Арабские заимствования в рутульском языке

Национальная дагестанская школа вступила в новый этап своего развития, характеризующийся не только признанием приоритета общечеловеческих ценностей над идеологическими установками, но и существенной ориентацией на возрождение духовной культуры и исторической памяти всех народов Дагестана. В этих условиях значительно возрастает роль национальной школы, призванной ныне содействовать преодолению годами и десятилетиями насаждавшихся мифических идеологических представлений и одновременно обеспечить защиту системой образования как самобытности национальных культур и культурно-исторических традиций, так и единства общероссийского культурного и образовательного пространства в условиях многонациональной Российской Федерации и многонациональной Республики Дагестан.

Безусловно, национальная школа должна и может активно содействовать решению таких задач, как осознание и усвоение исторически сложившихся особенностей мировосприятия народа, его истории, уклада жизни и быта, форм хозяйствования, духовной и экологической культуры, морально-этических и эстетических критериев и норм, народных традиций, национальной символики и т. д.

Практическая реализация новой национальной политики в системе образования Республики Дагестан проявляется, в частности, во введения обучения на ранее бесписьменных агульском, рутульском и цахурском языках. В свою очередь, это предполагает не только создание более благоприятных условий обучения учащихся этих национальностей, но и решение целого ряда организационных и научно-методических проблем, вызванных прежде всего отсутствием учебной и методической литературы.

Если ориентироваться на усвоение языка не только как орудия общения, но и как средства развития родной устной и письменной речи, приобщения к духовным богатствам и традиционной культуре народа, то, на наш взгляд, обеспечить реализацию перечисленных функций языка можно прежде всего на основе более пристального внимания к лексике родного языка, его словарной сокровищнице. Слово в языке — это не только номинативная единица, но и памятник материальной и духовной культуры народа. Если учесть, что, помимо изучения родного языка и литературы, в учебные планы нередко включаются такие дисциплины, как История, Культура, и Литература родного края, Краеведение, История религиозных учений, Музыка, Фольклор, Народные обычаи и традиции, Ремесла и промыслы, Быт, Национальная кухня, Убранство, Обиход, Одежда, Спорт, Игры и танцы родного народа и т. п., что, естественно, нельзя изучать без овладения хотя бы определенным словарным минимумом, необходимость исследований по лексике родных языков становится еще более очевидной.

Не вызывает сомнения при этом, что в процессе развития словарного состава рутульского языка арабское влияние занимало далеко не последнее место.

Возрождение интереса к ценностям исламской культуры и его носителю — арабскому языку также является одним из обстоятельств, вызывающих необходимость изучения материальных следов дагестанско-арабского контактирования. По мнению Р. И. Гайдарова и Р. Р. Гасановой потребность в более детальном исследовании арабизмов в языках лезгинской группы вызвана «во-первых, тем что в последнее время в русле происходящих в стране преобразований изменилось отношение к мусульманской религии — исламу, который в течение более полувека охаивался как чуждый для трудящегося человека антинародный факторво-вторых, пришло время и возникла возможность объективно оценивать вклад в культуру и язык таких малочисленных и не имеющих собственной письменности народностей, какой являются агулы» [Гайдаров, Гасанова 1996: 15].

Таким образом, актуальность и необходимость исследования лексики рутульского языка в аспекте заимствований продиктована несколькими обстоятельствами. С одной стороны, развитие рутульско-русского двуязычия (ранее — рутульско-азербайджанского) неуклонно приводит не только к пополнению и расширению его словарного запаса, но и к практическому вытеснению тех лексем рутульского языка, которые функционировали в течение ряда столетий, т. е. по существу к утрате его основного словарного фонда1. Зафиксировать этот материал и всесторонне его изучитьважная не только лингвистическая, но и этно-культурная проблема, поскольку в лексике находит свое отражение национально-культурная специфика языка. Особенно актуальной эта задача становится в свете принятого мировым сообществом понимания языка, независимо от количества его но.

Л.И.Лавров охарактеризовал ситуацию с использованием рутульского языка в конце 50-х гг. следующим образом: «В настоящее время рутульским языком пользуются дома, на работе и на собраниях, но, если на собраниях присутствуют люди, не знающие этого языка (лезгины, цахуры и пр.), то ораторы говорят чаще всего по-азербайджански. На рутульском языке разговаривают в школе ученики на переменах. Песен на рутульском очень мало и поют их лишь в редких случаях. Но местные поэты, пишущие по-азербайджански и по-лезгински, слагают иногда песни также и на рутульском языке, которые исполняются на вечерах самодеятельности. Среди распространенных азербайджанских песен имеются такие, которые поются с припевом на рутульском языке» (Лавров 1962: 151). сителей, как бесценной частицы мировой культуры, требующей бережного отношения к себе.

Сегодня об истории рутульцев известно не так много. В то же время показательны заметки, сделанные крупным отечественным этнографом JI. И. Лавровым: «. селение Рутул существует давно. На одной из его улиц мы обнаружили следы селища, возникшего еще до VIII в. По мнению проф. Р. М. Магомедова, народ „хеноки“, упоминаемый армянским географом VII в., и есть рутульцы.» [Лавров 1962: 112−113].

Исследование лексики в различных аспектах, в том числе и с точки зрения взаимоотношения с языками, представляющими в определенном отношении иную не только структурно-типологическую, но и социокультурную организацию, естественно, представляет определенную ценность не только для языкознания, но и некоторых смежных наук — культурологии, этнографии, истории. По словам 3. К. Тарланова, «заимствования свидетельствуют об уходящей в глубь веков давности и интенсивности межэтнических контактов. Этот факт вполне может быть использован для установления относительной хронологии как в истории языка, так и в этнической истории. Однако предварительно должна быть решена другая проблема — проблема идентификации заимствований с соответствующими языками-источниками, что предполагает разработку в первую очередь самой методики идентификации, составление перечня важнейших фонетических, лексико-семантических, словообразовательных и акцентологических особенностей и языков-источников, включая также языки-посредники, и языков заимствующих» [Тарланов 1994: 268].

В связи с этим нельзя не обратить внимание на то, что рутульская лексика, в том числе и заимствованная, при тщательном изучении может дать ключ к решению не раскрытых до настоящего времени загадок истории, являясь своеобразным отражением исторической памяти народа.

Исконная лексика рутульского языка, которая обнаруживает общность со словарным составом других дагестанских языков, в т. ч. и языков лезгинской группы (лезгинского, табасаранского, агульского, цахурского, крызского, будухского, арчинского, удинского, хиналугского), которая восходит к общелезгинскому и общедагестанскому языку-основе, является предметом анализа в целом ряде специальных исследований сравнительно-исторического направления: Лексика 1971; Бокарев 1961; 1981; Хайдаков 1973; Гигинейшвили 1977; Талибов 1980; Алексеев 1985; Загиров 1987 и др. При этом в любой разработке сравнительно-исторического характера ставится задача отделить от общего исторического наследия генетически родственных языков следы иноязычного влияния, что признается общим условием для проведения любого исследования сравнительно-генетического направления, ср.: «Непригодны для целей сравнения междометия, некоторые культурные и социальные термины, поскольку они легко заимствуются одним языком из другого, например, на основании изучения названий металлов в финно-угорских языках нельзя составить ясного представления о родственных связях этих языков, поскольку названия металлов в финно-угорских языках часто представляют заимствования из древних иранских языков» [Общее языкознание 1973: 39].

Отсюда следует, что, помимо собственной значимости, анализ заимствований преследует как бы вторичную цель отделения усвоенной иноязычной лексики от исконной, восходящей к праязыку-основе, показания которой используются при восстановлении последнего. Кроме этого, могут встретиться ситуации, когда именно заимствования дают возможность более точного суждения о характере тех или иных процессов, имевших место в истории языка. По словам М. Е. Алексеева [1986: 126], «свидетельства поздних заимствований тоже не лишены познавательной ценности в сравнительно-исторических изысканиях: они обычно показывают характер относительно новых звуковых изменений в том или ином языке. В частности, наличие арч. шара 'возможность', 'необходимость' при азерб. чарэ 'средство, выход (из положения)' (< перс.) как будто указывает на поздний характер перехода слабых аффрикат в спиранты арчинского языка, а арч. датЬла 'мерка' при араб. JJ? j rati — на аналогичный характер процесса *р > д» .

История изучения рутульского языка и его лексики.

Некоторые данные о рутульском языке и его лексике приводятся в сводной работе по кавказским языкам Р. Эркерта [1895]. Первая грамматика рутульского языка была опубликована А. Дирром [1911]. Помимо грамматического очерка, в этой работе дается и первый (и пока, к сожалению, единственный) рутульско-русский словарь с русско-рутульским указателем, базирующийся на речи с. Рутул и Шиназ (с пометой Ш.). Словарь содержит грамматическую информацию (например, для имен существительных даны формы множественного числа и родительного падежа, маркируется III и IV грамматические классы), фиксирует различные значения слов, что иллюстрируется короткими фразами. Специально отмечаются заимствования (*). Ср., например, следующий фрагмент из его словаря: *чур^ушум (Р. яур^ушумад) (4) свинец.

S N qyMini мн. qyMiniap (Р. qyмшiaд, цумшиштэ) сосед. *дуруд (Ш.=) сухой: — усбур сухие дрова, qypyq мн. qypyq6yp (4) лист (растения). III. *qypyx мн. qypyx6yp (3) пастбище, луг.

Надо сказать, что в ряде случаев записи А. Дирра фонетически недостоверны. Затрудняет пользование этими словарными данными и устаревшая фонетическая транскрипция. В словаре А. М. Дирра среди заимствованных слов не дифференцируются арабизмы, иранизмы, тюркизмы и русизмы. Анализ данного словаря позволяет как арабизмы квалифицировать следующие лексемы: ч акмад глупыйаи’ал давноазар болезньам (р бегахгр в конце концов, наконеццзаб мучение, мука (< ар. у сагаЬ) — цзам много, изобилиедраба арбаvaxm времяда<�та драка, войнадама лекарстводаре урок, жалодуща свет, мирэдемл человек, мужчинацаЫл молодойцаНаннам геенна, адцамакат обществоценнат 'райщи джиннцумаб ответзаман времязарар вред, вредныйзагф-то слабыйНам, а погодаНазар готовый- 1га1ф жаль- }%а)ат двор- ¡-гадал умНад-дэ правда, верно- 1зм (1зем) позволениет-сан люди, человек, народштаН аппетит-)етгм сиротарман лошадьN щщт, щщт бумага, письмощегб бедняклязш нужно, долженлошан цельмакет хлеб (данное слово А. Дирр как заимствование не пометил) — ма сат песнямездщмечепь] мвемар гвоздьмураба вареньемусурман мусульманиннафас дыханиедамат силададар количестводазг судьядалам перорака-тте легкийруб’а мерка (указан арабский источник) — сам дат подароксала-са вторник (указан арабский источник) — сапун мылос, а сат, са сат часысш поднос (большой, для по давания плова) — сурат картина, портреттадат силатахар винатамбШ наказаниеумуд надеждаустар мастер (< * ар. ^шйг) — хамк четвергхарц налог, податьхата опасность, ошиб.

Ч Л кахгзан семьях) ал [в свн] (Ш.) думатьше]тан дьявол, черт, шайтаншощ]ат жалобасомгр жизнь.

Как арабизм (но под вопросом) приводит А. М. Дирр сен год (< ар.

Более подробно освещает особенности грамматического строя и лексического состава рутульского языка Е. Ф. Джейранишвили, посвятивший ру-тульскому («мухадскому») и цахурскому («цахскому») языкам целый ряд специальных статей, а также докторскую диссертацию, изданную впоследствии в двух томах [1983]. Хотя в ней рассматриваются в основном вопросы фонетики и морфологии, содержащийся в ней словарный материал представляет значительный интерес. Например, в качестве иллюстрации процесса, когда «момент начального взрыва (твердого приступа) заменяет придыхательное (аспиративное) начало» [Джейранишвили 1984: 315], приводятся арабизмы сатаЬа «арба» (по автору, < тюрк.-азерб.) и тап/а сай «рост, процент» < ар. «польза». Среди примеров на процесс ф > хьв приводится и нахъвас / нагъвас «дыхание» (по автору, < тюрк, пе/ез, азерб. па/ая) [Джейранишвили 1984: 359−60]. Арабизмы нишан / лвшан «знак, признак, прицел», а также инсан (шин.)/ илсан (рут.) «народ» иллюстрируют (хотя и без указания на их заимствованный характер) процесс субституции [Джейранишвили 1984: 371].

В диссертации Н. Г. Исаева [1975], в которой исследуются особенности рутульской фонетики, затронут и ряд проблем, относящихся к сфере лексики. В частности, здесь на широком материале различных рутульских диалектов демонстрируется фонетическая вариативность лексем. Заимствования как таковые в диссертации Н. Г. Исаева не рассматриваются. Более того, для анализа некоторых фонетических закономерностей автор специально отбирал исключительно исконные слова.

По существу первой в дагестановедении работой, охватывающей все уровни рутульского языка, является монография Г. X. Ибрагимова «Рутульский язык» (1978), включающая специальные разделы, посвященные лексике и словообразованию различных рутульских диалектов. Отдельно в книге даны материалы по ономастике, а также заимствования из разных источников (иранизмы, арабизмы, тюркизмыиз русизмов даны лишь адаптированные к произносительным нормам рутульского языка). В список арабизмов включены следующие лексемы: аъдаъми 'человек', хизан 'семья', майыт 'труп', суннат 'обрезание (ритуал)', джаъгаълаъм 'ад', малаъик 'ангел', иблис 'бес', суъгъбаът 'беседа', суъал 'вопрос', су бут 'доказательство'// 'факт', тербийе 'воспитание', аллагъ 'бог', даъъва 'борьба', 'война', 'бой', ника1гъ' 'венчание', гунагъ 'грех', хихъ-ват 'горе', веъзихъва 'должность', ахмакь 'глупец'// 'дурак', игътибар 'доверие', зулум 'гнет', гур 'гроб', аьси 'богоотступник', 'раздраженный (ая)', гъалал 'дозволенное', 'собственный', гъарам 'недозволенное', 'присвоенный', гъуъмуър 'жизнь', къурбан 'жертвенник (-ца)', аързаъ 'жалоба', 'заявление', бегъ 'задаток', эгътийат 'бдительность', 'осторожность', 'предусмотрительность', 'экономичность', азраъил 'ангел смерти', суваб 'божье вознаграждение за добрые дела', 'святость', джаду 'заклинание', джаллад 'палач', уълчуъ 'мерило', джаъмаъъаът 'народ', дуТъ’аI 'молитва', каК’баъ 'место паломничества мусульман', мездик 'мечеть', гъ’а1рихъв 'мудрец', варис 'наследник', гъ’ъйсаб 'математика', 'счет', ъ’ы1лим 'наука', макъам 'мотив', 'время', маъслаъгъаът 'согласие', 'договор', 'перемирие', мулк 'имение', гъ’уЫум 'повеление', гъ’уЫуыат 'государство', 'правительство', маъълумат 'информация', маъшгъулат 'развлечение', замин 'порука', зарахъват 'шутка', 'веселье', мурад 'цель', 'желание', кагъат 'письмо', китаб 'книга', джуз 'книга', 'том', джилд 'переплет', хат! 'почерк', шыкыл 'рисунок', агъсан 'поминки', наК’наът 'проклятие', пай-гъамбар 'пророк', шийт1ан 'шайтан', гъ’а1дж 'паломничество', шейх 'святой', йетим 'сирота', шагъид 'свидетель', 'святой', шерик 'соучастник', шитил 'рассада', кахъван 'саван', суъбгъ’аЫ 'четки', гьава 'воздух', нур 'луч', свет', тЫкъикьа 'минута', са1ъ'а1т 'часы', джаъваь 'ртуть', мухъракъ 'чугун', барут 'порох', мысмар 'гвоздь', марджам 'жемчуг', йакъут 'яхонт', лаъъли 'малахит', ислаъъаънды-йыгъ 'понедельник', гъарба 'вторник', саласад-йыгъ 'среда', хамисды-йыгъ 'четверг', улджумад-йыгъ 'пятница', гъ’аШа 'халат', астар 'подкладка', джиб 'карман', сухъра 'скатерть', гъийван 'животное', мал 'скотина', маймун 'обезьяна', рушват 'взятка' и т. д. На наш взгляд, некоторые из приведенных слов должны быть квалифицированы иначе, ср. барут 'порох', пайгъамбар 'пророк', имеющие иранское происхождение, уълчуь 'мерило' - тюркизм.

С другой стороны, арабизмы можно найти в других группах слов: например, рат1ал 'мерка' квалифицируется как исконное слово, белес) 'гид (знающий)', хайир 'добро', 'везение' - как иранизмы, джегъил 'юноша', гъЫраба 'арба', эвели 'в старину', ахираъс 'наконец' - как тюркизмы.

Как отмечается в монографии Г. X. Ибрагимова [1978: 123], «заимствованная лексика в мух. диалекте прослеживается во всех тематических группах словарного состава. Общественно-политическая, культовая и бытовая лексика содержит наибольшее число заимствований. Более древние заимствования связаны с языками Ближнего Востока, особенно с персидским. Значительное место в заимствованной лексике занимают арабизмы. Принятие ислама рутульцами усилило влияние арабского языка на рутуль-ский» .

Отдельной группой в книге даны антропонимы-арабизмы: а) мужскиеАли//ъ'а1ли, Ъ’а1бдулла, Адил, Адам, Гъаъсраът, Башир, Билал, Баба, Вагъаб, Гъабибулла, Гъаъджи, Гъаъйдар, Гъаъсаън, Гъаъсин, Тъаьсаънай, Гъаъмид, Да-вуд, Давудай, Джаватп, Джалал, Джами, Джаруллагъ, Зейнал, Зийаъуддин, Ибадуллагъ, Ибрагъим, Ибрам, Идайат, Иса, Исмаил, Къадим, Къурбан, Къа-сум, Гъази, Магъмуд, Маъгъаъммаъд, Малик, Мурад, Муса, Рамазан, Рустам,.

Салман, Сулейман, Султан, Таджидин, ТТаджиб, Т1айиб, Умар, Шабан, Эфенди, Йунус, Йакъуб и др.- б) женские — Ъ’а1сни, Пат1ымам, Хьват1ымат, Хъватма, Хъватима, Ра1къ'у1йет, Рабийет, Зарийет, Джавагъир, Джавгъа-рат, Гъ’аШише, Хализет, Сакинат, Каъинат, Таъибат, Умамат, Миъминат, Мадинат, Гъ’а1лимат, Мислимат, Марджанат, Насийаът, Джисийаът, Камилаьт, Эминаът, Джамилаът, Милйанат, Нефнизат, Гъ 'а1физат, Гъ’у1рийат, Джавгъар, Умыйет, Баъневыш, Айзанат, Магьираът, Зубийдат, Заъидат, Маъидат, Асмайаьт, Анисаътищ). [Ибрагимов 1978: 127].

Ибрагимову же принадлежат статьи о названиях рутульских населенных пунктов и нек. др. [1974]. В 1966 г. выходит небольшая статья Э. Гаджиевой об общедагестанском словарном фонде в рутульском языке (естественно, заимствования не получили в ней освещения).

О лексическом влиянии азербайджанского языка на рутульский в сфере животноводческой терминологии писала Ф. И. Гусейнова [1982]. Специальному исследованию словарного состава рутульского языка посвящена диссертация Ф. И. Гусейновой [1988], в которой лексика анализируется как в синхронном, так и в историческом аспектах, причем достаточно детально освещаются и различные пласты заимствованной лексики.

В этой работе имеется раздел, посвященный арабизмам, тюркизмам, иранизмам и русизмам. Это первая специальная работа, в которой дается лексико-тематическая классификация арабизмов (выделены следующие группы: 1. Религиозные термины- 2. Географические понятия, явления природы, 3. Названия месяцев и дней недели, 4. Термины, связанные с понятием «человек», 5. Учеба, культура, 6. Строения и их части, 7. Одежда, предметы быта, 8. Пища, продукты, 9. Прочие термины [Гусейнова 1988: 11−12]. Нетрудно заметить, что в данной более или менее развернутой классификации не нашли отражения многочисленные морально-этические, общественно-политические и вообще абстрактные понятия.

В диссертации рассмотрены семантические и фонетические процессы, происходившие в рутульском языке при заимствовании арабизмов. К явлениям фонетической адаптации здесь отнесены: а) устранение сочетаний согласных с помощью вставочных гласных, б) утрата долготы гласных, в) замена увулярной смычной на абруптив или же фрикативный, г) упрощение удвоенных согласных, д) переход х> гъ', ф> хъв и др.

Интересный аспект заимствования исследуется в специальной статье А.-К. С. Баламамедова, по наблюдениям которого, «в различных языковых ситуациях, общаясь на родном языке, билингвы часто употребляют фразеологические единицы пословично-поговорочного характера азербайджанского языка» [Баламамедов 1984: 98].

В 1973;75 гг. были организованы лингвистические экспедиции в Ру-тульский р-н филологического факультета МГУ. Результаты экспедиционных исследований нашли отражение в специальных публикациях А. Е. Кибрика и С. В. Кодзасова «Сопоставительное изучение дагестанских языков» [1988; 1990], в которых не только содержатся очерк фонетики и основные морфологические сведения о рутульском языке, но и достаточно большой по объему словарный материал, отражающий речь с. Лучек. В работе используется латинская транскрипция. Лексика здесь группируется по тезаурусному принципу, т. е. объединяется в лексико-тематические группы: Тело, Человек, Домашние животные и т. д. К сожалению, словарь лишь в редких случаях отражает такое важное лексическое явление, как многозначность. В то же время описательные выражения снабжаются буквальным переводом. Учитывая цели, которые ставили перед собой составители данного словаря, трудно ожидать в нем более или менее заметного количества заимствованных слов, в т. ч. и арабизмов.

Следует назвать также работу М. Е. Алексеева «Вопросы сравнительно-исторической грамматики лезгинских языков. Морфология. Синтаксис» [1985]. В этой монографии приводятся, в частности, данные лексикостатис-тики, позволяющие говорить о степени родства рутульского языка с другими языками лезгинской группы с точки зрения его словарного состава. Так, по данным списка из 100 слов наиболее устойчивой к историческим изменениям лексической группы рутульский язык обнаруживает следующий процент совпадений (см. Алексеев 1985: 23): с лезгинским — 40%, с табасаранским — 45%, с агульским — 42%, с будухским — 42%, с цахурским — 36%, с арчинским — 37%, с крызским — 63%, с удинским — 32%, с хиналугским — 28%, с аварским — 27%, с лакским — 27%.

Особенности рутульской абстрактной лексики были всесторонне рассмотрены в специальной статье С. М. Махмудовой [1997]. Естественно, в эту лексическую группу попало и большое число арабизмов, получивших, таким образом, детальное толкование. Хотя происхождение абстрактной лексики не было предметом исследования в данной статье, заслуживает внимания следующее замечание автора: «Среди приведенной лексики много как исконных, так и заимствованных слов. Заимствования в основном отмечаются из арабского и персидского. Из русского языка абстрактная лексика не заимствуется совсем, так как в русском абстрактные понятия намного уже, конкретнее, чем в рутульском [Махмудова 1997: 35].

Лексика иноязычного происхождения встречается в любом языке, поскольку языков, которые на протяжении своего исторического развития не вступали бы в контакты с иными родственными и неродственными языками, не существует. Практически в любой тематической сфере словаря можно обнаружить следы иноязычного влияния, хотя, конечно, существуют области более или менее проницаемые для заимствований. В этом смысле ру-тульский язык не является исключением, разделяя во многом характеристики, присущие остальным дагестанским языкам. В связи с этим нельзя не указать на работы, посвященные выявлению и анализу арабизмов и других групп заимствованной лексики в родственных дагестанских языках. В первую очередь здесь следует указать исследования по лезгинско-арабским контактам — Р. И. Гайдарова [1977]2, С. М. Забитова [1978; 1983; 1985; 1992 и др.]. Из работ, в которых специально исследуются арабизмы, на материале других дагестанских языков отметим статью X. Г. Азаева [1973] о ботлих-ских арабизмах, публикацию М. М. Магомедханова об арабизмах в аварском языке [1991].

В монографии В. М. Загирова по исторической лексикологии лезгинских языков уделено внимание и арабизмам, в равной степени обнаруживаемым в различных лезгинских языках. В книге приводятся следующие ряды арабизмов:

Названия одежды и домашней утвари.

ХАЛАТ, ПЛАЩ: лезг., буд. аба, таб. гъаъба, агул. г1аба, аьба, рут. гь’а1ба, аба, цах. х1а1ба, арч. 'аба (араб. 'аба').

СКАТЕРТЬ: лезг., таб., агул, цах., буд. су фра, рут. сухъра, суфра, крыз. суъфраъ, арч. ссупра (араб, суфра).

2 Значительное место арабизмам уделено и в обобщающей работе Р. И. Гайдарова [1966] по лексике лезгинского языка, а также в исследовании по лексике табасаранского языка В. М. Загирова [1981] и этимологическом словаре табасаранского языка [Алексеев, Загиров 1991].

ПОСОХ, ТРОСТЬ: лезг. аса, таб. гьаъса, агул, аъсса, zlaca, рут. alca, цах. alca, буд. zlaca, арч. 'аса (араб. 'аса).

МЫЛО:-лезг. запун, таб. саъбун, агул. саШун, сег1бун, рут. сабын, цах. canlbiu, крыз. саг1бун, буд. сабун, удин, сагйун, арч. сапун, супун (араб, сабу н).

ЧАСЫ: лезг. сят, таб. сааып, агул, ca’zlam, рут. calb’alm, цах. саъаът, крыз. саъг/аът, буд. calam, удин, сагьад, арч. сса’ат (араб. са’а).

Растительный мир

РАСТЕНИЕ (хлебное): таб. маъгъсул, лезг. магъсул, агул, маъгъсул, рут. маъгъсул, цах., буд. мах1сул (араб, махсул).

РАССАДА: лезг., таб., рут., цах. штил, буд. шитил (араб. шатл).

ЛЕН: лезг., цах. канаб, таб. гиниб, агул, гепеб, рут. ганаб, буд. ганап, крыз. гаънаъб (араб, кинноб).

Животный мир

НАСЕКОМОЕ: лезг. гъашарат, таб. гъаъшарат, агул, гъаьшарат, рут. zlabiuapam, цах. xlaluiapam, буд. гъашарат, крыз. х1аыиарат (араб, хашара).

ЖИВОТНОЕ: лезг. гъайван, таб. гъаъйван (лошадь), агул, гъейван, рут. иван, цах. xlaluean, буд. х1айван, крыз. х1аъйван, арч. х1аван (араб, хайуан).

СКОТИНА: лезг. мал, таб., агул, мал, рут., цах. мал, буд., крыз. мал (араб. мал).

ПАВЛИН: лезг. mlaeyc, таб., рут., арч. mlaeyc, агул. т1аъвус, цах. главу с, буд. товус (араб, тагу с).

ОБЕЗЬЯНА: лезг., таб., агул., удин, маймун (араб, маймун).

Мазвания веществ, полезных ископаемых и материалов.

МАТЕРИЯ, АТЛАС: лезг., таб., агул., рут., буд. ат1лас, цах. к1илас, крыз., удин. ат1лаз, арч. ат! рас (араб, ъатлас).

ЖЕМЧУГ: лезг., таб., цах. мержан, агул, мержжан, рут. марджан, буд. мерджан, арч. маржан (араб, марджан).

АЛМАЗ: лезг., таб., агул., рут., цах., удин, алмаз, буд., арч. алмас (араб. 'алмас).

НЕФТЬ: лезг., таб., агул., рут., буд., цах., крыз. нафт, арч. набт (араб. нафт).

МАЛАХИТ: лезг., таб. лали, рут. лаъли, буд. лале (араб, ла’ла').

Строения и их части.

БАНЯ: лезг., рут., буд., удин, гъамам, таб. гъаъмам, агул. г1амам, цах. гъаъмаъм, крыз., арч. х1амам (араб, хаммам).

БАССЕЙН: лезг. гъавиз, таб. гьаьвуз, агул, гъаъвуз, рут. гъаъвуз, удин. гъовуз, арч. х1овзи (араб, хауд).

ДВОР: лезг. гъайат, буд. гъайат, таб., агул, гьаьйат, цах. гьаьйат, рут. х1айат (араб, хаййа).

ЭТАЖ: лезг., таб., буд. мертеба, агул, мартаба (араб, мартаба)?

КВАРТАЛ: лезг., рут. магъле, таб., агул, маъгъла, цах. махаълле, буд. мах1ла, маг! ал, арч. мах1ла (араб, махалла).

Термины родства.

ДЯДЯ (по отцовской линии): лезг. амле, таб., агул, ими, цах. эмисти, крыз. эми, буд. аьми (араб. 'амм).

ПОТОМОК: лезг., таб., агул., рут. велед (араб, валад).

3 Ср. рут. мертебе то же.

НАСЛЕДНИК: лезг. варис, таб., агул, варис, рут., цах. варис, буд. варис (араб, уарис).

Временные понятия.

ВРЕМЯ, ЭПОХА: лезг. вахт, таб., агул., рут., цах., буд., удин, вахт, крыз. ваьхт, вахт (араб, у акт).

ВРЕМЯ: лезг. заман, таб., агул., рут., цах., буд. заман (араб, заман).

ВТОРНИК: лезг. саласа, таб., агул, талат, рут. саласад (йыгъ), арч. да-лат (араб, су ласа*).

ВОСКРЕСЕНЬЕ: лезг. гъаъд, таб. элгъет, агул, алгъад, арч. алхъат (араб, ахад).

Названия продуктов питания.

ХАЛВА: лезг. гъалва, удин., арч. гъалва, таб. гъаълва, рут. гъавла, цах. гъаълва (араб, халу а).

ПРОПИТАНИЕ: лезг. ризкъи, таб., рут. ризкъ, агул, ризикь (араб. ризк).

ВАРЕНЬЕ: лезг., таб., агул., цах. мураба, рут. мыраба, мираъпаъаъ (араб, мурабба).

Несмотря на отдельные фонетические неточности, в списке достаточно полно представлен материал разных языков лезгинской группы, в т. ч. и ру-тульского.

В сопоставительном плане рассмотрен ряд рутульских арабизмов А.-К. С. Баламамедовым [1992а], в т. ч. накъыш 'узор', идара 'учреждение, управление', сиясат 'политика', vuapml 'условие', баян 'разъяснение', маджбур 'вынужденный', манзил 'расстояние', 'амр 'приказ', ла1ле 'жемчуг', сен 'год', шере 'улица', миштерек 'соучастник, сопричастный', лугъат 'язык, диалект', тесдикI 'подтверждение', т1ылаб 'требовать', назар 'взгляд', накъыш 'узор', беден 'тело', ифлат1ун 'Платон', субут 'твердость (рут. доказательство)', затэ 'провизия', сурат 'портрет'. В данном списке вызывает сомнения лексема сен 'год', которая включается в число рефлексов соответствующей общедагестанской лексемы, ср.: буд. сан, крыз. сан, агул, ис, лезг. йис, таб. йиси, йис, цах. сен, хин. уъс, уд. у сен, арч. сан, лак. шин, дарг. дус, багв. решин, авар, сон, чам. реши, ахв. решен, реше, кар. решин, тинд. решен, ботл. реши [см. Лексика 1971: 182]. С. Л. Николаев и С. А. Старостин [1994] возводят этот ряд к общесеверно-каказскому уровню, хотя исключают из него восточнолезгинскую изоглоссу.

По словам В. М. Загирова, «Кавказский хребет и его отроги ни в прошлом, ни особенно в настоящем не являлись преградой для осуществления контактов населения этой горной страны. Более того, Кавказ играл особую роль в исторических передвижениях древних племен, в частности, по побережью Каспийского моря из Европы в Азию и наоборот, что, несомненно, наложило определенный отпечаток и на лексику дагестанских языков» [Загиров 1987: 95]. Для подтверждения этой мысли можно обратить внимание на тот факт, что в настоящее время ближайшими соседями рутульцев являются носители языков, принадлежащих к различным лингвистическим семьям: так, из дагестанских языков в данном регионе проживают носители цахурского, лезгинского, лакского, аварского, из тюркских — азербайджанского. Безусловно, что в прошлом контактирование рутульского и иных языков было также довольно интенсивным, о чем свидетельствуют многочисленные арабизмы, тюркизмы, персизмы, русизмы. Имеются основания говорить и о других источниках заимствований. Чтобы продемонстрировать огромную роль, которую играют заимствования в словарном составе рутульского языка, достаточно указать на то, что они по существу вторгаются в бытовую лексику повседневной жизни. Довольно высоким, например, является процент иноязычной лексики даже в пределах стословного списка, относящегося к пласту наиболее устойчивого в этом отношении словарного фонда: бала 'много', тыла 'собака', гардан 'шея', эдеми 'человек', балугъ 'рыба', тухум 'семя'.

На наш взгляд, изучение арабизмов рутульского и других дагестанских языков представляет значительный интерес не только для дагестанове-дения, но и для изучения в Дагестане собственно арабского языка, интерес к которому в республике постоянно растет. Дагестанские языки отражают фонетические и семантические особенности многих арабских лексем, что позволяет при соответствующей методике преподавания более эффективно решать достаточно сложные вопросы практического изучения арабского языка.

В связи с охарактеризованными выше моментами основные цели и задачи настоящей работы могут быть сформулированы следующим образом:

1) дать социолингвистическую квалификацию арабско-рутульским лингвистическим контактам, проанализировать их исторические условия и описать материальные свидетельства функционирования арабского языка у рутульцев и т. п.;

2) пронализировать пути проникновения арабизмов в лексическую систему рутульского языка Хотя основной корпус заимствованной лексики к настоящему времени уже можно считать выявленным, все же остается немало нерешенных вопросов, связанных, прежде всего, с проблемой разграничения различных групп лексики восточного происхождения — тюркизмов, арабизмов и иранизмов. Дело в том, что, во-первых, арабизмы и иранизмы проникали в дагестанские языки как непосредственно, так и через азербайджанское посредствокнижным путем или же через устное общение;

3) уточнить объем лексического вклада арабского языка в словарный • фонд рутульскогоуделяя особое внимание выделению их из общего пласта так называемой «восточной» лексики, общей для арабского, персидского и тюркского языков;

4) предложить лексико-тематическую и структурную классификацию. рутульских арабизмов. Последний аспект также представляется нам очень важным. По словам А. Г. Гюльмагомедова и Р. Гасановой [1991: 117], «предварительный сравнительный анализ неисконного материала лезгинского, агульского, табасаранского языков, с одной стороны, и сопоставление его с соответствующим материалом азербайджанского, арабского, персидского, русского и татского языков, с другой стороны, позволяет выделить следующие группы единиц: 1) фразеологические заимствования- 2) фразеологические кальки- 3) двулексемные сочетания различных типов. При этом отмечаются единицы, 1) общие для всех языков, 2) встречающиеся в двух или трех языках (в комбинации с одним из недагестанских языков)». Это означает, что влияние арабского языка на рутульский, как и на другие дагестанские, нельзя сводить лишь к восприятию рутульским языком отдельных арабских лексем;

5) проанализировать способы семантического освоения арабских заимствований в лезгинском языке, в т. ч. изменение значений, возникновение устойчивых выражений, явления синонимии и др.;

6) выявить закономерности фонетического (включая возможное влияние на изменения в фонемном составе рутульского языка);

7) определить пути морфологического освоения арабских заимствований в рутульском языке;

8) уточнить роль азербайджанского языка в проникновении в лексику рутульского языка арабских заимствований;

9) дать сравнительную характеристику арабизмов рутульского языка и других языков лезгинской группы.

Среди методов и приемов исследования, использованных в настоящей работе, можно отметить как принципы, характерные для лексикологических работ в целом (лексико-тематическая классификация, опора на контекст при анализе значения и т. д.), так и те приемы, которые характерны в специальных исследованиях заимствованной лексики4. Среди них.

4 Здесь нам существенную помощь оказали работы по языковым контактам лезгинских языков с языками других семей. В фокусе внимания языковедов находятся, например, вопросы воздействия азербайджанского языка на дагестанские языки. Существенное внимание тюркским заимствованиям в лезгинском языке уделяется в специальной статье Ш. М. Саадиева [1957]. Взаимоотношения азербайджанского и цахурского языков на материале зака-тальско-кахских говоров освещались^диссертации А. М. Асланова [1965]. Он же посвятил специальное исследование взаимодействию азербайджанского и других языков, распространенных на территории Азербайджана [1982; 1989]. На материале будухского и хиналугского языков эта проблема рассматривалась А. И. Гамидовым [1982]. Влияние азербайджанского языка на вокализм хиналугского исследовал А. А. Магометов [1982]. Азербай-джанско-удинские языковые взаимоотношения в широкой исторической перспективе рассматриваются в серии работ В. Л. Гукасяна [1966; 1972; 1973; 1977; 1978]. Результаты тюркско-дагестанских языковых контактов привлекали внимание и зарубежных языковедов [см. ОиШег 1991].

Более или менее полным охватом заимствований из различных источников характеризуется монография Р. И. Гайдарова, посвященная лезгиннаиболее важными представляются критерии определения непосредственного источника того или иного слова восточного происхождения (подробно о подходах к выявлению и анализу заимствованной лексики см. Загиров 1987: 98−101):

1. Фонетические критерии: а) наличие в предполагаемом заимствовании нехарактерных для фонетической системы языка звуков или же их сочетанийб) наличие нерегулярностей в звукосоответствиях между родственными языками. В противном случае следует говорить все же о случайном фонетическом сходстве сопоставляемых слов. Так, из приводимых в работе по агульским арабизмам [см. Гайдаров, Гасанова 1996: 24−25] предполагаемых арабизмов, на наш взгляд, ряд лексем относится к исконной лексике и лишь случайно созвучен со своими арабскими коррелятами, в т. ч. къурц «кусок» (< ар. кьурсатун?), медж «трава» (< ар. марджун?), хев «орех» (< ар. хав-сун?), дук1 «просо» (< ар. духнун?), mlrn «веревка» (< ар. ?), гъур «заяц» (< ар. гьурайун?), г1ун «спина» (< ар. г1ункьун?), нис «сыр» (< ар. нипппун?), некъв «могила» (< ар. кьурсатун?), хал «комната» (< ар. халадун?), xlyp «село» (< ар. х1уррун?) и др. На это указывает наличие закономерных зву-косоответствий между родственными языками. Исконность большинства приведенных здесь слов подтверждается следующими лексическими сопоставлениями: нисе 'сыр', ср.: крыз. ниси, буд. ну су, нисаъ, цах. ниссе, хин. эс, таб. ниси, нис, агул, нис, лезг. ниси, насу, лак. нис, арч. нисо, дарг. ну си, гин. ижу, авар. нису, ботл. инса, тинд. инса, багв. иса, чам. йса, кар. эса, ахв. иша, анд. исо ской лексике [Гайдаров 1966], диссертации по табасаранской [Загиров ], арчинской лексике [Самедов 1976] и др. см. Лексика 1971: 209). Как видим, в случае признания арабского происхождения слова возникает проблема объяснения перехода шш > с © в большинстве дагестанских языков, при том что практически все дагестанские арабизмы ш сохраняютнакъв 'грязь', ср.: цах. н’акъв, крыз. къум, буд. наъкь, уд. кул, таб. накъв 'могила', агул, наъкъв, арч. накъв, лезг. накъв, авар, ракъъ, гунз. ракъъ, гин. ракъъ (см. Лексика 1971: 186. Близки к перечисленным по звучанию словам, хотя мх генетическая связь с ними остается сомнительной, рут. мыкъ-лад 'грязный', крыз. къириш, цах. микъ, лезг. къар, къуруш, арч. мукъур, хин. макъал, дарг. рамкъа, лак. къа1ркъи (см. Лексика 1971: 148) — гъуЫ 'плечо', ср. крыз. хъунаъ, лезг. къуън, таб. гъу1н, арч. хъу1н. Сопоставление находим во многих работах по сравнительно-исторической лексике и фонетике дагестанских и лезгинских языков (см. Лексика 1971: 122- Гигинейшвили 1977: 73, 85- Талибов 1980: 304- Загиров 1987: 77) — в) упрощение фонетического облика заимствования в языке-рецепиенте.

2. Морфологические принципы: а) отклонение от обычного в рассматриваемом языке типа словоизмененияб) наличие в языке-источнике морфологического членения слова при отсутствии такового в языке-реципиенте.

3. Семантические критерии: а) в языке-источнике слово в большей степени является многозначнымб) в языке-источнике слово дает больший набор устойчивых идиоматических выраженийв) наличие этимологических дублетов указывает на то, что один из вариантов является заимствованием (дублеты могут показывать и на разные источники заимствования).

4. Лингвогеографические критерии: а) наличие у слова-источника широких параллелей в родственных языках при отсутствии таковых у заимствованияб) наличие у слова-источника широких параллелей в родственных языках за пределами рассматриваемого ареала.

5. Историко-этнографические критерии: а) возможность заимствования может подтверждаться сведениями об относительно позднем характере обозначаемой исследуемым словом реалииб) неисконность слова проявляется в несоответствии реконструируемого значения с эпохой, для которой предполагается реконструкция.

Частично критерии выделения арабизмов были рассмотрены Р. И. Гайдаровым и Р. Р. Гасановой, отмечающими, в частности, что «к арабизмам агульского языка нельзя отнести и такие слова, как газит „газета“, калуш „галоша“ (ср., однако, стр. 26 той же работы — З.М.), шу-фир „шофер“, нафталин и некоторые другие, которые не могли появиться и усвоены агульским в период арабо-агульских лингвистических контактов» [Гайдаров, Гасанова 1996: 17]. Тем не менее в названной работе в числе агульских арабизмов рассматриваются такие слова как лимунат «лимонад», шикалат «шоколад» (с. 24). Первое берет начало из франц. limonade (< ит.) через русское посредство: впервые встречается у Петра III [см. Фасмер II: 498]. Второе восходит к ацтекскому (нахуатль), откуда пришло через испанский в другие европейские языки [см. Фасмер IV: 465].

При исследовании дагестанских арабизмов проблема осложняется трудностями определения непосредственного источника заимствования, поскольку, во-первых, многие арабизмы были усвоены дагестанскими языками через тюркское посредство и, во-вторых, в самом арабском языке выявляется значительный пласт иноязычной лексики, что, конечно, не позволяет относить ее с той же степенью вероятности к группе слов, усвоенных дагестанскими языками из арабского. Ср., например, такие предполагаемые арабизмы [Гайдаров, Гасанова 1966: 25], как шагьбалут «каштан», беневша «фиалка», разъясняемые на персидской почве (< шагъ + балут), емиш «фрукты» 5, тапанча «пистолет» с типично тюркской словообразовательной моделью и др.

В приведенном выше списке предусмотрены случаи контактирования двух языков — языка-источника и языка-реципиента. В нашем исследовании приходится также учитывать и третий компонент — язык-посредник, в качестве которого выступал азербайджанский язык. Это обстоятельство обусловливает необходимость использования критериев разграничения непосредственных и опосредованных заимствований, которые, кстати, большей частью совпадают с перечисленными выше. Возможности использования фонетических критериев подробно рассматриваются в соответствующей главе. Здесь же остановимся кратко на некоторых других аргументах, которые могут служить основанием для решения данной проблемы.

5 Ср.: «Этимология слова йемиш довольно прозрачна, как утверждают этимологи, оно образовано от глагола йе- «есть1 и первоначально представляло собой форму причастия прошедшего времени намьпп.» ([Мусаев 1974: 247−248].

В статье А.-К. С. Баламамедова о социолингвистических аспектах изучения заимствованной лексики высказываются некоторые соображения в пользу непосредственного освоения арабизмов дагестанскими языками. Все они характеризуюся как экстралингвистические: (а) «контакты между народами Дагестана и арабами установились значительно раньше (в VII в.), чем с сельджуками (XI в.)» [Баламамедов 1992: 32]- (б) сельджукиды не были носителями культуры, способной оказывать в т. ч. и лингвистическое воздействие- (в) языком ислама оставался арабский, но не азербайджанский или какой-либо иной- (г) арабский же являлся языком делопроизводства в Дагестане. В то же время в статье утверждается об отсутствии в азербайджанском ряда слов арабского происхождения. На наш взгляд, это не совсем верно. Так, в приведенной в статье таблице (с. 26−29) отсутствуют такие азербайджанские арабизмы, как муштэрвк, твлэб, нвзер, беден, сурэт. Хотя, как кажется, выводы А.-К. С. Баламамедова не учитывают возможность заимствования дагестанскими языками большого количества арабизмов из тюркских уже в более позднее время, в целом подобная постановка вопроса правомерна: нельзя признать корректным априорное (по экстралингвистическим основаниям) приписывание проникновения любого арабизма в дагестанские языки тюркскому посредству, поскольку существовали и иные, не менее существенные каналы.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Как показано в настоящей диссертации, лексика рутульского языка сохранила многочисленные свидетельства того, что в прошлом начиная с VII века н.э. — времени первых завоевательных походов арабов на Дагестанарабский язык оказывал значительное влияние на все дагестанские языки, в т. ч. и рутульский. На территории проживания рутульцев срезвычайно распространены надписи на арабском языке старым куфическим шрифтом, вышедшим из употребления в XIII в.: эпитафии (Амсар и Хнов), религиозные изречения (Ихрек, Лучек и Рутул) и строительные надписи (Ихрек, Лу-чек, Амсар и Рутул). Свою лепту в развитие исламской культуры внес и Шиназ. Использование арабского языка, а Рутуле не прекратилось и в годы советской власти. Тем не менее судьбу арабизмов в рутульском языке в последние годы определяли такие факторы, как бесписьменный (нелитературный) статус рутульского языка и рутульско-русское двуязычие. Воздействие первого фактора проявилось в исчезновении многих арабизмов, не востребованных на уровне устного, разговорно-бытового общения. Второй фактор приводит к вытеснению арабизмов заимствованиями из русского языка. Подтверждение этого вывода можно усматривать в том, что в рутульском отсутствуют многие арабизмы, отмеченные, с одной стороны, в лезгинском языке, имеющем определенную литературную традицию, и, с другой стороны, в будухском языке — бесписьменном языке Азербайджана, испытывающем влияние азербайджанского языка.

Учитывая характер языкового взаимодействия рутульского с арабским языком, более значительными результаты этого контактирования оказываются в сфере религиозной терминологии, общественно-политического и морально-этического лексикона, вообще в абстрактной лексике. Среди лек-сико-тематических групп рутульских арабизмов выделяются следующие: а) религиозные понятия, в т. ч. названия существ и явлений, связанных с потусторонним миром (аллагъ 'бог', дженнет 'рай', маллаъик 'ангел' и др.), основные богословские термины (туба 'обет, запрет', дин 'вера, религия', гунагъ 'грех', иман 'преданность вере' и др.) — названия людей по их отношению к вере (мусурман 'мусульманин', гъ1аджи 'паломник', гъа1сид 'богоотступник', кафир 'иноверец' и др.) — обозначения религиозных обрядов и связанных с ними понятий: агьсан 'поминки', гъТадж 'паломничество', суннат 'обрезание', зыкыр 'религиозная песня' и др.), названия предметов культового и обрядового назначения къуръан 'коран', гъ1айкал, сабаб 'амулет', кафан 'саван' и др.) — б) абстрактные понятия: шей 'предмет', мамзил 'расстояние', хасийет 'характер', гъ1ал 'состояние', душа 'мир, планета', зулмат 'темнота', далил 'опора, аргумент' и др.

В эту лексическую группу можно включить в значительной степени однородную подгруппу названий отрезков времени, ср. вахт 'время', вагь1де 'время', замана 'эпоха' и др.- в) морально-этические понятия: эдеб 'этикет', багъ1с 'завистливость', ламыс 'честь, достоинство', наз 'кокетство', тамагъ1 'соблазн', тахсир 'вина', сабыр 'сдержанность, терпение', дамам/давам 'терпение', гъ1амал 'хитростьспособ', фитне 'сплетня' и др.- г) лексика, выражающая отношения между людьми, общественно-политические и экономические термины, наимиенования видов хозяйственной деятельности: дередже 'ступень, социальное, служебное положение', халкъ 'народ', джамагъ1ат 'народ', къабыл 'одобрение, принятие', мадж-лист 'свадебное мероприятие', теклихъв 'предложение' и др.

В этой лексико-тематической группе как самостоятельный разряд можно выделить обозначения людей по профессии, роду занятий и т. д., ср. эдемы 'человек, мужчина', илсан 'человек', шийид 'свидетель', фагъир 'бедняк', гъариб 'беднякиноплеменник, пришелец', вагъши 'дикарь', лути 'плут', фагъЫе 'подсобный рабочий', велед 'дитя' и др.- д) лексика искусства, науки, образования: даре 'урок', мехътеб 'школа', имтагъан 'экзамен', гъ1асаб 'счет', китаб 'книга', джуз 'том, книга', макьам 'мотивмузыка', джилт 'переплет', гъ1арф 'буквацифра', шикил 'фотолицо', шаир 'поэт, стихотворец' и т. д.- е) слова, выражающие качественные характеристики: джигъил 'молодой, юноша', бат1ил-ды 'несправедливый', маджбур-ды 'обязанный, необходимый', такабырды 'гордый', касиб 'бедный, бедняк', хусуси 'частный', сагъды-саламатды 'целый, невредимый' и др.- ж) особый интерес представляет функционирование арабизмов в той части словаря, где, как правило, преобладают исконные слова, в т. ч. названия одежды и домашней утвари (аба 'халат'- ат1лас 'атлас', гъ1атир 'духи', джиб 'карман', астар 'подкладка' и др.), лексика растительного мира (шитил 'рассада'- акъраб 'скорпион', маймун 'обезьяна'- мал 'скот, скотина', йима1л 'осел', йиван 'лошадь' / гъ1айван 'животное', ганаб 'конопля' и др.) — названия строений и их частей (мертебе 'этаж', майдан 'площадь', 'луг', гъ1амам 'баня', бине 'основание', меркез 'центр', гъ1айат 'двор', хараб 'развалины', магъ1ле 'улица') — обозначения продуктов питания и т. п. (шербет 'шербет', ьиараб 'напиток', шурпа 'суп', мыраба 'варенье', гъ1авла 'халва', гъерекъи 'водка', хамир 'тесто', лухма 'кусок' и др.) — обозначения явлений неживой природы: тТурхьван 'буря', гъава 'воздух', фелек 'небесная сфера' (тж. 'бог'), зелзеле 'землетрясение') — названия веществ (алмас 'алмаз', марджам 'жемчуг', джаъваъ 'ртуть', лаъли 'малахит', йакъут 'яхонт') — з) другие слова: къамат 'наружность', беден 'тело', майит, джаназ 'труп', сихъват 'рожалицо', зибил 'грязь, ненужное', джанаб 'куриная косточка, используемая в спорах', зегъер 'яд, отрава', къафас 'грудная клетка' и др— и) имена собственные: Гъ1адил, Гъ1адам, А риф, Эсехъв, Гъ1азиз, Гъ1а-лим, Агъ1мед, Агъ1ад, Бекир и др. (мужские) — Абийат, Адиле, Арифе, Асийа, Афийат, Валиде, Вагъифе, Ваджибат, Везигъа, Везике, Весиле, Гьазарат, Гъазиме, Гъакъикъат, Гьанифе, Гъафизе, Гъебайат, Гъезире, Гъейран, Гьели-ме, Гъемийет, Гъумалат, Гъуъкуъме, Гъ1урийет.

Заимствованные имена собственные легко разъясняются на почве языка-источника, в котором появление того или иного имени связано с конкретными этнографическими и социальными условиями. Сравнительный анализ имен, данных новорожденным в разные периоды, подьверждает, что арабский пласт сохраняет здесь лидирующее положение: при некотором возрастании в последние годы количества имен европейского происхождения, они, с одной стороны, не дают основания говорить об ослаблении позиций арабского именника и, с другой стороны, показывают тенденцию наречения еропейскими именами, по своей структуре соответствующими традиционным арабским (мужские имена структуры СУСУС, женские имена структуры СУСУСУ). к) слова других частей речи, выражения: иншаллагъ 'если будет угодно богу', салам-алейкум 'здравствуйте', баракалла 'молодецспасибо', хъуланды 'кто-токакой-то', йараб 'неужели, вряд ли', йани 'то есть', эвел-эхир 'в конце концов'.

В своем употреблении рутульские арабизмы далеко не однородны: многие ныне устарели и известны только представителям старшего поколения, многие же вошли в активный словарный запас и используются повсеместно. С введением письменности на рутульском языке начали издаваться, хотя и немногочисленные произведения рутульских поэтов, фольклор. Согласно общепринятому мнению, языковая самобытность находит свое выражение не в последнюю очередь в пословицах, поговорках и других речевых произведениях. Среди наиболее популярных арабских заимствований в этой сфере нами отмечены: йиван 'лошадь' (в 20 выражениях) — эдеми 'человек, мужчина'(в 12 выражениях) — касиб 'бедный, бедняк' (в 6 выражениях) — сир 'тайна, секрет' (в 5 выражениях) — гьакьал 'ум' с производными (в 5 выражениях) — инсан 'человек'- дунйа 'мир, планета'- йетим 'сирота'- ватан 'родина, отечество'(в 4 выражениях) — вахт 'время'- мездик 'мечеть'- хабар 'весть, известиеновость' (в 3 выражениях) и т. д.

Рутульские арабизмы, включаясь в лексико-семантическую систему заимствующего языка, претерпели ряд изменений фонетического, морфологического и семантического характера. Поскольку арабизмы заимствовались рутульским языком в течение длительного периода, во время которого в самом арабском языке происходили существенные изменения в значении слов, сложно говорить в настоящее время о семантическом усвоении заимствованной лексики, которое обычно сводится к переосмыслению заимствованного слова. Тем не менее, можно констатировать, что наиболее часто происходит сужение значения, когда многозначное слово теряет одно или несколько из своих значений.

Помимо сужения, можно найти также примеры изменения значения, когда в арабском слове зафиксировано одно значение, а у его рутульского коррелята другое. Среди семантических трансформаций можно выделить такой их регулярный тип, когда нарицательные имена существительные арабского языка употребляются в рутульском и как имена собственные. Об освоении арабизмов свидетельствует также тот факт, что многие выражения, первоначально имевшие определенные религиозные коннотации, ныне функционируют уже лишь как речевые штампы.

Принято считать, что заимствование происходит обычно тогда, когда в заимствующем языке отсутствует слово, необходимое для передачи нового понятия. Тем не менее, имеется немало примеров, когда заимствуются лексемы, образуя многочисленные синонимические пары собственно рутуль-ских слов (или же заимствований из других источников) и арабизмов (Аллагъ — Йиниш 'Бог'). В синонимические отношения могут включаться и пары арабизмов. Следует выделить как особый тип отношений и случаи вхождения в синонимические ряды русизмов, вытесняющих арабские и другие восточные по происхождению слова.

В рутульском языке в области фонетики среди процессов, касающихся усвоения арабизмов, следует выделить, во-первых, такие звуковые изменения, которые представляют собой замену арабских звуков, не характерных для рутульского языка сходными по звучанию. При этом обычно происходит совпадение ряда исконных фонем:

В области консонантизма.

Фонемы, обозначаемые в арабском графемами са, син и сад, передаются через «с» — Через «з» передаются заль, зейн, дад и за.

В рутульском начальный гънередко заменяется через къ- (но: гъариб 'странный' и т. п.).

Замена арабских звуков, не характерных для рутульского языка сходными по звучанию, имеет место и по отношению к араб, h, который в рутульском отражается как фарингализованный ларингал гъ1. Реже соответствующий арабский звук отражается в рутульском в виде нефарингализо-ваниого лариигальиого спиранта. Арабская фонема ф заменяется на лабиализованный заднеязычный спирант.

Подобные замены могут происходить и в тех случаях, когда в рутульском имеется эквивалент арабского звука. Например, араб, къ (увулярный глухой смычный) обычно передается через абруптивный (смычногортанный) къ, хотя встречаются слова, где этому звуку соответствуют гъ или къ. В некоторых словах происходит необусловленная фонетически субституция сонорных.

В области вокализма: В заимствованиях теряется противопоставление кратких и долгих гласных. В некоторых случаях дифференциация фонем сохраняется, однако их фонетическое качество изменяется. К явлениям такого типа относится, например, передача краткого арабского гласного, а через е, в чем, по-видимому, сказывается влияние азербайджанского языка, в котором ар. а отражается через гласный переднего ряда энеобусловленный переход и > ы.

В области комбинаторики: устранение нетипичных для исхода слова звукосочетаний с помощью «вставочных» гласных (эпентеза) (вставка в подобных словах в подавляющем большинстве примеров подчиняется правилам сингармонизма {-ы-послеа-, -ы-, -упослеу-, -ипослеи-, -э-), хотя это происходит не всегда) — (2) упрощение двойных согласных, несвойственных рутульскому языку, происходящее как в ауслауте, так и в инлауте (в особенности сочетания с ларингальным смычным упрощаются также в инлауте. ж) оглушение звонких согласных в соответствующих фонетических условиях: з) ассимиляция и диссимиляция сонорных: в) произношение конечногот в отвлеченных существительных женского рода: Дл>з гаИта^] > зегъме-т. 'труд' (но ¿-Л^ sadaqa[t] > садакьа 'приношение') — в) утрата конечных звуковг) метатезаж) довольно редко встречаются наращения.

Хотя в последние годы непосредственное влияние арабского языка на лексику рутульского практически отсутствовало, проникновение арабизмов в рутульский все же не прекращалось вследствие азербайджанско-рутульского двуязычия. В определении азербайджанского посредства немаловажную роль играют фонетические критерии.

Морфологическое освоение заимствований обычно проявляется в том, что иноязычная лексика включается в грамматическую систему языка-реципиента, приобретая свойственные исконным словам словообразовательные и словоизменительные характеристики. Так, заимствования включаются в тот или иной лексико-грамматический класс (часть речи), что, как известно, отражается не только на морфологических, но и на синтаксических признаках слова.

С точки зрения словоизменения существительные, заимствуемые из арабского языка подчиняются закономерностям, действующим в ру-тульском языке. На наш взгляд, из явлений морфологического усвоения заимствований следует отметить прежде всего вхождение лексических элементов в систему грамматических классов.

Заимствованные имена существительные включаются в систему склонения рутульского языка, которая, по мнению, исследователей [Ибрагимов 1978: 58−61], объединяет четыре типа. Падежное формообразование арабских заимствований не имеет отличительных от исконной лексики особенностей.

Практически все арабизмы имеют формы множественного числа, выбор аффиксов которого определяется общими для всей рутульской лексики закономерностями.

С другой стороны, заимствуемые лексемы теряют лексико-грамматические особенности, которыми они обладали в языке-источнике. В частности, нейтрализуется такая категория имени сущесткительного, как категория собирательности.

Некоторые заимствования выступают в рутульском языке как компоненты сложных глаголов, нередко образуя пары противопоставленные по переходности (вспомогательный глагол йикис 'быть, стать')/непереходности (вспомогательный глагол гъаъас 'делать').

Морфологическая освоенность арабизмов проявляется в их способности давать новые производные слова, образованные с использованием собственно рутульских словообразовательных средств. Здесь, во-первых, необходимо указать на оформление прилагательных аффиксомды. В свою очередь наречия образуются с помощью суф. -не.

Таким образом, арабизмы являются существенным пластом лексико-семантической системы рутульского языка и несут значительную функциональную нагрузку, будучи полностью приспособленными к фонетической и морфологической системе рутульского языка.