Формы выражения авторского сознания в автобиографической прозе И. Бунина и М. Осоргина: «Жизнь Арсеньева» — «Времена»

Жизнь Арсеньева" (1930 — 1939, 1952) И. А. Бунина и «Времена» (1938, 1955)' М. А. Осоргина — по праву считающиеся одними из вершинных творений в литературе русского Зарубежья, этапные, во многом итоговые для обоих писателей произведения — не принадлежат к числу «забытых» и малоисследованных художественных феноменов, а, напротив, длительное время уже привлекают к себе самое пристальное внимание многих литературоведов.

Многочисленные и разноаспектные исследования творчества И. Бунина в русском Зарубежье (Г.В. Адамовича, Ф. А. Степуна, В. В. Вейдле, П. М. Бицилли, М. А. Алданова, Б. К. Зайцева, И. А. Ильина, Г. П. Струве, М. О. Цетлина, И. И. Тхоржевского.), отечественных филологов (монографии А. К. Бабореко, В. Н. Афанасьева, А. А. Волкова, В. А. Гейдеко, О. Н. Михайлова, JI.A. Смирновой., диссертации Н. М. Кучеровского, JI.A. Васильевой, В. Я. Линкова, О. А. Бердниковой, А. А. Пронина, Г. В. Килгановой, Е. И. Конюшенко, Н. Г. Бочаевой, В. В. Плешкова., статьи Г. Б. Курляндской, JI.B. Крутиковой, Э. А. Полоцкой, С. Ю. Ясенского, А. И. Павловского, Н. А. Николиной, Т. Н. Двинятиной, В. П. Скобелева.), современных зарубежных русистов (С. Крыжицкого, Т. Н. Николеску, А. Ф. Звеерса, К. Эберт, А. Романович, К. Ошар.) посвящены как частным проблемам его поэтики: жанровой природе произведений, специфике стиля и сюжетосложения, концепции творческой личности, особенностям цитации и т. д., так и осмыслению общих черт художественного мышления И. Бунина, рассмотрению его прозы с точки зрения традиций классической литературы, контекста русской литературы XX века и мирового литературного процесса. В последние годы изучение прозы И. Бунина получило «философское измерение» — работы О. В. Сливицкой, Ю. В. Мальцева, М. С. Штерн, Г. Ю. Карпенко., поднявшие современное буниноведение на качественно иной уровень.

За последнее десятилетие появилось большое количество работ (диссертации Т. В. Марченко, М. В. Нечаевой, Н. Б. Лапаевой, Н. М. Деблик, Г. И. Лобановой, исследования И. Сухих, О. Г. Ласунского, О. Ю. Авдеевой, В. В. Агеносова, А. И. Павловского, Т. Н. Фоминых.), рассматривающих отдельные стороны произведений М. Осоргина: жанровое своеобразие, типологию героев, мотивно-тематические оппозиции и т. д., и предлагающих общую концепцию его творчестваизвестность получили русские зарубежные статьи и рецензии о прозе писателя (Г.В. Адамовича, Г. П. Струве, П. М. Бицилли, М. А. Алданова, Б. К. Зайцева, К. В. Мочульского, М. О. Цетлина, В. Жаботинского, Ю. К. Терапиано, М. Геллера) — в научный оборот был введен документальный и ранее недоступный архивный материал (хотя далеко не в полном объеме). Однако до сих пор о творчестве М. Осоргина нет ни одной монографии на русском языке, а изданные за рубежом (Fiene D.M. The fine and work of М.А. Osorgin, 1878−1942. Diss.. Indiana Univ., 1974. — 294 p.- Becca-Pasquinelli A. La vita e le opinioni di M.A. Osorgin (18 721 942). — Firenze: La nuova Italia, 1986. — XII, 236 p.) нам. недоступны. Преждевременно было бы утверждать, что современная наука исчерпала изучение творчества этих писателей и прозы «первой волны» в целом. Дело в самой природе таланта, сопротивляющейся однозначным интерпретациям, допускающей возможность обнаружения и привнесения новых смыслов, таящей в себе еще много загадок, ожидающих своего исследования.

Мировая литература XX века, по ряду причин, порой крайне, демонстративно автобиографична, иногда на этом строится вся художественная концепция и аура"2. В эстетических исканиях писателей русского Зарубежья концептуализировались основные черты этой линии литературного развития. «Русская эмигрантская литература, — утверждал в «Записках писателя» М. Арцыбашев, — есть по преимуществу литература мемуаров и человеческих документов"3. Действительно, едва ли не все из наиболее значительных писателей «первой волны» с той или иной степенью типизации обращались к жанру художественной автобиографии: А.Н.

Толстой пишет в 1919 — 1920 годах «Детство Никиты», А. И. Куприн создает «Юнкеров» (1928 — 1932), И. С. Шмелев — «Богомолье» (1931 — 1948), «Лето Господне» (1933 — 1948), A.M. Ремизов — «Взвихренную Русь» (1927), «Учителя музыки» (1949, опубл. в 1981), «Подстриженными глазами» (1951), Б. К. Зайцев — «Путешествие Глеба»: «Зарю» (1937), «Тишину» (1948), «Юность» (1950), «Древо жизни» (1953), Г. Газданов — «Вечер у Клэр» (1929), «Историю одного путешествия» (1935), «Ночные дороги» (1939 -1941), В. В. Набоков — «Другие берега» (первое русское издание — 1954), в этом ряду — «Жизнь Арсеньева» И. Бунина и «Времена» М. Осоргина.

Сама ситуация изгнания, пребывание на чужбине, непокидающее ощущение оторванности от родной земли, ее языка и культуры, духа и традиций вызвали необычайную активизацию мемуарного и автобиографического жанров. Свою задачу большинство художников, «обреченных» жить воспоминаниями (в чем сложность и драматизм судьбы, и — вместе с тем — источник творчества), видели в том, чтобы запечатлеть в слове «священные корни» (И.А. Ильин), свое прошлое, «не возвеличивая его без разбора, но и не клевеща на него», твердо храня «из его достояния то, что сохранения достойно"4. Эта проза «живой памяти», документальная, предельно исповедальная, откровенная и всегда скорбная, о всем том, что так дорого сердцу, по всей вероятности, безвозвратно утрачено и почти невыразимо.

Максимальная концентрация авторских мыслей и переживаний дает право современным исследователям даже утверждать, что литература русского Зарубежья «вся была, по сути дела, автобиографична. Стоит ли в этом факте искать «коллективное бессознательное», открытое К. Г. Юнгом, но то, что этот факт важен для восприятия русской литературы XX века в целом, несомненно"5. Считаем все же необходимым использовать понятие автобиографичности традиционно в узком терминологическом значении и оговорить важнейшие жанровые признаки автобиографической прозы, признавая, разумеется, всю условность подобного термина. Критериями автобиографического жанра можно назвать, во-первых, тип героя, принципы и приемы изображения и реконструирования его сознания и, во-вторых, наличие в повествовательной структуре автобиографических элементов, легко доказуемых при обращении к мемуаристике, дневникам, переписке писателя, любым документальным свидетельствам о его жизни.

Болгарский литературовед JL Григорьева полагает, что «понятие автобиографичность не следует воспринимать буквально, а скорее как литературную условность, как своеобразное личностное отношение к событиям"6. К разновидностям автобиографической литературы она относит «книги о детстве», «книги подведения итогов», «автобиографические мемуарные книги», «эссеистическую прозу». Н. А. Николина автобиографическую прозу рассматривает как «повествование от первого лица с установкой на достоверное воспоминание о прошлом, характеризующееся усложненной структурой и отличающееся особым характером художественного времени», который определяется «акцентированной дистанцией между прошлым и настоящим повествователя"7.

В «Жизни Арсеньева» И. Бунина и «Временах» М. Осоргина сохраняется биографическая канва жизни писателей как основа сюжетопостроения. С другой стороны, оба произведения являют собой особый род «духовной автобиографии», когда важны не сами соответствия с реальностью, фактическая достоверность изображаемого, а воссоздание собственных наблюдений, переживаний, впечатлений, личного опыта, когда главной составляющей повествовательной линии становится душевный мир самого автора, а герой выступает его своеобразным «духовным двойником».

Жизнь Арсеньева" И. Буниным была задумана еще в начале 1920;х годов. Первые подступы к роману — незавершенные наброски 1921 года «Безымянные записки», «Книга моей жизни» и начала 1930;х — «Дни и годы. Скитания», «Записи», а также лирико-философские рассказы «Ночь» («Цикады»), «Книга», «Воды многие» и некоторые другие.

Непосредственную работу над романом с первоначальным названием «Истоки дней», автор начал, по его отметке в рукописи, 22 июня 1927 года. Первые четыре книги закончил в 1929, а последнюю — историю любви Арсеньева и Лики — в 1932, возвратившись к ней снова после перерыва в 1936;1939 годах. В очерке «Книга моей жизни» И. Бунин замечал: «Во все времена и века, с детства до могилы томит каждого из нас неотступное желание говорить о себе — вот бы в слове и хотя бы в малой доле запечатлеть о свою жизнь.». Писатель хотел создать книгу, «о которой мечтал Флобер, «Книгу ни о чем», без всякой внешней связи, где бы излить свою душу, рассказать свою жизнь, то, что довелось видеть в этом мире, чувствовать, думать, любить, ненавидеть"9.

Работа над «Временами» велась М. Осоргиным начиная с 1930;х годов, при жизни автора были опубликованы только «Детство» и «Юность» (1938). Многие более ранние беллетристические и мемуарные произведения («Воспоминания» 1932;1938 годов, «Повесть о сестре» 1930 года), рассказы конца 1920 — начала 1930;х годов («Земля», «Портрет матери», «Дневник отца», «В юности» и другие) — фактически приближения к итоговой книге. О ней М. Осоргин размышлял еще в 1930 году: «Пишется долго, больше ночами, когда оживают тени прошлого, которые боятся дневного шума. Пишется со всей силой правды последней, нужной для душевного покояпри прощании с жизнью"10. Главенствующим для писателя стал принцип «вопреки доброму обычаю больше говорить о себе, чем о людях одной судьбы». Он отстаивал свое изначальное и незыблемое право «восклицать, когда восклицается, и не бояться классных дам от художественной литературы», «говорить метафорами» и дать волю «несдержанной лирике"11.

Стремление высказать самое сокровенное, отразить все свои муки, поиски, смятения, утраты и обретения, уйти при этом от привычных литературных канонов и воплотилось в «последних», «закатных» романах -«Жизни Арсеньева» и «Временах». Это лирико-автобиографические и философские повествования, вобравшие в себя весь художественный опыт писателей, постигающие главные вопросы существования: в чем смысл прихода человека в мир — смысл жизни и смысл смерти, что становится определяющим в человеческой судьбе, что ее формирует, какова роль человека в познании себя и мира, что есть память, любовь, творчество, свобода.

В числе факторов, определивших поэтическую специфику автобиографической прозы русского Зарубежья, в частности книг И. Бунина и М. Осоргина, помимо ностальгического обращения к прошлому России и своему личному прошлому, следует назвать единую традицию и истоки творчества (воздействие русской классической литературы, причем при характерно избирательном к ней отношении), тесную связь с философско-религиозными исканиями и влияние европейской литературы.

Жизнь Арсеньева" и «Времена» оригинальны не только по своеобразию поставленных в них проблем, но и, в первую очередь, по жанру.

Жанровая природа произведений, не поддающаяся однозначным определениям, — загадка интерпретаторам и исследователем. «Определить жанр «Времен» нелегко. Писатель в самом начале книги предупреждает о ее.

10 нетрадиционности" , — замечал М. Геллер. «Это вещь нового, еще не названного жанра. Жанр этот изумительный, единственный, берущий человеческое сердце в мучительный и вместе с тем светлый плен."13, -писал К. Паустовский о «Жизни Арсеньева». Вопрос жанровой специфики этих книг мало исследован в современном литературоведении. Казалось бы, об этом пишут многие ученые, но, как правило, только на уровне преодоления инерции восприятия: это не традиционные реалистические романы. Сами же законы построения произведений остаются малоизученными.

О «Жизни Арсеньева» говорят как о художественной биографии, мемуарах, лирико-философской прозе, повести о любви (А.А. Саакянц), лирической исповеди (А.Г. Соколов), лирической поэме, поэме в прозе, романе-поэме (О.Н. Михайлов), философской поэме (Ф.А. Степун), феноменологическом романе (Ю.В. Мальцев, JI.A. Колобаева), о «Временах» — как об автобиографической прозе (И. Сухих), лирико-публицистической биографии (В.В. Агеносов), художественной автобиографии (Н.Б. Лапаева) исповеди (О.Г. Ласунский), философской прозе, лирических воспоминаниях, лирическом дневнике, романе души, романе-воспоминании (Т.В. Марченко).

На наш взгляд, любое из подобных определений будет здесь истинным и ограниченным одновременно, настолько многозначна жанровая природа произведений. Взаимопроникновение жанров и родов, образование синтетических жанровых форм является общей чертой художественного развития в XX веке, что связывают со стремлением автора к более емкому и адекватному воплощению действительности. Но «неясность жанра» становится в этом случае главной трудностью при анализе произведения, и при анализе различных форм авторского присутствия в том числе.

Обзор научной литературы по теме. Научный аппарат диссертации опирается как на ставшие уже классическими исследования по творчеству (поэтике и языку) изучаемых писателей, так и на новейшие работы современных литературоведов и отчасти лингвистов, а также на некоторые мемуарные и биографические источники.

В настоящее время литература, посвященная И. Бунину и у нас, и за рубежом, трудно обозрима. Существуют традиции в истолковании практически каждого его произведения, что не оборачивается, однако, ситуацией «исчерпанности». После отъезда из России в 1920 году И. Бунин на многие годы был едва ли не полностью исключен из сознания русских читателей по причинам общеизвестным и очевидным, чтобы подробнее останавливаться на них. Эстетическая оценка творчества И. Бунина в те годы могла появиться только в зарубежной русской печати. На ее страницах утверждалось мнение о безусловных творческих достижениях писателя, была дана оценка художественного своеобразия его произведений. Таковы рецензии и статьи14 названных выше эмигрантских критиков, писателей и философов. Богатый фактический материал содержится в мемуарной зарубежной русской литературе (В.Н. Муромцева-Бунина, Г. Н. Кузнецова, Н. Н. Берберова, З. А. Шаховская, И. В. Одоевцева, А. Седых, А. В. Бахрах.).

Жизнь Арсеньева" эмигрантская критика приняла восторженно — «как прекрасный итог передуманного», в котором «спокойной и великой любовью дышат страницы, говорящие о России», который удивляет «глубиной мысли, обостренной памятливостью, художественным артистизмом, редкой литературной культурой"15. М.А. Алданов16, считая «Жизнь Арсеньева» лучшей книгой писателя, обратился к анализу некоторых ее особенностей: ослабленности фабулы и психологического анализа, поэтики финалаостановился на излюбленной И. Буниным теме смерти. П.М. Бицилли17 рассматривал образ Алексея Арсеньева, сравнивая его с героем цикла «В поисках утраченного времени» М. Пруста и выявляя существенные различия между этими книгами. В центре внимания П. М. Бицилли — и имрессионистическая основа творчества И. Бунина.

Ф.А. Степун18 сущность «Жизни Арсеньева» видел в том, что в ней «слились и встретились две темы: метафизически-психологическая тема высветления бунинских воспоминаний в вечную память и исторически-бытовая тема гибели царской России». Картины этой философской поэмы, по его мнению, «развертываются в нескольких планах — в природном, социальном, историческом и метафизическом». Философ И. А. Ильин утвердил мнение о писателе как о «мастере внешнего, чувственного опыта», а его художественный опыт определил как «акт чувственного восприятия, созерцания и воображения и соответственно этому акт инстинктивного художника, раскрывающий ему жизнь человеческого инстинкта"19.

Первая монография о творчестве писателя вышла также за рубежом и принадлежит перу К. И. Зайцева (И.А. Бунин. Жизнь и творчество. — Берлин, 1934). Необходимо отметить и одну из первых попыток целостного подхода к изучению литературы русского зарубежья — ставший уже классическим труд Г. П. Струве «Русская литература в изгнании» (первое издание — Нью-Йорк,.

1956), две главы которого посвящены И. Бунину и носят обзорный.

20 характер .

Говорить о серьезном и глубоком изучении творчества И. Бунина в советской России вплоть до 1980;х годов не приходится. Об отношении советской цензуры к эмигрантской печати и литературе писалось неоднократно, уже после 1927 года запрещено было провозить в СССР все произведения авторов-эмигрантов, независимо от их направления и содержания. В 1928 году вышла последняя, перед 30-летним почти.

21 перерывом книга И. Бунина в России. И если имя первого русского писателя — лауреата Нобелевской премии и не было вычеркнуто из памяти, то, в лучшем случае, стыдливо замалчивалось.

Ситуация начала несколько меняться в годы «оттепели», когда в 1956 ' году вышло 5-томное собрание сочинений писателя, лишенное, однако, основного корпуса его эмигрантских произведений. Событием того времени можно считать выход в 1965;1967 годах бунинского 9-томного собрания сочинений, в котором впервые на родине писателя увидели свет его произведения, созданные за рубежом: роман «Жизнь Арсеньева» (до этого в 1961 году в отрывках публиковавшийся в журнале «Москва»), «Темные аллеи» и даже, хотя и в сокращенном виде, «Воспоминания». Вышло оно благодаря авторитету редактора «Нового мира» А. Т. Твардовского.

Если в предисловии к этому изданию А. Т. Твардовский отмечал, что «еще не выпущено в свет ни одной значительной монографической работы, посвященной И. Бунину, его художническому опыту."22, то уже год спустя появляется первое целостное рассмотрение творческого пути писателякнига В. Н. Афанасьева «И. Бунин: Очерк творчества» (М., 1966). Еще через год в издательстве «Наука» выходит монография О. Н. Михайлова «И. Бунин: Очерк творчества» (М., 1967). Книга А. А. Волкова «Проза Ивана Бунина» увидела свет в 1969 году. Эти три исследования построены по хронологическому принципу, произведения И. Бунина анализируются в них в тесной связи с его жизненным путем. Основное внимание уделяется дореволюционному творчеству писателя, хотя делаются попытки рассмотрения и особенностей прозы эмигрантского периода.

В 1970 году отмечалось 100-летие со дня рождения И. Бунина: появился ряд статей о писателе, готовилось издание 84-го тома «Литературного наследства» в двух книгах, целиком посвященное И. Бунину. Увидело оно свет, однако, только в 1973 году. Первая книга содержит ряд неизвестных до того времени советскому читателю как художественных, так и эпистолярных текстов. Вторая книга включает три раздела. В первом из них («Статьи») исследуется художественный опыт И. Бунина и изучаются его взаимоотношения с двумя современниками — А. П. Чеховым и М. Горьким. В разделе «Воспоминания» публикуются мемуарные источники (в том числе «Грасский дневник» Галины Кузнецовой, но в отрывках и с большими купюрами). В последнем разделе («Сообщения и обзоры») на основе архивно-документальных материалов освещается ряд сторон биографии и творчества И. Бунина (впервые тогда были упомянуты «Окаянные дни», о публикации их не могло быть и речи).

В 1970 году проходила юбилейная научная конференция в Орловском государственном педагогическом институте, материалы которой составили «Бунинский сборник». В его первую часть вошли работы, раскрывающие идейно-художественное своеобразие бунинских произведений, во второй объединены исследования «И. Бунин и русская литература», третья освещает некоторые вопросы языка бунинской прозы. Из всего потока исследований 1960;1970;х годов о творчестве писателя только две книги «Литературного наследства» и «Бунинский сборник» по сей день сохраняют безусловную научную ценность. Они как бы завершают начальный этап изучения художественного опыта И. Бунина и открывают перспективы для исследования новых проблем. Многое остальное, к сожалению, обнаружило свою отчетливо конъюнктурную основу и упрощенный социологизаторский подход.

Во второй половине 1980;х годов творческое наследие И. Бунина стало постепенно возвращаться и «раскрываться» перед российским читателем. Благодаря трудам многих буниноведов стали появляться хорошо выверенные и откомментированные книги писателя24. За последние годы вышло уже несколько различных по полноте собраний сочинений писателя, но ни одно из них не включает всего корпуса известных бунинских текстов. Давно уже назрела потребность объединить усилия литературоведов с целью подготовки полного академического собрания сочинений.

А.К. Бабореко был собран и систематизирован в хронологическом порядке архивный и остававшийся малоизвестным материал о жизни писателя (документы, письма, дневники, воспоминания) (И.А. Бунин: Материалы для биографии. — М., 1983). Интересные сведения имеются и в работе В. В. Лаврова «Холодная осень. И. Бунин в эмиграции (1920;1953)» (М., 1989). Последняя представляет собой, скорее, беллетризированную биографию.

В отечественном литературоведении большое внимание уделялось изучению истории личных и творческих отношений И. Бунина с его современниками. Исследованиями в этом направлении являются монографии А. А. Нинова «М. Горький и И. Бунин. История отношений. Проблемы творчества» (последнее издание — Л., 1984), В. А. Гейдеко «А. Чехов и Ив. Бунин» (последнее издание — М., 1987) и В. Я. Линкова «Мир и человек в творчестве Л. Толстого и И. Бунина» (М., 1989). Последняя книга представляет особый интерес, поскольку в интерпретации ее автора бунинская картина мира и человека во многом противоположна той, которая объединяет крупнейших писателей XIX столетия. В. Я. Линков исходит из того, что «Бунин, в отличие от Толстого, был писателем, сформировавшемся на границе двух эпох, когда происходило изменение основных, фундаментальных представлений о человеке и мире. В основе пересмотра традиционных представлений о литературе, ее задачах и средствах у Бунина были человеческие мотивы — разочарование в гуманистических ценностях под влиянием войн и революций XX века"25.

В ряде монографических исследований и отдельных публикаций JI.A. Смирновой26 рассматриваются этапы художнического пути И. Бунина на фоне историко-литературного процесса конца XIX — первой половины XX веков. Диалектика «жизни-творчества» И. Бунина постигается во всей сложности его мировоззренческих противоречий, с точки зрения внутренней логики творческого становления. Ученым вскрываются грани взаимодействия поэзии и прозы в творчестве И. Бунина, которые несводимы к формальному перенесению поэтических средств в прозаический текст и наоборот. Эти положения исследователя представляются весьма существенными для современного буниноведения. «Существовала единая логика развития художника, а связи между разными областями его творчества определялись отнюдь не формальными исканиями» , — пишет JI.A. Смирнова. Ею показано, что у И. Бунина есть «некие «кочующие» образы, свободно преодолевающие границу между прозой и поэзией. Поэтические обозначения каких-то важных, собирательных понятий далеко не всегда зарождаются в стихотворных произведениях. Проза часто дает содержательную емкость обобщения. Философско-эстетический поиск обретает форму то авторских размышлений в прозе, то поэтических признаний"28. Роман «Жизнь Арсеньева» исследователем очень точно определяется как «совершенно новый тип бунинской прозы»: «Он воспринимается необыкновенно легко, органично, поскольку постоянно будит ассоциации с нашими переживаниями. Вместе с тем художник ведет нас по такому пути, к таким проявлениям личности, о которых человек часто не задумывается: они как бы остаются в подсознании"29.

1980;е и особенно 1990;е годы — наиболее плодотворное время для отечественного буниноведения. В 1995 году в России и за рубежом отмечался 125-летний юбилей И. Бунина. Этот год в значительной степени прошел под знаком новой книги о писателе — «Иван Бунин. 1870 — 1953».

Ю.В. Мальцева (Frankfurt / MainМ., 1994), привлекшей к себе значительное внимание в печати30. Работа Ю. В. Мальцева, по мнению многих ученых, стала событием в потоке научных исследований о литературе конца XIXначала XX века. «Ее научные достоинства, — пишет Т. М. Двинятина, -способны утвердить мнение о Бунине не только как о холодном парнасце, верном классическим заветам (дореволюционная критика) и стойком художнике-реалисте, «строгом таланте» (советское литературоведение), но в первую очередь как о выдающемся мастере, новаторски изображающем неповторимость и незыблемость человеческого бытия"31. Книга Ю. В. Мальцева, с одной стороны, комментирует и систематизирует все наиболее существенное из написанного о И. Бунине, с другой, дает целый ряд оригинальных трактовок его писательского метода и мироощущения. Таковы подробно рассмотренные Ю. В. Мальцевым вопросы о роли памяти и прапамяти в художественном мире писателя, «модерности» (этим словом И. Бунин сам обозначил новизну своих произведений), феноменологической основе творчества, являющиеся наиболее актуальными на сегодняшний день. «Жизнь Арсеньева», считает ученый, это «уникальное произведение в русской литературе, развивавшейся до Бунина, в основном, в русле толстовско-достоевского рационализма и психологизма. Бунин же, с его мощным подсознанием, тончайшей чувственностью и почти ясновидческой интуицией, .сумел передать как раз то, что, по его словам, «никак нельзя уловить и выразить""32.

В 1995 году прошли несколько международных научных конференций, широко обсуждались материалы двух из них: «Творческое наследие И. Бунина и мировой литературный процесс», проведенной Орловским государственным педагогическим университетом и литературными музеями Орла, и «Творчество И. Бунина и традиции мировой культуры», организаторами которой стали Пушкинский дом и СПбГУ33. В них приняли участие как ведущие российские филологи, так и русисты США, Великобритании, Канады, Италии. Материалы этих конференций выявляют уровень достижений современного буниноведения и, с другой стороны, четко обозначают круг наиболее актуальных вопросов и «белых пятен». Отметим также сборники «Царственная свобода: О творчестве И.А. Бунина» (Воронеж, 1995) и «Творчество И. А. Бунина и русская литература XIX—XX вв.еков» (Белгород, 1997).

2001 год ознаменовался выходом двух биографических исследований, представляющих собой существенно расширенные ранее публиковавшиеся изыскания авторов: «Иван Бунин» М. М. Рощина (М., 2000) и «Жизнь Бунина. Лишь слову жизнь дана.» О. Н. Михайлова (М., 2001). Специального разговора заслуживает фундаментальная антология «И. А. Бунин: pro et contra», изданная Русским Христианским гуманитарным институтом (СПб., 2001), включающая материалы из творческого наследия И. Бунина, воспоминаний современников, дореволюционной и эмигрантской критики, достижения современных литературоведов, а также систематизированный комментарий и по возможности максимально полную библиографию.

Опыт научного изучения творчества М. Осоргина, по сравнению с бунинским, менее обширен, однако постоянно и неуклонно обогащается отечественными и зарубежными исследованиями. Литературный талант М. Осоргина, покинувшего Россию в 1922 году на знаменитом «философском пароходе», раскрылся именно в эмиграции. В русской зарубежной критике и литературоведении его наследие вызывало закономерный и неослабевающий интерес34. Здесь содержались глубокие размышления о своеобразии дарования писателя, особенностях его мироощущения, творческих поисках.

Времена" были восприняты в эмиграции как одна из лучших книг М. Осоргина. «Я сказал бы, что в чисто-художественном отношении самое лучшее его произведение — это неоконченная и не вышедшая отдельным изданием повесть «Времена». В этой повести превосходно все, и я жалею, что не могу процитировать из нее целые страницы. Превосходен и ее язык."35, — писал М. А. Алданов. Ю.К. Терапиано36, обратившись к автобиографическому повествованию, помимо стилистических достоинств, выделял его «внутреннюю духовную цельность и чистоту», подчеркивая оригинальность многих суждений М. Осоргина, подчас их парадоксальность, превосходный поэтический слух автора, знание русской речи. «Временам» посвящена и специальная статья М. Геллера37. По мысли исследователя, это книга, использующая в качестве материала память, взятую в аморфном состоянии: «Переплетенный клубок воспоминаний, кажущаяся аморфной масса важных и малозначительных событий — материал, с помощью которого М. Осоргин воссоздает. портрет русского интеллигента эпохи революции».

На родине же имя писателя не упоминалось в течение десятилетий. В отличие от наследия И. Бунина, творчество М. Осоргина не получило искаженных и конъюнктурных оценок и интерпретаций, оно было попросту полностью изъято из советского социокультурного пространства. «Возвращение из небытия» писателя началось в конце 1980;х годов в связи с общими политическими изменениями в стране. Благодаря усилиям О. Г. Ласунского, О. Ю. Авдеевой, А. И. Серкова, Н. А. Пирумовой, Л. В. Поликовской появляются сначала многочисленные журнальные публикации, а в дальнейшем и отдельные издания, сочинения М. Осоргина вовлекаются в научный обиход. В 1999 году выходит двухтомное собрание сочинений писателя, тщательно откомментированное О. Ю Авдеевой и А. И. Серковым. Но до полного издания его произведений, конечно, еще далеко.

Соответственно этому в конце 1980;х и в 1990;е годы активизировалось исследовательское внимание и начался серьезный и глубокий процесс осмысления творчества М. Осоргина. Появились работы биографического, литературно-критического и историко-литературного планов. В 1994 году на родине писателя в Перми прошли «Осоргинские чтения», материалы которых составили сборник «Михаил Осоргин: Жизнь и творчество» (Пермь, 1994), вызвавший широкий интерес. Накоплен определенный опыт и намечены подходы в исследовании таких произведений, как «Времена», «Сивцев Вражек», «Повесть о сестре», дилогия «Свидетель истории» и «Книга о концах», «Вольный каменщик», «Старинные рассказы».

Обзорную информацию о творчестве И. Бунина и М. Осоргина можно найти в появившихся в последние годы трудах по истории литературы русского Зарубежья и многочисленных справочно-биобиблиографических изданиях39. Авторы имеющихся диссертаций, других концептуально значимых для нас монографий и отдельных статей были названы выше. При поиске подходов в исследовании интересующей нас проблемы были учтены все обозначенные и некоторые другие материалы, все многообразие предложенных трактовок творчества писателей.

Актуальность проблемы. На сегодняшний день продолжает оставаться актуальной достаточно не изученная проблема типологических «схождений» прозы И. Бунина и современной ему русской литературы. Среди имен, с которыми сопоставляется художественный мир И. Бунина, называют имена В. В. Набокова, Б. Л. Пастернака, А. Н. Толстого, М. А. Осоргина, И. С. Шмелева, Б. К. Зайцева. При анализе поэтического мира М. Осоргина, в свою очередь, привлекаются произведения В. В. Набокова, И. А. Бунина, А. Белого, A.M. Ремизова, Б. К. Зайцева, М. А. Булгакова, М. Горького, Н. В. Нарокова. Такое контекстуальное прочтение позволяет изучать творческую индивидуальность писателя в ее соотнесенности с художественными поисками одной эпохи.

Правомерным, думается, было бы обращение к романам «Жизнь Арсеньева» и «Времена» с точки зрения анализа авторского сознания, его особенностей, специфики его проявления, поскольку, с одной стороны, всеми исследователями признается предельная активизация авторской личности в прозе И. Бунина и М. Осоргина, с другой, эта проблема до сих пор не становилась предметом специального рассмотрения в сопоставительно-типологическом плане. Применительно к «Временам» обращение к ней наблюдалось эпизодически, в прозе И. Бунина проблема автора решалась или на сугубо лингвистическом уровне при описании языковых способов выражения авторской модальности и лексико-морфологических средств создания образа автора (диссертационные исследования О. Е. Вихрян, Н.В. Рыжовой), или при создании «внутривидовой типологии авторства» методами аналитической филологии: И. Бунин — JI. Андреев — А. Ремизов (диссертация И.П. Карпова), или же описывалась одна грань авторского сознания, в частности феноменологическая основа (работы Ю. В. Мальцева, JLA. Колобаевой, диссертация Н.В. Пращерук).

Избранный теоретический аспект исследования видится нам одним из основополагающих, принципиально важных и вместе с тем наиболее дискуссионных. Совершенствование методики литературоведческого анализа, углубление существующих и разработка новых подходов в осмыслении литературных явлений, поиск критериев адекватного прочтения, выявление глубинных контекстуальных связей невозможны вне обращения к структуре авторского сознания как организующего начала, объединяющего все составляющие художественного текста, вне постижения авторской концепции действительности и исследования авторских интенций.

В последние годы литературоведы ощущают насущную необходимость использования новых категорий для интерпретации литературных явлений, которые преодолели бы узость традиционного жанрового и стилевого анализа, категории метода и т. д. Такой универсальной категорией видится категория художественного сознания, охватывающая «всю полноту сознания автора-субъекта, стоящего за текстомего адекватным выражением является семантика художественного мира произведения, воссозданного в нем целостного образа бытия, который рассматривается в соотнесенности его содержательного, предметно-изобразительного и формально-структурного планов"40.

Апробируя категорию «тип художественного сознания», В. В. Заманская указывает на некоторые продуктивные ее характеристики: «она соединяет концептуальные и формально-логические параметры в структуре художественного мышлениявоссоздает цельность бытия как категории онтологическойкаждый из типов художественного сознания структурирует себя в оригинальной поэтикеданная категория органически интегрирует философские, культурологические и историко-литературные пласты в едином культурном пространстве эпохи."41. Этим объясняется важность и перспективность избранного ракурса исследования.

JI.H. Толстой писал: «В сущности, когда мы читаем или созерцаем художественное произведение нового автора, основной вопрос, возникающий в нашей душе всегда такой: «Ну-ка, что ты за человек? И чем отличаешься от всех людей, которых я знаю, и что можешь мне сказать нового о том, как надо смотреть на нашу жизнь?» Что бы ни изображал художник: святых, разбойников, царей, лакеев — мы ищем и видим только душу самого художника"42. Цементом, который связывает всякое произведение в единое целое и оттого производит иллюзию отражения жизни, он называл не единство лиц и положений, а единство самобытного нравственного отношения автора к предмету. В этих словах JI.H. Толстого заключена важнейшая проблема, связанная с осмыслением и изучением художественного творчества. Что главное в художественном мышлении писателя? Что он реализует в себе через произведение? Только имея в виду особенности выражения авторского сознания, и можно найти объяснение отдельным, более частным проблемам — жанровому своеобразию, композиции, сюжету, системе образов в произведении.

Современный исследователь A.JI. Гришунин в статье «Автор как субъект текста» справедливо отмечает, что «при всей несомненности закономерного развития литературы, ее социальной обусловленности и типологических схождений искусство всегда индивидуально неповторимо, и одна из главных задач искусствоведения (при всем внимании к объективному смыслу произведения) — выявление авторского взгляда на изображаемое"43. Именно за последние десятилетия проблема авторского сознания стала наиболее существенной, даже, пожалуй, одной из центральных проблем литературной науки. Некоторое освещение она получила и при изучении прозы И. Бунина и М. Осоргина.

Проблеме реализации образа автора на лингвистическом уровне в прозаических произведениях И. Бунина посвящены диссертационные исследования Н. В. Рыжовой и О.Е. Вихрян44. Н. В. Рыжова рассматривает различные способы повествования (авторскую, прямую, несобственно-авторскую речь) и анализирует язык И. Бунина, выделяя ключевые слова как доминантные лексические приемы и лексико-морфологические особенности бунинских текстов, расширяя «представление о речевых средствах повествования, которые в совокупности создают неповторимый, особый мир автора, его образ». О. Е. Вихрян раскрывает понятие авторской модальности как важнейшей составляющей категории образа автора применительно к «Жизни Арсеньева» И. Бунина, выявляет специфику авторской модальности в автобиографической прозе и систематизирует языковые средства ее реализации. К основным художественным приемам выражения авторской модальности, типичным для идиостиля И. Бунина, ею относятся остранение и оксюморон. «Основная особенность языковой семантики романа в свете теории авторской модальности» видится исследователю в том, «что идиолекту И. А. Бунина свойственна стилеобразующая остраненность, необычность синтагматических связей языковых единиц, подчас граничащая с парадоксальностью, на фоне великолепной отточенности. языка».

В литературоведческих аспектах частично проблему авторского сознания в романе «Жизнь Арсеньева» рассматривают Л. В. Крутикова и Т.Б. Курляндская45. Эти работы связаны с первоначальным этапом изучения бунинского произведения, когда исследователи только искали подходы к нему. Причем, Т. Б. Курляндская анализирует один, достаточно узкий аспект авторской позиции — авторский идеал писателя и эстетическую концепцию личности.

И.П. Карпов46, создавая «внутривидовую типологию авторства», предлагает концепцию творчества И. Бунина, Л. Андреева, А. Ремизова как представителей монологического типа авторства: проза И. Бунина рассматривается как феноменальное единство, JI. Андреева — с точки зрения представленности автора в номинативных структурах, А. Ремизова — с точки зрения металогии (трансформативных лексико-стилистических процессов). Авторское сознание, воплощенное в романе «Жизнь Арсеньева», ученый характеризует как «страстное» и ведущей его чертой считает «окрашенность определенным эмоциональным комплексом». Автор, по мысли И. П. Карпова, обнаруживается прежде всего в том, на что направлено его сознание — в интенциальном содержании. В «Жизни Арсеньева» интенциальное содержание страстного сознания отражается в направленности на природно-предметный мир, на женщину, на творчество, на автобиографического героя.

JI.A. Колобаева, развивая и углубляя положения Ю.В. Мальцева47, подходит к «Жизни Арсеньева» И. Бунина и «Доктору Живаго» Б. Пастернака как романам феноменологическим по мировосприятию, считая это определяющим и в их жанре. В произведениях И. Бунина и Б. Пастернака, по ее утверждению, совершается переход от романа идей к роману жизни, потока жизни. Феноменологическая основа обоих произведений рассматривается через единство субъекта и объекта, преобладание индивидуального над типическим, временной синкретизм.

Н.В. Пращерук48 понятие «феноменологический тип художественного сознания» проецирует на всю прозу И. Бунина, категория пространства при этом понимается как наиболее адекватный сознанию писателя структурообразующий компонент его произведений. Основное внимание уделяется анализу книги «Тень птицы», рассказов «Братья», «Ночь», «Воды многие», повести «Суходол», книг «Темные аллеи» и «Освобождение Толстого». Обращаясь к «Жизни Арсеньева», Н. В. Пращерук исследует принципы развертывания пространственной формы в романе. «Опыт жизни Арсеньева как переживание им „единого“ и „всюду присутствующего“ пространства» сопоставляется с поэтическим мироощущением P.M. Рильке.

Различным типам авторского повествования, авторской оценочности и эмоциональности, связи слова автора со словом героя, а также особенностям словоупотребления в прозе М. Осоргина посвящено диссертационное исследование Н.М. Деблик49, выполненное в лингвостилистическом аспекте. Ею рассматриваются тексты М. Осоргина разных периодов и жанров в их эволюции, отдельно выделяются повествования от первого лица, от третьего лица и стилизованные тексты. Характерной особенностью автобиографической прозы писателя и ряда других текстов от первого лица называется «преобладание рефлексирующего начала, открытого выражения авторских эмоций над изображением внешних событий».

Некоторые особенности выражения авторской позиции, соотношения планов автора и персонажа, повествовательной структуры в прозе М. Осоргина фрагментарно затрагиваются в работах Т. В. Марченко, Н. Б. Лапаевой, М. Геллера, И. Сухих, В. В. Агеносова и др. Черты мировоззрения М. Осоргина, отразившиеся в мемуарной прозе, определившие выбор героев и тем его мемуарных произведений, анализирует Н. Б. Лапаева, касаясь также проблемы авторского идеала50. Рассматривая особенности повествовательной манеры писателя, Т. В. Марченко отмечает «не виртуозное владение фабулой — слишком часто сюжет оказывается для него лишь поводом для доверительного разговора с читателем, на первый план выступают авторские излияния"51. По утверждению В. В. Агеносова, у М. Осоргина «автор является демиургом, играет не меньшую (если не большую) роль, чем объективизированные персонажи. Соответственно возрастает значение экспрессивных средств, метафор, символов, сюжетных антиномий — вплоть до прямого публицистически-лирического слова"52. Как видим, проблема автора в интересующем нас ракурсе, а именно своеобразии субъектных и внесубъектных форм выражения авторского сознания в романах «Жизнь Арсеньева» и «Времена», не получила всестороннего рассмотрения.

Научная новизна. В диссертации предпринимается комплексный анализ разноуровневых компонентов художественной структуры, наиболее адекватно воплощающих авторское сознание. Реконструирование типа творческого сознания осуществляется также через выявление ценностно-смысловых доминант как составляющих художественного мировидения. Контекстуальный подход позволяет осмыслить произведения в «диалогическом контексте» времени (М.М. Бахтин).

Объектом исследования в диссертации стали наиболее значительные среди прозы «первой волны» автобиографические (объем и содержание этого понятия выше оговаривались особо), одножанровые и тематически близкие романы И. Бунина «Жизнь Арсеньева» и М. Осоргина «Времена». При анализе привлекаются некоторые публицистические, теоретические и критические работы писателей, а также произведения В. В. Набокова, А. Белого, М. Пруста. Предметом исследования является объективация авторского сознания в художественном произведении в аспекте авторской онтологии и аксиологии.

Методологическую и теоретическую базу диссертации составили: 1) исследования по теории автора В. В. Виноградова, Г. А. Гуковского, М. М. Бахтина, Б. О. Кормана, Н. К. Бонецкой, Е. А. Иванчиковой, Н. Т. Рымаря, В. П. Скобелева, А. А. Гришунина, Ю. В. Манна, А. Ю. Большаковой, Ф. Штанцеля, В. Кайзера, К. Хильшер и др.- 2) исследования авторского сознания в частных аспектах при обращении к творчеству отдельных писателей Н. В. Драгомирецкой, Т. А. Рытовой, Е. М. Бондарчук, Л. В. Немцева и др.- 3) общетеоретические работы по поэтике прозаического текста (проблемам повествования, «точке зрения», сюжетно-композиционным особенностям, жанровой специфике, хронотопу, мотивной организации, пейзажу) В. Б. Шкловского, Д. С. Лихачева, Л. Я. Гинзбург, Б. А. Успенского, В. Е. Хализева, Н. К. Гея, А. Б. Есина, М. М. Гиршмана, С. И. Корнилова, Е. Я. Бурлиной, Н. А. Николиной, Н. А. Кожевниковой, Л. В. Гурленовой и др.- 4) работы по некоторым философским проблемам А. Г. Габричевского, Н. А. Бердяева, В. В. Розанова, С. Н. Булгакова, А. Бергсона, М. Фуко, М. К. Мамардашвили.

Методы исследования. В работе проводится типологический метод исследования, теоретический и историко-литературный методы сочетаются с обращением к поэтике, также применяется контекстный подход.

Цель и задачи. Учитывая теоретические аспекты разработки проблемы автора, для решения поставленной цели, направленной на исследование авторского сознания в романах «Жизнь Арсеньева» и «Времена», за основу нами принимается и используется в качестве инструментария ряд положений: авторское начало — это организующий центр воплощенного в определенную систему замысла автора как идейно-художественного целого, проникнутого единым авторским сознаниемавторское сознание преломляется в позиции автора, точке зрения, проявляющейся в произведении как система оценок, отношение между субъектом и объектом. «Автор» понимается нами в узком смысле как носитель определенной концепции, некоего взгляда на действительность, выражением которого является все произведениеавторское сознание не «прямо» присутствует в тексте, а обязательно опосредовано субъектными и внесубъектными формамипредставление об «авторе» складывается из представления об этих формах и их сочетании. Отсюда вытекают конкретные задачи, связанные с анализом произведений в этих аспектах:

• обратиться к основным этапам развития теории автора в литературоведении;

• выявить и исследовать основные формально-содержательные «схождения» И. Бунина и М. Осоргина в аспекте поэтики авторского самовыражения;

• рассматривая субъектные формы выражения авторского сознания, показать особенности повествовательной структуры романов «Жизнь Арсеньева» и «Времена», выявить диалектику взаимодействия концепированного автора и героя в них;

• проанализировать некоторые внесубъектные формы выражения авторского сознания в романах «Жизнь Арсеньева» и «Времена»: сюжетно-композиционные особенности, хронотоп, систему мотивов, пейзаж, — как наиболее репрезентативные для художественной концепции действительности и адекватно отражающие творческую активность субъекта.

Практическая значимость. Разработанный материал, результаты исследования могут использоваться в общих курсах по истории русской литературы XX века, в спецкурсах и спецсеминарах по проблемам изучения авторского сознания, по истории литературы русского Зарубежья, в исследованиях поэтико-мировоззренческой специфики русской автобиографической прозы, в практике вузовского и школьного преподавания литературы.

Апробация работы. Материалы и фрагменты диссертации представлялись на научных конференциях и в публикациях в Москве (2000, 2001 годы), Уфе (2000 год), Стерлитамаке (1999 год). Главы исследования обсуждались на кафедре истории русской литературы XX века Башкирского государственного университета и кафедре русской литературы XX века Московского государственного областного университета. Основные положения работы нашли отражение в 6 публикациях автора.

Структура и объем диссертации

Работа состоит из введения, двух глав, заключения, примечаний к каждой главе и библиографического списка использованной литературы. Основной текст диссертации изложен на 185 страницах, список литературы, состоящий из 9 разделов, включает 330 наименований.

Заключение

.

Тип авторского сознания как И. Бунина, так и М. Осоргина глубоко индивидуален, однако основное исследовательское внимание мы сосредоточили не на дифференциации двух способов художественного мышления, а на стремлении вскрыть и показать сущность формально-содержательных «схождений» писателей, единый комплекс констант в аспекте поэтики авторского самовыражения.

Автобиографические книги И. Бунина и М. Осоргина выступают как акт авторского самопознания, запечатления своего эмпирического, духовно-биографического и экзистенциального опыта, акт сотворения художником собственной личности, обретающей в произведении первостепенное значение. Самораскрытие автора составляет первооснову повествовательной структуры, организующей художественное целое.

Жизнь Арсеньева" и «Времена» объединены — при всем различии писательских судеб и несомненно разном характере автобиографизма (скрытом, но все же наличествующем и явно подчеркнутом) — в первую очередь прямым вовлечением творческого «я» в систему повествования. Авторское «я» не просто присутствует в романах, но, доминируя, пронизывает и организует все повествование. В диссертационном исследовании осуществляется реконструирование типа авторского сознания в «Жизни Арсеньева» и «Временах» на типологическом уровне, с учетом того, что он получает неповторимо-индивидуальное воплощение в оригинальной поэтике произведений. Авторское сознание в рассматриваемых романах характеризуется устойчивым комплексом доминантных черт и может быть определено как:

• монологическое (моносубъектное): основную линию повествования составляет не диалогическое взаимодействие сознаний, а внутренний монолог автобиографического героя-рассказчика, поток сознания. Внешний мир, действительность, «другие» не самоценны, а выступают как нечто вторичное, как элементы самосознания автора. Поэтика «Жизни Арсеньева» и «Времен» в этом смысле концентрирует основные черты «прозы самовыражения»;

• эгоцентричное: направленность на себя, обращенность к собственному «я» диктуются «неотступным желанием» «говорить о себе. и хотя бы в малой доле запечатлеть свою жизнь» (И. Бунин), «страстью к биографическому самоутверждению» (М. Осоргин) — весь пафос постижения мира сосредоточивается в «я»;

• созерцательное: рассказчик — только наблюдатель чужой жизни, свою же жизнь воскрешающий как застывшее, увековеченное в прошлом бытие. Действие, событийность, раскрытие многообразных связей с миром заслоняются уходом в себя, глубины своего сознания;

• лирическое, связанное с авторской установкой на освоение лирическими способами эпического предмета: особая концентрация чувств и переживаний, поэтическое восприятие и отношение к действительности, подчеркнутая субъективность, редуцированность фабулы служат лирическому самораскрытию героя;

• обостренно-чувственное: герой наделяется авторским повышенным «чувством жизни», определяющим его необычайно яркую впечатлительность и особую восприимчивость;

• эмоционально-оценочное: авторское слово используется не только как способ повествования, но и как способ оценки, с преобладанием «прямо-оценочной точки зрения» (по Б.О. Корману). Авторская активность проявляется в пристрастно-избирательном отношении рассказчика к изображаемым событиям. Причем, прямая оценка чаще всего выступает как авторская эмоция, определяющая как возвышенно-поэтическую тональность произведения, так и, значительно реже, публицистическое начало;

• пассеистическое: прошлое видится и осознается писателями как непреходящая философско-эстетическая и этическая ценность.

Вспоминаемое" оказывается подлинной реальностью, гораздо более существенной, чем сегодняшний день, современность;

• космическое, сильнее всего выраженное в системе пейзажных описаний: рассказчик, казалось бы, полностью обращенный к собственному «я», как ни парадоксально, интенсивно воспринимает внешний природный мир. Природа, изображенная в ее конкретике и мельчайших подробностях, выступает в романах и как некое абсолютное начало, Бытие, Космос, мироздание в целом. Герой, как часть бесконечного и безграничного целого, остро чувствует свою причастность к универсуму;

• феноменологическое: двойственность роли рассказчика в том, что он одновременно и повествующий субъект и объект повествования. Феноменологическая концепция бытия — в этой слитности субъекта и объекта, сознания и бытия героя, а также специфическом отражении жизни, предстающей фрагментарно как неиерархизированный поток явлений и состояний, поток времени;

• экзистенциальное («уединенное», по терминологии В.В. Заманской): и Алексей Арсеньев у И. Бунина, и рассказчик у М. Осоргина предстают в первую очередь как герои, более укорененные в бытии, нежели социальном пространстве, герои, испытавшие катастрофичность своего века, поставленные в своего рода «пограничную ситуацию» изгнания, «обреченные» на одиночество, отчуждение, устремленные к познанию предельных сущностей бытия, таких, как время и вечность, свобода, смерть и «освобождение» от нее.;

• антиномичное, амбивалентное: рассмотренные антиномии художественного мира: действительно бывшее — воображаемоеличное, индивидуальное — типическоеповседневное — вечноеодиночество, отчужденность, оторванность — включенность в поток человеческого бытия, причастность к целомусосредоточенность на себе — восприятие природызамкнутость, локализованность — беспредельность, безграничность времени и пространствамгновение — вечностьвремя — вечностьсмерть — бессмертие создают контрастность авторского мировидения, рождают поэтическое целое, как диссонансы рождают гармонию.

Выявленные ценностно-смысловые доминанты, во взаимосоотнесенности реализуясь в индивидуальном художественном мышлении писателя, конституируют тип авторского сознания, воплощенный также в субъектных и внесубъектных формах авторского присутствия.

Лирико-автобиографическая проза И. Бунина и М. Осоргина характеризуется преодолением привычных эстетических координат, метода «реалистического письма», что находит выражение:

• в отходе от традиционной автобиографии как автобиографии-жизнеописания (Л.Н. Толстой, С.Т. Аксаков) — существенной трансформации автобиографического начала: не история жизни, какой она была, а история жизни, какой она возможна, какой она могла быть, какой она предстает в субъективном осмыслении;

• в отказе от «всеведущего» и «вездесущего» автора, его абсолютной роли, передаче авторских полномочий герою-рассказчику, что позволяет обозначить последнего как автора-рассказчика, являющегося одновременно и объектом своего произведения;

• в сочетании в авторской стратегии явных, непосредственных способов самовоплощения, взволнованного лирического слова, прямых оценок и косвенного, опосредованного предъявления творческой личности.

Передавая авторские функции и полномочия герою-рассказчику, писатели сближают субъекта и объект повествования, устраняют разрыв между ними. Автор, находящийся в безличном повествовании вне рамок литературного произведения, здесь перемещается вовнутрь его. Герой-рассказчик (а вслед за ним и читатель), постоянно меняя точку зрения, остается в пределах своего сознания, памяти, снова и снова переживает мгновения своей жизни. Абсолютное всевластие автора сменяется относительностью, субъективностью точки зрения, положения автора-рассказчика.

Рассмотрение субъектной организации двух романов позволяет выявить и проанализировать две составляющие концепированного автора: герой рассказчик и «автор бытийно-философского типа», а также, в свою очередь, несколько ипостасей рассказчика: автобиографический и лирический герой, субъект лирических переживаний и субъект повествования, объект собственного восприятия и воображения. Это различные грани авторского присутствия, авторские «лики».

Рассматриваемые книги являют своеобразный опыт постижения и осмысления собственного уникального существования, что находит выражение прежде всего в принципиально различном характере автобиографизма: открыто декларируемое автобиографическое начало у М. Осоргина, настойчиво подчеркиваемое и многократно обыгрываемое, и автобиографичность «скрытая» у И. Бунина, связанная с авторским стремлением избежать прямых соответствий с фактами личной жизни героя, выразить всечеловеческое содержание и философски обобщить его.

В повествовательной системе романов «Жизнь Арсеньева» и «Времена» выделяется ряд аспектов, раскрывающих основные особенности авторского воплощения. Главенствующее значение здесь получает рассмотрение образа рассказчика как одно из проявлений авторского сознания, суммирующее всю систему представлений о человеке и его месте в мире, реализующее художественно-философскую концепцию действительности. Рассказчик в анализируемых книгах — конкретный, персонифицированный субъект, открыто присутствующий в произведении и открыто организующий своей личностью весь текст.

Авторское вмешательство в повествование приводит к тому, что в структуре произведения проявляется действенное участие субъекта сознания. Авторское присутствие наиболее ощутимо чувствуется в иерархическом совмещении детского, юношеского и взрослого видений мира. Однако сохраняется «разрыв» между детским сознанием и недетским языком, до конца никогда не преодолеваемый. Монологичностью авторского слова определяется минимальное значение диалогов, прямой и несобственно-прямой речи. Внутренний монолог и поток сознания представлены как основные возможности авторской организации повествования.

Авторское присутствие в произведениях отражается и в преобладании прямо-оценочной точки зрения. Рассказчик не избегает оценочного, остроличностного отношения к событиям и явлениям. Авторское начало проявляется в лирической, риторической и иронической экспрессии, пронизывающей все повествование. Все виды эмоционально-оценочной экспрессии выступают как способ воссоздания авторского отношения к изображаемому. Эмоционально-оценочная сфера становится существенным элементом повествовательной структуры. Лирическое начало при этом может сочетаться с публицистическим пафосом. Существенна намеченная здесь разница в моделировании образа автора: авторское «мы» у М. Осоргина и подчеркнутая дистанцированность, изолированность своего «я» у И. Бунина.

Одна из форм выражения авторского сознания связана с прямым использованием «чужих текстов» (у И. Бунина) или установкой на их восприятие героем (у М. Осоргина). «Чужое слово» способствует раскрытию внутреннего мира рассказчика, с другой стороны «включает» произведение в контекст общечеловеческой культуры, используется для обобщения изображаемых ситуаций и символизациитворчески освоенное, оно формирует и обогащает авторское повествование.

Таким образом, главную линию повествования составляет авторское самораскрытие. Из внесубъектных форм выражения авторского сознания в качестве максимально репрезентативных для художественной концепции действительности мы выделили и рассмотрели сюжетно-композиционные, пространственно временные особенности, систему мотивов и пейзаж. В лирико-автобиографической прозе наблюдается ослабление организирующей роли фабулы и сюжета. Функцию создания композиционного единства берут на себя: ассоциации, параллелизмы, повторы, периодичность, символы, мотивы. Большое значение приобретают внефабульные элементы (внутренние монологи, поток сознания, лирические медитации), а эпическая составляющая (события, поступки, действия, конфликт) значительно редуцируется. На уровне композиции основной единицей членения становится фрагмент — фиксация непосредственных воспоминаний, впечатлений, мгновений, сколков события.

Пространственно-временная организация произведений — также особо значимый аспект воплощения авторского сознания, она закономерна как реализация художественной концепции писателей. В романах «Жизнь Арсеньева» и «Времена» пространственно-временная структура носит типологически общий характер и может быть обобщенно представлена как хронотоп памяти, заслоняющий биографическое время-пространство. Следствие усиления авторской активности в этом плане — условное распределение событий (миг и вечность), нарушение их последовательности, характерное сопоставление разных пространственно-временных пластов, совмещение разведенных во времени и пространстве картин. Повествование пронизывает «константа вечного времени» (В.Б. Шкловский). «Автор бытийно-философского типа» расширяет пространственно-временные границы действительности, в которой живет герой, преодолевает замкнутость и сосредоточенность его в себе самом. Каждое мгновение бытия человека осмысливается с позиций вечности времени и бесконечности пространства.

Система мотивов в романах «Жизни Арсеньева» и «Времена» не укладывается в привычное, литературоведческое содержание этого термина. Мотивы памяти (воспоминаний), одиночества, смерти у И. Бунина и памяти и свободы у М. Осоргина выступают как комплекс идей чувств и мыслей автора. В выборе, движении, смысловом наполнении, сочетании мотивов проявляется художественное видение и осмысление автором мира и человека в нем.

Особое место в реализации авторской концепции занимает и пейзаж. В художественном мире писателей внутренняя человеческая жизнь неотрывно связана с жизнью природы, когда, по точному выражению Г. В. Адамовича, «человек представляет собой острие, а природа представляет собой основание одной и той же сущности». Рассмотренные функции пейзажа в романах: помимо традиционных, это способ характеристики героя, мера внутреннего богатства человека, его духовности, философская, символическая — служат средством воплощения авторского замысла.

Дальнейшая перспектива работы может быть связана с расширением сферы исследования — анализом форм авторского присутствия на более обширном материале автобиографической прозы русского Зарубежья. В первую очередь для рассмотрения должны быть привлечены тетралогия Б. К. Зайцева (Г.П. Струве считал, что «Путешествие Глеба» — pendant (соответствующее — А.П.) к «Жизни Арсеньева» И. Бунина1, сам Б. К. Зайцев утверждал, что его роман-хроника был начат под воздействием книги Бунина), дилогия И. С. Шмелева, «Другие берега» В. В. Набокова. Однако следует учесть не только «точки притяжения», но и «отталкивания» в поэтике названных книг в аспекте проблемы автора. Так, в «Путешествии Глеба» лиризм, в иных произведениях характерный для Б. К. Зайцева, отступает, а преобладающее значение получает начало эпическое, автор выступает в роли «летописца». «Богомолье» и «Лето Господне» И. С. Шмелева «противостоят» книгам экзистенциальной направленности, решающей в авторской концепции становится убежденность в силе веры и в этом обретение спасения и надежды. В «Других берегах» В. В. Набокова авторские интенции преломляются в поэтике игры.

Итак, лирико-автобиографическая проза И. Бунина и М Осоргина может быть рассмотрена в единстве авторских интенций, как проза авторского воплощения, предстающего во взаимодействии разноуровневых элементов, являющих собой различные формы понимания и интерпретации человека и мира. В качестве таких элементов выступают и герой, слово, система оценок, «чужой текст», повествование в целом, и, тем более, фабула, сюжет, композиция, хронотоп, отдельные мотивы, пейзаж. Художественный мир писателя слагается из всех этих компонентов, авторская концепция действительности фокусирует самые разнохарактерные искания.

1 Струве Г. П. Русская литература в изгнании: Опыт исторического обзора зарубежной литературы / Сост. и вступ. ст. К.Ю. Лаппо-Данилевского- 3-е изд. Краткий биографический словарь русского зарубежья / Р. И. Вильданова, В. Б. Кудрявцев, К.Ю. Лаппо-Данилевский. — М.: Русский путьParis: YMCA-Press, 1996.-С. 180.