Русский политический дискурс начала XX века: на материале дискуссии в I Государственной Думе 1906 года

Современные гуманитарные науки уделяют все больше внимания политике как особой сфере человеческой деятельности, от которой зависит судьба отдельно взятой личности и общества в целом. Политическая речь в разных аспектах становится объектом исследования целого ряда социально-гуманитарных наук: языкознания, риторики, теории коммуникации, политологии, психологии, связей с общественностью, социологии, семиотики. Учитывая возрастающее влияние политики практически на все области жизни современного общества, исследователи концентрируют свое внимание в первую очередь на современной политической коммуникации. Так, например, с конца XX века было опубликовано большое количество работ отечественных исследователей, занимавшихся изучением различных аспектов функционирования языка в сфере современных политических отношений (Баранов, Казакевич 1991; Баранов, Караулов 1994; Гаврилова 2004; Данилина 2005; Демьянков 2003; Иссерс 2002; Карасик 2002; Культура парламентской речи 1994; Купина 1995; Макаров 1987; Паршина 2006; Хазагеров 2002; Чудинов 2006; Шейгал 2004 и др.). Еще раньше исследования языка в современной политической коммуникации появились в зарубежном языкознании (Блакар 1987; Водак 1997; ван Дейк 1989; Серио 19 996 и др.).

Между тем современная публичная политическая деятельность, неотъемлемой составляющей которой является речевая деятельность, не может производиться без опоры на выработанные ранее в данном обществе традиции, правила, рамки политической речи. Речевое поведение современных российских политиков сложно адекватно оценить без соотнесения его со сложившейся в России традицией публичного политического речевого общения. Без такого сопоставления то или иное публичное речевое действие политика не может быть истолковано как новаторское либо продолжающее традицию, имеющее деструктивную либо конструктивную направленность, стремящееся воздействовать на адресата в допустимых рамках либо манипулировать сознанием и волей адресата, в целом приемлемое либо недопустимое в традициях русской политической речи. А это, в свою очередь, требует более серьезной и обширной историко-филологической базы, чем та, которая существует сегодня. Нельзя не согласиться с мнением В. И. Аннушкина, что «к сожалению, история русского политического красноречия до сих пор не написана» (Аннушкин 2006,237).

Данное высказывание, пожалуй, в наибольшей мере применимо к изучению русской парламентской речи: если публичные выступления отдельных выдающихся политических риторов начала XX века, советской эпохи, рубежа XXI века стали в последнее время объектом пристального внимания ученых, то современной парламентской речи в аспекте ее преемственности сложившимся традициям отечественного парламентского красноречия посвящены лишь несколько работ (Баранов, Казакевич 1991; Культура парламентской речи 1994). Однако для более объективной и всесторонней оценки состояния современной парламентской речи и путей ее дальнейшего развития необходимы исторические исследования в данной области, прежде всего, изучение особенностей речи в дореволюционных российских парламентах. История русского парламентского красноречия излагается в лучшем случае в небольших по объему главах некоторых учебных пособий по риторике (Грановская 2004, Михальская 1996).

Диссертация посвящена исследованию парламентской речи в I Государственной Думе 1906 года в аспекте ее дискурсивных характеристик. Выбор для исследования речи именно первого российского парламента обусловлен тем, что думская дискуссия 1906 года ознаменовала собой рождение новой для России отрасли светского красноречия — парламентской риторики. Более того, многие специалисты в области истории риторики связывают с I Государственной Думой возникновение (Аннушкин 2006) либо интенсивное развитие (Грановская 2004; Михальская 1996; Чистякова 2006) в России не только парламентского красноречия, но и устной публичной политической речи в целом. До 1906 года в России не было системы институтов демократического народного представительства, следовательно, не были выработаны принципы и механизмы публичной дискуссии в рамках политических институтов. Депутатам I Государственной Думы пришлось разрешать противоречие между необходимостью участия в дискуссии и отсутствием умений и опыта ведения публичной политической дискуссии.

Установлено, что в начале XX века устная публичная речь разных стилей и жанров получает исключительное право быть основным видом словесной культуры: расширяются ее виды и функции, увеличивается аудитория (Чистякова 2006, 24). Это было связано с тем, что в конце XIX — начале XX веков требования российского общества к речи достаточно сильно изменились по сравнению с предыдущими этапами развития русской риторики. Демократизация институтов власти разного уровня, начатая либеральными реформами 60 — 70-х годов (реформа земского самоуправления, городского самоуправления, судебная реформа), резко увеличила роль публичного общения, причем в самых различных сферах жизни человека. В публичную деятельность вовлекалось все больше людей из разных сословий. Умение ясно и убедительно высказывать свою точку зрения стало необходимым не только представителям высших слоев российского общества, но и мещанам, разночинцам, а позже рабочим и крестьянам. В начале XX в. в отечественной риторике наблюдается повышенный интерес к воздействующей функции речи, который отразился в риторических руководствах того времени (Громыко 2005). В общедоступных риторических очерках Н. Абрамова, входящих в серию «Дар слова», в качестве основополагающих принципов расположения и изложения материала речи рассматриваются фактор цели и фактор адресата: «Только одно требование может быть предъявлено ко всем сочинениям: на первом месте должно поставить нечто, способное заинтересовать, захватить читателя» (Абрамов 1900, 5). В основе нового, современного представления о речевом общении, по Абрамову, лежит открытие воздействующего аспекта речи и выдвижение этого аспекта на первый план. «. Слово — это не только необходимое условие или сосуд мысли, оно не только способствует выяснению для самого говорящего миря явлений, оно есть вместе с тем и величайшее орудие воздействия на людей» (Абрамов 1900,44).

В 1906 году впервые в истории России был сформирован политический институт, в котором равные возможности выражения своих позиций были предоставлены и дворянам, культура слова которых воспитывалась лучшими произведениями отечественной словесности, и рабочим, речь которых оттачивалась в производственном общении, отчасти на митингах, и представителям духовенства с их познаниями и умениями в области духовной риторики, и крестьянам, которые, казалось бы, в искусстве красноречия должны были уступать остальным депутатам. Представителям разных сословий и политических партий было необходимо наладить такое речевое взаимодействие, на основе которого мог бы состояться эффективный политический диалог.

В диссертационном исследовании предпринимается попытка рассмотреть институциональную речевую коммуникацию в I Государственной Думе с точки зрения организации совместной равноправной речевой деятельности всех участников парламентской коммуникации, то есть с точки зрения диалогичности речевого общения в первом российском парламенте. Представляется, что такой подход является оптимальным для описания специфики институционального речевого общения в том или ином парламенте, так как эффективность политической деятельности парламента напрямую зависит от способности парламентариев принимать компромиссные решения, которые устраивают максимальное количество политических сил, представленных в данном парламенте. Принятие же таких компромиссных решений возможно только при условии наличия в данной парламентской коммуникации выработанных и четко функционирующих механизмов диалогического речевого взаимодействия. Наличие или отсутствие таких механизмов, их особенности составляют дискурсивные характеристики речи в парламенте.

Исследователи отмечают, что «современное состояние проблемы под названием „дискурс“ может быть охарактеризовано как продолжающийся поиск семантических контуров означаемого этого термина.» (Чернейко 2006, 34). При всей сложности данной проблемы и множестве подходов к ее решению в нашем диссертационном исследовании дискурс понимается в первую очередь как «текст в событийном аспекте, речь, рассматриваемая как целенаправленное социальное действие, как компонент, участвующий во взаимодействии людей и механизмов их сознания (когнитивных процессах)» (Арутюнова 1998, 136 — 137). Исходя из этого, под дискурсивными характеристиками парламентской речи мы понимаем такие ее свойства, которые позволяют рассматривать речь в Думе как связный диалог (полилог), составляющий основу целостного речевого события — работы I Государственной Думы. Противоположный подход — исследование и описание речи (точнее, не речи, а речей) в парламенте как совокупности разрозненных монологов — распространен в основном в учебных пособиях по риторике. Этот подход представляется приемлемым и оправданным в том случае, когда автор ставит своей целью изучение, например, этоса отдельных риторов-депутатов или демонстрацию образцов парламентского красноречия и риторических средств, используемых в данных речах. При этом в качестве основного метода исследования используется метод составления «речевых (риторических) портретов» политиков. Однако такой подход является не вполне продуктивным при изучении парламентского диалога, речей, взятых не в отвлечении друг от друга, а погруженных в парламентскую дискуссию. В этом случае основное внимание необходимо уделить смысловым и формальным взаимосвязям между выступлениями участников думской дискуссии. Сегодня исследования парламентской речи в аспекте ее дискурсивных характеристик производятся спорадически и крайне редко, лишь в отдельных работах, например, в главе пособия JI. М. Грановской (Грановская 2004).

Таким образом, актуальность настоящей работы определяется:

1) повышенным интересом социально-гуманитарных наук к политической деятельности и политической коммуникации;

2) направленностью исследования на изучение проблем институциональной речевой коммуникации в парламенте, от эффективности которой зависят результаты политической деятельности парламента;

3) изучением российской парламентской речи в историческом аспекте, что позволяет расширить имеющуюся на данный момент историко-филологическую базу речеведческих дисциплин;

4) изучением проблематики дискуссионной речи, роль которой всегда велика в демократическом обществе и которая должна лежать в основе общественной и политической деятельности современного человека. Как справедливо заметил отечественный мыслитель, дискуссияважнейшая черта развитого общества и развитой личности, так как дискуссия «не только помогает критически и творчески мыслить, но и ведет к более полному пониманию оппонентов и более глубокому обдумыванию собственной позиции» (Мень 2001,13).

Цель исследования — выявить особенности русского политического дискурса начала XX века на материале парламентской дискуссии в I Государственной Думе 1906 года.

Реализация цели исследования предполагает последовательное решение следующих конкретных задач:

1) представить и проанализировать различные подходы к определению понятия «политический дискурс», к установлению объема и границ политического дискурсаразграничить понятия, используемые при анализе политического дискурса и его составляющих (политический дискурс, политическая коммуникация, институциональный дискурс, язык политики, политический язык, политический текст);

2) рассмотреть парламентский дискурс как разновидность институционального политического дискурса, сформулировать интенциональную основу парламентского дискурсавыделить конституирующие признаки парламентского текстаописать в общих чертах парламентский дискурс в I Государственной Думе, рассматривая думскую речь как парламентский текст, произведенный в рамках парламентского дискурса в Думе;

3) выявить в думской речи признаки текста как объединенной смысловой связью последовательности языковых знаков, свойствами которой являются цельность, связность, модальность, ретроспекция и проспекцияописать особенности проявления в думской речи признаков текста;

4) предложить и обосновать рассмотрение диалогичности в качестве конституирующего признака дискуссии в I Государственной Думевыделить и описать наиболее распространенные средства диалогичности в речевой практике I Государственной Думы;

5) выделить и описать основные приемы речевого воздействия в думской дискуссионной речи посредством анализа речевых стратегий и тактик, а также аргументации в выступлениях участников думской дискуссии.

Объектом исследования является публичный институциональный парламентский дискурс в I Государственной Думе 1906 года, то есть дискуссионная речь, которая развертывалась в официальной обстановке в рамках заседаний Думы. Исследованию подвергается только устная речь политиков, получавшая институциональный статус и зафиксированная в официально изданных стенографических отчетах.

Предмет исследования — речевые средства создания, поддержания и развертывания дискуссии в публичном официальном речевом общении в I Государственной Думе.

В современных отечественных работах по речеведению наблюдается нечеткое разграничение терминов «дискуссия», «диспут», «полемика», «дебаты», «спор». Зачастую данные термины употребляются в качестве синонимов. Однако признается, что термин «спор» имеет наиболее широкое значение и является родовым по отношению ко всем остальным терминам, перечисленным выше. Дискуссия — это спор-исследование, способ познания действительности и установления истины, «спор на определенную тему и по определенным правилам, нацеленный на проверку обсуждаемой мысли с точки зрения ее истинности, достоверности, правомерности или на решение сложной проблемы, сопоставление разных точек зрения по выдвинутой проблеме с целью ее выяснения и решения» (Матвеева 2003, 63). Некоторые исследователи делают акцент на отвлеченной и общей проблематике дискуссии по сравнению с другими разновидностями спора (Михальская 1996, 349). В то же время наблюдаются расхождения в определении сферы функционирования дискуссии: А. К. Михальская утверждает, что обстоятельства речевой ситуации дискуссии не могут быть бытовыми (Михальская 1996, 349), Т. В. Матвеева не исключает возможность возникновения дискуссии в дружеской компании и в личной беседе (Матвеева 2003, 63).

Диспут — разновидность спора, наиболее близкая к дискуссии, но отличающаяся от последней обязательным публичным характером (Матвеева 2003, 63 — 64) и своей однократностью, неспособностью повторяться (Михальская 1996, 349). Термин «дебаты» в русской речевой практике не имеет строго однозначного определения и употребляется как синоним термина «дискуссия». (Матвеева 2003, 59). При этом существует тенденция называть дебатами спор в современном парламенте.

Однако наибольшую сложность представляет собой разграничение терминов «дискуссия» и «полемика». Существует точка зрения, согласно которой полемика — это то же, что спор, однако термин «полемика» предпочитается, когда спор ведется в печати или в устной публичной речи, носит продолжающийся характер и отличается остротой, резким несовпадением позиций (Матвеева 2003, 237). При таком подходе не вполне понятно, чем полемика отличается от дискуссии, которая в данном случае рассматривается как разновидность полемики. Учебные пособия по риторике высказывают в основном схожее мнение, что полемика — это такая разновидность спора, которая чаще всего ведется в печати и имеет более острый, напряженный характер, чем дискуссия (Михальская 1996, 349). Однако критерии «остроты» спора выделить достаточно сложно, поэтому граница между дискуссией и полемикой не является четкой.

Данная проблема представляется наиболее разработанной в исследованиях А. А. Волкова, который соотносит различия между дискуссией и полемикой с разными типами диалогов, отличающимися друг от друга не столько сферой бытования, сколько особенностями этоса, пафоса и логоса. Для дискуссии более характерен так называемый диалектический тип диалога, представляющий собой «обсуждение проблемы, которое должно привести либо к общему ее решению, либо к определенному соотношению суждений о состоянии проблемы» (Волков 2001, 361). Диалектический диалог предусматривает добросовестность и честность участников дискуссии в поисках решения проблемы, предъявляя тем самым особые требования к этосу риторов. Особенностью логоса диалектического диалога является использование конвенции об аргументации (выработка и признание формальных правил построения и критики умозаключений) и преимущественно рациональной аргументации. Цель же полемического (эристического) диалога — выиграть спор путем привлечения оратором аудитории на свою сторону и отторжения ее от оппонента. Этос полемиста обусловлен в первую очередь привлекательностью и авторитетностью для аудитории самого оратора. На уровне аргументации сильными в полемическом диалоге считаются те доводы, которые являются значимыми для аудитории и которые ставят в тупик противника и побуждают его оправдываться (Волков 2001, 365 — 368). Думается, что такой подход, основанный на поиске различий между дискуссией и полемикой не в сфере их функционирования, а в содержании и организации разных типов диалога, помогает провести более четкую границу между этими смежными явлениями.

Между тем некоторые исследователи не видят необходимости в разграничении дискуссии и полемики. При этом оба явления понимаются достаточно широко, а термины рассматриваются как синонимичные: «. полемика — спор на собрании, диспуте, в печати и т. д. по какому-либо вопросу, при обсуждении какой-либо проблемы. Под дискуссией может пониматься обсуждение спорного вопроса, основанное на искусстве рассуждать и излагать свои мысли соответственно законам разума, а также форма научного общения и получения нового знания, т. е. логика научного поиска» (Зарецкая 2002, 259). Примечательно, что в коллективной монографии (Культура парламентской речи 1994), посвященной современному парламентскому речевому общению, термины «дискуссия» и «полемика» также четко не разграничиваются. Это видно, например, из определения термина «дискуссионное выступление», под которым понимается «монологическая речь, содержащая элементы полемики» (Культура парламентской речи 1994,40).

В настоящем исследовании мы исходим из того, что по отношению к речи в I Государственной Думе в аспекте ее дискурсивных характеристик целесообразнее применять термин «дискуссия». Это связано с тем, что в идеале парламентский диалог, всегда связанный с обсуждением и решением важнейших для государства и общества проблем, должен быть диалектическим диалогом. В то же время попытки последовательного разграничения проявлений дискуссии и полемики в речи реального, а не идеального парламента загромождают исследование и снижают его продуктивность, так как, например, в речи членов I Думы дискуссионное начало переходит в полемическое и наоборот несколько раз в течение прений по одному вопросу. Чаще всего на начальном этапе прений, когда депутатам было необходимо четко сформулировать и мотивировать свою точку зрения и понять точку зрения оппонентов, прения представляли собой дискуссию. Ближе к середине депутатского спора, когда позиции были уже ясны, нарастала эмоциональная напряженность, и прения приобретали черты полемики. На завершающем этапе прений, когда необходимо было резюмировать все высказанные мнения, спор снова сближался с дискуссией. Поэтому в настоящей работе в основном употребляется термин «дискуссия». В тех случаях, когда употребляется термин «полемика», он является синонимом по отношению к термину «дискуссия», если это не оговорено особо. В некоторых составных наименованиях типа «сложное полемическое целое» прилагательное «полемическое» также в целом синонимично прилагательному «дискуссионное».

Материалом исследования послужили официальные прения между политиками (депутатами, а также между депутатами и членами правительства), участвовавшими в работе первого российского парламента. Данные прения отражены в стенографических отчетах заседаний I Государственной Думы. Наиболее полным изданием стенографических отчетов на сегодняшний день остается двухтомное издание 1906 года. Оно использовалось в качестве основного источника. Современное переиздание стенографических отчетов (1995 года) является неполным и содержит фрагменты некоторых парламентских дискуссий по наиболее важным вопросам. Данное переиздание использовалось в качестве вспомогательного источника.

Методологической основой настоящего исследования являются, во-первых, концепции истории русской риторики В. И. Аннушкина (Аннушкин 1998, 2003), JI. К. Граудиной (Граудина 1996; Граудина, Миськевич 1989) и А. К. Михальской (Михальская 1996) — во-вторых, подходы к риторике как к современной науке, изложенные в трудах Ю. В. Рождественского (Рождественский 1999, 2003), В. И. Аннушкина (Аннушкин 2006), А. А. Волкова (Волков 2001), А. К. Михальской (Михальская 1996а, 19 966), И. А. Стернина (Стернин 2000) — в-третьих, концепции дискурса в лингвистическом аспекте, разработанные в трудах Т. А. ван Дейка, Н. Д. Арутюновой, Ю. С. Степанова, И. А. Стернина (Дейк 1989; Арутюнова 1990; Степанов 2004; Стернин 2003) — в-четвертых, теории институционального дискурса и подходы к его анализу П. Серио (Серио 1999а, 19 996) и В. И. Карасика (Карасик 2000, 2002) — в-пятых, философские (Бахтин 1979; Библер 1989; Тойнби 1991) и лингвистические (Арутюнова 1992; Борисова 2005; Винокур 1990; Рождественский 1999; Якубинский 1986) теории диалога и диалогичностив-шестых, разработанные в отечественном языкознании теории текста (Ворожбитова 2005; Гальперин 1981; Ильенко 1989; Москальская 1981; Мурзин, Штерн 1991).

Специфика методов, применяемых в работе, определяется объектом и целью исследования. Сбор материала производится методом сплошной выборки из стенографических отчетов заседаний I Государственной Думы. Описательный метод используется на этапе обобщения и систематизации результатов анализа речевых средств создания, поддержания и развертывания парламентской дискуссии. В процессе интерпретации результатов данного анализа применяется статистический метод. Учитывая, что стенографические отчеты заседаний Думы представляют собой обработанную письменную фиксацию устной речи и не могут абсолютно адекватно передавать некоторые особенности дискурса в парламенте, в ряде случаев применяется метод моделирования объекта исследования. При сопоставлении некоторых аспектов русского политического дискурса начала XX в. с современным политическим дискурсом используются элементы сопоставительного метода.

В исследовании применяется междисциплинарный подход к русскому парламентскому дискурсу начала XX в.: объект рассматривается с точки зрения риторики (прослеживается преемственность парламентской речи по отношению к уже сложившимся традициям русской светской публичной речи, устанавливается специфика дискуссии в первом российском парламенте), теории текста (дискуссионная речь в Думе рассматривается как коллективно творимый текст), теории коммуникации (затрагиваются вопросы эффективности речевого взаимодействия коммуникантов в институциональном парламентском общении), лингвистической прагматики (анализируется воздействующая составляющая думских выступлений).

На защиту выносятся следующие положения:

1. Парламентский дискурс является особой разновидностью институционального политического дискурса, так как обладает специфической интенциональной основой (конкретный аспект достижения власти — борьба представителей различных социальных и политических групп за доступ к власти, за ее сохранение или за расширение уже имеющихся властных полномочий путем коллективного принятия компромиссных решений), наделяет участников дискурса особым институциональным статусом, имеет свою систему жанров, ценностей, прецедентных текстов, дискурсивных формул. Институциональность парламентского дискурса накладывает ограничения на тексты, производимые в рамках данного дискурса (полемичность, высокий уровень спонтанности, коллективное авторство всего дискуссионного текста).

2. Дискуссионная речь в I Государственной Думе 1906 г. является парламентским текстом, испытавшим институциональные ограничения зарождавшегося в начале XX в. русского парламентского дискурса. Данный текст представляет собой объединенную смысловой связью последовательность языковых знаков, свойствами которой являются цельность, связность, ретроспекция и проспекция, а также единый план субъективной модальности. Специфика проявлений настоящих свойств текста обусловлена складывающимися правилами и нормами ведения публичной политической дискуссии.

3. Конституирующим признаком парламентского дискурса является диалогичность, понимаемая как установка коммуникантов на совместное равноправное создание текста и как реализация данной установки. Продуктивность парламентской дискуссии зависит от регулярности / нерегулярности проявлений диалогичности в речи партнеров по коммуникации, направленности диалогичности на всех участников дискуссии / лишь на некоторых партнеров, интенсивности проявлений диалогичности / их значимого отсутствия. В речевой практике I Государственной Думы была выработана сложная система средств диалогичности, которая составила основу дискурсивных формул русского парламентского дискурса начала XX в. Данная система средств диалогичности направлена на избирательную реализацию коммуникативных установок в зависимости от адресата высказывания и предусматривает возможность использования средства диалогичности по отношению к одному коммуниканту одновременно в качестве средства «монологичности» по отношению к другому коммуниканту.

4. В русском парламентском дискурсе начала XX в. активно реализуется воздействующая функция речи. Для речевой коммуникации в первом российском парламенте характерен специфический набор речевых стратегий и тактик, важнейшими из которых являются речевые стратегии саморепрезентации, дискредитации и угрозы. При этом особенности реализации участником думской дискуссии той или иной речевой стратегии чаще всего были обусловлены сословной принадлежностью данного депутата.

5. Речевые стратегии и тактики, использовавшиеся в речи участников думской дискуссии, особенности аргументации, особая роль речевой агрессии, а также специфика использования средств диалогичности свидетельствуют о том, что отечественный парламентский дискурс начала XX века зарождался на основе выработанных на тот момент неинституциональных моделей речевого поведения, которые в представлении участников дискурса были приемлемыми в институциональной парламентской речевой коммуникации. Основной сферой заимствования таких неинституциональных моделей речевого поведения в дискуссию I Государственной Думы стал уличный митинг.

Научная новизна работы заключается в том, что в ней: впервые проводится исследование речи в российском дореволюционном парламенте в аспекте ее дискурсивных характеристиквпервые в качестве материала исследования парламентской речевой коммуникации выступают прения в I Государственной Думевпервые для исследования речевых средств создания, поддержания и развертывания парламентской дискуссии применен междисциплинарный подход: в работе использованы понятия и методы риторики, теории текста, лингвистической прагматики, теории коммуникации.

Теоретическая значимость диссертационного исследования состоит в выявлении и обобщении современных проблем исследования политического дискурсав выявлении особенностей русского политического дискурса начала XX векав определении роли диалогичности в парламентской речевой коммуникациив определении интенциональной основы институционального парламентского дискурса и конституирующих признаков парламентского текста.

Практическая значимость проведенного исследования связана с возможностью использования его результатов в вузовских курсах по риторике, теории коммуникации, стилистике, теории текста, связям с общественностью. Материалы диссертации могут быть применены в спецкурсах и спецсеминарах по истории русского политического красноречия.

Апробация работы осуществлялась в виде докладов и сообщений основных положений и результатов диссертационного исследования на XXXIV.

Международной филологической конференции, г. Санкт-Петербург, Санкт-Петербургский государственный университет, 14−17 марта 2005 г.- на XXXV Международной филологической конференции, г. Санкт-Петербург, Санкт-Петербургский государственный университет, 13−18 марта 2006 г.- на IV Международной научной конференции «Человек в информационном пространстве», г. Ярославль, Ярославский государственный педагогический университет им. К. Д. Ушинского, 24 — 26 ноября 2005 г.- на научной конференции «Проблемы истории и теории русской словесности, истории и реставрации памятников культуры Русского Севера», посвященной 100-летию со дня рождения акад. Д. С. Лихачева, г. Вологда, Вологодский государственный педагогический университет, 28 ноября 2006 г.- на XI Международной научно-методической конференции «Риторика и культура речи в современном информационном обществе», г. Ярославль, Ярославский государственный педагогический университет им. К. Д. Ушинского, 29−31 января 2007 г. Материалы диссертационного исследования были использованы при чтении курса риторики на юридическом факультете и отделении журналистики филологического факультета Вологодского государственного педагогического университета в 2005 — 2006 учебном году. По теме диссертации опубликовано 7 работ.

Структура диссертации. Работа состоит из Введения, трех исследовательских глав, Заключения, списка использованной литературы и Приложения, содержащего краткие сведения о политической деятельности I Государственной Думы. В первой главе дискуссионная речь в I Государственной Думе рассматривается как текст. На основании этого во второй главе выявляются средства диалогичности думского дискуссионного текста. Третья глава посвящена рассмотрению приемов и средств речевого воздействия, определяющих характер думской речевой коммуникации.

Выводы.

Речевое воздействие являлось важнейшей составляющей речевого поведения участников полемики в I Государственной Думе. Обращение к риторическим руководствам начала XX века показывает, что представление о речи как об орудии воздействия на человека при помощи слова было характерно для русской риторики данного периода (Громыко 2005). По большому счету, это представление было характерно для русской риторики традиционно, если рассматривать концепции воздействующей речи начала XX века как своего рода воплощение закона гармонизирующего диалога и субъектно-субъектного риторического идеала по терминологии А. К. Михальской.

Публичная политическая речь, как и публичная политика в целом, в России начала XX века еще только зарождалась. Отсутствие традиций публичной политики необходимо рассматривать как важнейший фактор, оказывавший влияние на выбор способов речевого воздействия на аудиторию и политических оппонентов. С этой точки зрения вполне объяснима ориентация речи российской политической элиты того времени на довольно узкий круг жанров публичного политического общения, причем именно на те жанры, которые возникли раньше всего (площадная митинговая речь). Митинговые модели речевого поведения, переходящие иногда даже в карнавальное поведение, широко распространились в дискуссии I Государственной Думы. Наличие митинговых способов речевого воздействия в институциональном парламентском дискурсе может свидетельствовать еще и о том, что публичная политическая полемика начала XX века не вписалась в закон гармонизирующего диалога, была противопоставлена в сознании современников традиционному русскому риторическому идеалу и воспринималась ими скорее как бытовой спор со всеми его характерными чертами, нежели как диалог разных политических сил, направленный на решение важных для общества и государства проблем.

Речевые стратегии и тактики, доминировавшие в думской полемике, подтверждают эту мысль. Стратегия саморепрезентации является естественной для всех разновидностей политического общения в самые разные эпохи, однако речевые тактики, воплощавшие ее в I Государственной Думе, демонстрируют отсутствие в замысле речи пространства для диалога с политическими оппонентами. Отождествление точки зрения депутата в речи производилось не с политической силой, а с социальным классом, что обусловливало изначально агрессивный характер такого самоотождествления: социальный класс является более замкнутой группой, чем политическая партия, следовательно, компромиссы между классами и сословиями достичь труднее, чем между политическими группами. При этом самоотождествление в I Думе, в отличие от современной политической коммуникации, носило не имплицированный, а нарочитый характер. Речевая тактика оппозиционирования отчетливо демонстрировала противопоставленность Думы в целом исполнительной власти и социальных классов внутри парламента. При этом бинарная оппозиция «свои — чужие» основывалась не столько на выражении той или иной политической идеологии, сколько на принадлежности к социальному классу или политическому институту. Такой механизм речевой саморепрезентации акцентирует внимание аудитории в первую очередь на различия между силами, представленными в Думе, и на сложности преодоления этих различий.

Речевая стратегия дискредитации в Думе была направлена на понижение политического статуса оппонента в глазах аудитории. Интересно, что рассмотрение речевых тактик, реализовывавших стратегию дискредитации в полемике I Думы, обнаружило сходство механизмов дискредитации в парламенте начала XX века и в современном российском политическом дискурсе. Как и в современной политической коммуникации (Паршина 2006, 85 — 94), сто лет назад для подрыва авторитета политического противника использовались тактики обвинения и издевки. При этом существо обвинений практически не изменилось: оппоненты обвиняли друг друга в классовой и личной заинтересованности при проведении реформ, во лжи и некомпетентности, а также в финансовых махинациях. Однако в Думе начала XX века, в отличие от современной российской политической коммуникации, объектами дискредитации чаще всего были не отдельные личности и не идеологии, а институциональные политические группы: Дума дискредитировала Совет министров и всех его членов, а правительство посредством публичной дискредитации выдвигаемых Думой законопроектов старалось снизить авторитет парламента в глазах российского общества. Такой характер дискредитации может быть объяснен тем, что первый российский парламент боролся за расширение властных полномочий парламента как нового института власти с уже существовавшими институтами правительства и Государственного совета.

Особенностью полемики в I Думе являлась постоянная реализация депутатами речевой стратегии угрозы, которая имела своей целью психологически подавить политического оппонента и за счет этого повысить свой авторитет. Примечательно, что среди наиболее распространенных речевых стратегий и тактик современной российской политической коммуникации угрозы нет вообще (Паршина 2006). Это может быть объяснено тем, что на современном этапе развития политической системы в России политики осознают непродуктивность построения своих высказываний на основе прямых угроз в адрес оппонентов. В начале же XX века угроза как речевое действие, по-видимому, осознавалась парламентариями как эффективное средство речевого воздействия в политическом общении. Угроза была именно речевой стратегией, то есть общим планом речевого поведения, а не разрозненными речевыми ходами. Об особой роли стратегии угрозы в думской полемике начала XX века свидетельствует не только распространенность депутатских речей, построенных на основе психологического подавления противника, но и большое количество вариантов интерпретации объекта и субъекта угрозы. При этом прослеживается четкая зависимость такой интерпретации от сословной принадлежность депутата: избранники от крестьян и рабочих причисляли себя к субъекту угрозы, а дворяне и священнослужители либо отстранялись от угрозы, либо относили себя к объекту угрозы. Постоянным объектом угрозы был Совет министров и его члены. Представители же исполнительной власти редко использовали в своих речах стратегии или тактики угрозы.

Скорее всего, агрессивное речевое поведение является характерной чертой не только первого российского парламента. Сопоставление стенограмм заседаний I Государственной Думы и современной Думы IV созыва на предмет агрессии в речи депутатов показывает, что вербальная агрессия присуща в целом отечественному парламентскому общению. С другой стороны, очевидно, что в парламенте каждого созыва речевая агрессия имеет специфические механизмы и функционирование. Если агрессия в современной Думе носит лично ориентированный характер и реализуется в выступлениях отдельных «специализирующихся» на агрессии депутатов, то в Думе начала XX века вербальная агрессия представляла собой систему, в основе развития которой лежали механизмы речевого провоцирования, и своим объектом имела не личность политика, а политика как представителя определенного института власти. В целом же высокий уровень речевой агрессии и, наоборот, редкие проявления толерантности можно считать характерной чертой отечественного парламентского речевого общения, которая была заложена I Государственной Думой 1906 года.

Система аргументов в думской полемике была направлена не на взаимное убеждение политических оппонентов в правильности своей точки зрения, а на достижение победы в споре независимо от того, приведет ли такая победа к изменению взглядов противника. Такая эристическая аргументация, характерная в целом для полемической речи, не может быть признана полностью соответствующей целям парламентского диалога. Основной целью парламентской коммуникации является принятие компромиссных политических решений, которые должны устраивать все группы, представленные в парламенте. Необходимое условие любого компромисса в политической деятельности — четкое понимание важности, причин и последствий тех или иных уступок, что связано с ясной рациональной аргументацией как своих поступков, так и поступков политических оппонентов. В этом плане соответствует целям парламентского диалога так называемая диалектическая аргументация, целью которой является убеждение и достижение согласия (Волков 2001, 72). Диалектический диалог основан на рациональной аргументации и на запрете любых форм аргумента к личности (Волков 2001, 365), в то время как в эристическом диалоге аргументы к личности широко распространены.

В дискуссии I Думы доминировали нерациональные аргументы, направленные на создание нужного риторам эмоционального настроя. Так, например, частотным аргументом была апелляция к мнению и разуму народа. Этот априори неверифицируемый аргумент использовался в большинстве депутатских речей для доказательства любой точки зрения и создавал пафос гражданской ответственности депутата. Даже аргументы к факту, то есть примеры, в большинстве своем тяготели не к логосу, а к пафосу, так как использовались в качестве средства нагнетания эмоций в зале заседаний.

Негативная направленность речевого воздействия в I Государственной Думе 1906 года — проявление митинговых моделей речевого поведения, которые являлись неотъемлемой частью митингового поведения в целом депутатов первого российского парламента. Стремление депутатов подчинить себе главных политических оппонентов — членов Совета министровреализовывалось посредством хорошо отработанных действий, характерных для площадных собраний. Данный вывод можно проиллюстрировать фрагментом из воспоминаний участника думских событий 1906 года: ««Стишинский при вступлении на кафедру был встречен криками «в отставку». Такой же прием был устроен и мне. Как сейчас, вижу я члена Думы Жилкина, сидевшего в верхних рядах, усиленно кричащего: «В отставку-ку-ку!», причем при восклицании «ку-ку» он прятался под пюпитр, которыми были снабжены все места, предназначенные для членов Думы. Засим поднялся общий шум и крик.» (Гурко 2000, 563). Перебивание оратора выкриками с места, освистывание, скандирование лозунгов как воздействие аудитории на оратора вкупе с перечисленными выше средствами речевого воздействия оратора на аудиторию показывают, что зарождение отечественной парламентской речи сопровождалось заменой пока еще не выработанных институциональных моделей речевого поведения такими неинституциональными, которые в сознании участников думской полемики были наиболее близкими к парламентской коммуникации и допустимыми в ней. Исследование показало, что порог допустимости неинституциональных элементов речевого поведения в первом российском парламенте был довольно низким.

Заключение

.

Итоги проведенного исследования дискуссионной речи в I Государственной Думе 1906 года позволяют выделить и описать наиболее существенные характеристики институционального дискурса в российском парламенте начала XX века.

1. Дискуссионная речь в I Государственной Думе представляет собой парламентский текст как важнейшую составляющую парламентского дискурса в России начала XX века. Интенциональной основой парламентского дискурса, в отличие, например, от дискурса президента или монарха, является борьба представителей различных социальных и политических групп за доступ к власти или^ за расширение уже имеющихся властных полномочий путем коллективного принятия компромиссных решений. Парламентский дискурс является институциональным дискурсом, поэтому накладывает ограничения на тексты, производимые в рамках парламентского дискурса. Парламентский текст обладает следующими конституирующими признаками, которые обусловлены институциональными ограничениями: полемичность (полемична как каждая речь, составляющая парламентский текст, так и весь корпус высказываний депутатов), высокий уровень спонтанности (наличие высказываний, представляющих собой непосредственную, незамедлительную реакцию участников дискурса на предшествующие выступления), коллективное авторство (весь коллектив депутатов парламента данного созыва несет ответственность за результаты деятельности (в том числе и речевой) этого парламента). Дискуссионной речи в I Государственной Думе присущи все эти характеристики.

2. Дискуссионная речь в I Государственной Думе представляет собой текст как объединенную смысловой связью последовательность языковых знаков, свойствами которой являются цельность, связность, ретроспекция и проспекция, а также наличие единого плана субъективной модальности.

Данный текст имеет четко выраженную уровневую структуру. Все свойства текста в дискуссионной речи проявляются на трех ее уровнях: между единицами внутри отдельных речей участников думской полемики, между речами внутри сложного полемического целого и между речами, относящимися к разным сложным полемическим целым. При этом цельность, связность, ретроспекция, проспекция, модальность имеют свою специфику проявления в думском дискуссионном тексте.

Особым уровнем в иерархической организации полемического текста является сложное полемическое целое. Под сложным полемическим целым понимается речевое целое, объединяющее несколько высказываний участников думской полемики на одну тему и обладающее признаками связности, цельности, ретроспекции и модальности, а также характеризующееся динамичностью и имеющее цепочечную или радиальную структуру. Уровень сложного полемического целого является промежуточным между отдельной депутатской речью и думской полемической речью как цельным текстом.

3. С учетом интенциональной основы парламентского дискурса (борьба за власть путем коллективного принятия компромиссных решений) выделяется наиболее важный фактор продуктивности речевой деятельности участников парламентской коммуникации — диалогичность. Под диалогичностью в данном случае понимается установка коммуникантов на совместное равноправное создание текста и реализация этой установки. Проявления диалогичности положительно влияют на речевую деятельность участников парламентского дискурса, продуктом которой является коллективный парламентский текст. Наоборот, значимое отсутствие проявлений диалогичности либо установка коммуникантов на создание текста в одиночку, игнорируя партнеров по коммуникации («монологичность»), снижает продуктивность речевой деятельности в парламенте и приводит к возрастанию энтропии в системе парламентской речевой коммуникации. Соотношение элементов диалогичности и монологичности обусловливает специфику дискуссионной речи в конкретном парламенте.

4. Речевой практикой I Государственной Думы были выработаны специфические средства диалогичности, которые представляли собой ядро дискурсивных формул — своеобразных оборотов речи, свойственных институциональному публичному общению в первом российском парламенте. Наиболее распространенным средством диалогичности являлись скрепывысказывания участников думской дискуссии, которые в эксплицитной форме отсылают аудиторию к предшествующим выступлениям и другим текстам, функционирующим в рамках данного парламента. Скрепы разнообразны по своей структуре, модальности, функции, а также по прагматическим характеристикам.

Специфическим средством диалогичности в думской дискуссионной речи также являлись бинарные тема-рематические модели, под которыми понимаются неоднократно повторяющиеся в думском выступлении оппозиции, состоящие из двух частей: тематической, которая отсылает аудиторию к предыдущим выступлениям депутатов, и противопоставленной ей рематической части, которая содержит возражения оратора на тематическую часть. Бинарная тема-рематическая модель имеет свои структурные, семантические и функциональные особенности, позволяющие отграничить ее от скрепы. Кроме того, особыми средствами диалогичности необходимо считать вопросительные и побудительные высказывания, так как их использование в думской речи имело свою специфику. Своеобразными средствами диалогичности были ключевые слова думской дискуссии, так как они стимулировали думский диалог.

5. Средства диалогичности дискуссионной речи в I Государственной Думе демонстрируют избирательность реализации коммуникативных установок в зависимости от адресата высказывания. В процессе внутридепутатской дискуссии, то есть при речевом взаимодействии по схеме депутат — депутаты", в большинстве случаев при помощи средств диалогичности реализуется установка на диалогичность. Наоборот, в процессе дискуссии между депутатами и представителями исполнительной власти, принимавшими участие в работе Думы, то есть при взаимодействии по схеме «депутат — члены правительства», со стороны депутатов распространены попытки навязать членам правительства свое решение дискуссионных вопросов и избежать диалогического взаимодействия. Поскольку члены правительства постоянно принимали участие в работе Думы и входили в аудиторию депутатских выступлений, средства монологичности по отношению к министрам одновременно воспринимались как средства диалогичности по отношению к депутатам и представляли собой те же самые дискурсивные формулы, но с отрицательной субъективной модальностью (скрепы, вопросительные и побудительные высказывания, ключевые слова). Например, бинарная тема-рематическая модель, которая в принципе могла служить одним из средств построения эффективного диалога, в думской дискуссионной речи чаще использовалась как средство монологичности. Со стороны членов правительства по отношению к депутатам также реализовывалась установка на монологичность, что позволяет говорить в целом о недостаточно эффективной организации речевого взаимодействия между представителями законодательной и исполнительной власти в первом российском парламенте.

6. В выступлениях участников думской дискуссии активно используется воздействующая функция речи. Необходимость в процессе борьбы за власть доказывать аудитории правильность своих политических взглядов и демонстрировать несостоятельность взглядов политических оппонентов обусловила наличие в думских речах таких речевых стратегий, как саморепрезентация, дискредитация и угроза. Реализация данных стратегий связана с рядом речевых тактик, как специфических для парламентского дискурса начала XX века, так и характерных для отечественной политической коммуникации вообще. Система аргументов в думской дискуссионной речи также была направлена на воздействие на аудиторию, так как представляла собой образец эристической аргументации, обращенной не на взаимное убеждение политических оппонентов в правильности своей точки зрения, а на достижение в глазах аудитории победы в споре независимо от того, приведет ли такая победа к изменению взглядов противника.

7. Особую роль в думской полемике играла речевая агрессия, которая служила особым средством связи высказываний депутатов внутри сложных полемических целых и между сложными полемическими целыми. Речевая агрессия создавала единый модальный план парламентского текста. В отличие от современной Государственной Думы, в первом российском парламенте речевая агрессия была направлена не на конкретное лицо, а на институциональную политическую группу. Речевая агрессия в I Государственной Думе носила коллективный характер, нагнеталась последовательно от выступления к выступлению, причем информационная составляющая речей постепенно вытеснялась эмоциональной составляющей. Такое использование речевой агрессии свидетельствует о сближении публичной речи в I Государственной Думе с митинговой речью.

8. Зарождение отечественной парламентской речевой коммуникации сопровождалось замещением пока еще не выработанных институциональных моделей речевого поведения такими неинституциональными, которые в сознании участников думской полемики были наиболее близкими к парламентской коммуникации и допустимыми в ней. Неинституциональной сферой, которая в начале XX века стала источником для заимствования моделей речевого поведения в только что появившуюся парламентскую коммуникацию, оказался уличный митинг. Порог допустимости неинституциональных элементов речевого поведения в первом российском парламенте был довольно низким и предусматривал большое количество митинговых средств воздействия оратора на аудиторию и аудитории на оратора.