в формировании стереотипов, нельзя забывать об элитарном уровне, гибко отражающем изменения в политике. Формирование образов на элитарном уровне было более идеологизированным, возникшие на этом уровне стереотипы были подвержены более быстрой трансформации. В то время как массовое сознание более консервативно и более инерционно.

Первые 50−60 лет взаимных контактов сформировали образы и стереотипы обоюдного восприятия соседей, прочно вошедшие в сознание и умы и россиян, и китайцев.

Длительный процесс взаимных контактов ярко продемонстрировал определенную настороженность и даже отчужденность между народами. Причины отчужденности (или настороженности) в отношениях между народами, представляющимися суперэтносами, заключались прежде всего в цивилизационных отличиях. Отличия имели разноплановый характер — это культурные традиции, способ ведения хозяйства и религия.

Многие китайцы, имевшие общение с россиянами оставались чуждыми всяким русским влияниям. Китайцы, которые жили на российской территории, неохотно подчинялись российским законам, жили замкнуто, скрывая свою жизнь от постороннего взора. На первое место, что в общем-то естественно, ставились материальные выгоды, и это в немалой степени стимулировало изучение китайцами русского языка. У россиян, в отличие от китайцев, отсутствовали сильные стимулы к сближению с азиатами, незнание и нежелание изучать китайский язык еще более отдаляло их от китайцев.

Успехи китайцев в сельском хозяйстве и торговле, на фоне собственных неудач, не могли не раздражать русских переселенцев. К тому же переселенцы были не подготовлены к встрече с другой культурой, столь отличной по своим историческим традициям. Но была ли в этом вина переселенцев? В общественно-политической мысли России совершенно отсутствовало надлежащее освещение и правильное понимание Китая и тех последствий, какие неизбежно должны были возникнуть на почве резкой разницы двух очень разных культур.

Интересы китайцев и русских пересекались во многих областях хозяйственной жизни, что порождало конфликты, взаимное недоверие, которые проявлялись в пренебрежении друг к другу, в мелких стычках, постепенно перерастая в более серьезные конфликты. Нередко наблюдались бытовые проявления расовой дискриминации со стороны простого населения и российских чиновников. У китайцев, в свою очередь подспудно накапливалось чувство враждебности к россиянам, которое проявлялось сначала в латентном виде, а затем вылилось в открытые выступления против русских в Маньчжурии в период «Боксерского восстания».

Ни китайцы в России, ни русские в Китае не поддаются взаимной ассимиляции и не растворяются в принимающем их обществе. О китайцах, длительное время уже проживавших на территории Приамурья, генерал-губернатор Н. Гондатти весной 1914 г. писал, что они «.остаются на чужой стороне верными сынами своего отечества и потому решительно не чувствуют никакой потребности ассимилироваться с окружающим его населением». Опыт жизни россиян в китайском окружении не столь богат и длителен по времени, но очень показателен. Россияне прибывали в Маньчжурию, не зная страны, ее народа, традиций и обычаев, в полной уверенности в своем культурном превосходстве. Культура одной из древнейших цивилизаций мира для большинства россиян оказалась чуждой и неприемлемой.

Социальный состав русских, прибывших в Маньчжурию, был разношерстным: рабочие, военные, купцы, интеллигенция. Лишь малый процент «маньчжурцев» проявил интерес к изучению китайского языка и китайской культуре. Интеллигенция была одержима идеей просвещения «темного, застенного Китая». Все то же чувство превосходства, или, точнее говоря словами Л. Н. Гумилева, отрицательной комплиментарности, не позволяло смешиваться народам, т. е. каждый жил своим национальным сеттльментом. Россияне прибыли для освоения «новых земель» для России, китайцы со своей стороны воспринимали их как незваных гостей.

Однако совместное проживание на протяжении многих десятков лет естественно вынуждало русских и китайцев адаптироваться к новым условиям. Для китайцев в большей мере это было присуще в пределах российских дальневосточных приграничных территорий, для россиян такой территорией была Маньчжурия, особенно в послеоктябрьский период. Этнокультурная адаптация была необходима лишь в той мере, которая обеспечивала бы относительно спокойную жизнь. Одним из примеров адаптации в «чужом» обществе являлись и являются смешанные браки, которые были не таким уж частым явлением, из-за предубежденного отношения как с одной, так и с другой стороны. До 1917 г. большим препятствием к заключению межэтнических браков была и религия. Нередко браки китайцев с россиянками заключались для получения подданства Российской империи, а применительно к настоящему времени — гарантии в получении вида на жительство. Порядок вступления иностранцев в российское подданство в дооктябрьский период определял Свод Законов Российской империи от 1876 г. и 1899 г.

Современный порядок принятия гражданства РФ установлен федеральным законом № 62 — ФЗ от 31.05.02 «О гражданстве РФ» и федеральным законом № 115 — ФЗ от 25.07.02. «О правовом положении иностранных граждан в РФ». Как правило, вступление в брак с гражданкой/гражданином России упрощает процедуру принятия российского гражданства, но не дает никаких льгот в данном вопросе.

В системе взаимодействия между россиянами и китайцами необходимо учитывать и отношения с японцами. Более спокойное отношение и даже предрасположенность россиян к японцам объясняется тем, что некоторые бытовые привычки японцев более импонировали россиянам (например, чистоплотность, аккуратность выгодно отличали их от китайцев). Такое лояльное отношение россиян к японцам в Маньчжурии вызывало подозрительность и враждебность китайцев. Особенно обострились отношения между китайцами и россиянами в период существования Маньчжоу Го. Россияне, испытавшие ухудшение своего социально-политического и экономического положения в Китае, возлагали определенные надежды на японцев, полагая, что это поможет повысить свой статус в обществе и обеспечит лучшую участью по сравнению с китайцами. В результате россияне пострадали и от японцев, и не могли рассчитывать на симпатии со стороны китайцев.

Таким образом, и в Северо-Восточном Китае между народами, проживающими бок о бок друг с другом, потребности в сближении не было. При этом они не испытывали и особого дискомфорта, вызванного многообразием культур и традиций.

Рассматривая вопросы взаимодействия между россиянами и китайцами, необходимо учитывать и такую важнейшую составляющую, как территориальный вопрос.

В начальный период освоения русскими Дальнего Востока (середина XIX в.), благодаря обширности пустынных территорий, конфликтов между китайцами и русскими не возникало, было любопытство и наблюдение друг за другом. Но это был короткий период в жизни двух народов. С течением времени пригодных для обработки земель оставалось все меньше, китайцев теснили с их насиженных мест. Россияне еще по пути в «сказочные земли» претерпевали множество трудностей. Новый край с отличными от родных мест климатическими и географическими условиями, о которых новоселы не имели ни малейшего представления, испытывал новоприбывших на прочность. Необустроенность быта, неудачи в сельском хозяйстве, с одной стороны, различные льготы со стороны государства, возможность легкого заработка на золотых приисках, с другой, действовали на многих поселенцев разлагающе, порождая лень и апатию. Китайцы были в более выгодном положении, т.к. на протяжении долгого времени они охотились в этих местах, занимались сбором женьшеня, земледелием. К местным условиям они были, безусловно, более адаптированы. Осознание китайцами и русскими своего права собственности на землю порождало неприязнь к соседу, на нее претендующего. Китайцы были убеждены, что они внедрялись не на чужие территории, а на исторические, исконные территории Китая. Знания о землях, принадлежавших Поднебесной, китайцы получают еще на школьной скамье, верят в это как в исторический факт.

Не отрицая определенного российского влияния на городскую архитектуру (например, Дальнего и Харбина), обмен опытом в сельском хозяйстве (знакомство как с одной, так и с другой стороны с посевными культурами, использование плуга китайцами по примеру русских, россияне переняли у китайцев методы огородничества и др.), языковые заимствования, мы должны признать, что глубокого и широкого взаимопроникновения культур не произошло. Несмотря на огромный культурный потенциал российской эмиграции, с европейской культурой знакомилась лишь малая часть китайцев. С течением времени, усилиями китайской стороны меняется и облик некогда бывших «российских» городов.

В настоящее время высокая оценка китайской стороной российской системы образования стимулирует взаимодействие в сфере образования, особенно высшего, о чем свидетельствуют ежегодные обмены студентами по грантам Министерств образования. Среди россиян очень популярными стали гранты на обучение в магистратуре в вузах Китая, очевиден также интерес китайской стороны к обучению в магистратуре и аспирантуре российских вузов. Часть российских дальневосточных вузов открывает свои представительства в провинциях Северо-Восточного Китая. К сожалению, на сегодняшний день Россия еще слабо представлена на китайском рынке образовательных услуг.

Однако, экономические интересы на всех уровнях по-прежнему являются основной мотивацией во взаимодействии наших народов. Расширение и развитие «культурного туризма» убеждает обе стороны в чуждости и неприемлемости двух культур. Накопленный опыт решения проблемных ситуаций во взаимоотношениях между народами зачастую остается не востребованный. Вопросы решаются не с учетом принадлежности к разным цивилизационным культурам (что стало очевидным на всех уровнях сознания как обыденного, так и элитарного), а с позиции превосходства «собственной» культуры. Осталась часть проблем во взаимоотношениях: обоюдное присутствие шовинистических настроений, пренебрежительное отношение друг к другу, слабая информированность, что создает еще больше противоречий и непонимания.

При сходстве некоторых существенных черт прошлого и настоящего, надо учитывать разные исторические эпохи, исходя из этого, согласно современным тенденциям строить свои взаимоотношения. Поменялся контингент контактирующих китайцев, сегодня основную его часть составляют деловые люди, преподаватели и ученые, учащаяся молодежь, свою нишу занимают и крестьянские слои, которые пока имеют влияние на формирование современного образа китайца в глазах россиян. Китайцы до сих пор характеризуются россиянами как трудолюбивые, исполнительные, скромные, более дисциплинированные, чем русские.

В качестве рекомендаций, хотелось бы отметить, что без систематического изучения жизни китайской диаспоры, без соответствующего статистического анализа процессов происходящих внутри жизни данного социума, без подготовки высококвалифицированных китаеведческих кадров (знающих не только язык, но и страну, людей её населяющих, их нравы и обычаи,) нам не решить многих проблем, возникающих в процессе взаимодействия двух народов. Та же проблема стоит и перед китайской стороной. Воспитание толерантного, уважительного отношения к своему соседу, умение принять многообразие необходимы на всех уровнях взаимодействия от простых обывателей до госслужащих. Каждый день, проведенный китайцем и русским вместе, оставляет свой след и вносит коррективы в образ своего соседа.

1 Китай и соседи в новое и новейшее время. — M.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1982. — С. 64.

2 Источник, 1997. № 1. — С.68.