Коммуникативные типы высказываний в языках различного строя: Лезгинские и русский языки

Настоящая работа посвящена сопоставительному исследованию коммуникативных типов высказывания (предложения), т. е. их функциональных разновидностей, противопоставленных друг другу по цели высказывания (целевой установке говорящего), в лезгинском и русском языках. Проблема выявления различных типов предложения, дифференцируемых по своей коммуникативной направленности, обсуждается в языкознании уже более 100 лет, причем в различные периоды развития лингвистики подходы к этой проблеме были достаточно разные. Например, когда господствовало логическое направление, в сферу анализа попадали лишь предложения, выражающие суждение, в то время как другие коммуникативные типы оставались вне поля зрения лингвистов. Показательно в связи с этим мнение А. А. Шахматова, высказанное именнно в связи с выделением коммуникативных типов высказывания: «К коммуникациям относятся не только пропозиции или суждения, но и всякие иные сочетания представлений, умышленно, с той или иной целью приведенных нами в связь, например, сочетания, нашедшие себе выражения в словах, как &bdquo-дома ли отец? уходите! выпить бы чего, посидел бы ты с нами!». Эти сочетания отличаются от суждения тем, что в них представления приведены в связь нарочитым актом не для утверждения чего-либо или отрицания, а в одном случае для вынуждения собеседника к тому, чтобы он высказал суждение, сочетая оба названных в вопросе представления, в другом случае для вынуждения иди побуждения собеседника произвести то или иное действие (&bdquo-уходите! посидел бы ты с нами"), в третьемдля обнаружения желания говорящего (&bdquo-выпить бы чего")" [Шахматов 1973: 341].

Предложение, как известно, является наиболее сложной и противоречивой языковой единицей, противопоставленное целым набором структурных и семантических признаков другим основным лингвистическим единицам — слову и словосочетанию. Уже факт соотнесенности предложения со сферой языка и речи обусловливает двойственность его функционирования.

О сложности понятия предложения свидетельствует хотя бы тот факт, что существующие попытки дать определение этой лингвистической единице, как правило, далеки от совершенства. Еще в 1933 г. в специальной монографии, посвященной предложению, Джон Рис привел 139 определений предложения. Сообщающий об этом В. А. Звегинцев в своей книге, также посвященной предложению, высказал предположение, что в середине 70-х гг. это количество можно было удвоить, если не утроить [Звегинцев 1976: 156]. По-видимому, и эти цифры не являются пределом. Так, в более поздних работах указывается, что число таких определений превысило тысячу [см., например, Зекох 1987: 69]. Если учесть выдвинутое У. С. Зекохом предположение о том, что определение предложения должно быть индивидуальным для каждого отдельного языка, то подобное многообразие следует признать вполне естественным следствием многообразия языковых структур как таковых.

Данное обстоятельство, вероятно, учитывал автор монографии по лезгинскому синтаксису М. М. Гаджиев, который отказался в своей работе от очередной попытки дополнить ряд существующих определений предложения1, повторив лишь известные дифференциальные.

1 Ср.: «Что такое предложение? В лингвистической литературе на этот вопрос мы находим различные ответы и различные определения предложения. Формулировать еще одно определение специально для признаки предложения: грамматическую оформленность и способность выражения законченной мысли.

В современной лингвистике выработалось такое понимание предложения, которое учитывает многоаспектный, многоплановый характер этой синтаксической единицы: «В широком смысле это любое — от развернутого синтаксич. построения (в письм. тексте от точки до точки) до отд. слова или словоформы — высказывание (фраза), являющееся сообщением о чем-либо и рассчитанное на слуховое (в произнесении) или зрительное (на письме) восприятие» [ЛЭС 1990: 395].

Таким образом, проблема осложняется отсутствием строгого разграничения между двумя синтаксическими единицами — предложением и высказыванием. По данному вопросу существует целый спектр мнений, не только дифференцирующих различные направления лингвистики, но и отдельные подходы в пределах одного и того же направления. Эти подходы иногда группируются в четыре концепции [см. Торсуева 1975: 53]: 1) «антиграмматический» подход, 2) фонетический подход, 3) функциональный подход, 4) текстовый подход.

Согласно первой концепции, высказывание (которое так или иначе понимается как реализация предложения в речи) отличается от предложения необязательностью грамматического образца, структурной схемы (обсуждение понятия «структурная схема предложения» см. в работах Шведова 1973; Кокорина 1975; Распопов 1976 и др.). Это требование к высказыванию представляется нам достаточно важным, поскольку дает возможность рассмотреть речевые ситуации во всем их многоообразии, не сводя к ограниченному набору абстрактных схем. лезгинского языка и присоединить его к многочисленным определениям, которые встречаются как в научной, так и в учебной литературе, нет никакой необходимости" [Гаджиев 1954: 6].

Действительно, в речи (особенно устной) наблюдается множество высказываний, синтаксически (морфосинтаксически) не оформленных. Ср.: «Кроме того, в речи встречаются предложения — нечленимые высказывания. Как правило, это междометия, слова-предложения, речевые формулы и др. Такие высказывания могут также включаться в состав членимых предложений в качестве вводных. Надо сказать, что подобные нечленимые синтаксические единицы достаточно употребительны в лезгинском языке, ср. Саламалейкум, Сефер халу! — Алейкса-лам, — ашкъи авачиз экаваб гана багъманчиди 'Здравствуйте, дядя Сефер! — Здравствуйте, — неохотно ответил садовник'- Васалам вакаламречевая формула, сопровождающая завершение чего-л.- Башуъсте, Али стха! За исятда виры вахаз ахъайда [Къ. М.] 'Хорошо, брат Али! Я сейчас все открою сестре'- Пагъ! Играми буба! — лагьана, ч1ехи хцяй гъарай акъатна [Л. X. М.] 'Ах! Дорогой отец! — воскликнул старший сын'- Хабар никай — хабар ц1ийи папакай [Л. X. М.] 'Рассказ о комрассказ о новой жене'- Эхъ! — жаваб гана Мердана [А. Р.] 'Да! — ответил Мердан' и т. п.» [Алексеев, Шейхов 1997: 63−64]. Список подобных высказываний, предложенческий статус которых подвергается сомнению, легко может быть продолжен. Нетрудно также найти подобные примеры и в других дагестанских языках. О наличии соответствующих высказываний в даргинском писал 3. Г. Абдуллаев: «При определении синтаксических взаимоотношений членов предложения моноремные построения или одночленные (односоставные) предложения в даргинском языке обнаруживают чрезвычайное своеобразие. Одни из них по своей природе синтаксически нерасчленимы и лишены парадигматического ряда противопоставлений по категориям лица, класса, числа и времени. Они представляют собой синкретические моноремы междометного типа, которые в основе своего построения имеют какое-либо одно единственное понятие (или представление): утверждение или отрицание, повеление или восклицание и т. д., грамматически (интонационно) соотнесенное с действительностью. Такие синкретические моноремы не имеют не только какого-либо подразумеваемого члена, но и сами по себе не несут каких-либо формально-грамматических признаков последнего:

— xlypa ama? 'и ты туда? лехП 'тише'!

— г1е 'да' (Гь, 7, 1953, 31) гъурра" ура,' и т. д.

К таким грамматически нерасчлененным одночленным предложениям, как г1е, юх, лехП, гъурра! и т. д., нельзя применять метод восстановления и подстановки «недостающих» или «подразумеваемых» компонентов. В подобных предложениях имплицитные члены не только не мыслятся, но и не имеют в эксплицитном понятии каких-либо формально-грамматических признаков. Одночленные предложения такого типа мы будем называть синкретическими моноремами" [Абдуллаев 1971: 61]. Как видно из приведенного выше высказывания, 3. Г. Абдуллаев квалифицировал подобные высказывания как «грамматически нерасчлененные одночленные предложения» .

Об аналогичных видах высказываний в аварском языке читаем следующее: «Наличие в составе определяющих признаков предложения такой его характеристики, как следование определенному грамматическому образцу, как бы выводит за рамки предложения нечленимых высказываний — междометий, слов-предложений, отдельных речевых формул и т. п. Выражения подобного рода могут также включаться в состав «обычных» предложений в качестве вводных. К сожалению, грамматическая традиция не отличалась вниманием к их употреблению, хотя они достаточно употребительны в аварском языке, ср. Аса-ламу г1алайкумВаг1алайкуму салам «Здравствуй (те)» — Васалам вакалам — речевая формула, сопровождающая завершение чего-л.- Гъанже сор-до лъикН Васалам вакалам. Амин! [Р. XI.] «А сейчас спокойной ночи!

Вот и все. Аминь!" - Вай нажас, -илан axlbana эбел [М. М.] «Вот дрянь,.

— крикнула мать" - Йохъ, — илан абуна Антон Петровичас [М. М.] «Нет,.

— сказал Антон Петрович" и т. п. В разговорной речи, наряду с простым предложением, зачастую функционируют коммуникативные единицы, которые не могут быть названы грамматическими предложениями, поскольку не обладают определенными выше свойствами. Например, в зависимости от конкретных речевых условий в роли сообщения могут выступать и отдельные словосочетания, и слова — знаменательные и даже служебные. Ср.: — Дуца бице duda. — Щиб? [Р. XI.] 'Скажи мне. — Что?1- Нич! Рогъо! [М. М.] 'Стыд! Позор!- Нужер пас-портал! [Ф. Г1.] 'Ваши паспорта!' и т. д." [Алексеев, Атаев 1998: 73−74].

На наш взгляд, независимо от того, будем ли мы квалифицировать высказывания названного выше типа как специфические предложения или же будем противопоставлять их собственно предложениям, без анализа таких образований синтаксис коммуникативных типов предложения (высказывания) был бы неполным, поскольку они практически в равной степени с грамматически оформленными предложениями участвуют в выполнении соответствующих коммуникативных заданий. Ср.: «Значениями вопросительности или невопроситель-ности, побудительности и желательности охватываются не только грамматические предложения, но и все вообще высказывания.» [РГ II: 88−89 ].

Конечно, в идеальном случае и высказывание должно быть построено на структурной схеме предложения, но такое построение не является обязательным для всех видов высказывания. Тем не менее, и к высказыванию может быть применено требование подчинения норме данного языка (правомерность такого подхода демонстрируют работы, исследующие разговорную речь).

Фонетический подход опирается прежде всего на такую характеристику высказывания, как интонация. Между тем практически в любом синтаксическом описании «предложенческая интонация» признается неотъемлемым свойством любого предложения. Более того, интонация, которая представляет собой мелодический рисунок фразы, в этом своем качестве рассматривается как один из формальных элементов, составляющих национально-языковое своеобразие рассматриваемого синтаксического ряда, отражающий к тому же идиоэтническую специфику языка в целом. Нельзя не напомнить в связи с этим следующее высказывание М. И. Матусевич: «По интонации можно, даже не слыша слов, определить, на каком языке говорят» [Матусевич 1959: 102].

В то же время исследование интонации в традиционных синтаксических описаниях зачастую отходит на второй план. Как пишет в связи с этим исследователь адыгейского синтаксиса У. С. Зекох: «Однако мелодика речи варьируется в процессе речи сообразно целенаправленности высказывания, а каждый тип предложения получает своеобразное мелодическое оформление. Существенно разнится, например, интонация невопросительных предложений от интонации вопросительных. Заслуживает быть отмеченным и тот факт, что интонацией предложение обладает не как единица языка, а как явление речи, как актуализированное предложение, как высказывание. Кроме того, интонационно оформляется предложение лишь в устной речи. В письменной же речи особенности мелодического рисунка, виды интонационных конструкций предложения не получают прямого обозначения.

В этих условиях исключается возможность формулировать на основе мелодики речи определение, которое покрывало бы все разновидности предложения по целевой установке, отражало бы особенности, наиболее характерные для каждой из сторон устройства предложения — формальной, семантической и коммуникативной" [Зекох 1987: 71].

Говоря о функциональном подходе, прежде всего имеют в виду смысловую сторону высказывания. Нетрудно заметить, что семантический аспект является неотъемлемой частью и предложения в узком смысле, так что данный подход к разграничению предложения и высказывания вряд ли можно признать удачным.

Наконец, подход, условно называемый текстовым, базируется на понимании высказывания как компонента текста (высказывание = минимальный текст).

Как видно, высказывание и предложение не могут быть взаимно обособлены на основе какого-либо одного критерия. Имеет смысл в данном случае лишь руководствоваться пониманием высказывания как единицы речи и, соответственно, рассматривать эти единицы как две стороны единой сущности. В соответствии с таким пониманием в настоящей диссертации мы не ограничиваемся рассмотрением строго очерченного набора структурных моделей предложения, а базируемся на более широком подходе. По-видимому, было бы правомерно здесь говорить об исследовании не предложения, а высказывания, однако мы считаем возможным пользоваться термином «предложение», поскольку все же большее внимание в работе уделяется именно структурно-грамматическим аспектам, которые характеризуют именно предложение.

Это означает, что при исследовании предложения необходимо учитывать не только его структурно-грамматические признаки, включая его компонентный состав, особенности проявления морфологических и синтаксических категорий, характер взаимодействия между собой членов предложения и т. п., но и его функциональную природу.

Синтаксические исследования кавказских языков концентрировались до настоящего времени лишь вокруг формально-грамматических проблем: можно, например, сослаться в связи с этим на огромную литературу, посвященную эргативной конструкции предложения, проблеме сложноподчиненного предложения и нек. др. В то же время функциональные аспекты предложения, в т. ч. и вопросы классификации предложений по цели высказывания оставались как бы на периферии синтаксических построений.

Таким образом, актуальность темы настоящей диссертации определяется, с одной стороны, доминирующим положением, которое занимает проблематика предложения в таких современных областях лингвистики, как функциональная лингвистика, прагматика, теория речевой коммуникации, логический анализ языка и др. В частности, в современной лингвистике остро стоит проблема создания лингвистической типологии речевых жанров, которую можно было бы свести к типологии относительно устойчивых типов высказываний, объединяющих тематическое содержание, стиль и композиционное построение. О сложности этой проблемы пишет М. М. Бахтин: «Может показаться, что разнородность речевых жанров так велика, что нет и не может быть единой плоскости их изучения: ведь здесь в одной плоскости изучения оказываются такие разнороднейшие явления, как однословные бытовые реплики и многотомный художественный роман, как стандартная и обязательная даже по своей интонации военная команда и глубоко индивидуальное лирическое произведение и т. п.» [Бахтин 1979: 238]. При этом в качестве предпосылки для создания типологии речевых жанров называется теория речевой коммуникации, которая учитывала бы в комплексе социальные, коммуникативные, психологические и лингвистические аспекты исследования высказывания.

С другой стороны, исследования в этом направлении представляются актуальными и для кавказского языкознания, где до настоящего времени соответствующим проблемам практически не уделялось должного внимания.

Следует также подчеркнуть важность исследования синтаксиса дагестанских языков именно в сопоставительном плане. Если в недалеком прошлом необходимость сопоставительных исследований диктовалась форсированием процессов перехода к двуязычию и далее от двуязычия к использованию русского языка, который согласно идеологическим установкам, отражал общность советского народа, его социалистический образ жизни, то в последние годы среди национальной интеллигенции нередко преобладают негативные взгляды на двуязычие. По нашему мнению, сопоставительные исследования и в современных условиях, когда в основу языковой политики кладется принцип равенства языков, в отличие от тенденций прошлого к языковому унитаризму, не потеряли своей актуальности. С одной стороны, не теряет своего значения лингводидактический аспект, поскольку на основании сопоставительных исследований оказывается возможным в процессе обучения прогнозировать многие синтаксические ошибки учащихся, обусловленные расхождениями в закономерностях строения простого предложения в сопоставляемых языках. Как отмечает X. X. Сукунов, «из всех ошибок, встречающихся в русской речи учеников национальной школы. наиболее многочисленны синтаксические, нарушающие сочетания слов и построения предложений. Это ошибки в оформлении синтаксических связей слов, в словорасположе-нии, ошибки, нарушающие конструктивную целостность предложения: незавершенность, неуместное употребление деепричастного оборота, нарушение структурных схем предложений, употребление несвойственных для русского языка синтаксических конструкций, неправильное согласование слов, нарушение порядка слов, пропуск предлогов, замена одной предложной конструкции другой, неверное конструирование предложений, смешение обобщающих слов с однородными членами и т. д.» [Панов, Сукунов, Экба 1989: 141−142]. Многие из названных здесь типичных синтаксических ошибок характерны и для учащихся-дагестанцев, что обусловлено непосредственно различием синтаксической структуры русского и дагестанских языков.

С другой стороны, в условиях постоянного влияния русского языка на дагестанские, нормы последних, особенно в речи городских жителей, как бы размываются. Периодическая печать на дагестанских языках не только наводнена лексическими русизмами, но и прибегает в их сочетании к закономерностям русского языка. В этом плане осознание синтаксического своеобразия родного языка поможет сохранить чистоту речи. Можно назвать и другие проблемы, решаемые на основе сопоставления: эквивалентность лингвистической терминологии, обучение родному языку в городской школе, когда ребенок практически им не владеет, равно как и обучение русских, проблемы перевода и т. п.

В то же время, хотя к настоящему времени дагестановедение располагает фундаментальными синтаксическими описаниями основных литературных языков Дагестана (в частности, по аварскому языку имеется исследование А. А. Бокарева [1940], по даргинскому -3. Г. Абдуллаева [1971], по лезгинскому — М. М. Гаджиева [1954; 1963], по табасаранскому — Б. Г.-К. Ханмагомедова [1971]), в области сопоставительного синтаксиса по-прежнему сделано очень мало.

В числе редких исключений можно назвать в первую очередь диссертацию Э. М. Шейхова [1994], в которой сопоставительному синтаксису русского и лезгинского языков уделено значительное место. Во многом существующий в этой области пробел восполняет монография.

Д. С. Самедова [1995], в которой сопоставляется сложное предложение в аварском и русском языках. Из специальных статей, посвященных сопоставлению синтаксических структур русского и дагестанских языков, можно назвать, в частности, работу Т. И. Миксон [1991] о вопросительных предложениях в русском и аварском языках, статьи М. Е. Алексеева Э. М. Шейхова [1993; 1995]. В этом ряду можно отметить также статьи У. А. Исламовой [1996а- 19 966] по некоторым аспектам аварско-английского сопоставительного синтаксиса.

При подходе к предложению с точки зрения теории речевой коммуникации в качестве исходной принимается двухуровневая модель речевого общения, которая включает, с одной стороны, социологический и, с другой стороны, коммуникативный уровни. Социологический уровень общения охватывает социальное взаимодействие собеседников, иными словами, их взаимное воздействие на поведение, образ мыслей и чувства друг друга, в то время как коммуникативный уровень ограничивается передачей сообщения, или, с учетом двустороннего характера процесса общения, обменом информацией между участниками речевого акта. Таким образом, общение уже не рассматривается как деятельность по передаче информации, но как включающее в себя и более глубокое социальное содержание, что может быть исследовано в рамках различных направлений языкознания: социолингвистики, психолингвистики, этнопсихолингвистики.

Основной целью диссертации является сопоставительное изучение предложения-высказывания русского и лезгинского языков с точки зрения его коммуникативной целеустановки и способов выражения в связи с этим его основных типов, выявление специфических конструкций, ориентированных на соответствующее коммуникативное задание. При достижении этой цели автор ставил перед собой следующие конкретные задачи:

1. Исследовать природу простого предложения в русском и лезгинском языках на основе сопоставления со смежными структурами.

2. Определить возможности классификации предложений с различных точек зрения: формальной, семантической и функциональной.

3. Выявить критерии выделения различных коммуникативных типов русского и лезгинского предложения.

4. Всесторонне изучить особенности средств различных коммуникативных целеустановок в различных коммуникативных типах русского и лезгинского предложения.

5. Выявить основные типы семантических отношений, передаваемых отдельными коммуникативными типами простого предложения.

6. Исследовать типы русских и лезгинских предложений по коммуникативной целеустановке, выявить и описать их с точки зрения парадигматики (случаи транспозиции) и синтагматики (в частности, в пределах сложного предложения).

7. Определить черты сходства и различия русского и лезгинского языков в построении различных типов предложения по их коммуникативной целеустановке и дать их содержательную оценку.

Научная новизна работы прежде всего заключается в выборе объекта исследования: изучение предложений с точки зрения их коммуникативных функций до сих пор не составляло предмет монографического исследования не только на материале лезгинского языка, но и на материале дагестанских языков в целом, тем более в сопоставительном плане, хотя отдельные фрагментарные сведения об этой стороне синтаксиса простого предложения в литературе по синтаксису дагестанских языков имеются. Таким образом, в настоящей работе впервые в дагестановедении всесторонне изучены коммуникативные типы лезгинского предложения, предложена их классификация, подробно описаны типичные случаи реализации каждого из этих типов, в том числе и случаи транспозиции, а также проведено детальное их сопоставление с аналогичными структурами русского языка.

Теоретическая и практическая значимость данной диссертационной работы следует из того, что в теоретическом отношении анализ строения различных коммуникативных типов простого предложения вносит определенный вклад в первую очередь в сопоставительное изучение синтаксиса кавказских языков, в определение специфики синтаксического строя, которая исследовалась до настоящего времени главным образом в аспекте эргативности. Проведенный в диссертационной работе комплексный анализ проблем, связанных с конструктивными особенностями различных типов предложений по их коммуникативной целеустановке в языках различного строя в тесной связи с особенностями выражения в них категории модальности, своеобразием выражения в них синтаксических отношений и связей компонентов лезгинского предложения, дает нам основание полагать, что данная работа в определенной степени восполняет имеющийся до настоящего времени пробел в исследовании синтаксиса лезгинского и других дагестанских языков, обогащает методику сопоставительного синтаксиса результатами, полученными на новом языковом материале.

Результаты исследования могут послужить основой для сопоставительно-типологического изучения синтаксиса простого предложения лезгинского и родственных дагестанских, а также русского языков. Рассматриваемая проблема имеет, на наш взгляд, существенное значение для такой сравнительно новой области лингвистики, как функциональная типология, особенности которой были определены В. Г. Гаком: «Если структурная сопоставительная лингвистика исследует особенности организации сравниваемых языков, их форм, то функциональное сопоставительное изучение языков призвано раскрыть закономерности построения речи на данном языке в сравнении с другим. Это, по-видимому, и является конечной целью сопоставительного изучения языков. Функционально-сопоставительная лингвистика должна сопоставлять средства, избираемые говорящими на разных языках при реализации одних и тех же типовых коммуникативных заданий в сходных ситуациях. Речь представляет собой совокупность речевых актов, так что сопоставительная лингвистика должна в качестве объекта исследования взять и сопоставительное изучение речевых актов на данных языках. Дж. Серль отмечал, что речевой акт — не только единица коммуникации языка, но и основной объект языкознания, ибо правильное изучение языковых актов и есть правильное изучение языка» [Гак 1987: 37].

Что касается практического применения результатов предпринятого в настоящей диссертации анализа коммуникативных типов простого предложения в лезгинском языке, то, как можно полагать, основные положения и выводы данного исследования могут оказать помощь не только при составлении научных, вузовских и школьных грамматик и программ (в той части, которая касается синтаксиса простого предложения), но могут стать и хорошим вспомогательным материалом для учителей лезгинских школ, преподающих современный лезгинский язык, для работников национальных средств массовой информации (редакторов, журналистов и др.).

Проблема исследования коммуникативных типов предложения тесным образом связана с изучением такой семантической категории, как модальность, с помощью которой, по распространенному определению, говорящий устанавливает отношение содержания высказывания (его пропозитивной основы) к действительности2, которое проявляется в одном из нескольких своих категориальных значений3. В специальной литературе давно подмечен факт сопряженности отдельных типов предложения с соответствующими модальными значениями. Ср. следующее замечание о связи потенциальности и повелительности, с одной стороны, и о несовместимости повелительности и достоверности, с другой:

Подсистемы модальных значений, выделяемых по разноаспект-ным признакам, частично пересекаются, так что возможны случаи, когда одно и то же значение (в зависимости от того, в каком аспекте оно рассматривается), входит в разные ряды. Так, повелительность, с одной стороны, может быть отнесена к ряду значений, связанных с понятием потенциальности, а с другой — включается в ряд значений, охватываемых понятием коммуникативной установки высказывания (ср. традиционное соотнесение повествовательных, вопросительных и побудительных высказываний). К тем же двум рядам может быть отнесено значение желательности (оптативности).

Разноаспектные модальные характеристики пропозитивной основы высказывания в одних случаях совмещаются (см. приведенные.

2 Ср. определение модальности В. В. Виноградовым как одной из синтаксических категорий, передающих и конкретизирующих категорию предикативности с общим грамматическим значением отнесенности основного содержания предложения к действительности [Виноградов 1975: 268].

3 К числу наиболее обобщенных значений модальности обычно относят значения (1) актуальности / потенциальности (в т.ч. возможности, необходимости, гипотетичности и др.), (2) оценки достоверности, (3) коммуникативной установки высказывания, (4) утверждения / отрицания, (5) засвидетельствованности (пересказывания / «непересказывания»). выше примеры), в других же исключают друг друга. Так, повелительность относится к той сфере модальных значений, где оказывается несущественным противопоставление достоверности/недостоверности: выражение недостоверности в данных условиях исключено, а достоверность специально не выражается, так как для семантики императива она не актуальна" [Бондарко, 1990: 60].

Подобная взаимообусловленность модальных характеристик и коммуникативных (целевых) установок говорящего дает основание исследователям включать последние в один ряд с другими видами модальных значений [ср., например, Адамец 1968: 88- Бирюлин, Корди 1990: 68]. Мы считаем такую постановку вопроса вполне оправданной, хотя рассматриваемая в настоящей диссертации проблематика обладает достаточной степенью автономности, что дает нам право выделить ее как самостоятельную тему исследования.

Более того, нельзя не указать и на имеющее широкое распространение в лингвистике узкое понимание модальности, применяемое к отношению субъекта высказывания к действию (возможности, долженствования, желания) («объективная модальность») и отношение говорящего к достоверности содержания высказывания («субъективная модальность») [Ломтев 1972; Золотова 1973; Panzer 1973; Popela 1973; Ермолаева 1977; Панфилов 1977; Бондаренко 1979].

Нельзя не указать в связи с этим и на оригинальную позицию Э. Бенвениста, по существу ставящего знак равенства между категориями модальности и целевой установки говорящего. В соответствии с его концепцией, утвердительные, вопросительные и повелительные предложения «отражают три основные позиции говорящего, который воздействует на собеседника своей речью: говорящий либо хочет передать собеседнику элемент знания, либо — получить от него информацию, либо-приказать что-то сделать. Именно эти три связанные с общением функции речи, — заключает Э. Бенвенист, — запечатлены в трех формах модальности предложения» [Бенвенист 1974: 140].

Модальность как грамматическая характеристика морфологических категорий и простых предложений активно изучается с разных сторон в последние три десятилетия [см. В. В. Виноградов 1975; А. В. Бондарко и др. 1990; Г. А. Золотова 1962; П. А. Лекант 1976; Г. П. Немец 1989]. «Тем не менее модальность устойчиво сохраняется как признанный предмет дискуссий» , — справедливо отмечает А. В. Бондарко [А. В. Бондарко и др. 1990: 59].

На наш взгляд, ближе к истине такое широкое понимание модальности, которое в своей основной рубрикации исходит из взаимного обособления двух ее типов: коммуникативной (т.е. связанной с целевыми установками говорящего) и субъективно-оценочной [Алисова 1971].

В исследованиях по семантике предложения наряду с понятием модальности используется и понятие модуса, которое в определенном смысле несколько шире понятия модальности, ср. такие разновидности модуса, как модус восприятия, знания, когнитивный (эпистемический), ментальный, модус незнания, сокрытия и безразличия, «не-ответа», общей оценки, объективированный, модус полага-ния, психической реакции, сомнения и допущения (вероятностной оценки), эмотивный и др. [Арутюнова 1988: 109−152]4.

Как показывает анализ специальной литературы, традиционная классификация предложений в соответствии с их коммуникативной установкой так или иначе признается всеми специалистами в области синтаксиса. Тем не менее, высказывались и соображения о том, что.

4 Ср. также систематизацию модусов, изучаемых в современной модальной логике [Дешериева 1988: 13−14]). отсутствуют чисто научные основания для функциональной классификации предложений ни с функциональной, ни со структурной стороны. В частности, И. П. Распопов приводит для обоснования подобного взгляда следующие аргументы: «Следует отметить, что такое деление (т.е. в соответствии с коммуникативной установкой. — Г.А.), проводимое хотя бы в чисто семантическом плане, с точки зрения строгой научной логики, не вполне правомерно. Названные функциональные типы предложения по тем признакам, которые им могут быть приписаны, во всяком случае неравноценны» [Распопов 1970: 86].

Думается, что за подобным негативным отношением кроется стремление ограничить исследование синтаксической проблематики только изучением морфологических признаков синтаксических единиц, в то время как современная синтаксическая теория, обращаясь непосредственно к семантике синтаксиса, выдвигает семантический аспект на первый план. Апелляция к таким фактам, что, с одной стороны, повествовательные и побудительные предложения могут быть противопоставлены вопросительным по информативности и определенности своей семантики, а, с другой стороны, побудительные и вопросительные предложения противопоставляются повествовательным по признаку адресованности собеседнику своей семантики, не может быть признана в данном случае убедительной, поскольку многоплановость существующих оппозиций отнюдь не означает их нерелевантность.

Обращение же к тому факту, что вопросительные предложения в русском и многих других языках базируются преимущественно на структурной основе повествовательных предложений и, за редкими исключениями, не имеют собственной структурной схемы, также не дает противникам функциональной классификации серьезных доводов, поскольку противопоставление различных коммуникативных типов предложений отнюдь не должно означать их полное структурное расхождение. Кроме того, структурный и функциональный аспекты должны, на наш взгляд, обладать известной автономностью.

Высказывая негативное отношение к классификации предложений с точки зрения их коммуникативной установки, Ш. К. Аристава отмечает, тем не менее, тот факт, «что функциональные виды предложения в абхазском языке проявляют больше структурных различий, чем это имеет место, например, в русском языке», однако тут же добавляет, что «различия эти касаются главным образом грамматических форм предиката, а не самого строения структурной основы предложения» [Аристава 1982: 228].

В подобном единстве структурной основы предложений, относящихся к различным коммуникативным типам, нет ничего удивительного. Дело в том, что современные исследования в области содержательной стороны высказывания, проводимые на основе модальной логики, выявили принципиальное различие между пропозициональным и не-пропозициональным содержанием высказывания. Первое, являясь основной частью высказывания, информирует об определенной ситуации, второе — отражает разноплановые отношения к ней говорящего, образуя так называемую модальную рамку [Wierzbicka 1969; Арутюнова 1976; Касевич, Храковский 1983, 1985]. Нетрудно заметить, что единство структурной основы предложений различной коммуникативной направленности является прямым следствием единства их пропозиционального содержания.

В критике негативного подхода к исследованию коммуникативных типов предложения можно воспользоваться аргументацией В. А. Бондарко, приводимой в защиту исследования категории модальности: «Может быть поставлен вопрос: если инвариантное содержание модальности абстрактно и неопределенно, а отдельные ряды рассматриваемых значений многоаспектны и разнородны, то целесообразно ли оперировать таким относительным и содержательно бедным инвариантом? Что реально может дать модальность как «общая рамка» для целого ряда своеобразных категорий? Полезно ли такое обобщение?

Ответ на этот вопрос должен быть положительным. Издавна существующее и постоянно используемое общее понятие модальности полезно и необходимо потому, что оно позволяет поместить ряд так или иначе связанных друг с другом категорий в некоторую более широкую систему, которая дает основу для изучения межкатегориальных связей внутри данной общности и для объяснения отдельных более частных явлений" [Бондарко 1980: 66].

Аналогичным образом можно сказать, что исследование коммуникативных типов предложения позволяет определить их обобщенные структурные характеристики, выявить систему оппозиций и конкретные формальные способы их реализации.

Различие содержания морфологических и синтаксических понятий при определенном единстве их по признаку вхождения в единую систему средств выражения модальности (в ее широком понимании) мы находим в трактовке, в частности, глагольного наклонения как одного из способов (наряду с многими другими) выражения коммуникативных функций предложения, что находит свое выражение в термине «синтаксическое наклонение», введенном в научный оборот А. А. Шахматовым [Шахматов 1941: 161−235].

Добавим к этому и то обстоятельство, что практически все предлагавшиеся в языкознании классификации предложений (высказываний) по коммуникативной целеустановке вне зависимости от того, какой принцип объявляется основообразующим, оперируют в основном одним и тем же инвентарем категорий, хотя и комбинирующихся по-разному, что говорит об объективных основаниях подобных классификаций.

В современных синтаксических исследованиях уже давно осознан тот факт, что описание предложения далеко не ограничивается характеристикой состава и строения предложения на основе конструктивных связей формирующих его словоформ, их грамматического (конструктивно-синтаксического) членения и типологии тех общих моделей синтаксических конструкций. Помимо отмеченных выше признаков, предложение во многом проявляет свои сущностные свойства и как единица коммуникации, обнаруживая в этом качестве как с точки зрения семантики, так и формальной структуры целый ряд специфических признаков, например, предикативность и интонацию.5.

5 Роль интонации в оформлении предложения убедительно показал в свое время М. М. Гаджиев, писавший: «Путем изменения интонации предложение в лезгинском языке может получать разнообразные оттенки значения. Мы можем отметить, что каждому типу предложения, который устанавливается в лезгинском языке по выражаемой им основной мысли, соответствует и особая интонация, характер которой в основных чертах будет указан ниже при рассмотрении соответствующего типа. Здесь же ограничимся лишь приведением нескольких примеров, где интонация отчетливо выступает в роли единственного средства различения типов предложения. Например:

1. Ам вун туш.

Это не ты.

2. Ам вун туш?

Не ты ли это? Разве это не ты?

3. — Ам вун туш!

Ах, это ты!" [Гаджиев 1954: 11].

Как известно, под предикативностью (< лат. ргаесЦсаге «высказывать, заявлять, сообщать») понимают «совокупность таких грамматических категорий, которые определяют и устанавливают природу предложения как грамматически организованной единицы речевого общения, выражающей отношение говорящего к действительности и воплощающей в себе относительно законченную мысль» [ГРЯ, т. 2, ч. 1 1960: 76]. Как видим, предикативность затрагивает и формальную и функционально-семантическую стороны структуры предложения. Интонация, в свою очередь, представляет только внешнюю сторону предложения и сама по себе, вне словесного содержания не может служить средством выражения сообщения и т. п.

Таким образом, предложение как коммуникативная единица языка, помимо синтаксической конструкции, обладает набором признаков, позволяющих судить, во-первых, об общей цели (или виде) выражаемого в нем сообщения6 и, во-вторых, о характере соотношения между своими компонентами (что, как известно, называется актуальным членением предложения).

6 А. М. Пешковский говорил в связи с этим о так наз. субъективно-объективных категориях: «Существование всех этих видов отношения говорящего к своей речи обнаруживается в специальных формах словосочетаний, именно в так наз. „вопросительных“, „восклицательных“ и &bdquo-повелительных» предложениях. Все они образуют соответствующие формальные категории языка, и все эти категории являются «субъективно-объективными», так как выражают различия не в отношениях между словами, а в отношениях говорящего к своей речи. Категория &bdquo-повеления", конечно, теснейшим образом связана с категорией повелительного наклонения глагола, рассмотренной нами в другой связи" [Пешковский 1934: 348].

В качестве анализируемого материала в работе использованы тексты произведений устного народного творчества, современной художественной литературы, материалы периодической печати и живая разговорная речь.

Приемы и методы исследования, используемые в работе, с одной стороны, исходя из ее жанровой принадлежности, могут быть определены в целом как сопоставительные, хотя, как известно, в пределах единой сопоставительной методики можно выделить большое количество конкретных способов анализа материала сопоставляемых языков. Применение этих методов непосредственно зависит прежде всего от специфики материала и целей сопоставления.

Так, если говорить о противопоставлении методов, ориентированных, с одной стороны, на выявлении только различий (что подчеркивается терминами «контрастивная/ конфронтативная лингвистика»), и, с другой стороны, принимающих во внимание как различия, так и схождения, то в настоящей работе более целесообразным признан второй подход.

Релевантным с точки зрения целей и результатов исследования представляется также дифференциация методов анализа, строящихся по схеме «от формы к содержанию» (анализирующая модель) и «от содержания к форме» (порождающая модель). Последняя модель в настоящее время прочно занимает в сопоставительной грамматике различных языков мира, в том числе и кавказских, лидирующее положение. В частности, в работах А. Е. Кибрика, в том числе и в серии очерков об эргативности дагестанских языков, продуктивным является использование исчисляющей модели на материале ограниченной понятийной области (пространственные падежи, категория числа), что позволяет выявить гипотетически возможные сочетания содержательных дифференциальных признаков и описать пути их конкретных реализаций в сопоставляемых языках7.

Наша работа также построена в целом на втором из названных принципов, дающем возможность последовательной систематизации исследуемого материала.

Среди методического инструментария, составляющего арсенал специалистов, занимающихся сопоставительными исследованиями, необходимо назвать и типологические методы, особенно в тех случаях, когда сопоставительный анализ касается материала языков «различной типологической принадлежности, не может не касаться вопросов, относящихся к области общей типологии» [Ярцева 1981: 12]. К таким типологическим методам можно, в частности, отнести методы выявления изоморфизма (языковые универсалии) и алломорфизма (уникалии) языков мира и ряд других. Это означает, что для объяснения наблюдаемых сходств и различий сопоставляемых языков можно использовать факт их принадлежности к одному или к разным типам.

К этому следует добавить, что в определенном смысле сопоставительное (в особенности контрастивное) языкознание можно рассматривать как часть общей типологии8, понимаемой как более широкое.

7 Хотя работы, базирующиеся на методе «от формы к содержанию», не столь распространены, они также оказываются полезными, например, для выявления сходств и различий морфологических систем [ср. КибрикКибрик, Кодзасов].

8 Ср. определение специфики сопоставительной грамматики в общем кругу типологических дисциплин, данное В. П. Нерознаком: «В отличие от типологии и характерологии контрастивная лингвистика имеет дело с попарным сопоставлением языковых систем (структур) на всех уровнях вне зависимости от генетической или типологической принадлежности объединение различных разновидностей структурного исследования языка, включающее также характерологию (выявление специфических черт одного языка или объединяющих группу языков9), универсалоло-гию (выявление лингвистических характеристик, объединяющих все языки мира) и собственно типологию (определение языковых типов10 и соответствующая классификация языков).

С позиций универсалогии методическим постулатом для нашего исследования может послужить положение о том, что (а) во всех языках мира существуют способы дифференциации сообщения, вопроса и побуждения и (б) языки используют для подобной дифференциации в той или иной степени такие формальные средства, как морфологические показатели и служебные слова, порядок слов и интонацию.

Если говорить о формальной (морфологической) классификации, то лезгинский язык, как известно, относится к агглютинативным, с определенным компонентом аналитизма. Морфологическая структура русского языка характеризуется как флективная с элементами агглютинации. Хотя трудно пока утверждать, какие расхождения сопоставляемых языков в исследуемом нами материале вызваны именно названным выше фактором, можно предполагать, что именно агглютинация предрасположена к наличию специального аффикса вопросисопоставляемых языков с целью выявления их структурных и функциональных особенностей, сходств и различий (контрастов)" [Нерознак 1987: 16].

9 Ср. работы характерологического жанра по кавказским языкам [Структурные. 1978; Климов, Алексеев 1980], а также серию очерков А. Е. Кибрика [1979;1981].

10 Требование использования понятия языкового типа как определяющего признака типологии было выдвинуто Г. А. Климовым [ср. Климов 1983: 27−28]. тельности, обнаруживаемого в лезгинском языке, в отличие от русского.

Можно предполагать также, что для сопоставительной грамматики лезгинского и русского языков немаловажное значение имеет их принадлежность соответственно к эргативному и номинативному типам, поскольку, как отмечает Г. А. Климов, «именно семантический фактор, позволяет в этом случае найти определенные основания для сопоставления формальных средств самых разных языков» [Климов 1983: 14−15].

Среди общих принципов сопоставительного исследования в специальной литературе выделяются системность анализа (соответствующие явления сопоставляются не изолированно, а в ряду однородных) — многоаспектность сопоставления (учитываются не только тождества или различия в форме и содержании, но также и в условиях функционирования сопоставляемых единиц, в их конкретных реализациях) — сопоставимость сополагаемых явлений (явления должны быть с одинаковой степенью полноты изучены в обоих языкахони должны соотноситься с более или менее эквивалентными понятийными областями и описываться в адекватных лингвистических терминах) — двусторонность и др. Все они в той или иной мере учитываются в данной работе.

Поскольку в диссертации обсуждаются вопросы интонации, не получившей в дагестанском языкознании должного освещения, мы сочли необходимым провести также экспериментальное исследование лезгинской звучащей речи с применением компьютерных анализирующих программ.

Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в более двадцати публикациях автора, в том числе монографии «Коммуникативные типы высказывания в языках различ.

31 ного строя (русский и лезгинский языки)", статьях «К вопросу об интонационной структуре текста» (М.: ИНПО, 1990), «Система интонационных средств русского языка в сопоставлении с лезгинскими» (М.: ИЯНР, 1996) и др. Ряд вопросов, связанных с темой настоящего исследования, выносился на обсуждение на международных конференциях и конгрессах, в т. ч. на восьмом кавказоведческом коллоквиуме (Лейден, Голландия, 1996) — на шестнадцатом международном конгрессе лингвистов (Париж, Франция, 1996) и др. (Пекин, Китай, 1995; Баеза, Испания, 1996; Варшава, Польша, 1996; Москва, 1996, 1997; Кельн, Германия, 1998), на всероссийских и региональных конференциях (Карачаевск, 1990; Нальчик, 1997), а также на конференциях преподавателей ДГПУ и на заседаниях кафедры методики преподавания русского языка и кафедры общего и дагестанского языкознания ДГПУ, кафедры русского языка и литературы Университета Коменского (Братислава, Словакия).

Объем и структура работы. Диссертационная работа изложена на 309 страницах и состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованной научной литературы и списка сокращений.

Заключение

.

Как показывает проведенное в настоящей работе сопоставительное исследование коммуникативных типов высказывания (в отличие от предложения, понятие высказывания в работе толкуется расширительно, включая, например, «грамматически нерасчлененные одночленные предложения», нередко выводимые за пределы синтаксиса) в лезгинском и русском языках, выявление различных типов предложения, дифференцируемых по своей коммуникативной направленности, обнаруживает в различных языках мира во многом универсальные черты.

В то же время можно говорить о значительной вариативности синтаксических структур на уровне поверхностной реализации целевой установки говорящего, причем не только в межъязыковом, но и во внутриязыковом аспекте: каждый из сопоставляемых языков использует значительный арсенал морфологических или собственно синтаксических средств для передачи одного и того же исходного смысла.

Систематическое сравнение способов оформления коммуникативных типов высказывания выявляет кроме того основные доминанты в синтаксическом моделировании каждого из сравниваемых языков, обусловленные, во-первых, типологической принадлежностью лезгинского и русского языков соответственно к эргативной и номинативной типологии и, во-вторых, доминированием в их грамматической структуре черт агглютинации и флективности.

Классификация предложений/высказываний по коммуникативной целеустановке, являвшаяся одной из главных задач проведенного исследования, входит в коррелятивный ряд с другими классификациями, учитывающими различные параметры предложения: например, с точки зрения его грамматической структуры, семантической структуры, актуального членения и т. д. Во многих аспектах эти классификации образуют своеобразные пересекающиеся классы, сохраняя при этом свою специфику. Определенное пересечение можно обнаружить у коммуникативных типов предложения и «функций языка» (ср. фати-ческую функцию и предложения-формулы, поэтическую функцию, которая зачастую реализуется на уровне предложения и плохо поддается традиционной трехчленной рубрикации).

Исходя из тезиса об универсальности коммуникативных типов высказывания в различных языках мира мы также основывались на предположении об универсальности набора формальных средств, передающих семантику этих типов. К ним относятся:

Глагольное наклонение. В русском языке в оппозиции коммуникативных типов высказывания участвуют изъявительное, повелительное и сослагательное наклонение, в лезгинском — изъявительное, повелительное (побудительное, запретительное), вопросительное, условное, уступительное.

Интонация (включая логическое ударение). Основные виды ком-муникактивной целеустановки — сообщение, вопрос и побуждение — в сопоставляемых языках равным образом противопоставляются достаточно отчетливо, хотя имеют определенную специфику в передаче от-дельгных частных значений.

Модальные частицы. С помощью модальных частиц сопоставляемые языки в равной степени могут выражать такие оттенки значений предложения, сопряженные с их коммуникативной целеустанов-кой, как неуверенность, сомнение, предположение, убежденность, пожелание, безразличие, допущение, позволение, побуждение к действию, субъективную передачу чужой речи и др.

Модальные глаголы своей соотнесенностью с определенными коммуникативными типами предложения также вовлечены в сферу выражения их оппозиции. В лезгинском языке, помимо модальных глаголов, модальные значения могут передаваться соответствующими конструкциями предложения.

Порядок слов в русском и лезгинском языках не играет столь значительной роли, как, например, в английском. Тем не менее, изменение порядка слов изменяет темо-рематическую организацию предложения, актуальное членение и, как следствие, компонентный состав высказывания. При инверсиях изменяется соотношение языковых средств в передаче общего смысла высказывания.

Кроме того, косвенным показателем дифференциации высказываний ро коммуникативной целеустановке является существующие в языке лексические единицы — глаголы, характеризующие различные речевые действия.

Наконец, способом маркировки различных функциональных типов высказывания можно назвать их стандартное обозначение при передаче чужой речи. Здесь выявляется наличие, во-первых, обобщенных обозначений речевых действий (типа «сказать» — в русском этот глагол, в отличие от лезгинского, редко сочетается с вопросительными высказываниями), во-вторых, обозначения различных целевых установок говорящего («сообщать», «рассказать» — «приказать», «попросить» -" спросить") и их разновидностей, в-третьих, глаголы, указывающие на сопутствующие речевому акту обстоятельства (они для предмета настоящей диссертации оказались нерелевантными).

Универсальной чертой, свойственной практически всем языкам мира, можно считать следующие характеристики повествовательных предложений, которые, естественно, обнаруживаются и в рассматриваемых языках: а) повествовательные предложения наиболее распространены (обладают наиболее высокой частотой употребления) — б) как правило, не имеют специальных маркеров (хотя имеются языки, в которых выделяются специальные морфемы индикатива) — в) характеризуются ровной, спокойной интонацией (за исключением восклицательных предложений).

В анализе повествовательного предложения в настоящей диссертации мы исходили из тезиса, что формальная немаркированность повествовательного предложения не означает его содержательной немаркированности, отсутствия у него собственного положительного признака. Это видно хотя бы по тому, что повествовательное предложение не определяется негативным образом, а как имеющее собственное содержание: оно прежде всего сообщает о чем-либо (ср. понятие «стратегии разъяснения и информирования»).

В обоих языках в оппозиции повествовательных, побудительных и вопросительных предложений немаркированными являются повествовательные, которые, как правило, характеризуются формами индикатива глагола-сказуемого. Можно утверждать, что подобная ситуация является универсальной для всех языков мира, однако сопоставительный анализ различных языков выявляет наличие специальных средств маркировки повествовательного предложения, например, в хиналугском языке, ср. вопросительное предложение и повествовательное, где показателем индикатива являетсямаъ.

Обзор употребления повествовательных предложений в русских и лезгинских текстах дает основания выделить следующие возможные оттенки в их содержании: а) сообщения, информации (предложения этой разновидности, равно являются самодостаточными, включая в свою семантическую структуру указания на время, место действия и т. п. Но могут и включаться, как и разновидности б-г, в более широкий контекст, используя целый комплекс средств внутритекстовой связи) — б) повествования, рассказав) изображения, описанияг) характеристики, оценки (оценочная семантика присутствует во многих типах предложений, выражаясь самыми различными способами: морфологическим, лексическим и др., однако имеются высказывания, в которых оценочная семантика доминирует) — д) определения (для научного описания более характерна точность, поэтому в составе соответствующих предложений довольно много второстепенных членов с различными функциями, однородных членов и др. В целом и средняя длина предложения здесь намного превышает цифры, характерные для языка вообщее) пояснения, комментарияж) предположения о возможности совершения действия при определенных условияхз) предложения, проекта (с глаголом в форме будущего времениза таким предложением обычно следует реплика, выражающая согласие/несогласие) — и) предсказания, предостережения, предположения (этот вид предложения тесно связан семантикой с побудительным — запретительным предложением) — к) обещания, клятвы, зарока, просто сильной степени уверенностил) перформативности и др.

Полный перечень значений, передаваемых повествовательными предложениями, дать практически невозможно.

Маргинальным типом повествовательных предложений (целью таких высказываний является подтверждение говорящим его согласия на речевое взаимодействие, общение) являются речевые формулы, клише, не несущие в себе информации, являясь лишь контактоустанавливающими и символическими по своей функции. Высказывания такого рода достаточно разнообразны в обоих сравниваемых языках. Стандартные ситуации, в которых они используются сводятся к следующим: а) при встречеб) как знак одобренияв) для выражения эмоций и др.

Весьма широк диапазон модальных значений, выражаемых в повествовательных предложениях сравниваемых языков — от выражения уверенности, убежденности до сомнения и полного отрицания возможности упоминаемого события. Сравниваемые языки не имеют регулярных морфологических средств выражения данных значений (ср. в некоторых дагестанских языках категории заглазности, пересказыва-тельности и нек. др.).

Категория отрицания занимает особое положение среди модальных значений. В оппозиции утвердительных и отрицательных предложений как в русском, так и в лезгинском языке утвердительные предложения не имеют специальных средств выражения. Отрицательное предложение в своей структурной схеме опирается на соответствующее утвердительное, маркируясь специальными показателями отрицания. Однако в конкретных средствах построения отрицательных предложений сопоставляемые языки имеют ряд расхождений: наличие вспомогательного глагола, отрицательных местоимений в русском, разнообразие показателей отрицания, обусловленных различными формами времени и наклонения глагола, в лезгинском и др.

В формах выражения повествовательных предложений в русском и лезгинском языках общность выявляется прежде всего в преимущественном использовании форм изъявительного наклонения глаголасказуемого в его различных временных формах. Реже и в том, и в другом языке возможны формы косвенных наклонений.

Если говорить о различиях, можно утверждать, что в русском языке номинативные предложения, включающие лишь форму именительного падежа существительного, распространены в большей степени.

В диссертации был проанализирован также один специфический класс предложений-высказываний с достаточно четкой сферой употребления — заглавия, названия и т. п. Анализ материала показал наличие следующих групп названий: а) название — обозначение главных героевб) название предмета или события, о котором идет речьв) название — ключевая фраза из текстаг) название — начальное предложение текста (редко).

Восклицательные предложения, противопоставляемые невосклицательным по степени экспрессивности высказывания (в школьных грамматиках они включаются в один ряд с повествовательными, побудительными и вопросительными), как отмечается в литературе и подтверждается нашими наблюдениями, стоят как бы вне принятой за основу в настоящей работе классификации: их отличительной чертой является наличие эмоционального отношения к сообщаемому, что выражается особой восклицательной интонацией, отражающейся на письме восклицательным знаком. От исследуемых нами типов предложения по коммуникативной целеустановке восклицательное предложение отличается тем, что высказываемая в нем мысль, повеление, просьба или желание сопровождается сильной эмоцией, которая выражается соответствующей восклицательной интонацией. К таки эмоциям, находящим то или иное отражение в восклицательных предложениях, можно отнести:

— гнев, сильную обиду;

— сильное волнение, душевное переживание, стремление доказать свою правоту;

— решимость, уверенность, убежденность;

— сильные положительные эмоции, удовольствие;

— восхищение;

— удивление и т. п.

Хотя границы между смысловыми разновидностями воскли-цатьельных предложений достаточно прозрачны, имеются формальные средства, характеризующиеся только некоторые из перечесленных выше типов значений. В диссертации, в частности, изложены результаты эксперимента, выявляющего роль интонации для выражения в повествовательном предложении различных эмоций.

В рамках повествовательных предложений восклицательность может передаваться специальными формальными средствами: использованием междометий, вопросительных местоимений и т. п. В диссертации высказывается мысль о том, что восклицательное предложение как особый тип предложения может быть выделено в случае выражения в нем эмоции без дополнительной семантической нагрузки. В такой ситуации оно не может быть квалифицировано ни как повествовательное (функция сообщения), ни как вопросительное (функция вопроса), ни как побудительное (функция побуждения). Однако такие предложения ограничены как функционально, так и структурно и могут быть построены с участием слова-междометия и/или обращения.

В маркировке вопросительных предложений, т. е. предложений, в которых с помощью специальных языковых средств выражается стремление говорящего узнать что-л. или удостовериться в чём-л., различие заключается в основном в решающей роли интонации при оформлении русского вопросительного предложения. В большей степени это касается так называемых общевопросительных предложений, где лезгинский коррелят обязательно принимает показатель интеррогативани. Частновопросительные предложения, т. е. предложения, содержащие вопросительное слово, обнаруживают ряд отличительных особенностей в сопоставляемых языках.

Во-первых, при образовании частновопросительных предложений контраст достигается различной позицией вопросительного слова — в начале предложения в русском языке и непосредственно перед глаголом в лезгинском.

Во-вторых, специфику лезгинских вопросительных предложений составляет наличие особого класса вопросов, которые используют составное сказуемого, образуемого сочетанием вспомогательного глагола с причастной формой смыслового глагола.

В-третьих, русское вопросительное предложение, представляющее собой общий вопрос, обычно не отличается формально от повествовательного и дифференцируется от последнего лишь интонационно. В лезгинском нормой является оформление таких предложений приглагольной вопросительной частицейни.

В русском языке выделяется структурная схема вопросительного предложения со сказумым в форме инфинитива, не отмеченная в лезгинском.

Специфику обнаруживают в рассматриваемых языках и такие виды вопросов как альтернативные (когда спрашивающий предлагает собеседнику альтернативные ответы, из которых тот должен выбрать), эхо-вопросы (задаваемые для уточнения вопроса собеседника), вопросы-повторы, двойные вопросы и др.

Особым статусом обладают риторические вопросы, которые по своей семантической нагрузке должны быть отнесены либо к повествовательным, либо к побудительным предложениям. Их функциональный анализ позволил выделить следующие группы употреблений риторических вопросов в сравниваемых языках: а) риторический вопрос как восклицательное предложение (среди них явно противопоставляются предложения с положительной и отрицательной оценкой) — б) риторический вопрос — средство привлечь внимание собеседникав) риторический вопрос — средство акцентирования внимания на сообщаемой информации (характерный стилистический прием в художественной литературе) — г) вопрос — осторожное утверждениед) вопрос — размышление.

С интонационной точки зрения вопросительные предложения сравниваемых языков также обнаруживают ряд сходных и контрастирующих черт, выявленных в результате проведенного в диссертации исследования.

Побудительные предложения, т. е. предложения, выражающие волю, стремление говорящего побудить собеседника к совершению какого-либо действия, в обоих языках в основном используют повелительную форму глагола. В качестве подлежащего эти предложения в лезгинском языке могут иметь не только местоимение второго лица, которое, как правило, опускается. В то же время смысловой субъект может быть представлен в подобных высказываниях в виде обращения, а в лезгинском языке и с подлежащим-местоимением, а кроме того и со смысловым субъектом.

В лезгинском имеются также специальные желательные формы глагола, в т. ч. выражающие побуждение по отношению к первому лицу множественного числа, т. е. с включением как слушающего, так и говорящего (= англ. let’s), и по отношению к третьему лицу (формы.

289 на -(у)й, -рай). В русском языке в большей степени здесь функционально нагружены частицы. Тем не менее, как особый тип высказывания пожелательное предложение выделять, видимо, не следует. Дихотомия собственно повелительных и пожелательных предложений занимает более низкую ступень в иерархии коммуникативных типов высказывания.

На примере анализа конструкций, выражающих различные коммуникативные целеустановки, убедительно доказывается, что границы между побудительным, вопросительным и повествовательным предложением нельзя считать жесткими: что касается парадигматики, на это указывает, например, известный в лингвистике и подтвержденный нашими сопоставительными материалами факт, что, не только возможны, но и достаточно частотны предложения повествовательной структуры с побудительной или вопросительной семантикой и, наоборот. Обращаясь к синтагматике, мы обнаруживаем интересные факты сочетаемости различных по своей коммуникативной целеустановке простых предложений в единое синтаксическое целое.

В то же время наличие периферийных, маргинальных случаев не дает оснований усомниться в правомерности выделения ядерных классов повествовательных, вопросительных и побудительных предложений.