Жизни и смерти в прозе и.а. Бунина

Тема жизни и смерти становится одной из основных в творчестве Бунина в годы первой мировой войны. Противоречия социальной жизни отражены в обострённых противопоставлениях основных начал бытия — жизни и смерти. В эти года из-под пера писателя выходят два сборника рассказов — «Чаша жизни» (1915) и «Господин из Сан-Франциско» (1916).

Выражением несбывшихся надежд, общей трагедии жизни становится для Бунина чувство любви, в которой он видит, однако, единственное оправдание бытия. Такое представление о любви как высшей ценности жизни станет основным пафосом эмигрантского периода творчества писателя.

Любовь для бунинских героев — это «последнее, всеобъемлющее, это жажда вместить в своё сердце весь зримый и незримый мир и вновь отдать его кому-нибудь» («Братья»). Счастья вечного, «максимального» быть не может, оно всегда сопряжено у Бунина с ощущением катастрофы, смерти («Грамматика любви», «Сны Чанга»), В рассказе «Грамматика любви» автор повествует о вечной, необычайной красоте и великой силе человеческого чувства, которое так несовместимо с наступающим «всеобщим озверением и одичанием». В любви бунинских героев заключено что-то божественно непостижимое и вместе с тем роковое, несбыточное («Осень»). Теме любви как поглощающей страсти, ведущей к смерти, гибели, посвящен рассказ «Сын».

В рассказе «Господин из Сан-Франциско» Бунин рисует картину жизни парохода. Суета салонов — лишь имитация жизни, игра в неё, такая же лживая, как игра в любовь молодой пары, нанятой пароходной кампанией для развлечения скучающих пассажиров. Автор показывает, что буржуазное общество не живёт, а существует, так как ему не знакомы истинные человеческие чувства, переживания, страдания. И потому эта жизнь ничтожна перед лицом смерти — «возвращения е вечность». Подтверждением тому служит забвение, которому предали умершего миллионера, перед которым ещё недавно расшаркивались и раскланивались с умилёнными улыбками, к которому норовили попасть на приём, а теперь его тело везут в трюме корабля и никому до него нет дела, никто не оплакивает его кончину. Смерть уравнивает всех, для неё не существует классовых различий и привилегий. И в этом высший закон бытия, о котором забыли люди в буржуазном мире, стремящемся к накопительству. А что дальше? После смерти все подобные деяния оказываются пустыми, ненужными, они даже не обеспечивают память о человека хотя бы на некоторое время.

В более позднем эмигрантском периоде творчества тема смерти, её тайны роковым образом связана с темой любви. «Возвышенную цену» жизни Бунин видит в любви, дающей сознание приобретения счастья, которое также неустойчиво, как сама жизнь («Солнечный удар», «Натали», «В Париже», «Холодная осень»). Герои Бунина обычно выведены из сферы общественных отношений в сферу психологических. Даже социальные основы конфликта сведены к мысли о роке, судьбе, тяготеющей над любовью («Три рубля»). Для героев книги «Тёмные аллеи», несмотря на их внешнюю разнообразность, характерна единая изолированность от социальной среды, внутренняя трагическая опустошённость, отсутствие «цены жизни». Будущего у них нет, финалы рассказов трагичны.

Таким образом, философская концепция трагичности и неустойчивости жизни и любви, постоянного давления на них рока, судьбы, смерти является одной из ведущих в творчестве Бунина и особо усиливается в позднем, эмигрантском, периоде. Несомненно, что на формирование подобного мировоззрения наложила свой отпечаток личная судьба автора, его ностальгия по России, оторванность от земли, которую любил «до боли сердечной» и которая отошла для него в область воспоминаний.

Несомненно актуален и для современной жизни вопрос, затронутый Буниным. Насколько сейчас современные люди стремятся сохранить в себе человечность, следовать по жизни «вечным истинам» и задумываться над смыслом жизни не только в пределах завтрашнего дня, но по отношению ко всему периоду нашего пребывания на земле. Не напоминаем ли мы иногда героев из бунинского рассказа «Господин из Сан-Франциско»?

От великого до смешного, как известно, один шаг: комическое отделяет от космического единственный согласный. Похожая ситуация и со словами «жизнь» и «смерть». Смерть для Бунина — это бытие, вневременное, метафизическое. «Жизнь» же — быт, приземленность, существование в узких земных рамках. «Жизнь» традиционно осмыслялось в русской культуре негативно, в то время как «Смерть» возносилось на пьедестал («телесная» Элен Безухова — и «духовная» Наташа Ростова, «мертвые души» гоголевских помещиков — и вдохновенные пророчества о судьбе России в авторских лирических отступлениях).

«Смерть» и «Жизнь» осознавались как антонимы — однако тут и начинались сложности: шинель Акакия Акакиевича «перебрасывала» его в вечность, а красная сумочка Анны Карениной оказывалась знаком будущего небытия. Противоположности переставали быть несовместимыми. Посмотрим теперь, как «действуют» эти понятия в произведении уже не XIX, а начала XX в. — рассказе И. Бунина «Господин из Сан-Франциско».

Первое, что обращает на себя внимание в рассказе, — это огромное количество вещей, предметных подробностей — именно поэтому рассказ невозможно читать быстро. Более того, если в произведениях прошлого века каждая деталь имела свою функцию, «работала» на определенную идею, то здесь вещи и предметы абсолютно самодостаточны, существуют «просто так», сами по себе. Не уничтожает ли подобный «диктат вещного» иные, вечные ценности? Не заслоняет ли такая плотность быта смысл бытия?

Нет, этого не происходит. Несмотря на огромное количество мельчайших подробностей (золотые пломбы и лысина цвета слоновой кости у господина, розовый суп в отеле, лакированная кожа принца и др.), общая картина мира не оказывается расколотой, раздробленной, не распадается на отдельные элементы. Крупный и общий планы постоянно сменяют друг друга. Жизнь уравновешивается вечным.

Многочисленные детали в рассказе Бунина — это не просто и не только знаки быта как чего-то ограниченного и приземленного. Любовно коллекционируя вещи, Бунин как бы хочет сохранить материю мира, «ткань жизни», удержать в вещах звуки бытия. Происходит эстетизация вещного: розовый суп, изумрудные газоны, белые комочки голубей, цветистые волны — все эти подробности словно переходят из жизни на картину художника, который запечатлел и тем самым навсегда сохранил неповторимую прелесть и красоту мира. «Жизнь» становится «хранителем древностей» — сохраняет вечное и являет его миру.

В рассказе «Господин из Сан-Франциско» вообще нельзя провести четкую границу между вечным и «вещным». Здесь существуют как бы две системы координат, два измерения, два времени. Одно — время человеческой жизни, узкое и ограниченное, однонаправленное и необратимое. Другое — время вечности, космоса и природы, оно есть всегда, оно бесконечно. Таким образом, любая воспроизводимая подробность, деталь, вещь одновременно существует в двух измерениях. В первом — это обычный предметный образ, во втором — символ, знак вечности.

Например, пароход «Атлантида», везущий богатых путешественников, может превратиться под пером писателя из обычного средства передвижения в символ человеческой жизни, в напоминание о судьбах древних цивилизаций.

Таким образом, любая вещь, «прочитываемая» в системе бесконечного времени, становится неисчерпаемым в своей глубине символическим образом — Жизнь превращается в Смерть. И нам становится ясно, что в реальной жизни неприменимы жесткие однозначные оценки, невозможно четко разделить мир на добро и зло, понятное и непонятное, высокое и низкое. В этом мире все непредсказуемо, одно постоянно превращается в другое, и попугай, заснувший в клетке «с нелепо задранной на верхний шесток лапой», может оказаться важнее смерти американского миллионера.