Осетия конца XVIII — начала ХХ в.: опыт исторического взаимодействия традиционного и государственно-административного управления

Актуальность темы

исследования. Глубокая и всесторонняя трансформация социально-политической системы российского общества вновь актуализировала проблемы совместимости традиционализма и модернизации, в том числе и в политико-административной сфере. Между тем, многие современные социальные процессы имеют глубокие исторические корни и давнюю традицию. В большой степени это относится к практике государственного управления, где устоявшиеся в традиционной политической культуре принципы самоорганизации негласно регламентируют отношения власти и властвования, выступая в качестве самостоятельных детерминант общественной и внутриполитической жизни. Модернизациоиные изменения на Северном Кавказе сопровождаются процессами ретрадиционализации многих сторон общественной жизни, что проявляется не только в актуализации в общественном самосознании традиционных ценностей, интерпретируемых уже в качестве маркеров этнической идентичности, но и в возрождении традиционных институтов и базовых принципов общественной саморегуляции. Глубинные, устойчивые ценностно-символические комплексы, связанные с неофициальной практикой самоорганизации, переплетаются с государственно-правовыми нормами и официальными институтами, свидетельствуя о живучести традиционной политической культуры как регулятора властно-управленческих отношений и ее значительном влиянии на социально-политическую жизнь в регионе.

Недооценка или игнорироваиие этих феноменов приводит порой к возникновению нежелательных коллизий и во многом объясняет низкую эффективность проводимых преобразований. Трудно в связи с этим не согласиться с мнением по поводу того, что объяснение «современной ситуации па Кавказе должно строиться не на истолковании социокультурной традиции («этнографии») народов региона, а на анализе итогов их культурно-исторической эволюции и характеристик их взаимодействия с общими процессами социально-политической трансформации в стране"1. Учет же в современной государственно-правовой и админисхративно-управленческой деятельности того опыта, который накоплен народами страны в политико-правовой сфере их жизнедеятельности, возможен только на основе его обстоятельного и всестороннего исследования, призванного удовлетворить не только академический интерес, но и обеспечить теоретическую основу для оптимизации национальной политики во всем регионе и принятия конкретных решений, направленных на упрочение здесь политической стабилизации.

Помимо указанных обстоятельств, тесно связанных с современностью, актуальность темы исследования в немалой С1епепи определяется сложностью и внутренней противоречивостью процессов интеграции горских обществ в общероссийское административно-правовое пространство.

Встреча автохтонных общественных структур с диаметрально противоположной по своим социокультурным характеристикам социальной системой обусловила болезненность и высокую степень копфликтогенности возникшего диалога, в ходе которого каждый из пародов региона приобрел свой собственный опыт вхождения в «государственность». Дифференцированное изучение происходивших процессов с точки зрения взаимодействия различных социальных систем представляет актуальную исследовательскую проблему, решение которой возможно на ишегративпом междисциплинарном уровне.

Научная разработанность темы. Вовлечение народов Северного Кавказа в социокультурное и гражданско-правовое пространство Российской империи вызывает устойчивый исследовательский интерес со времени становления кавказоведения как отдельной области исторического знания.

Не претендуя на полноту освещения меняющейся с течением времени историографической ситуации вокруг данной проблемы, обозначим основные вехи на этом пути, акцентируя внимание на ключевых для избранной темы аспектах.

Расширение российских владений за счет кавказских территорий в конце XVIII — начале XIX в. привело к качественным сдвигам в российско-северокавказских отношениях, что выдвинуло на повестку дня необходимость всестороннего изучения и описания природно-географических условий новоприобретенной окраины, быта и общес твенного устройства населяющих ее народов, сбора статистических и исторических сведений о кавказских горцах". Эпизодически в работах освещались и сложные процессы утверждения административной системы как на Кавказе в целом, так и в отдельных его областях, а предпринимаемые правительством административные мероприятия рассматривались главным образом через призму военных действий российских войск в регионе. Тема административно-политического устройства Кавказа в период утверждения здесь русского владычества .как самостоятельный аспект внутренней кавказской политики Петербурга впервые была поднята в трудах дореволюционных военных историков3, положивших начало традиции восприятия роли России на Кавказе с точки зрения «исторического благодеяния», продиктованного как собственными интересами российского государства, так и его «цивилизаторской миссией» по отношению к «диким горцам», стоявшим на более низкой ступени социально-политического и экономического развития. Однако именно в этих исследованиях, помимо сугубо описательной характеристики традиционного жизнеустройства кавказских народов и их социального быта, впервые представлена попытка оценки и анализа изменений, произошедших в крае под воздействием российского государственного управления.

Совершенно особое место весь комплекс вопросов, связанных с вхождением народов Кавказа в состав Российской империи, занял в послереволюционной отечественной историографии. Более* того, в рамках данного дискурса проблема становления и развития в регионе российской административной системы выделилась в качестве самостоятельного аспекта исследований. Постепенно здесь сложились разные, не всегда однозначные, подходы к ее разрешению. Наиболее популярной и одновременно наиболее идеологически окрашенной оказалась идея колонизации Кавказа, согласно которой сформировавшаяся в течение XIX в. административно-политическая система управления носила ярко выраженный военно-колониальный характер с военно-бюрократическими институтами власти. Соответственно этой позиции Северный Кавказ определяется в качестве колонии, удерживаемой силой оружия, методы же, с помощью которых шло установление в крае российской государственности, однозначно интерпретируются как антинародные, аптигорские4. В то же время общие итоги вхождения пародов Северного Кавказа в Российскую империю в целом оцениваются позитивно, поскольку вовлечение горцев в широкую и разветвленную сеть новых социально-политических и торгово-экономических отношений в конечном сче'1е вывело их на путь прогрессивного развития. В" 70-х — первой половине 90-х гг. XX в. получил развитие комплексный подход к освещению обозначенной темы, базирующийся на всестороннем изучении социально-экономических и политических предпосылок, которые подтолкнули обе стороны к наиболее тесным контактам, что привело к вовлечению горских народов Кавказа во всероссийский рынок, отвечая таким образом одному из направлений российской политики на Кавказе в целом3. При этом подчеркивается, что Кавказ изначально являлся для России не колонией, а неотъемлемой частью, окраиной, где практиковавшаяся система «военно-народного» управления была организована но' типу своеобразного косвенного управления, основанного на принципах постепенности6.

Нельзя не отметить еще одну ин тересную точку зрения, высказанную в этот период и представленную исследованиями, в которых анализ истории взаимоотношений России и Кавказа ведется на основе системного подхода, позволяющего весь цикл российско-северокавказских 1 отношений рассматривать как совокупность периодов этнополитического равновесия и промежуточных фаз нестабильности и кризисов в регионе, каждые из которых характеризуются разной степенью воздействия внутренних и внешних факторов воспроизводства региональной этнополитической системы7. Близка данной позиции концепция (появившаяся, правда, много позже, в середине 2000;х гг.), согласно которой отдельные аспекты интеграции народов Северного Кавказа в политическое и '-'историко-культурнос пространство России в период со второй половины XVI в. до 1917 года анализируются исходя из природы и динамики социальных циклов в истории российского государства и общества8.

Изменившиеся в постперестроечиые годы социально-политические реалии вновь актуализировали спорные моменты российско-северокавказских отношений, вызвав очередную волну дискуссий по наиболее острому в современном кавказоведении вопросу: что представляла собой северокавказская окраина Российской империи — колонию или полноправный субъект единого государства9. Этим во многом объясняется всплеск исследовательского интереса к взаимоотношениям российского государства и северокавказских общественных структур в их разнообразных проявлениях. Во всем спектре проблем, связанных с вхождением народов Северного Кавказа в состав Российской империи, вновь отдельное место заняла проблема утверждения в регионе российской администрации10. Характерно, что постсоветская историо]рафия также отли чается множественностью подходов в изучении различных аспектов данной темы11, впрочем, отражающих сформировавшиеся ранее историографические направления. Так, свою устойчивость продемонстрировал тезис о колониальном характере российских завоеваний на Кавказе, опиравшихся на.

12 военно-феодальные институты управления. В новейшей историографии проблемы вхождения северокавказских обществ в Российскую империю нашла отражение и противоположная система взглядов, согласно которой управление населением Северного Кавказ, организованное по типу косвенного, представляло собой своеобразный компромисс, обеспечивший в конце концов стабилизацию общественно-политической ситуации в регионе, ставшую возможной при частичном сохранении для горцев привычных форм общественного устройства с одновременным укреплением • российских.

— 13 государственно-административных учреждении .

Однако современная историографическая ситуация. наглядно свидетельствует: параллельно с традиционными исследовательскими парадигмами стала развиваться принципиально иная, интерпретирующая сложные процессы вхождения народов Северного Кавказа в российскую государственность в терминах взаимодействия различных социокультурных систем14. Выявляя особенности и закономерности генезиса, инфраструктуры и механизма взаимодействия центральных и местных органов власти, исследователи нового научного направления сосредоточивают фокус анализа на соотношении процессов социально-политического развития центра и периферии15, при этом влияние центра оценивается в качестве внешнего модернизационного импульса для всей северокавказской общности16. В этом же ключе анализируются основные нормативные акты и законы, регулировавшие взаимоотношения цен тра и национальных окраин в Х1Х-ХХ вв., которые, по мнению исследователей, в дореволюционный период были основаны на более эффективной законодательной базе, особенно по вопросам самоуправления17.

Назревшая необходимость изучения российско-северокавказских отношений в административно-правовой сфере с точки зрения социокультурного взаимодействия хорошо осознается исследователями, чьи публикации последних лет, посвященные анализу этих процессов в отдельных северокавказских обществах, свидетельствуют о смещении акцентов в изучении уже, казалось бы, достаточно проработанной.

1 X проблемы .

Очевидно, что при таком аналитическом ракурсе особое значение приобретает целостный взгляд на весь спектр вопросов, связанных с историческим взаимодействием различных по своей социальной природе управленческих систем — государственной и традиционной. Что касается изучения российского административного аппарата, то можно говорить об уже сложившейся в этом направлении исследовательской традиции: вопросы генезиса и развития государственно-административной системы самой Российской империи получили фундаментальную теоретическую проработку в отечественной историографии19. Важно при этом отметить и то обстоятельство, что особое внимание было сосредоточено на выявлении основных принципов развития администрации в национальных окраинах России, где специфика административно-государственных форм и методов управления объяснялась местными задачами". Признавая в целом местные особенности в качестве значимого фактора, определяющего методы осуществления российской политики на Кавказе, авторы, однако, не останавливаются на конкретных проявлениях местной «специфики» и рассматривают процесс становления государственного управленческого аппарата на местах с точки зрения объективной необходимости разрешения всего комплекса проблем, как частного, так и общего характера, с которыми сталкивалась империя в эпоху завоевания региона. Эти позиции развиваются в серии недавних публикаций, в которых па обширном документальном материале рассматриваются специальные вопросы гражданского управления.

Кавказом. Достаточно полное представление о региональном своеобразии процесса формирования и особенностях функционирования государственной административной системы на Северном Кавказе дают также новые монографические и диссертационные исследования последних лет, посвященпые именно этой проблематике" «. Более того, детализируя различные аспекты во многих отношениях неоднозначной российской политики в регионе, эти работы, основанные па солидной источниковой базе и имеющие обобщающий характер, как бы подводят итог исследованиям в данной области кавказоведения, ярко демонстрируя, с одной стороны, сложившиеся в ней подходы к изучению процессов становления и развития российского государственно-административного аппарата в регионе, с другой же — обозначая исследовательские установки и возможности, которые дает используемая методологическая база.

Относительно же традиционных систем управления, практиковавшихся у пародов региона, утверждение о сформировавшихся аналитических подходах к их изучению явно преждевременно даже несмотря па наличие ряда специальных работ, носвящепных системе общественного самоуправления и функционированию традиционной власти в горских.

У’Х обществах Северного Кавказа". Проблема в данном случае заключается в том, что при рассмотрении патриархальных властно-управленческих институтов исследователи опираются преимущественно па описательно-этнографический подход, что ограничивает аналитический дискурс и с неизбежностью приводит лишь к констатации особой специфики традиционных властпо-управлепческих струк1ур, сопровождаемой ссылкой на их архаичность. Сказывается также и узкое, скорее, социологическое понимание власти в терминах управления, реализуемого в административной сфере и выражающего иерархически выстроенное социальное отношение в форме волевого доминирования между органом (институтом) власти и подвластным24. Но если рассматривать традиционную (в данном случае общественную) власть, с одной стороны, как символическое средство социальной коммуникации, а с другой — как специфический способ организации социального пространства, то окажется, чго природа этого феномена намного шире, сама власть проявляется (и осуществляется) в разных формах практически во всех звеньях и на всех иерархических уровнях социальной системы, и функции управления наряду с функциями контроля над продуктивными ресурсами обеспечивают стабильность и целостность как самой общественной системе, так и ее отдельным структурным единицам25.

Сравнительно недавно в отечественной историографии появились публикации и иного плана, демонстрирующие стремление авторов выйти за пределы позитивистской этнографии: у пародов, пе образовавших собственной государственности, механизмы функционирования и воспроизводства этнокультурной информации (в чом числе во властно-управленческой сфере) в новом политическом контексте рассматриваются в этих работах с политико-антропологических позиций, предполагающих изучение этнической специфики политического развития социумов, роли и места традиционных институтов управления в социальной жизни современных этнополитических образований26.

В последние годы отмечено возрастание интереса отечественных ученых к историко-этпографическому и этпосоциологическому изучению этнических общностей, населяющих российские регионы. Особенно это касается изучения северокавказских этнических общностей и этнополитических образований. Среди подобного рода работ следует отметить немногочисленные исследования в Дагестане, показавшие, что вопреки общепринятому мнению о деградации традиционных политических институтов они успешно адаптировались к «советской цивилизации», а современные реалии являются следствием развития той социополитической ситуации, которая сложилась в исследуемом регионе в совег1ский период27.

Следует отметить интересные статьи, посвященные различным аспектам власти и властных отношений в российском географическом пространстве, рассмотренным в широком временном диапазоне, которые представлены в сборнике «Пространство власти: Исторический опыт России и вызовы 28 современности». Ряд материалов, имеющих отношение к интересующей нас проблеме с позиций юридической антропологии, представлен в сборниках,.

29 выпущенных Институтом этнологии и антропологии РАН .

Новые ракурсы и подходы к изучению собственно социокультурных аспектов в организации социальной жизни северокавказских традиционных общественных структур отмечены появлением в отечественной этнологии исследований, ориентированных преимущественно на выявление базовых традиционных ценностей, имеющих для изучаемых социумов мировоззренческий характер30. Новой являе1ся в данном случае и сама постановка проблемы, и пути ее разрешения — через философско-категориальный анализ ценностных доминант традиционной культуры пародов Кавказа.

В целом же, говоря о процессах политико-административного внедрения России в социокультурное пространство Кавказа, механизмах взаимодействия традиционных систем управления с государственно-административными институтами, следуе1 признать, что их анализу, представленному в существующих исследованиях, недостает должного отражения социальной сути традиционного самоуправления и самоорганизации горских обществ. Это весьма существенное, на наш взгляд, обстоятельство не позволяет согласиться с тезисом о «доскональной изученности» моделей интеграции общественных образований Северного.

Ч 1.

Кавказа в российскую государственность. Сложности, возникающие при попытках более или менее достоверной герменевшческой реконструкции системы традиционного самоуправления и шире — самоорганизации горских общественных структур, во многом обусловлены ограничениями методологического свойства. По сложившейся в отечественной историографии традиции изучение особенностей социально-политического развития северокавказских обществ шло в рамках сугубо позитивистской исследовательской парадигмы *", манифестированной в обобщающих трудах.

3 3 по истории Северного Кавказа и его отдельных областей. Между тем, изучение исторического опыта адаптации горских обществ Кавказа к новым формам социальной, хозяйственной и культурной жизни, привнесенным в регион российскими государственными преобразованиями, кроме постановки адекватных задач требует и адекватного методологического подхода, основанного на междисциплинарности и опирающегося па соответствующий методический инструментарий, синтезирующий методы историко-этнологических, политико-антропологических и культурологических исследований. •.

Изучение процессов взаимодействия типологически различающихся управленческих систем в первую очередь должно базироваться на выявлении основных характеристик, представляющих социально-политическую жизнь конкретного социума, определении места и роли патриархальных институтов самоорганизации в системе традиционного жизнеустройства, их социальной символики. Только на этой основе можно оценивать как формы и степень адаптации (или, напротив, маргинализации) традиционных структур в изменяющихся исторических и политических условиях, так и общую направленность взаимодействия. Игнорирование этих факторов, безусловно, ограничивает аналитические возможности и придает работам, посвященным становлению российской государственно-административной системы управления в окраинных провинциях, односторонний или даже одномерный характер.

Таким образом, при значительном исследовательском внимании к разнообразным проблемам кавказоведения работы, где бы местная политическая культура рассматривалась на интегративном междисциплинарном уровне, пока слишком малочисленны, а специальные труды, преодолевающие фрагментарность сведений относительно функционирования разных моделей управления в регионе и обобщающие опыт исторического взаимодействия различных управленческих систем, происходившего в ходе адаптации народов края к государственным преобразованиям, отсутствуют вовсе.

Между тем, и богатая историография, накопленная по вопросам социального строя и хозяйственно-экономического развития пародов Северного Кавказа, в том числе осетин, в широком временном диапазоне35, и состояние изученности проблемы становления российского государственно-административного аппарата как в ее региональном измерении, так и в общероссийском историческом контексте, и обилие разнохарактерного документального материала по обозначенной теме — все вместе взятое дает основания для проведения подобного анализа. Кроме того, серьезный вклад в изучение социальных отношений у осетин и особенностей самоорганизации осетинской сельской общины, который может быть использован для всесторонней качественной характеристики потестарпо-политической системы осетинского социума, внесен отечественными учеными-этнологами36. Наконец, опыт рассмотрения попавших в. зону исследовательского внимания вопросов взаимодействия обычно-правовых систем жизнедеятельности населения той или иной части северокавказского региона, шариата и российской законодательной и исполнительной систем (в частности, у народов Дагестана, в кабардинской, шире — адыгской среде, у балкарцев и др.)37 демонстрирует возможности интерпретации происходивших процессов с новых, междисциплинарных, позиций, позволяющих преодолеть методологическую заданпость в исследовании проблемы социокультурной адаптации горских обществ Северного Кавказа к новым формам жизнеустройства, привнесенных в регион государственными преобразованиями.

Цель и задачи исследования

Обширная историографическая база не является основанием для закрытия обозначенной темы. Оставшиеся исследовательские лакуны, фактологические упущения и неточности требуют обращения к анализу исторического опыта адаптации отдельных этнокультурных общностей к российской государственности в общероссийском и региональном измерении.

Целыо данного исследования является комплексная разработка проблемы исторического взаимодействия традиционной и государственно-административной систем управления на примере Осетии, чей опыт по вхождению в государственность — весьма противоречивый сам по себе и к тому же заметно отличающийся от подобного опыта других областей Северного Кавказа — дает замечательную возможность для анализа тех далеко неоднозначных процессов, которыми сопровождалось учреждение здесь государственно-административной управленческой модели, и адекватного понимания ее социально-экономического и политического развития после присоединения к России, не только дополняя картину российско-осетинских отношений с последней четверти XVIII до начала XX вв., но и проливая свет на многие сюжеты в последующей истории осетин.

Комплексный и всесторонний характер решения заявленной научной проблемы достигается за счет сочетания проблемного и хронологического подходов. При этом различные аспекты темы рассматриваются во взаимодополняющих друг друга системах координат:

1) сквозь призму проблемы традиционной власти как одной из важнейших характеристик социальной системы и способа организации социального пространства,.

2) путем исследования качественных свойств потестарно-политической системы осетинского социума, имеющих социоорганизующий характер;

3) на фоне рассмотрения исторической динамики процессов утверждения в регионе российской бюрократической системы государственпо-адми I шстрати в ного уI фавде! шя.

Подобный подход позволяет не только исследовать обозначенную проблему в разных ракурсах, но и по-новому интерпретировать процессы становления государственных административных институтов на северокавказской окраине Российской империи, составив целостное представление о характере, механизмах и итогах взаимодействия противоположных по своей социальной природе управленческих систем — государственной и традиционной, — протекавшего в той или иной форме в ходе интеграции Осетии в общероссийское административно-правовое поле.

Логика исследования диктует необходимость постановки и решения ряда соподчиненных задач:

— представить осетинский социум как самодостаточную хозяйственно-политическую систему, показав особенности его социальной ¦ структурысословно-статусной дифференциации и обычно-правовой регламентации* общественной жизни как основы складывания властных отношений' потестарпо-политического характера;

— на основе качественного анализа наиболее значимых институтов самоуправления осетин, рассматриваемых в контексте традиционной политической культуры, реконструировать систему общественной власти, выделяя ее структурно-функциональный аспект, и выявить базовые принципы самоорганизации осетинского общества, определяющие устойчивость социального организма;

— исследовать историческую динамику учреждения российского государственно-административного аппарата в северокавказском регионе в целом и на территории Осетии в частности, обозначив основные доминанты политико-административных преобразований в крае и их обусловленность меняющейся со временем внутриполитической правительственной стратегией;

— проанализировать специфику административной практики правительства по формированию на Центральном Кавказе низовых структур управленческого аппарата в ее конкретных проявлениях;

— на этой основе выявить характерологические особенности процесса взаимодействия традиционной и государственно-административной систем управления в ходе становления государственного управленческого аппарата в Осетии.

Объект исследования. В фокусе исследования остаются осетинские общества, рассматриваемые как социальная система, находившаяся под внешним трансформирующим воздействием и переживавшая сложный, внутренне противоречивый этап перехода от традиционности к современности.

Предмет исследования. Предметную область исследования составляют процессы интеграции осетинского социума в политико-административное и правовое пространство Российской империи, ставшие следствием правительственных мероприятий по утверждению па Центральном Кавказе государственно-административного аппарата. В ходе реализации кавказской политики Петербурга возник феномен взаимодействия двух полярно различающихся моделей управления: традиционной, практиковавшейся в Осетии до присоединения к России и сохранившейся в качестве значимого регулятора общественной жизни даже после учреждения здесь российской администрации, и государственно-административной, сформировавшейся в рамках российской государственности. Таким образом, появляется возможность обобщить собственный опыт осетинского народа по вхождению в общероссийскую территориально-административную и государственно-правовую систему и соотнести его с более широким историческим контекстом, предложив на этой основе вариант концептуализации проблемы взаимодействия типологически различных социальных организмов, происходившего во властноуправленческой сфере.

Хронологические рамки исследования. Поставленные в исследовании задачи обусловили его хронологические рамки, охватывающие более чем вековой период истории Осетии. Нижняя хронологическая граница — последняя четверть XVIII в. — определяется временем официального принятия российского подданства рядом осетинских обществ и началом активизации деятельности российского правительства по формированию на Центральном Кавказе административно-управленческого аппарата. Предпринятые в работе некоторые хронологические отступления вызваны главным образом необходимостью объяснения тех или иных принципов управления, взятых па вооружение кавказской администрацией па начальном этапе административного подчинения региона. Выявление динамики и направленности взаимодействия традиционной и государственно-административной управленческих систем, оценка степени вовлеченности общинных властных структур в общегосударственное административно-правовое поле и их трансформации возможны лишь в широком хронологическом диапазоне, что определило верхнюю хронологическую границу исследования началом XX в., т. е. временем восстановления.

Кавказского наместничества.

Территориальные рамки исследования. Широкий спектр рассматриваемых проблем и значительный хронологический период исследования в сочетании с необходимостью дифференцированного изучения опыта вхождения в государственность различных горских обществ Северного Кавказа вынуждают нас ограничить его территориальные рамки преимущественно центральной частью Северного Кавказа, сосредоточив основное внимание на осетинских обществах, локализующихся в административных пределах современной Северной Осетии.

Источниковая база исследования формировалась в соответствии с поставленной целью и отразила комплексный подходк решению исследовательских задач.

Исследование опирается как па опубликованные, так и на не введенные ранее в научный оборот архивные материалы, извлеченные из фондов.

Российского государственного исторического архива (РГИА), Центрального государственного архива Республики Северная Осетия-Алания (ЦГА PCO-А) и Научного архива Северо-Осетинского института гуманитарных и социальных исследований им. В. И. Абаева ВНЦ РАН и Правительства РСО.

А (НА СОИГСИ). Подавляющая часть этих документов вводится в научный оборот впервые, два документальных текста из фондов ЦГА РСО-А нами опубликованы в полном объеме38.

Использованные в работе материалы фонда Министерства государственных имуществ (РГИА, ф. 379) свидетельствуют о целенаправленной деятельности российского правительства по" широкой колонизации предкавказских земель русским населением, переселявшимся туда из Центральной России. Одновременно с этой волной шла, встречная колонизация горским населением края, в том числе и выходцами из горной Осетии, притеречпых районов, где располагались укрепления Кавказской военной линии, происходившая во многом по инициативе и при поддержке правительства. Представление о конкретных формах «вспоможения» дают документы Первого департамента МГИ (РГИА, ф. 383).

В канцелярии обер-прокурора Синода (РГИА, ф. 797), наряду с другими материалами, содержатся свидетельства преобразовательной деятельности А. И. Барятинского, предпринятой им в должности кавказского наместника по поводу реорганизации структуры высших административных учреждений па Кавказе.

Несомненный интерес представляют дела Департамента государственного казначейства Министерства финансов (РГИА, ф. 565), касающиеся преобразования управления Терской и Кубанской областями и Кавказскими казачьими войсками. Соображения о «преобразовании управления Кавказскими казачьими войсками в связи с сопредельным инородческим населением», высказанные в рапорте главионачальствующего гражданской частью на Кавказе и командующего войсками Кавказского военного округа A.M. Дондукова-Корсакова, поданном в апреле 1883 г. военному министру, были впоследствии учтены в проекте «Положения об управлении округами горского населения Терской области», узаконенного Учреждением управления Кавказского края (1866), в соответствии с которым край перешел в ведение Военного министерства.

Рапорты по вопросу об освобождении зависимых сословий у кавказских горцев, докладные записки о положении дел, системе управления и необходимых мероприятиях в Терской области, циркуляры начальникам Кубанской' и Терской областей, переписка с должностными лицами правительственных учреждений, о ¡-четные материалы, черновые наброски, в которых изложены предположения по поводу управления Кавказом и его отдельными территориями, а также другие документы, отложившиеся в личных фондах М.Т. Лорис-Меликова и И.И. Воронцова-Дашкова (РГИА, ф. 866, 919), характеризуют деятельность высших чиновников административного аппарата на Кавказе в ее разнообразных проявлениях.

Наиболее широко в работе использовался фонд Министерства юстиции (РГИА, ф. 1405), материалы которого освещают мероприятия правительства по организации на Кавказе судебно-административной сферы. Обильно представленная в отчетной документации начальников округов Терской области статистика судебных дел разных лет, прошедших через низшие судебные установления, показывает основные направления работы этих учреждений и дает косвенные основания для выводов относительно ее результативности. Докладные записки, проекты, разрабатываемые в отдельных инстанциях Министерства юстиции с целыо повышения эффективности судопроизводства для местного населения, особые предположения об устройстве судебной части для горцев, проживающих в различных областях Кавказа, меры по реорганизации судебных учреждений низового уровня и т. п. иллюстрируют ход реализации судебной реформы в регионе и свидетельствуют о ее выраженной специфике.

Значимые для настоящего исследования документы содержат фонды ЦГА РСО-А, в числе которых особо следует выделить фонды 11 (Терское областное правление. Канцелярия общего присутствия) и 12 (Канцелярия Начальника Терской области), высокоинформативные материалы которых освещают разностороннюю деятельность региональных чиновников как по административно-территориальному устройству Центрального Кавказа, так и по организации различных сторон общественного быта проживающих 'там народов накануне реформ и пореформенные десятилетия. г.

Так, документы фонда 11 дают достаточно полное представление о ходе и следствиях преобразовательной деятельности кавказской администрации в горской общинной среде в пореформенный период (устройство общинного быта, создание низовых структур. сельской администрации и суда, возникающие в связи с эти коллизии в среде сельчан, описываемые в жалобах, прошениях, рапортах окружных начальников и т. п.).

В фонде 12 находятся материалы, относящиеся ко времени действия в Терской области военно-народного управления. Официальная переписка между представителями различных звеньев областного административно-управленческого аппарата, рапорты, прошения, докладные записки, отчеты, проекты организации различных сфер управления и пр. свидетельствуют о заметной активности кавказской администрации, озабоченной поиском адекватных насущным потребностям государства конкретных путей и форм администрирования.

На двух документах, извлеченных из этого фонда, следует остановиться отдельно, поскольку они ярко высвечивают характерные признаки эпохи начала 60-х гг. XIX в., эпохи напряженного поиска и борьбы двух ведущих тенденций в управленческой деятельности на Кавказе в целом — ориентации на- «регионализм» местных чиновников и выраженных централистских убеждений верховной государственной власти. Оба текста относятся к первой половине 60-х гг. XIX в. — времени формирования нового аппарата управления Терской областью, образованной в январе 1860 г. из Левого фланга Кавказской военной линии. Один представляет собой пояснительную записку, составленную Д.И. Святополк-Мирским в апреле 1862 г. и сопровождающую подготовленный им проект управления в Терской области. В ней первый начальник Терской области представил собственное концептуальное видение управления краем, которое, по его убеждению, должно было строиться на дифференцированном подходек населению каждой из его областей. На основе детального анализа традиционной специфики горских обществ Д.И. Святополк-Мирский давал системное обоснование необходимости учета в управленческой практике местных особенностей самоорганизации и соотнесения их с общеполитическими задачами империи в регионе.

Второй документ касается обстоятельств учреждения в Терской области Главного (областного) народного суда, предусмотренного Положением об управлении Терской областью 1862 г., но открытого двумя годами позже. Документ представляет собой докладную записку начальника Терской области М.Т. Лорис-Меликова по поводу устройства этого учреждения, подготовленную в апреле 1864 г. и адресованную кавказскому наместнику великому князю Михаилу Николаевичу. Исходя из реальных условий края, М.Т. Лорис-Меликов излагает наиболее оптимальные, па его взгляд, принципы устройства Народного суда. Однако та часть его предложений, которая связывалась с местной спецификой (последовательные заседания во Владикавказе, Грозной и Хасав-Юрте, сменяемый состав депутатов, выбираемых отдельно в каждом из отделов области) не был принят, и в конечном итоге Главный (областной) народный суд Терской области учреждался на основаниях, изложенных в разработанном самим наместником проекте дополнений к «Положению об управлении Терской областью» в части, касающейся организации деятельности Областного суда, который и удостоился высочайшего утверждения в мае 1864 г.

Использование этих документов наряду с опубликованными источниками дало возможнос ть в подробностях воссоздать одну из значимых страниц в истории судебно-административной системы региона.

Несомненный интерес представляют собой дела фонда 244 (Моздокский пограничный верхний суд), в одном из которых, датируемом 1797 г., содержится подробная запись произведенного в Моздокском пограничном суде (первом па Центральном Кавказе официальном судебно-административном учреждении, где рассматривались дела местных жителей) разбирательства по поводу убийства моздокского жителя выходцем из Тагаурии, поселившемся в Моздоке. Принятое судом постановление, по поводу меры наказания (устроить «экзекуцию» и «навечно сослать в Нерчииские заводы») наглядно продемонстрировало решимость властей использовать в уголовной сфере судопроизводства общероссийские законоположения уже на первых порах административного подчинения региона.

Значительный массив источников, используемых в настоящей работе, составили опубликованные в целом ряде специальных изданий документы и материалы законодательного, актового и делопроизводственного характера. Центральное место в этом комплексе источников занимают документы, иллюстрирующие законодательную деятельность государства применительно к Северному Кавказу и сосредоточенные главным образом в многотомных собраниях законов Российской империи39, вобравших в себя и систематизировавших законодательные акты (как действующие, так и отмененные), изданные правительственными органами с 1649 до 1913 гг.

Содержащиеся в них правовые документы позволяют отследить и проанализировать динамику судебпо-административпых преобразований па Кавказе в широком хронологическом диапазоне, выявить основные тенденции и меняющиеся со временем приоритеты в законотворческой деятельности высших эшелонов государственной власги по отношению к народам Северного Кавказа. Прежде всего это Учреждения и Положения по управлению кавказскими территориями, в разное время входившими в состав наместничеств, губерний, областей, императорские указы и рескрипты, указы и высочайше утвержденные мнения Правительствующего Сената, штатные расписания судебно-адмипистративпых учреждений и пр.

Опубликованные в отдельных изданиях правовые акты, имеющие законодательную силу10, существенно дополняют источниковую базу исследования. Отдельно в этом ряду следует выделить документальные тексты, собранные и систематизированные в Актах кавказской археографической комиссии, без которых не обходится сегодня практически ни одно кавказоведческое исследование. Ценность этого издания обусловлена прежде всего разнообразием помещенных в нсм< материалов, среди которых — как законодательные документы, не вошедшие в официальные собрания российских законов, так и материалы, отражающие взаимоотношения между различными звеньями государственного административного аппарата (переписка между представи телями российской власти, пояснительные записки, проекты по организации управления Кавказом и его отдельными областями и пр.)'" .

Следует также отметить важность для настоящей работы сборников, в которых помещено значительное количество разнохарактерных документальных текстов, как официальных, так и неофициальных, извлеченных из центральных и местных архивохранилищ, специализированных библиотечных фондов, других печатных источников, представляющих в своем комплексе опыт, накопленный российской властью в поиске путей наиболее эффективного и рационального устройства Кавказа в общем пространстве Российской империи42.

То, каким образом в действительности происходили эти процессы, с чем приходилось на месте сталкиваться представителям российской администрации разного уровня, какие выдвигались планы и соображения по поводу оптимизации общей стратегии управления северокавказскими народами и конкретных тактических мероприятий, можно понять из отчетов разных лет, подготовленных региональной администрацией высшего и среднего звена43. Используемый в работе отчетный материал не только содержит сведения по различным аспектам управления, но дает также представление о личностных установках того или иного руководителя, определяющих в целом методы и стиль руководства, позволяет оценить эффективность проводимых преобразований с точки зрения властей, увидеть события и возникающие в ходе управленческой деятельности проблемы глазами самих администраторов.

Существенно расширяют документальную основу исследования специальные издания, вобравшие в себя обширный комплекс источников, отражающих разные этапы истории Осетии44. Среди множества документов, опубликованных в этих сборниках, несомненный интерес представляют постановления сельских сходов, практика созыва которых была введена областной администрацией в начале 70-х гг. XIX в. в связи с введением в действие «Положения о сельских (аульных) обществах, их общественном управлении и о повинностях государственных и общественных в горском населении Терской области». Эти материалы касаются не только конкретных мероприятий по реализации отдельных пунктов Положения в общинной среде, но и свидетельствуют о степени и направленности рефлексии общинников на те или иные административные новации, внедряемые в общественный быт осетинского села.

Ценные сведения о правовой регламентации социальной’жизни осетин в таких ее важных сферах, как сословные, имущественные, семейпо-брачпые отношения, наследование, взимание повинностей, регулирование споров и пр., дают записи адатов, собранных и систематизированных в известном груде Ф. И. Леонтовича «Адаты кавказских горцев"4^. Наряду с записями адатов важное значение для исследования имеют наблюдения путешественников — первых бытописателей кавказских горцев46, которые являются достаточно репрезентативным источником для реконструкции социальной организации и системы общественного самоуправления ряда северокавказских народов, в том числе и осетин. Репрезентативность этих сведений, особенно ранних, появившихся в конце XVIII — первые десятилетия XIX вв., объясняется прежде всего их фактографической тщательностью, зафиксировавшей наиболее существенные характеристики повседневного общественного быта горцев, не затронутого внешним «инокультурным» воздействием. Устный характер трансляции, обычно-правовых норм и отсутствие письменности у осетин делает этот комплекс источников достаточно информативным для выводов относительно системы общественной власти, и роли в пей отдельных властно-управленческих институтов.

50−60-е гг. XIX в. и особенно пореформенный период отмечены появлением в периодических изданиях и тематических сборниках (Терские ведомости, Кавказ, Терский календарь, Сборник сведений о кавказских горцах, Сборник сведений о Кавказе, Известия Кавказского отдела Императорского русского географического общества, Кавказский сборник и др.) собственно этнографических очерков, авторами которых являлись представители общественной мысли, чьи труды привлечены в настоящем исследовании в качестве дополнительных источников47. Значимость этих работ, содержащих обилие фактических сведений фолыслорно-этпографического, исторического, статистического, хозяйственноэкономического характера, в контексте нашего исследования объясняется самой природой общественной мысли как особого социального феномена, отражающей действительность в современных ей категориях, которые сами по себе суть историчны. В просвещенческой деятельности представителей молодой горской интеллигенции сочетались теоретический анализ и практический опыт внедрения собственных прогрессивных идей в реальной жизни. Энтузиасты просвещения, они личным примером «строили новую реальность», во многом способствуя сближению и взаимопроникновению разных культур и миров. Ярким представителемнового поколения северокавказской интеллигенции, впитавшим ценности общеевропейской культуры, по небезразличным к политической судьбе и экономическому благополучию своего народа, стал К. Л. Хетагуров. Тема столкновения двух полярно различающихся миров, путей оптимизации взаимоотношений государства и традиционного общества стала одной из доминантных в его публицистике48.

Таким образом, разнообразие используемой источниковой базы дает возможность добиться более детальной исторической реконструкции за счет получения данных об одном и том же явлении из разных источников и под разными углами зрения, детализировать общее представление о судебно-адмииистративных и хозяйственно-экономических преобразованиях, проводимых правительством в северокавказском регионе, проследить за ходом тех или иных государственных мероприятий в их динамике, показав обусловленность конкретных шагов администраций разных иерархических уровней не только необходимостью решения местных, подчас острых, проблем управления краем, но и общегосударственными интересами, уточнить некоторые хронологические вехи в процессе политико-административного освоения Северного Кавказа, определить роль Осетии в административных планах российского правительства.

В то же время, именно комплексный подход к источникам позволяет интерпретировать особенности осуществления преобразовательной деятельности правительства в судебио-админисгративной сфере в интересующем нас аспекте — с точки зрения взаимодействия различных управленческих систем.

Методология и методика исследования. Методологическую основу диссертации составляют теоретические достижения современного обществознания по отдельным направлениям представленного исследования. Так, данные историографии позволяют сделать вывод о том, что уже ко времени присоединения к России у народов Северного Кавказа сложилась самобытная политическая культура со своей системой самоуправления, в которой реализовывались основные функции общественной власти — исполнительная, нормотворчсская и судебная. Исследования, касающиеся осетинской сельской общины, свидетельствуют о хозяйственно-политической самодостаточности этого социального организма, имеющего собственные органы осуществления властно-управленческих функций. Специальные работы, посвященные изучению генезиса российского административного аппарата на Северном Кавказе, дают представление о региональной специфике, выявляемой в общероссийском историческом контексте. В теории власти разрабатывается типологическая характеристика традиционной власти и предлагается категориальный аппарат1, используемый в настоящей работе.

Цель исследования диктует необходимость признания государственно-административной и традиционной управленческой моделей как самостоятельных и равнозначных исследовательских объектов. Многокомпонептность обозначенного в данной работе предмета исследования настоятельно требует применения комплексного подхода, позволяющего рассматривать каждый из агентов взаимодействия в виде сложно организованных, многоуровневых, иерархически выстроенных систем, состоящих из взаимосвязанных и взаимодетерминированных элементов, в свою очередь характеризующихся функциональной сопряженностью.

Как уже указывалось, государственно-административный бюрократический аппарат, < сложившийся в рамках российской государственности, изучен достаточно полно, чего нельзя сказать относительно системы управления, функционировавшей в традиционных горских обществах Северного Кавказа. В связи с этим возникает необходимость в скрупулезном и детальном описании и анализе качественных характеристик традиционной системы самоуправления, выявлении неких универсальных институирующих закономерностей их функционирования, обусловливающих жизнеспособность всего социума. В целом же динамизм же традиционных систем управления определяется не только их взаимоотношениями с внешними объектами и развитием в пространственно-временном диапазоне, но и взаимодействием составляющих их элементов, изменением их свойств и функций в зависимости от иерархического положения и степени структурной упорядоченности. Иначе говоря, речь должна идти о вариативности отношений власти и принципах ее организации, обусловленной конкретным социальным контекстом.

Адекватному рассмотрению обозначенных процессов способствует использование такого эпистемологического инструмента познания, как системный подход, позволяющий прежде всего дать достоверное изображение каждого из объектов исследования во внутреннем единстве и взаимообусловленности составляющих их единиц. Реализация именно такого подхода к изучению процесса исторического взаимодействия различных управленческих систем возможна на основе междисциплинарного синтеза и привлечения категориального аппарата нескольких обществоведческих дисциплин: истории, этнографии, правоведения, политологии, социальной антропологии, этнопсихологии и т. п.

Среди других необходимых исследовательских методов следует назвать историко-этнографический, сравнительный, описательный, функциональный, структурно-типологический и метод восхождения от конкретного к абстрактному, а также ряд специальных исторических методов исследования, среди которых особо подчеркнем значимость разрабатываемого в ходе настоящего исследования описательного микроанализа, необходимого при изучении традиционной системы самоуправления. Его использование перспективно, поскольку предполагает глубину осмысления уже известных явлений и предмеюв и дает возможность обнаружить важные детали и нюансы, ускользающие при более широком взгляде, дополняя и детализируя общую картину, получаемую при сравнительном макроанализе, и объясняющие качественное состояние объекта исследования. 5.

Исходя из этого можно сформулировать основные направления исследования процессов взаимодействия государственно-административной и традиционной систем управления: общетеоретическое и методологическое. Первый аспект предполагает дополнить имеющиеся теоретические представления о традиционных системах самоуправления и самоорганизации народов Центрального Кавказадругой — дает возможность апробации метода описательного микроанализа при изучении механизмов функционирования традиционной общественной власти в горском социуме.

Принцип историзма в изучении разнообразных явлений общественной жизни предполагает их освещение в контексте конкретных исторических реалий, определяющих темпы и направленность дальнейшего развития. Исходя из этого, вовлечение Осетии в сферу административно-политического влияния Российской империи рассматривается в диссертации на фоне правительственных мероприятий по утверждению административного аппарата на Северном Кавказе в целом, отвечающих задачам складывания и укрепления единого полиэтничиого государства.

Именно такой подход может дать ключ к пониманию существа проблемы взаимодействия различных социокультурных систем, выявить степень их взаимоотторжения или адаптации и определить роль в этих процессах каждого из агентов взаимодействия на разных этапах их исторического развития.

Новизна и научная значимость исследования определяется прежде всего его интегративным характером, позволившим поставить комплексную исследовательскую задачу и решать ее на основе междисциплинарного синтеза. Таким образом, данная работа является первым специальным исследованием, обобщающим исторический опыт взаимодействия традиционной и государственно-административной систем управления, рассмотренным на примере Осетии в ходе ее включения в территориально-административную и политико-правовую системы Российской империи.

Впервые сложившаяся в Осетии традиционная система общественного самоуправления становится самостоятельным объектом изучения-, который рассматривается как сложно организованная, многоуровневая, многокомпонентная, иерархически выстроенная система, характеризуемая внутренним динамизмом. В результате определены универсальные институирующие принципы самоорганизации осетинского социума, показана социальная символика патриархальных институтов самоуправления, обозначены основные качественные свойства общественной власти, ее функциональная амбивалентность и обусловленность конкретным социальным контекстом.

Впервые история включения Осетии в территориально-административное и судебно-правовое пространство Российской империи представлена в широком хронологическом диапазоне, что позволяет составить целостное представление о едином процессе утверждения государственной системы управления в регионе.

Собран широкий круг исторических источников, значительная часть которых вводится в научный оборот впервые. С их помощью осуществлена реконструкция административных практик правительства по формированию нового социального порядка в горской общинной среде, уточнены некоторые хронологические позиции и обстоятельства учреждения государственных управленческих институтов в регионе.

В ходе работы над диссертацией на конкретно-историческом материале апробированы перспективные методики исторического исследования.

На примере Осетии выявлена специфика исторического взаимодействия традиционной и государственно-административной управленческих систем, происходившего в ходе адаптации горского социума к внешним трансформирующим воздействиям. В результате в диссертации представлен опыт концептуализации проблемы взаимодействия различных социокультурных систем во властно-управленческой сфере.

Практическая значимость исследования. Материалы исследования используются в учебном процессе Северо-Осетинского государственного университета им. К. Л. Хетагурова в рамках спецкурса «Традиционное самоуправление у осетин», читаемого нами па юридическом факультете. Кроме того, данные исследования могут быть привелечепы в преподавательской практике при подготовке лекционных курсов по отечественной истории, истории Северного Кавказа и Осетии, истории отечественного государства и права, этнографии народов Кавказа и т. п. Материалы диссертации могут также найти применение при проведении как обобщающих, так и специальных исследований, затрагивающих проблемы власти и управления в общероссийском и региональных контекстах. Данные, полученные в ходе исследования, могут представлять интерес не только для высшей школы, но и для соответствующих государственных структур, отвечающих за проведение национальной политики в регионе.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Особенности социальио-экоиомического и политического развития Осетии конца XVIII в. — первой трети XIX вв. были предопределены сложным комплексом природно-географических, хозяйственно-экономических и социокультурных факторов, обусловивших пережиточпость существования и особую роль в общественной жизни осетин родственных и территориально-соседских объединений. И фамильно-патронимические связи, и соседско-общинные, отношения несли значимую социально-идеологическую нагрузку, дополняя друг друга в той мере, какую предполагал конкретный социальный контекст.

2. Специфика и сущностные особенности социальной организации и сословной структуры осетинского общества являлись основой складывания властных отношений потестарно-политического характера. По ряду признаков осетинские общества конца XVIII — начала XIX в. представляли собой традиционные политические системы, функции власти в которых реализовывались разветвленной сетью патриархальных властпо-управленческих институтов. Их наличие делало осетинскую сельскую общину самоуправляющейся хозяйственно-территориальной социальной единицей. В основных институтах самоуправления — народных собраниях, институте старейшин и посредническом суде — реализовывались основные функции общественной власти (исполнительные, нормотворческие и судебные), ориентированной на поддержание баланса гражданско-правовых статусов членов коллектива как залога целостности и устойчивости социальной системы и ее отдельных элементов.

3. Общие механизмы и институты регулирования социально-правовых аспектов жизнедеятельности объединяли разные осетинские общества в едином политико-правовом пространстве. Универсальные принципы самоуправления, на которых базировалась деятельность патриархальных властно-управленческих институтов (коллегиальность, демократизм, внесословность) имели социоорганизующий характер, а принцип старшинства выступал в качестве основы всей системы социальных связей и отношений у осетин в исследуемый период.

4.' Объем и степень внутренней организованности структурных единиц традиционного осетинского социума коррелировал с иерархией властных отношений, по-разному проявляющихся па каждом уровне социальной системы. Функциональная амбивалентность власти являлась следствием институциональной неоформленности ее структурных аспектов, при которой исполнительные, пормотворческие и судебные функции зачастую выполнялись одним и тем же институтом. В целом же. пространство традиционной власти было очерчено позициями дихотомии «единоначалиеколлективное управление». Другим универсальным социальным свойством традиционной власти был ее неформализованный, «иррациональный» характер, обусловивший персонификацию ее отдельных аспектов. Сама же власть как авторитетно-властное полномочие трактовалась в терминах межличностных отношений, построенных па признании авторитета старшего.

5. Утверждение российского государственно-административного аппарата в Осетии отвечало генеральной линии внутренней политики государства на Кавказе в целом, подразумевавшей включение его территории в состав империи в качестве административной единицы и в главных своих тенденциях ориентированной на постепенное нивелирование этнокультурных и социально-политических различий в едином имперском социальном и культурном пространстве. Стремление к этой цели определяло и конкретные методы ее достижения, укладывавшиеся в рамки чередующихся регионалистских и централистских стратегий, обусловленных региональной и общероссийской внутриполитической конъюнктурой. Мероприятия по организации управления Осетией соотносились с основными этапами становления государственно-административного аппарата в крае.

6. Начавшись с верхних этажей управленческой иерархии, становление в регионе административного аппарата завершилось созданием низовых управленческих структур на уровне села. Формирование их как части государственно-административной системы отвечало логике развития всякой формальной организации и строилось на унифицированных принципах рационализации и бюрократизации управления с выстраиванием отношений надличностной зависимости и приоритетом в общественной практике казенных, надобщинпых интересов.

7. Взаимодействие традиционного и государственно-административного управления в Осетии в течение исследуемого периода шло в широком диапазоне: от эпизодических контактов, имевших-, место на первых этапах внедрения в Осетии российской судебно-административной системы, до реорганизации, но общегосударственному административному образцу традиционного жизнеустройства осетин, оформившегося в общих чертах уже к 80-м гг. XIX в. Однако обезличенпость, рационализм, формализм, на которых основывалось государственное управление, неизбежно вступали в открытое противоречие с патримониальными традициями местного самоуправления, обусловливая неравноправное взаимодействие различных по своей социальной природе управленческих систем, в результате которого на местную почву были перенесены административные принципы, свойственные государственной политической культуре.

8. Одновременно с «навязыванием» доминирующей модели социальных отношений на уровне сельской общины происходила легализация некоторых внешних элементов традиционного самоуправления, избирательно используемых властью для повышения уровня собственной легитимности.

Апробация работы. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на совместном заседании кафедры истории и кафедры культурологии Центра социально-гуманитарного образования Северо-Осетинского государственного университета им. К. Л. Хетагурова. Результаты работы представлялись на*. научных конференциях различного уровня:-международных (Пятигорск, 2007; Тбилиси, 2007; Москва, 2009; Владикавказ, 2009), всероссийских и межрегиональных (Омск, 2003; Махачкала, 2003; Санкт-Петербург, 2003; Саранск, 2007; Владикавказ, 2006, 2008, 2009; Адлер, 2008; Ростов-на-Дону, 2009; Оренбург, 2009).

Основные положения диссертации отражены в монографиях и серии статей (общим объемом более 60 п.л.), семь из которых опубликованы в рецензируемых научных изданиях, рекомендованных ВАК РФ.

Структура диссертации определена задачами исследования. Работа состоит из введения, двух частей, включающих по две главы, каждая из которых разбита на параграфы, заключения, снабжена списком использованных источников и литературы и списком сокращений.

Заключение

.

Складывание Российского многонационального государства сопровождалось учреждением на окраинах империи государственной административной системы и соответствующего аппарата. Отвечая идее централизации власти и унификации управления в центре и па периферии, процесс этот не был однозначным, имея свою региональную специфику. На Кавказе в целом становление государственной управленческой модели определялось генеральной линией российской политики в регионе, направленной на включение далекой провинции в экономическое и политическое пространство страны. На этом пути апробировались различные методы и средства, во многом обусловленные колебаниями внутриполитического курса, что выражалось в смене региопалистских и цептралистских управленческих стратегий, отличавшей весь долгий период политико-административного освоения региона. Ввиду своей этнодемографичсской, социокультурной и хозяйственно-экономической специфики Северный Кавказ изначально являлся для правительства объектом особого административного воздействия, требовавшим постоянного обновления, оптимизации способов управления и поиска таких институциональных форм, которые способствовали бы упрочению влияния государства в местном социуме.

Утверждение государственно-административной системы управления в Осетии шло в рамках административно-политической интеграции России и Центрального Кавказа. Выгодное для империи в стратегическом отношении геополитическое положение Осетии и наличие богатых природно-сырьевых ресурсов привлекало к пей особо пристальное внимание российского правительства и предопределяло темпы и характер проводившихся здесь государственно-административных мероприятий. С другой стороны, местные особенности социально-политического и экономического развития также наложили отпечаток на конкретные проявления этого процесса, во многом обусловив формы и методы российского управления, варьировавшие па разных этапах государственно-административного строительства в регионе и учреждения здесь административного аппарата.

В' течение длительного исторического периода основным субъектом социального действия в горских обществах Центрального Кавказа выступали родственные и территориально-родственные объединения. 11ережиточностъ их функционирования объяснялась устойчивостью внутренних связей и отношений па межличностном и межгруповом уровнях, выстроенных в соответствии с базовыми принципами социальной организации, сущностные особенности которой являлись основой складывания системы общественной власти иотестарно-политического характера. Высокая степень консервации, в социальной структуре осетинского общества общинной организации, оправданная прежде всего экономической целесообразностью, определила характер и формы общественной саморегуляции, реализуемой разветвленной сетью патриархальных властно-управленческих институтов, наличие которых делало осетинскую сельскую общину самоуправляющейся хозяйственно-территориальной единицей социума. Сложный комплекс социально-экономических и природио-гсографических факторов объяснял жизнестойкость традиционного самоуправления, часть элементов которого пе только пережила внедрение в практику управления общиной новой институциональной системы, по и дополнила ее па неофициальном уровне.

Начавшись с верхних этажей управленческой иерархии, строительство в регионе административной системы завершилось созданием низовых управленческих структур, сформированных на уровне сельской общины, которая из самодостаточного хозяйственно-территориального объединения с собственной системой самоуправления трансформировалась в территориально-административную единицу — село. Поставив перед собой задачу скорейшего «обрусения» края, правительство шло по пути унификации и стандартизации управления на всем Северном Кавказе и приведения местных организационных форм самоуправления в соответствие с теми, что практиковались в центральных районах империи. Однако социальный смысл политики «русификации» оказался намного шире, поскольку заключался в унификации по общегосударственному образцу всех аспектов жизнедеятельности местных пародов, нивелированию этнокультурных и социалыю-иолитических различий в едином имперском социальном и культурном пространстве.

Отвечая логике развития всякой формальной организации, низовой административный аппарат как часть государственно-административной системы строился на унифицированных принципах рационализации и бюрократизации управления, в соответствии с которыми как состав, так и деятельность институтов сельской администрации в разных ее аспектах определялись соответствующими легально-правовыминормами, зафиксированными в актах, инструкциях и распоряжениях. Однако процесс ускоренной формализации властных отношений очевидно противоречил общинным традициям и самой специфике обычного права и значительно повлиял па функционировавшую прежде систему самоорганизации общественной жизни, качественно изменив хараюер доминировавших в традиционном социуме отношений власти и властвования и обеспечив властное полномочие индивиду, по сути, в ущерб интересам коллектива. Бывшие прежде прерогативами всего социума, оргапизационпо-управлепческие функции общественной власти оказались выделены в особую сферу профессиональной деятельности, регламентируемой и контролируемой государством. Должностное оформление функций управления в общинной среде, являясь следствием политики «огосударствления», в свою очередь вело к индивидуализации и монополизации власти, сопровождавшимся отчуждением от хозяйственного коллектива всего круга исполнительно-распорядительных полномочий. Таким образом нарушался традиционный баланс гражданско-правовых статусов, на поддержание которого как залога целостности всей социальной системы была ориентирована деятельность общинных властных институтов.

Достаточно архаичные по сути, универсальные базовые принципы традиционного самоуправления, в самом широком смысле выполнявшие социоорганизующие функции, напрямую никак пе соотносились с принципами реализации властных отношений в рамках российской государственности. Обсзличенпость, рационализм, формализм, на которых основывалось государственное управление, неизбежно вступали в открытое противоречие с патримониальными традициями местного самоуправления, порождая конфликты и обусловливая неравноправное взаимодействие различных по своей социальной природе управленческих систем. Будучи неизменно обращенными «к пользам империи», конкретные результаты взаимодействия диаметрально противоположных моделей управления приобретали вид механически сконструированных и насильно навязанных «сверху» административных схем, в которых пространство функционирования традиционных принципов самоорганизации было значительно сужено, да и сами принципы постепенно вытеснялись из повседневной управленческой деятельности, постепенно приобретая статус полуофициальных.

В итоге формирование в Осетии государственно-административной системы управления оказалось связано не с процессом саморазвития осетинских обществ, а с сознательной и целенаправленной деятельностью правительства, ставшего инициатором и главным проводником преобразований общинного быта горцев. Однако поспешность и нередкое использование военно-бюрократических методов административного воздействия па местный социум оказывались факторами, в значительной степени предопределявшими конфликтное восприятие как самой российской власти, так и ее институтов, активно внедряемых в горскую среду.

Вместе с тем, утверждение нового социального порядка вовсе не означало безоговорочной отмены старого: одновременно с «навязыванием» доминирующей модели социальных отношений па уровне сельской общины происходила легализация некоторых внешних элементов традиционного самоуправления, избирательно используемых властью для повышения уровня собственной легитимности. Таким образом, даже официально оказавшись вне административно-правового поля па положении маргинальной, местная практика самоуправления встраивалась в общую государственную систему управления и экономических отношений, став, с одной стороны, продолжением правительственной политики, а с другой — ее следствием, нашедшим отражение па «впсипсти'туциопальпом» уровне.