Социально-экономическая политика Наполеона Бонапарта

Оглавление Введение Глава 1. Экономическая политика Наполеона

1.1 Общая характеристика экономики Наполеона

1.2 Кодекс Наполеона

1.3 Континентальная блокада Наполеона Глава 2. Социальная политика Наполеона

2.1 Социальная политика Наполеона в России 1812 года

2.2 Религиозная политика Наполеона

2.3 Реформирование системы образования Заключение Список использованной литературы

Введение

После поражения революции конца XVIII в. во Франции термидорианцы призвали к власти генерала Наполеона Бонапарта. Совершив государственный переворот 9—10 ноября (18—19 брюмера) 1799 г., он закрепил власть крупной буржуазии, а в 1804 г. провозгласил себя императором.

Будучи ставленником крупной буржуазии и защищая ее интересы, Наполеон подтвердил буржуазные итоги антифеодальной революции. На это были направлены принятые гражданский, уголовный и коммерческий кодексы. Государственная политика в этот период сводилась к поддержке промышленного предпринимательства, крупных торговцев и сельской буржуазии. Частная собственность объявлялась неприкосновенной. Получила развитие промышленность. Хотя преобладала домашняя промышленность в виде рассеянной мануфактуры, росло число прядильных машин и централизованных мануфактур.

В начале 1800 г. Наполеон поддержал создание Французского банка и сам подписался на его акции. Обладая крупным тридцатимиллионным капиталом и особыми привилегиями, этот банк стал главным оплотом буржуазии, открыв эпоху учредительства других банков как в столице, так и в провинции.

Приток огромных средств осуществлялся из покоренных Наполеоном территорий, а также за счет расширения французского экспорта в Европу, порою принудительного. Широкая захватническая политика Наполеона сопровождалась ростом военных расходов. Это чрезвычайно усиливало налоговый гнет. Вводились дополнительные косвенные налоги на соль, табак и пр. Многочисленными налогами облагались также подвластные территории. Стремясь создать колониальную империю, Наполеон навязывал захваченным странам невыгодные им торговые договоры и устанавливал беспошлинный ввоз своих товаров.

Двоякую роль в экономической жизни страны сыграл декрет о континентальной блокаде, подписанный Наполеоном в конце 1806 г. в Берлине. Этот документ преследовал цель сокрушить английское экономическое могущество и устранить конкуренцию со стороны Англии на Европейском континенте. Всем зависимым от Франции государствам запрещалось вести торговлю с Англией. С одной стороны, Франция действительно оживила свое производство, опирающееся на местное сырье (шерсть, лен, металл и т. д.). Но, с другой стороны, в упадок пришли отрасли, работавшие на импортной продукции (хлопок, сахар и др.). Отрицательно сказалась и самоизоляция Франции от английских изобретений и открытий, что значительно снижало уровень промышленного развития.

Известно, что наполеоновской мечте об общеевропейском господстве не суждено было сбыться. И в поражении «непобедимой» армии главная роль была исполнена Россией. Именно русский народ ценой огромных человеческих жертв и материальных затрат, усилий и лишений сумел разбить агрессоров и освободить западноевропейские страны. С падением наполеоновской тирании была восстановлена королевская династия Бурбонов. Для окончательного утверждения капитализма потребовались революционные события 1830, 1848 гг. а также достижения промышленного переворота.

Промышленный переворот во Франции начался позже, чем в Англии. Он проходил медленными темпами, что объясняется особенностями исторического развития страны, преобладанием мелкого надомного производства, отсутствием значительной пролетаризации как крестьянства, так и ремесленного населения, более быстрым развитием не промышленного, а банковско-ростовщического капитала и т. д.

И все же революционные события конца XVIII в. ускорили переход страны к промышленному перевороту. Созрели необходимые условия как для развития мануфактур, так и фабрик. Была уничтожена цеховая система. Все большее признание получали принципы фритредерства. Крах феодального режима ускорил дифференциацию крестьян и облегчил их миграцию. Складывался столь важный для фабричной промышленности рынок рабочей силы.

За счет спроса на амуницию, оружие и прочее в период революционных событий и наполеоновских войн расширился внутренний рынок. Некоторое улучшение экономического положения зажиточного крестьянства также способствовало росту спроса на отечественные промышленные товары. К тому же наполеоновские походы, в свою очередь, обеспечивали более широкий внешний рынок для французских товаров. Изобретательская мысль стимулировалась также стремлением преодолеть английскую конкуренцию и ускорить механизацию французского производства.

Промышленный переворот во Франции проходил в первой половине XIX в. Наиболее значительные изобретения затронули текстильную промышленность, особенно хлопчатобумажную и шелковую. Ж. Жаккард в 1805 г. создал станок для производства шелковых тканей с набивным узорчатым рисунком. В ситценабивном производстве стала применяться перротина, обеспечивавшая нанесение на ткань разноцветных рисунков. Ф. Жирар в 1810 г. сконструировал льнопрядильную машину и т. д.

Более широкому развитию металлургии препятствовала нехватка сырья — железной руды и угля. В 30—40-е годы получило распространение пудлингование — и две трети металла в стране стали производить с использованием каменного угля.

Однако подлинный взлет промышленного переворота наметился после революционных событий 1848 г. В хлопчатобумажном производстве стало использоваться около 120 тыс. станков с 3,5 млн. веретен, в шелковом производстве — 90 тыс. станков. В 50—70-е годы потребление хлопка удвоилось. Крупным центром шелкового производства стал Лион. Здесь перерабатывалось около 2 млн. кг шелка-сырца и изготовлялось до двух третей всех шелковых тканей в стране. Половина из них шла на экспорт. Лион приобрел статус крупнейшего промышленного центра европейского масштаба. Конкуренцию Англии на европейском рынке составило и французское шерстяное производство.

В 50—60-е годы значительные темпы промышленного подъема набрала и тяжелая промышленность. С применением бессемеровского метода выплавки стали ее производство выросло в восемь раз. Утроились производство чугуна и добыча угля. Более чем в 3,6 раза увеличилось общее количество паровых двигателей (с 7,7 тыс. в начале 50-х годов до почти 28 тыс. в 60-х). Почти в 5,7 раза увеличилась длина железных дорог и т. д.

Однако при очевидных успехах крупной промышленности в стране преобладали средние и мелкие предприятия. В Париже, например, на одно предприятие в среднем приходилось четыре рабочих, а в провинции — даже менее двух.

В целом промышленный переворот был завершен к концу 60-х годов. Общий объем промышленной продукции возрос в шесть раз (с 2 млрд. фр. в начале 10-х до 12 млрд. фр. в конце 60-х годов XIX в.). И хотя Франция значительно уступала Англии, ей принадлежало второе место в мире по размерам промышленного производства и общему экономическому потенциалу.

При всех успехах и достижениях промышленного развития Франция все же оставалась сельскохозяйственной страной. Так, из 8,7 млрд. фр. национального дохода более половины — 5 млрд. фр. приходилось на долю аграрного сектора. В сельском хозяйстве было занято 40% населения, а в сельской местности проживало 56% жителей страны.

В первой половине XIX в. после революционных преобразований, ликвидации феодальных порядков в деревне были созданы условия для развития капитализма в сельском хозяйстве. Феодально-зависимые крестьяне превратились в свободных земельных собственников. Наметился определенный подъем сельскохозяйственного производства. Увеличились посевные площади. Несколько улучшились агротехника и механизация труда. Более чем в 1,5 раза увеличилось поголовье крупного рогатого скота и т. д.

Однако в дальнейшем эта отрасль французской экономики не отличалась особыми достижениями. Раздробленность участков и чересполосица, преобладание малоземелья, техническая отсталость вели к низкой урожайности. По этому показателю страна занимала 11-е место в Европе.

Велика была задолженность значительной части крестьянских хозяйств как государству, так и ипотечным банкам и ростовщикам. Это превращало крестьян лишь в формальных собственников земли. В начале XX в. в стране насчитывалось более 2 млн. батраков.

Однако позиции крупных землевладельцев и зажиточных слоев крестьянства укреплялись. При улучшенной агрокультуре продвинулось производство пшеницы, сахарной свеклы, шелковичных коконов, винограда. Наметилась тенденция к превращению животноводства в ведущее сельскохозяйственное звено.

Объектом исследования является социально-экономическая политика Наполеона Бонапарта, предметом — итоги проведения социально-экономической политики Наполеона.

Цель дипломной работы — рассмотреть социально-экономическую политику Наполеона Бонапарта.

Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:

— рассмотреть общую характеристику экономики Наполеона;

— оценить значимость кодекса Наполеона;

— проанализировать причины и последствия введения континентальной блокады;

— рассмотреть социальную политику Наполеона в России 1812 года;

— провести анализ религиозной политики Наполеона;

— оценить реформирования системы образования.

Структура исследования включает в себя введение, две главы, заключение и список использованной литературы.

Глава 1. Экономическая политика Наполеона

1.1 Общая характеристика экономики Наполеона Возникновение на развалинах старой монархии Бурбонов новой деспотии Наполеона не может быть правильно понято без изучения тех изменений, которые произвела революция в экономическом и социальном строе Франции. Только это изучение может объяснить нам, почему французское общество, столь свободолюбивое и миролюбивое, по-видимому, в 1789 г., через 10 лет беспрекословно подчиняется выскочке — генералу и мирится с его непрерывными военными предприятиями. Мало того: как ни далеко отстоит, на первый взгляд, военная деятельность Наполеона, в частности его войны с Россией, от мирной сферы промышленного и сельскохозяйственного труда, в числе мотивов его внешних предприятий мотивы экономического свойства занимают отнюдь не последнее место. Вполне ясна связь военных и таможенных мер, направленных против Англии, с насущными интересами французской буржуазии, мечтавшей о вытеснении с континентального рынка своего единственного в то время опасного конкурента; не менее очевидна связь войны 12 года с тем недовольством, которое было вызвано во Франции недостаточно строгим применением в России континентальной системы и русскими таможенными тарифами. Словом, все крупные факты военной и политической истории наполеоновского времени соединены более или менее заметными нитями с фактами истории экономической. Для всестороннего понимания эпохи 12 года знакомство с последними необходимо.

Крупнейшим явлением эпохи французской революции в области социально-экономической, несомненно, приходится признать то грандиозное перераспределение земельной собственности, которое явилось результатом продажи так называемых национальных имуществ, т. е. земель духовенства и эмигрировавшего дворянства. Это перераспределение не следует, впрочем, считать чем-то неожиданным и экономически не мотивированным. Наоборот, оно было лишь последним звеном в длинной цепи экономических явлений, общий смысл которых может быть охарактеризован, как ликвидация привилегированного землевладения.

Исходный пункт этого процесса трудно отметить точно. Вероятно, с теми или иными колебаниями и остановками он происходил уже несколько столетий. Как бы то ни было, ко времени французской революции наряду с землевладением дворянским, значительно за XVIII век сократившимся, и землями церкви, недоступными для лиц других сословий в виду их неотчуждаемости, мы видим уже массу свободных земельных владений, принадлежащих непривилегированным. Точных данных по этому вопросу не существует, но есть полное основание предполагать, что к началу революции в руках привилегированных сословий оставалось лишь от 1/3 до ½ территории Франции. Разумеется, и это не малая доля, не малая экономическая сила; но, с другой стороны, сосредоточение ½ или даже большинства земель в руках третьего сословия свидетельствует о том, что эта сила все больше таяла в процессе разложения феодальных форм жизни. Что становилось на ее место? Иными словами, к кому переходила земля? В большинстве случаев, вероятно, к крестьянству, в меньшинстве — к горожанам. Тяга к земле была сильна как у крестьян, так и у крупных капиталистов. Первые всегда видели в земле источник своего существования и всегда стремились к тому, чтобы закрепить ее за собой по возможности прочнее, а сельскохозяйственный подъем второй половины XVIII в. дал многим из них возможность осуществить это исконное желание. Вторые, в поисках за выгодным помещением капитала, должны были неизбежно обращаться к земле всякий раз, как повышалась доходность сельскохозяйственного производства или предвиделась возможность ее повысить. Предложение земли со стороны беднеющего, бессильного в хозяйственном отношении, но в то же время привыкшего роскошно жить и бездельничать, дворянства было велико, но очевидно, спрос очень превышал предложение. Это доказывается тем успехом, какой имела продажа национальных имуществ. Не ясно ли, что операция не могла бы идти так блестяще, если бы приобретение земли третьим сословием не было искусственно задерживаемо общими условиями старого порядка.

Непосредственным мотивом к продаже была нужда правительства, т. е. победившей революции, в деньгах. Но этот акт был во всех отношениях неизбежен. Победа третьего сословия была бы не полна и не прочна, если бы ее не закрепило перемещение собственности из рук привилегированных в руки буржуазии и крестьянства, а существование собственности мертвой руки (как назывались неотчуждаемые имущества духовенства и других корпораций) стояло в слишком резком противоречии как со всей церковной политикой революции, так и с основными принципами буржуазного общественного строя. А ведь провозглашение этих принципов и проведение их в жизнь было главным мотивом наиболее сознательной и дееспособной части французского общества, восставшего против старого порядка. К этому необходимо еще добавить, что покупка национальных имуществ в известной мере давала выход крестьянской тяге к земле, умиротворяла крестьянина и связывала с буржуазией этого ее не совсем спокойного и удобного союзника.

Таким образом, утверждение старых писателей, будто бы революция создала во Франции мелкую крестьянскую собственность, должно быть признано неточным. Во-первых, эта собственность существовала и до революции. Во-вторых, и в эпоху революции, как и до нее, значительная часть земель, уходящих из рук привилегированных сословий, переходила не в руки крестьянства, а в руки новых крупных же владельцев, главным образом, из буржуазной среды. Но революция безусловно очень упрочила мелкую земельную собственность, увеличила число мелких собственников и раздробила массу старинных крупных владений. И она сделала это не только продажей национальных имуществ, но и отменой феодальных прав и повинностей, которая превратила крестьянина из зависимого держателя земли в ее собственника, которая дала ему впервые возможность распоряжаться своим участком свободно, в зависимости от собственных экономических соображений.

Как перемещение земли из рук старых владельческих классов в руки крестьян и буржуазии, так и освобождение земли от феодальных уз не могли не отразиться на способе сельскохозяйственного производства. Известно, в какой ужас приводило английского путешественника второй половины ХVIII века — Юнга сельское хозяйство Франции, насколько варварским казалось оно ему по сравнению с английскими порядками. Правда, мы знаем теперь, что и в этом отношении некоторый прогресс был заметен и до революции. Мы знаем о существовании сельскохозяйственных обществ, о горячем интересе к техническим вопросам сельского хозяйства, о культурных новшествах, вводимых на землях как буржуазии так и дворян, знаем, что они отражались косвенным образом и на крестьянских хозяйствах. Но все это движение в пользу сельскохозяйственного прогресса захватывало лишь незначительный слой сельских хозяев, при условиях старого порядка оно неизбежно должно было оставаться поверхностным. Конечно, революция и эпоха Наполеона создали новые препятствия этому прогрессу: чтобы не входить в детали, достаточно указать на факт, наиболее бросающийся в глаза — почти непрерывные войны 1792—1814 гг. и вызываемый ими отлив в армию наиболее энергичных элементов сельского населения. Тем не менее, успехи сельскохозяйственной культуры во Франции за этот период очень значительны. Правда, мы имеем по этому вопросу почти исключительно официальные данные, но в виду отсутствия указаний противоположного характера и в виду их общей правдоподобности приходится признать их заслуживающими доверия.

Вот, например, заявление министра внутренних дел графа Монталивэ (1810 г.). «Никто не сможет отрицать прогресса агрикультуры во Франции за последние 30 лет; довольство распространилось в деревнях более широко, чем в прежние годы; деревенский житель почти повсюду превратился в собственника; ему трудно было раньше добывать себе хлеб насущный, теперь он знает роскошь; травосеяние, мелиорации, увеличение удобрения, изменение севооборота, культура многих масличных растений, распространение мериносов — все это вместе обогатило Францию». Несколько позже Шапталь почти буквально его повторяет: «Культура травосеяния сделала громадные успехи и обогатила сельское хозяйство; травосеяние доставляет обильный корм скоту, позволяя увеличивать стада и тем самым усиливать унаваживание… Громадное количество перемещений собственности и создание большого числа собственников содействовали прогрессу сельского хозяйства: новый собственник с жаром занимается обработкой земли. В тех местах, где владения огромных размеров едва могли прокормить одну семью, события заставили произвести раздел, вся земля пошла в обработку, и доходы удесятерились» .

Оба автора, как мы видим, вполне согласны и в своей характеристике сельскохозяйственного прогресса и в том объяснении, которое они этому прогрессу дают: оба видят его причину в перемещении собственности — в ее дроблении. Получается даже такое впечатление, как будто они приписывают всю заслугу в деле культурных новшеств исключительно мелкой собственности, т. е. крестьянину. Но это, конечно, не верно. Новые буржуазные владельцы земли не отставали в этом отношении от крестьян, а иногда даже служили им образцом. Так было, вероятно, при переходе к более интенсивному севообороту.

Например, в Дордони, стране мелкой культуры, господствует еще двух-полье. И первым переходит к плодосменной системе крупный владелец, некто Jumilhac: «Вместо обычного севооборота, который состоит в том, что рожь следует за паром и пар — за рожью, он вводит новый, основанный на принципах здравой теории, подтвержденной на практике: пар совершенно изгоняется. Севооборот Jumilhac’a состоит из десяти полей, которые следуют в таком порядке: 1) рожь, 2) репа, 3) овес с клевером, 4) 5) 6) клевер, 7) один из хлебных злаков, 8) картофель, 9) пшеница или рожь, 10) овощи. Таким образом, хлебные злаки культивируются ежегодно на 4/10 земли; но прочие 6/10, пять из которых были до сих пор непроизводительны, дают корнеплоды, овощи и клевер. Среди преимуществ этого севооборота должно отметить, что поля, которые всегда производили только рожь, приносят теперь Jurmlhac’y прекрасные сборы пшеницы» .

Травосеяние, интенсивный севооборот, улучшение породы и увеличение количества скота, лучшее удобрение — таковы признаки сельскохозяйственного прогресса, указанные в приведенных нами цитатах. Для полноты картины мы должны еще обратить внимание на судьбу культур некоторых растений, пользовавшихся особым покровительством империи. Эти привилегированные растения — свекла, шелковица, хлопчатник. Причина их особого положения заключается в стремлении правительства, войной с Англией изолировавшего Францию, отрезавшего ее от подвоза сырых материалов из вне-европейских стран, создать эти необходимые для страны материалы в пределах ее территории.

Свекла до эпохи Наполеона не пользовалась совершенно своей теперешней известностью. Общераспространенным сахаром был сахар из сахарного тростника. Но прекращение его подвоза заставило умы усиленно работать над разрешением проблемы добывания сахара из других растений. Понятно, с каким интересом было встречено изобретение сахароварения из свеклы; понятно также, что новая отрасль промышленности попала сразу в фавор к правительству. Так как свекла — растение не особенно прихотливое, а спрос на сахар далеко превышал предложение, то и свеклосахарное производство и культура свеклы распространились во Франции очень быстро.

Далеко нельзя сказать того же о культуре хлопчатника. Несмотря на правительственные премии, на организацию в южной Франции двух специальных школ, дело не пошло, так как климат оказался недостаточно жарким и постоянным. Зато шелководство преуспевало: в 1812 г. в двенадцати департаментах было собрано количество коконов, из которого можно получить 5 ½ миллионов килограммов шелка на сумму l5 ½ милл. франков. Эти цифры показывают, что культура шелковицы вышла уже из стадии эксперимента и превратилась в доходную отрасль хозяйства.

Итак, новые хозяева земли по всем видимостям преуспевали. С другой стороны, старые владельцы еще отнюдь не забыли о своих священных правах, отнюдь не были склонны от них отказаться. Их объединяющими центрами были эмигрантские кружки за границей, главным их средством действия — иноземное вмешательство во французские дела. Это своеобразное положение должно считать одним из немаловажных оснований наполеоновского деспотизма. Как мелкие, так и крупные приобретатели национальных имуществ (вместе составлявшие и по своей численности и по представляемому ими капиталу огромный процент населения Франции) склонны были считать революцию законченной в тот самый момент, как земля попала в их руки. В самом деле, для настоящего использования своей новой собственности они нуждались всего более во внутреннем спокойствии страны, в «порядке»; якобинское правление, правда, как будто давало порядок, но это был порядок рискованный: известно, как относились якобинцы к богатству, какой страх нагнали они на все имущие классы своей политикой принудительных займов, реквизиций, законом о maximum’e заработной платы, законом против барышничества и т. п. Конечно, на словах якобинцы всячески открещивались от «аграрного закона», но все знали, что их дела далеко не всегда согласуются со словами. Если до эпохи Робеспьера и миссионеров Конвента новые собственники чувствовали себя удовлетворенными революцией, то после этого периода они были уже ею напуганы. И напуганные, они неизбежно должны были мечтать о такой твердой власти, которая, опираясь на какую-либо солидную силу, санкционировала их приобретения и в то же время оградила их от эксцессов революции, от дальнейших эгалитаристских покушений. Такой властью не могла быть старая монархия, ибо она слишком связала свои интересы с интересами старых владельческих слоев; ее возвращение было бы, без сомнения, возвращением эмигрантов, т. е. претендентов на землю, за которую и буржуазные и большинство крестьянских покупателей уже заплатили сполна. Итак, нужно было создание новой власти. А так как власть должна была располагать и силой, то единственным претендентом на нее являлся, конечно, человек, располагавший единственной дисциплинированной силой того времени — победоносной армией.

Вполне естественно, что новые собственники земли приветствовали новый режим консульства и империи. К концу империи, впрочем, сельское население начинает уже освобождаться от этого гипноза, и, главным образом, под влиянием непосильной тяжести, которую возлагали на него непрерывные войны. Наборы, следующие один за другим ежегодно, громадные жертвы людьми (в одной Испании погибло до 300.000) начали возбуждать всеобщее недовольство, которое проявлялось пока лишь пассивно — в уклонении от воинской службы.

Революция не успела закончить этой операции распродажи национальных имуществ. Значительная часть земель осталась еще не проданной к моменту вступления во власть Наполеона. Отношение Наполеона к этой сложной проблеме весьма характерно и представляет значительный интерес.

Само собой разумеется, что новое правительство не могло, по самим условиям своего возникновения, нарушать созданного революцией права новых владельцев земли. Ведь оно само выросло на почве, подготовленной революцией, основным мотивом его существования было закрепление и упорядочение ее социальных результатов. Не удивительно, что одним из первых его актов было признание неприкосновенности всех законным путем совершенных покупок национальных имуществ. Даже за попытку запугивать приобретателя национального имущества оно грозит строгой карой.

Но, с другой стороны, зарождающаяся монархия вполне основательно не доверяла долговечности той поддержки, которую пока оказывали ей демократические элементы населения. Ее прочной опорой были средние классы — торгово-промышленная и землевладельческая буржуазия. Такое положение было чревато опасностями. В более или менее отдаленном будущем можно было предвидеть борьбу на два фронта — с реакцией и демократией. Стремление к примирению с силами реакции — духовенством и дворянством — было в этих условиях естественно, тем более что оно чувствовалось и в среде самой буржуазии, очень напуганной демократией. Этим стремлением и объясняется целый ряд мероприятий эпохи консульства и империи. Так, примирение с католицизмом ведет за собою возвращение клиру еще не проданных земель, предназначавшихся на содержание церквей; амнистия эмигрантам, объявленная 6 флореаля Х года, обещает вернуть им их земли (за исключением лесов, объявленных государственной собственностью), поскольку, разумеется, эти земли не перешли в другие руки.

В связи с этими попытками примирить с новой властью верхние слои старого общества, необходимо упомянуть еще об одном акте империи — о создании нового дворянства. Ряды старых дворянских родов за время революции очень поредели. Да и из оставшихся далеко не все, и не самые видные дворяне, вняли призыву Наполеона, Чтобы, с одной стороны, пополнить кадры дворянской знати, с другой — тесно связать с собой, со своими личными интересами тщеславие и корыстолюбие новых людей, выдвинутых революцией и войнами, Наполеону пришлось вернуться к принципам старого порядка, казалось, всецело отвергнутым Францией в эпоху революции. Мы не можем входить в детали этого вопроса. Для нашей задачи важно отметить лишь одну его сторону — социально-экономическую.

Все дворянские привилегии, титулы и т. п. имеют реальное значение лишь тогда, когда они опираются на действительную силу. Сила дворянства всегда была связана с его землевладением. Так как Наполеон это прекрасно понимал, то он мог действовать двояко: или давать дворянство людям, уже обладавшим крупными земельными владениями, т. е. представителям буржуазного землевладения, или дарить своим приближенным, возводимым в дворянское достоинство, земли, составлявшие национальную собственность.

Но своему происхождению эти земли составляли часть еще не распроданных национальных имуществ. Таким образом, земли, отобранные революцией у старой аристократии, начали служить при Наполеоне фондом для образования аристократии новой. Понятно, что при аристократической тенденции правительства дальнейшее дробление земель были ему совершенно нежелательно. Поэтому почти все постановления, облегчавшие мелкому люду покупку земли, были при Наполеоне отменены, а оставшиеся в силе не применялись; поэтому же было объявлено, что все, не уплатившие в срок следуемой доли покупной суммы (т.е. бедные покупатели), лишаются навсегда прав на уже приобретенную ими землю. В крестьянском вопросе Наполеон всецело отказывается от традиций Национального собрания, как ни были они сами по себе умеренны. «Крестьянофильство» для него лишь революционная «идеология», заслуживающая такого же презрения, как и все прочие «идеологии» .

Несмотря на многочисленные препятствия, стоявшие на пути промышленного прогресса, дореволюционная Франция была уже в значительной степени страной капиталистической. Очевидно, ни цеховая регламентация, ни многочисленные разделявшие страну таможенные перегородки, ни общие политические условия старого порядка не могли задержать естественного хода вещей. Не только отдельные предприниматели находили возможность обходить суровые средневековые регламенты, их вынуждено было во многих случаях нарушать и само правительство. Первые при этом могли широко пользоваться тем обстоятельством, что сеть цеховой организации не распространялась на всю Францию (некоторые провинции были совсем свободны от цехов); второе действовало двояко: или выдавало особые привилегии, разрешающие основание мануфактур и освобождающие их от корпоративной опеки, или просто игнорировало возникновение новых отраслей индустрии, не торопилось подчинить их не удобной для них регламентации. Так или иначе, но накануне революции существовали уже крупные капиталистические мануфактуры. В Лангедоке, в Севеннах были суконные мануфактуры, в Нормандии — фабрики шерстяных и хлопчатобумажных материй, в долине Луары, в Type, Руане, Лионе — фабрики шелковых изделий, в Арденнах — металлургические заводы, в Артуа — каменноугольные копи, в Бордо — сахарные заводы и кораблестроительные верфи и т. д. и т. д.

Разумеется, крупное предприятие не было еще господствующим типом. На ряду с ним и часто в зависимости от него существовала масса цеховых и нецеховых мелких производителей, работавших у себя на дому. Но они в большинстве случаев уже потеряли свою самостоятельность и были всецело в руках скупщика-торговца или владельца соседней мануфактуры. От него они получали сырой материал и ему же сбывали продукты своего труда, получая за него довольно скудную заработную плату.

Параллельно с развитием индустрии шло и развитие торговли. По расчетам конца XVIII века за период 1715—1792 гг. внешняя торговля Франции увеличилась в четыре раза. Франция поддерживала правильные торговые сношения со всеми странами Европы. В один Гамбург, напр., она отпускала ежегодно на 40 миллионов сахарного песку. Сырые материалы для французской промышленности — сырой сахар, хлопчатая бумага, кожи и т. п. — ввозились из колоний. При этом большая часть ввезенного после, переработки снова уходила из страны. Так, в 1789 г. из колоний было ввезено товаров на 218 миллионов, причем во Франции было потреблено лишь на 71 миллион.

Центром колониальной торговли был Бордо. Центром восточного вывоза, т. е. средиземноморской торговли, после Утрехтского мира становится Марсель. Крупную торговлю вел также Лион: он ввозил из Леванта, Италии и Дальнего Востока 8—9.000 тюков шелка-сырца и не менее четверти своего продукта сбывал на иностранные рынки.

Так обстояло дело перед революцией, так преуспевал капитализм при неблагоприятных для него условиях старого порядка. Естественно, что деятели Учредительного собрания, представители поднявшейся к власти буржуазии, отнюдь не склонны были сохранять в неприкосновенности эти условия. Уничтожив сословие цеховых присяжных и звание мастера, они провозгласили абсолютную свободу труда, т. е., говоря точнее, абсолютную свободу капиталистического предприятия. После всего сказанного выше, мы, конечно, не можем придавать этому акту всеобщего значения. Это была мера исторически-неизбежная и для промышленного развития страны очень важная, особенно, если ее рассматривать в связи с общей ликвидацией остатков средневекового строя, но все же она для многих, и притом наиболее прогрессивных, отраслей промышленности лишь санкционировала уже совершившийся факт.

Как бы то ни было, до сих пор промышленная свобода была исключением, теперь она стала законом. Само собой разумеется, этот закон должен был отразиться губительно на благосостоянии старой привилегированной цеховой аристократии. Зато его горячо приветствовали все живые и жизнеспособные элементы французской буржуазии.

Период демократической диктатуры якобинцев, при всей их враждебности к богатым, не внес существенных перемен в судьбы французской буржуазии. Правда, многие ее представители серьезно пострадали от отдельных актов нарушения собственности, от принудительных займов, реквизиций и т. п. Правда, военное положение, застой в делах, закон о maximum’e вызвали массу банкротств. Но зато в тот же период многим удалось составить себе целые состояния, путем покупки и перепродажи национальных имуществ, путем всевозможных темных финансовых операций, поставок на армию и т. п. На ряду со старыми капиталистами появились новые, так называемые nouveaux riches, по размерам капиталов часто далеко оставлявшие за собой старых.

Если, таким образом, накопление капиталов продолжалось, и притом усиленно, даже в эпоху Конвента, то тем более должно это сказать про период реакции. Существенное различие лишь в том, что капиталисты, при Робеспьере всячески скрывавшие свои деньги от зоркого правительственного ока, при Директории смело выступили на авансцену, как настоящие хозяева Франции.

Ко времени вступления во власть Наполеона буржуазия, освобожденная Учредительным собранием, оттеснившая на задний план старое дворянство, пережившая более или менее благополучно страшное для нее время Конвента, щедро вознаградившая себя за пережитое унижение материальными благами, представляла собою господствующий класс в полном смысле этого слова. Как же отразилась эта перемена в ее положении на ее экономической деятельности? Как воспользовалась она своими новыми капиталами при новых условиях промышленной свободы?

Официальные данные эпохи консульства и империи свидетельствуют о непрерывном прогрессе индустрии. В этих данных есть некоторые преувеличения: в действительности «непрерывный прогресс» довольно часто, напр., в 1806 и 1811 гг., прерывался серьезными кризисами; в очень многочисленных отраслях индустрии вообще прогресс мало заметен. Но, в общем, за время правления Наполеона, главным образом, за его первые годы, французская промышленность, несомненно, сделала крупный шаг вперед. Период 1800—1806 гг. представляет одну из ярких страниц ее истории.

Особенно преуспевало хлопчатобумажное производство. В начале столетия во Франции совсем не существовало производство муслина, в 1806 г. в одном округе С.-Кентэна было уже 8.000 станков, изготовлявших канифас, муслин, перкаль и коленкор; этот округ производил 300.000 кусков в год. Французский коленкор шел уже наравне с английским. Быстро развивалось ситценабивное дело: один из ситцевых королей эпохи консульства Оберкампф, основавший свою мастерскую с 600 франков в кармане, в короткий промежуток времени завоевал рынок для своих indiennes и довел производство ситца до громадных размеров. Наконец повсюду возникали фабрики нанки и бумажного бархата.

Тот же Оберкампф основал первую бумагопрядильню. До 1789 г. механическое бумагопрядение было вовсе неизвестно во Франции. Теперь же самопрялка исчезает, заменяясь новейшими машинами английского образца, и уже через несколько лет прекращается совершенно спрос на английскую бумажную пряжу, за исключением самых тонких сортов.

Эта победа французского бумагопрядения свидетельствует о большой энергии капиталистов.

Наиболее трудно было бороться с английской конкуренцией в области шерстяного и суконного производства. Главное преимущество Англии состояло в высшем типе употребляемых в деле машин. Чтобы поддержать французских промышленников, из Англии был выписан известный машиностроитель Дуглас, снабдивший французские мануфактуры большим числом новых машин. На выставке 1806 г. были уже выставлены девять новых типов машин, а общее их число достигло 340.

Металлургия была еще в зачаточном состоянии. Правда, во Франции было до 150 железоделательных заводов, рассеянных по всей территории, и число сталелитейных все возрастало. Но лишь на одном заводе в Крёзо пользовались каменным углем.

Зато стеклянные заводы, гончарное дело, производство фарфора непрерывно развивались. В этом отношении Франция не имела конкурентов.

Паровых машин еще почти не было. В 1810 г. существовала лишь одна машина высокого давления и одна — низкого, употреблявшиеся в водокачках. В бумагопрядении паровой мотор был применен впервые в 1812 г. Тем не менее, французская промышленность вступила уже вполне определенно в стадию машинного производства. И мы можем даже констатировать в изучаемый период социальные последствия этого факта: замену мастерской — фабрикой, соединение некогда изолированных работников в казармах крупного капиталиста, образование резервной рабочей армии. Министр империи Шапталь со скорбью отмечает, что вследствие применения машин заработная плата понижается, масса рабочих лишается труда, все большая часть населения группируется вокруг фабричных зданий. Его скорбь объясняется, впрочем, не сочувствием к рабочим, но боязнью беспорядков с их стороны.

Вместе с машинным производством Франция узнала и промышленные кризисы. Впрочем, при объяснении кризисов наполеоновской эпохи, помимо обычных факторов, следует принимать во внимание еще и специфические условия, о которых будет сказано ниже. Как бы то ни было, вторая половина правления Наполеона в экономическом отношении далеко не так благополучна, как первая. Начиная с 1806 г., мы уже слышим жалобы промышленников то в той, то в другой отрасли индустрии, а к 1811 г. кризис принимает всеобщий характер.

Он охватил самые разнообразные местности и самые разнообразные отрасли производства. И нужно еще добавить, что он отнюдь не был скоропреходящим: о застое в делах и безработице говорят официальные доклады и 1812 и 1813 гг.

Должны ли мы признать, на основании этих данных, что французская промышленность в период 1806—1813 гг. регрессировала? — Разумеется, нет. Кризисы — неизбежная принадлежность капиталистического строя. Благодаря особым условиям кризис 1811 г. был чрезвычайно тяжел. Но, все же, и в техническом отношении, и по количеству вложенных в индустрию капиталов, и по числу занятых рабочих рук Франция 1812 г. ушла далеко от Франции 1800 г.

Хлопчатобумажная промышленность продолжала быстро расти вплоть до кризиса: в 1812 г. число веретен превосходит миллион, и общее количество продукта достигает 10 ½ милл. килограммов. Насчитывают более 100 механических бумагопрядилен, 70.000 ткацких станков, валовой доход производства равен приблизительно 190 милл. франков. Производство шерстяных материй занимает громадное число рабочих: в Седане 18.000 при 1.550 станках, в Каркассоне 9.000 при 290, в Реймсе 20.000 при 6.265. Фабрикация льняных тканей, наоборот, падает, уступая место тонким бумажным тканям. В С.-Кептэне в этой отрасли промышленности занято 40.000, в Дофинэ — 17.000 рабочих. Производство шелка пережило за изучаемый период технический переворот, благодаря изобретению Вокансоном сучильной и тростильной машин, а также некоторым более мелким усовершенствованиям; цена шелка значительно понизилась. В Лионе в 1812 г. было 15.500 ткачей при 10.700 станках против 5.800 ткачей и 3.500 станков в 1800 г., в Ниме 13.700 при 5.000 против 3.450 и 1.200, в департаменте Луары в производстве шелковых лент занято 15.400 рабочих. В производстве шелковых тканей в Лилле занято 52.000 рабочих в 1812 г. против 26.000 в 1800 г. Металлургия развивалась гораздо медленнее: в 1812 г. считалось 230 доменных печей, производивших 99.000 тонн чугуна против 61.500 тонн в 1787 г. Потребление каменного угля возросло с 25.000 до 92.900 тонн.

Приведенные данные принадлежат уже упоминавшемуся нами Шапталю. Можно предположить, что цифры несколько преувеличены, особенно, если относить их к 1812 г. — году, непосредственно следующему за кризисом 1811 г. Наиболее вероятно, что они соответствуют положению промышленности перед кризисом, в момент ее наивысшего подъема. Как бы то ни было, у нас нет оснований признать их чистой выдумкой Шапталя.

Мы уже отмечали тот факт, что зарождение наполеоновской монархии приветствовалось и сельской буржуазией и сельской демократией, поскольку последняя была удовлетворена в своем стремлении к земле. То же можно сказать и о городском населении: индустриальная буржуазия, напуганная революцией, видела в Наполеоне олицетворение идеи «порядка», а демократические элементы городов, утомленные политикой и разочарованные в ней, рады были наступлению внутреннего мира, который должен был усилить спрос на их труд и дать более прочное обеспечение их экономической деятельности. Конечно, экономическая политика правительства не была в состоянии отвечать одновременно интересам столь различных групп. К тому же удельный вес буржуазии после разгрома дворянства и поражения демократии был так велик, что в выборе Наполеона не могло быть и сомнения. Чтобы упрочить свое положение, он должен был искать поддержки в самом сильном в данный момент классе общества, должен был служить его интересам. И действительно, экономическая политика консульства и империи носят определенно буржуазный характер.

Революция освободила промышленность, но она не дала ей соответствующей новым нуждам организации. Между тем буржуазия несомненно, испытывала потребность в некоторых объединяющих органах, которые давали бы ей возможность обсуждать коллективно вопросы экономической политики и оказывать коллективное же давление на правительство. Такие органы и были созданы Наполеоном в XI г. в виде промышленных и торговых палат. Они состояли из представителей, избранных наиболее видными лицами торгово-промышленного класса, под председательством должностного лица. Их решения передавались в министерство внутренних дел, при котором был учрежден особый генеральный совет торговли, концентрировавший и обсуждавший все предложения и требования буржуазного мира. Все это здание представительства буржуазных интересов было завершено в ХII году организацией особой торговой секции в одном из высших государственных учреждений — в государственном совете.

Описанная система организовала буржуазию; в том же XI г. Наполеон дал известную организацию и пролетариату, разумеется, в несколько ином духе.

Введение

м обязательной рабочей книжки и целым рядом относящихся к ее применению постановлений пролетариат был отдан под двойной и при том очень суровый надзор — полиции и нанимателей. Одновременно быль исправлен революционный закон о коалициях. Как известно, он карал за коалицию одинаково как капиталистов, так и рабочих; правительство консульства нашло это несправедливым, и установило высшую норму наказания для первых в месяц тюрьмы, для вторых в 3 месяца. К тому же коалиция первых, но новому закону считается преступной лишь в случае их стремления к несправедливому понижению рабочей платы, стремление вторых к повышению платы признается всегда преступным. Законодательством Наполеона буржуазия и пролетариат были впервые ясно и определенно противопоставлены друг другу, как две неравноценные и неравноправные категории граждан.

Не менее ярко сказываются буржуазные тенденции в таможенной политике Наполеона. Ее характер вполне определяется двумя тесно связанными между собой идеалами. Эти идеалы — завоевание внешнего рынка для продуктов французской промышленности и вытеснение английской конкуренции; средства, к их достижению — доведенный до крайности протекционизм (система континентальной блокады) и военное принуждение. Что касается целей, то они, бесспорно, были намечены правильно, т. е. в полном согласии с реальными интересами французской буржуазии. Но события показали, что принятые к их достижению меры не только не привели к желаемому результату, но, наоборот, в конечном итоге оказали чрезвычайно вредное влияние на развитие индустрии и торговли. Еще до объявления континентальной блокады, во время обсуждения вопроса о таможенных тарифах в государственном совете, обнаружилось, что среди французской буржуазии не существует на этот счет единогласия. Та часть промышленников, которая нуждалась во ввозе сырых материалов, горячо протестовала как против запрещения их ввоза, так и против обложения их высокой пошлиной. Так, напр., уже известный нам владелец ситценабивной фабрики Оберкампф не согласен на запрещение английских бумажных тканей: обладатель шести бумагопрядилен Ришар-Ленуар выступает в этом пункте против Оберкампфа, но зато сам возражает против запрещения ввоза хлопка, и т. д. и т. д. Тем не менее, циркуляр императора по поводу континентальной блокады, разосланный торговым камерам, был в большинстве их встречен с энтузиазмом.

Этот энтузиазм должен был скоро испариться. Дело в том, что разрыв торговых сношений с Англией повел к прекращению не только ввоза английских продуктов, но и вообще морской торговли Франции. Английский флот изолировал Францию от колоний, которые были фактически ею потеряны. Сношения с Востоком были тоже затруднены. С другой стороны, принуждение континентальных государств к блокаде имело для их экономического благосостояния пагубные последствия: медленно завязывающиеся торговые сношения нельзя перестроить повелением деспота, как бы силен он ни был. В результате общей депрессии спрос на продукты французской промышленности не только не возрос, но, наоборот, упал. В 1806 г. французский вывоз был равен 456 милл., в 1812 г. — 383 милл.

В 1811 г. ближайшие итоги наполеоновской политики, в виде общего кризиса, были уже вполне ясны для французской буржуазии. В отчетах о положении промышленности за 1811 г., составленных безусловно на основании заявлений промышленников, причины кризиса указаны определенно: недостаток сырых материалов вследствие прекращения морских сношений и сокращение рынка, особенно заграничного.

Эти печальные итоги сразу значительно охладили отношение буржуазии к императорскому режиму. И ни субсидии, ни премии, ни казенные заказы не могли уже восстановить прежнего энтузиазма. Буржуазии был нужен мир во что бы то ни стало и восстановление торговых сношений. Если Наполеон мешал этому, то они ничего не имели против того, чтобы дать ему расчет, как дают расчет неумелому приказчику.

1.2 Кодекс Наполеона Создание Гражданского кодекса французов 1804 г. (Кодекса Наполеона), оцениваемое как начало нового периода истории французского гражданского права, стало наиболее значимым событием в истории европейского права XIX столетия. Кодекс стал не только национальным достоянием Франции, но и получил широкое распространение во многих частях Европы. Его достоинства были оценены не только во Франции, но и во многих других странах. Французское гражданское право было воспринято многими народами.

Одной из причин распространения кодекса была внешняя завоевательная политика Наполеона Бонапарта. Из Франции кодекс перешел в Европу, «он следовал за французским оружием и одерживал вместе с ним победы». Территория влияния Франции расширялась, и помимо самой Франции включала Бельгию, Голландию, левый берег Рейна от Везеля до Базеля, полосу Северной Германии до Балтийского моря, часть Швейцарии, Пьемонт, Тоскану и Папскую область. Во всех этих странах кодекс Наполеона приобретал силу положительного закона. Также он действовал в Неаполе, большинстве мелких княжеств Германии, в Данциге, в Великом герцогстве Варшавском. Так Наполеон стал законодателем не только во Франции, но и во многих частях Европы. Здесь образ Наполеона-военачальника вытесняется фигурой законодателя, и он предстает как юрист и миротворец.

При этом широкое распространение кодекса Наполеона нельзя объяснить только завоевательной политикой Франции. Есть территории, вообще не имевшие французского политического влияния, и где кодекс закрепился на целое столетие, где к его принципам возвращались после временной антифранцузской реакции (напр.: Луизиана, Бельгия, Женева и др.).

Одним из достоинств, принесшим кодексу популярность, стал простой, ясный и точный язык его изложения. «Каждая из статей дает полное и законченное понятие, и для установления смысла отдельного положения законодатель не прибегает к этим постоянным ссылкам на другие параграфы, которыми так затрудняется чтение нового германского уложения». Даже если на некоторых европейских территориях кодекс не был введен в действие в переведенном или переделанном виде, он послужил основой и образцом систематизации и последующего развития национального гражданского законодательства. Так, закрепленные в нем принципы легли в основу некоторых европейских кодексов (итальянского, испанского, саксонского).

Процесс приспособления к новым гражданско-правовым порядкам проходил несмотря на то, что после завоевания народы, симпатизировавшие ко всему французскому, напротив, стали ненавидеть французские идеи. В связи с этим представляется, что кодекс соответствовал потребностям и мировоззрениям многих людей и за пределами Франции.

После падения режима Наполеона, во многих государствах наступила реакция против французского вообще, и французского законодательства в частности. Такой поворот событий также имеет политические предпосылки. Некоторые государства отказывались от кодекса Наполеона не потому, что он не соответствовал уровню развития гражданско-правовых отношений или духу исторически сложившегося национального права, а потому что напоминал о притеснениях и унижениях народа. Однако некоторые государства сохранили, и длительное время продолжали пользоваться кодексом Наполеона. Так, в течение всего XIX века население Царства Польского и прирейнских княжеств Германии прекрасно приспособилось и не испытывало никаких затруднений при применении чужеземного кодекса.

Безусловно, создание гражданского кодекса стало событием общеевропейского масштаба и обусловило широкое распространение французского законодательства. Некоторые называют его «кодексом современного цивилизованного мира», полагая, что Франция «своим гражданским кодексом установила лучшую форму общественного строя». «Таким путем Франция вознаградила человечество за кровь, пролитую во время войны, и несколько компенсировала зло, причиненное современному поколению, теми огромными благами, которые она обеспечила грядущим поколениям». В течение всего XIX века французское законодательство господствовало в Европе, и законодательства государств не могли не считаться с его принципами и положениями. А благоприятную основу для его распространения создали французская философия и культура XVIII века.

За XIX век существенно изменились социально-экономические условия жизни общества, и кодекс Наполеона, уже во многом не соответствовал потребностям гражданского оборота. Но французы держались за основополагающие принципы гражданского права и не допускали радикального пересмотра кодекса. «В то время, как прорываются на свет учения, грозящие разрушением всему социальному (существующему) строю, и находят себе сторонников, когда предлагают заменить законный брак свободным сожительством, когда на собственность делаются нападения во имя социального равенства, забывая, что неравенство составляет один из основных законов природы, когда попирают доверие, которое свойственно договорам, когда некоторые судьи, избранные равными и предназначенные внести мир между капиталом и трудом, унижают и извращают свои обязанности до того, что заранее обещают признавать правыми рабочих, а виновными предпринимателей — было бы опасно открывать простор для обсуждения широких социальных задач, разрешенных уже нашим кодексом» .

За 135 лет существования кодекса, из общего количества 2881 статей более 370 было изменено. При том «новые статьи излагались тяжело и многословно, так что объем кодекса сильно увеличился». Наибольшим изменениям подверглась первая книга, говорящая о лицах. Наименьшее количество изменений коснулось вещного и обязательственного прав, что указывает на «живучесть» принципиальных положений кодекса, их соответствие капиталистическому типу производственных отношений.

Французские гражданские законы на протяжении XIX века «…не только не изменились, несмотря на политические перевороты, но напротив — остались незыблемыми в тех даже своих частях, которых недостатки были обнаружены и признаваемы единогласно». На протяжении длительного времени кодекс сохранял свой престиж даже при различных революциях и экономических преобразованиях, его цитировали и комментировали не реже, чем на другой день после опубликования. Он оставался тем авторитетным предком, к которому обращались за советом, и именно вокруг него юристы пытались сформировать ряд новых промышленных законов. При этом юрист-консульты не обращали внимания на те трещины, которые произвело в нем время, и искусственно, путем остроумных ухищрений, старались согласовать новые законы с принципами, которые были в ходу в эпоху мелкой промышленности и личного деспотизма.

Система гражданских законов, обнародованная во Франции 20 марта 1804 года, носила первоначальное название «Гражданского кодекса Французов». Когда кодекс получил распространение в других странах, его название было заменено другим, более свойственным тогдашним политическим отношениям — «Кодекс Наполеона». После падения режима Наполеона, кодексу было возвращено название «Гражданского кодекса», и уже в 1852 году был возвращен прежний титул — «Кодекс Наполеона». Смена названий кодекса происходила вследствие происходивших во Франции политических переворотов. При этом практически не менялись форма и содержание первоначальной редакции кодекса. Политические перевороты «…не только не в силах были опрокинуть этот памятник или поколебать его до основания, но даже не оставили на нем почти никакого явственного следа…». На этот счет французский оратор Симсон предсказал судьбу кодекса Наполеона: «Когда время не может изгладить памяти о наших победах, разрушить однако их трофеи, всепожирающая коса его и тогда даже не в состоянии будет истребить наш кодекс. К нему будут обращаться, как обращаются в продолжение стольких веков к римским законам, в которых, к чести нашей будет сказано, мы черпали полными руками, но которые мы, однако, улучшили и усовершенствовали, — в чем каждый беспристрастный судья должен будет сознаться». Сам же Наполеон, во время пребывания на острове Св. Елены, говорил: «моя слава держится не сорока выигранными сражениями, потому что Ватерлоо изгладил впечатление стольких побед. Но то, что никогда не изгладится из памяти потомства, что будет вечно жить, — это мой гражданский кодекс» .

Даже во время событий 1848 года, когда все политическое устройство Франции мгновенно разрушилось и превратилось в хаос, гражданский порядок, основанный на гражданском кодексе, не только уцелел, но и спас Францию от нравственного и материального упадка.

Таким образом, политические перемены в государстве почти не коснулись гражданского кодекса, ограничившись его переименованием.

Французское гражданское право XIX века исключительной целью имело организацию гражданского общества и было лишено политического влияния, которым были пропитаны все средневековые гражданские законы Западной Европы. Французское гражданское право не имело бы столь широкого распространения и не смогло бы удержаться столь длительное время, если бы не его историческое происхождение, философские начала и опора на юридическую литературу и науку. В кодексе Наполеона были выработаны и закреплены наиболее соответствовавшие духу времени юридические принципы и конструкции, которые формировавшие наиболее простой и удобный режим гражданско-правовых отношений.

1.3 Континентальная блокада Наполеона Континентальная система одновременно является и местью за английскую блокаду, и стратегией, нацеленной на поражение Англии путем разрушения ее экономики. Наполеон почти преуспел.

Первым шагом Континентальной системы был запрет на продажу англичанами их товаров на континенте, и таким образом лишение Англии рынков сбыта. И наоборот, произведенные товары и сырьевые материалы из Европы запрещалось продавать Англии.

Британцы пытались отрезать Европу от ее колоний и помешать трансатлантической торговле, а также навигации вдоль европейского побережья. С обоих сторон блокада основывалась на нарушении международных морских правил.

1. Средства блокады Британцы эффективно использовали свой флот, Royal Navy, самый мощный в мире. В 1803 г. он насчитывает примерно пятьдесят кораблей, а к 1814 г. это число возрастет до 240. Англия потребляет массу дерева, в основном из скандинавских стран, Норвегии и Швеции. Лондон готов платить за сырьевые материалы, необходимые для кораблестроения — дерево, пеньку или лен, медь, железо и смолу.

Обеспечение морского превосходства всегда было основой британской политики. Лондон даже предпочитает нападать на нейтральные страны, нежели вступать в переговоры, что прекрасно доказывает бомбардировка Копенгагена 2 сентября 1807 г. Это превосходство морского флота также содействует экономике, так как военные корабли могут перевозить сырьевые материалы. Это позволяет также англичанам вторгаться в колонии европейских стран в Вест-Индии и Индийском океане.

Наполеон, со своей стороны, использует континентальные ресурсы, блокируя порты и побережье. Более того, чтобы контролировать все побережье, Наполеон не останавливается перед нападением на страны, которые не присоединяются к Системе, например, Португалию в 1807 г. Вначале континентальные государства выступают за такое военное состояние. Большинство старых союзников — против Англии. Все считают Англию «нацией лавочников» и смотрят на нее сверху вниз.

Для того, чтобы ввести Систему, использовались два легальных пункта: захват кораблей и право на блокаду. Морские правила были установлены в 1713 г. Утрехтским договором, в соответствии с которым считалось, что флаг защищает торговца. Но в военное время ничто не может защитить торговца от захвата военными кораблями. Такой закон работал на Англию и Наполеон решил применить законы итальянской школы, которые запрещали воюющим государствам захватывать торговые суда. Более того, Наполеон хотел бы учредить на море те же коммерческие законы, которые защищают торговцев на суше.

Таким образом, Берлинским декретом постановлялось, что против британцев будут применяться репрессалии, пока «Англия не признает, что закон войны — один и тот же, на море и на суше, и что он не может относиться к какой-либо частной собственности или к личности, не входящей в состав армии» .

Теоретически, любой корабль, пытающийся нарушить блокаду порта, может быть затоплен. Лондон объявляет, что все порты, перед которыми нет его кораблей, закрыты. Но по закону нейтральных стран, утвержденным в основном русской императрицей Екатериной II, для введения блокады для действительного закрытия порта необходимо, чтобы перед портом действительно «стоял на якоре или находился поблизости» корабль. Это «или» превратится в «и», когда Лондон и Санкт-Петербург после 1801 г. станут друзьями. Наполеон отстаивает законы нейтральных государств, которые утверждают, что «закон блокады применим лишь к действительно блокированным портам». Все эти моменты — теоретические, а на практике все получается по-другому.

2. Фазы Континентальной системы Уже после разрыва Амьенского мира Наполеон и Лондон предпринимают специальные шаги. 20 июня 1803 г. и 13 марта 1804 г. Бонапарт запрещает импорт коммерческих или производственных товаров из Англии. Товары из нейтральных стран разрешается ввозить, если поставка сопровождается сертификатом, выданным французским агентом (указ от 20 июня 1803 г.).

В июне и июле 1803 г. Лондон вводит блокаду устья Эльбы, затем Везера. 9 августа 1804 г. эта мера применяется ко всем французским портам на Северном море и Ла-Манше. В апреле 1806 г. англичане закрывают устье Эмза и Трава. 16 мая 1806 г. введена блокада от «реки Эльбы до порта Брест включительно» .

21 ноября 1806 г. Наполеон издает Берлинский декрет. В Статье Один говорится, что «Британские острова находятся в состоянии блокады». Более того, вторжение в Пруссию увеличивает прибрежную зону, вынуждая Англию расширять ответные меры.

Британская контратака вначале слаба. 7 января Лондон запрещает нейтральным нациям курсировать между французскими портами. Затем между 11 и 25 ноября обнародованы Указы Совета: все страны, за исключением британского флага, то есть страны, присоединившиеся к Континентальной системе, объявляются блокированными. Нейтральный корабль может войти в закрытый порт только в том случае, если он получил визу в британском порту, заплатил там пошлину на импорт (примерно 25%) и приобрел лицензию.

Еще до того, как Наполеон узнал о мерах, предпринятых британцами, он издает Миланский декрет, 23 ноября 1807 г., запрещающий любую контрабанду: любой корабль, приставший к английскому берегу, конфисковывается и все колониальные товары считаются английскими. Когда он узнает об Указах Совета, то издает второй Миланский декрет (17 декабря 1807 г.), объявляющий все нейтральные суда, согласившиеся на требования англичан, «денационализированными, потерявшими гарантии своего флага и считающиеся английскими». Таким образом, такое судно может быть захвачено как в порту, так и на море. Эти декреты дополнены Байоннским декретом (17 апреля 1808 г.) и Рамбульетским (23 марта 1810 г.).

После 1810 г. учреждена вторая Континентальная система. Вначале колониальные товары, захваченные корсарами, могут быть перепроданы после уплаты 40% налога. Затем, в июле 1810 г., декрет, изданный в Сен-Кло, разрешает импорт по системе лицензий. Практически это позволяет торговцам получить колониальные товары, необходимые для экономики. В конце концов, Трианонский декрет от 5 августа 1810 г. признает колониальное производство, но облагает его непомерным налогом. Такая политика, так как контрабанду остановить невозможно, имеет целью перекрыть теневой рынок за счет налогов. Также ожидается, что англичане будут вынуждены сбросить цены, чтобы конкурировать с другими странами в торговле с континентальной Европой.

Другие страны, входящие в имперскую систему, также обязаны ввести налоги, утвержденные Трианонским декретом, но им не разрешается торговать с нейтральными странами. В конце концов, как только в Францию начинает импортироваться необходимое сырье, Париж полностью запрещает импорт английских товаров на континент. Декрет, изданный 19 октября 1810 г. в Фонтенбло, еще более ужесточает порядки и предписывает сжечь все запасы английской мануфактуры.

Проведено систематическое уничтожение запасов, наиболее ярким примером чего является Франкфуртская экспедиция в ноябре 1810 г. Такая бездумная экономическая политика вызывает громкий протест других стран, так как Франция не может обеспечить английскими товарами. Но давление французской политики остается неизменным.

Эта политика кажется успешной: в 1811 г. Англию сотрясает беспрецедентный экономический кризис, который можно объяснить также плохими урожаями 1809−1811 гг. и циклическим кризисом перепроизводства. Фунт также обесценивается из-за сильной инфляции. В 1808 г. он стоил 23 франка, в 1809 г. падает до 20, и в 1811 г. — до 17.

Война отнимает у Англии массу денег, и вскоре начинает страдать банковская система. В 1811 г. спад английского промышленного производства составляет 20% по сравнению с 1809 г. Увеличение цены на хлеб и ряд банкротств в 1811 г. создают общий социальный кризис. Для подавления бунтов в Мидландсе, затем Ланкашире и Йоркшире выслана армия в 12 000 человек. Правительство Персеваля отказывается шевелиться из-за внутренней оппозиции тори — Каслри — и вигов. Убийство Персеваля в 1812 г. обозначило пик внутреннего кризиса Великобритании.

В этом же году Франция также переживает экономический кризис. Но страна остается спокойной.

3. Политика Наполеона и Континентальная система Для того чтобы сделать Систему эффективной, Наполеон предпринимает ряд мер. Во-первых, математические средства контроля: он располагает арифметической политикой, введенной в период Консулата. Статистические Анналы, ежегодные сводки департаментов и доклады префектов дают цифры, позволяющие управлять блокадой.

Он контролирует также палаты коммерции, реорганизованные в 1802 г., и палаты мануфактуры, созданные в 1803 г. Эти элементы позволяют ему организовать экономическую и финансовую политику. Но Наполеон не силен в экономике. Его мозг слишком прямолинеен для того, чтобы хорошо понимать ее законы. Континентальная система на самом деле включает два элемента: блокада побережья против английской торговли и контроль за европейской торговлей.

Этот второй элемент — и есть собственно Континентальная система. Его задачей является контроль за торговлей в имперской зоне, то есть, Франции, государствах, в которых правят вассалы Наполеона, и странах союзников. В понимании Наполеона экономика Франции должна доминировать над экономикой вассалов. Для этой системы необходимы два элемента: удовлетворить французского фермера, так чтобы он мог продавать свои товары; и убедиться в том, что города снабжаются надлежащим образом. Следует поощрять промышленность, использующую национальное сырье.

В конце концов, так как Наполеон — истый приверженец Кольберта, он желает привлечь столь много иностранной валюты в Францию, сколько возможно, а также экспортировать французские товары. Для этого он издаст декреты, увеличивающие таможенные пошлины на иностранные товары, в основном на английские, например, хлопковые ткани.

Для того, чтобы закрыть побережье, у Наполеона имеется на подхвате громадный, действенный таможенный департамент — примерно 27 000 таможенных офицеров. Генеральный директор департамента — один из самых влиятельных людей в имперской экономике. До 1811 г. его звали Колин де Сусси. Ему помогают сорок таможенных директоров в четырех зонах: южной Франции, северной Франции, Италии-Швейцарии и Голландии-Германии. Наполеон требует, чтобы его вассалы предоставляли французским таможенным офицерам полную свободу действий.

Таким образом, когда в 14 января 1810 г. Жером получает Ганновер, такое ограничение его суверенитета специально оговорено в договоре. Что касается Луи, который выступает против Континентальной системы, то он просто теряет корону. Актом, вводящем Голландию в состав Франции (9 июля 1810 г.), согласно одной из существенных статей, таможни объединяются. наполеон кодекс социальный реформирование Задача таможенных пошлин — создать защитный барьер для французских товаров. С 1803 по 1806 г. эти пошлины ежегодно увеличиваются. С введением Континентальной системы ряд коммерческих соглашений отдает экономику других стран в руки Франции. Для подписания таких соглашений годится любое время: со Швецией — 10 января 1810 г.; с Испанией — когда Жозеф принимает испанскую корону, 5 июля 1808 г. Таким образом, Испания вынуждена пожертвовать своей каталонской тканью на пользу французскому текстилю. Декрет, принятый 10 октября 1810 г., запрещает продажу нефранцузской одежды в стране. С другой стороны, сырье посылается национальным производителям, например, сырье для изготовления шелка из королевства обрабатывается в Линней.

Для того, чтобы такая односторонняя торговля была полностью выгодной, она должна основываться на несуществующей в то время инфраструктуре: сети дорог, и рек, пригодных для навигации для межевропейской торговли. Сенатус-консультум 13 декабря 1810 г. планирует связать Балтику с Северным морем, от Любека до Гамбурга, а затем продлить Рейнский канал.

Но все эти грандиозные инженерные проекты завершить невозможно. Основным средством транспорта станут дороги. Во Франции, где в 1791 г. был создан дорожный департамент, будут проводиться интенсивное дорожное строительство, согласно Декрету от 24 февраля 1811 г., «основных коммуникаций Империи». Именно тогда была построена похожая на звезду сеть дорог с центром в Париже.

Глава 2. Социальная политика Наполеона

2.1 Социальная политика Наполеона в России 1812 года Сами участники русского похода 1812 г., а затем и его исследователи не раз задавались вопросом, почему Наполеон не провозгласил отмену крепостного права в России, как он это сделал ранее в ряде европейских государств. Несмотря на то, что участники войны и историки называли несколько причин отказа императора от данного шага, вопрос этот по-прежнему вызывает живой интерес читателей и имеет некий налет загадочности. По нашему же мнению, ничего особо таинственного в этом вопросе нет, и его, в принципе, можно считать решенным. А. Г. Тартаковский верно заметил, что «сложившиеся в историографии взгляды основываются на узком круге давно введенных в научный оборот документов», а потому необходимо привлечь новые источники. Несколько свидетельств по данному вопросу, неизвестных отечественным читателям, мы приведем ниже, но следует сразу подчеркнуть, что объем источников по этой теме невелик из-за кратковременности самой кампании, а потому почти до конца исчерпан. К тому же, уже известны высказывания наиболее близких к императору и, следовательно, наиболее информированных людей. Поэтому необходимо упорядочить уже предложенные ответы на данный вопрос, выстроив их «субординацию» по степени важности и отбросив заведомо надуманные.

11 июля Наполеон принял в Вильно депутацию варшавской Генеральной Конфедерации во главе с Ю. Выбицким, который, между прочим, заявил: «С этой минуты отечество наше — Польша, восстановлено!». Император ответил уклончиво: «Сделаю все, от меня зависящее, чтобы поддержать ваши начинания». Беря на себя такие обязательства, он, однако, обусловил успех польского дела «в этих столь отдаленных и обширных областях» «единодушными усилиями всех жителей». Следовательно, восстановление польского-литовской государственности за-висело от собственных усилий поляков и литовцев. Далеко не вся литовская знать была удовлетворена таким ответом императора.

Наполеон наверняка узнал о нежелании литовской шляхты иметь варшавскую конституцию, особенно из-за принципа равенства людей в правах и освобождения крестьян. Но 6-й бюллетень Великой армии, в котором освещалась упомянутая аудиенция, объявил: «Польский народ двинулся повсюду, белый орел водружен везде. Князья, шляхта, крестьяне, женщины — все поднялись за независимость народа». При этом крестьяне выражают надежду получить свободу, подобно крестьянам Герцогства Варшавского, ибо «свобода является наиценнейшим благом для литовцев». В бюллетене утверждалось, что крестьяне «с воодушевлением выражают надежду, что в конце борьбы им будет возвращена свобода. Крестьяне из Великого Герцогства получили свободу не для того, чтобы через это сделаться богатыми, но чтобы собственники через это стали более умеренными, справедливыми и человечными, так как иначе крестьяне порушили бы их имения, чтобы искать иных господ. Шляхтич ничего при этом не теряет, он должен только быть справедливым, а крестьянин выиграет много» .

В этих словах Наполеон сформулировал свою минимальную социальную программу для Литвы, ответил на возможные возражения шляхты, будто бы литовские крестьяне еще не созрели для свободы, и положил предел дискуссиям на тему, не следует ли сохранить в освобождаемой стране крепостную зависимость крестьян. Таким образом, император определил свою точку зрения в отношении Литвы и всех польских земель, занятых русскими — полное объединение с Польшей и признание нового социального порядка, уже введенного в Герцогстве Варшавском.

Для управления Литвой 1 июля была организована Комиссия Временного Правительства Литовского, которой подчинялись Виленская, Гродненская, Минская губернии и Белостокский округ. В первом воззвании нового правительства население призывалось к пожертвованию всего, что нужно для снабжения войск. 6 июля в распоряжении для местных властей было велено вернуть людей по домам к обычным работам и повинностям, к прежнему порядку вещей. На следующий день комиссия специально обратилась к помещикам, чтобы успокоить их заверением, что порядок и безопасность возвратятся, побудить их к возвращению в свои дома, к собиранию рассеявшихся людей, которых следовало обязать к отработке обычных повинностей. В следующем воззвании духовенству поручалось побуждать население к терпеливому перенесению тягот войны, а крестьян — к отработке барщины, и снова без слова надежды на будущее освобождение. В этих прокламациях проявлялась даже слишком явная растерянность, вызванная состоянием страны и бедствиями населения. Желание восстановить, прежде всего, нормальную жизнь и обеспечить благополучный сбор урожая, необходимого для обеспечения войск, доминировали над прочими проблемами.

Новое литовское правительство оказалось в политическом смысле ничтожно, лишено всякой инициативы и чрезвычайно осторожно. Лишь по настоянию Наполеона Комиссия решилась 1 августа на воззвание к крестьянам, «как людям, находящимся под охраной права, как сынам Отчизны», призывая их повиноваться и оказаться «достойными тех благ», которые общая родина для них вскоре провозгласит. По всей Литве народ уже знал от польских солдат, что в Герцогстве Варшавском крестьянин объявлен свободным, что он «является равным своему барину», а из Вильно не приходило ничего, кроме требований исполнять барщину. Польский историк М. В. Кукель заметил, что и в этом воззвании виленское правительство не решилось на то, чтобы ясно сказать литовским крестьянам об уравнении в правах с их собратьями из Польши. С виду во всем слепо следуя за желаниями Наполеона, оно только в одной этой сфере закрывало глаза на его четкие указания.

Сходная ситуация сложилась и в Курляндии. 9 июля Наполеон приказал маршалу Ж. Э. Макдональду «занять Курляндию и сохранять ее нетронутой, поскольку там находится столько ресурсов для армии». Для понимания социальной политики новых властей весьма характерен эпизод, случившийся буквально в самом начале оккупации. После поражения русского отряда генерала Ф. Ф. Левиза 19 июля при Экау гражданский губернатор Сиверс эвакуировал Митаву, которая оказалась без власти. 20 июля этим обстоятельством «воспользовались соседние крестьяне-латыши и двинулись в город, где овладели провиантскими магазинами и начали грабить жителей. Нижние слои городского населения примкнули к грабителям». Но тут в город вступил прусский авангард под командой полковника Раумера; он применил оружие против грабителей, которые вскоре были рассеяны.

25 июля в Митаве появилось воззвание командующего прусским Вспомогательным корпусом генерала Ю. А. Граверта: «Здесь ходят слухи, что среди сельских жителей здешней провинции стало распространяться ложное мнение, будто бы наступившее военное положение… должно избавить поселян от обязанностей по отношению к их помещикам». Опровергая это заблуждение, генерал заявлял, что «не предполагается никакой перемены, как в устройстве означенной провинции, так и в отношениях между господами и подданными», и что прусаки будут «энергично поддерживать эти отношения, а равно и порядок и строго наказывать всякого, позволяющего себе их нарушение» .

Историк К. А. Военский в этой связи заметил, что для оккупационных властей было важно только одно: «как можно скорее установить порядок в занятой местности, пользуясь для этой цели местными, опытными людьми», и потому «менее всего хотели они что-либо изменять в общественной жизни и даже избегали существенной ломки, опасаясь недовольства господствующего сословия остзейцев. Главной целью французов, как и в Польше и Литве, было обеспечение продовольствия оккупационных корпусов и военная контрибуция. Но для поляков все это маскировалось громкими фразами о восстановлении королевства», а в Курляндии, напротив, старались доказать немцам, что новая власть сохранит в неприкосновенности все, чем они пользовались под русской властью. В итоге, «строй жизни, отношение владельческого класса к крестьянам оставались в полной неприкосновенности. Здесь, как и в Литве, французы не являлись защитниками крестьян, сохраняя существующий уклад жизни и поддерживая, наоборот, помещиков» .

Итак, в Литве, где дворянство встретило Наполеона как освободителя и восстановителя «Великой Польши», и в Курляндии, где оно нейтрально отнеслось к новому режиму, император не мог сразу и радикально решить крестьянскую проблему — она могла быть поставлена на повестку дня лишь в случае успешного завершения кампании. Поэтому французская администрация однозначно высказывалась здесь за сохранение прежнего социального порядка, и, в случае необходимости, поддержи вала его силой оружия. Общественный порядок был необходим для того, чтобы организовать нормальное снабжение Великой армии. Впрочем, крупных крестьянских волнений в этих областях не произошло.

Напротив, в исконно русских губерниях руки Наполеона в этом отношении были развязаны — здесь он мог бы провозгласить вольность крепостных, чтобы привлечь их на свою сторону в борьбе против российского дворянского государства. Сама логика военного противоборства подталкивала его на этот шаг, возможность и даже необходимость которого сознавались генералами и офицерами Великой армии. Некоторые ее представители видели позднее в этом большую упущенную возможность.

Между Литвой и коренными русскими землями находилась sui generis «переходная зона» — Белоруссия, к которой отношение Наполеона определилось не сразу. По его требованию, П. Сапега, Л. Радзивилл и В. Сераковский предоставили ему информацию об этой стране. Император выяснил, что «Белая Русь даже в польские времена считалась провинцией за характерную испорченность российским соседством», что там «шляхта вошла во вкус привилегии угнетения крестьян». Это, кстати, подтверждают и русские участники войны. Так, генерал А. П. Ермолов писал, что в белорусских губерниях «чрезмерно тягостная власть помещиков заставляла желать перемены». Полковник А. Х. Бенкендорф также отметил «ужасное и бедственное рабство», под гнетом которого белорусские крестьяне «находились благодаря алчности и разврату дворян», «своих мелких тиранов» .

Поляки советовали Наполеону сначала решить здесь крестьянский вопрос, улучшив положение крестьян, но сохранив их прикрепление к земле. Ему представили список «лиц, на которых можно более или менее рассчитывать», с оговоркой, что «один Бог знает тайны людских душ». Все это не вдохновляло; возле Витебска Наполеон воскликнул: «Вижу, что тут уже нет поляков, этот край не польский». Разведка донесла ему, что «в Могилевской губернии и в Белой Руси крестьяне привязаны к французам, а господа и евреи к русским». Тем не менее, он решил трактовать Белоруссию формально как часть Польши, то есть союзную страну.

А.Д. Пасторе, назначенный интендантом (гражданским губернатором) Белоруссии, писал: «В целях императора было выгодно как можно шире раздвигать пределы Польши; поэтому он сделал вид, будто, по его мнению, эта местность еще лежит в ее границах, и слово «завоевание» было заменено словом «освобождение» «. Наполеон заявил Пасторе: «Обращайтесь с Белоруссией как с союзницей, а не как с завоеванной страной». Полковник Р. Фезанзак отмечал, что в Витебске, столице «Белой Руси», «жители встретили нас скорее как завоевателей, чем как освободителей. Но интересы политики императора заставляли насколько возможно отодвинуть границы Польши, и Витебская провинция была объявлена составной частью этого королевства. Для нее были назначены губернатор и интендант, которые получили приказ обращаться с ней как с союзной» .

5 августа генерал Э. Богарне узнал о восстании крестьян в окрестностях Велижа и Поречья. Возможно, по совету служивших в его корпусе поляков — генерала Я. Дембинского и военного комиссара Ф. Барса — он написал императору: «Люди благоразумные думают, что это возмущение крестьян может в теперешних обстоятельствах потрясти Россию». Богарне обратил внимание на жестокость крестьянской неволи и на то, что до недавних пор крестьян продавали на рынках. Император ответил незамедлительно. Он просил уточнить, «произошло ли волнение (l'exaltation) крестьян по ту сторону Велижа в старой Польше, или в старой России. Проверьте этот факт. Если это восстание (revolte) имело место в старой России, его можно считать чрезвычайно благоприятным для нас, и мы сумеем извлечь из него пользу… Сообщите мне об этом и дайте знать, какого рода декрет и прокламацию можно было бы выпутить для возбуждения восстания крестьян в России и привлечения их на свою сторону». Кукель верно заметил, что в этом письме ясно обозначилась точка зрения Наполеона: на территории бывшей Речи Посполитой он хотел удержать социальный порядок, и преобразование общественных начал должно было осуществиться здесь на основе права. Но в собственно России он готов был разжечь крестьянский бунт. Как выразился А. К. Дживелегов, «Наполеон отложил осуществление своей социальной диверсии до вступления в пределы исконной России» .

8 августа Богарне ответил императору основательным меморандумом, в котором рассказал «о степени важности, которую может иметь для французской армии восстание крестьян». По его словам, волнения крестьян охватили белорусские и русские земли бывшей Речи Посполитой. Это было вызвано тяжелым угнетением, обостренным переходом этих земель под власть России. Положение крестьян ухудшилось; свободных некогда мещан переименовали в крестьян. Крестьяне хотели бы знать, что несет им новая власть. Они требуют хотя бы тех прав, которые дала польским крестьянам конституция герцогства Варшавского. Они уверяют, что в таком случае «вспыхнет всеобщее восстание даже в России». Жители белорусских городов хотели бы восстановить утерянные при русском правлении привилегии. «Восстановление этих привилегий произведет у буржуазии еще одну революцию в пользу французской армии, и это побудит их жертвовать всем ради достижения успеха». Очевидно, что в состоянии экзальтации местного населения «надежда возвратить эти привилегии, основанная на нескольких обещаниях, данных со стороны Вашего Величества, вызовет выгодные последствия, как в областях, которые войска уже заняли, так и в тех, к которым они близки» .

Генерал Ф.П. де Сегюр утверждал, что в Витебске Наполеон «поручил двоим из близких себе людей выведать настроение в народе. Надо было привлечь их свободой и более или менее общим восстанием втянуть их в наше дело. Но действовать приходилось только среди отдельных, почти диких крестьян… Эта попытка послужила только к разоблачению его проекта». Капитан М. Э. де Бодю вспоминал, что «несчастным крепостным, существам жалким и совершенно забитым», Наполеон «попытался предоставить свободу в прокламации, отпечатанной в Витебске, один экземпляр которой был у нас на руках. Эта прокламация была распространена в нескольких местах, но без успеха; она лишь вызвала со стороны некоторых из этих варваров небольшое число зверских выступлений, способных вызвать стыд у человека, который предпринял эту попытку революционной пропаганды; это была плохая акция безо всякой пользы для того, кто оказался в этом виноват» .

Антикрепостническая пропаганда, действительно, имела место в Белоруссии. Так, в Полоцком уезде среди «возмутителей» крестьян был шляхтич Игнатовский, служивший во французской армии и объявивший вольность крестьянам нескольких помещиков. Согласно русским документам, в Городецком и Невельском поветах Витебской же губернии крестьяне вышли из повиновения «по внушениям неприятельскими войсками необузданной вольности и независимости». В южных поветах Могилевской губернии «неприятель везде, где ни бывает, объявляет крестьянам вольность и свободу от помещиков»; «неприятель в здешних местах объявил всей черни вольность и независимость от помещиков» .

Фезанзак вспоминал, что во время пребывания в Витебске «новый вид беспорядка обращает на себя внимание Наполеона. Окрестные крестьяне, внимая разговорам о свободе и независимости, возомнили, что им позволено взбунтоваться против своих господ, и предавались необузданной вольности. Знать Витебска направилась жаловаться императору, который предписал суровые меры, чтобы возвратить их к исполнению своего долга. Было важно остановить это движение, которое могло перерасти в гражданскую войну. Были высланы мобильные колонны, внушены несколько примеров, и порядок вскоре был восстановлен». К этому времени следует отнести и следующие слова Шамбрэ о крестьянах: «Эти несчастные, которые никогда не видели ничего, кроме повелений своего господина, и знали только рабское повиновение, не различали свободу и распущенность. Во многих местах они ограбили своих помещиков; в других отказались им повиноваться и довели их до невозможности удовлетворять реквизиции французов. Наполеон… в приказе потребовал оказывать помещикам помощь, и прекратил говорить о свободе для крестьян. Надежды, которые он сначала дал этим последним, вызвали недовольство знати, которая тут же увидела себя подверженной всем опасностям народного движения» .

Итак, решив трактовать Белоруссию как часть «восстанавливаемой» Польши, император не мог здесь, как и в Литве, немедленно разрешить крестьянский вопрос. Поэтому генерал-губернатор Белоруссии генерал А. Ф. Шарпантье высылал воинские команды на подавление бунтов. Сменивший его на этом посту генерал Ф. Пуже вспоминал, что в октябре «крестьяне восстали против своего помещика, который настойчиво просил помощи для возвращения их к обязанностям, потому что, говорил он, если этот пример распространится, в стране тотчас наступит голод. Я считал необходимым потушить огонь, который мог распространиться, во-первых, потому, что я не имел задания поднимать в стране восстание, во-вторых, потому, что восстания могли нам повредить» .

По замечанию Кукеля, в Белоруссии при полной политической пассивности высшего слоя, мало склонного и к выступлению на стороне Наполеона, и к защите Российской империи, на первый план выдвинулся крестьянский вопрос, ибо многочисленные бунты, которые ни русские, ни французские власти не сумели усмирить до конца войны, указывают на наличие у крестьян социальной активности.

Итак, поставленный нами вопрос об отношении Наполеона к крепостному праву «редуцируется» до исконно русских губерний. Но в коренной России императора французов ожидала совсем иная встреча. Еще до вступления туда ему доносили, что дух крестьян за г. Красным является полностью пророссийским. Патрули и фуражиры сообщали, что в Смоленской губернии «люди совершенно иные», что все являются врагами, все готовы либо бежать, либо сражаться. Крестьяне вооружились пиками, собрались в отряды, во главе которых стоят дворяне. Доходили также известия о создании ополчения в центральной России. На основании этого Кукель заключил, что возможности поднять крестьянский бунт в коренной России вообще не существовало: «Оружие социальной революции не действовало за старой польской границей. Достать Россию за ней можно было только оружием» .

Но факты говорят о другом. Антикрепостническая пропаганда со стороны отдельных военнослужащих Великой армии имела место и в коренной России. В Рославльском и Ельнинском уездах Смоленской губернии «проходившие неприятели и оставшиеся мародеры… посеяли, особенно в крестьянах, понятие независимости». В Дорогобужском уезде генерал Э. Груши уговаривал крестьян не бежать от французов, «которые не делают вам никакого притеснения и даже с вами не имеют войны, напротив того, Наполеон хочет даровать вам свободу». В Юхновском уезде «крестьяне некоторых селений от вольнодумствия начинают убивать до смерти господ своих и подводят французов в те места, где оные от страха укрываются». Позже калужский губернатор П. Н. Каверин напишет императору: «Внушение неприятеля в занятых им местах… повсеместно между поселянами разсеиваемое, уверенность в непринадлежности более России и в неприкосновенности к ним власти помещиков могло поколебать их умы; от чего некоторые в Смоленской губернии способствовали неприятелю в отыскании фуража и сокрытых имуществ, а другие, сообщась с ним, попускались даже на грабительство господских домов» .

Некоторые крестьяне Московской губернии заявляли, «что они вольные, а другие, что они подданные Наполеона», третьи, что они больше не принадлежат помещику, «потому что Бонапарт в Москве, а стало быть, он их государь». В Волоколамском уезде крестьяне, «обольщенные вредными внушениями неприятеля, вышли из повиновения своим помещикам, приказчикам и старостам… Бунтуя, крестьяне говорили, что отныне они принадлежат французам, поэтому повиноваться будут им, а не русским властям» 18. Следовательно, антикрепостническая пропаганда велась неприятелем и в старорусских губерниях, и вопрос был лишь в ее масштабах.

Марксистские историки подсчитали, что в 1812 г. количество крестьянских выступлений увеличилось в 3 раза по сравнению с предшествующими годами. Б. Ф. Ливчак справедливо отметил, что это «приращение» произошло именно за счет затронутых войной губерний, откуда эвакуировались местные власти и помещики и где крестьяне контактировали с солдатами Великой армии, которая «несла с собой антикрепостнический дух» 19. По нашим подсчетам, две трети, а то и более от общего числа крестьянских выступлений пришлось именно на «прифронтовые» губернии. Причем, здесь крестьянское движение приняло самые ожесточенные формы: грабежи и поджоги поместий и магазинов, убийства помещиков и управляющих, вооруженное сопротивление властям, выдача помещиков противнику, сотрудничество с неприятельскими фуражирами и мародерами. В прочих же губерниях происходили «среднестатистические» волнения, отказы от работ, неприятие новых помещиков, подача прошений, сопротивление набору рекрутов, распространение слухов об отмене «рабства» .

Одним словом, наличие в стране неприятельской армии и антикрепостническая пропаганда со стороны ее солдат послужили одним из важнейших факторов обострения классовой борьбы. Но, как верно заметил Ливчак, «французские подстрекательства к самочинному освобождению всегда носили локальный, так сказать, кустарный характер, не получили значения всеобщего призыва, не поднимались до уровня политики. Не армия, не корпусные генералы определяли крестьянскую политику французов в России», а Наполеон, политика которого на сей раз была консервативной.

Вопрос о крепостном праве продолжал волновать Наполеона и в Москве. По словам Сегюра, здесь император «получил несколько прошений от разных отцов семейств. В них были жалобы на то, что помещики обращаются с ними, как со скотом, который, сколько угодно, продают и меняют. В них просили, чтобы Наполеон отменил крепостное право. Они предлагали себя в вожди отдельных восстаний, обещая обратить их во всеобщее». А. де Коленкур также упоминал, что в начале октября «император приказал составить прокламацию об освобождении крепостных … Несколько субъектов из низшего класса населения и несколько подстрекателей (немецкие ремесленники, которые служили им переводчиками и подстрекали их) немного покричали и по наущению некоторых лиц подали ходатайство об освобождении крестьян. Те же лица, которые подучили их, убедили императора в необходимости этой меры, заявляя ему, что идеи эмансипации гнездятся уже в мозгу у всех крестьян, и император, вместо того, чтобы быть окруженным врагами, будет иметь миллионы пособников» .

Почти наверняка оба генерал-адьютанта имели в виду послание, полученное Наполеоном от обывателй Рузы. Приводим его, сохраняя орфографию и пунктуацию подлинника: «Государь, Бог хотьев чтоб руской народ не болше крипасной был, употреблял для его силы ваши. Етот народ беден и ево обижает благородство [во французском варианте: opprime par la noblesse — угнетен дворянством]. Он видеть как птицы и все другие как на волью бывают, когда в сем государстве мужики, впервое богатство наций, крыпасний и у ных нету никаво защищатель. Нащи бары продают нас с родителей, или одново употребляют нас на перемен продают нас как животних или отдают нас чтоб заплатить долги их. Они принуждают нас служить их со всяким маниеров, а правил никакия, нежели капризы их. Выбор нами жены и наша жительство нам не позволено, и награждение что мы хорошо служили их, нас палками дерут, и ежели жизнь не отымают, от тово что она им нужна. Посему… мы желаем под новом государство идти, которой пуская нашу веру, может нас зашишать. И так остает нам благодарить богу что он нам средства дал к вашем величество объявить можем, как зашишатель народов чтоб его прасить нас от рабства на волью пускать, уверяя ево от нашей верности. Да и как могли бы не уверен быть от верности нашей, когда мы нашими тиранны верны были. Руса, 30 сентября». Далее следуют 17 подписей, скорее всего реальных лиц, поскольку почерки разные. На французском «переводе» этого послания, переданном Наполеону, им сделана пометка: «Лелорнь сохранит мне эту петицию. Москва 6 октября 1812» .

Здесь имеется в виду Э. Л. Лелорнь д’Идевиль, секретарь-переводчик службы личного кабинета императора, занимавшийся, помимо прочего, обработкой русских документов. Таким образом, Наполеон действительно был ознакомлен с этим документом. Другое дело, что истинное происхождение его более чем сомнительно. Заметим, что документ датирован по новому стилю, что вряд ли могли сделать сами просители. При сравнении русского варианта с французским, написанным вполне грамотно, становится ясно, что сначала был составлен именно последний, а затем полуграмотным мещанином или дворовым человеком был сделан неуклюжий перевод на русский язык (может быть, это и были «немецкие ремесленники, которые служили им переводчиками и подстрекали их»). На это указывают и построение фраз и некоторые выражения, не свойственные русскому языку и простолюдинам: откуда, например, забитый мужик мог знать, что «крестьяне являются первым богатством страны» .

А.Г. Тартаковский писал, что «Наполеон не раз задумывался над возможностью издания прокламации, которой декларировалась бы отмена крепостного права в России… Однако все приведенные здесь показания свидетельствуют лишь о его намерениях и пожеланиях», а не о каком-то реально предпринятом акте. Собирался ли Наполеон на самом деле освободить русских крестьян от крепостной зависимости, — задается вопросом историк, и отмечает, что «в 1812 г. социальные мотивы в политике французского императора были строго подчинены его политико-стратегическим расчетам. Данное обстоятельство вполне объясняет, кстати, позицию, занятую Наполеоном в крестьянском вопросе в западных губерниях России». Поскольку для русского дворянства Наполеон был «исчадием революции» и смертельным врагом, то император не исключал возможность в коренной России опереться на антикрепостнические волнения23. Почему же он все-таки этого не сделал? Ответов современниками и историками было предложено несколько.

С.Б. Окунь полагал, что наиболее убедительные соображения в этой связи высказал А.Б. ван Дедем ван де Гельдер. «Я полагаю, — писал этот генерал, — что император мог бы возбудить восстание в русских губерниях, если бы он хотел дать волю народу, так как народ этого ожидал, но Наполеон был уже в то время не генерал Бонапарт… Для него было слишком важно упрочить монархизм во Франции, и ему трудно было проповедовать революцию в России». То же самое утверждал и Сегюр: «Это средство претило Наполеону, природа которого склоняла его больше к интересам королей, чем на сторону народов. Он пользовался им довольно небрежно». Это и «побудило его не стараться более подстрекать народ к бунту, с которым он не в силах был бы справиться». По словам Коленкура, эта мера шла в противоречие с принципами Наполеона как монарха.

Исходя из этого, Тартаковский считал, что едва ли не важнейшяя причина такого образа действий императора «заключалась в том, что ко времени похода в Россию обнаружилось явное „поправение“ контрреволюционной диктатуры Наполеона — ее перерождение из республиканской в откровенно монархическую… В этих условиях антифеодальные тенденции его политики еще более отходили на задний план, и поддержка самостоятельных социальных движений полностью исключалась». Однако это слишком общее замечание, поскольку «поправение» наполеоновского режима произошло задолго до похода в Россию. Окунь верно заметил, что, хотя утверждение Дедема «в основе своей безусловно справедливо, оно все же требует дополнительных соображений», так как в 1807 г. личное освобождение крестьян в Польше провозгласил уже монарх, а не революционный генерал.

Некоторые советские авторы считали, что «опыт испанских событий должен был убедить Наполеона в опасности народного движения, когда антифеодальные задачи переплетались с национально-освободительными». Подчеркнем, что на самом-то деле это казуистическое «переплетение задач» оборачивалось их прямым антагонизмом, ибо, выступая против собственного дворянства, возглавлявшего «национально-освободительную борьбу», крестьяне объективно становились пособниками «интервентов». Впрочем, у марксистов была своя, «диалектическая» логика.

Тартаковский утверждал, что «конец колебаниям Наполеона в этом вопросе положило развернувшееся с не меньшим ожесточением, чем в Испании, крестьянское партизанское движение в самой России, как раз ко времени пребывания французов в Москве достигшее наивысшего подъема». Действительно, Наполеон говорил Коленкуру, что «предрассудки и фанатизм, распаленный в народе против нас, по крайней мере, в течение некоторого времени будут служить для нас большим препятствием, а следовательно, он будет нести на себе бремя всех отрицательных сторон этой меры, не извлекая из нее никаких выгод» .

Тем не менее, мы не думаем, что подогреваемая религиозной пропагандой народная война была непреодолимым препятствием для революционной пропаганды — факты «коллаборационизма» встречались и в Смоленской и в Московской губерниях, где как раз и действовала во всю мощь религиозная пропаганда. Шеф эскадрона А. Д. Хлаповский, в сентябре находившийся возле Подольска, писал: «Мы многократно вступали в близкие отношения с жителями, мы убедились, что было бы легко натравить против своего правительства этот народ, который прекрасно ощущал рабство, в котором находился; император, однако, не хотел употребить это средство» .

Попутно необходимо пояснить, что «народное партизанское движение» — это ни что иное, как выдумка марксистской литературы, поскольку настоящие партизанские действия вели только армейские «партии» и «летучие корпуса». Крестьяне же входили в систему «кордонов», организованную дворянской администрацией, задачей которой была только оборона своих и соседних деревень от небольших отрядов фуражиров и мародеров.

" Экстремальным" вариантом данного объяснения является версия Б. С. Абалихина. Он писал, что император французов собирался отменить крепостное право в России, «но действительность опрокинула все расчеты Наполеона и его приближенных. Народные массы России встали на борьбу с интервентами, с первых же дней войны развернули непримиримую партизанскую войну». «Народные массы, — утверждал он, — сыграли решающую роль в срыве коварного плана Наполеона — создать Вандею в тылу русской армии. Несмотря на все старания, французской агентуре и сепаратистски настроенному польско-литовскому дворянству не удалось поднять массовые восстания… Наполеон был вынужден признать провал своих расчетов на организацию мятежей в тылу русских армий». В доказательство этого тезиса Абалихин привел слова, сказанные императором 22 ноября: «Я недоволен конфедерацией, которая ничего не сделала… Если бы конфедерация была бы способна к чему-нибудь, вся страна (Россия — Б.А.) давно была бы охвачена восстанием» .

Подведем итоги. Наполеон, его генералы, офицеры и даже солдаты прекрасно знали «ахиллесову пяту» колосса российской империи. Поначалу им казалось, что это важная «козырная карта» в борьбе с Александром. В Витебской губернии был даже «запущен пробный шар», то есть, издана некая прокламация. Но уже этот эксперимент, а затем и последовавшие бунты в самой России наглядно показали «беспредел» и неуправляемость мужицкого бунта. К тому же, возможности антикрепостнической агитации стали сужаться по мере развертывания русским командованием религиозной пропаганды. Как «новоиспеченный» монарх с «весьма сомнительным прошлым», Наполеон понимал, что ему не к лицу разыгрывать роль революционера. Но самая главная причина того, что он отказался официально провозгласить отмену крепостного права в коренной России заключалась в том, что ему нужен был «мир во что бы то ни стало», который он мог заключить только с российским императором, но никак не с взбунтовавшимися крестьянами.

2.2 Религиозная политика Наполеона Понтификат Пия VII обозначил поворотную точку в напряженных и страстных отношениях между папством и Революцией. На сцену выходит Наполеон.

Будучи епископом Имолы, Кьярамонти отказывался становиться в какую-либо оппозицию против соседних республик, созданных Бонапартом в завоеванной Италии. В своей рождественской проповеди 1797 г. он даже высказывался в пользу демократии, которую считал соответствующей Евангелию. «Такой вид правления требует» , — провозглашал он, — «всех возвышенных добродетелей, которые могут быть заимствованы только в школе Иисуса Христа. Будь христианином, и ты будешь прекрасным демократом». Пий VII соглашается признать Консулат на тот период, пока уважаются права церкви. Дабы продемонстрировать свою открытость, он назначает кардинала Консальви государственным секретарем. Чего можно ожидать от Бонапарта, который, сразу после coup d’йtat, бросил клич к национальному единению.

5 июня 1800 г., за день перед битвой в Маренго, Первый консул собирает духовенство Милана, чтобы высказать свои взгляды на католическую, апостольскую и римскую церковь. «Без религии человек может лишь брести в темноте; и католическая религия — единственная, которая дает человеку истинное и непогрешимое объяснение его сущности и предназначения. Общество без религии подобно кораблю без компаса… Я надеюсь иметь счастье преодоления любых препятствий, могущих помешать полному единению между Францией и главой Церкви.»

Это обращение, широко опубликованное и разосланное, пользуется громадным успехом. Бонапарт подтверждает слова поступками. После победы над австрийцами он посещает, 18 июня, торжественный «Te Deum» в миланском соборе и «не имеет никакого значения, что скажут наши парижские атеисты», замечает Первый консул в сообщении, посланном в тот же день двум другим Консулам. Путь к переговорам таким образом открыт.

Рим вначале подозрительно отнесся к таким открытым действиям. Французские эмигранты, проживающие в Риме и особенно аббат Мори, агент Луи XVIII, сделают все возможное, чтобы помешать заключению какого-либо соглашения, могущего укрепить консулярное правительство в ущерб роялизму и Претенденту. Французские неоякобинцы теряют энтузиазм и издают отвратительные пасквили на папу и духовенство. Но Пий VII и Бонапарт решили любыми путями преодолеть оппозицию.

В письме, датированном 13 сентября 1800 г. Пий VII сообщает французским епископам, что он начинает переговоры с правительством Первого консула. Бонапарт назначает своим представителем аббата Вернье. Последний — бывший курат Анжера и один из самых активных миротворцев в Вендее. Переговоры начинаются в Париже в ноябре 1800 г. Два делегата папы, Его светлость архиепископ Спина Коринфский и отец Каселли, действуют согласно специальным инструкциям Консальви. Государственный секретарь определил пять пунктов, которые будут обсуждаться вплоть до февраля 1801 г.: отставка конституционных епископов, уменьшение числа епархий, возвращение церковного имущества, назначение епископов и присяга на верность Конституции.

Предложения Священного синода не соответствуют намерениям Первого консула самому назначать епископов. Тем не менее, переговоры продолжаются без особых трудностей. Они привели к проекту, который Франсуа Како, эмиссар Бонапарта, привозит в Рим. После бурных споров папа соглашается на последние уступки. Признается право Первого консула назначать епископов, и право папы утверждать их. Но слишком медленный ход переговоров раздражает Первого консула, которому не терпится достичь соглашения.

19 мая 1801 г. Бонапарт посылает в Рим жесткий ультиматум. Он угрожает прервать переговоры, если папа не примет проект в течение пяти дней. В ярости он указывает, что он с легкостью может вторгнуться в церковные государства… или даже обратиться в протестантство!

Како мудро спасает ситуацию. Он убеждает Консальви срочно выехать в Париж разобраться в недоразумениях. 22 июня государственный секретарь встречается вТюильри с Бонапартом. Все приготовлено таким образом, чтобы запугать кардинала и вынудить его принять французские предложения. Переговоры продолжаются до 15 июля. В конце концов, в 2 часа ночи Первый консул ратифицирует Конкордат. Пий VII подписывает его 15 августа. В бреве «Tam Multa» он требует отставки у законных епископов. Большинство из них подчиняется, за исключением Западной Франции, где группа жестких роялистов выбирает ересь и проводит собрания, направленные против Конкордата.

Таким образом, Бонапарт и Пий VII смогли достичь компромисса, устраивающего обе стороны, учитывая внешние обстоятельства. Ради того, чтобы сберечь основные пункты, папа мудро уступил по второстепенным вопросам. Он получает признание своего права утверждать епископов. Более того, тем самым он спасает единство римской церкви. Так что для него не имеет большого значения, что он должен признать Французскую республику или продажу земель эмигрантов, или даже то, что он вынужден передать церковные службы в подчинение общественным и под надзор государства, уменьшив тем самым их духовную роль; но все же регулярная церковная деятельность может быть продолжена.

Со своей стороны, у Первого консула имеются свои причины для воссоединения. Конкордат усиливает его популярность и отделяет католиков от роялистов. Но с некоторой двуличностью Бонапарт вставляет в договор Органические статьи, углубляющие уступки Рима. Тем самым снова выражен крайне галликанский взгляд на отношения между церковью и государством. Все религии в Франции официально рассматриваются как равные и низшее духовенство в дальнейшем подчиняется власти епископов, «пурпурных префектов», которые на самом деле являются представителями правительства.

Политические соображения — сильнее, чем личный религиозный скептицизм Первого консула. Он хочет официально реабилитировать святых, так как считает, что церковь — фундамент государства и общества. Его брат Люсьен защищает политику Конкордата перед Законодательной палатой. Он орет на атеистов. «Вы, жалкие софисты!» — кричит он им, — «бесполезно продолжать искать аргументы: таинственное влияние религии не может быть понято высохшими сердцами; ее моральную силу, как и силу гения, можно только прочувствовать, представить себе; о ее существовании можно не спорить.»

Своим «Гением христианства», вышедшем в 1802 г., Шатобриан объясняет свой личный взгляд на возрождение религии. Используя исторические и эстетические примеры, автор прославляет христианство, салютуя Бонапарту, «сильному человеку, который вытащил нас из пропасти». Фактически он играет в игру идеологической реставрации после успешного coup d’йtat.

После 1804 г. Наполеон подчинит церковь интересам своей династии и имперской монархии. Император выступает в роли самого великодушного из принцев, если не самого набожного. Его министры церковной службы Порталис (1804−1807 гг.), затем Бижо де Преамино (1807−1814 гг.) жестко контролируют церковные дела. Расходы Католической церкви, выплачиваемые государством, даже увеличиваются. В 1813 г. общая сумма духовных пенсий возрастает до 31 миллиона против 23 миллионов в 1804—1805 гг.

Государственный контроль за задействованными священниками (30 000 в 1807 г.) — большое финансовое преимущество для церкви. Низшее духовенство в провинции может теперь жить на пенсию от 300 до 500 франков. В то же время государство отдало им назад их церкви. 15 сентября 1807 г. финансовый закон утверждает налог в 10% на доход на городских землях, который уходит на содержание церквей и пресвитерий.

Религия теперь в широком почете. 13 июля 1804 г. декретом установлено, что во время общественных процессий должны быть отданы воинские почести Святому причастию. В списке старшинства кардиналы следуют на третьей позиции, сразу после принцев и высших сановников, и перед министрами. Благословение Императора Святым отцом на коронации (2 декабря 1804 г.) лишь усиливает связи между католическим духовенством и имперской монархией. Смирение становится тотальным в 1806 г., когда введен в действие Имперский катехизис. Духовные обязанности перед верой и гражданские обязанности подданного слились воедино.

15 августа праздник Успения заменяется Днем Св. Наполеона. Епископальная иерархия поддерживает официальную пропаганду. Епископы подготавливают благодарственные «Te Deum» в честь побед Императора. Некоторые из них заходят довольно далеко: «Бог Могущества и Армий усадил Наполеона на трон и освятил его триумф победами». В целом духовенство поддерживает воинскую повинность; некоторые отказываются дать отпущение грехов отказчикам или дезертирам. В приходских церквях некоторые священники даже читают бюллетени Великой Армии, хотя Император не одобряет излишнее рвение. «Я не нахожу такие чтения необходимыми» , — пишет Наполеон 25 декабря 1805 г., — «это всего лишь придает излишнюю важность священникам; действительно, это дает им право выносить свои комментарии, и в день, когда новости будут плохими, у них определенно будут свои комментарии» .

В качестве награды за активное сотрудничество духовенство получает некоторые из старых своих привилегий, в основном в области образования. Священники учатся в лицеях. Частные институты, возглавляемые религиозными братствами, опять разрешены и защищены Университетом.

Но все-таки на пути к полному второму рождению христианской жизни существуют преграды. Нехватка священников и недостаток смирения у верующих тормозят процесс реставрации католицизма. Духовенство неспособно удовлетворить приходские нужды, за исключением, возможно, Бретани или Оверна. Мирское духовенство упало числом с 60 000 членов в 1789 г. до 36 000 и 600 посвященных в духовный сан новых священников в 1802 г. и 1814 не хватает на замену умершим. Более того, дехристианизация пробудила в народе антиклерикальные настроения, состояние ума, которое может лишь увеличить недостаток веры, и дух критики, рожденный в период Просвещения. Пробуждение церковной жизни и веры оказало небольшое влияние на политические отношения между Парижем и Римом, которые остаются напряженными, так как оба государства стремятся к власти.

У папы определенно нет недостатка в доброй воле. Как только Наполеон самопровозгласил себя Императором, в мае 1804 г. он говорит папе, что он желает быть им коронованным. Святой отец не смеет отказаться, но он ставит условием пересмотр Органических статей, которые считает слишком галликанскими. Неясный ответ заставляет его считать, что его просьба будет удовлетворена. Однако вместо того, чтобы успокоить Наполеона, крайняя гибкость папы, кажется, позволяет Императору высовывать все новые и новые требования.

8 июня 1805 г. Император, провозгласивший себя королем Италии в Милане, простым декретом реорганизовывает итальянское духовенство. Папа преисполнен негодования и протестует против столь явного нарушения прав церкви. Вскоре после этого аннулирование женитьбы Жерома Бонапарта на Элизабет Паттерсон создает инцидент между Римом и Парижем. Пий VII отказывается вмешиваться в семейную склоку. В бешенстве Наполеон угрожает ему. «Ваша Святость» — пишет он папе, — «вы — суверен Рима, но я — его Император. Те, кто так сильно беспокоится о защите протестантских браков, кто задерживает послание моих епископских булл и позволяет анархии проникнуть в мои епархии, будут отвечать перед Богом» .

Пий VII не может оставить императорское оскорбление без ответа. Поступая мудро, вначале он советуется с кардиналами. Затем в бреве, датированном 21 марта 1806 г., он восстает против притязаний Наполеона. «Ваше Величество утверждает, что он — „Император Рима“. Мы должны ответить с апостольской искренностью, что Верховный понтифик, суверен Рима, не признает и никогда не признает в своих государствах власть выше собственной» .

В то время, когда вся Европа склоняется перед мощью французского императора, папа осмеливается выступить против него. Наполеон отвечает на такое неожиданное сопротивление конфискацией графств Беневента и Понте-Корво, которые он немедленно отдает Талейрану и Бернадот у. В то же время он приказывает французским войскам оккупировать Чивита-Веччью. Вскоре он требует увольнения Консальви. Пий VII уступает и жертвует своим государственным секретарем. Его единственная жалоба будет обращена к французскому послу: «Над всеми монархами правит мстительный Бог справедливости». Последний, в письме Талейрану, допускает, что этого человека недооценивают, «если кто-то считает, что его внешняя гибкость позволяет делать все, что заблагорассудится» .

Наполеон продолжает невозмутимо сокращать папские прерогативы. Теперь он намеревается распространить свою власть на архиепископа Парижа, находит промахи в нескольких пасторальных письмах, преступает папскую территорию, злится на недостаток покорности папы. Несмотря на приказы Наполеона, Пий VIIотказывается соблюдать Континентальную систему. Отмщение следует немедленно. 21 января 1808 г. генерал Миолли получает приказ выступить на Рим; кардиналам досаждают.

Через четыре дня после приезда в Вену, 17 мая 1809 г., Наполеон подписывает два декрета, аннексирующих папские государства в пользу Французской Империи, объявляющих Рим свободным имперским городом и создающим специальный государственный совет для руководства от его имени римскими государствами. Мюрат, король Неаполя, отвечает за французскую оккупацию бывших церковных территорий. 11 июня над замком Сан-Анжело в Риме развевается трехцветный флаг.

Папа отвечает Буллой об отлучении «агрессора против имения Святого Петра». Он еще не знает, что Наполеон решил арестовать его, иначе он призвал бы к восстанию. Ночью с 5 на 6 июля войска окружают Квиринальный дворец. ГенералРаде с солдатами вламывается в офис Святого понтифика. В своих мемуарах он описывает эту сцену: «Обнаружив себя с вооруженными людьми перед этим святым существом, я почувствовал, как меня мгновенно одолела подавленность. Я преисполнился священного уважения». Пий VII величественно и невозмутимо отказывается подписать аннулирование отлучения: «Мы не можем, Мы не должны, Мы не будем!» Папу под эскортом перевозят в Савону, маленький городок на Генуэзском заливе, недавно аннексированный Францией.

Пленник Императора, Пий VII замыкается в инертности, демонстрируя свою силу и величие. Ни один европейский двор не протестует против ареста папы.

В 1809 г. развод Наполеона и Жозефины спровоцирует новый конфликт. Решимость Святого отца никогда не поступать против своих принципов означает, что он откажется аннулировать брак. Таким образом, Наполеон решает обратиться к Митрополиту архиепископу Парижа, который удовлетворяет волю Императора и объявляет брак расторгнутым, причем некоторые необходимые формальности были упущены.

2 апреля 1810 г. Наполеон женится на Марии-Луизе. Но, из солидарности к папе, которого они считают единственной компетентной властью в таких вопросах, тринадцать кардиналов отказываются присутствовать на свадьбе. Из Савоны Пий VII уже посылал свои протесты против таких незаконных процедур. В качестве наказания Наполеон отменяет пенсии восставших священников, конфискует их имущество и высылает их в провинциальные города, запретив им носить кардинальские знаки различия. Они известны под названием «черные кардиналы» .

Позже Император просит Совет епископов энергично взяться за решение спорных вопросов с Римом, т. е. утверждение прав Императора над папскими государствами, уменьшение инвеституры епископов, доказательство неэффективности отлучения. Преданный суверену, совет по каждому пункту решает в его пользу. Наполеон чувствует себя достаточно облеченным властью, чтобы назначить кардинала Мори архиепископом Парижа. 17 июня 1811 г. собирается национальный Совет епископов. Презрев волю Императора, епископы требуют освобождения папы и объявляют себя некомпетентными в вопросе назначений, считая, что они не могут действовать без папской Буллы. Среди них — Его императорское и самое выдающееся высочество кардинал Феш, архиепископ Лиона, примас галльский и … дядя Императора по материнской линии! Их доклад приводит Наполеона в бешенство.

10 июля императорским указом совет распущен. Непокорные епископы Турне, Гана и Тройи арестованы и заключены в Винченне. По совету Мори Император созывает новый Совет. Второе собрание, более покорное, соглашается, что Митрополит или декан епископов провинций, должен утверждать назначенных епископов, если папа отказывается или воздерживается сделать это. Наполеон хочет, чтобы Пий VII ратифицировал эти решения. 9 июня 1812 г. он приказывает перевезти его вФонтенбло, куда Святой отец прибывает 10 июня, устав от изматывающей поездки.

Император рассчитывает, что Верховный понтифик в ослабленном состоянии согласится подписать документ. Целыми днями он пытается истощить его бесконечными дискуссиями, обращаясь то тепло и нежно, то грубо и драчливо. В конце концов, 25 января 1813 г. Пий VII расписывается под проектом, «который будет взят за основу для окончательного соглашения». Святой отец позже скажет, что «во время заседания Император, в ярости от моих постоянных отказов, действовал по отношению ко мне так, что это вынудило меня сказать: «О! Все началось, как комедия, а закончится, как трагедия!» «Отсюда походит знаменитая фраза: «commediante, tragediante!»

Наполеон спешит обнародовать «Конкордат», подписанный в Фонтенбло, который указывает, что папа получает ежегодный доход в два миллиона и проживает во Франции или Италии.

Теперь Император имеет право назначать епископов во всей империи. В обмен на эти уступки «черным кардиналам» немедленно дарована амнистия. 24 марта 1813 г. Святой отец публикует бреве официального протеста против не имеющего силу договора, подпись на котором была вырвана у него обманом и силой.

Военные поражения Наполеона спасут папу из ситуации, которая, вероятно, была бы опасной для него. 10 марта 1814 г. пленник Фонтенбло освобожден. Когда Пий VII 24 мая приезжает в Рим, Император, отрекшийся 11 апреля, уже находится в изгнании на Эльбе, своем миниатюрном королевстве.

2.3 Реформирование системы образования Франция погрязла в старой системе образования, требовался человек, который смог бы продвинуть образование на совершенно новый уровень. Франция нашла такого человека в лице Наполеона Бонапарта, ему требовалось сделать очень тяжелую работу, изменить совершенно все самым коренным образом. Та, старая система, в которой образование было в компетенции религиозных орденов, никак не могла удовлетворить все потребности государства. Революция провозгласила, что образование должно быть обязательным, так же было установлено три степени образования — это начальная, средняя и высшая. Следовательно, консулат и империя должны были взяться за его организацию. Задача являлась сложной из-за того, что в 1800-м году преподаватели эмигрировали в другие страны, а молодежь просто деградировала. Помимо существенных законодательных изменений, Наполеон провел ряд успешных реформ в сфере образования. В 1808 г. специальным императорским декретом был учрежден первый университет. В последующие несколько лет во Франции сложилась единая централизованная система, которая охватывала все ступени образования, как начального, так и высшего. На заседаниях Государственного Совета Наполеон прямо заявлял о приоритете образования, без которого не состоится государство.

Наполеоном было сделано несколько сложных реформ в сфере образования. Сама главная из этих реформ это создание так называемого «Французского университета», имевшего мало общего со старыми университетами. «Университет Франции» стал грандиозной государственной корпорацией, контролировавшей весь процесс общественного образования. Никакая школа не могла быть открыта без разрешения гранд-мастера Университета, учитель не мог преподавать, не являясь выпускником и членом одного из его «факультетов». Факультеты права, медицины, литературы, математических и физических наук, теологии обнимали, фактически, всю систему высшего образования (кроме некоторых специальных ведомственных учебных заведений, в том числе Политехнической школы).

Эти школы были локализованы в двадцати семи академиях, то есть университетских центрах, расположенных в различных городах Франции, но очень слабо взаимодействовали друг с другом. Несмотря на то, что наполеоновские реформы в известной мере восстановили французскую систему качественного образования, заложили основы для ее поступательного развития и задали образец для многих других стран Европы (особенно для южной Германии, Австро-Венгрии и отчасти — России) исторические оценки их целесообразности расходятся. Важнейшей мерой централизованного государственного регулирования образования стало введение в 1808 году так называемого «экзамена на бакалавриат», дававшего право для поступления в высшее учебное заведение и наивысшие должности в государственной службе.

В 1834 году особый университетский бюджет был ликвидирован, как и возможность самостоятельного управления, имуществами и доходами от них. Основная сохранившаяся привилегия состояла в том, что формальный характер Университета как корпорации в соответствии с Кодексом Наполеона предоставлял право привлекать новые пожертвования и вклады, что было невозможно для обыкновенного департамента правительства.

Так же можно указать на то, что в двадцатые годы и особенно после 1830 года так же, как и в других европейских странах, в том числе Германии и России, во Франции проводилась политика ограничения тех «демократических тенденций». Они были характерны для наполеоновской эпохи, государственные ассигнования почти целиком были направлены на выплату высоких окладов преподавателей, а стипендии малоимущим одаренным учащимся сокращались. В итоге система лицеев и вообще среднего и высшего образования ориентировалась в основном на наиболее обеспеченную часть «среднего класса» .

Нельзя сказать, чтобы Революция создала новое качество образования. Современные исследования достаточно ясно показывают, что основы культурного и научного преобладания Франции были заложены еще при «старом режиме», при короле. Вопреки распространенным представлениям в количественном отношении Революция также не привела к росту образовательной системы. Революция во Франции до основания уничтожила старые образовательные институты — университеты и коллежи. В 1791 году все они были поставлены под контроль административной власти, в 1792 — отменена самостоятельная юрисдикция университета, в 1793 — вышло распоряжение о национализации собственности коллежей.

Масштабы всех реформ Бонапарта были огромны. Законом от 1 мая 1802 года начальное образование передавалось в ведение коммун, а так же было учережденно около 30 лицеев, где обучалось в районе трех тысяч учеников. Для них двумя консульскими постановлениями определялись программы — от латыни до трансцендентной математики. Только с помощью цифр можно составить представление о грандиозных масштабах этого предприятия, доведенного до конца первым консулом и затем императором. За 15 лет число лицеев возросло с 9 до 46; частных средних школ, контролируемых государством, — с 300 до 1200; колледжей заново созданных, в 1815 году станет 370.

В 1814 году Франция насчитывает 37 академий, 13 теологических факультетов, 17 — юридических. Все же революция стала своего рода рубежом, появление нового типа образования было в той же степени ее последствием, сколько и реакцией на нее. Революция создала новую образовательную ситуацию, в рамках которой в годы правления Наполеона была создана централизованная, всеобъемлющая и единообразная система образования.

Но Бонапарт выступал не только носителем революционных идей, но и во многих отношениях восстановителем разрушенного порядка. Вопреки распространенным представлениям в количественном отношении Революция также не привела к росту образовательной системы.

Что касается дальнейшего развития системы образования созданной Бонапартом, то после Реставрации в 1815 году система образования Франции в основном сохранила черты, приданные ей Наполеоном. Ее централизованный и государственный характер еще больше подчеркивался тем, что в 1824 году гранд-мастер Университета получил официальный чин Министра общественного образования. При июльской монархии Луи Филиппа корпоративный характер университета сохранялся только формально. Правительство Карла X, и более либеральное правительство, пришедшее после июльской революции 1830 года, одинаково считали ненужным допускать до среднего и высшего образования низшие классы общества.

Заключение

Фигура Наполеона впечатляет, прежде всего, абсолютной неординарностью подходов к оценке политических проблем, разноплановостью, иногда просто «безумностью» решений, основанных на импровизации, присущей лишь гениям. Пожалуй, ни одна историческая личность не воспламеняла до такой степени страсти людей, как Наполеон, и ни одна не имела столь разносторонних дарований; каждое из них накладывало свой отпечаток на многогранную и обширную деятельность, которую он развил в период своего правления с 1804 по 1815 год.

На протяжении всей своей деятельности Наполеон, хотя и поступал сообразно обстоятельствам, но вовсе не намеревался повернуть вспять ход истории, ниспровергнув заданное революцией общее направление социально-экономического и культурного развития. Напротив, он всегда стремился быть в русле многих прогрессивных начинаний, а часто и сам был их инициатором. Это придавало силу и вес его влиянию на принятие внутриполитических решений.

Главным рычагом в деле преобразований стало законодательство, техникой которого французские юристы владели в совершенстве, а концепции развития настойчиво выдвигали передовые люди страны. На долю Наполеона выпала счастливая миссия их практического претворения в жизнь.

Гражданский кодекс, Государственный совет, Орден Почетного легиона, Французский институт, система централизованного управления в лице префектов и государственных публичных служб пережили своего создателя и вошли составной и неотъемлемой частью в политическую и правовую систему современного французского общества.

Во внутренней политике империи вначале наметились благоприятные перспективы. Бонапарту, обезопасившему свои границы, удалось быстро наладить хорошее управление, оздоровить финансы и значительно поднять уровень промышленного и сельскохозяйственного производства. Сильная власть внушала не только доверие сама по себе, но и располагала для этого мощными и централизованно используемыми экономическими рычагами. Переустройство общественных и государственных учреждений дало благотворные результаты. Повысился уровень образования и гражданского воспитания, укрепилось уважение к семье и отечеству, возродились на новой основе благородство и гражданская добродетель. Этому в немалой степени способствовало и учреждение Ордена Почетного легиона. Наполеон стремился к тому, чтобы Орден являлся не только высшей наградой, но и служил делу взаимопомощи и солидарности. Основанная на братстве новая ассоциация не только сближала всех своих членов, но и создавала традицию, которая не могла не получить всеобщего одобрения.

Имя Наполеона неразрывно связано с Гражданским кодексом — правовым документом, изложенным ясным и точным языком и послужившим образцом почти для всех юристов XIX века. Стендаль же отмечал, что литературная форма кодекса достойна того, чтобы писатели взяли ее за образец.

Проект, включающий 36 законов и более двух тысяч статей, был разработан за четыре месяца. Он был рассмотрен в судах различных уровней, а затем в Государственном совете, более половины заседаний которого прошли под председательством Бонапарта, удивлявшего присутствующих обширностью своих познаний и точностью замечаний. Кодекс был обнародован в марте 1804 года, накануне провозглашения империи. В 1807 году он официально станет «Кодексом Наполеона» .

Ни одно из социальных завоеваний революции не отменено, и, хотя Кодекс рассчитан на установление консервативного государственного строя, подтверждаются гарантии равенства граждан, светский характер государства, свобода совести и труда, право на развод. Достаточно представить себе социальную организацию крупных европейских государств того времени, чтобы осознать смелость новых установлений.

Кодекс Наполеона получил мировое признание, вначале его принимают страны Европы вслед за Францией, затем он начинает шествие на Новому Свету. И именно с ним связывают изменения, произошедшие в XIX веке, повсеместно по всему европейскому континенту. К ним относят переворот в отношениях земельной собственности, т. е. отмену феодального режима, как следствие равных прав наследников — дробление земельной собственности и принципиально новые семейные отношения.

Нельзя не упомянуть о том, что Наполеон учредил Кодекс гражданской процедуры, защищавший права спорящих сторон и остававшийся без изменений с 1806 по 1959 год, а в 1807 году — Коммерческий кодекс, упорядочивший сухопутное и морское торговое право.

Наполеону принадлежит заслуга разрешения деликатной проблемы национального примирения посредством признания всех религий и всех философских верований. Он, опередив время, хотел учредить систему, основанную на универсальном сознании, чтобы все люди — протестанты, католики, магометане и др. — были равны.

Успехи в возрождении сельского хозяйства и промышленности колоссальны! Для Наполеона сельское хозяйство — «первый интерес Франции», ради которого организуется особая служба кадастра, гарантирующая землевладельцам полное и неотъемлемое право на их частную собственность. Наполеон, несмотря на рекрутские наборы, обеспечил себе поддержку сельского населения дальновидной политикой, обеспечившей процветание сельского хозяйства, которому, не переставая, изумлялись иностранцы.

Он распорядился создать Общество поощрения промышленности, которому поручено проводить выставки и конкурсы современных машин; основал замечательное Училище искусств и ремесел, питомник технических кадров, которое существует и по сей день; приказал выделить значительные финансовые ресурсы в помощь созданию новых промышленных производств и для спасения тех, кто испытывает трудности.

Подобно римским императорам, Наполеон оставит потомкам свидетельства своего могущества и славы, но сооружения, которые будут напоминать о его царствовании, послужат благу населения.

Прежде всего Париж, обшарпанный, загроможденный руинами былого великолепия и потрепанный революционным вандализмом. Императорская столица украсится площадью Карусели, Триумфальной аркой, Вандомской колонной, великолепной церковью Мадлен. Наряду с парадным строительством возводятся новые мосты, идет мощение улиц, реконструируются канализация, рынки, кладбища, фонтаны, воздвигаются новые дома и лицеи. Эти работы превратят Париж в одну гигантскую стройку.

Тот же строительный ажиотаж и в провинции. Восстанавливаются старые дороги и прокладываются новые, сооружаются порты, возводятся мосты, осушаются болота, возрождаются города, потрепанные революцией.

1. Арзаканян М. Ц. История Франции: Учебник для вузов / М. Ц. Арзаканян, А. В. Ревякин, П. Ю. Уваров. 2-е изд., испр. М.: Дрофа, 2007. 474 с.

2. Борисов, Ю.В. Шарль-Морис Талейран / Ю. В. Борисов. — М.: Междунар. отношения, 1986. — 319 c.

3. Грегуар Л. История Франции в XIX в. С пил введ. и доп. проф. М. В. Лучицкой, под ред. И. В. Лучицкого. 4 т. М.: К. Т. Солдатенков, 1893−1897. T.2 XXVI, 648, T.3 — XXII, 698, T.4 — XXIV, 695 с.

4. Дубинин, Ю. В. Дипломатическая служба Франции // Т. В. Зонова (под ред.). Дипломатия иностранных государств. М.: РОССПЭН, 2004. — с. 26−34

5. История дипломатии: [в 5 т.] / под ред. В. А. Зорина [и др.]. — Изд. 2-е, перераб. и доп. — М.: Госполитиздат, 1959;1979. Т. 1 / сост. В. П. Потемкин [и др.]. — 1941. — 896 c.

6. История Франции: в 3 т. / Отв. ред. А. З. Манфред. М.: Наука, 1973. Т. 2. 667 с.

7. История Франции (под ред. А.З. Манфреда). 3 т. М.: Наука, 1971. Т. 1. — 664 с.

8. Кареев Н. И. Политическая история Франции в XIX в. Правительственные формы и внутренняя политика, политические партии и общественные классы. СПб.: Брокгауз-Ефрон, 1902. VI, 300 с.

9. Кареев Н. И. Великая французская революция / Н. И. Кареев; Гос. публ. ист. б-ка России. — М., 2003. — 485 с.

10. Кау П. Наполеон: от Революции к Империи / Пер. с итал. М.: Издательство «Ниола-Пресс»; ООО «Издательский дом «Вече», 2009. 128 с.

11. Манфред А. З. Наполеон Бонапарт / А. З. Манфред. — 5-е изд. — М.: Мысль, 1989. — 735 c.

12. Манфред А. З. Великая французская революция. М.: Наука, 1983. 360 с.

13. Медяков А. С. История международных отношений. М.: Просвещение, 2007. 463 с.

14. Мэхэн А. Т. Влияние морской силы на французскую революцию и империю, 1793 -1812 гг. / Пер. с англ. Т. 1−2. 2-е изд. М.-Л., 1940. Т. 1. — 465с.

15. Ревякин А. В. Французские династии: Бурбоны, Орлеаны, Бонапарты // Новая и новейшая история. 1992. № 4. С. 82−110.

16. Семенов, С. Б. Консульство и империя Наполеона Бонапарта. — Самара, 1997. — 311 с.

17. Сказкин В. Г. Наполеон и Россия. — М., 2001. — 291 с.

18. Смирнов А. Наполеон 1 имперское мышление. М.: Эксмо, 2003. — 283 с.

19. Смирнов В. П., Посконин B.C. Традиции Великой французской революции в идейно-политической жизни Франции. 1789−1989. М.: Изд-во МГУ, 1991. 219 с.

20. Соколов О. В. Армия наполеона. СПб.: «Империя», 1999. 584 с.

21. Стеклов Ю. Прудон отец анархии (1809−1865). изд. 2. Л.: изд-е Ленинградского Отделения Главной Конторы Известия ЦИК СССР и ВЦИК, 1924.-137 с.

22. Сьюард Д. Наполеон. Смоленск: Русич, 1995. 413 с.

23. Тарле Е. В. Наполеон / Е. В. Тарле, акад.; [Отв. ред. д.и.н. А.З. Манфред]. — [Доп. изд.]. — М.: Изд-во АН СССР, 1957. — 468 c.

24. Тарле Е. В. 1812 год: Наполеон, Нашествие Наполеона на Россию, Михаил Илларионович Кутузов — полководец и дипломат: [ сборник ] / Е. В. Тарле; Акад. наук СССР. — М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1959. — 819 c.

25. Тарле Е. В. Талейран. — М.: Молодая гвардия, 1959. — 327 с.

26. Тарле Е. В. Континентальная блокада // Е. В. Тарле. Сочинения в 12 т. М.: Изд-во АН СССР, 1958. Т. 3. 656 с.

27. Тюлар Жан. Наполеон, или миф о «спасителе» / Жан Тюлар; [пер. с фр. А. П. Бондарева; вступ. ст., науч. ред., подбор ил. А.П. Левандовского]. — Изд. 3-е. — М.: Молодая гвардия, 2009. — 362 c.

28. Травин Д. Я. Французская модернизация: через две империи, две монархии и три революции // Звезда. 2001. № 10. С. 137−165.

29. Туган-Барановский Д.М. У истоков бонапартизма: Происхождение режима Наполеона I. (под ред. доц. Ж.Ц. Ибрашева). Саратов: Изд-во Саратовского университета. 1986 199 с.

30. Файф Ч. История Европы XIX века. Т. III. СПб.: тип. Ф. Иогансон, 1904;287 с.

31. Франция и её мрачные исторические воспоминания // Вестник Европы. 1868. Т. 6. Кн. 12. С. 871−884.

32. Хуторецкий А. Е. Отклики на переворот Луи-Бонапарта в Англии. // Ученые записки Ленинградского государственного педагогического института им. А. И. Герцена. Т. 62. Л., 1948. С. 161−171.