Художественно-философское осмысление человека и истории в адыгской поэзии: 1970-90 гг

Историческое в литературе так или иначе привлекает внимание исследователей, однако, следует признать, что непосредственный интерес к этому явлению пробуждается лишь в отдельные временные периоды. Актуальность историзма по отношению к литературе XX века, столь насыщенного событиями, подвергать сомнению не приходится, как не приходится подвергать сомнению и то, что он по-особому выкристаллизовался в русской литературе советского периода, влиянием которой отмечен наиболее активный этап формирования северокавказских литератур. Применительно к этому времени в слове «историзм» невольно ощущается обязательное присутствие элемента, связывающего его с марксистско-ленинскими учениями. Активизация в ходе постижения предмета круга связанных с ним ассоциаций вполне естественна, хотя бы потому, что «между словом и предметом, словом и говорящей личностью залегает упругая, часто трудно проницаемая среда других, чужих слов о том же предмете, на ту же тему» [4: 89]. Потому исследователю не стоит открещиваться от того, что имело место, выискивая «правильный» историзм и историзм «неправильный». В данном случае всякую возможность историзма, получившую своё воплощение в художественном творчестве, мы воспринимаем как симптом времени.

Факт преломления истории в художественной литературе выходит за пределы темы, сюжета, образа. Самое популярное обозначение, которое он получил — «историзм» — достаточно подробно разработано как в отечественном, так и в зарубежном литературоведении. Вместе с тем понятие «историзм» не принадлежит к узколитературоведческим терминам, не является обозначением одного из приёмов литературного ремесла. Чаще его характеризуют как принцип, однако, помещённый в ряд с другими известными принципами, такими, например, как психологизм, лиризм, он не достигает ясности, достаточной для подобной характеристики.

АКТУАЛЬНОСТЬ ИССЛЕДОВАНИЯ. Несмотря на большой исследовательский интерес к формам проявления исторической реальности в художественной литературе, в области изучения этого явления в лирических жанрах достигнуто сравнительно мало. Так, осмысляя особенности отношения «человек и история» в лирике, А. И. Чагин заметил: «применительно к лирике понятие „историзм“ до сей поры остаётся довольно-таки неясным, так как недостаточно ещё изучено своеобразие проявления этого важнейшего принципа художественного творчества в лирическом роде» [47: 116] — сказанное соотнесено с литературным процессом 60−80-х гг., однако с тех пор ситуация существенно не I изменилась. Судя по тематике журнальных публикаций последнего десятилетия, фокус исследований переместился на проблемы концептуальной сферы искусства, более того, такие аспекты научного анализа, как историчность, историзм, стали менее популярными. Не стоит отрицать, что данное обстоятельство во многом явилось результатом негативной инерции той идеологии, которая постулировала фундаментальность этих понятий. Формы присутствия истории в искусстве теперь приобретают внутренне полемический характер сообразно разноплановой реальности, в которой наблюдает их художник. Даже сам период, на протяжении которого создавались произведения, послужившие материалом нашего исследования, внутренне неоднороден. Условно можно разделить его на подпериоды, так как в хронологическом плане часть вошедшей в него литературы получила название «советской». Согласно периодизации, предложенной X. И. Баковым, она соответствует четвёртому этапу развития адыгской литературы (60−80гг.), когда «заканчивается выравнивание жанров, в литературе доминирует исследовательское, аналитическое начало» [48: 383], остальная же часть, согласно той же периодизации (90-е гг.), мыслится современной, её особенность — в «консолидации отечественной литературы и творчества зарубежных авторов» [48: 383]. Вместе с тем — адыгская литература, как составная часть общероссийской действительности, ощутила в полной мере воздействие всех внешних факторов, сказавшихся в качественных преобразованиях культуросферы, потому представляется важным указать на нахождение точки отсчёта новейшей литературы в пределах избранного нами периода. Как пишут Скороспелова и Голубков, «условной границей, от которой можно отсчитывать начало новейшей, или современной литературы, логично считать рубеж 1980 — 1990;х г. г. Это как раз тот момент, когда совпадение внешних социокультурных и собственно культурных обстоятельств привело к совершено новому качеству литературы. Среди них — отказ государства от цензуры и от других форм „опеки“ литературы, административных и экономическихутрата Союзом писателей роли литературного министерства и распад его на два оппозиционных союзапоявление частных издательств и как следствие экономических факторов, определяющих книжную политику и книжный рынок взамен идеологических и административныхутрата политических и нравственных табу» [95: 8]. Потому обретает актуальность прежде всего сам способ проявления исторической сферы в художественном творчестве именно сейчас, «когда ценностное сознание отмечено знаком антиутопизма, стремлением распрощаться с упрощённо-оптимистическими представлениями о будущем» [18: 17].

Далее, специфика материала, осмысляемого в данной работепоэтического слова — предполагает актуальность художественно-философского «среза» исследования. Ведь «язык в поэтическом произведении осуществляет себя как несомненный, непререкаемый и всеобъемлющий. язык поэтического жанра единый и единственный птоломеевский мир, вне которого ничего нет и ничего не нужно. Идея множественности языковых миров, равно осмысленных и выразительных, органически недоступна поэтическому стилю.

Мир поэзии, сколько бы противоречий и безысходных конфликтов ни раскрывалось в нём поэтом, всегда освещён единым и бесспорным словом. Противоречия, конфликты и сомнения остаются в предмете, в мыслях, в переживаниях, одним словом — в материале, но не переходят в язык. В поэзии слово о сомнениях должно быть словом несомненным" [4: 99]. Такая «несомненность», «полновесность» поэтического слова в каждом отдельном случае порождает самодовлеющую смысловую систему, которую более правомерно рассматривать как философию, но философию художественную.

ЦЕЛЬЮ НАШЕГО ИССЛЕДОВАНИЯ является изучение форм присутствия исторического в конкретных художественных произведениях адыгских авторов, с той точки зрения, что в исследовании поэтических произведений речь больше идёт не о наличностях, а о возможностях, которые образуют эти наличности.

В соответствии с поставленной целью представляется необходимым решение следующих задач:

Реконструировать общую логику варьирования теоретических представлений о соотношении реальности истории и художественного мышленияисследовать специфику выражения концепции человека в историософской лирикепредставить некоторые модели и отношения, через которые в каждом отдельном случае выявляется интересующий нас предметуделить особое внимание проблеме индивидуальной мифологизациивыявить культурные основы художественной историософии адыгов.

НАУЧНАЯ НОВИЗНА исследования состоит в том, ?гго в нём впервые предпринимается попытка монографического изучения соотношения «человек и история» в адыгской поэзии. При этом в настоящей диссертационной работе впервые акцент исследования сделан на анализе текста отдельного произведения, осуществляемом по «оперативно-прагматической оси»: «автор — текст — читатель».

ОБЪЕКТ ИССЛЕДОВАНИЯ. В качестве объекта исследования выбраны произведения отдельных представителей черкесской, кабардинской и адыгейской литератур: М. Нахушева, М. Бемирзова, X. Бештокова, А. Оразаева, М. Кештова, Н. Куека. В плане хронологии нами сознательно не привлекаются к рассмотрению произведения поэтов «так называемого послевоенного поколения, которые утверждаются в поэзии в 60-е годы» [60: 168] и творчество которых в обозначенный временной период вступает с дефиницией «позднее». Целостная концепция, на наш взгляд, достижима в том случае, когда существует возможность для полновесных отсылок ко всему контексту творчества, полноправно входящему в обозначенный период (невзирая на его внутреннюю неоднородность). С этой целью объектом исследования избраны произведения тех авторов, расцвет творчества которых пришёлся на 70−90-е гг. XX столетия.

СТЕПЕНЬ НАУЧНОЙ РАЗРАБОТАННОСТИ ТЕМЫ. Специальных монографических исследований, освещающих обозначенную тему, в современном литературоведении нет. Однако в том или ином контексте выдвинутая нами проблема затрагивается в трудах северокавказских исследователей, среди них: X. И. Баков («Национальное своеобразие и творческая индивидуальность в адыгской поэзии» — Майкоп, 1994), 3. X. Толгуров («В контексте духовной общности» — Нальчик, 1991), К. Шаззо («Художественный конфликт и эволюция жанров в адыгских литературах» — Тбилиси, 1978), У. М. Панеш («Типологические связи и формирование художественно-эстетического единства адыгских литератур».

Майкоп, 1990). Наиболее значимые аспекты изучения национальной поэзии, а также логика её становления восприняты через концепции перечисленных трудов. Так, важной теоретической посылкой явилась для нас утверждаемая X. Баковым в статье «Адыгский литературный процесс сегодня» (1995) необходимость осмысления адыгских литератур (кабардинской, черкесской, адыгейской) в русле единого процесса: «в основе данных литератур лежит единый фольклор, национальная психология, богатейший кодекс „адыгэ хабзэ“, общие для всех адыгов этические, эстетические, религиозные, философские взгляды, не говоря уже о языке» [48: 371]. Кроме того, существенен критерий объективности, отличающий подход названного учёного к адыгской литературе, в частности, поэзии, как результату ускоренного развития литератур, когда, с одной стороны, «отметается более или менее второстепенное и осуществляется лишь то, что обладает самой глубокой необходимостью» [13: 12], с другой же стороны, имеет место «поверхностное усвоение последних достижений современности, без глубокой их проработки» [13: 427].

Отталкиваясь от контекста северокавказской литературы 3. Толгуров затрагивает особенности осознанного историзма лирических жанров, которые представляют его «специфично, в формах глубинного течения мысли от видимого к философскому обобщению, в умении поэта в единичном находить закономерное, всеобщее» [58: 188]. Более подробно рассматривается специфика историзма в лирике российским исследователем А. Чагиным, в подходе которого привлекает метод раскрытия интересующей нас темы через «сокровенность воплощения чувства истории»: «историческое чувство целиком, без „остатка“ переплавляется в переживание, не имеющее, на первый взгляд, никакого отношения к проблеме истории и личности» [47: 148].

Значимая в пределах нашего исследования проблема соотношения исторического и мифологического начал всесторонне рассмотрена как в трудах зарубежных так и в трудах отечественных исследователей, среди которых мы опирались на выводы: Р. Барта, Ф Лосева, Ю. Лотмана, Б. Успенского, Ю. Барабаша, Ю. Тхагазитова.

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ результатов исследования состоит в дальнейшей разработке одной из актуальных проблем современного литературоведения: художественной концепции человека в адыгской поэзии, а также соотношения в ней проблемы «человек и история». Кроме того, результаты исследования могут способствовать сравнительно-типологическому изучению адыгской поэзии и выявлению общих закономерностей литературного процесса, а также национального своеобразия каждой из литератур, входящих в ту или иную типологическую общность.

ПРАКТИЧЕСКАЯ ЗНАЧИМОСТЬ настоящего исследования состоит в том, что собранный и систематизированный материал, а также результаты исследования могут способствовать дальнейшему изучению национальной поэзии. Материалы исследования могут быть использованы при изучении истории адыгской литературы, при чтении специальных курсов на филологических факультетах гуманитарных вузов Кабардино-Балкарии, Адыгеи, Карачаево-Черкесии, а также включены в программы факультативных занятий в колледжах гуманитарных направлений.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКОЙ ОСНОВОЙ диссертационного исследования служит положение современного теоретического контекста о способности «художественного мира» к развертыванию из любой точки, когда все элементы произведения равноценны.

Методологическими принципами работы явились: целостность, структурность, идея взаимных зависимостей и обратных связей.

В освещении теоретического аспекта исследования применён культурно-исторический метод, в рассмотрении конкретных художественных произведений — метод структурного анализа.

В формировании концепции работы важную роль сыграли труды Ю. Лотмана, Б. Успенского, JL Гинзбург, Т. Сильман, Р. Юсуфова, Г. ГачеваСеверо-Кавказских учёных: X. Бакова, К. Шаззо, 3. Толгурова, Ю. Тхагазитова, А. Хакуашева, Ф. Урусбиевой, а также историософские теории Х.-Г. Гадамера, М. Хайдеггера, К. Ясперса и Э. Трёльча.

АПРОБАЦИЯ РАБОТЫ. Основные положения и выводы диссертационной работы были изложены и обсуждены на научно-теоретической конференции, посвящённой 85-летию со дня рождения К. Ш. Кулиева (23−24 октября 2002 г.), а также опубликованы в статьях: «Художественная модель истории в поэзии Мухамеда Нахушева («Литературная Кабардино-Балкария», 2001), «Место звука и тишины в поэзии Афлика Оразаева» («Литературная Кабардино-Балкария», 2002), «Мифо-фольклорная ситуация как источник развёртывания лирической коллизии (на материале поэзии Мухаза Кештова») (Материалы региональной научной конференции, посвящённой 85-летию К. Ш. Кулиева (23−24 октября 2002 г.), «О философской лирике Хабаса Бештокова» («Ошхамахо», 2002), «Национальное как способ миропостижения» («Аспирант и соискатель», 2002).

Кроме того, диссертация обсуждена на заседании научного семинара «Актуальные проблемы литератур Северного Кавказа» (июнь 2003) и на заседании кафедры русской литературы Кабардино-Балкарского государственного университета (сентябрь 2003).

СТРУКТУРА ДИССЕРТАЦИИ. Цели и задачи определили структуру диссертационной работы, которая состоит из введения, трёх глав, заключения, библиографии. Во введении даётся изложение теоретических и методологических принципов исследования, научная новизна работы, обосновывается её актуальность, теоретическая и практическая значимость. В первой главе «История как представление и литературный факт. (К постановке вопроса) предпринята попытка систематизации теоретических.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Подходя к завершающей части нашей работы, изложим некоторые соображения, выводимые из теоретического и практического рассмотрения проблемы, сформулированной во введении к данному исследованию.

1. В освещении теоретических аспектов представленности истории в художественной литературе мы руководствовались идеей изменчивости смысла исследуемого явления, что обосновано, в свою очередь, силой влияния на него материала выражения. Исходя из этого нами затронуты наиболее часто встречающиеся в теоретических исследованиях термины: «историзм», «новый историзм», «историософия», из которых мы отдаём предпочтение последнему, как наиболее соответствующему, на наш взгляд, специфике эстетической сферы. Вместе с тем осознаём, что актуальность художественной философии, не замыкающейся в рамках метода, — во многом дань принципам современного мышления, «ценностно окрашенного и уходящего своими корнями в способ человеческого бытия» [18: 13], а, следовательно, видим его этапность.

Историософский подход не противопоставляет себя художественному историзму, скорее переносит центр тяжести на «философию самосознания человеческой личности» [76: 15]. Причём последнее рассматривается как сквозная линия исторического существования, что в определённой степени спасает исследователя от невольного переноса особенностей мышления, свойственной современной ему исторической эпохе, на эпохи предшествовавшие. Нами намеренно не даётся обзор того, как понималась история на разных стадиях развития литературы — это вопрос отдельного монографического исследования. Видимое и доступное нам приводит к одному выводу — насколько позволительно прибегнуть к подобному обобщению — грубо весь процесс взаимоотношения художественной литературы и истории фиксируется литературоведческими исследованиями в колебаниях между пониманием истории как чего-то глобального и историей, воспринимаемой личностно, прорастающей сквозь быт и повседневность. К последнему апеллировало, например, мировоззрение романтиков. С этой позиции можно утверждать, что современность не утрачивает обе тенденции, часто входящие в произведение в их диалектической неразрывности.

2. В исследовании интересующего нас объекта мы опирались, следуя подходу, обозначенному X. Баковым, на представление о принадлежности рассматриваемых произведений к одной литературе — адыгской. Общим итогом наших наблюдений выступает утверждение многоуровневое&tradeи разноуровневости художественной историософии в поэзии 70−90 гг. Михаил Эпштейн, анализируя советскую поэзию 60−70-х годов, применил понятие объединяющей идеи, каковой явилась Великая Отечественная война. Если предположить, что более или менее явной идеей должны располагать те или иные периоды культурного развития, то в рассмотренном временном отрезке адыгской поэзии обнаружится, конечно, и Великая Отечественная война, но преимущество, в сюжетном отношении, останется за Русско-Кавказской войной. Отмеченная в начале работы неравномерность обозначенного периода отчетливее всего проявлялась в государственной идеологии, в рамках которой полноправное художественное осмысление национальной трагедии было невозможным. Вынужденное молчание только сакрализовало смыслы, соотнесённые с ней.

Материал, привлечённый к данной работе, позволяет нам с полным правом утверждать, что художественное восприятие адыгскими авторами всеобщей истории и вообще исторического процесса как такового отмечено трагическим моментом собственной истории.

3. История — один из определяющих аспектов существования, потому в поэзии она, как правило, смыкается с темой человеческого бытия или извлекается из неё. Пространственно-временные отношения, «определяющие формы причастности человека бытию, что всегда влечёт за собой осознание и осмысление мира» [91: 65], организуются разными моделями, осмысляемыми как: деструкция законов мироздания (М. Нахушев, М. Кештов), «одухотворённая горизонталь» (М. Кештов), разомкнутое пространство человеческого жилища (А. Оразаев) вертикаль, получающая метафизическое измерение (X. Бештоков).

4. Опираясь в анализе художественных текстов, преимущественно, на коррелятивный тип взаимосвязи, при котором учитывается зависимость читательского восприятия от авторской интенции, а «текст» выступает общим звеном, мы пришли к выводу, что адыгская художественная историософия в рассматриваемом периоде формирует мотивы злой судьбы, пути, лживого мира, проклятого круга, восхождения и бездны, возвращения.

5. В каждом случае значительная роль отводится соотношению природы и истории.

— История осознаётся как часть природы.

— Не осознаётся как часть природы, противопоставляется ей как нечто надуманное и искусственное, искажающее изначальный смысл. Присутствует и другая линия, в соответствии с которой разлад, противоречие открываются природой. Она бессознательна, брутальна, история же одухотворяет её смыслом и упорядочивает.

— Моделируется по тому же принципу, что и природа.

6. Бесспорна ведущая роль мифо-фольклорных элементов. Если в литературе советского и постсоветского периодов миф и символ считаются своеобразным открытием, то в отношении адыгской литературы мы видим явное присутствие даже в этом коротком временном промежутке различающихся парадигм художественного мышления. В адыгской литературе многие мифообразы занимают выделенное положение и интересны художнику сами по себе.

Миф реализуется разными способами: заимствование образов, сюжетов, национальных мифологем — иными словами, иллюстративный миф, до собственно мифологического как самозначимой действительности, возникающей спонтанно, что подтверждает мысль о том, что «антагонизм исторического и мифологического начал на самом деле отнюдь не носит тотального характера.» [78: 201]. Неомифологизм порождает, что весьма существенно, общекультурный миф, нацеленный на поиск единых истоков. Истинно мифологическая установка в художественном осмыслении истории оптимистичнее, так как предоставляет читателю и исследователю больше возможностей прочтения.

Предпринятое нами исследование акцентирует только один аспект I движения адыгской поэзии ограниченного временного этапа, но оно, как нам кажется, указывает на возможность более подробного изучения других важных сторон художественного сознания — это проблема соотношения природного и исторического мира, а так же специфика пространственно-временных отношений в лирике.