Критика «этнологического» постмодернизма
Такие группы населения, действительно, занимались и занимаются сознательным самоконструированием, выбирая отдельные элементы из своих традиций (которые прежде рутинно передавались из поколения в поколение), причем зачастую не столько для «внутреннего пользования», сколько в расчете на внешнего наблюдателя. Но, в любом случае, утверждают критики постмодернизма, мы имеем дело с уже существующими… Читать ещё >
Критика «этнологического» постмодернизма (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Несмотря на заявление, что «откровенный примордиализм, как теоретическая модель, мало кем сегодня разделяется» (В. А. Тишков), все же признается, что «традиционный взгляд на человечество, как состоящее из реально существующих этнокультурных общностей (народов-этносов) остается по ряду причин доминирующим, по крайней мере, в отечественном обществознании» (Он же). Главная причина такой ситуации видится постмодернистами в «тоталитаризме обыденности», в доминировании обывательского сознания на явление этничности: «Грубый примордиализм — это, в основном, обыденный взгляд, но обладающий огромной силой в современном виде» (Р. Дженкинс). Это представление, утверждается постмодернистами, оказывает огромное влияние на верхи общества, определяющие политику, представители которых не осмеливаются откровенно заявить, что нации — это «воображаемые общности». Однако и в научной сфере у постмодернизма немало противников, в первую очередь, в лице примордиалистов. Признавая определенные результаты применения конструктивистского подхода, они утверждают, что он не всеобъемлющ для объяснения феномена этничности.
Во-первых, указывается, что постмодернистский подход применим только для определенных типов обществ. Одни из них — некогда, действительно, «традиционные», но затем вырванные из своего естественного состояния и утратившие исконный образ жизни. Их изначальная культура почти целиком разрушена и стала именно полифоничной, представляя собой набор случайно сохранившихся элементов, которые в новой ситуации потеряли свой прежний смысл. Поэтому примечательны приводимые постмодернистами примеры — именно обществ такого типа: маори Новой Зеландии, индейцы резерваций США и т. п. От внимания к ним антропологов и властей, посещения туристов зависит их материальное благополучие. Та же деструктивность характерна и для другого типа обществ, на которые тоже часто ссылаются постмодернисты — этносы Нового Света, формирование которых из различных групп мигрантов и коренного населения продолжается отчасти и поныне; «негосударственные» народы Австро-Венгрии и Российской империи, боровшиеся во второй половине XIX — начале XX в. за «национальное освобождение»; этносы, объединявшиеся из этнически родственных групп в составе формируемой ими единой «национальной» государственности, например, немцы германских политических образований, и др.
Такие группы населения, действительно, занимались и занимаются сознательным самоконструированием, выбирая отдельные элементы из своих традиций (которые прежде рутинно передавались из поколения в поколение), причем зачастую не столько для «внутреннего пользования», сколько в расчете на внешнего наблюдателя. Но, в любом случае, утверждают критики постмодернизма, мы имеем дело с уже существующими этносами, только в новой для них ситуации по-другому себя позиционирующими, так что ни о каком конструировании этничности речь идти не может.
Во-вторых, постмодернизм не может удовлетворительно объяснить иррациональность этнического поведения: когда ставится вопрос о сохранности этнического сообщества, как правило, индивид старается предотвратить его гибель даже ценой своей жизни. Например, многие мужчины-китайцы после завоевания страны маньчжурами при смене традиционной прически своего народа на маньчжурскую косу предпочитали смерть, поскольку не сделавшие этого подвергались казни. Между тем, в рамках постмодернистского объяснения этносы формируются ради достижения каких-то материальных выгод, а не идеальных целей.
В-третьих, приводя многочисленные примеры в доказательство своей концепции, постмодернисты почему-то избегают других фактов, прямо противоположного рода — попыток искусственным путем упразднить ту или иную этничность. Так, правящие круги Российской империи в конце XIX — начале XX в. прилагали значительные усилия, чтобы «закрыть» украинский и белорусский этносы, объявить «малороссов» и «русских северо-западного края», как они официально именовались, только группами в составе русского народа. Руководство ряда молодых африканских государств после получения ими независимости в 1960;х гг. в целях предотвращения этнических конфликтов выдвинуло лозунг единства (этнического) населения: «Одна страна — один народ». Предпринимались меры для «конструирования» этого единства: и пропагандистского характера, и принудительного — с запрещением в СМИ упоминаний о племенах и народах, уничтожением этнических карт и т. п. Во Франции пытались «забыть» о корсиканцах и бретонцах, пока не стало ясно, что эти попытки, как и им подобные, терпели и терпят решительную неудачу — этничность сохраняется.
В-четвертых, обращается внимание на положение постмодернизма, что конструирование этносов происходит с использованием возможностей «печатного капитализма» и других средств массовой информации. Однако они представляют собой явления довольно позднего времени — индустриального этапа развития общества. Нет ответа на вопрос, каким путем образовывались этносы на предыдущих этапах, ведь явление этничности присуще уже первобытному обществу.