Субъективация повествования и способы организации текста: На материале повествовательной прозы Чехова

На рубеже 19−20 веков в русской литературе меняются принципы организации повествования, происходит своего рода стилевой сдвиг. Эта проблема не ушла от внимания лингвистов и литературоведов.

История типов повествования на протяжении 19 века — это история постепенного вытеснения авторского субъективного начала и развитие повествования, передающего точку зрения персонажа и изображаемой среды. Открытое выражение авторского отношения к персонажам сменяется скрытым, а авторская субъективность субъективностью персонажа", — пишет исследователь (Кожевникова 1994: 75).

Также отмечено, что смена точек зрения в повествовании, маркированная в пушкинскую эпоху, в современной прозе часто оказывается немаркированной, более того, для современной прозы характерно совмещение нескольких точек зрения, переплетение их на ограниченном пространстве текста: имеет место переход от явных форм присутствия повествователя в тексте к неявным (Караулов 1992: 145−146).

Данная генеральная проблема, имеющая большое значение для понимания процессов исторической поэтики, может быть рассмотрена на примере Чехова: уже полярно противоположные мнения о нем современников свидетельствуют о том, что с самого начала организация его прозаического текста и, в частности, его повествовательной системы, воспринималась как необычная.

Об этом же говорят и исследователи творчества писателя: «Чехов выполняет. роль незаменимого „переключателя“, который стилевую проблематику 19 века трансформирует в стилевую проблематику 20 века» (Драгомирецкая 1991: 201).

В отличие от современников Чехова, мы имеем возможность смотреть на данную проблему, отталкиваясь от теории текста, в том числе и текста художественного, выделяющей ряд его категориальных свойств и позволяющей увидеть проблему организации повествования в отношении к структуре текста.

Учитывая позиции многочисленных исследователей, работающих в данной области (Гальперин 1981, Долинин 1985, Золотова 1982, Золотова, Онипенко, Сидорова 1998, Колшанский 1983, Кожина 1995, Купина 1984, Кухаренко 1988, Леонтьев 1979, Матвеева 1990, Николаева 1978, Степанов 1988, Чернухина 1984 и др.), мы отталкиваемся от следующего представления о данном явлении: текст представляет собой законченное речевое произведение, созданное носителем языка в условиях реальной коммуникации для решения единой, цельной коммуникативной задачи.

Применительно к художественному тексту коммуникативная задача оказывается в области эстетических смыслов, то есть в области отношения создателя текста к действительности, в области его нравственно-этической философии.

В.В.Виноградов, много и плодотворно занимавшийся лингвистическим описанием художественного текста, мыслил данный предмет анализа как «эстетический объект», а его основное категориальное свойство и конечную цель его исследования представлял себе следующим образом: «Образ автора — это индивидуальная словесно-речевая структура, пронизывающая строй художественного произведения и определяющая взаимосвязь и взаимодействие всех его элементов"1 (Виноградов 1971: 151−152).

В данном случае для нас первостепенное значение имеет выделенная часть цитаты: она предполагает, что лишь весь текст в совокупности всех сторон его организации есть адекватное выражение эстетической авторской коммуникативной задачи, которая в терминологии ученого получила название «образа автора».

Таким образом, вслед за В. В. Виноградовым, из всех текстовых категорий для нас первостепенное значение имеют категории цельности и.

1 Здесь и далее, за исключением специально оговариваемых случаев, выделения в цитатах наши. членимости текста: категория цельности фиксирует свойство текста относительно его коммуникативной задачи, или, что-то же самое, прагматической установкитогда как категория членимости («элементы» текста) отражает внутреннюю организацию текста, которая обеспечивает реализацию этой коммуникативной задачи.

Задача выработки способов членения текста, адекватного авторской коммуникативной задаче, вполне осознана лингвистами и неоднократно становилась предметом исследования (Анализ художественного текста 1997, Барт 1978, Долинин 1985, Кухаренко 1988, Лукин 1999, Одинцов 1980, Рогова 1998, Рогова 2001, Тодоров 1975, Тодоров 1978, Хованская 1988, Художественный текст 1993, Щеглов 1996 и др.).

В общеметодологическом плане, быть может, наиболее компактно и точно смысл этих поисков может быть выражен так: «Читательская задача сродни писательской и состоит в последовательном выявлении нелинейных смыслов, в вычитывании из повествования намеков на то, что повествованием уже не является» (Kermode 1972: 8) .

Другими словами, современная лингвистика исходит из того, что художественный текст, несомненно представляя собой линейный объект, вместе с тем наделен качеством объемностипоследнее возникает как результат тех или иных внутритекстовых корреляций.

Ученые уже давно обратили внимание на возможность разных способов членения текста, отличных от членения в терминах единиц языка. Назовем некоторые из них.

Так, И. Р. Гальперин выделяет два типа членения текста: объемно-прагматическое, учитывающее собственно фактор объема отрезка текста (том, книга, часть, глава, отбивка, абзац, сверхфразовое единство) и контекстно-вариативное, предполагающее, что отрезок текста представляет собой либо «речь автора», либо «чужую речь», либо.

2 «The reader’s job is like the writer’s own, the progressive discovery of non-linear significances, the reading, in narrative, of clues to what is not narrative» (Kermode 1972: 8) (Перевод наш. — C.C.). несобственно-прямую речь" (Гальперин 1981: 52).

Отталкиваясь от данной позиции, Л. Г. Бабенко считает нужным выделить членение текста на сложные синтаксические целые в особую разновидность членения и определяет такое членение как «структурно-смысловое» (Бабенко, Васильев, Казарин 2000: 221).

Сложное синтаксическое целое в качестве одной из единиц «грамматики текста», его свойства и поведение в художественном прозаическом тексте изучает М. Я. Дымарский (Дымарский 1999).

Множественность подходов к членению художественного текста (названы, разумеется, далеко не все) связана с тем фундаментальным его свойством, которое Ю. С. Степанов определил как «возможность многоярусной интерпретации текста» (Степанов 1965: 44).

Впрочем, еще раньше близкие соображения высказывал один из основателей семиотики Ч. Моррис, который полагал, что произведение искусства есть знаковая система, не поддающаяся однозначной интерпретации.

Понятно, что такая многоярусная интерпретация художественного текста возможна лишь в том случае, если читатель (исследователь) членит один и тот же текст, руководствуясь одновременно разными критериями, будь то формальными или содержательными.

В таком случае существенным свойством художественного текста оказывается подвижность обеих его сторон: и плана выражения, и плана содержания, поскольку вычитываемые из разных способов членения текста различные смыслы в конечном итоге суммируются в эстетическую задачу текста, также прочитываемую по-разному.

Другими словами, описание того сдвига в организации повествования, который происходил на рубеже веков и был связан с изменением способов представления персонажей и повествователя, а также способов выражения авторской позиции в целом, мыслится нами в контексте достижений теории текста, ориентированных на описание текста как многоаспектной, многосторонней сущности, в контексте непрекращающихся поисков релевантных единиц его анализа.

Этот сдвиг, как можно предполагать, в первую очередь связан с явлением, которое может быть названо субъективациейописанию организации чеховского повествования под углом зрения его субъективации и посвящено настоящее исследование.

Под субъективацией (в дальнейшем будет дана более полная и точная дефиниция этой категории) обычно понимают введение точки зрения персонажа в речь повествователя.

Необходимость такого исследования вызвана целым рядом обстоятельств. Прежде всего, это давно известное свойство повествовательной системы Чехова, состоящее в предпочтении им непрямых, косвенных способов выражения своей эстетической позиции, которое и современниками писателя, и читателем наших дней воспринимается как одна из существенных особенностей организации повествования в его прозаических текстах и вместе с тем художественного мышления Чехова вообще.

Не менее существенно при этом, что значительная часть художественных находок писателя в этой области оказалась востребованной русской литературой после Чехова.

Кроме того, феномен субъективации повествования представляет собственно лингвистический интерес, поскольку, во-первых, он тесно связан с проблемой имплицитных смыслов в языке и речи и способов их выражения (И. В. Арнольд, А. В. Бондарко, К. А. Долинин и др.) — во-вторых, с категорией «языковой личности» говорящего (Ю. Н. Караулов), в художественном тексте — языковой личности персонажа и повествователя и языковых форм манифестации их сознанияв-третьих, с исследованиями в области когнитологии и лингвопрагматики (Ю. Д. Апресян, Н. Д. Арутюнова, В. В. Колесов, Д. С. Лихачев, Ю. С. Степанов и др.).

Наконец, собственно организация повествования тоже представляет собой одну из важнейших проблем, разрабатываемых в рамках лингвистического описания художественного текста.

Вместе с тем систематического описания субъективации повествования как лингвистического феномена и его реализации в произведениях Чехова сих пор не предпринималось.

Сказанным определяется актуальность исследования.

Его цель состоит в том, чтобы дать лингвистическое описание субъективированного повествования, выявить его роль в организации отдельного текста и повествовательной манеры Чехова в целом.

Указанная цель определила следующие частные задачи исследования:

1) выявление номенклатуры языковых механизмов создания двусубъектности (своего рода «грамматика двусубъектности»);

2) описание роли данных механизмов в организации текста;

3) описание разных видов субъективации и создание типологии персонажей, сознание которых имплицитно вводится в текст посредством субъективированного повествования;

4) общая эстетическая интерпретация текста под углом зрения его субъективации;

5) описание субъективации повествования как характерной черты идиостиля Чехова, что предполагает сопоставительный анализ ряда текстов, созданных писателем на разных этапах его творческой биографии.

Материалом исследования служит прозаическое повествовательное творчество Чехова в целом, при этом детально рассматриваются следующие произведения: «Ванька» (1886), «Гусев» (1890), «Дуэль» (1891), «Ионыч» (1898).

Методологической основой исследования являются:

1) сложившиеся представления о диалогичности как ведущей характеристике речемыслительной деятельности в целом и художественного текста как одного из ее проявлений (М. М. Бахтин, Л.С.Выготский);

2) представления о языке как составной части семиосферы (Ю.М.Лотман);

3) достижения современной когнитологии, выявляющей не только национальную и коллективную когнитивную базу, но и индивидуальное когнитивное пространство носителя языка (Т. В. Булыгина, Д. Б. Гудков, В. В. Красных, А. Д. Шмелев).

В диссертации используются методы функционального, контекстуального, дефиниционного, структурного и сопоставительного анализа материала.

Теоретическая значимость и научная новизна работы состоит в следующем:

1) В ней ведется систематическое описание явления субъективации повествования на материале прозаических произведений Чеховапри этом субъективация осмысляется как совокупность способов имплицитного введения в повествование персонажа как субъекта сознания.

2) Выявляется комплекс лексико-грамматических средств, обеспечивающих субъективациюрассматривается вопрос об участии этих средств в индивидуализации речевой манеры персонажа.

3) На основании использования данных средств разрабатываются принципы типологического описания персонажей.

4) Данная типологизация может быть положена в основу иного подхода к интерпретации конкретных текстов, поскольку позволяет учесть не только содержание сознания персонажа, но и структуру сознания, включая сюда и возможность его внутренней динамики.

5) Отталкиваясь от анализа отдельных текстов, можно по-новому увидеть «гносеологическую проблематику» (В. Б. Катаев), представление о которой как об одной из констант повествовательной манеры и художественного мира писателя прочно утвердилось в литературе о Чехове.

Практическая значимость работы заключается в возможности.

13 использования полученных результатов в лекционных курсах, посвященных идиостилю Чехова, литературному процессу конца 19 века и лингвистическому анализу художественного текста.

Впрочем, ряд названных моментов, как-то: сущность феномена субъективации, специфика повествовательной манеры Чехова, критерии отбора материала и методология исследования — получают более детальное освещение в Главе 1.

Заключение

.

Проведенное исследование позволяет сформулировать следующие основные результаты:

1. Сущность явления субъективации заключается в имплицитном введении персонажа как субъекта сознания в речь повествователя.

2. Субъективация представлена широким спектром лексико-грамматических средств выражения.

3. Выделяются виды субъективированного повествования, коррелирующие с качеством сознания персонажа, стоящим за ними: а) субъективированное повествование, представляющее персонажа как субъект перцептивного восприятия действительностьб) субъективированное повествование, в котором персонаж предстает как субъект собственно мышления, как осмысляющий действительность, рассуждающий по поводу действительности и оценивающий ее.

4. Так как в рамках отдельно взятого текста в субъективированном повествовании участвует далеко не каждый персонаж, это обстоятельство может рассматриваться как критерий, позволяющий выявлять иерархию персонажей.

5. Поскольку субъективированное повествование представляет одновременно повествователя и персонажа, постольку оно рассматривается одновременно в двух рядах явлений, для описания которых предложены категории «текстовой самореализации персонажа» и «текстовой самореализации повествователя».

6. Первая категория позволяет осмыслить качество сознания персонажа, вытекающее из его участия / неучастия в субъективированном повествовании, в связи с характеристиками его языковой личности, которые обнаруживает анализ его речевой партии.

7. Вторая категория описывает разные возможности, которыми располагает повествователь для представления персонажа в своей речи и.

463 которые реализуются в виде разных типов повествования: моносубъектное повествование представляет персонажа снаружи, то есть исключительно как объект, двусубъектное — изнутри, как субъект, который выступает в качестве своего рода соповествователя и соописателя происходящего.

8. Анализ конкретного текста под углом зрения двух данных категорий позволяет делать выводы относительно типологических особенностей сознания персонажей, представляющих для Чехова наибольший художнический интерес, равно как и выявлять иерархию персонажей данного текста.

9. Сопоставительный анализ ряда повествовательных текстов, созданных на разных этапах творческой биографии писателя, позволяет конкретизировать тезис о его непреходящем интересе к «гносеологической проблематике» (В.Б.Катаев): Чехова интересует, быть может, не только и не столько содержание сознания, но в первую очередь структура сознания персонажей, различные типологические варианты которой образуют то, что можно было бы назвать своего рода энциклопедией сознания, представленной совокупностью повествовательных произведений писателя.

Источники.

1. Ахматова А. А. Стихи и проза. Л., 1976. 616 с.

2. БАС — Словарь современного русского литературного языка в 17 томах. Т.17.М.-Л., 1965.

3. Гоголь Н. В. Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем // Гоголь Н. В. Собр. соч. в 4-х томах. Т. 1. М., 1968. С. 455−502.

4. Дельвиг А. А. Стихотворения // Русская поэзия 19 века в 2-х томах. Т. 1. М., 1974, с. 411−424.

5. Лермонтов М. Ю. Герой нашего времени // Лермонтов М. Ю. Сочинения в 2-х томах. Т. 2. М., 1990. С. 455−589.

6. Некрасов Н. А. Полное собрание сочинений и писем в 15 томах. Т.4. Л., 1982. 656 с.

7. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка. М., 1997, 944 с.

8. Пушкин А. С. Полное собрание сочинений. Изд-во АН СССР, Т.2, полутом 1, 1947, 608 с.

9. Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти томах. М., 1974;1983.