Ногайская поэзия XX века в национальном и общетюркском историко-культурном контексте

Демократические преобразования, происходящие в постсоветском пространстве, рост национального самосознания, стремление народов к возрождению национальной идентичности определили необходимость более глубокого изучения национальной духовности, в том числе, словесного искусства в реальном этногенетическом и историко-культурном контексте. Сама постановка такой задачи невозможна без серьезного прорыва в решении проблемы контекста национальной литературы, т. е. «проблемы связи национального „текста“ литературы во всем его содержательном и формальном объеме со своим контекстом — литературным (историко-культурным), историческим, общественным и философским». (Надъярных 1993). Расширение понятия текста в современном литературоведении до генотекста, то есть до контекста культуры стало объектом внимания таких ученых, как Р. Барт, Ю. Лотман и многих других. (Барт 1994; Лотман 2000) Действительно, на сегодняшний день крайне важно выявление коренных культурных констант, типологических общностей, способствующих в числе других факторов пониманию специфики национальной культуры.

Все это предполагает познание исторически полного объема культурного процесса в движущемся временном контексте, включающее все этапы существования нации, начиная с самых ранних, архаических стадий, вплоть до предыстории формирования художественного сознания и истоков народной культуры, традиционного мировоззрения, как стержня духовной культуры этноса.

Вопросы контекста культуры разрабатывались в трудах известных философов, историков, литературоведов. (Бахтин 1979; Бердяев 2002) Считая литературу «неотрывной частью культуры», М. М. Бахтин писал о необходимости установления более тесной связи между литературоведением и историей культуры, ибо «нельзя понять литературу вне целостного контекста всей культуры данной эпохи». (Бахтин 1979:330) О том, что современное гуманитарное познание стоит перед необходимостью «переориентации текстов в расширившемся контексте национальной культуры под знаком восстановления полноты и целостности ее исторического пути», пишет К. К. Султанов. «Восстанавливать культурный контекст, — считает он, — значит возвращаться к пониманию иерархии ценностей, изначальных истин, ненасильственно соотносимых с литературой, органически ей созвучных». (Султанов 2001: 43) Эти взгляды способствуют выработке новых методологических подходов к изучению литератур народов России, их системному герменевтическому исследованию.

Ногайский народ прошел сложный, разнообразный по условиям общественной жизни, формам государственности, этногенезу исторический путь. Многообразие этнокультурных, этнолингвистических факторов, исторических этапов формирования ногайского народа порождало и продолжает порождать различные концептуальные подходы в освещении ногайской истории в зависимости от выбора исследователями тех или иных из них в качестве сущностных, определяющих историческое лицо народа в целом. К примеру, для историка-языковеда такими факторами является история языка, для этнолога — этническая история, для социального историка и политикаистория государственности. Комплексное же исследование, ввиду отсутствия достаточного количества собранного и осмысленного эмпирического материала по означенным направлениям, а также ввиду неразработанности современной научной методологии, все еще остается неосуществленным. Изучение истории литературы, синтезирующей в своем содержании мировоззренческие, философские, этические и эстетические аспекты национального развития, может внести весомый вклад в решение этой задачи.

Избранная нами тема призвана акцентировать внимание на XX веке развития ногайской поэзии как итоге и синтезе многовекового культурного развития ногайского народа. Но мы не пишем пока историю ногайской поэзии, ибо это предполагало бы обязательность хронологической реконструкции этапов длительной эволюции. Нам представляется интересным качественное содержание художественной традиции, обусловленной перипетиями историко-культурного развития ногайского общества, потому такой ракурс рассмотрения проблемы, как истоки, традиции и современное состояние — позволяет сосредоточиться на культурных, а не на хронологических этапах развития поэтического искусства ногайцев.

Прочные узы, связавшие современный ногайский народ с десятками предшествующих поколений в единую историко-культурную и духовную целостность, обнаруживаются в принадлежности ногайцев к той ветви тюрко-мусульманской цивилизации, которая, возникнув тысячу лет назад на пограничье разных культур в эпоху кочевых союзов (Сикалиев 1970:131−135), получила в дальнейшем самобытное воплощение в виде ногайской культуры в целом. Полемизируя с А. Тойнби, определившим цивилизацию кочевых народов как «недоразвитую», ввиду «вечной повторяемости движения по замкнутому кругу годичных циклов» (Тойнби 1991:20−21), казахский ученый Е. Д. Турсунов пишет, что «кочевники были не только воинами и вовсе не одно только имманентное развитие было свойственно кочевой цивилизации на протяжении истории ее существования. Мировой исторический процесс протекал в условиях тесного взаимодействия кочевой и оседлой цивилизаций, поэтому историю Древней Греции, Ватикана, Египта, Рима, Византии, Китая невозможно представить в отрыве от истории кочевых народов Евразии и Африки». (Турсунов 2001: 6) Это взаимодействие приносило свои благотворные плоды, из чего следует, что внутренние предпосылки для развития имелись у обеих сторон: в противном случае, — по определению А. Н. Веселовского, -взаимодействия просто не происходило бы. Мировой процесс историко-культурного развития показывает, что расцвет городской культуры, ремесел, архитектуры, литературы и искусства оседло-земледельческих народов с удивительным постоянством совпадает с периодами активного взаимодействия их с кочевниками. Это, видимо, связано с тем, что на стыке цивилизаций происходит наиболее тесное взаимодействие их духовных потенций, своего рода «обновление крови», что дает свои плоды. Примером показательного союза духовных потенций кочевников и некочевников можно считать рожденную в среде кочевников и распространившуюся по всему миру купольную архитектуру. Напротив, ремесла, развивавшиеся в мастерских горожан, перенимались кочевниками. Отшельник из кочевого племени Будда стал основателем одной из религий мира, а ислам, проповедником которого выступил горожанин Мухаммед, распространили по миру кочевые арабские племена. Мы согласимся с Турсуновым Е. Д., утверждающим, что «чистых» кочевников нет, и не только ввиду их постоянного взаимодействия, а потому, что «обе эти цивилизации в истоках имеют один и тот же корень — синкретический охотничье-собирательский и земледельческо-скотоводческий образ хозяйствования. Только в эпоху неолита, как известно, из его недр начинают выделяться племена и роды с преобладанием земледельческого и скотоводческого типа ведения хозяйства». (Турсунов 2001:8) Иначе никак не объяснить, к примеру, наличие богатейшего пласта земледельческой и животноводческой лексики в современном ногайском языке, значительную долю в которой составляют архаизмы. (Каракаев 1999; Кукаева2005).

Ногайская словесность уходит корнями в глубь столетий и является органической частью культурного достояния ногайцев, — в прошлом — многочисленного тюркоязычного народа, «создавшего после распада Золотой Орды, крупное средневековое государство Ногайская Орда (15−16 вв.), располагавшееся на территории левобережья Волги, Южного Урала, Западного и Центрального Казахстана и являвшееся одной из ведущих политических сил Евразии. Многочисленное население, огромное конное ополчение, дипломатическое искусство правителей, контроль над торговыми путями — эти и другие факторы превращали Заволжскую Орду в важнейший фактор международных отношений позднего средневековья». (Трепавлов 2001:3) Ныне, насчитывая по результатам переписи 2002 г. около 91 тысячи человек, ногайцы дисперсно проживают в нескольких субъектах Российской Федерации (Дагестан, Ставропольский край, Чеченская Республика, Карачаево-Черкесская Республика, Астраханская область), а также за рубежом (Турция, Румыния, Иордания, Сирия, Венгрия, Болгария, Голландия, Германия, США и др.). (Керейтов 200:5).

Такая ситуация не благоприятствовала развитию национальной культуры. Ряд трагических событий: непрекращавшаяся на протяжении веков междоусобная борьба, джунгарское нашествие (17 в.), массовые миграции и массовый исход в Турцию в период Кавказской войны (18 -19 вв.), карательная экспедиция А. Суворова в Западном Предкавказье (1783 г.), бесчисленное перекраивание территорий проживания ногайцев уже в советское время (1922 г., 1924 г., 1928., 1944 г, 1957 г) -обескровил этнос, воспрепятствовав тем самым поступательному наращиванию его духовного потенциала. (Кидирниязов 2000; 2003) Отмеченная дискретностью в силу упомянутых исторических обстоятельств, культурная диахрония все же не перечеркнула наличия мифоэпического искусства — богатого многожанрового фольклора, эпоса, а также литературного наследия: Сыбра-йырав (14 в.), Шал-Кийиз (15 в.), Асан Кайгылы, Досмамбет Азаулы (16 в.), Казтуган Суйиниш улы (17 в.), Саркынбай Крымлы, Исмаил Мажарлы (18 в.), Алкайдар Фахруддин Абушахман улы, Ораз Айтманбет улы, Ахмедие Адил улы (19 в.), Баймырза Манап улы, Ажимолла Ногман улы (нач. 20 в.) и др. (Сикалиев 1994:44−56) Это наследие сохранило национальную духовную основу, не дав оборваться преемственности, непрерывности духовной связи поколений, традицию. «Культурная традиция, — писал Лотман, — выступает всегда как система текстов (в семиотическом смысле. — Н.С.), хранящихся в памяти данной культуры. При этом тексты, входящие в „традицию“, не мертвы: попадая в контекст „современности“, они оживают, раскрывая прежде скрытые смысловые потенции». (Лотман 2000:241) Говорить о степени ценности каких-либо эстетических явлений прошлого для последующих этапов развития культуры можно только тогда, когда достигнуто понимание закономерностей и условий, определяющих современное бытие этих старых явлений.

В настоящем исследовании впервые предпринимается попытка выявить закономерные изменения в многовековом развитии ногайской словесности, обусловленные характером общественно-исторических влияний. Номинируя словом «развитие» поступательное движение, происходящее в литературе в определенных временных рамках, мы связываем его с деятельностью тюрко-ногайских поэтов разных поколений, обеспечивавшей на протяжении веков эту поступательность. Сохранение и актуализация общетюркских и национальных духовных констант в их творческой деятельности являются основными параметрами определения закономерных изменений в составе ногайской литературы как прогресс. Сама по себе литература (неопределенно-количественная совокупность), состоящая из множества письменных текстов, не обладает свойствами самоизменения, поэтому, на наш взгляд, вопрос должен быть поставлен методологически верно: кто и как развивает литературу? Талантливые ногайские поэты минувшего столетия: Гамзат Аджигельдиев, Кадрия Темирбулатова, Келдихан Кумратова, Мурат Авезов, Фарида Сидахметова, чьи имена вводятся в научный оборот, в своем самобытном творчестве несут общетюркское и национальное наследие. Раскрытие масштабов их укорененности в традицию, выявление специфики ее индивидуального творческого воплощения, а также исследование их творчества с точки зрения деятельностного подхода являются важной задачей настоящей работы.

В большинстве научных изысканий литературная деятельность писателей рассматривается с процессуальной стороны, как любое практическое действо, протекающее в течение определенного времени и состоящее из ряда действий. Творческий процесс, изучаемый в рамках такого направления, как психология творчества, складывается из ряда этапов (созерцание, анализ, проектирование, собственно написание). Как правило, у литературоведов больший интерес вызывает фаза созерцания, а именно, миросозерцание, как непосредственно-оценочное отношение художника к жизни. Семантика этого понятия уточнялась в работах Г. Н. Поспелова, Л. И. Тимофеева, М. Б. Храпченко, определяясь как «всегда общественно направленное» и как «основа творчества». (Поспелов 1978; Тимофеев 1976; Храпченко 1987). Не вдаваясь специально в подробности других элементов творческой деятельности ногайских поэтов XX века, мы исследуем отдельный ее элемент — мировоззрение, хотя вопросы поэтики и стиля мы также не обходим вниманием.

К сегодняшнему дню очерчены лишь общие контуры ногайской духовной культуры и ее этапы. Вопрос о ее изученности является частью общей проблемы изученности всего тюркоязычного духовного наследия, «внеисторического, варварского фольклора». В своей книге «Метафизика колеса: вопросы тюркского культурогенеза» Ф. Урусбиева пишет, что «в европейской традиции со времен Аристотеля тюркская культура интерпретировалась как варварская в противоположность эллинской и базировался такой подход в основном на европейском материале». (Урусбиева 2004) Ученый пытается проследить тюркскую культуру как самостоятельную данность, черпая факты из нее самой. В связи с этим уместно вспомнить также слова Н. И. Конрада, объясняющего такое положение вещей. Он считал несправедливым то обстоятельство, что в «Истории средних веков» всегда изучалась история Европы, но не Востока. Между тем, «Средняя Азия еще в древнейшие времена была местом скрещения путей к важнейшим источникам человеческой цивилизации и сама представляла один из центров этой цивилизации. Величайший расцвет науки, философии, просвещения, имевший место в 9 — 11 веках в мусульманской Средней Азии, дал миру имена Аль-Фараби, Ибн Сины, Хорезми, Бируни. Ими создавались направления тогдашней научной и философской мысли, основанные на научном наследии древнего мира». (Конрад 1966) К счастью, не во всем мире игнорировалась эта культура. К этическому опыту Востока, как к ценнейшему источнику, обращались Г. Гегель, Ф. Ницше, И. Гете, И. Гердер, Г. Лейбниц и др.

Еще одним «поводом» для изучения истории Востока в рамках истории средних веков мог стать факт создания в 13 веке мощного самостоятельного государства Золотой Орды, центром которого стало.

Поволжье, а столицей — Сарай. Тюркоязычные народы, вошедшие в состав империи, приняв ислам, получили мощный импульс для конфессиональной консолидации, что стало впоследствии основой интенсивного экономического и культурного развития. «Сарай сделался средоточием науки и рудником благодетелей, и в короткое время в нем набралась такая добрая и здоровая доля ученых и знаменитостей, словесников и искусников, да всяких людей заслуженных, какой подобная не набиралась и в многолюдных частях Египта», — пишет египетский историк Ибн-Арабшах. (Тизенгаузен 1884).

Вопрос о фактическом приоритете Востока в развитии науки и культуры в эпоху средневековья закрепился в известном тезисе «Культура шла с Востока», но даже если вести речь о параллельном развитии двух культур, западной и восточной, то слишком неравное количество фиксированных текстов оказывается не в пользу Востока. Объяснением является «самый образ жизни варваров, в котором занятия метафизикой не профессионализировались, тюркское философствование было внутренней работой варвара, практикой коллективного духа». (Урусбиева 2004:29).

Национальный период в жизни племен, входивших в состав Золотой Орды, начался после распада империи Чингис-хана. Ногайская Орда — «основная и непосредственная преемница золотоордынской культурной традиции» (Оразаев 2002: 86), естественно, «была подключена к мусульманскому кругу мирового культурного сообщества» (В. Бартольд) и «входила в систему мусульманских политических образований как ее полноправный и полноценный компонент» (Трепавлов 2001: 563). Но «культуру ногаев средневековые документы осветили очень скудно, а ее интеллектуальная жизнь остается абсолютно не известной». (Трепавлов 2001: 559) Произошло это как по причине того, что «о ногаях мы не имеем порядочной истории» (Фишер: цит. по Трепавлову 2001: 10), как по причине «пренебрежения к этой культуре со стороны исследователей и малой их осведомленности» (Трепавлов 2001: 575), так и невнимания к вопросу раскрытия роли каждого народа в общем историческом процессе средневековья. Между тем в общем корпусе знаний о прошлом народов России место ногайской политической истории в общих чертах определено выдающимися русскими историками М. М. Щербатовым (1903), Н. М. Карамзиным (1842−1843), С. М. Соловьевым (1989), Г. Ф. Миллером (1937), Г. Перетятковичем (1877), В. В. Бартольдом (1963) и др. В первом в исторической науке специальном исследовании по истории ногайцев «Ногайская Орда в середине 16 века» (1938 г.) его автор М. Сафаргалиев отмечал: «Будем ли мы изучать распад Золотой Орды, образование Московского государства, борьбу русского народа с „татарским игом“, историю крымских и поволжских татар, башкиров, узбеков, казахов, каракалпаков — мы всегда будем сталкиваться с историей Ногайской Орды, без изучения которой многие вопросы для историка будут непонятны». (Сафаргалиев 1938).

Научный интерес к ногайцам, как отмечает В. В. Трепавлов в «Истории Ногайской Орды», «возник в конце 18 века, когда они, эти бывшие крымские и османские подданные, вошли в состав Российской империи. Екатерина II пожелала иметь представление о иовоприсоединенных народах». (Трепавлов 2001: 6) С монографией В. В. Трепавлова в научный обиход входит множество исторических источников, содержащих сведения о ногайцах, богатый научный аппарат имеют и ранее опубликованные труды Б. Б. Кочекаева (1973; 1988), А. И-М. Сикалиева (1994), P. X. Керейтова (2000), Д. С. Кидирниязова (1998; 2001), А. А. Ярлыкапова (1998; 1999).

В 19 веке интерес к «ногайскому вопросу» связывался с запоздалым вниманием к общетюркскому историко-культурному наследию. В таких изданиях, как «Образцы народной литературы северных тюркских племен» В. Радлова (1896), трехтомная «Турецкая хрестоматия» И. Березина (1857 — 1890), «Ногайские и кумыкские тексты» М. Османова (1883), «Туземцы Северо-Восточного Кавказа» Н. Семенова (1895), «Арабская новелла в ногайском эпосе» П. Фалева (1915), увидевших свет во второй половине 19 века, содержится спасенный от исчезновения уникальный материал, собранный учеными в том числе и в местах проживания ногайцев. Но, как отмечает Стеблева И. В., тогда «изучение тюркского художественного наследия было предпринято по инициативе и силами русских ученых, прошедших подготовку в традициях русской филологической школы, что определило общий подход, общие аспекты изучения национальных литератур. Свою роль сыграла, — продолжает ученый, — и определенная нерасчлененность подхода к изучаемым произведениям, когда последние рассматривались одновременно как источники сведений по языкам, истории и этнографии». (Стеблева 1998) Проблемы, которые повлекла за собой такая общность подхода, обострились в 60-е годы, когда у большинства тюркских народов стало складываться (как дисциплина) национальное литературоведение, изучающее генезис, становление и развитие литератур. Немедленно актуализировались вопросы, связанные с атрибуцией наследия: авторство, литературное оно или фольклорное, национальная принадлежность и др. Ввиду того, что процесс становления литературоведческой науки проходил в условиях неравномерности общественно-культурной эволюции разных народов, начиная с начала 20 века, то вопросы атрибуции решались главным образом в пользу тех культур, чьи представители раньше подключились к разработке актуальной проблемы.

Усилия русских ученых в начале 20 века поддержали национальные просветители, которые пополнили вышеизложенный перечень публикаций. Сборник «Ногай жырлары» (Ногайские песни) (Курмансеитова 1996) издал в Астрахани известный писатель, издатель, богослов — этнический ногаец А. Умеров, четырехтомный рукописный сборник «Соьз казнасы» (Сокровищница слов) (Джанибеков 1935; рукописи), а также сборник «Авыл поэзиясы» (Поэзия аула) и рукописный «Исторический очерк ногайской литературы» подготовил А-Х.Ш. Джанибеков. (Джанибеков рукопись) В монографии «Ногайский героический эпос» А. И-М. Сикалиев упоминает указанные статьи ученых-востоковедов Семенова Н., Фалева П., называя их началом изучения истории ногайской духовности, в частности, фольклора. Но это лишь дань интересу ученых к культуре народа, а о специальном научном внимании к собственно ногайской культуре в начале 20 века говорить не приходится. «Интересы маститых тюркологов находились в стороне от степного Заволжья, потому средневековым ногаям вновь не довелось стать главным объектом исследования ни у одного историка. Историки же русисты занялись главным образом проблемами собственно русской истории». (Трепавлов 2001: 10) Лишь к середине 20 в. стали появляться специальные исследования по ногаеведению. Но и эти работы увидели свет в контексте трудов по русской истории 40 — 60-х годов (К.Базилевича, Г. Бурдея, С. Шмидта, И. Смирнова), в которых Ногайская Орда представала как враждебная сила, которая плела заговоры против Руси, облагала данью крупные города, грабила пограничья. (Новосельский 1948) Все же это являлось свидетельством сохранявшегося интереса к политической истории ногайцев, даже на фоне идеологических перекосов 20 века. После работы М. Сафаргалиева «Ногайская Орда в середине 16 века» появились и другие. По укоренившейся в официальной историографии традиции, закрепленной в советское время методологической «концепцией базиса и надстройки», в центре внимания исторических работ находились социально-экономические и политические процессы. Так, историк Б. Б. Кочекаев издал свой первый исследовательский труд «Социально — экономическое и политическое развитие ногайского общества», ставшее первым взглядом изнутри на историю ногайцев. (Кочекаев 1973) Впоследствии ученый выпустил и ряд других работ, естественно, легших в основу последующих разработок в ногаеведении. (Кочекаев 1988) Что же касается изучения духовной истории и проблем генезиса художественной культуры ногайцев в 20 веке, то они находились на периферии научных интересов и освещались как бы по остаточному принципу. Работа была сосредоточена, в основном, вокруг сбора и публикации эмпирического материала — текстов. После упомянутых изданий А. Умерова и А-Х. Джанибекова, в 1940 году в Пятигорске увидел свет сборник «Народные песни и сказки», составленный А.-Х. Джанибековым и С.Даутовым. В 1949 году в Ставрополе опубликован сборник «Песни ногайцев» в переводах Н.Капиевой. Многие произведения, вошедшие в эти сборники, были впоследствии атрибутированы и отнесены к произведениям литературного происхождения. В 1940 году появился фундаментальный труд Н. А. Баскакова «Ногайский язык и его диалекты». (Баскаков 1940) Специально и систематически проблемы ногайской духовной культуры стали разрабатываться лишь в 70-х годах XX века, с принятием специальной программы по исследованию истории советской многонациональной литературы. В это время активизировалось выполнение работ источниковедческого характера, а также практика издания исследований на национальных языках. Вместе с тем пробудился повсеместный интерес к прошлому народов, усилился интерес к поиску первоначал. Другой приметой этого времени, как отмечает Стеблева И. В., стало «понимание общности литературного развития тюркоязычных народов СССР и стремление ученых обосновать эту общность с максимально объективных позиций». (Стеблева 1998).

Наиболее значительным представляется изданный в 1974 году посмертный труд академика В. М. Жирмунского «Тюркский героический эпос» (Жирмунский 1974), в котором вопросы истории ногайской духовности стали одними из главных объектов исследования. Это основательное издание послужило серьезной поддержкой для исследования ногайской культуры национальными кадрами ученых. Их усилия — в основе таких изданий, как: «Йырлар, эртегилер, айтувлар эм юмаклар» (Песни, сказки, поговорки и загадки) (1955), «Ногай халк йырлары» (Ногайские народные песни) (1969) Начиная с 70-х годов целый ряд публикаций — исследований ногайской народной и литературной поэзии осуществлен А. И-М. Сикалиевым. Наиболее значительными из них представляются: научная монография «Ногайский героический эпос» (1994), сборники эпических песен «Ногайдынъ кырк баьтири» (Сорок ногайских богатырей) (1991), «Домбыра» (1993) и сборник литературной поэзии ногайских авторов 14 — нач. 20 веков «Оьсиет» (Завещание) (1991) и др. Непреходящее значение этих изданий в том, что в них впервые зафиксированы исконно-ногайские варианты текстов национального эпического наследия. Ногайская гуманитарная наука обрела материал — тексты средневекового поэтического искусства (сборник «Оьсиет» — Завещание), собственные варианты эпических дестанов, «наиболее полных» (В.Жирмунский о ногайском варианте эпоса «Эдиге»), записанных А. И-М. Сикалиевым из уст ногайских сказителей. Этот материал был включен в научный оборот и стал основой для дальнейших исследований в области ногайской филологии.

Таким образом, молодым научным сотрудникам Карачаево-Черкесского научно-исследовательского института истории, филологии и экономики С. А-Х. Джанибековой — Калмыковой, А. И-М. Сикалиеву, Р. Х. Керейтову, Ш. А. Курмангуловой, призванным ускорить затянувшийся, ввиду отсутствия национальных кадров, процесс формирования отраслей ногайской гуманитарной науки, предстоял нелегкий труд по реконструкции истории ногайской словесности, с опорой на уже осуществленные исторические разработки. Задача осложнялась тем, что к этому времени большая часть сохранившегося общетюркского и, что самое главное, ногайского фольклорно-эпического и литературного наследия уже была введена в научный оборот десятками ученых родственных тюркских народов как их собственное духовное наследие. Акцент же на общности тюркоязычного культурного достояния донационального периода тогда еще не был достаточно внятным. Мы не склонны видеть в этом злой умысел со стороны наших коллег, тем более это неуместно на современном этапе развития гуманитарной науки, и понимаем, что, рассматривая ногайские тексты как национальное культурное достояние, казахские, каракалпакские, татарские ученые совершенно правомерно исходили из факта бытования этого наследия и в их культуре. Ведь значительная часть ногайцев «в результате длительной инфильтрации влились не только в состав казахов, каракалпаков и башкир, но и татар, крымских, казанских, астраханских, сибирских, касимовских.» (Герберштейн 1988) Но, к сожалению, унификаторство проявлялось тогда и учеными, занятыми вопросами генезиса и эволюции национальных культур: в их исследованиях, в лучшем случае умалчивалось о ногайском происхождении, в частности, эпоса, игнорировались ситуации, когда буквально на поверхности лежали неоспоримые признаки этнической ногайской принадлежности культурных памятников (топонимы, гидронимы, антропонимы, исторические факты). Ногайский эпос историчен и сложился уже в Ногайской Орде, хотя порой освещает события, происходившие в Золотой Орде. Причиной этого является приоритетная роль ногайцев в решении вопроса о властиони фактически «свергали и выдвигали правителей империи». (Трепавлов 2001) А эпические песни складывались именно о таких «выдвиженцах». Поздние пометки «ногайлинская эпоха», «ногайский цикл», «сюжеты ногайских исторических песен» и др., как и «хорезмийские ногайцы», «ногайские татары» в исследованиях казахских, каракалпакских, реже татарских ученых, конечно же, носили компенсаторный характер. Сегодня в науке не оспаривается факт зарождения, в частности, эпических сказаний «Эдиге», «Сказаний о сорока ногайских богатырях», «Бозйигит», «Шора-батыр» и мн. др, а также огромного пласта народной и авторской поэзии в Ногайской Орде и распространения их оттуда по всей территории Центральной Азии. (См. работы Ч. Валиханова, П. Фалева, В. Жирмунского, А. Боровкова, М. Ауэзова, Х. Короглы, Т. Сагитова, С. Аманжолова, Э. Абдыллаева, А. Аджиева, К. Мамбетова). Изначально выгодное географическое положение ногайских территорий на пересечении магистральных торговых путей, соединяющих Восток с Западом, способствовало освоению ногайцами традиций восточной поэзии и создании на национальной почве богатейшего героического и лирического эпоса, образцы которого по сей день питают ногайскую культуру.

Тяжкий урон развитию национальной духовности ногайцев неоднократно наносился в советское время. В архиве АН СССР сохранились протоколы заседания терминологической комиссии Научного Совета Всесоюзной Центральной Комиссии Нового Алфавита (ВЦКНА), в котором имеется такое решение: «Согласиться с заключением Баскакова Н. А. о слиянии языков астраханских ногайцев с татарским, крымских ногайцев с крымско-татарским и бабаюртовских ногайцев — с кумыкским. Для северокавказских и дагестанских ногайцев сохранить самостоятельный литературный язык», (фонд 676, протокол от 2.06. 1934) К этому же разряду следует отнести Указ Президиума ВС РСФСР от 9 января 1957 г. в той его части, где Ногайская степь — место исторического компактного проживания ногайского народа — была расчленена и передана вместе с проживающими здесь ногайцами в ведения нескольких административно-территориальных единиц: Дагестан, Чечено-Ингушетия, Ставропольский край. (Указ Президиума ВС СССР от 9. 01. 1957, д. № 721/ 4) Таким образом, было нарушено сакральное пространство и формы культурного общения народа как единого целого.

Опираясь на монографии, научные публикации видных отечественных тюркологов А. Щербака (1961), В. Жирмунского (1974), И. Стеблевой (1965; 1971; 1976), М. Хамраева (1969), а также зарубежных исследователей А. фон Габен (1986), А. Бомбачи (1986), в которых разрабатывались вопросы общеисторического характера, а также законы и категории структуры и поэтики древнетюркской литературы, ногайские ученые Карачаево-Черкесского института гуманитарных исследований к сегодняшнему дню достигли определенных результатов в восстановлении ногайской культурной диахронии. Публикации А. И-М. Сикалиева (1967;1970;1971;1975; 1980; 1986; 1990; 1991; 1994 и др.), как уже отмечалось выше, стали первой попыткой изучения истории ногайской духовности как явления самодовлеющего. Научным обобщениям ученого предшествовала его скрупулезная работа по сбору и систематизации обширного полевого материала, накопленного в результате многократных экспедиционных выездов во все места проживания ногайцев, а также работа по атрибуции множества рукописных текстов, обнаруженных в государственных и частных архивах. В трудах Сикалиева А. И-М. ценен уникальный фактический материал, хотя и есть неминуемые тогдашние перекосы, касающиеся канонизации идей «базиса и надстройки»: единое в своих противоречивых проявлениях национальное духовное наследие выступило в виде двух антагонистических культур.

Реконструкция исторической полноты национального литературного процесса, предпринятая в настоящей работе, призвана стать основанием для выработки целостного взгляда на историческую динамику национальной духовности, акцентировать внимание на многовариантности путей художественного самоопределения, на механизме ценностных ориентаций. Конечно, сложно проследить процесс историко — культурного развития в классическом линейном виде, поэтому, помня о том, что художественное сознание исторично, акцент мы делаем на наиболее значимых культурных доминантах. Осуществление такой задачи невозможно без опоры на совокупность формировавших литературу национальных религиозных, философских, этических и эстетических представлений. Разумеется, в течение веков меняются и эти представления, но при всех изменениях культурная традиция сохраняет свои сущностные черты.

В 60 — 70-е гг. началась активная работа по изучению и новописьменной ногайской литературы, по введению в научный оборот зазвучавших в ногайской советской литературе имен поэтов и прозаиков. Свою актуальность и ценность до сих пор сохранил сборник литературно-критических статей одного из первых ногайских советских писателей Ф. А. Абдулжалилова «Адымнан адым» (Шаг за шагом) (1972) Значимость этой работы в том, что в ней впервые обозначились признаки складывающегося ногайского литературоведения и критики (автор — уже известный в то время ногайский писатель — одновременно являлся одним из первых сотрудников научно-исследовательского института). Статьи сборника, содержащие добротный анализ ногайского литературного материала, стали в те годы школой творческого роста для молодых ногайских авторов. Представляет большой интерес книга Бекизовой JI.A. «Слово о ногайской литературе». (1971) Написанная на русском языке, она явилась фактически первым представлением многонациональному читателю ногайских советских писателей, стала первым словом о творчестве ногайских авторов, ставших впоследствии профессиональными писателями. Ею же осуществлено научное руководство первой в зарождающемся ногайском литературоведении кандидатской диссертацией Ш. А. Курмангуловой «Ногайская советская литература: динамика формирования и развития». (1986) В этой работе впервые прослежена эволюция ногайской советской литературы (обзор поэзии, прозы, драматургии), с соответствующими оценками и обобщениями. Большую научную ценность представляют работы исследователей северокавказских литератур К. К. Султанова (1979; 1985), С. У. Алиевой (1986), З. Х. Толгурова (1988), З. Б. Караевой (1983), в которых вопросам изучения современной ногайской литературы отведено значительное место. Их внимание к развитию ногайского художественного слова обеспечило функционирование его в общероссийском литературном пространстве, а также стимулировало дальнейшие научные исследования, в первую очередь, в ногайском литературоведении, стало опорой в создании национальных образовательных программ, хрестоматий и учебников.

Современное ногайское литературоведение сосредоточивает внимание на изучении отдельных периодов национальной литературы, на творчестве писателей, внесших в нее ощутимый вклад. Творчеству прозаиков Б. Абдуллина, И. Капаева, С. Капаева посвящены соответственно кандидатские диссертации М. Курманакаевой (1997), Н. Суюновой (1998), А. Шутуковой (2001) В то же время нет обобщающих трудов, в частности, по истории, тем более, теории развития национальной поэзии, если не считать осуществленный нами ряд публикаций. (Суюнова 2001; 2002; 2003; 2004; 2005) Между тем, ногайская поэзия — наиболее древний и развитый жанр национальной словесности. Это обстоятельство дополнительно стимулирует разработку методологии исследования художественных текстов в свете открывшихся в последние десятилетия реалий историко-культурной жизни народа, в том числе современного периода.

Актуальными остаются задачи биобиблиографического исследования, работы, выполненные на базе новейших методологических подходов, позволяющих оценить художественное явление в контексте национального и общетюркского историко-культурного пространства.

Этими обстоятельствами продиктовано избрание нами, как наиболее эффективного для решения поставленных задач, комплексного метода, сочетающего историко-сравнительный, системно деятельностный подход к анализу материала. Остается в силе и типологическое видение. Другими словами, для решения определившихся задач, наиболее плодотворным, по всей видимости, окажется «плюралистический подход» к выбору методологических приемов, о котором говорил Ян Мукаржовский в «Структуральной поэтике» (1996).

Серьезной опорой в работе явились осуществленные ногайскими учеными в последнее десятилетие исследования в области истории, этнологии и лингвистики (Сикалиев 1994; Керейтов 2000; Кидирниязов 1998; 2000; Курмансеитова 1996; 2003; Ярлыкапов 1999; Булгарова 1999 и др.), давшие нам возможность конкретизировать историко-культурный контекст ногайской словесности.

Впервые, предпринимая попытку обозначения доминантных вех в истории национального поэтического искусства на всем его протяжении от истоков до конца XX века, мы исходим из того, что многовековая эволюция духовной культуры ногайского народа на начальном этапе осуществлялась при активном воздействии элементов культуры родоплеменных союзов, участвовавших в этногенезе ногайцев. (Бомбачи 1986; фон Габен 1986; Стеблева 1965; 1971; Куделин 1983) За этим последовал этап культурного взаимодействия с тюркскими народами, когда рождалась богатейшая общетюркская культурапрародительница национальных культур.

Связь с широким кругом этносов, естественно, отложилась в отдельных сторонах материальной и духовной культуры ногайцев, но с разной степенью интенсивности: здесь есть не только еле заметные следы, но и крупные культурные явления. (Керейтов Р.Х.) Этим объясняется наше обращение к отдельным группам ногайцев: кубанской, кумской, северо-западно-прикаспийской, нижне-поволжской. Так, скажем, средневековый период в истории культуры ногайцев реконструируется на материале среднеазиатского и волго-уральского регионов. Это период наибольшей пассионарности ногайского этноса. Новое время раскрывается на материале Поволжья, Кубани, Прикумья и Астраханского края. Новейший материал (20 век) — это Кубань (Карачаево-Черкесская Республика), Республика Дагестан и Нефтекум-ский район Ставропольского края.

Так как познание исторически полного объема литературного процесса в движущемся временном контексте основывается на всех этапах существования народа, начиная с самых ранних, архаических стадий, мы сочли необходимым сосредоточиться на определении наиболее ранних истоков ногайской литературы (древнетюркский и средневековый культурные пласты), которые отразились в характере и масштабах его многовековой художественной культуры (глава первая «Истоки и традиции ногайской поэзии»). Это живые традиции современной ногайской поэзии, отражающие знаменательные исторические события в жизни этноса. Они и поныне являются источником обогащения ее содержания и формы, оригинальных художнических решений. Выводы отечественных и зарубежных тюркологов, авторов специальных исследований по вопросам восточной поэтики дают возможность раскрыть оригинальный опыт и влияния. (А.Бомбачи, А. фон Габен, И. В. Стеблева, А.Б.Куделин).

Если исходить из деления всего материала на такие культурные (не хронологические) периоды как доисламский (собственно тюркский), исламский (арабо-персидское влияние) и современный, то легко прослеживается исток той или иной традиции. Так, к доисламскому культурному периоду (додревнетюркский и древнетюркский) относится богатое мифоэпическое, многожанровое фольклорное искусство, выросшее из ритуала, а также древнейшие полижанровые тюркские письменные памятники — эпитафии (надписи о Кюль-тегине, Билге-кагане). К этим разнообразным по содержанию и форме фольклорным и литературным памятникам восходят жанры нового времени историко-эпического, автобиографического, этико-дидактического повествования, различные жанры народной лирической поэзии (любовная, панегирическая, элегическая (плач) и др.). Стилевые особенности (параллелизм, аллитерация, обилие глагольных форм), композиционные (строфика), метрические (силлабика), также восходящие к доисламской традиции (обрядовому и необрядовому фольклорному искусству), в совершенно идентичных формах функционируют, в частности, в современной ногайской поэзии. Эти факты говорят о том, что в ногайском литературоведении давно назрела потребность в новой методологии, предметом которой станет историческая поэтика, но эти исследования еще предстоит провести. Мы же, как уже отмечалось выше, сосредоточим основное внимание на анализе мировоззренческой стороны, мыслительной и эмоциональной сфер ногайского поэтического искусства.

Мифологический пласт, как глубинная структура ногайского фольклора, еще не стал объектом специального внимания в ногаеведении. Мы располагаем лишь эмпирическим материалом, представленным в исследованиях, носящих фрагментарный характер. (Сикалиев 1999; Керейтов 1980) Определяя роль подобного материала в духовной культуре народов, О. М. Фрейденберг писала, что к этим фактам нужно относиться не как к просто «фантомам и миражам, возникшим из чувства страха, зависимости и подчинения. Их не стоило бы изучать, ими не стоило бы дорожить и подбирать по крупинкам. Нет, это раннее зеркало мира, имеющее абсолютную ценность. Это история. Это культура». (Фрейденберг 1978) Значит, этот материал, эти факты независимо от степени ценности, конечно же, должны быть включены в работы, обращающиеся к корневым проблемам прошлого народов, истокам и традициям духовной культуры. Они должны быть и в контексте, в нашем случае, в системе общетюркских обобщающих исследований, их выпадение превращает уникальный материал в «фантомы и миражи» в то время, как они важнейшие детали общей картины мира наших предков. (Cobanoglu 2003) О необоснованности локализации материала в пределах исследования генофонда одного этноса, если речь идет о догосударственных формах существования словесного искусства пишет и У. Б. Далгат. Она полагает, что такой подход приводит «к упрощению всей картины сложения полиэтнического, полистадиального целого. Универсальность и значимость мифологических представлений и обрядов могут проявлять себя только при условии введения их, если не в мировой ряд, то в ареал культуры генетически близких народов». (Далгат 1975) Опыт современной ногайской науки подтверждает конструктивность и важность этой посылки. Именно основы такого рода исследований наблюдаются в настоящее время и в ежегодном участии ногайских ученых в работе тюркологичеких конференций в России и за рубежом (Татарстан, Азербайджан, Турция, Италия, Германия, Польша), и в международных проектах (Turk Edebiyatlari Antoloyisi (Антология тюркской литературы), Ortak turk sozlugu (Общетюркский словарь), Ortak turk grameri (Общетюркская грамматика), осуществленных в Анкаре (Турция), и в квалификационных работах, (см. Библиографию).

Поворотом в истории любого народа является принятие той или иной религии. В значительной степени религия формирует психологические установки, нравственные императивы, тип мышления и ценностные ориентации. Вступление тюрков в мир ислама (исламский период длился примерно с 11 до 19 века) ознаменовало собой начало новой фазы их литературной истории. В культурном развитии ногайцев процесс перестройки духовной жизни на мировоззренческие основы монотеистической религии был достаточно длительным и в основном завершился к 14 веку (время официального утверждения ислама в Ногайской Орде). Этот процесс был глубинным, основательным и на протяжении нескольких столетий вплоть до 20 века — ислам, являясь частью этнического облика ногайцев, оставался неотъемлемым компонентом этнического самосознания, решающим фактором, определившим теоцентрический характер национальной духовности.

Вместе с тем, мы находим резонными сомнения некоторых ученых по поводу столь широкой распространенности ислама и прочности его установлений в бытовой и духовной жизни кочевых народов. Поэтому согласимся с казахским ученым-философом А. Кодаром, который говорит о «видоизмененной форме ислама в Великой Степи», имея в виду суфизм, и причины столь широкого его распространения среди кочевых народов видит в самом их образе жизни. «Ислам, — считает ученый, — никак не мог привиться у кочевников в чистом виде, так как для своего полноценного осуществления он требует городскую инфраструктуру. К тому же, ортодоксальный ислам — это неукоснительное соблюдение единобожия и признание Магомета печатью пророков в то время, когда у кочевников в каждом роду культ своего предка». (Кодар 1998: 64) «Плодом творчества номадической Ойкумены», своеобразным религиозным сводом, приспособленным к кочевому образу жизни, «вкладом кочевников в религиозные искания средневековья» называет ученый суфизм. «Евразийские номады, -продолжает он, — привнесли в ислам поклонение святым, которое есть не что иное, как видоизмененное поклонение духу предка. Еще одно новшество — это пантеизм, растворение Творца в творении, вследствие чего становится важным не внешнее поклонение, а внутреннее просветление». (Кодар 1998:71).

Если доисламское (древнетюркское) наследие для современной ногайской словесности является в основном источником формального, поэтического обогащения, то исламский период — это богатый источник прежде всего мировоззренческого обновления. Учитывая то, что исследования о таких влияниях в ногайском литературоведении еще не предпринимались, мы намерены остановиться на них, полагая, что такого рода перечтение средневекового наследия окажется весьма плодотворным. Конечно же, мы опираемся при этом на уже осуществленные исследования современных ученых А. Б. Куделина (1983), Г. Г. Гамзатова (1982; 1993; 1997; 2000), М. Х. Бакирова (2001), P.M. Амирханова (2000), А. Т. Сибгатуллиной (2000), Г. М. Давлетшина (1999), Е. Д. Турсунова (2001), Т. Ш. Биггировой (1999; 2000), З. Я. Шариповой (2005), Г. Д. Рысмаганбетовой (2001) и др., посвященные раскрытию этих связей.

Вопросы влияния религиозной философии на развитие ногайской словесности не разрабатывались по хорошо известным причинам, когда целые этапы развития национальных культур древности и средневековья оставались вне пределов внимания советского литературоведения, разрывая тем самым историческую целостность, последовательность, преемственность, а включенный в научный оборот эклектичный, мозаичный материал, как правило, был идеологически тенденциозен. Исторический период, отмеченный активным влиянием арабо-мусульманской культуры на жизнь, в частности, центральноазиатских и поволжских народов (ногайцев, казахов, татар, узбеков, каракалпаков и др.), представлявших собой на протяжении многих веков генетически, исторически, географически и культурологически сложившийся симбиоз, был временем глобального наступления Востока на Запад (материальная культура, законодательство, политика, наука, искусство). Такое положение вещей продолжалось вплоть до Нового времени.

О суфизме, как основном факторе формирования мировоззренческой базы средневековой тюркоязычной культуры, свидетельствует попытка даже поверхностного проникновения в суть этого учения. Предписания суфизма, представляют собой многоступенчатую градацию: шариат (внешняя обрядовая сторона ислама), тарикат (путь к совершенству), хакикат (достижение истины), маарифат (наступление самого просветления, слияния с Творцом). Обязательным для масс было соблюдение лишь шариата — свода простых законов исламской религии. Начиная с тариката, суфизм обретал иное качество, превращаясь в «интеллектуально-элитарное учение» (В.Дегоев 2001), рассчитанное на избранных. И чем выше поднимался человек по ступеням градации, тем ближе он оказывался к маарифату. Уверовав в растворение Творца в творении, приверженцы мистицизма считают важным не внешнее поклонение, а внутреннее просветление (совершенствование человека, вступившего на тарикат). Поэтому культ сердца, заявленный уже у Аль-Фараби, становится определяющим у средневековых суфиев, так как сердце или «калб» -единственный орган постижения Бога. Суфизм был «красивой и заманчивой доктриной прежде всего для неординарных людей». (Дегоев 2001) Именно поэтому среди приверженцев идей суфизма — выдающиеся представители средневековой тюркоязычной культуры. Их взыскующий ум и дух пытались найти ответы на трудные вопросы бытия. В ходе этих поисков ими обнаруживалось, что в этом учении сокрыт огромный преобразовательный потенциал, с помощью которого можно изменить, усовершенствовать традиционное языческое общество. Этим объясняется появление и впоследствии столь широкая популярность первых письменных памятников тюркоязычной поэзии — своего рода путеводителей для вступивших на тарикат.

11−12-ым веками датируются уникальные произведения основоположников тюркоязычной литературы «Кутадгу билиг» (Благодатное знание) Юсуфа Баласагуни, «Дивана хикмет» (Книга мудростей) Ходжа Ахмеда Ясави. О масштабах и значении этих памятников свидетельствует то, что на протяжении многих веков мировая тюркоязычная поэзия в мировоззренческой сфере на пути к совершенному обществу решала тот круг социально-этических проблем, который был заключен в проблематике этих произведений. Подтверждение тому — тюркоязычная литература золотоордынской эпохи — периода ее расцвета, представленная такими сочинениями, как поэма «Хосроу-Ширин хикаяты» Кутба (1341г.) — тюркская версия знаменитой поэмы Низами «Хосров и Ширин», сочинение М. Сараи «Нахдж ал-фарадис» (Пути, открытые в рай, 1358 г.), «Гулистан бит-тюрки» (Тюркский Гулистан) Сайфа Сараи (1391 г.) — переложение на тюркскую почву «Гулистана» М.Саади. Эти произведения, а также творения их предшественников — восточных классиков Аль-Фараби, Ибн Сины, Фирдоуси, Низами и др. были широко распространены в тюркском мире и на протяжении многих веков изучались в мектебах и медресе, распространяясь в рукописных списках вплоть до Нового времени. (Курмансеитова 1990).

Говоря о значении этой ранней тюркской литературы, Х. Г. Короглы подчеркивал: «Хотя эта литература создавалась в определенной этнической среде (в Средней Азии или Поволжье) и принадлежала в первую очередь определенному этносу, тем не менее являлась наследием всех тюркоязычных народов. Вся эта литература написана на языке тюрки, не подвергшемся национальной дифференциации, и связь между различными тюркскими племенами тогда была прочна». (Короглы 1988) Это мнение, подтверждающее приведенные выше высказывания о тесном взаимодействии кочевых и оседлых племен в средневековый период, на уровне аксиомы укоренилось в современной тюркологии (А.Самойлович, М. Закиев, Э. Наджип, А. Каримуллин, Е. Турсунов и др.), поэтому совершенно логичен и закономерен вывод о том, что это наследие предваряет национальную историю духовного развития всех тюркоязычных народов центральноазиатского и поволжского регионов.

Вместе с тем, — как пишет Г. Г. Гамзатов, — «долгие годы в нашей научной и общественной мысли постулировал тезис игнорирования положительной роли Востока в исторических судьбах мусульманских народов страны, исключительно реакционным объявлялось влияние арабской культуры на духовную жизнь этих народов, находившихся на протяжении веков в орбите интенсивного культурно-исторического общения с арабским миром». (Гамзатов 1993: 26) И еще: «Признание за мусульманскими народами позитивного художественного опыта, самобытных духовных реалий, признание самого факта наличия у этих народов национальной письменности, да еще и сформировавшейся на основе арабского письма, расценивались как умаление роли Великого Октября и недооценка вклада великой русской культуры в исторические судьбы народов окраин». (Гамзатов 1993: 33) Между тем, по мнению Н. И. Конрада, — «ислам — не только совокупность верований, это политическое учение, это право, мораль, это — система эстетических воззрений, под знаком которых расцвело замечательное искусство». (Конрад 1966:94).

Из сказанного вытекает необходимость сосредоточиться на проблеме полноты охвата материала, выпавшего из национального культурного пространства вследствие вульгарно-социологической «инвентаризации» наследия прошлого в советское время, а также на вопросе переосмысления «разрешенной», «допущенной» к обнародованию части культурного наследия, «очищения» ее от наслоений, вызванных различными причинами, в том числеидеологического характера. Этот пласт до сих пор бытует в науке, интерпретированный с точки зрения классового сознания, идеологических нужд, в отрыве от собственной мировоззренческой и философской основ. Такая проблематика, значимая не только для ногайской литературы, представляется актуальной в эпоху, с одной стороны, повсеместного пробуждения и активизации национального самосознания, а с другой — неустранимой необходимости мировой интеграции. Ответив на вопрос: «Кто мы?», народы оказались перед необходимостью интеграции в мировую культуру, а значит — перед важностью соизмерения собственных ценностей с общечеловеческими, универсальными.

В связи с научными разысканиями последних лет в области истории и теории национальных литератур (См.: Способность к диалогу (1993) — История нац. лит-р. Перечитывая и переосмысливая. (1995; 1996; 1998) — Нация. Личность.

Литература

(1996), указанные работы.

Султанова, Бакирова, Давлетшина, Биттировой, Шариповой и др.), вопрос о путях развития ногайской литературы, как и других литератур народов РФ, в Новое время также представляется не столь однозначным и определенным. Перипетии в развитии ногайской духовности, связанные со средневековой междоусобной борьбой, а также трагическими изломами в жизни этноса после обескровивших народ миграционных процессов и джунгарского нашествия (17 в.) дополнились в 18 — начале 20 века проблемами иного порядка. «Следствием трагического массового исхода во время Кавказской войны (18 и 19 вв.) в Турцию свыше 700 тыс. кубанских и северопричерноморских ногайцев стала гибель большей части духовного наследия». (Сикалиев 1994) Историческая наука на современном этапе пытается дифференцировать причины мухаджирства, объясняя массовый исход обстоятельствами не только и не столько религиозного характера, сколько экономического. (См труды Берже А., Потто В., Сысоева В., Дзидзария Г., Невской В., Шаманова И. и др.) Вне зависимости от причин, переселение нанесло невосполнимый ущерб генофонду народов Северного Кавказа. В ногаеведении этот важный, переломный этап национальной истории, к сожалению, не стал еще объектом специального исследования. Не определены истинные масштабы этой трагедии, в том числе и в сфере духовной. (Единичные работы: Керейтов 1995; 1998) По этой причине в отечественной исторической науке до сих пор фактически не отражена роль ногайцев в этом масштабном историческом событии. Между тем, для ногайцев Кавказская война началась раньше, чем для горцев. Для осуществления планов по присоединению кавказских народов к России главным препятствием были ногайцы, проживавшие в так называемой «буферной зоне» между горцами и Россией. «Расчистка» пути, предпринятая имперскими властями, обернулась для ногайцев национальной трагедией: карательная экспедиция А. Суворова в Западном Предкавказье в октябре 1783 г. уничтожила более 10 тыс. представителей ногайской аристократии и военной элиты, отказавшейся от насильственной депортации из «буферной» зоны. (Керейтов 1995: 90) Первая волна массового исхода в Турцию (80-е годы 18 века) имела причиной именно это событие. А для разрозненных, изолированных групп ногайцев, оставшихся после второй волны переселения (60-е годы 19 века) в Дагестане, Ставропольской губернии, на Кубани, в Крыму, было спасением присоединение к России, что окончательно и произошло во второй половине 19 века. Включение ногайцев в экономическое и историко-культурное пространство России после таких трагических изломов национальной истории положило начало если не полной, то основательной переориентации традиционных духовно-культурных ценностей Востока на ценности Запада. На том этапе ее олицетворяли русская культура и литература, которые давали выход накопившейся преобразовательной энергии, раздвигая привычные границы познания мира и отношения к нему.

Давление внешних факторов в 19 веке поддерживалось активизацией и внутренних: в Поволжье и на Кавказе набирает силу религиозное реформаторство, процесс секуляризации национальных культур, перенесение акцента с религиозного на светское образование. Этот значимый процесс, именуемый в истории мировой культуры просветительством, являясь ее важным этапом, активно протекал и в ногайской культуре. Внутренние тенденции, собственные общественные потребности, вступая во взаимодействие с инонациональными факторами, ускорили процессы развития, взрывая стагнационные явления, консервативные установления.

Сложности включения ногайцев в историко-культурное пространство России отразились в ногайской поэзии, начиная с 18 до начала 20 вв., в творчестве Исмаила Мажарлы, Оразакая Найман улы, Аманхора, Саркынбая Крымлы, Алибека Шарап улы, Ахмедие Адиль улы, Фахруддина Абушахман улы, Арслана Шабан улы, Баймырзы Манап улы и др. Их творчество, основанное на традициях фольклора, суфийской литературы, романтизма, являлось синтезом устной и письменной культур и активизация в нем рационалистических и публицистических начал, а также реставрация суфийских идей подтверждает многозначность и противоречивость процесса, о которых говорил известный словацкий компаративист Д.Дюришин. Ученый имел в виду неправомерность игнорирования проблемы разностадиальности, различия языковой и этнической принадлежности взаимодействующих литератур. Он считал неправомерным применение единых критериев для определения уровня художественности этих литератур, так как их развитие проходило в рамках различных систем. (Дюришин 1993: И) Рассмотрение национальной литературы вне ее органической системы, вне собственных критериев и реального историко-культурного контекста позволяло определять ее как «неразвитую», «отсталую».

В советский период в отечественном литературоведении сложился устойчивый стереотип национального Просвещения в культурной истории многих народов, главной чертой которого явилась его связь с русской демократической мыслью, с русской литературой. В значительно меньшей степени выявлялись и изучались взаимоотношения Просвещения с культурой и литературой зарубежного Востока. В свете названного стереотипа такое явление, как ногайское Просвещение было значительно сужено, его начало отодвинуто на более поздний периодначало 20 в. и ограничено именем А-Х. Ш. Джанибекова, в просветительской деятельности которого наиболее полно отразились идеи вовлечения народов в единое общесоветское культурное пространство. Не изученное и на тот момент официально не признанное как факт в истории национальной духовной культуры творчество поэтов ногайского Просвещения конца 18 века (Исмаил Мажарлы, Оразакай Найман улы, Саркынбай Крымлы), а также 19 — нач. 20 вв. (Ораз Айтманбет улы, Абдул-Халык Абдул-Рашид улы, Ажи Молла Ногман улы, Баймырза Манап улы) в число таковых не вошли. В числе этих «неуместившихся» в прокрустово ложе заданной схемы художники слова 19 в., так называемые «книжные поэты» — Фахруддин Абушахман улы, Хозрай Тиекли, Сыдыкбай Алкайдар, ориентированные в большей степени на культуру мусульманского Востока. Благодаря усилиям ногайского ученого А. И-М. Сикалиева имена этих поэтов значатся в истории ногайской поэзии, опубликована часть их литературного наследия (тексты) (Сикалиев 1991), что очень ценно и важно, но по-прежнему не документированы их биографии, не изучено и не определено значение их творчества, не оценен их вклад в историю ногайской духовности.

Подчеркивая неоднозначный характер духовных процессов, происходивших в национальных культурах в связи с переориентацией в новых условиях на западные ценности, Р. Ф. Юсуфов отмечает, что «внутренняя сложность коллизии состояла в соединении исламского рационализма с идеями новоевропейского гуманизма. Антропософия ислама заменялась философией индивидуальной творческой личности. Этот процесс протекал с опорой на эстетику русского реализма». (Юсуфов 1996) В ногайской культуре он отразился в творчестве перечисленных выше поэтов просветительско — демократического направления. Поэты-просветители Астраханской сказительской школы («книжные поэты») опирались в своем творчестве на традиции арабо-мусульманской культуры, пропагандировали лучшие образцы фольклора и литературы Востока. Наибольшую известность они получили как создатели дестанов на восточные темы — вольных переводов в стихах. Их просветительство апеллировало прежде всего к духовным ценностям ислама, видело будущее народа в единстве с мусульманским миром, что позволяет определить их творчество как религиозно-просветительское, заключающее в себе мусульманский социокультурный комплекс.

Обновленческое движение в жизни тюркских мусульманских народов, начавшись в 80-е годы 19 века на почве просветительских идей, постепенно оформилось в мощное общественно-политическое движение, получившее название джадидизм (джадид. — араб.- «новое»). Ключевой фигурой его явился Исмаил Гаспринский. Главная цель джадидизма -«выведение менталитета мусульман из рамок традиционной общины, ее верований и стереотипов в мир современной цивилизации». (Усманов 1993) Но власти вскоре стали опасаться джадидизма как возможности конфессиональной консолидации тюркских народов. С начала XX века на фоне тотальных цензурных гонений, арестов и преследований представителей народной интеллигенции (репрессии в отношении А. Умерова, Б. Абдуллина, А. Джанибекова) наблюдается отход от достигнутого и свертывание национальной культуры.

В ногайском обществе идеи Гаспринского получили воплощение в деятельности национальной интеллигенции Астрахани. Яркими представителями джадидистского движения стали писатели, издатели, богословы, общественные деятели Абдрахман Умеров, Али Акбар Нугаев, Курбан-Али Эрембетов, Хабибула Умеров, Наджип Гасри (Мавлюбердиев). Их усилия легли в основу успешного развития на рубеже 19−20 вв. периодической печати в Астрахани. (Курмансеитова 2001) Этот важный этап в истории ногайской культуры также ждет своего исследователя.

После дважды проведенной уже в советское время «некомпетентной, скоропалительной» (Г.Ломидзе) реформы алфавита, продиктованной «идеей идеологической унификации тюркоязычных народов» (Стеблева И.) и осуществленной под девизом современного обновления графики (у ногайцев — с арабицы на латиницу в 1928 г., а с латиницы на кириллицу — в 1938 г.), на новой советской, социалистической почве в 20−30-е годы расцвела ногайская «лозунговая» поэзия (М.Курманалиев, З. Кайбалиев, Р. Керейтов, И. Мирзаев, А. Казаков). Результатом реформы стало то, что «разорвалась преемственная связь между прошлым и настоящим, многовековое культурное наследие тюркоязычных народов, отмеченное совершенством, оказалось отсеченным от современности и превратилось в молчаливого незнакомца». (Ломидзе 1983) Но «лозунговая» поэзия, нашедшая активный выход к своему читателю на страницах национальных газет (у ногайцев — «Кызыл Шеркеш» (Красная Черкесия) 1928 г. и «Ленин йолы» (Путь Ленина) 1938 г.), выполнила и положительную миссию: после потрясений 18 — начала 20 веков, с новой силой зазвучало ногайское художественное слово. Таким образом, следствием реформы стали не только потери, но и обретения: сплав самобытной культуры с элементами европейской культуры способствовал культивированию прозаических жанров (рассказ, повесть, роман) в ногайской литературе, традиционно ориентированной на поэзию. Вовлечение ногайцев, как и других тюркских народов, в создание многонациональной литературы, тесный контакт с российской филологической наукой выработали общую проблематику литературоведческих исследований, создав благоприятную почву для роста собственных национальных кадров ученых, что привело к большей самостоятельности наук.

В столь противоречивом русле протекала первая половина 20 века в истории духовной культуры ногайцев. Своего исследователя ждут темы, связанные с драматическими и трагическими судьбами первых представителей ногайской советской интеллигенции А. Курмансеитова,.

М.Санглибаева, А. Мамшагова, М. Курманалиева, 3 Кайбалиева, А. Джанибекова, Б. Абдуллина, Ф. Абдулжалилова, Х. Булатукова и др. Публикации последних лет обозначили эту проблему и необходимость ее исследования. (Астафьев 1987; Курмангулова 2003; Курмансеитова 1996).

Процесс зарождения в середине XX века в лоне соцреалистической культуры форм интеллектуальной оппозиции идеологической догме, прослежен во 2 -ой главе нашей работы. Эту оппозицию представляла прежде всего литература, отразившая подспудное накопление иного художественного качествав русской литературе — творчество «шестидесятников». Говоря о сути и значении этой тенденции, К. К. Султанов подчеркивает, что «важно видеть не только обслуживание идеологических заповедей или программное открытое несогласие с ними (диссидентская литература — Н.С.), но и оттенки, напряжение смысла там, где за маской социального конформизма могла скрываться драма творческого сознания, которое не только считалось с ограничениями, но и добивалось самореализации вопреки, а не благодаря обстоятельствам». (Султанов 2001: 53) Выработка нового художественного зрения, порыв к поиску собственных истин наполняли драматизмом творческие устремления ногайских поэтов 60−70-х годов С. Капаева, Г. Аджигельдиева, К. Темирбулатовой, К. Кумратовой, М.Аубекижева. Возврат к утраченным ценностям был вызван их ощущением исчерпанности существующих литературных форм, необходимостью выработки иного типа отношения к действительности для обретения внутреннего равновесия и ценностных опор. Их поэтическое творчество подтверждает, что реальное пространство авторского сознания было гораздо шире и богаче той ценностной доминанты, которая определяла содержание советского менталитета.

В настоящей работе впервые специально исследуется поэзия ногайских «шестидесятников» Г. Аджигельдиева, К. Темирбулатовой (2 глава. Ногайская поэзия 60−70-х гг.: «Драма творческого сознания» (Г.Аджигельдиев, К. Темирбулатова), положившая начало смене ценностных ориентаций в творчестве их последователей К. Кумратовой, М. Авезова и Ф. Сидахметовой, чьи имена также впервые вводятся в научный оборот (3 глава. Ногайская поэзия 80−90-х гг.: Ценностные ориентации. (К. Кумратова, М. Авезов, Ф. Сидахметова).

Как известно, при всех перипетиях исторического развития этносов — триумфах и трагических потрясениях — остается непрерывность национального духовного развития. В культурной эволюции ногайского общества преломилась историческая динамика ценностных представлений: переход от религиозных воззрений к светским, от безусловных, всеобщих и вневременных — к условным и необязательным. Резкими культурными сломами и разрывами отмечен весь, исполненный трагизма XX век. «Литература страдает от обстоятельств, — говорит К. К. Султанов, — но не зависит от них полностью, не растворяется в них, сохраняя духовное ядро и долговременные интересы, устремленные в будущее поверх барьеров любой социальной конъюнктуры. Потому так важна способность к различению ценностей, аккумулирующих содержательную энергию долгого литературного развития, диалектику устойчивого и изменчивого в движении литературы, обозначающих характер и направленность ее ценностных ориентаций». (Султанов 2001: 51) Именно такой подход, определил вектор нашего поиска в 3 главе. При этом доминировала выработка объективных оценок в ходе перечтения и введения в научный оборот новых имен и произведений 2-ой половины XX века, аккумулировавших в себе современное понимание мира и человека в нем. Аксиологическая значимость творчества ногайских поэтов этого периода заключается прежде всего в том, что они смогли преодолеть чувство «национальной обиды» в осмыслении истории, которая увела бы их от задач подлинного искусства. Использование богатого внутреннего ресурса национальной и многовековой общетюркской культуры (фольклорно-эпической и литературной традиции) средоточия ценностных опор — направлено в нем на реализацию главной установки — обеспечение исторического и духовного долголетия народа.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Предпринятое в настоящем исследовании осмысление ногайской поэзии XX века в связях с общетюркскими традициями осуществлено в условиях, когда тенденция научно-этического обновления на современном этапе утверждает новый подход к изучению истории национальных культур России и постсоветского пространства. Ногайская словесность рассмотрена как целостный художественный феномен, со спадами и подъемами, с кризисами и противоречиями, без выключения из сложного многовекового эволюционного процесса его этапов. Это стало возможным благодаря введению в научный обиход широкого историко-культурного контекста, представляющего собой реконструированный диахронный срез национальной культуры. Фольклорные, мифоэпические, литературные составляющие этой диахронии, национальные философские, этические и эстетические традиции — это те факторы, которые способствовали налаживанию духовного диалога времен, восстановлению прерванной преемственной связи поколений и национальной идентичности, основанной на общих и единых для всей многовековой протяженности духовных и нравственных ориентирах. Исследование осуществлено с опорой и на синхронный опыт — генетически, исторически, культурологически близких народов, на достижения мировой и отечественной тюркологии, при этом приоритетной оставалась задача, являющаяся общей для всех направлений современной ногайской гуманитарной науки, — выявление, осмысление и интеграция в контекст фундаментальных исследований оригинального материала.

Автор считал для себя важным показать аксиологические основы, сакральные константы национального мировидения на всех важнейших этапах духовного развития (древность, средневековье, новое и новейшее время) и таким образом прочертить линию преемственности в национальной духовной вертикали. Эта линия органично соединила, синтезировав мировоззренческие идеалы древнетюркской (орхоно-енисейские памятники, Кашгари, Баласагуни, Ясави), тюрко-ногайской (Сараи, Кутб), средневековой ногайской (Шал-Кийиз, Асан Кайгылы), ногайской нового (Казтуган, Саркынбай Крымлы, Фахруддин Абушахман улы) и новейшего времени (С.Капаев, Г. Аджигельдиев, К. Темирбулатова, К. Кумратова, А. Киреев, М. Авезов, Ф. Сидахметова) литератур, основанных на народной философии, мусульманской суфийской этике и эстетике, на многовековых нравственных традициях народа, на национальных и общечеловеческих ценностях. Составляя ядро национального художественного опыта на всех этапах эволюции ногайской духовности, эти ценности стали содержанием сохранившейся в веках базисной сферы национальной культуры.

Введение

в научный оборот пяти наиболее крупных имен, поэтов — Г. Аджигельдиева, К. Темирбулатовой, К. Кумратовой, М. Авезова, Ф. Сидахметовой, — внесших значительный вклад в развитие ногайской поэзии, является первой попыткой проникновения в мировоззренческие и эмоционально-чувственные сферы их художественных миров, далеко не исчерпывая возможности раскрывать их многообразие и ценность.

В творчестве этой образованной и по-новому мыслящей плеяды поэтов реанимированы национальный дух и мышление, в органичном сплаве предстали мировой художественный опыт и национальное мировидение. Качественное обновление в их творчестве принципов взаимоотношения с национальной традицией определяет стремление к осуществлению синтеза исторических этапов национального духовного развития, стремления к целостному миросозерцанию. Синтез же художественного опыта российской и мировой культуры имеет целью вписать ногайскую поэзию в общечеловеческое культурное развитие.

Дисгармоничность современного мира, драматизм существования современного человека, его расколотое сознание, потеря внутреннего стержня и связи с окружающим миром и природой, глобальные проблемы урбанизации, оппозиции культуры и цивилизации, прошлого и настоящего, национального и общечеловеческого — это наиболее значимые пункты эстетических программ ногайских поэтов XX века, которые стали залогом общезначимости их творчества.

Гамзат Аджигельдиев и Кадрия Темирбулатова жили в переходную эпоху 60 — 70-х — времени не столько внешних дел, сколько внутренней работы, времени подготовки нового сознания. Это имел в виду Н. Бердяев, когда говорил о том, что «большое дело совершается в личностях, а не в массах. В массе своей народ перейдет от старого состояния духа к новому, не пережив многих испытаний, многих сомнений, надломов, пережитых отдельными искателями». Глубокая раздвоенность и внутренний надлом, испытанные и Кадрией, и Гамзатом в своем времени (60−70-е гг.), исполненные драматизма их поэтические судьбы повлекли за собой плодотворные последствия для ногайской духовности. Движимые стремлением целостного миросозерцания, органического слияния истины и добра, знания и веры, они успели внушить новым поколениям своих соратников по перу чувство наступающего перелома, ощущение перехода как эпилога уходящей литературной эпохи и пролога повой. Их поэзия повлекла за собой смену ценностных ориентаций в творчестве ногайских поэтов: поздней К. Кумратовой (сборники «Тамыз» («Хранитель огня»), «Танъ манъында» («В предрассветный час»), «Кызыл шылма» («Красная алыча»), М. Авезова (сборники «Эс» («Память»), «Бир увыс топырак, бир увырт сув» («Горсть земли, глоток воды»), Ф. Сидахметовой (сборник «Ак оьрнек» («Белый узор»), подготовив добротную почву для их «возвращения к Истине».

Поэтические открытия современной ногайской поэзии позволили поднять ее образную систему на новый уровень метафорического обобщения. А такие творческие достижения поэтов, как строфические, композиционные, интонационные новации, ассоциативность мышления, стремление к освоению сознания и подсознания, в общих чертах осмысленные в данной монографии, остаются предметом предстоящих специальных литературоведческих исследований в области ногайской исторической поэтики.

Художественные достижения ногайской поэзии XX века, синтезируя предшествующее развитие национальной словесности, устанавливают творческий диалог между временами, обеспечивая функционирование современной ногайской поэзии в широком и едином национальном и общетюркском историко-культурном пространстве.