Причастие как двуприродная самостоятельная часть речи: истоки и современность: На материале форм индоевропейского, индоиранского, древне-, средне-и новоиранских языков

Части речи в науке о языке, как известно, стали выделяться уже в античный период.

Так, Гераклит Эфесский и его сторонники выделяли всего две части речи-имя и глагол, Платон также говорил о двух частях речи. Но уже Аристотель, ученик Платона, писал о трёх частях речи (имя, глагол, союз). Индийцы (Панини) — четыре части речи (имя, глагол, предлог, частицы). Хрисипп и другие стоики писали о пяти частях речи (имя собственное, имя нарицательное, глагол, союз, член). Аристарх Самофракийский, Дионисий Фракийский, Варрон и Присциан же говорили о восьми частях речи (имя, глагол, причастие, наречие, местоимение, предлог, междометие, союз). Позднее, уже в новое время, те же восемь частей речи встречаются у М. В. Ломоносова и др. Важно здесь отметить то обстоятельство, что уже у истоков языкознании появляется проблема количества частей речи, проблема статуса тех или иных разрядов слов, их определения и названия. Одни выделяли член, другие — союз, третьи — предлог, четвёртые — междометие и т. д. Уже в новое время эти колебания и споры становятся всё более ощутимыми. А. Х. Востоков выделяет как самостоятельную часть речи прилагательное и ставит также вопрос о статусе причастия. Г. П. Павский как самостоятельную часть речи выделяет числительное, а Л. В. Щерба и В. В. Виноградов отделяют от наречия слова, обозначающие слова состояния, и включают их «во вновь образованную часть речи под названием «категория состояния». Продолжаются споры о местоимениях (одни их выделяют как самостоятельную часть речи, другие же разносят их по разным частям речи), о причастиях, деепричастиях, о частицах, междометиях.

Несомненно, что отмеченные колебания в установлении частеречного статуса тех или иных классов слов, а также их количества и названий прежде всего порождаются разными подходами к определению понятия «часть речи». Проблема ещё и в том, что сам объект определения и описания — язык — всегда предстаёт перед взором разных исследователей по-разному, чему способствует его многоплановость, многоликость и его изменчивость.

Среди всех спорных частей речи или, будем говорить пока «классов (разрядов) слов», особое место занимает причастие.

Причастие как самостоятельная часть речи (или, скорее всего, как некий разряд слов) выделяется уже в грамматических трудах Панини, Аристарха Самофракийского, Дионисия Фракийского, Варрона, Присциана, Пор-Рояля, М. В. Ломоносова. Но если у Аристарха Самофракийского причастие было «причастно и имени, и глаголу», то уже в грамматике Пор-Рояля причастие находится в ряду классов слов, обозначающих предметы мысли, т. е. в системе имени.

Уже в первой половине Х1Х-го века А. Х. Востоков, В. А. Богородицкий и др. включили причастие в состав прилагательного. Интересно, что причастия некоторое время «рассматриваются грамматиками в разделах, посвященных образованию и склонению имён» [Барроу 1976].

Позже статус причастия определяется уже названиями двух частей речи — глагола и имени (ср. у О. С. Ахмановой, С. Е. Никитиной, см. «Лингвистический энциклопедический словарь» и др.). Причастие помещается между именем и глаголом во всех научных, университетских, школьных грамматиках, хотя всё же чаще и больше приближается (прикрепляется) к глаголу, называя его «глагольной формой», «нефинитной формой глагола», «отглагольным именем» и т. д.

Причастие не называется в перечне частей речи, а описывается под рубрикой «глагол», иногда — под рубрикой «имя», называя причастие «отымённой глагольной формой», «именной глагольной формой/ именной формой глагола», но при этом не называется в ряду частей речии продолжает описываться в разделе «глагол». В начале 90-х гг. ХХ-го века появляются грамматики, в т. ч. школьные (см. ниже в первой главе), в которых причастие не называется в перечне частей речи (тем самым и причисляется к глаголу), описывается не под рубрикой «глагол», а как самостоятельная часть речи, более того, его определение начинается так:

Причастие — это самостоятельная часть речи.". Появляются и грамматики, в которых причастие называется уже и в перечне частей речи. Итак, причастие в грамматиках:

1) не выделяется и не называется;

2) выделяется, но под другим названием: либо как самостоятельная единица, либо как некая ипостась другой единицы, либо же как «поселенец» этой последней;

3) выделяется как полностью самостоятельная часть речи;

4) выделяется как самостоятельная часть речи, но при этом считается либо разновидностью глагола, либо разновидностью имени;

5) считается разновидностью глагола;

6) принимается за особый класс слов в системе именных частей речи;

7) называется гибридной (глагольно-именной), смешанной частью речи и т. д.

При этом острота проблемы здесь в том, что все эти перечисленные понимания морфологической природы (статуса) причастия не просто сменяют друг друга, а сосуществуют в одном и том же лингвистическом и педагогическом пространстве и времени. Несомненно, сложившаяся ситуация с определением частеречного статуса причастия создает огромную напряжённость не только в теоретической, но и педагогической лингвистике: причастие одновременно и отсутствует как таковое, и присутствует как таковое, причём и как самостоятельная часть речи и как несамостоятельная часть речипричастие относится и к глаголу, и к имени, относится только к глаголу и только к имени и т. д. Или (в зависимости от той или научной грамматики) одними вообще причастие не будет выделяться и называться, другими же будет восприниматься как самостоятельная часть речи, третьими — как несамостоятельная часть речи и т. д. Но, как известно, один и тот же объект никак не может выступать в разных взаимоисключающих ролях.

Это постулат, которым мы и руководствуемся в нашем исследовании, и на основе которого мы делаем вывод не о необходимости выбора из приведённого набора определений (восприятий) причастия, а об установлении объективного непредвзятого статуса этого класса слов. Установление же такого статуса возможно путём проведения критического анализа лингвистической литературы о сути причастия в системе одной языковой семьи, путём сбора и обобщения описаний причастий в той же системе языковой семьи, путём соотношения лингвистических моделей-определений причастий с описанием их в языках.

При этом гипотеза, которую мы здесь выдвигаем, которой мы руководствуемся и которая обусловливает композицию (структуру) данного исследования, заключается в том, что мы определяем причастие как самостоятельную часть речи, возникшую одновременно с именем и глаголом, как связующее звено, и потому обладающей характером двуприродности. При этом причастие не конструируется ни именем, ни глаголом и не зависит от них ни в начале своего возникновения, ни в процессе своего развития, а подчиняется только принципу «лингвистической непрерывности», что лишний раз подтверждает его статус самостоятельной части речи. Изменение структуры и функций имени и глагола не влекут за собой изменение структуры и функций причастий: сохранение или изменение прежних форм и функций, а также появление новых форм и функций у причастий не порождаются, не связываются и не поддерживаются таковыми глагола и имени.

Изложенные факторы не только подсказывают выбор темы, но и обусловливают актуальность данного исследования.

Научная новизна настоящего исследования заключается в том, что выдвигается идея определения морфологического статуса причастия как самостоятельной части речи, возникающей одновременно с именем и глаголом в качестве независимого их посредника (связующего звена) и субститута придаточного предложения. Эта идея проверяется и доказывается путём проведения системного критического анализа лингвистических восприятий-определений причастий (причастие в языкознании) и обобщения описаний данного класса слов (причастие в языке) на основе данных индоевропеистики, индоевропейских частных языкознаний и материала индоевропейских языков в историко-синхронном (описательном) плане.

Объектом исследования является лингвистическая теоретическая модель причастия как двуприродной самостоятельной части речи, независимой ни от имени, ни от глагола, но находящейся между ними как связующая единица «буферной» зоны.

Предметом исследования являются различные определениядефиниции — понимания — представления — концепции — точки зрения о причастии в индоевропеистике, в частных индоевропейских языкознаниях (причастие в языкознании), описания причастных форм в индоевропейских языках (причастие в языке), а также факты «лингвистической непрерывности» и инноваций.

Целью диссертационного исследования является выявление необходимых принципов построения и обоснования непротиворечивой теоретической модели причастия как двуприродной самостоятельной части речи, занимающей позицию между именем и глаголом в качестве функционального медиума.

В соответствии с целью были определены задачи исследования:

1. Для проведения исследования: а) выбрать метод — подходб) построить модель метода — методикив) разработать метод — процедуруг) выбрать и обосновать выбор парадигмы языкознаний языков.

2. Провести точечный анализ определений (дефиниций, пониманий) причастия в индоевропеистике, санскритологии, иранистикесоставить реестр основных концепций (точек зрения) — подвергнуть полученный набор лингво-логическому критическому анализупостроить модели восприятия причастия.

3. Построить гипотетическую модель сначала понятия «часть речи», а затем на его основе — понятия «причастия».

4. Подготовить описания причастия по всем языкам начерченной парадигмы индоевропейских языков по схеме: «индоевропейский языкарийский (индоиранский) язык (санскрит) — древнеиранские языкисреднеиранские языки — новоиранские языки». На основе данных описаний проследить «лингвистическую непрерывность» причастия — в процессе «возникновение — этапы развития" — выявить преемствующие константные причастные формы, проходящие по указанной парадигме языков.

5. Произвести как можно более полное синхронное описание всех способов и средств образования причастий осетинского (иронского) языка.

6. Сопоставить и сравнить картину сравнительно-исторического «слепка» причастий (пункт 4) с картиной синхронного описания осетинских причастий (пункт 5) — сделать выводы об особенностях развития и функционирования причастия в языках, об истоках — традициях и инновациях — современностьпостроить общую модель причастия в языке.

7. Сопоставить и сравнить модель причастия в языке (пункт 6) с моделями причастия в языкознаниях (пункт 2) и гипотетической (конструктной) моделью причастия (пункт 3).

8. Сделать (на основе пункта 7) окончательные выводы из сопоставления элементов исследовательской парадигмы «причастие в языкознаниях — гипотетическая модель причастия — причастие в языках».

9. Построить итоговую теоретическую модель — определение (дефиницию) причастия вообще.

В качестве материала исследования послужили описания (определения) причастия в индоевропеистике, в частных индоевропейских языкознаниях, описания причастия в индоевропейском — индоиранском (санскрите) — древне — средне — новоиранских — осетинском языках.

Методологической базой исследования послужили положения ономасиологии и когнитивной лингвистики, рассматривающие части речи (в т.ч. и причастие) как сегменты фиксации ментальных состояний, как стандартные (матричные) модели — категории языкового закрепления (выражения) результатов работы сознания по освоению и обобщению окружающего материального (а потом и идеального — мыслительногоментального) мира.

Методами исследования явились (наряду с общенаучными) историко-сравнительный (прослеживание истории языкознаний и истории языков в сфере причастий) и описательный (причастие в современном осетинском языке).

На защиту выносятся следующие положения:

1 .В теоретических и практических грамматиках причастие до настоящего времени не получило однозначной интерпретации. Разнородные лингвистические определения причастия, никак не совместимые друг с другом, а уж тем более с самим языковым феноменом — причастием, не только сосуществуют в современном языкознании — они «тихо» (т.е. не заявляя о своём несогласии с другими идеями) противостоят друг другу, появляясь в разных теоретических и практических грамматиках.

2.Резкие колебания в определении причастия являются показателем неудовлетворительного состояния интерпретации понятия «часть речи» в лингвистике, детерминированного использованием различных подходов к уяснению сути «класса слов» — логического, семантического, семиотического, ономасиологического, когнитивного, функционально-синтаксического, формально-грамматического и т. д., при обязательной гиперболизации какого-нибудь одного из них. Частеречный статус же слов обычно определяется наличием/отсутствием следующих признаков: а) общеграмматическое значениеб) частнограмматические значения (грамматические категории) — в) синтаксические функцииг) словообразовательные особенностид) сочетаемостные признаки. При этом в качестве доминирующего используется только один (в лучшем случае — два-три) какой-то признак. Для объективного и адекватного описания его лингвистической сущности интерпретации причастия необходим гносеологический синтез, как подходов, так и выводимых из них признаков частей речи.

3.Отталкиваясь от ономасиологического и когнитивного подходов к пониманию семной структуры слов, за основу определения части речи в целом следует принять вышеозначенный набор признаков, выстроив их по степени значимости в строго иерархическом порядке (в данном случае: а, б, в, г, д), в которых нумерация означает лестницу: поднимаясь (или спускаясь) по ступенькам (порядковым номерам сем) лестницы — семной структуры слов, мы поднимаемся от периферийных сем к ядерной семе, или спускаемся от десигнатной (ядерной) семы к периферийным семам, что обусловлено иерархической структурированностью значений слова.

4.Тестируя причастие по приведённому набору признаков частей речи, можно предложить такую теоретико-гипотетическую модель (определение) причастия, как: причастие — это самостоятельная часть речи, отличающаяся от всех других частей речи теми или иными признаками, но сходящаяся одновременно и с глаголом, и с именем (в отличие от всех других, отдельно взятых частей речи) теми или иными своими признаками. При этом причастие может отличаться в разных языках степенью сходства либо с именем, либо с глаголом.

5.Причастие — это двуприродная самостоятельная часть речи, возникшая как имя одновременно с именем и глаголом в качестве связующего их звена, овладев одновременно свойствами и имени (субъекта), и глагола (предиката), причастие приобретает способность в отличие от других частей речи выступать в роли не только приименного определения, но и в качестве субституента (заменителя) придаточного предложения.

Теоретическая значимость работы заключается в определении причастия как самостоятельной двуприродной части речи — такое представление морфологического статуса анализируемого класса слов может стимулировать выход из создавшегося тупика не только относительно причастия, но и в понимании части речи вообще, а это не может не интенсифицировать дальнейшие изыскания в этой области лингвистики.

Практическая значимость — ценность работы несомненна: определение причастия, которое поможет избавиться от множества существующих взаимоисключающих дефиниций, что весьма важно для развития лингвометодики, лингводидактики и педагогической лингвистики.

В силу этого материал настоящего исследования может стать основой для новых спецкурсов, спецсеминаров, лекций и учебных пособий по морфологии языка.

Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации обсуждались на международных, всероссийских, региональных научных конференциях в Ростове-на-Дону (1995 гг.), Пензе (2000 гг.), Владикавказе (2001;2005 гг.), на заседаниях кафедры осетинского и общего языкознания Северо-Осетинского госуниверситета, на заседании Лингвистического семинара КБГУ. По теме диссертации опубликовано 14 работ, в т. ч.: Учебное пособие по синтаксису современного осетинского языка (для студентов 3−4 курсов) (в соавторстве).

Структура диссертации определяется её исследовательскими целями и задачами.

Диссертация состоит из введения, двух разделов, заключения, списка сокращениц источников и библиографии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Итак, в проведённом нами исследовании была предпринята попытка разобраться в морфологической (частеречной) природе причастия, что было вызвано актуальностью проблемы определения его места в системе частей речи, установления его подлинного статуса как самостоятельного класса слов.

При этом в первом разделе, состоящем из двух частей, более-менее подробно изложена сначала история изучения и понимания сути причастия в индоевропеистике и в современных языкознаниях индоевропейской парадигмы, затем был описан подход, позволяющий разобраться в сути определения части речи вообще и причастия в частности.

Было выявлено, что причастие в языкознании трактуется по-разному: оно не выделяется совсем, выделяется как имя, определяется как неличная глагольная форма, считается глагольно-именной формой, признаётся самостоятельной частью речи и т. д. При этом в ходе разработки темы было установлено, что уже в индоевропейском языке чётко противопоставлялись имя и глагол, а между ними были имена с глагольной основой, т. е. причастия (ср.: имя-имена с глагольной основой, т. е. причастия-глаголы). Были и имена с неглагольной основой (ср.: «Имя-имена с неглагольной основой-глагол), но они, по мнению А. Мейе, были неиндоевропейского происхождения. Следуя же Ж. Одри, между именами и глаголами были причастия — прилагательные (ср.: имя — причастие (прилагательное) — глагол). Заметим также, что В. Шмалыитиг разделяет мысль Гонды о том, что название «adjectivum verbale» греческой грамматики более предпочтительнее термина «причастие страдательного залога совершенного вида», ибо последний характеризует функцию, приобретённую со временем лишь частью этих форм. Иначе, причастия на *-to предстают адъективными эквивалентами медиа. В. Шмалыитиг, развивая мысль Гонды и др. об отсутствии в древнейший период категории залога, приходит к выводу о том, что некоторые глагольные формы восходят к именным, у которых как раз и отсутствовал залог. Этот же автор отмечает, что глагольные окончания восходят к местоимениям, напр., *-еу и относительное местоимение *-уо, а также Мо /*-е! /*-а! восходят к местоимению, отражённому в тематическом гласном *-е или *-о. Слияние его с элементами *-у, *-т привело к образованию форм: е/о/в, (е/о/у, (е/оЯ, (е/о/т. Эти же формулы, присоединяясь к тематическим именным основам, давали последним возможность функционировать как глаголы. Иначе говоря, «(местоимение + элемент = формы) + именные основы = глаголы». Или по-другому: «глагол = имя + (местоимение + окончание = формы)», т. е. «имя — причастие — спрягаемый глагол».

Описывая состояние причастия в (индо) арийский период, Т. Барроу также отмечает, что формы этой лексико-морфологической единицы в действительном и страдательном залогах происходят от именных форм, что формы на *-ап! до соединения с глаголами были обычными прилагательными.

И опять обратимся к А. Мейе: «Это причастие есть форма именная, но оно допускает при себе те же дополнения, что и личные формы той основы, к которой оно принадлежит. С другой стороны, корни, к которым принадлежат глаголы, не отымённые, образуют в то же время и имена, которые, смотря по их природе, имеют значения, близкие к значению глагола. Наконец, эти самые имена могут входить как составные части в сложные слова. Эти-то три обстоятельства позволяли не прибегать к придаточным предложениям».

Кроме того, А. Мейе отмечает, что «причастие в индоевропейских текстах, как и всякое прилагательное, может относиться к любому члену предложения, к подлежащему, дополнению глагола, дополнению имени». И ещё: «Причастие может быть вторым элементом именного предложения, комбинированного с глагольным». И, наконец: «Важная роль причастий проистекает из того, что они служат для примыкания, являющегося основным синтаксическим приёмом индоевропейского языка».

Как видно из приведённого, широкая функциональная манёвренность причастий, по А. Мейе, объясняется их морфологической двуприродностью, или даже многоприродностью. Удивительно, но именно эту особенность причастия ещё в 1844 г. выделил основоположник осетинского языкознания А. Шёгрен: «Вообще многоразличные осетинские причастия, как и деепричастия, сообщают языку гибкость, многообразность и приятность, выражая одним словом то, что иначе следовало бы обозначить многими». Из данного фрагмента ясно, что А. Шёгрен в осетинских причастиях увидел их необычную функциональную природу, их особую образность, изобразительность. Выше мы приводили аналогичные суждения об этом же М. В. Ломоносова и A.C. Пушкина. Следует заметить, что подобные функции обогащения и украшения речи выполняют причастия и во многих других (напр., в индоевропейских) языках (здесь, кроме А. Мейе, см. также у Одри, Шмалыптига). Именно потому можно сказать, что отмеченное есть универсальная черта причастий вообще, хотя, возможно, верно и утверждение о том, что всякое слово предстаёт как свёрнутое предложение, как вместилище магии, мифа, таинства (ср. в работах А. Ф. Лосева, П. Флоренского).

Итак, сочетая в себе признаки разноплановых частей речи — глагола и имени — и умело используя их функциональные потенции, причастия приобретают силу особой, третьей, части речи, обладающей, однако, энергией и первых двух. Но вот что при этом интересно: причастие к выбору признаков той или иной части речи подходит весьма избирательно. Отмеченное проявляется в том, что в разных языках причастие в стороне оставляет именно те признаки, которые бы мешали его свободному маневрированию в пространстве предложения между именем и глаголом. Так, например, осетинское причастие берёт у глагола только категорию залога и времени. Но берёт тогда, когда залог, появившийся у индоевропейского глагола позже других категорий, был ещё слабо дифференцирован. Именно потому в осетинском языке, как в наиболее последовательном преемнике индоевропейского праязыка, «залоговые границы между причастиями весьма текучи и зыбки» [Абаев 1959].

Здесь нетрудно убедиться в том, что отмеченная амальгамность залоговых форм сохраняет и расширяет манёвренные возможности осетинского причастия, его относительную формальную независимость от глагола.

Как это было видно из изложенного в первом разделе (причастия в романском, германском, славянском — причём, более подробно, в русском, а также в иранском (осетинском) языкознаниях, и в эмпирическом плане — в соответствующих языках), а также во-втором разделе (причастия в индоевропейском, санскрите, в древних, средних и новоиранских языках -2-глава, и особенно подробно, всесторонне в новоиранском (осетинском) языке — 3-глава), причастие возникает в индоевропейском языке одновременно с именем и глаголом, т. е. как самостоятельная часть речи, которая не только не формируется за счёт имени и глагола, но сама им помогает в их полнокровном функционировании. Причастие при этом функционирует в действительном (наст, и прош. вр.), медиальном залогах, имея несколько типов форм. Индоевропейское причастие сохранило отдельные свои формы во всех своих парадигмах, языках, одинаково изменялось в языках одной парадигмы, и тем самым всегда оставалось самим собой.

Следует далее заметить, что причастие в некоторых других индоевропейских (как, напр., в русском) и неиндоевропейских языках может иметь не только чётко очерченные формы залога (а также и других категорий) глагола, но и те или иные грамматические показатели (род, число, падеж) прилагательного, выступающие, как правило, средствами согласования. Однако же опять об осетинском языке этого не скажешь, ибо причастию здесь нечего заимствовать у прилагательного, поскольку у последнего нет грамматических согласовательных форм числа, падежа, рода. Именно поэтому можно сказать, что осетинский язык в сфере причастий также сохраняет исконно индоевропейский синтаксический приём в виде примыкания.

Итак, причастие возникает как звено, связующее имя и глагол, как мост над пропастью между ними. И если позволительна здесь такая аналогия, то можно сказать, что причастие выступает своеобразным смесителем функций правого (имя как выражение конкретики) и левого (глагол как отражение динамических — изменяющихся свойств) полушарий мозга. Или, если ещё говорить терминами онтологии, то причастие есть выражение связи свойств (прилагательное) конечного (существительное) с его движением / изменением / развитием (глагол) в пространстве и времени.

Таким образом, из всего приведённого выше становится ясно, что причастия в истории языкознания либо вообще не выделялись, либо выделялись как придатки (или ответвления) глагола или прилагательного (имени), либо считались синкретичной частью речи (с исходной доминацией опять же или глагола, или прилагательного), либо же рассматривались как слова самостоятельной части речи. Все это, естественно, порождалось и провоцировалось самим лингвистическим феноменом — причастием, его необычностью, неординарностью. Во-первых, причастие, как это следует уже из его собственной истории, появляется только после глагола и имени, появляется между ними, появляется от них. Забрав в себя все главные признаки «родителей», и поэтому, представляя их достойно, причастие становится самим собой и занимает своё достойное место среди всех остальных частей речи, также предстающих «детьми» имени и глаголалингвистических субстанций, соответственно представляющих также первоосновы мирозданья, как материя и движение / изменение / развитие.

После констатации отмеченных фактов остаётся вопрос: как складывается двуприродная сущность причастий, каково их место в системе и структуре частей речи? Достаточно очевидно, что ответ на этот вопрос требует совмещённого онтолого-гносеологического (предметно-восприятийного) подхода к определению такого понятия, как «часть речи».

Отметим сразу, что в лингвистической ментальности один и тот же онтологический объект (в данном случае, часть речи как реальный фрагмент языковой действительности) получает самые различные толкования, из которых потом складывается ментальный конструкт, претендующий на роль полноценного аналога онтологического объекта.

При этом некоторые базовые трюизмы, входящие в те или иные когнитивные процессы, остаются имплицитными. Здесь мы имеем в виду нечёткое осознавание сути таких банальных истин, как:

1. В мире всё взаимосвязано (либо непосредственно — в пределах одной системы, либо опосредованно — в рамках иерархических соотносительных систем).

2.Взаимосвязанность единиц есть системно-структурное образование.

3.Системы образуются из гомогенных единиц.

4.Каждая единица есть отношение различия / сходства, в котором числитель — эта сама единица, а знаменатель — система, куда входит единица.

5.Каждая единица обладает системными и межсистемными отношениями. б. Отношения эти бывают релевантными / существенными. / семантическими / смыслозначимыми / статусообразующими и нерелевантными.

7.Каждая единица, в зависимости от нахождения вне/внутри системы, естественно, ведёт себя по-разному и, несомненно, воспринимается тоже по-разному.

Учитывая всё отмеченное, можно сказать, что понятие части речи в лингвистике, в зависимости от того или иного подхода, как правило, рассматривавшего объект своего восприятия с позиции одного какого-то, но гиперболизированного, признака, представало чаще всего своеобразной «вещью в себе». Подходы же эти были самые разнообразные: семасиологический, логический, психологический, формальнолингвистический, семантический, функциональный, системный/асистемный, концептуальный (когнитивный) и т. д. Именно этими подходами были выявлены такие основные признаки частей речи, как:

1) общеграмматические значения;

2) частнограмматические значения;

3)синтаксические функции;

4) валентностные (сочетаемостные, дистрибутивные) признаки;

5) деривационные (словообразовательные) свойства.

Очевидно, что в деле определения частеречного статуса тех или иных слов языка крайне необходимо объединить все названные выше признаки ((1) — (5)) в одну иерархическую структуру и использовать её как когнитивный индикатор морфологического статуса вербальных лингвистических единиц.

Поступая таким образом, мы теперь можем сказать, что в причастие от глагола переходит (1)-й признак целиком, от (2)-го же — только план содержания, для которого обсуждаемая часть речи создает свой план выражения, выступающий при этом уже не как (2), а как (5). Далее к полученному лингвистическому «полуфабрикату» от прилагательного присоединяются (3) и (4) признаки. В итоге перед взором наглядно предстаёт смешанность, двуприродность причастий, в которых тесно сочетаются два ведущих признака — субстанциальная сущность глагола (процессность как признак) и функционально-синтаксическая сущность прилагательного (признак/определение как процессность).

Следует заметить, что по признаку присутствия глагольного общеграмматического значения в словах их можно объединить под общим названием «(от)глагольные имена». Если же теперь к «отглагольным именам» присоединяются признаки (3) и (4) прилагательного, то перед нами предстаёт уже причастие. При этом крайне необходимо, чтобы «отглагольные имена» реализовали (3)-й пункт посредством экспликации (4)-го пункта как сочетаемости (отнесённости) только с именем, если же.

4)-й пункт реализует (3)-й через сочетание с глаголом, то перед нами уже не причастие, а деепричастие, т. е. класс слов, чей морфологический статус также подвергается сомнению.

Итак, заключая изложенное выше, сделаем закономерный вывод о том, что причастие есть самостоятельная часть речи, поскольку это и не глагол, и не прилагательное, а вполне эмерджентная морфологическая единица, хотя по своей субстанциальной и функциональной конструированности предстаёт как этимологически двуприродная сущность.

В любом случае, независимо от того, приемлема ли изложенная точка зрения по обсуждавшейся лингвистической единице или нет, следует отказаться (и прежде всего в интересах средней и высшей школы) от набившего оскомину разнобоя в восприятии частеречного статуса причастий, от маятникового однообразного движения «слева-направосправа-налево».

Список сокращений источников.

1 .Ал. мсес. — Алыхуызон мсесыг. Цхинвал, 1987.

2.СЕмб. Ц. — СЕмбалты Цоцко. Уацмыстсе. Дзоеуджыхъсеу, 1991.

3.Бар. Г. -Барахъты Гино. Боестырсесугъд. Дзоеуджыхъсеу, 1991.

4.Бар. Г. — Барахъты Гино. Тауыче. Орджоникидзе, 1970.

5.Бедж. Ч., Хъуыл. С. — Беджызаты Чермен, Хъуылаты Созырыхъо. Уацмыстое. Дзсеуджыхъоеу, 1995.

6.Гсед. С. — Гседиаты Секъа. Ирон айв дзырды хсезна. Цхинвал, 1979.

7.Гсед. Ц. — Гседиаты Цомахъ. Уацмыстсе. Орджоникидзе, 1984.

8.Гуыцм. А. — Гуыцмсезты Алеш. Азарут иронау, лсеппутсе. Дзоеуджыхъсеу, 1988.

9.Дзаб. Т. — Дзабайты Таиссе. Донхоерис. Дзсеуджыхъоеу, 1986. Ю.Дж. Н. — Джусойты Нафи. Изоеры рухс. Цхинвал, 1987.

11.Дж. Ш. — Джыккайты Шамил. (Ехссевы оертытсе. Орджоникидзе, 1990.

12.Дж. Ш. — Джыккайты Шамил. Ирон таурсегъ. Дзоеуджыхъсеу, 1989.

13.Дз. К. — Дзесты Куыдзоег. СЕвзоерст уацмыстое. Орджоникидзе, 1988.

14.Ир. таур. — Ирон тауроегьтое. Дзоеуджыхъсеу, 1989.

15.Коц. А. — Коцойты Арсен. Уацмыстое. Дзоеуджыхъсеу, 1991.

16.Коч. Р. — Кочысаты Розое. Ирон айв дзырды хоезна. Цхинвал, 1987.

17.Ск. — Скифирон. Лирикое. Цхинвал, 1973.

18.Ток. А. — Токаты Алихан. Ирон айв дзырды хоезна. Цхинвал, 1987.

19.Хадж. Т. — Хаджеты Таймураз. Фоесизоер. Дзсеуджыхъоеу, 1995.

20.Хет. Къ. — Хетоегкаты Къоста. Ирон фоендыр. Дзсеуджыхъоеу, 1984.

21.Х. К. — Ходы Камал. Мыртое. Дзоеуджыхъсеу, 1992.

22.Хъ. М. -Хъазиты Мелитон. СЕное фоехудгое, оеное фоекоеугое. Цхинвал, 1979.

23.Хъайт.Аз. -Хъайтыхъты Азоемоет. Тауроегъ оемое цард. Дзсеуджыхъоеу, 1998.

24.Хъайт. Аз. — Хъайтыхъты Азоемоет.Амондуарджытое. Дзсеуджыхъоеу, 1994.