Спор культуры и цивилизации в аборигенной прозе Сибири и Северной Америки: Повести Анны Неркаги в компаративном контексте

Вторая половина XX века прошла под знаком возросшей значимости этнического фактора в мировой истории и культуре. Сам по себе этот феномен, во всей его многоаспектности, еще нуждается в доскональном исследовании. Однако уже сейчас ясно, что он проявился на разных уровнях, и особенно — в процессе пробуждении национальной и этнической самобытности так называемых «малых народов», прежде колониально зависимых и глубоко периферийных в жизни метрополий, по соседству с которыми они веками существовали. Одновременно феномен этот отразил готовность со стороны стран, бывших метрополий, — где волей, а где неволей — признать эту политическую и культурную независимость. Процесс освобождения культур из-под многовековой изоляции — даже там, где эта изоляция мало зависела от политического давления и не была связана с прямым угнетением — принял мировой характер, захватив оба полушария.

Особый вид эта проблема выделения и становления этнокультур приняла в странах крупных и многоэтничных, таких, как США, Канада, страны Латинской Америки, Африка и Россия. Этнологи зафиксировали этот феномен отметив, со своей стороны, становление этноистории — другими словами, наличие разнообразных этнических моделей понимания и видения историко-культурных путей в процессе осмысления этносами собственного исторического пути.

В гуманитарных науках и системе образования эти процессы привели к формированию ряда новых научных понятий и терминов. К их числу можно отнести «этнические исследования» (ethnic studies), этноисторию, 4 мультикультурализм, межэтнические исследования (Cross-Cultural Studies), а в сфере литературы — понятие литературы 3-го мира, «магического реализма», многонациональной литературы и, наконец, этнических литератур. К сожалению, по причинам, также еще нуждающимся в изучении, ни одно из этих понятий не получило исчерпывающего раскрытия и детальной научной разработки, так что содержание каждого из них, можно сказать, в большей или меньшей степени находится в процессе активного осмысления. Хотя эти термины буквально наводняют многочисленные антологии национальных литератур, в аспекте этих понятий пересмотрены канонические пособия и учебники, написаны научные монографии, то есть хотя они освоены практически, их очень трудно обнаружить в академических справочниках и энциклопедиях, в реальном теоретическом обиходе.

Логика развития культур и цивилизаций в XX веке привела к осознанию конфликтности их взаимных целей и задачс течением времени эти цели и задачи все более предстают как противонаправленные. При этом, под «культурой» в данной оппозиции чаще всего понимаются именно традиционные культуры, как раз наиболее резко выявившие ценностный конфликт между ними и цивилизацией, какой бы она ни была. Однако самый богатый материал, которым сегодня располагает исследователь, показывает, что конфликт происходит между традиционными культурами и цивилизациями «Западного типа». В данной работе речь будет идти прежде всего именно о традиционных культурах, и понятие это, не слишком глубоко изученное, удобнее конкретизировать в ходе самого исследования. Под цивилизацией в нашем контексте будет пониматься в меньшей степени диахронные ее аспектынас интересует современная цивилизация в том ее понимании, которое дается в справочно-энциклопедических работах, созданных под редакцией С. Я. Левит (например, 109- 525−526). В том, что касается кризисных аспектов соверменной цивилизации, для нас основополагающее значение играют выводы, содержащиеся в работах А. Дж. Тойнби (116). 5.

Надо сказать, что если в сфере научной литературы этот конфликт не получил фундаментального освещения, не оформился концептуально, то в сфере художественной литературы на рубеже XX—XXI вв.еков он проявился в виде отчетливой, последовательной, временами острой поляризации. Во всяком случае, во второй половине XX века мы сталкиваемся с новыми, альтернативными художественными решениями, исходящими из принципа этничности и вдохновленными духом традиционной культуры. Этот новый «этноцентризм», основанный на взлете этнонационального самосознания и самоопределения, обычно поддерживается языковым фактором (билингвизмом), а также расовым, этноисторическим факторами и др. На этом внушительном фоне этнокультурных и всемирно-исторических перемен и возникло новое понятие — этнической культуры и этнической литературы. Именно в рамках этнических литератур проявилось несовпадение ценностей между традиционной культурой и цивилизацией. Впервые понятие этнических литератур получило хождение в англоязычной критике применительно к американскому контексту и на его основе проникло в сферу компаративистики.

Трудно, конечно, дать исчерпывающее определение этнической литературы и своеобразия феноменов, ее составляющих. В зарубежной критике этот подход был непосредственно обозначен всего лишь в одной фундаментальной монографии Ч. Ларсона (65), посвященной развитию романа в «третьем мире», а в отечественном литературоведении — в работах А. В. Ващенко. Впоследствии он получил развитие применительно к конкретным литературам — афро-американской, мексикано-американской, индейской, азиато-американской и некоторым другим. Из этих наработок следует, что область существования «этнических литератур» составляют культуры традиционного базиса, (в американском контексте — «субкультуры») сложившиеся достоточно давно и не порывавшие на протяжении веков связей с дохристианским миропредставлением, основанным на традиционном укладе жизни. Ясно также, что этнические литературы обладают ярко выраженными особенностями, отличающими их от «больших» национальных литератур, 6 истинных «детей» европейской цивилизации, в лоне которой они развивались в течение многих столетий — таких, как английская, немецкая, французская, итальянская и другие. Поскольку этнические литературы тяготеют к тому, чтобы выстроить собственную систему ценностей, нередко спорящую с основополагающими нормами устоявшейся, общепринятой социокультурной системы, их справедливо было бы назвать «побочными детьми» цивилизаций, где они бытуют, как и всякие другие литературы, однако стремятся жить по собственным законам. В Соединенных Штатах, например, к числу таких литератур относятся афро-американская, мексикано-американская и прежде всего индейская. Говоря о роли и о конкретных чертах поэтики литературы американских индейцев 1960;70х годов, А. В. Ващенко, в частности, указывает: «Роман теснейшим образом связан с поэтикой устного народного творчества: формулы зачина и концовки, контрапунктные повторы, перекличка мифологиии и картин современной жизни — все это должно. выявить глубинные связи в текущем историческом процессе, показать, что индейцы могут и должны черпать силы в собственном культурном наследии, если хотят остаться живой демократической силой в сегодняшней Америке» (42- 231). И далее: «Мерой „этничности“, понимаемой как органическая близость к своей культуре, обусловлено то или иное решение основного конфликта в прозе коренных американцев» (42- 231). Все это, как представляется, помогает найти верный методологический подход к проблеме этнических литератур и анализу рожденного ими литературного материала.

Мы надеемся, что настоящее исследование окажется небесполезным в уточнении понятий «этническая литература», мультикультурализм (в литературе и искусстве) и собственно понятия «литературы малочисленных коренных народов Сибири и Дальнего Востока». Обозначить путь к достижению этих целей гораздо легче, привлекая компаративный материал сходного порядка. В данном случае целесообразно воспользоваться этническими литературами США — конкретно, индейской — из-за ее 7 типологической близости и относительной разработанности в зарубежной и отечественной критике.

Понятие «литературы коренных народов Сибири», фактически существуя уже на протяжении нескольких десятилетий, на деле также не получило фундаментального теоретического рассмотрения, о чем неоднократно указывалось на страницах ряда журналов, посвященных культуре народов Севера, таких, как «Северные просторы» и «Мир Севера». «Кто разбудит критиков?» — вопрошал на страницах газеты «Слово народов Севера» критик и редактор ее, Вячеслав Огрызко (57). К настоящему времени не имеется сколько-нибудь системного академического обобщения обширного корпуса этих литератур.

Поскольку предметом настоящего исследования является рассмотрение прозы современной ненецкой писательницы Анны Неркаги в сопоставительном контексте с прозой североамериканских индейцев, следует подробнее очертить оба компонента сравнения, выбранные далеко не случайно.

Литература

«коренных американцев» или индейцев впервые заявила о себе на национальном уровне в 1960е гг., когда первые книги Н. Скотта Момадэя, а затем, в 1970;е годы — Хаймийостса Сторма, Джеральда Визенора, Лесли Силко, Джеймса Уэлча и многих других, едва возникнув, стали неожиданно издаваться в крупных издательствах, получать престижные премии, а с течением времени вошли в вузовские курсы и школьные программы. Уже с 1970;х годов они стали активно переводиться на иностранные языки, так что на русском с важнейшими произведениями этих писателей можно было ознакомиться уже начиная с 1970;х годов (см. Библиографию). На волне этнического взлета 1960;х в США на университетском уровне были учреждены так называемые «этнические исследования». Вслед за индейской литературой стала обретать новый уровень «черная», затем — мексикано-американская и даже азиато-американская литературы. 8.

На протяжении последующих десятилетий индейская литература набирала силы, и новый этап ее становления приходится на 1990;е годы, связанные с празднованием 500-летия открытия Америки. Происходит пересмотр национальной истории, истории литературной — теперь в истоках ее безоговорочно помещаются индейские культуры. На рубеже нового века уже не одно поколение индейских писателей продолжает традиции этой литературы. Однако налицо и глубинная переоценка ценностей, как со стороны культуры, так и со стороны цивилизациив русле последней рождаются новые курсы на ассимиляцию индейцев, на размывание национальной самобытности, происходит провозглашение мультикультурализма как важнейшего механизма переплавления этноса, существенное давление оказывает коммерческий рынок. Индейская литература вновь оказывается на драматичном историческом распутье.

Подобно Америке, Россия издревле была страной многонациональной и многоэтничной. Несмотря на разительные историко-культурные отличия от американской ситуации (иная и более древняя история, свой тип сознания и многое другое), в истории литератур коренных народов Сибири также немало кризисного. В немалой степени кризисность эта, так же как в США-Канаде, обусловлена разницей историко-культурного опыта местных традиционных культур и цивилизации, в контакт с которой они вступили. Поскольку в отечественной науке не выработано периодизации литератур «коренных народов Сибири», попытаемся ее здесь кратко наметить.

Русские появились в Сибири (в Зауралье) начиная с XVI века, но казаки под предводительством Ермака скорее боролись с засильем Золотоордынских ханств, нежели противостояли местнымы этносам. И позднее царское правительство, установив ясачную систему, было озабочено всего лишь сырьем и функционированием торгово-обменной сети, нежели стремилось вмешиваться в обычаи, верования и уклад жизни аборигенов. Даже распространение христианства коснулось далеко не всех народов и не в равной степени, вследствие чего пережитки язычества в среде местного населения 9 например, шаманизм) сохранились еще надолго. В этом смысле русский путь освоения Сибири своей «мягкостью» напоминает французский способ колонизации Канады. Что это означает? Как известно, осваивая «Новую Францию», французы стремились к установлению устойчивой системы факторий, скупавших у окрестных индейских племен пушнину в обмен на товары первой необходимости, среди которых, правда, в числе первых быстро утвердились горячительные напитки.

Российская власть сходным образом была заинтересована только в установлении стабильной системы ясака, в основном пушнины и с этой целью поощряла развитие социальной иерархии на местах. Это, конечно, приводило к закреплению имущественного неравенства. Однако на охотничьи угодья, оленей, хозяйство «инородцев» никаких прямых посягательств не делалось, что составляет разительный контраст с историей покорения индейских племен: там задачей властей США было переселить целые народы, сломить вооруженным и экономическим путем уклад аборигенной жизни любой ценой. Как известно, для этого применялись самые крайние средства — от поголовного уничтожения многомиллионных бизоньих стад, лошадиных табунов до бактериологической войны. (67). В России же даже в сфере религиозной, несмотря на деятельность православных миссионеров, наблюдалась значительная терпимость. Все это следует учитывать при попытках сопоставления сибирской историко-культурной ситуации с североамериканской, дабы избежать серьезных натяжек и искажений.

Благодаря указанным обстоятельствам, устное народное творчество безраздельно господствовало в среде аборигенов Сибири примерно до самого конца XIX века. Первый этап становления письменных литератур приходится на начало XX века, когда отдельные произведения аборигенных авторов Сибири в сильно отредактированном или просто пересказанном виде, стали появляться в русскоязычной печати. Аборигенные писатели в полном смысле этого слова появились в России сравнительно поздно — только с Советской властью, которая гораздо сильнее интегрировала аборигенное население.

Сибири в систему государственности. Со всей четкостью следует отметить важность этого момента в истории литератур коренных народов Сибири, ибо вместе с ним начался процесс самоосмысления аборигенами Сибири собственной культурной самобытности.

Однако он знаменовал собой также начало нового этапа в жизни коренных народов Сибири, связанного с рядом кризисных моментов. Усиливающийся отрыв коренного населения от традиционных занятий и верований, пропаганда новых (в сущности, чуждых) профессий, оттеснивших устоявшиеся векамикурс на всеобщее образование интернатного типа, индустриальные приоритеты в противовес оленеводческим и охотничье-рыболовецким — все это противоречиво сказалось на истории аборигенных народов в целом и на карьере новоиспеченных литераторов в частности. В течение долгого времени многие из них писали в «советизированном» духе, ориентируясь на важнейшие положения марксиской идеологии в ее советском варианте. Приоритеты при этом устанавливались, конечно, именно цивилизацией, а не традиционной культуройэто коснулось и художественного языка. В практику вошел институт «соавторства», «редактирования», «литобработки» аборигенного текста, ряд тем оказался в 1930;40-е годы под запретом — в том числе традиционные верования и обряды, особенно связанные с шаманством. Неординарность ситуации состояла и в том, что фактически устное сознание аборигенного автора предстояло превратить в литературноев течение жизни одного поколения, при том, что устные традиции и неумение владеть русским языком однозначно осуждались либо камуфлировались. По прошествии многих десятилетий становится видно, что было бы неправомерным перекладывать вину за такое положение дел исключительно на плечи советского строя. Представляется неслучайным, что в то же время на североамериканском континенте, в условиях другого строя и историко-культурной преемственности, можно было на рубеже веков наблюдать те же ассимиляторские и технократические приоритеты, а лозунг «традиция — враг прогресса», просходящий из американского контекста, легко себе представить.

11 по обе стороны океана. Справедливо будет, очевидно, говорить и о том, что именно на пороге XX века аборигенные народы России и США, невзирая на разность исторических обстоятельств, оказались стремительно втянуты в единый процесс мучительного приобщения к трагедиям жестокого XX столетия с его мировыми войнами, технократией и ожесточением конфликта между традиционными культурами и цивилизацией.

Однако с течением времени тенденции «патронажа» и ученичества стали уходить в прошлое. Даже самый процесс этот не всегда следует видеть исключительно в негативном свете. Немало энтузиастов-одиночек, представителей научной и творческой среды, по обе стороны океана, рано поняли идейно-эстетическую значимость аборигенного наследия и художественных исканий и постарались искренне помогать им на пути развития и самооопределения. Со всей ответственностью ныне можно утверждать, что, не случись этого, картина аборигенного искусства, промыслов, словесности сегодня была бы иной — было бы утрачено неизмеримо больше, чем это можно себе представить.

Во второй половине столетия, примерно в те же годы, что и американские индейцы, то-есть в первые послевоенные десятилетия, коренные народы Сибири, закончив писательские курсы или ВУЗы, подошли к переломному моменту в понимании переживаемой ими истории. Конфликт между культурой и цивилизацией, подспудно продолжаясь, подошел к новому рубежу. Правда, в России он имел свои особенности. Достаточно напомнить, что термин «многонациональная проза» появился именно в середине 1960;х годов, отразив многообразный, но единый процесс, проходивший на территории нашей страны. Очевидно, к какому-то новому качественному уровню пришел опыт аборигенных литераторов, — так же, как и способность воспринять его серьезно — у читательской аудитории. Русскоязычный читатель быстро «заметил» прозу таких первооткрывателей этих литератур, как Юрий Рытхэу, Владимир Санги, Чингиз Айтматов (творчество последнего, конечно, мало связано с Сибирью, но важно типологически. Вместе с тем, оно множественно по своим корням).

Подобно аналогичной фигуре в индейской литературе, Н. Скотту Момадэю, на плечи Айтматова легло нелегкое бремя пролагателя новых путей, первооткрывателя многоэтничного художественного повествования. В то же время глубоко показательно, что писатели такого уровня и типа, как Айтматов и Момадэй, появились по обе стороны океана именно в 1960;е годы.

Третий этап в развитии литератур коренных народов Севера и Дальнего Востока приходится, можно сказать, на 1990;е гг. И вновь он явился в виде череды глубоко кризисных потрясений. С этим периодом связано ощущение финального рубежа в истории и выживании малых народов Сибири. Вследствие центрального события конца XX века — распада Советского Союзаэтот период привел к глобальному, практически бесконтрольному вторжению монополий и частного сектора в сферу аборигенных прав и их родовых угодий. Он связан с изгнанием депутатов-представителей коренных народов в Думе нового созыва, чьи места были отданы нефтяникам-монополистам. Он был связан с фактическим отказом правительства каким-либо образом влиять на ситуацию в регионах, лет на десять власть вообще отстранилась от ответственности государства за регионы, затем переложила эту функцию целиком на плечи местной администрации. Чуть позже, в начале 1990;х, был упразднен «за неуплату налогов» Госкомсевер как государственная организация, а закон «о традиционном природопользовании» для коренных народов так и не был принят в парламенте. Под влиянием всех этих перемен в литературе коренных народов Сибири резко проявилось ощущение грядущего Апокалипсиса, чувства конца собственной культуры. Тогда же, в качестве акций самозащиты, начались попытки создания в регионах самостоятельных общественноэкономических организаций и объединений, контролируемых аборигенами: «Абориген Сахалина», «Спасение Югры», «Ямал — потомкам», и проведение акций протеста, практически не освещаемых в столичной прессеситуация, которой себе невозможно представить в сегодняшней Америке, где такие аборигенные организации и движение протеста возникли еще в 1960е годы.

Выбор Анны Неркаги как предмета настоящего исследования обусловлен рядом соображений. Феномен этой творческой личности, в сущности, не знает аналогов даже среди родственных ей явлений в мире русскоязычных младописьменных литератур. Нам представляется, что творчество этой ненецкой писательницы примечательно сразу в нескольких отношениях. Во-первых, она воплотила в себе крайне редкий тип писателя, в отличие от большинства своих собратьев, сочетающего традиционный кочевой образ жизни с писательским трудом — что, конечно же, не могло не сказаться на ее художественном мировидении, обладающем особым неповторимым качеством, и одновременно — не могло не усложнить ее жизненного пути. Таким образом, феномен Анны Неркаги предоставляет богатый материал для размышлений над типом этнического писателя в споре между культурой и цивилизацией. Во-вторых, творческая эволюция Анны Неркаги, ее напряженный и мучительный поиск себя, охватывающий уже не одно десятилетие, красноречиво отразил, в пределах одного поколения, целых три этапа развития аборигенной прозы: советский, «катастроечный» (употребляя термин А. Зиновьева) и постперестроечный (его можно условно назвать «апокалиптическим»). На примере творчества Неркаги, целесообразно присмотреться к драматичной эволюции аборигенного писателя как такового, вне зависимости от того, где он живет и творит — в США, Канаде или Сибири. Как представляется, здесь возможно выстроить собственную логику этого яявления, потому что поиски, взлеты и падения этнического писателя представляют собой неповторимый феномен в истории мировой литературы — и культуры. В упрек Неркаги как писательнице можно поставить то, что произведений, созданных ею, не так уж много. Однако в качестве контраргумента скажем: можно счесть чудом, что на свет явились и эти, столь насыщенные мыслью и новым видением книги, учитывая все трудности, которые выпали на долю этой творческой личности.

И, что далеко немаловажно, творчество Анны Неркаги — значительное художественное явление, ее произведения породили отклики зарубежной критики, были отмечены премиями и, хотя бы отчасти, уже переведены на.

14 иностранные языки. Как нам предстоит показать, творчество Неркаги имеет также большое типологическое значение, способствующее прояснению понятия «этнических литератур», где бы они ни развивались. Немаловажно для нас и то, что, несмотря на значительное количество журнальных откликов на произведения писательницы, ее творчество не получило цельной академической инерпретации и оценки. Между тем, учитывая масштабность и своеобразие процессов, связанных с культурным самоопределением аборигенов, такая задача давно назрела.

Анна Неркаги не принадлежит к «отцам» аборигенных литератур Сибири. Однако именно ей удалось сказать самобытное слово в «новой волне» аборигенных писателей, создававших в переломные 1980;90-е годы XX века конфликтную, социально-проблемную психологическую прозу. Поэтому необходимо присмотреться, хотя бы пунктирно, к ее творческому пути.

Анна Павловна Неркаги родилась в 1952 году на Ямале, неподалеку от одного из поселков Байдарацкой тундры, у озера Щучье, и была приписаана к фактории Лаборовая. Судьба ее пролегла через самый центр конфликта между традиционной культурой и цивилизацией.

Начальным этапом этой эволюции был период неверия в свой народ, искреннее и горячее стремление исправить себя и его в духе цивилизациипрежде всего, в ее «русском» воплощении. Вехами на этом пути стали опыт интернатского воспитания в отрыве от тундры, намерение стать геологом и с этой целью — учеба в тюменском ВУЗе. В дальнейшем, через метания и мучительные поиски, Неркаги пришла к глубокому разочарованию в ценностях цивилизации, что по времени трагическим образом совпало с глубокой компрометацией советского опыта в перестроечные и постперестроечные годы. В личности Анны противоречиво сошлись два начала — стремлением писать — и неверие в собственные силы, а вдобавокрастущее чувство личной ответственности за традиционную культуру. Постепенно у Неркаги мучительный выбор между традиционными ценностями.

15 и современным технократическим веком, между вехами новой жизни и глобалистскими устремлениями мирового сообщества вылился в кризисную форму. Если поначалу она намеревалась стать геологом, для чего училась в Тюменском геологическом институте, то впоследствии разочаровалась в перспективе промышленного освоения Сибири. Об этом кризисе, толкнувшем ее к писательству, она позднее расскажет: «Я считала, что смогу переделать свой народ. Эту идею мне внушила тогдашняя система. Ведь нам еще в интернате вдолбили, что ненцы прямо из первобытнообщинного строя, минуя все социально-экономические формации, шагают в коммунизм. И я с неистовостью взялась за исполнение своей мечты. И вдруг все мои планы полетели вверх тормашками. Я надолго оказалась в больнице. Врачи сказали, что с моими болезнями в поле мне делать нечего и надо будет геологический факультет поменять на какой-то другой. А тут еще телеграмма от родных: мама по пьянке потеряла мою сестренку. Это известие ударило как обухом по голове.» (56- 19).

Уникальность личности Неркаги заключается и в том, что она представляет собой тип аборигенного писателя, практически неведомый ни у нас, ни среди ее американских собратьев за рубежом: писательство составляет лишь часть ее жизни, тогда как не меньшая посвящена традиционному хозяйствованию в тундре, постоянным заботам об оленях, связанным с перекочевками, и поддержанию отношений с соплеменниками, надо сказать, достаточно непростых. К тому же на попечении самой Неркаги и ее сестры Зои Павловны, по профессии учительницы, находится несколько ненецких детей.

За годы становления своей литературной карьеры Неркаги как писательница испытала немало влияний — сначала книжных (Джек Лондон как писатель о Севере, позже В. Распутин), а затем и духовных (Даниил Андреев, русское Православие). Конечно, не следует забывать теснейшей связи с народным наследием — мифологией и фольклором, хотя путь возвращения к этому наследию стал долгим и затрудненным.

Непростая творческая эволюция Неркаги прозрачно отразилась в ее произведениях. К настоящему моменту это четыре повести — «Анико из рода Ного» (19 $ 2), «Илир» (1979), «Белый ягель» (1986) и «Молчащий» (1996). Большие интервалы между этими вещами, множество текстовых редакций говорят о кризисности писательских поисков, отражающей маргинальность положения всякого аборигенного автора. Это свидетельствует и о кризисности пути страны, и о кризисности всей той эпохи, в которую довелось жить и писать Неркаги. Ее перу принадлежит также небольшое число статей, разбросанных по страницам областных и столичных журналов, посвященных Северу. Сейчас писательница, несмотря на все окружающие ее трудности, несомненнно, переживает пору творческой зрелости, а все написанное ею считает собственной исповедью. «Сейчас, оглядываясь назад., я могу с уверенностью сказать, что жизнь писателя не возраст тела, а состояние Души. Все, что произошло со мной, дает право утверждать это. Более того, возраст писателя прежде всего есть Состояние Совести.» (15- 9). Много раньше назвал Анну Неркаги «больной совестью тундры» ее наставник, критик К. Лагунов.

Оценивая произведения Неркаги, критика однозначно сходится на том, что они, безусловно, представляют собой передовой рубеж в литературе коренных народов российского Севера. Такого мнения придерживается, в частности, высоко ценящий творчество Неркаги В. В. Огрызко. А более восторженный В. Рогачев во вступительной статье к книге избранного Неркаги сравнивает ее достижения то с Фолкнером (в смысле регионализма), то с Кафкой (очевидно, имеется в виду готика ее последней повести) — упоминает он и А. Платонова. Свой анализ критик начинает в откровенно гимновой тональности: «Снимите шляпы, господа, мы будем говорить о гении. Гении ненецкого литератора, выразившем сокровенный смысл северной цивилизации своего небольшого народа, живущего на земле, гигантской лукой охватившей Обскую губу» (15- 405).

Из всех произведений Неркаги наибольшего критического внимания на данный момент удостоилась именно первая повесть, «Анико из рода Ного» .

После ряда ранних рецензий, ей посвященных, появились работа А. Мищенко (54), затем Е. А. Стеценко и А. Баркер (67), а в последнее время — работа Н. Цимбалистенко и Ю. Попова (61).

Таков сегодня литературно-критический статус этого неординарного феномена. Сетования В. Огрызко по поводу вопиющего отставании критического внимания к литературе аборигенных народов России и Крайнего Севера отчасти объяснимы коренными переменами в жизни России последнего двадцатилетия XX века. Кстати, именно в этот период как раз и начала появляться серьезная проза и поэзия коренных народов Сибири и Крайнего Севера. Она нашла свое воплощение в таких именах и произведениях, как «Ханты или народ Утренней Зари» (1990) Еремея Айпина (ханты) — в серьезной смене тональности поздней прозы чукотского писателя Юрия Рытхэу («Магические числа», «Легенды Берингова пролива»), в рассказах и повестях эвенкийки Галины Кэптукэ («Маленькая Америка»), в поэзии таежного ненца Юрия Вэллы «Белые крики». Большая критика лишь начинает теоретически осваивать феномен аборигенной прозы — непосредственно и в широком компаративном контексте. Об этом говорят академические разработки Е. В. Пошатаевой и А. В. Ващенко, последовательно разрабатывающих эту проблематику. Важной вехой на этом пути, безусловно, явилось монументальное издание В. В. Огрызко — Биобиблиографический словарь, посвященный писателям и литераторам малочисленных народов Севера и Дальнего Востока (35). Неркаги в нем отведен внушительного объема очерк. Что же касается зарубежной критики, ее внимание к коренным писателям Сибири лишь начинает пробуждаться — прежде всего из-за отсутствия у западного читателя художественных текстов. Переводы избранной прозы Е. Айпина, отдельных стихов Ю. Вэллы и фрагментов прозы Неркаги — лишь начало этого процесса.

С этой точки зрения любопытной попыткой совместного осмысления «женской прозы» по обе стороны океана, применительно к творчеству аборигенных писательниц, явилась американская книга «Диалоги» (67) где в.

18 паре с новеллой «Сказители» индейской писательницы Лесли М. Силко обсуждалась и первая повесть Анны Неркаги, «Анико из рода Ного». Там же были представлены и пространные отрывки из этих произведений. Надо отдать должное научной дерзости составителей и критиков (согласно плану, по творчеству каждой писательницы высказываются российская и американская стороны. Так, о Неркаги/Силко последовательно пишут Е. А. Стеценко и А. Баркер). Издание содержит немало интересных текстуальных сопоставлений и критических обобщений. Некоторые из них спорны, подчас односторонни или идеологически тенденциозны (в особенности это касается американской стороны). Тем не менее, подобный компаративный совместный академический диалог, посвященный одному произведению Неркаги. следует считать важным литературно-критическим событием. Результат свидетельствует о том, что анализ творчества Неркаги — далеко не простая задача, на решение которой накладывает отпечаток сложность и неразработанность самого предмета исследования. Все же это, пожалуй, единственный академический источник, посвященный монографическому (да еще на международнном, компаративном уровне) анализу творчества Неркаги. Есть сведения о том, что в Венгрии в настоящее время готовится диссертация, посвященная творчеству Неркаги.

Между тем, в США творчество аборигенных писателей в начале XXI века, можно сказать, переживает период критического бума. Десятки монографий, сборников статей, справочные издания и специализированная периодика за последнее двадцатилетие сделали немало не только для осмысления художественного творчества американских индейцев, но и для пересмотра канона американской литературы. То, что сорок лет назад выглядело экзотической новинкой на литературной арене США, ныне сделалось постоянной чертой американского литературного процесса, более тогоподчас угрожает превратиться в коммерческую индустрию. Весь этот материал способен послужить хорошим подспорьем в раскрытии темы настоящего исследования.

Целью данной работы является первый академический анализ прозы ненецкой писательницы Анны Неркаги как феномена этнической литературы, в двояком компаративном контексте. Один сопоставительный литературный пласт представлен литературами коренных народов Сибири (в частности, привлекается хантыйский, эвенкийский, якутский материал). Второй связан с литературами коренного населения Северной Америки (США и Канады).

Интерпретация творчества Неркаги как явления этнической литературы предполагает в известной мере привлечение культурологической проблематики. Центральной при этом для нас является проблема конфликта культуры и цивилизации и характер ее отражения в прозе Неркаги и современных писателей Сибири и Северной Америки. Следствием ее является проблема судеб народных (традиционных) ценностей в эпоху постиндустриальной цивилизации, постмодернизма и мультикультурализма. Важно будет выявить особенности авторского мировосприятия и художественной манеры, способствующих, как представляется, пониманию сложнейших историко-культурных процессов современности, выявляя общее и особенное в логике развития этого конфликта по обе стороны Атлантики. Однако главным для нас при всех сопоставлениях все же остается творчество Анны Неркаги.

В отличие от авторов упомянутых «Диалогов», настоящее исследование ставит перед собой иные задачи, и потому нам представляется невозможным и нецелесообразным отобрать для сопоставления с Неркаги какую-либо одну фигуру в среде индейских писателей США. Такие попытки, как показывает опыт, чреваты натяжками либо мало продуктивны вследствие разноплановости конкретных персоналий, культурного склада, стилей, пафоса сюжета, типа героя. Между тем, привлекая более широкий фон современной литературы «коренных американцев», легче увидеть сходства и отличия в пределах заданной научной задачи.

Актуальность работы заключается в исследовании проблематики, составляющей одну из магистральных линий общественной жизни.

20 современности — противоречивого конфликта культур и цивилизаций, а также в исследовании содержания традиционных культур, сочетания и сосуществования понятий литератуы и культуры, в уточнении понятия «этнических» литератур. Сквозное «прочтение» всего творчества Анны Неркаги — несомненно, одной из ведущих представителей современной литературы коренных народов Сибири — само по себе является важным предприятием, имеющим как региональное, так и общероссийское значение.

Методологической основой исследования является историко-литературный подход, в сочетании с компаративным и сравнительно-историческим.

Теоретической базой в формировании и развитии важнейших положений исследования стали культурологические труды зарубежных и отечественных ученых общего характера по истории цивилизации (прежде всего А. Дж. Тойнби, Б. С. Ерасова, J1. Г. Ионина), по природе мифа и традиционным культурам, а также труды отечественных ученых — специалистов по американистике и компаративистике, по исследованию коренных литератур Сибири. Прежде всего это относится к работам А. В. Ващенко, посвященным разработке типологии «этнических литератур», работам по интерпретации феноменов литературы «коренных американцев» и особенно — компаративных статей по сопоставлению этого материала с литературами коренных народов Сибири. Исследование М. Тлостановой о мультикультурализме в литературе США, при всей его спорности, важно постановкой проблемы, актуальной и для отечественного контекста. Ряд материалов, опубликованных в рамках сборников конференций «Россия и Запад», проводившихся в 1990;е годы на ФИЯ МГУ им. М. В. Ломоносова, также оказался очень полезен при осмыслении темы диссертации.

В исследовании феноменов литератур коренных народов Сибири и Дальнего Востока существенный вклад, как известно, был внесен работами А. В. Пошатаевой, опыт которых учтен и в данной диссертации. Что же касается творчества самой Анны Неркаги, среди ранних попыток его интерпретации следует назвать упомянутую работу Е. А. Стеценко о творчестве Анны Неркаги.

21 также в компаративном контексте), и первую интерпретацию ее творческого пути, данную в статьях В. В. Огрызко. Важное значение имели личные встречи с Анной Неркаги (в 1998 г. в Салехарде) и беседы с Л. Ф. Липатовой, старшим научным сотрудником Областного краеведческого музея в Салехарде, знатоком тундры и близкой знакомой А. Неркаги, в прошлом работавшей с ней в качестве литературного секретаря. Представление о ненецкой культуре автор черпает из классических работ этнографического характера, а также на основании опыта, полученного в 1980;е годы в период работы в Колледже Народов Севера в Салехарде. Прояснению аборигенного литературного материала и культурной ситуации в США, в свете исследуемой темы, сильно помогла командировка в США в 1993 г.

Практическая значимость работы заключается в востребованности проблематики, связанной с культурой коренных народов Сибирского Севера, в установке анализа на современность. Исследование может быть использовано в дальнейших научных разработках, посвященных этой теме, в масштабе региона и страныоно может оказаться полезным для школьного преподавателя в занятиях, посвященных литературе коренных народов, в ВУЗовских лекционных курсах того же профиля, а также в курсах, связанных с культурологией и компаративистикой.

Апробация работы происходила в виде докладов на международных научных конференциях: Общества по изучению культуры США, в декабре 1998 г. (Факультет журналистики МГУ), на конференциях «Россия и Запад» (ФИЯ МГУ 1990;е гг.), в виде бесед, сообщений и выступлений на методологических семинарах и конференциях по литературоведению и педагогике в г. Салехарде, Москве и других городах России. Полезным при этом оказался и пятилетний опыт, связанный с преподаванием литературы коренных народов Ямала в школе № 4 г. Салехарда.

Проблематика диктует и структурные особенности данной работы: она состоит из Введения, пяти глав, заключения и библиографии. Во Введении обозначается предмет исследования, обосновывается проблема и способы ее.

11 раскрытия. Членение глав подсказано проблемным и историко-литературным принципом (т.е., в целом следует хронологии написания важнейших произведений Неркаги), но подчинено основополагающей проблематике диссертации. За повестями Анны Неркаги в разнообразной литературе закрепилось обозначение «философских». В диссертации сделана попытка оправдания этого обозначения и в то же время предложена концепция «многожанровой» природы повестей Неркаги.

В главе первой нас прежде всего интересует открытие Неркаги категории маргинального героя и всех вытекающих из этого последствий. Глава вторая посвящена анализу социальных и философских истоков конфликта, в который оказывается вовлечены герои Неркаги, что, как представляется, связано с мировоззренческими идеями автора. В третьей главе речь идет о роли традиционного наследия вообще, в современную эпоху и в художественном произведении Неркаги в частности. Четвертая глава рассматривает особенно сложную и противоречивую природу последней повести писательницы, связывая ее появление с кризисным контекстом современности. Глава пятая, обобщая анализ творчества Неркаги, посвящена осмыслению феномена этнического писателя как противоречивого синтеза на пути исторического конфликта между культурой и цивилизацией.

В Заключении подводятся основные итоги исследования, а также намечаются перспективы дальнейшей разработки темы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Ничто иное не может служить более емким зеркалом историко-культурных перемен, чем художественный образ. Именно поэтому литература способна стать их самым чутким борометром. О конфликте культуры и цивилизации заговорили лишь во второй половине XX века, но яркая плеяда мировых классиков давно уже обозначила отдельные параметры этого конфликта. Среди них — Герман Мелвилл, Редьярд Киплинг, Джозеф Конрад, Джек Лондон и Э. Сетон Томпсон. На русской почве по-своему это сделал Лев Толстой, а за ним и практически все писатели XX века, чье творчество может быть рассмотрено под соответствующим углом зрения. Названный конфликт постепенно стал одним из важнейших в XX столетии, а во второй его половине сделался — прямо или косвенно — едва ли не центральной темой мировой литературы.

В данной работе нам важно было показать, что на стыке культурологии и истории литературы есть феномены, способствующие углублению в природу обоих этих феноменов, в характер их взаимосвязей. Среди них одним из ярчайших является феномен этнического писателя.

Удивительное явление нашей эпохи — становление этнических литератур на территории стран, давно провозгласивших окончательную ликвидацию патриархальщины и пережитков родового строя, посреди торжествующей технократии. До масштабов самобытнейших и всемирно значимых творчество писателей аборигенного происхождения «доросло» в России и Северной Америке, по причинам, которые здесь слишком сложно анализироватьотчасти они были рассмотрены и в настоящей работе.

Одним из ярких феноменов этнической литературы является творчество ненецкой писательницы Анны Неркаги. Будучи в своем творчестве представительницей традиционного общества, она самым непосредственным.

135 образом сделалась особенно чувствительной к обозначенному нами глобальному конфликту — столкновению традиционной культуры и цивилизации. Попытка сплошного прочтения четырех повестей Анны Неркаги, с привлечением ее документальных высказываний, и помещение их в широкий компаративный контекст, в свете основного конфликта — культуры и цивилизации — позволяет подвести некоторые итоги.

Целостный анализ творчества Анны Неркаги помогает увидеть, что оно не является проходным явлением, а представляет собой вершину и передовой эшелон современных литератур коренных народов Сибири. По своему типу феномен Анны Неркаги сходен с ялениями этнических литератур США/Канады, в частности, с произведениями писателей «коренных американцев». Подробный анализ «Анико из рода Ного», «Илира», «Белого ягеля» и «Молчащего» позволяет точнее охарактеризовать масштаб и сферу исканий писательницы, а также ряд совершенных ею художественных открытий.

Неркаги впервые, на мировом уровне, с убедительной художественной силой удалось утвердить, во всей глубине его духовности и в конкретике повседневности, мир ненецкого народа, глубоко очертить круг его проблем и сомкнуть их с общечеловеческой проблематикой. К их числу относятся проблема отношений человека и природы, сохранения духовной среды, воплощенной в народной традиции, судьба общинных земель, этноистории и многое, многое другое. Писательнице удалось достичь этого, создав художественно выразительные ненецкие характеры: Анико, Алешки, Илира, Хона, Вану, Хасавы, образ Матери и множество других, а также художественно развить тему Оленя и Золотого Слова Правды как важнейших в системе народных ценностей.

Постановка этого анализа в двойной компаративный контекст родственных явлений: в этнических литературах США и в литературах коренных народов Сибири — позволяет выявить немало типологических — а значит, и генетических — связей. Прежде всего, для более ясного определения феномена понадобилось.

136 сопоставление Неркаги с творчеством Н. Скотта Момадэя, Лесли М. Силко, Луизы Эрдрик, Жаннетт Армстронг и других индейских писателейэто помогло обнаружить черты сходства и различия исторических судеб, родство идеологии и поэтики. При такого рода сопоставлениях ярче выделяются открытия этнического писателя, а также кризисность его эволюции. Становится виднее типологическая природа этнического писателя.

Второй сопоставительный ряд составили писатели России, такие^сак Чингиз Айтматов, Валентин Распутин, и собственно аборигенные писатели СевераН. Мординов, Ю. Шесталов, Ю. Рытхэу, Г. Кэптукэ, Е. Айпин, Ю. Вэлла и другие. В результате этого сопоставления вырисовывается подлинный масштаб спора между традиционной культурой и цивилизацией в его основных аспектах: воспитание, образование, система ценностей, экономика, отношение к природе, семейные, соседские и общечеловеческие связи, отношение к добру и злу. Этот спор у Неркаги обладает концептуальностью, последовательностью и обоснованностью — он существует вне зависимости от того, прислушается ли к нему цивилизация. Постановка этой культурологической проблемы на страницах многочисленных художественных произведений составляет важную тенденцию нашего времени, обычно игнорируемую на уровне социальнополитическом. Между тем, его проявление перспективнее проследить в сфере художественного творчестватам, где это связано с мировоззренческими процессами.

Обращает на себя внимание набор основных, программных для этнических литератур понятий, развиваемых в этих литературах в их споре с цивилизацией. Среди них обнаруживается устойчивый ряд, в котором выделяется, в частности, особый тип взаимодествия с природой. Он проявляется в утверждении духовно-генетического и этико-эстетического родства с ней всей культуры и каждого ее носителя. Из этого возникает своя натурфилософия: демократия, свобода, счастье, добро/зло идр. Среди других программных идей этнического писателя — действенная (магическая) роль слова, присущая традиционным культурамприоритет коллективистской.

137 нравственности над эгоистическим началом, и ряд других. В отдельных случаях можно говорить и о появлении особой системы художественных средств, способных обеспечить идейный уровень произведения и отличный от всего предыдущего историко-литературного арсенала, накопленного «большими» европейскими литературами.

Специфическое преломление всех названных факторов можно обнаружить в прозе Анны Неркаги. К их числу относятся выделение писательницей особого типа героя, проблема перепутья народной судьбы, определение круга традиционных ценностей и попытка возвысить голос предупреждения против самоуничтожения мировой цивилизации. Таким образом, напряженные художественные поиски и находки этнического писателя способны пролить свет на множество конкретных особенностей в реализации конфликта между традиционной культурой и цивилизацией.

Последовательно рассматривая повесть за повестью, можно увидеть, что каждая из них является идейно насыщенным и ярким художественным явлением, сгустком животрепещущих проблем, мучительно ищущих своего разрешения. Проблемы маргинального героя в «Анико», исторических катаклизмов и происхождения добра и зла в «Илире», содержания и судеб народного наследия в современном мире («Белый ягель»), и наконец, проблема нравственного и физического Апокалипсиса в «Молчащем» — принадлежат к числу насущнейших проблем нашей эпохи и одновременно — являются итогом многовекового развития человечества.

Исследование творческой эволюции Анны Неркаги является первой попыткой такого рода. Предложенный подход, как представляется, нельзя считать исчерпанным хотя бы потому, что творческий путь писательницы продолжается. Погружение в ее идейно-художественный мир ставит перед исследователем немало вопросов. В сущности, речь может идти о целом направлении родственных исследований. Дальнейшей разработкой темы может быть различие между этническими писателями одной этно-региональной области и их схо^тво в рамках однго типа культурв сущности,.