Российско-японские отношения в дальневосточной политике России: 1905-1914 гг

Актуальность темы

исследования. Отношения с Японией традиционно являются одним из важнейших направлений внешнеполитического курса российского государства на Дальнем Востоке. Как отмечается в Концепции внешней политики страны, Россия «выступает за устойчивое развитие отношений с Японией, за достижение подлинного добрососедства, отвечающего национальным интересам обеих стран"1.

Минувший век вписал немало драматичных страниц в историю российско-японских контактов. Помимо войны 1904;1905 гг., к ним можно отнести японскую интервенцию на Дальнем Востоке в 1918;1922 гг., вооруженные столкновения на оз. Хасан в 1938 г. и р. Халхин-Гол в 1939 г. Россия и Япония оказались по разные стороны баррикад во Второй мировой войне. Наконец, наличие территориальной проблемы и отсутствие мирного договора также являются негативными факторами в отношениях двух стран. Под грузом вышеперечисленных проблем у многих стала складываться точка зрения о вечном и неизбежном характере противостояния России и Японии. В связи с этим изучение позитивного опыта развития российско-японских отношений представляет значительный научный и практический интерес.

Особое значение в этом контексте имеет исследование истории взаимоотношений двух стран в 1905;1914 гг., когда Россия и Япония сумели стремительно пройти путь от взаимного недоверия, связанного с окончанием войны, до установления союзнических отношений, фактически оформленных накануне Первой мировой войны. Это свидетельствует об уникальности данного периода в общей системе российско-японских отношений.

100-летие русско-японской войны привлекло внимание общественности и.

1 Концепция внешней политики Российской Федерации. Утверждена 28 июня 2000/ Министерство иностранных дел Российской Федерации // Информационный сервер МИД России. http://www.ln.midxu/ns-osndoc.nsl70c9272befa34209743256c630042dlaa/fd86620b371b0cf7432569fb004872a7?0pe nDocument учёных к истории взаимоотношений двух стран2. Это подчёркивает актуальность обращения к забытым страницам истории соседних государств. Как представляется, исследование исторического отрезка 1905;1914 гг. поможет не только понять движущие силы дальневосточной политики Российской империи и реконструировать полную картину российско-японских и международных отношений в дальневосточном регионе начала XX в., но и внести определённый вклад в укрепление дружеских взаимоотношений между Россией и Японией в наше время.

Степень научной разработанности проблемы. Отечественную историографию темы можно условно разделить на три периода: дореволюционный, советский и современный.

До 1917 г. в работах отечественных исследователей рассматривались лишь отдельные стороны российско-японских контактов, однако анализ дореволюционной историографии позволил выявить ряд важных аспектов послевоенных отношений между Россией и Японией, а также понять, как российско-японский диалог отражался в общественном сознании.

Поражение в войне 1904;1905 гг. было тяжело воспринято всей страной, поэтому научные и общественные круги России уделяли повышенное внимание вопросам безопасности дальневосточной окраины империи3. В этом контексте масштабная военная программа Японии являлась объектом внимания многих отечественных публицистов. Так, И. Александров указывал на рост наступательного потенциала японских вооружённых сил4.

5 6 7.

В работах Д. Янчевецкого, М. Павловича и других авторов дана оценка.

2 Д. Схиммельпеннинк ван дер Ойе. Шапками не закидалиН. Греков, А как же следить за японцами, господа?- О.Айрапетов. Бесшабашная бестолочь // Родина. — 2004. — № 1- Я.Шенкман. Погибаю, но не сдаюсь // Огонек. — 2004. — № 05 (4832) — А.Уткин. Лубочная война Серебрянного пека // Газета. — 2004. — 5 фев.- Хироюки Фусэ. Наследие прошлого // Йомиури. — 2004. — 2 фев. и т. д.

3 К вопросу об обороне русского Дальнего Востока / Под ред. В. Гольстрем // Дальневосточное обозрение. -Вып.1. — СПб., 1910. -С.238−250.

4 Александров H. Рост японской армии. // Помни войну! — М&bdquo- 1911. — С.201−214.

5 Янчевецкий Д. Гроза с Востока. Задачи России, задачи Японии на Дальнем Востоке. — Ревель, 1907.

6 Павлович М. Внешняя политика России от Портсмутского мира до наших дней // Общественное движение в России в начале XX века. T.1V., ч.1 / Пол рел. Л. Мартова и др. — СПб., 1910. -С.222−278. международной обстановке, а также внешнеполитическому курсу России на Дальнем Востоке. Известные исследователи В. К. Арсеньев и Н. В. Слюнин анализировали военно-стратегическое и экономическое положение Приамурского края в контексте дальневосточной политики государства8, А. А. Панов рассматривал переселенческий вопрос как её важнейшую составляющую9. Важное место вопросов рыболовства в российско-японских экономических отношениях также обусловило пристальное внимание к ним со стороны учёных и специалистов10.

Невозможность использовать тексты секретной части официальных соглашений, дипломатическую переписку и другие первоисточники естественным образом ограничивала глубину анализа работ дореволюционных авторов. Тем не менее, некоторые из них смогли достаточно точно выявить направление развития российско-японских отношений. Так, М. Павлович, описывая обострение международной конкуренции на северо-востоке Китая в конце первого десятилетия XX в., отмечал, что «вчерашние враги» Россия и Япония «находятся в одинаковом положении» по отношению к Китаю, США и другим государствам, стремясь не допустить новых игроков в Маньчжурию. По его мнению «это обстоятельство, наряду со страхом официальной России перед военной силой Японии», а также «желанием сохранить. остатки былого величия на маньчжурской территории», толкало «патриотическую Русь к военному союзу со страной микадо"11.

Значительный вклад в историографию проблемы внесли советские историки. Опубликование большевистским правительством секретных статей международных договоров и соглашений дореволюционного периода позволило.

Федоров М. П. Реальные основы современной международной политики. — СПб., 1909; Позднейшие события на Дальнем Востоке// Дальний Восток. Военно-статистический обзор. Т.З. / Под ред. полк. Генштаба Болховитинова Л. М. — СПб., 1911. С.78−108. и т. д.

8 Арсеньев В. К. Краткий военио-географнческий и военно-статистический очерк Приамурского края 1901;1911 гг. — Хабаровск, 1911; Слюнин П. Современное положение нашего Дальнего Востока. — СПб., 1908.

9 Панов А. А. Грядущее монгольское иго. Открытое письмо народным представителям. — СПб., 1906.

10 Японская рыбопромышленность в дальневосточной концессионной полосе // Записки Приамурского отдела императорского общества Востоковедения, 1915. Вып. 3. — Хабаровск, 1916. — С.192−202- Грушецкий С. К рыбному промыслу на Дальнем Востоке // Вестник рыбопромышленности. — СПб., 1909. — № 2. — С.81−91.

11 Павлович М. Указ. соч. С. 260. по-новому взглянуть на обстоятельства развития российско-японских контактов в обозначенных хронологических рамках. Напряжённый характер советско-японских отношений и идеологические разногласия оказали определённое влияние на выводы исследователей этого периода, однако обширная источни-ковая база, отличавшая советскую историографию проблемы, а также более критичный, по сравнению с прошлым, подход к анализу отношений царской России с Японией, позволили создать целый ряд фундаментальных работ, посвященных различным аспектам исследуемой темы. 1.

Одной из первых стала монография Б. А. Романова. Используя архивные документы, автор впервые приоткрыл завесу борьбы великих держав за Маньчжурию после 1905 г. Раскрывая подробности «обхаживания» царской России со стороны японской и американской дипломатии с целью перетянуть Петербург на свою сторону, Романов доказал, что инициатива заключения русско-японского соглашения 1910 г. принадлежала Японии, предложение которой встретило поддержку со стороны царской элиты. В другой своей монографии учёный раскрыл роль Англии и Франции в российско-японском сближении, указав на его экономические и геополитические предпосылки13.

Заметным вкладом в исследование проблемы стали работы В.Я. Аварина14. Он также отмечал значительное влияние Великобритании на российско-японские отношения и считал разногласия между Японией и США важной составляющей международной обстановки после войны 1904;1905 гг. Роль различных внешнеполитических факторов в восстановлении российско-японских отношений в этот период исследовались в монографии A.JI. Гальперина. Он, в частности, указывал на охлаждение японо-американских и японо-английских контактов из-за конкуренции в Китае и заинтересованность.

12 Романов Б. А. Россия в Маньчжурии. Очерки по истории внешней политики самодержавия в эпоху империа лизма (1895−1906). — Л., 1923. — С.566−567.

13 Романов Б. А. Очерки дипломатической истории русско-японской войны. 1895−1907. — М.-Л., 1955.

14 Аварии В. Я. Борьба за Тихий океан. — М., 1939; Он же. Империализм в Маньчжурии. T.1: Этапы империалистической борьбы за Маньчжурию. — М.-Л., 1934.

Лондона в заключении соглашения между Россией и Японией, что способствовало углублению их сотрудничества с Антантой. Подчёркивая возраставшую необходимость русско-японского союза для Токио после 1910 г., Гальперин предположил, что уже тогда Япония стремилась «строить свою политику не на базе одного лишь англо-японского союза, а на комбинации двух равноправных союзов — англо-японского и русско-японского"15.

Очевидно, что до конца 50-х гг. большинство советских исследований по истории международных отношений и российской внешней политики на Дальнем Востоке в начале XX в. носило ярко выраженный идеологический характер. Схематичность утверждений, нередко не подкреплённых глубоким анализом, и практически полное отсутствие ссылок на зарубежные, в первую очередь, японские источники, существенно снижали научную ценность работ16.

В 60-е гг. в свет вышло несколько монографий, отличавшихся большей проработкой вопроса и содержавших новые материалы относительно процесса развития российско-японских отношений в 1905;1914 гг. Одной из первых в этом ряду стала монография Л. Н. Кутакова, в которой впервые исследуются двусто у ронние отношения между Россией и Японией. Достоинством работы является введение в научный оборот значительного массива архивных документов, однако многие рассуждения и выводы автора, основанные исключительно на классовом подходе, требуют критического осмысления. Несомненный интерес представляет исследование И. В. Бестужева, который сосредоточил своё внимание на внутриполитической борьбе в правящих кругах России относительно главного направления внешней политики империи после русско-японской войны18. Учёный глубоко проанализировал расстановку сил в царской элите, выделив назначение в апреле 1906 г. на пост главы российского МИДа убеждённого сторонника.

15 Гальперин А. Л. Англо-японский союз. 1902;1921 гт. — М&bdquo- 1947. — С.300−301.

16 Жуков Е. М. История Японии: Краткий очерк. — М., 1939; Эйдус T.X. Очерки новой и новейшей истории Японии. -М., 1955.

17 Кутаков Л. Н. Портсмутский мирный договор (Из истории отношений Японии с Россией и СССР. 1905;1945 гг.) -М., 1961.

18 Бестужев И. В. Борьба в России по вопросам внешней политики 1906;1910. — М., 1961. соглашений с Японией и Англией А. П. Извольского как поворотный пункт в имперской внешней политики.

Значительным вкладом в историографию проблемы явилась монография С.С. Григорцевича19. Обширная источниковая база позволила автору раскрыть ряд важных аспектов отношений между Петербургом и Токио в 1905;1914 гг., в частности, проанализировать ход и итоги переговоров по послевоенному урегулированию в 1905;1907 гг., осветить отношения России с Китаем и Монголией в контексте российско-японских контактов и внешнеполитического курса царского правительства на Дальнем Востоке и т. д. Работа Григорцевича остаётся одним из фундаментальных исследований по данному вопросу.

В начале 70-х гг. был опубликован коллективный труд советских учёных по истории международных отношений на Дальнем Востоке, в котором также освещались вопросы, связанные с развитием контактов Петербурга и Токио в указанный период20. Место Кореи в дальневосточной политике России и её роль в русско-японском диалоге были затронуты И. И. Василевской и Б.Д. Паком21.

Монографию В. А. Маринова следует назвать в ряду работ, наиболее полно раскрывших динамику изменения качества российско-японских отношений в.

У").

1905;1914 гг. Использовав многочисленные архивные материалы, ленинградский исследователь впервые предложил структурировать отношения России и Японии в указанных временных рамках по хронологическому принципу, выделив три периода, разделённых между собой наиболее значимыми русско-японскими соглашениями 1907 и 1910 гг. Маринов впервые раскрыл многие неизвестные аспекты исследуемой темы, в т. ч. восстановление дипломатических контактов между Петербургом и Токио, значение корейского вопроса и т. д. Ряд проблем, затронутых исследователем, привлёк серьёзное внимание зарубежных.

19 Григорцевич С. С. Дальневосточная политика империалистических держав в 1906;1917 гг. — Томск, 1965.

20 Международные отношения на Дальнем Востоке / Редкол.: Е. М. Жуков и др. Кн.1. — М., 1973. -С.235−269.

21 Василевская И. И. Колониальная политика Японии в Корее накануне аннексии (1904;1910 гг.) — М., 1975; Пак Б. Д. Россия и Корея. — М&bdquo- 1979.

22 Маринов В. А. Россия и Япония перед первой мировой войной (1905;1914 гг.). — М., 1974. учёных, которые продолжили их дальнейшее изучение23.

В 80-х гг. историки А. В. Игнатьев и JI.H. Кутаков частично касались вопросов российско-японского диалога в контексте внешней политики России начала XX в.24, однако принципиально новых работ опубликовано не было.

Характеризуя советскую историографию по исследуемой проблеме, следует отметить два существенных момента. Во-первых, российско-японские контакты в 1905;1914 гг. рассматривались в основном с точки зрения подготовки ведущих европейских держав к мировой войне, а собственно двусторонний аспект отношений между Россией и Японией в контексте дальневосточной политики российского государства был рассмотрен недостаточно глубоко. Во-вторых, обилие во многих работах штампов типа «помещичье-буржуазные круги», «придворная бюрократия» и т. д., далеко не всегда подходивших к японским реалиям, определенным образом снижало их научный уровень. Труды советских учёных характеризуются богатой фактологической наполненностью, глубиной анализа, однако ряд утверждений и выводов, идеологически ангажированных, требует определенной корректировки.

Различные аспекты дальневосточной политики России исследуются в работах современных отечественных историков. Важнейшая проблема российско-японских отношений после войны — корейская, — стала предметом докторской диссертации Пака Чон Хё. А. В. Игнатьев, исследуя процесс трансформации внешнеполитического курса Российской империи накануне Первой мировой войны, затронул тему российско-японских контактов в указанный период26. В контексте анализа внешней политики России и деятельности министерства.

23 Так, предположение Маринова о наличии в русско-японском договоре о выдаче преступников секретной части относительно политических преступлений привлекло внимание известного японского историка Вада Харуки, посвятившего данному вопросу специальную публикацию // Вада Харуки. Нитиро то: бо:хандзайнин хикиватаси дзё: яку фудзоку химицу сэнгэнсё. (Секретное приложение к русско-японскому договору о выдаче преступников) // Бюллетень Исследовательского центра социальных наук Токийского университета. — 1976. — № 4. T.27. — C.86−116.

24 Игнатьев А. В. Внешняя политика России в 1905;1907. — М., 1986; Кутаков Л. Н. Россия и Япония. -М., 1988.

25 Пак Чон Хё. Корея во внешней политике России и русско-японская война (1897−1907 гг). Дис. докт. ист. наук. -M., 1995. — С.462−483.

25 Игнатьев А. В. Внешняя политика России 1907;1914 гг. — M., 2000. — СС.64−65, 124−135, 181−185. иностранных дел наряду с другими направлениями рассматриваются российско-японские отношения в коллективных фундаментальных исследованиях, выполненных российскими учеными27.

Значительный вклад в историографию проблемы внесен дальневосточными историками. Так, Т. Я. Иконникова, используя новые архивные материалы, исследовала некоторые малоизвестные ранее аспекты истории послевоенных взаимоотношений двух стран, в частности, проблему обмена военнопленными.

28 после русско-японской войны. А. Т. Мандриком проведена обширная работа, посвященная основной экономической проблеме российско-японских отношений — рыболовству'. Данный вопрос также явился предметом исследований Л.И. Галлямовой30. Монографии Н. И. Дубининой помогли понять общие настроения военно-политической элиты на Дальнем Востоке России в исследуемый период3'. Следует выделить построенную на многочисленных японских и отечественных источниках кандидатскую диссертацию Ю. С. Пестушко, в которой нашли отражение вопросы развития русско-японских контактов накануне Первой миро.

32 вой войны, а также монографию В. Э. Молодякова, написанную с привлечением широкого круга отечественных и зарубежных источников, в т. ч. японских33. Работы В. И. Совастеева и других исследователей34 позволили раскрыть ряд существенных аспектов российско-японских отношений в контексте дальневосточной.

27 История внешней политики России (конец XV в. — 1917 г.) / Редкол.: Сахаров A.H. (отв. ред.) и др. T.5. — М., 1999; Очерки истории министерства иностранных дел России. T. l (1860−1917). — М., 2002.

28 Иконникова Т. Я. Очерки истории взаимоотношений России и Японии в к. XIX в. — 1917 г. — Хабаровск, 2001. -С.73−81.

29 Мандрик A.T. История рыбной промышленности российского Дальнего Востока: (50е гг. XVII в.-20е гг. XX в.) — Владивосток, 1994; Мандрик A.T. История японского рыболовства в тихоокеанских водах русского Дальнего Востока (конец XIX — 20е годы XX вв.) // Известия РГИА ДВ. — Владивосток, 1996. — T.1. — С. 111 -124.

30Галлямова Л. И. Рыболовный промысел па Тихоокеанском побережье (1907;1914 гг.). // Россия и АТР. — Владивосток, 1994. — № 1(5) — С.66−75- Галлямова Л. И. Развитие российско-японских региональных связей на Дальнем Востоке. // Россия и АТР. — Владивосток, 2003. — № 1(39) — С.74−78.

31 Дубинина Н. И. Приамурский генерал-губернатор ИЛ. Гондатти. — Хабаровск, 1997; Дубинина Н. И. Приамурский генерал-губернатор Н. И. Гродеков: Историко-биографический очерк — Хабаровск, 2001.

32 Пестушко Ю. С. Японо-российские отношения в годы первой мировой войны, 1914;1917 гг. Дис.. канд. ист. наук. — Хабаровск, 2003.

33 Молодяков В. Э. Россия и Япония: поверх барьеров: Неизвестные и забытые страницы российско-японских отношений (1899−1929). — М., 2005.

34 Совастеев В. Хиробуми Ито в интерьере японской истории. // Япония сегодня. — 2003. — № 035. — С.47−57- Ве-рисоцкая E.B. Идеология японского экспансионизма в Азии в конце XIX — начале XX вв. / ДВО АН СССР. Ин-т истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока. — М., 1990. — Ч. 1−2 и т. д. политики России.

Таким образом, анализ отечественной историографии показал, что основное внимание исследователей было сконцентрировано на изучении международных отношений на Дальнем Востоке и внешней политики Российской империи в начале XX в., в то время, как вопросы российско-японских отношений в 1905;1914 гг., особенно в контексте дальневосточной политики России, были затронуты недостаточно глубоко, и нуждаются в специальном рассмотрении. Вместе с тем, отечественной исторической наукой накоплен довольно значительный потенциал, позволивший проводить исследования по изучению отношений между Россией и Японией в обозначенный исторический период.

Зарубежная историография исследуемой проблемы представлена работами японоязычных и англоязычных авторов.

Японскую историографию принято разделять на два основных периода.

Работы, вышедшие в свет до 1945 г., отличаются довольно высокой степенью идеологической направленности, в некоторых из них откровенно прослеживаются попытки обосновать японскую экспансию на Корейский полуостров и Китай логикой исторического развития, а также «миссией» японской нации объединить под своим началом азиатские народы35. Хотя многие исследования отличаются обширной источниковой базой, схематичность рассуждений и конъюнктурный характер некоторых выводов требуют критического подхода.

Первые попытки по-новому взглянуть на международную обстановку после русско-японской войны были сделаны в конце 50-х гг.36, а в 60-х гг. появился ряд работ, внесших значительный вклад в историографию проблемы.

Камимура Синъити в своей монографии проследил отношения Японии с США, Великобританией и Китаем накануне Первой мировой войны, затронув в.

35 Akagi H. Japan's Foreign Relations 1542−1936, — Tokyo, 1936;Takeuchi T. War and Diplomacy in the Japanese Empire. -London, 1935; Киесава Киёси. Ннхон гайко: си (История японской дипломатии). — Токио, 1942.

36 Накаяма Дзиити. Нитиро сэнсо: ико: — хигаси адзиа о мэгуру тэйкокусюги, но кокусай канкэй (Международные империалистические отношения вокруг Восточной Азии после русско-японской войны). — Осака, 1957. этом контексте тему российско-японских контактов37. Цунода Дзюн в своём исследовании, посвящённом месту маньчжурского вопроса в японской внешней политике, поднял множество новых документов, затрагивающих отношения о между Россией и Японией в 1905;1914 гг.. Однако в работах указанных авторов российско-японский диалог рассматривался весьма поверхностно.

В отличие от них, Нсимура Митио в своей монографии, являющейся одним из фундаментальных трудов по данной проблеме, впервые в японской историографии сделал предметом научного исследования собственно двусторонние отношения в указанных исторических рамках39. Важный вклад в изучение российско-японских отношений начала XX в. внёс известный японский историк Вада Харуки, который пролил свет на неизвестные ранее страницы межгосударственных контактов40, деятельность русских социалистов в Японии41 и т. д.

В 1978 г. Китаока Синъити предпринял попытку комплексно проанализировать место армии в разработке и проведении континентальной политики Японской империи после русско-японской войны42. Учитывая ключевую роль военных в планировании и осуществлении японской экспансии на материк, нельзя не отметить ценность данной монографии для понимания движущих сил российско-японского сближения, однако собственно двусторонние отношения между Петербугом и Токио, как и ряд существенных аспектов японской континентальной политики, в частности, корейская проблема, остались за рамками работы.

В 80-х и 90-х гг. XX в. японскими учёными была продолжена работа по изу.

37 Камимура Синъити. Гайко: годзю: нэн (Пятьдесят лет дипломатической работы). — Токио, 1960.

38 Цунода Дзюн. Мансю: мондай то кокубо: хо:син (Маньчжурская проблема и оборонная политика Японии). — Токио, 1967.

39 Ёсимура Митио. Нихон то росия: нитиросэнго кара какумэй мадэ (Япония и Россия: от русско-японской войны до революции). — Токио, 1968.

40 Вада Харуки. Нитиро то: бо:хандзайнин хикиватаси дзё. яку фудзоку химицу сэнгэнсё (Секретное приложение к русско-японскому договору о выдаче преступников) // Бюллетень Исследовательского центра социальных наук Токийского университета. — 1976. -№ 4. T.27. — С.86−116.

41 Вада Харуки. Никорай рассэру — кокке: о коэру наро: доники (Николай Руссель — народники, переходящие границы). — Токио. 1973.

42 Китаока Синъити. Нихон рикугун то тайрику сэйсаку 1906;1918. (Армия и континентальная политика Японии в 1906;1918 гг.).-Токио, 1978. изучению внешней политики Японской империи после русско-японской войны. Во втором томе коллективного исследования по истории кабинета министров Японии были раскрыты некоторые аспекты российско-японских контактов в контексте внешнеполитического курса японского правительства в 1906;1914 гг.43. Оохата Токусиро также затронул ряд актуальных проблем японской внешней политики, коснувшись отношений Петербурга и Токио в исследуемый исторический период'4. Тема взаимоотношений России и Японии была частично поднята профессором Университета Кэйо Икэи Масару45.

Среди работ, вышедших в свет в 90-х гг., необходимо особо отметить монографии М. Кобаяси и Я. Тэрамото. Кобаяси Митихико в своём исследовании дал точную характеристику основных направлений действий токийского кабинета по усилению экспансии на материковую часть Китая46. В свою очередь, Тэрамото Ясутоси, оперируя широким кругом источников, подробно охарактеризовал внешнюю политику японского правительства после 1905 г., коснувшись российско-японских соглашений 1907 и 1910 гг.47. Отдельного следует выделить работы профессора Центра славистики Хоккайдосского университета Хара Тэ-руюки, исследующего различные аспекты дальневосточной политики России начиная с 80-х гг. .

Анализ японской историографии будет неполным, если не отметить работы, в.

43 Нихон найкакусироку 2. (Записки по истории кабинетов министров Японии, Т.2.) / Под ред. Хаяси Сигэру и Цудзи Киёаки.-Токио, 1981.

44 Оохата Токусиро. Нихон гайко сэйсаку, но ситэки тэнкай (Историческое развитие японской внешней политики). — Токио, 1983; Оохата Токусиро. Нихон гайко: но хаттэн то тё: сэй (Развитие и регулирование японской дипломатии).-Токио, 1989.

45 Икэи Масару. Нихон гайко. си гайсэцу (Очерки истории японской дипломатии). — Токио: Кэйо, 1992; Икэи Масару. Нихон гайко: си (История японской дипломатии. 4.1)-Токио, 1994.

4Й Кобаяси Митихико. Нихон, но тайрику сэйсаку 1895−1914. (Континентальная политика Японии в 1895—1914 гг.). -Токио, 1996.

47 Тэрамото Ясутоси. Нитиро сэнсо: ико: но нихон гайко: (Японская дипломатия после русско-японской войны). -Токио, 1999.

48 Хара, Тэруюки. Нитиро сэнсо: го, но росиа кёкуто:. Тиики сэйсаку то кокусай канкё, 1906;1910 = Региональная политика в Приамурье в международных условиях после русско-японской войны. 1906;1910 гг. / Тэруюки Хара// Rosia-si kenkyuu = Исследования по истории России. — Токио, 2003. — No.72. — С.6−22- Хара, Тэруюки. По: цумасу дзё: яку кара ниссо кихон дзё: яку — кита сахарин о мэгуттэ = Проблема Северного Сахалина: от Портсмутского трактата до советско-японского базового договора / Тэруюки Хара II Сурабу то нихон = Славянство и Япония / Под ред. Хара Тэруюки, Сотокапа Цугуо. — Токио, 1995. — С.62−84- Хара, Тэруюки. Сибэриа сюппэй — какумэй то кансё, 1917;1922 = Экспедиция в Сибирь: революция и интервенция в 1917;1922 гг. / Тэруюки Хара. — Токио, 1989 и т. д. которых исследовались различные аспекты экономической экспансии Японии на материке49, а также место корейской проблемы во внешней политике империи50. Особого внимания заслуживают публикации, в которых рассматривалась дея.

51 52 тельность ключевых фигур японской правящей элиты: гэнро Ито Хиробуми и Ямагата Аритомо53, министра иностранных дел Комура Дзютаро54, премьер-министров Кацура Таро55 и Сайондзи Киммоти56, а также влиятельного политического деятеля Хара Такаси (Кэй)57, занимавшего в разное время важные посты в кабинете министров. Их изучение позволило глубже понять расстановку сил на политической арене Японии и выявить побудительные мотивы японских правящих кругов к сближению с Россией.

Таким образом, анализ японской историографии проблемы позволил сделать следующие выводы. Во-первых, исследования японских историков в целом отличает хорошее знание исторического материала и опора на широкий круг источников, в том числе зарубежных. Во-вторых, основное внимание японской исторической науки было приковано к различным аспектам экспансионистской политики Японской империи после русско-японской войны — подчинению Кореи, освоению Маньчжурии и т. д., в то время, как отношения между Россией и Японией в 1905;1914 гг., тем более в контексте дальневосточной политики Петербурга, не являлись предметом специального исследования, и рассматривались.

49 Сираики Кувака. Нихон, но кинъю: кнкан. Соно сэйсэй то хаттэн (Зарождение и развитие кредитно-финансовых учреждений Японии). — Токио, 1972. и т. д.

50 Ко Дэ Суп. Ито: хиробуми то тё: сэн (Ито Хиробуми и Корея). — Токио, 2001; Унно Фукудзю. Ниссин нитиро сэнсо: (Японско-китайская и русско-японская войны). — Токио, 2001. — С.228−258 и т. д.

51 Гэнро: (яп. ус^: «старейшина») — внеконституционный орган в Японии, обладавший большим влиянием и состоявший из назначавшихся пожизненно ближайших советников императора, также называвшихся гэнро.

52 Hamada Kengi. Prince Ito. — London, 1936; Ито: хиробуми скжи (Записки Ито Хиробуми). — Токио, 1940; Комацу Эн. Ито: хиробуми дэн (Биография Ито Хиробуми). — Токио. 1940.

53 Токутоми Итиро. Ямагата аритомо-ко: дэн (Биография князя Ямагата Аритомо). — Токио, 1933.

54 Куроги Юкити. Комура дзютаро: (Комура Дзютаро). — Токио, 1968; Канаяма Нобуо. Комура дзютаро: то по: цумасу (Комура Дзютаро и Портсмут). — Киото, 1984.

55 Токутоми Итиро. Кацура тарожо: дэн (Биография князя Кацура Таро). — Токио, 1918.

56 Накагава Кодзюро. Киндай нихон, но сэйкеку то сайондзи киммоти (Сайондзи Киммоти и политическая ситуация в Японии нового времени). — Токио, 1987; Иваи Тадакума. Сайондзи киммоти — сайго, но гэнро: (Сайондзи Киммоти: последний гэнро). — Токио, 2003.

57 Najita Tetsuo. Нага Kei in the Politics of Compromise: 1905;1915. — Cambridge (MA), 1967; Кавада Минору. Хара такаси то ямагата аритомо (Хара Такаси и Ямагата Аритомо). — Токио, 1998; Тамаи Киёси. Хара такаси то риккэн сэйю: кай (Хара Такаси и партия Сэйюкай). — Токио, 1999. фрагментарно или в чрезвычайно обширном историческом контексте58. Это определило недостаточно глубокую проработку многих сторон российско-японского сотрудничества в указанных исторических рамках.

Нельзя не отметить негативное влияние «холодной войны» и общего состояния российско-японских отношений в XX в. на некоторые выводы японских исследователей. Длительное противостояние Советского Союза и Японии способствовало утверждению мнения о невозможности установления дружеских отношений между двумя странами, и ряд японских авторов склонны видеть в сближении позиций Петербурга и Токио в 1905;1914 гг. исключительно отрицательные стороны, попутно обвиняя во всех бедах региона «агрессивную» политику России59. Это ещё раз подчёркивает необходимость более детального рассмотрения российско-японских отношений в указанных исторических рамках. Вместе с тем, ценный багаж знаний, накопленный японской историографией, позволяет рассматривать его как важный источник для проведения исследования по истории российско-японских отношений в контексте внешнеполитического курса России на Дальнем Востоке.

Англоязычная историография проблемы обширна и разнообразна по проблематике и фактологии, и представлена разными направлениями исследований. Вопросы международных отношений и внешнеполитического курса России и Японии на Дальнем Востоке в начале XX в. привлекали внимание многих учёных и общественных деятелей Запада. Главным толчком для пристального интереса к отношениям Российской и Японской империй послужила русско-японская война, которой было посвящено множество публикаций современников60. В их работах дана оценка состоянию японской экономики, воору.

58 Сугимори Кодзи, Фудзимото Вакио. Нитиро-ниссо канкэй — нихякунэнси (Российско-японские и советско-японские отношения — 200-летняя история). — Токио, 1983.

59 Ито Мусодзиро. Кимицу бунсё дэ цудзуку poena тайхэйё: сэнрякуси (История агрессии России на Тихом океане по материалам секретных документов). — Токио, 1980.

60 Louis L. Seaman. From Tokyo through Manchuria with the Japanese.-N.Y., 1905; The War in the Far East 1904;1905 / By the military correspondent of The Times. — London, 1905; Maurice Baring. With the Russians in Manchuria. -London, 1906; F.R. Sedgwick. The Russo-Japanese War on Land — London, 1906; Charles Ross. An Outline of the Russo-Japanese War. — London, 1912 etc. жённых сил и флота накануне Первой мировой войны61, внешней политики Токио по утверждению своего могущества на Дальнем Востоке и т. д. Исследователи обращали внимание на ухудшение японо-американских отношений после.

-" «-» 63 русско-японской воины, а также на деятельность японского правительства по утверждению своего влияния на материке с помощью экономической экспансии в сфере железнодорожного строительства64. Отдельные работы посвящены внешней политике России65, а также российско-японским контактам во время Первой мировой войны66.

Анализ историографии проблемы даёт основание сделать следующий вывод: несмотря на то, что отечественными и зарубежными учёными были затронуты и раскрыты многие аспекты политико-экономического диалога России и Японии, а также международных отношений на Дальнем Востоке первой четверти XX в., российско-японские отношения в 1905;1914 гг. в контексте внешнеполитического курса царского правительства на Дальнем Востоке не являлись предметом специального научного исследования. Исторической наукой накоплен богатый фактологический материал, однако ряд утверждений и выводов нуждается в переоценке, требуя более глубокой проработки вопроса. Это подчёркивает необходимость всестороннего изучения отношений между Россией и Японии в обозначенных исторических рамках для составления более полной картины дальневосточной политики Российской империи.

Целью диссертационной работы является реконструкция и комплексный анализ состояния и развития российско-японских отношений в контексте дальневосточной политики России в 1905;1914 гг. Для реализации указанной цели автор ставит следующие исследовательские задачи:

61 Robert Т. Porter. The Full Recognition of Japan. — London, 1911.

62 Arthur J. Brown. The Mastery of the Far East. — N.Y., 1919; Gibbons H.A. The New Map of Asia. — N.Y., 1919.

63 Thomas A. Bailey, Theodore Roosevelt and the Japanese-American Crisis. — Stanford, 1934.

64 Yoshihisa Matsusaka. Japanese Imperialism and the South Manchuria Railway Company, 1905;1914. — Cambridge (MA), 1993.

65 MacKenzie D. Imperial Dreams, Harsh Realities: Tsarist Russia Foreign Policy, 1815−1917. — Fort Worth, 1994.

66 Berton P. A New Russo-Japanese Alliance?: Diplomacy in the Far East during World War I // Acta slavica iaponica, No. 11. — Sapporo, 1993. — P.57−78.

— раскрыть эволюцию дальневосточной политики России в 1905;1914 гг.;

— охарактеризовать международную обстановку на Дальнем Востоке и в мире в указанных хронологических рамках, выявить основные тенденции развития международных отношений, оказавшие влияние на динамику российско-японских контактов;

— осветить процесс реализации положений Портсмутского мирного договора как отправной точки послевоенного урегулирования;

— выявить ключевые моменты и составить целостную картину российско-японского диалога в 1905;1907 гг.;

— раскрыть место и значение корейской проблемы и проследить процесс урегулирования экономических вопросов в отношениях России и Японии;

— рассмотреть позицию военной элиты России по отношению к Японии в контексте проблемы обеспечения обороноспособности дальневосточных рубежей государства;

— исследовать тенденции развития российско-японских и международных отношений на Дальнем Востоке после 1907 г., и выявить основные факторы, повлиявшие на процесс сближения интересов Петербурга и Токио;

Объектом исследования является внешняя политика России на Дальнем Востоке в 1905;1914 гг.

Предмет исследования — российско-японские отношения в 1905;1914 гг.

Хронологические рамки работы охватывают десятилетний период с 1905 по 1914 гг. XX в., начиная с опубликования Портсмутского мирного договора в сентябре 1905 г., и заканчивая вступлением России в Первую мировую войну в августе 1914 г.

Географические рамки исследования в основном включают в себя территорию Приамурья и Сибири, Японских островов, Корейского полуострова, Маньчжурии и Монголии. В освещении некоторых аспектов политики России в отношении Японии затрагивались и другие области Российской империи, а также страны, имевшие интересы на Дальнем Востоке.

Методологической основой исследования являются принципы историзма и научной объективности. Принцип историзма предусматривает исследование причин, факторов формирования и динамики развития тех или иных исторических явлений, их взаимосвязи и взаимодействия с другими явлениями и процессами. Он позволил проанализировать процесс развития российско-японских отношений в контексте дальневосточной политики России в тесной связи с международной и военно-стратегической обстановкой, сложившейся в регионе и мире в исследуемый период, а также учесть экономическую составляющую данного процесса. Принцип объективности требует всестороннего анализа совокупности фактов и выявления ведущей тенденции исторического процесса в указанных хронологических рамках. Реализация данного принципа помогла избежать как односторонней критики, так и идеализации позиций представителей российской и японской стороны по различным проблемам двустороннего диалога.

В работе был также использованы специальные методы исторического исследования: ретроспективный, заключающийся в движении мысли исследователя к прошломуметод сравнительно-исторического анализа, давший возможность изучать и соотносить процессы, одновременно происходившие в указанном историческом промежутке на российском Дальнем Востоке, в Японии и других регионаха также проблемно-хронологический, социокультурный и статистический методы.

Источниковую базу исследования можно условно разделить на четыре группы: опубликованные официально-документальные материалы, неопубликованные архивные документы, пресса (региональные, общероссийские и общеяпонские газеты и журналы), мемуарная литература.

К первой группе источников относятся опубликованные соглашения, конвенции, трактаты, другие документы, а также переписка между ключевыми ведомствами двух стран67. домствами двух стран .

Главную источниковую базу исследования составили архивные материалы, многие из которых вводятся в научный оборот впервые. Большой массив документов сосредоточен в Архиве внешней политики Российской империи (АВПРИ, г. Москва), из них наибольшей ценностью обладают материалы ф. 150 (Японский стол), ф.143 (Китайский стол) и т. д. Значительный интерес представляют материалы Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА, г. Москва), особенно ф.2000 (Главное управление Генерального штаба) и ф. 1558 (Штаб Приамурского военного округа). Важнейшие документы по исследуемой проблеме сосредоточены в Российском государственном историческом архиве (РГИА, г. С.-Петербург), в частности, фонды 40, 560, 1672 (Общая канцелярия министра финансов), ф. 1276 (Совет министров), ф. 1284 (Департамент общих дел МВД) и т. д. Особо следует выделить материалы, впервые подробно раскрывающие финансовое положение Японии после войны, детали переговоров по ликвидации последствий войны и т. д. Уникальные документы были обнаружены в Российском государственном архиве военно-морского флота (РГА ВМФ, г. С.-Петербург), особенно в ф.418 (Морской генеральный штаб) и ф.417 (Главный морской штаб). Это, в первую очередь, касается материалов из военного и морского министерств России, включая общий план обороны государства на 1908 г., перечень мероприятий по подготовке к войне на Дальнем Востоке в 1918 г. и т. д. Ряд ценных документов по исследуемой проблеме содержится в Российском государственном историческом архиве Дальнего Востока (РГИА ДВ, г. Владивосток), из которых наибольшую ценность представляют ф.1 (Приморское областное управление) и ф.702 (Канцелярия Приамурского генерал-губернатора). В.

67 Документы, касающиеся заключения между Россией и Японией общеполитического соглашения 17/30 июля 1907 г. — СПб., 1907; Сборник дипломатических документов касающихся переговоров по заключению рыболовной конвенции между Россией и Японией. — СПб., 1907; Гримм Э. Д. Сборник договоров и других документов по истории международных отношений на Дальнем Востоке (1842−1925). — М., 1927; Международные отношения в эпоху империализма. Документы из архивов царского и временного правительств. Серия 2, тт. 18−20. -М.-Л.1938;1939; Нихон гайко: бунсё (Японские дипломатические документы), 1905;1914. — Токио, 1959;1965; Mac Murray J. Treaties and Agreements with and concerning China 1894−1919, v. 1−2. — N.Y., 1921; Price E.B. The Russo-Japanese Treaties of 1907;1916 Concerning Manchuria and Mongolia. — Baltimore, 1933 и т. д. работе над диссертацией были также использованы материалы Государственного архива Хабаровского края (ГАХК, г. Хабаровск) и Архива внешней политики МИД Японии (Нихон гайко: сирёжан, г. Токио).

Значительную роль в исследовании сыграли материалы российской и японской периодической печати регионального и общегосударственного масштабов, представляющие третью группу источников. Среди них следует особо выделить издания «Речь», «Новое время», «Китай и Япония», «Приамурские ведомости», «The Japan Times», «Кокумин симбун» и т. д.

Четвертую группу источников составляет мемуарная литература. Воспоминания современников помогли раскрыть различные нюансы развития двусторонних контактов, а также глубже осмыслить расстановку сил на внутриполитической арене России и Японии. Среди данной группы источников особый го интерес представляют воспоминания и дневники С. Ю. Витте, А.П. Изволь/Л Ч I «7Л ского, С. Д. Сазонова, В. Н. Коковцова, А. А. Поливанова, Тэраути Масата-кэ73 и Хара Такаси74.

Научная новизна исследования обусловливается прежде всего целью и задачами работы. Автором использован широкий круг отечественных и японских источников, многие из которых введены в научный оборот впервые. В диссертационной работе впервые анализируются архивные материалы, в которых содержатся военно-стратегические планы морского и военного ведомств России по ведению боевых действий в случае нападения Японии, мероприятия по подготовке возможной войны на Дальнем Востоке к 1918 г., а также разработки спецслужб обеих стран по ведению разведывательной работы в регионе. На ос.

68 Витте С. Ю. Воспоминания. Т. 1−3. — М., 1994; Витте С. Ю. Избранные воспоминания, 1849−1911 гг. — М., 1991; Витте С. Ю. Вынужденные разъяснения по поводу отчета генерал-адьютанта Куропаткина о войне с Японией. -М., 1911.

69 Извольский А. П. Воспоминания. — М., 1989.

70 Сазонов С. Д. Воспоминания (мемуары). — М., 1991.

71 Коковцов B.H. Из моего прошлого (1903;1919). Т. 1−2. — М., 1992.

72 Поливанов А. А. Из дневников и воспоминании по должности военного министра и его помощника: 1907;1916 гг.-М., 1924.

73 Тэраути Масатакэ никки (Дневник Тэраути Масатакэ). — Токио, 1980.

74 Хара Такаси никки (Дневник Хара Такаси). T.2−4. — Токио, 1965. нове выявленных источников автор провел комплексное исследование политики России в отношении Японии в обозначенных хронологических рамках, всесторонне исследовал факторы и структурировал процесс послевоенного урегулирования экономических и политических взаимоотношений Петербурга и Токио, дополнил и пересмотрел некоторые выводы отечественной и зарубежной историографии темы исследования.

Научно-практическая значимость темы. Проведённое диссертационное исследование позволяет создать целостную картину российско-японских отношений в 1905;1914 гг. Его материалы могут быть использованы при подготовке комплексного исследования по истории отношений России и Японии. Отдельные сюжеты и выводы диссертации могут быть востребованы в учебном процессе при подготовке специалистов по отечественной истории и международным отношениям, для преподавания теоретических дисциплин и спецкурсов, разработки учебных пособий по внешней политике российского государства, истории Японии и Дальнего Востока России.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации нашли отражение в публикациях в центральных и региональных научно-публицистических журналах, таких, как «Восточный Архив» (ИВ РАН, г. Москва), «Социальные и гуманитарные науки на Дальнем Востоке» (г. Хабаровск), «Дальний Восток» (г. Хабаровск) и т. д., обсуждались на научных конференциях в Хабаровске (2003, 2004, 2005 гг.), Биробиджане (2003, 2004 гг.). По теме исследования был сделан ряд сообщений в Университете Кэйо (г. Токио).

Структура и основное содержание диссертации. Диссертация состоит из введения, трёх глав и заключения, а также приложений и списка источников и литературы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Русско-японская война знаменовала собой кризис дальневосточной политики российского государства, который привёл к значительным изменениям в геополитической обстановке на Дальнем Востоке. Россия, потерявшая в результате войны не только половину Сахалина, стратегически важный Ляодунский полуостров, но и почти весь флот, резко ослабила своё положение в регионе, уступив роль лидера Японии. Вместе с тем, в Портсмутском мирном договоре были заложены предпосылки для восстановления российских позиций, что во многом зависело от урегулирования разногласий со вчерашним противником. Таким образом, нормализация российско-японских отношений становилась важнейшей задачей дальневосточной политики России.

Переговоры по послевоенному урегулированию протекали довольно напряжённо. В условиях неясности перспектив развития двусторонних отношений обе империи проявляли крайнюю неуступчивость даже в мелочах, что особенно ярко проявилось в переговорах по корейской проблеме и рыболовной конвенции — ключевым политико-экономическим вопросам российско-японского диалога.

Признание превосходства Японии в Корее являлось минимальным условием нормализации российско-японских контактов, и в этом вопросе токийский кабинет не хотел идти ни на какие уступки. Российская политическая элита поначалу взяла курс на поддержку суверенитета Кореи, т.к. в условиях нестабильных отношений с Японией сохранение корейской государственности отвечало интересам Петербурга. Однако японский кабинет, изначально не настроенный на компромисс, был гораздо лучше подготовлен к полемике по данному вопросу, чем царское правительство. Тщетность попыток русских дипломатов добиться принципиальных уступок от Токио, а также приход к руководству российским МИДом группировки, выступавшей за европейскую ориентацию внешней политики России и урегулирование отношений с Англией и Японией, обусловили изменение официальной позиции Петербурга весной 1906 г. в пользу признания главенствующего положения Токио в Корее. Новый глава российского внешнеполитического ведомства А. П. Извольский чётко обозначил стремление поставить отношения с Японией во главу угла дальневосточной политики государства.

Тем не менее, разрешение корейской проблемы не снимало вопрос об общем направлении развития двусторонних контактов. В этих условиях Россия не могла выстраивать свою политику на Дальнем Востоке в долгосрочной перспективе. Российские военные как в столице, так и на местах, были уверены, что повторное нападение со стороны Японии неизбежно. Однако даже в условиях подозрительности в отношении друг друга, ни та, ни другая стороны не были способны на новый вооружённый конфликт. Ослабленная революцией Российская империя лишилась флота, без которого война с Японией, островным государством, была невозможной. Кроме того, согласно выводам российских военных аналитиков, англо-японский союз, повторно заключённый в 1905 г. сроком на 10 лет, фактически реально исключал возможность войны против Токио до 1915 г., т.к. в данном случае Лондон был обязан выступить на стороне союзницы. В этом смысле урегулировние отношений с Японией и Великобританией было жизненной необходимостью для Петербурга. Страна нуждалась в долгосрочном мире, путь к которому лежал через компромисс.

В свою очередь, в российском внешнеполитическом ведомстве осознавали, что Японии также была необходима передышка. Для упрочения захваченных на материке позиций требовалось время и огромные финансовые вливания, а состояние государственной казны оставалось крайне тяжёлым. Боязнь русского реванша и стремление навсегда решить вопрос о лидере в регионе заставляли японскую правящую элиту предпринимать титанические усилия по наращиванию военного потенциала, однако было очевидно, что до претворения в жизнь планов по перевооружению токийский кабинет будет лишён возможности идти на какие-либо авантюры. Поэтому, несмотря на кризисные моменты в переговорах, российские дипломаты как в Петербурге, так и в Токио, включая военного и морского атташе, были уверены в неспособности Японии начать новую войну против России в ближайшие годы после Портсмута. В этот период у царского МИДа появился шанс наладить сотрудничество с японским правительством, чтобы обеспечить мирное сосуществование в дальнейшем и стабилизировать свою дальневосточную политику на ближайшие 10−15 лет.

Огромное влияние на российско-японские отношения и, в конечном итоге, на внешнеполитический курс России на Дальнем Востоке после войны, оказала международная обстановка в мире. Обострение противоречий между Антантой и Тройственным союзом привело к тому, что оба блока стали стремиться вовлечь Россию в сферу своей внешней политики. Английский кабинет обозначил желание достичь компромисса с царским правительством по всему комплексу российско-британских противоречий. К этому же Петербург подталкивала союзница Франция, обещавшая России столь необходимые кредиты. Понимая, что Российская империя не могла обратиться к активной европейской политике в условиях неурегулированности ситуации на Дальнем Востоке, Париж и Лондон оказали определённое воздействие на Токио, способствуя нормализации российско-японских отношений. В этом контексте особую роль играли финансовые инструменты, а именно займы японскому правительству, крайне нуждавшемуся в кредитах. Размещение японских ценных бумаг на рынке при помощи французских банкиров было прямо обусловлено сближением с Россией.

С другой стороны, разрабатывая новый подход к внешней политике на Дальнем Востоке после войны, в Петербурге также учитывали изменение международной обстановки в самом регионе. Начав войну в 1904 г., Япония провозгласила одной из целей «освобождение» Маньчжурии от российской оккупации и защиту «принципа открытых дверей», гарантировавшего участие других стран в разработке богатств региона, что обеспечило ей поддержку со стороны Англии и США, стремившихся не только ослабить Россию, но и участвовать в дележе северо-востока Китая. Однако получив в результате войны про-мышленно богатую южную часть Маньчжурии с железной дорогой, Токио не только не открыл её для эксплуатации другими державами, но и предпринял специальные меры, нацеленные на усиление собственных позиций. Это наносило ущерб английской торговле и ограничивало проникновение в регион американского бизнеса, что не замедлило сказаться на отношениях Токио с Лондоном и Вашингтоном. Заметно ухудшились японо-американские контакты, чему в немалой способствовала антияпонская истерия, охватившая западное побережье Америки. В силу обострения отношений с США последние стали главным потенциальным противником Японии уже к 1907 г.

Таким образом, выбранный японским руководством курс на усиление своего влияния на материке не оставлял Токио выбора — его союзником в сложившихся обстоятельствах мог стать только Петербург, стремившийся прежде всего удержать свои позиции в регионе путём сохранения статус-кво. США, «опоздавшие» к разделу Китая на сферы влияния, жаждали активно включиться в разработку неосвоенных богатств Маньчжурии, и поэтому являлись самым опасным конкурентом для Японии. В Лондоне также стали смотреть с некоторой подозрительностью на усиление союзницы, явно нацелившейся на лидерство в регионе. Наконец, разваливавшаяся Цинская империя не могла стать равноправным союзником Токио, чего так боялось руководство Приамурья во главе с П. Ф. Унтербергером. Япония рассматривала Китай как объект своих интересов, поле для реализации экспансионистских планов. Сотрудничество с Россией могло дать Японии гораздо больше, чем с Китаем, не имевшим ни сильной армии, ни авторитета среди других государств мира.

Учитывая весь комплекс геополитических и военно-стратегических факторов, в российском МИДе взяли курс на укрепление отношений с Японией, рассматривая российско-японское сотрудничество в качестве главной составляющей дальневосточной политики страны. Начало сближению было положено на рубеже 1906;1907 гг., когда стороны согласились снять наиболее неприемлимые друг для друга положения рыболовной конвенции и начать консультации по достижению общеполитического соглашения. Фактически, А. П. Извольский принял решение сделать экономические уступки Японии в сфере рыболовства под залог заключения политической конвенции.

Подписанная летом 1907 г. серия российско-японских соглашений стабилизировала международную обстановку на Дальнем Востоке и в мире. К сентябрю 1907 г. Великобритания, Франция, Россия и Япония оказались связанными между собой двусторонними соглашениями. Таким образом, был сделан важный шаг в сторону усиления проантантовской ориентации Петербурга и Токио.

Соглашения 1907 г. определили ключевую роль российско-японских отношений в дальневосточной политике Российской империи, создав фундамент для дальнейшего развития двусторонних контактов. Разделив сферы влияния на Дальнем Востоке, Россия и Япония согласились сосредоточить усилия не на конфронтации друг с другом, а на укреплении собственных позиций в регионе, прежде всего за счёт Китая. Последующие российско-японские соглашения являлись развитием принципов конвенции 1907 г., переводя двусторонее сотрудничество в активную фазу.

Несмотря на общую стабилизацию отношений между Россией и Японией, в военных кругах двух стран сохранялось настороженное отношение друг к другу. Военно-морское ведомство России не отказывалось от планов восстановления морского могущества страны на востоке, и с этой целью в 1908 г. разработало перечень мероприятий для подготовки к возможной войне на Дальнем Востоке в 1918 г. Учитывая состояние обороноспособности Приамурского края, альтернативы мирному развитию контактов с Токио в ближайшие годы не было, и сохранение дружественных отношений с Японией продолжало оставаться доминантой дальневосточной политики Петербурга.

Хотя в 1908 г. военное министерство России продолжало рассматривать перспективы ведения войны с японской армией и возможное участие китайских войск на стороне Японии, к 1909 г. подобный вариант развития событий стал ставиться под сомнение высшими представителями генералитета. Так, весной 1909 г. Ф. Ф. Палицын писал о принципиальной невозможности возникновения японско-китайского союза, а также указывал на наиболее вероятный и единственно разумный вариант развития внешней политики России и Японии на Дальнем Востоке — углубление двустороннего сотрудничества. Особняком стоит позиция военно-политических кругов дальневосточной окраины во главе с П. Ф. Унтербергером, который постоянно твердил о неминуемости скорого нападения Японии независимо от уровня развития контактов на высшем уровне. Кардинальное расхождение во взглядах руководства Приамурья и МИДа на место отношений с Японией в контексте дальневосточной политики государства продолжалось вплоть до отставки Унтербергера.

На этом фоне возросло значение международных факторов, влиявших на сближение России и Японии, среди которых следует выделить активную экспансию США в Китае, заставившую японскую правящую элиту обратиться к российскому правительству с предложением об укреплении двусторонних отношений. План Нокса стал лучшим катализатором данного процесса, и вслед за совместным ответом на американское предложение по «нейтрализации» железных дорог Маньчжурии, Россия и Япония пришли к подписанию нового соглашения в 1910 г.

Это знаменовало переход Петербурга и Токио к новой стадии сотрудничества, предполагавшей активную защиту своих привилегий в регионе. С ослаблением англо-японских отношений и заключением нового варианта союзного договора с Лондоном в 1911 г. стремление японской правящей элиты пойти на дальнейшее сближение с Россией заметно усилилось. В 1912 г. царское правительство и токийский кабинет расширили зоны своих интересов в соответствующей конвенции, рамки которой уже выходили за северо-восток Китая. К началу Первой мировой войны российско-японское партнёрство фактически достигло уровня союзнических отношений, превращаясь из важнейшей составляющей внешнеполитического курса Российской империи в регионе в серьёзный фактор на международной арене.

Выделяя нормализацию отношений с Японией в качестве определяющего направления дальневосточной политики России, в царском МИДе изначально руководствовались целями сохранения статус-кво на Дальнем Востоке, однако постепенно координация усилий с японской стороной позволила российскому правительству выйти на принципиально иной уровень. К 1914 г. царская Россия не просто решила задачу-минимум своей политики на Дальнем Востоке — удержание уже завоёванных позиций в регионе, но и смогла расширить сферу своего влияния за счёт Монголии и Западного Китая. Учитывая европейскую ориентацию внешнеполитического курса царизма после русско-японской войны, дальнейшая активизация дальневосточной политики не входила в планы правящей элиты Российской империи, поэтому после 1912 г. стала заметна некоторая пассивность российского МИДа в отношениях с Токио. Япония же, впервые заговорившая о союзе ещё в 1910 г., выдвинула проект соответствующего договора в августе 1914 г. Однако начало мировой войны дало Петербургу отличный повод заморозить переговоры. Это также во многом объяснялось характером предложенного союзного договора, содержавшего очевидные преимущества только для одной стороны — японской.

Опыт сотрудничества, накопленный Россией и Японией в 1905;1914 гг., позволил обеим державам прийти к заключению союза чуть позднее, в 1916 г. Во время Первой мировой войны Японская империя стала одним из основных поставщиков вооружения и снаряжения для российской армии, одновременно гарантируя безопасность российских владений на Дальнем Востоке.

После 1905 г. Россия и Япония смогли преодолеть пропасть вооружённого противостояния за поразительно короткий промежуток времени. Однако российско-японское сотрудничество продлилось немногим более десятилетия, и данный позитивный опыт не получил глубокого развития в двусторонних отношениях. Военные и политики обеих империй продолжали относиться друг к другу с определённой долей настороженности, и при резком ослаблении России в 1917 г. японские правящие круги предпочли воспользоваться этим для усиления своих позиций за счёт бывшего союзника. Устремления военно-политической верхушки Японии обратились на российский Дальний Восток, и вылились в интервенцию 1918;1922 гг.

Тем не менее, в современных условиях необходимо не забывать про опыт компромиссного решения спорных вопросов между Россией и Японией, подходя к двусторонним отношениям с точки зрения установления и укрепления долгосрочного партнёрства. В этой связи обращение к уникальному опыту сотрудничества двух соседей имеет не только научный, но и значительный практический интерес.