Социальная деструкция как объект культурологического анализа

Актуальность проблемы, цели и задачи исследования.

Обоснование проблемы исследования и её актуальности. Изучение процессов социальной деструкции — распада и разрушения социальных структур, субструктур и различных социокультурных образований, занимает в спектре гуманитарных исследований весьма незначительное место. В то же время, если обратиться к реальной истории общества, то место деструктивных процессов окажется совсем иным, вероятно вполне сопоставимым с процессами созидания. Если описать современную цивилизацию как сумму информации, то вполне возможно представить количественное преобладание «забытого» и «утраченного» по отношению к сохраняемому и ныне существующему. Вряд ли найдутся возражения утверждению, что без «освобождения» места новому невозможно представить какое-либо реальное развитие. Принцип, наиболее подробно аргументированный в биологии и удачно выраженный Г. Зиммелем фразой «жизнь обретает форму, потому что живущее умирает», в методологическом отношении применим и к предмету изучения социальных наук. Выявление логики культурного развития, закономерностей и механизмов динамики культуры в полной мере невозможно без обобщённого осмысления процессов деструкции. Таким образом, теоретико-познавательный интерес к теме деструкции вполне оправдан, и ей необходимо перестать числиться маргинальной проблематикой в любых гуманитарных, в том числе культурологических, исследованиях.

То, что в данный момент деструктивные феномены отнюдь не являются в отечественной науке общепризнанным исследовательским объектом, в значительной мере связано с вопросом о легитимности их статуса в традиционно сложившемся контексте восприятия истории.

Одной из причин игнорирования деструктивных феноменов является господствовавшая в советский период в общественных науках прогрессистская ориентация, не признававшая онтологическую равнозначность в общественной жизни процессов созидания и разрушения. Если первое полагалось необходимой закономерностью, то разрушение общества рассматривалось или как случайность (природная катастрофа), или как самоочищение (классовый подход и пафос классовой борьбы). Принявшая характер государственной идеологии, декларировавшаяся вера в линейное развитие природы и общества проецировалась и на основания научного анализа исторических событий, которые рассматривались прежде всего не с позиции их целесообразности в адаптивном смысле, как приспособления к реальности, а с позиции целестремительности общественных процессов, требующей подчинения социальной реальности трансцендентному, некоей недосягаемой цели. При этом требование полноты анализа эмпирического материала подменялось оценкой соответствия изучаемых явлений принятой за «точку отсчёта» цели. При таком подходе в науку вносились существенные идеологические ограничения, которые в том числе определили и степень принятости сюжетов, связанных с деструктивными процессами, в качестве легитимного, тематически одобряемого исследовательского предмета.

Продолжавшееся длительное время ограничение познавательной активности в области изучения феноменов социальной деструкции привело к ситуации явной недостаточности их осмысления, что является веским аргументом в пользу активизации исследовательской практики в этом направлении.

Обратиться к более широкому изучению места и роли деструкции в социокультурном процессе заставляет не только научный интерес, но и реалии общественного развития России. Как те, что относятся к её историческому прошлому, нередко заново осмысляемому сегодня, так и те, что могут быть причислены к так называемым «негативным моментам», издержкам радикального реформирования российской государственности и общественной жизни (разрушение и утрата социальных институтов, изменения в структуре социального неравенства, «кризис и упадок культуры» и др.). Несомненно, что развитие концептуальных оснований исследования феномена деструкции в социокультурном процессе даёт возможность более глубокого и определённого осмысления такого рода явлений.

Однако, в свою очередь, теоретический анализ указанного феномена, философское обобщение, связанное с пониманием характера социальной деструкции, её роли в общественной жизни, предполагают опору на изучение конкретно-исторического материала. Такой материал позволяет проследить феноменологию деструкции, выявить её модификации в ходе культурно-исторического развития материала, и видеть не только начальные точки, но и конечные результаты процесса.

В этой связи существенный интерес для автора представляло выделение и изучение тех явлений в российской истории, которые могли бы стать значимой эмпирической базой для анализа процесса деструкции. В качестве такой базы были выбраны массовидные явления, представляющие собой, с одной стороны, форму процесса социальной деструкции, а с другой стороны, остающиеся своего рода «белыми пятнами» отечественной истории, не ставшими до сих пор предметом специального анализа исследователей. Речь идёт о так называемых «психических эпидемиях».

Временными границами для рассмотрения этого феномена определены XIX — начало XX века. Выбор этого временного периода как базового в значительной мере был сделан потому, что в то время интересующие нас явления получили достаточно полное описание в различного рода исторических документах и серьёзный научный анализ в ряде специальных работ отечественных исследователей.

В связи с вводом в культурологическое исследование не характерного для него понятия «психическая эпидемия», заимствованного из психологии и психиатрии, необходимо отметить, что в отечественной науке конца XIX — начала XX веков термином «психическая эпидемия» обозначались случаи массовой психопатии и истерии, во время которых происходило подчинение поведения известного числа людей некой «идее», выраженное в форме эмоционально окрашенных стереотипических действий. Для отдельного человека эти действия носили спонтанный характер, и подчинённость идее здесь следует отличать от подчинённости задаче: последнее (например, задача спасения) предполагает рациональный, вербализованный и определённым образом согласованный план, последовательно осуществляемый и направленный на конкретный результат. Подчинённость же идее спасения выражается в явно нерациональных, вначале как правило хаотических действиях массовидного характера.

Психические эпидемии" были признанным объектом исследования в течении всего XIX и первой половины XX веков. Исторически закреплённое в названии употребление слова «эпидемия» заключало в себе не указание на распространение болезни как отклонения от нормы человеческой природы, а являлось указанием только на интенсивность распространения в массовом масштабе ненормального для неё состояния, выраженного в последовательности нерациональных действий. В связи с этим, поскольку субъектом действия в психической эпидемии является институциолизированное сообщество, автор считает возможным использовать в работе термин «социопсихическая эпидемия» как более точно характеризующий предмет исследования. Термин «психическая эпидемия» сохраняется только в анализе процесса исторического формирования взглядов на проблему.

Предлагаемое исследование не претендует на построение общей теории социальной деструкции. Во многом потому, что проблема, выделенная в данной работе и подлежащая рассмотрению — это один из первых шагов к ликвидации серьёзного диссонанса между значительным объёмом фактического материала, связанного с деструкцией в социальной жизни, и степенью осмысления этого материала на теоретическом уровне. Происходящее в современной отечественной науке становление и развитие теории культурогенеза предполагает и поощряет возникновение работ, авторы которых стремятся дать философское осмысление отдельным феноменам общественной жизни, как конструктивному, так и деструктивному в ней, что в совокупности только и образует единый социокультурный процесс.

Представляется, что одним из важных шагов для устранения несоответствия между огромной фактографией, содержащейся в материалах исследований, накопленных «архивом» исторической науки, и выборочностью, локальностью их теоретического обобщения, является актуализация этого знания, внесение соответствующего исторического материала в среду активных научных дискуссий, «сверки» устоявшихся интерпретаций с такими параметрами, как объективность, обоснованность, адекватность. Немаловажное значение имеет и дополнение фактологического ряда с целью обеспечения адекватного задачам исследования эмпирического фундамента для обобщения.

Обращение к соответствующему массиву конкретно-исторических ч> и данных, отражающих интересующии нас аспект социальной жизни в России XIX — начала XX веков позволяет также провести анализ особенностей изучаемого феномена в сравнении с аналогичными явлениями европейской жизни. В частности, такая специфика должна быть в первую очередь выявлена в особенностях институциональной преемственности деструктивно ориентированных действий, поведенческих стереотипов и связанных с ними культурных санкций.

Степень разработанности проблемы. Теоретические предпосылки исследования. Это особенно важно, так как в современном гуманитарном знании происходит как бы «обратный процесс». В широкой сфере научно-гуманитарной деятельности интерес к проблеме осмысления «психических эпидемий» и близких к ним социопсихическим феноменам по преимуществу разрешается в лишённом комментариев переиздании классических работ европейских авторов, при участии которых в своё время возникло изучение социопсихических эпидемий (Г.Тард, Г. Лебон, М. Нордау, Ч. Ломброзо и других), а также малосущественных компиляций (например: Орлов М. А. «История сношения человека с дьяволом»). Таким образом, речь идёт о своеобразной подмене книгоиздательской и книготорговой политикой современного научного анализа феномена социопсихических эпидемий, его смыслового и ценностного содержания, рассмотрения соотношения и взаимодействия социопсихических эпидемий с целостной структурой общества. Исключения незначительны, например переводы работ французского исследователя С. Московичи, но никакого соотнесения западного теоретического наследия с материалом отечественной истории нет.

Всё это при том, что в русской науке XIX — начала XX веков был накоплен огромный материал по поведенческой и социальной организации, специфической культуре массовых психопатических явлений и оргиастико-экстатической религиозности. Была проведена значительная работа по теоретическому изучению психических эпидемий, их психических, социальных и культурных механизмов. Среди психологических исследований можно назвать работы Н. П. Бруханского, В. Х. Кандинского, В. М. Бехтерева, Н. Н. Баженова, В. С. Яковенко, Н. Н. Реформатского, М. И. Гуревича, А. А. Токарского, П. Е. Астафьева, А. Д. Коцовского, П. А. Преображенского, И. А. Сикорского,.

Н.В.Краинского, С. О. Штейнберга, Д. Г. Коноваловакак пример социологического анализа можно привести работы А. И. Шингарёва, Н. Н. Фирсова, М. Н. Гернета, Н. А. Вырубовапримером культурологического анализа являются работы В. И. Жмакина, Е. А. Кожевниковой, Ф. Е. Будде, Д. Н. Дубакина, И. В. Преображенского, А. П. Щапова, С. С. Шашкова, Н. Д. Сергеевского, В. С. Иконникова и других. Поэтому в диссертационном исследовании сознательно поставлен акцент на изучение именно национальной научной традиции, поскольку возвращение к забытому отечественному культурному наследию сегодня в достаточной степени актуально само по себе.

В советское время изучение социопсихических эпидемий было искусственно прервано в угоду идеологической доктрине о построении бесклассового общества, не имеющего, якобы, внутренних противоречий, способных вызвать массовые психопатии. Исследования по этой теме даже в психологии и психиатрии были отчасти полностью прекращены, отчасти переведены в разряд закрытых для общественности исследовательских тем. В силу этого обстоятельства, социопсихические эпидемии и не могли быть для гуманитарных наук традиционным и объектом исследования, а их изучение не могло иметь самостоятельного статуса.

Можно констатировать, что в современной отечественной гуманитарной науке практически нет специальных работ, посвященных изучению социопсихических эпидемий, массив исторической фактографии не востребован. Разумеется, речь не идёт о полном исчезновении проблемы массовых психопатий из поля зрения гуманитариев. Но её упоминали преимущественно в связи с экскурсами в специальные области патопсихологических или психиатрических исследований, как исключительный объект медицинской науки или психоанализа. Такие упоминания, как правило, носили морально-оценочный или публицистический, но не строго-научный характер. Эта ситуация была характерна даже для медиевистики, на материале которой, как кажется, трудно избежать темы историко-культурного анализа таких массовых психозов, как борьба с ведьмами или детские крестовые походы.

Возвращение к теме началось в начале 1990;х годов в рамках социальной психологии. Первой серьёзной работой, перекликающейся с темой диссертации, было исследование В. А. Алексеева и М. А. Маслина о «психологической школе» в русской социальной философии. Однако и поныне разделы, посвящённые теме массовых психопатий, отсутствуют в учебниках и пособиях по истории, социальной философии, социологии и культурологии. В предметных указателях к такого рода изданиям, как правило, нет терминов, затрагивающих данную тему. В связи с забвением разработанной некогда терминологии, охватываемый ею значительный объём фактографического материала попросту игнорируется.

Необходимо отметить, что возможна позиция, принципиально отрицающая значимость социопсихических эпидемий в индустриальном и постиндустриальном обществе, и как следствие такой позицииотрицание необходимости выделения в современной науке этих явлений в особую категорию социокультурных феноменов. Но независимо от этого, историческая значимость бывших в прошлом социопсихических эпидемий не подлежит сомнению, и их изучение имеет теоретическую значимость.

Лишь относительно недавно накопленный в науке огромный массив эмпирического материала по генезису и историческим трансформациям культурных форм стал получать в отечественном гуманитарном знании фундаментальное научное обобщение на современном теоретическом уровне.

Первоначально это происходило в рамках интереса к циклическим концепциям социокультурной динамики. Достаточно вспомнить, что институциолизация культурологии в 1990;х годах во многом проходила в связи со знаковым возвращением в сферу публичного научного обсуждения работ Н. Я. Данилевского, О. Шпенглера, А. Тойнби, П. А. Сорокина. Позже предметом дискуссий стала концепция длинных экономических волн М.И.Туган-Барановского, Парвуса (А.И.Гельфанда), Н. Д. Кондратьева. На данный момент в области социальных наук принципы научного исследования волновой динамики социокультурных процессов наиболее разработаны А. С. Ахиезером. Можно сказать, что в настоящее время положение о повторяемости стадий процессов самоорганизации социокультурных систем является своеобразной аксиомой.

Сегодня разрабатываются целостные концепции сущности культурной формы, условий и механизмов её генезиса, функционирования и изменчивости. В качестве примера можно привести известную работу А. Я. Флиера «Культурогенез». Появляются исследования, освещающие и деструктивные процессы как важнейшую составляющую культурогенеза (исследования А. П. Назаретяна, Л.А.Китаева-Смыка). Частные (личностные, и в том числе патопсихологические) аспекты также находят своё отражение в культурологических исследованиях. Можно выделить работы Ирины Паперно, и в том числе «Самоубийство как культурный институт». Интересный опыт обобщённого исследования характерных психологических и культурных особенностей русского этноса предложен в работе К. Касьяновой «О русском национальном характере».

Но всё-таки культурологическая разработка материала, связанного с деструкцией общества, пока не стала полноценным направлением научной деятельности, а существует как исследовательская перспектива. От исследований, основанных на идеографическом, описательно-систематизирующем методе, необходимо перейти к проблемно-логическому методу, к обобщённому осмыслению описанных в истории общества и культуры фактов и событий, к их типологизации с использованием сравнительного анализа, к построению моделей.

Исходя из вышеизложенного:

ОБЪЕКТОМ исследования является социальная деструкция как компонент и один из механизмов социокультурного процесса.

ПРЕДМЕТОМ исследования являются факторы и формы проявления социальной деструкции — феномен социопсихической эпидемии, нашедший своё проявление в социальной истории России XIX — начала XX веков.

Цель исследования и обобщённые задачи:

Целью исследования являлось выявление особенностей деструкции как социокультурного феномена и анализ её места в процессе культурогенеза, что создаёт предпосылки для дальнейшего развития культурологической теории по пути выработки целостного представления о функционировании механизмов социокультурной динамики.

Достижение этой цели предполагает решение следующих ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИХ ЗАДАЧ:

1. Анализ процесса формирования взглядов на проблему социопсихических эпидемий как проявления социальной деструкции, в отечественной науке XIX — начала XX вековвыявление основных направлений и подходов с акцентом на специфику социокультурных идей в этой области.

2. Актуализация и изучение накопленного в истории отечественной науки документированного материала по выбранной теме, в том числе, путём введения в научный оборот невостребованных прежде данныхупорядоченье и систематизация этого материала.

3. Анализ эмпирического материала, описывающего проявления социальной деструкции общества в форме социопсихических эпидемий, выявление особенностей этого феномена и его роли в социокультурном процессе.

4. Анализ влияния социальных и культурных факторов на возникновение и развитие социопсихических эпидемий, включая объективные воздействия, целенаправленные практики и опосредующие их нормы и ценности.

5. Определение культурной специфики феномена социопсихических эпидемий как механизма социальной деструкции, в российском обществе в XIX — начале XX веков.

Источниковая база исследования:

В качестве основных источников для исследования были выделены: работы отечественных учёных XIX — начала XX веков, официальные документы, справочные и библиографические издания, статистические сборники, периодическая печать, материалы судопроизводства.

Научная новизна исследования заключается: в осуществлении специального анализа процесса социальной деструкции как составной части культурогенезав развитии знания о формах этого процесса на примере анализа социопсихических эпидемийв обобщении значительного объёма ранее игнорировавшегося исторического материала, связанного как с освещением самого феномена социопсихических эпидемий в России, так и с отечественными традициями их изучения.

ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ, ВЫНОСИМЫЕ НА ЗАЩИТУ:

1. Процессы социальной деструкции, то есть распада и разрушения социальных структур, субструктур, культурных и субкультурных систем, должны стать признанным объектом исследования в философии культуры и культурологии. Их изучение — важнейшая составляющая теории культурогенеза, поскольку лишь в совокупности и взаимосвязи конструкции и деструкции этот процесс может быть осуществлён.

2. Изучение в культурологии процессов социальной деструкции предполагает в качестве одной из методологических посылок рассмотрение общества как совокупности стратегий, направленных на оптимизацию потребления ресурсов. В таком случае культура должна определяться как совокупность поведенческих моделей и средств их реализации и контроля за ними.

3. Одним из наглядных проявлений феномена социальной деструкции является процесс социопсихической эпидемии. Понятие «психическая эпидемия» было достаточно разработано и верифицировано отечественными учёными конца XIXначала XX веков. Данное понятие может быть востребовано современными философией культуры и культурологией с соответствующей их научному контексту интерпретацией.

4. Проведённое исследование позволяет сформировать целостное представление о феномене психической эпидемии, которое возможно сформулировать в следующих позициях:

— Социопсихическая эпидемия детерминируется такими условиями существования людей, адаптация к которым путём постепенной, эволюционной трансформации или модернизации существующих форм невозможна или малоэффективнатребуется возникновение принципиально новых форм деятельности и взаимодействия людей. Иными словами, причиной социопсихической эпидемии является кризис адаптации сообщества и функция социопсихической эпидемии — устранить из общества ненужную социокультурную информацию (институты, статусы, роли, культурные нормы и ценности) и этим подготовить новый этап социогенеза.

— Кризис адаптации может охватить лишь часть поселенческой общности, выделяемой по территориальному признаку или по характеру имущественного и культурного неравенства. Общество может выступать по отношению к своей части, охваченной социопсихической эпидемией, как внешняя среда. Это принципиально меняет ситуацию развития психической эпидемии, делая возможным институциодизацию деструктивных элементов в относительно устойчивые социокультурные формы.

— Изменение характера отношения человека с его природным или общественным окружением возможно только в социально протоморфной среде, в условиях низкого внутрипопуляционного давления на человеческое поведение. Достижение низкой плотности населения и является, объективно, целью психической эпидемии.

— Достижение низкого внутрипопуляционного давления возможно тремя путями: сокращением рождаемости (дегенерация популяции), механическим сокращением численности в форме массовых убийств или самоубийств, миграцией. Все эти процессы связаны с социокультурной регуляцией.

— Социопсихическая эпидемия невозможна без постоянного присутствия в обществе набора традиционных культурных санкций деструктивного характера и их институциональных носителей. 5. Реификация социальной деструкции происходит в форме культурных санкций. Для России XIX — начала XX веков специфическими санкциями были следующие: группа дегенеративных санкцийскотоложество и мужеложество, как традиционное поведениегруппа санкций, детерминирующих механическое сокращение численности общества — санкции на религиозное детоубийство, самоубийство и убийство символической жертвы. Основной институциональной формой реификации деструктивных санкций было сектантство.

5. На основе анализа документированного материала, связанного с процессами социальной деструкции в России XIX — начала XX веков, можно сделать вывод о том, что этническое сообщество русских и ассоциированных с ними этносов представляло собой особый тип культуры по характеру референции времени. Осознание временной последовательности в поселенческих общностях носило двойственный характер: с одной стороны, соотнесение рутинной практики со связанным с сельскохозяйственным циклом формальным календарём и, независимо от этого, основанная на экстатической религиозности трансцендентная референция поведения. Этот тип культуры обозначен как «полихронный», и он полагается одним из факторов предрасположенности общества к процессам социальной деструкции, специфичным на тот период для России.

2. Результаты исследования по теме диссертации в течении 19 941 998 годов были представлены в докладах и сообщениях на 11 международных, всероссийских и межвузовских конференциях. Среди наиболее значимых могут быть названы: «Русская провинция» (Кострома, 1994) — «Высшее образование в России» (Ярославль, 1994) — «Урбанизация и культурная жизнь Сибири» (Омск, 1995) — «Крестьянство и власть» (Тамбов, 1995) — «Взаимодействие национальных культур» (Астрахань, 1995) — «Россия в XVIII веке» (Санкт-Петербург, 1996) — «Россия в Новое время: личность и мир в историческом пространстве» (Москва, РГТУ, 1997) — «Социальная антропология на пороге XXI века» (Москва, 1998).

3. Основные концептуальные положения исследования апробировались в педагогической практике автора, в том числе в чтении спецкурсов «Социокультурные основы исторической деструкции» и «Комментарии к особенной части русского права: преступления против веры и нравственности» в 1995 -1996 и 1996 -1997 учебных годах в Российском Государственном Гуманитарном Университете (РГГУ).

Основное содержание диссертации отражено в публикациях следующих работ:

1. Сохранение языческой традиции культа заложных покойников в русской традиции конца XIX — начала XX веков // Всероссийская научная конференция «Русская провинция». Тезисы. Ч. 1. Кострома, 1994. С. 173- 175. (0,1 п.л.);

2. Роль высшего естественнонаучного образования в российском обществе второй половины XIX века // Международная научная конференция «Высшее образование в России». Тезисы. Вып. 1. Ярославль, 1994. С. 145−147. (0,1 п.л.);

3. Люмпенизация, как составляющая урбанизационных процессов // Всероссийская научно-практическая конференция «Урбанизация и культурная жизнь Сибири». Тезисы. Омск, 1995. С. 20−22. (0,1 п.л.);

4. «Тёмные» секты как форма люмпенизации русского крестьянства XIX века // Всероссийская научная конференция «Крестьянство и власть». Тезисы. Тамбов, 1995. С. 157 -159. (0,1 п.л.);

5. Переживание тотемизма и языческих табу как источник реконструкции агрикультуры // Всероссийская научная конференция «Актуальные проблемы археографии, источниковедения и историографии». Тезисы. Вологда, 1995. С. 243−245. (0,1 п.л.);

6. Синкретные трансформации традиции во взаимодействии национальных культур // Региональная научная конференция «Проблемы взаимодействия национальных культур». Тезисы. Ч. 2. Астрахань, 1995. С. 107−108. (0,1 п. л.);

7. Русское пореформенное крестьянство как модель исследования психологической антропологии // Всероссийская научно-практическая конференция «История России XIX — XX веков: историография, источниковедение». Тезисы. Нижний Новгород, 1995. С. 113 — 114. (0,1 п.л.);

8. Новгородская губерния по данным уголовной статистики последней трети XIX века // Научная конференция «Прошлое Новгорода и Новгородской земли». Тезисы. Новгород, 1995. С. 120 -122. (0,1 п.л.);

9. Психопатические эпидемии в России XVIII века // Республиканская научная конференция «Россия в XVIII веке: войны и внешняя политика, внутренняя политика, экономика и культура». Тезисы. Санкт-Петербург, 1996. С.89- 90. (ОД п.л.);

10. Представление иконы как источника информации о русском обществе XVII века // Вопросы искусствознания. Москва, 1997, № 1. С. 208 — 214. (0,6 п.л.);

И. Женская истерия как референция времени // Научная конференция РГГУ «Россия в Новое время: личность и мир в историческом пространстве». Тезисы. Москва, 1997. С. 67−69. (0,1 п.л.);

12. Воспроизводство агентов разрушения общества и культуры как объект исследования культурологии // Культурология и культуроведение: концептуальные подходы, образовательные практики. Сборник статей. Москва, 1998. С. 120 -126. (0,5 п.л.).

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Специфика исследования.

Философское содержание данной работы заключается в опыте рационального предположения о природе социальной деструкции. Формулирование правдоподобной гипотезы является начальным этапом любого исследования, и этап этот необходимо связан с философским дискурсом: рассуждение о проблеме позволяет создать исходный теоретический материал, допускающий проверку научными методами. о.

В теоретической части данной работы ведущим было стремление к максимальной ясности выработанной гипотезы, что, допускаю, может создать впечатление некоторой упрощённости собственно философской составляющей диссертации. Причиной этому послужила отмеченная во введении общественная заинтересованность в исследованиях, посвящённых изучению социальной деструкции, заставляющая в первую очередь задуматься о создании дискуссионного поля, позволяющего вести содержательное обсуждение проблемы. Стремление «вбросить» дискуссионный материал оправдывает и актуализацию научного архива, являющуюся важной составляющей исследования.

Эвристическое значение результатов исследования процессов социальной деструкции.

В результате решения поставленных задач в диссертационном исследовании удалось достичь поставленной цели:

Выявить особенности деструкиии как соииокультурного феномена. определить сущность социокультурных трансформаций деструктивного типа в социальной системе, выявить условия проявления таких трансформаций, +выявигь и объединить закономерности протекания деструктивных процессов в целостную систему, показав ее трёхуровневый характер.

Показать значимость деструкиии в проиессе культурогенеза постоянность её присутствия. социальная деструкция существует в обществе в виде набора традиционных санкций,.

— установлена специфичность деструктивных санкций для России XIX — начала XX веков, выявлен институциональный характер социальной деструкции, +показано, что социальная деструкция является объектом культурологических исследований, и более того, поскольку деструкция всегда проявляется как социокультурный процесс, она является преимущественным объектом именно культурологического анализа.

Создать предпосылки для дальнейшего развития культурологической теории, в процессе проведения диссертационного исследования был выявлен и актуализирован значительный объём фактографического материала, что является эмпирической базой для дальнейшего развития культурологической теории, в исследовании обобщён прежде игнорировавшейся культурологией значительный объём историко-научного материала.

В процессе диссертационного исследования показана возможность формализации культурологического знания на примере моделирования социокультурных трансформаций.

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ РАБОТЫ определяется возможностью использования её результатов:

— для дальнейшего развития культурологической теории и в частноститеории социокультурной динамики,.

— для разработки механизмов анализа современных общественных процессов с точки зрения их конструктивности или деструктивности,.

— в образовательной системе при подготовке специалистов в области социальной и культурной истории России.

Апробация работы проходила в следующих формах:

1. Диссертация была обсуждена и рекомендована к защите на заседании сектора культурологических проблем образования Российского института культурологии Министерства культуры Российской Федерации и Российской академии наук 24 февраля 1999 года.