Культурно-антропологический анализ повседневной жизни Москвы: социальные эксперименты первого послереволюционного десятилетия

В первое послевоенное десятилетие Москва еще сохраняла черты своего прежнего лица. Однако революционные события и гражданская война изменили столицу. Степенный, по-азиатски путаный город стал совершенно иным — деловым, жестоким, стянутым в пружину. Москва, словно магнит, притягивала людей из разных уголков страны, повсюду говорили и думали только о ней. «Москва, город громадный, город единственный, государство, — писал М. А. Булгаков, — в нем только и можно жить"1. Многие приезжали в столицу в поисках работы или хотя бы куска хлеба. Москва давала возможность выжить в нелегкие времена, дарила надежду на осуществление самых невероятных, самых фантастических планов, она задавала новый ритм, новый темп жизни. «Москва — это была работа, счастье жизни, полнота жизни. Едущих в Москву можно было распознать по особому блеску глаз и по безграничному упорству надбровных дуг», — вспоминает В. Инбер. Москва наполнялась приезжими, расширялась, спрессовывались жилища, селились в сараях и гаражах. «Говорили: Москва переполнена, — но это были одни слова: никто еще не имел представления о емкости человеческого жилья"3.

Москва была молода. В годы нэпа «главным действующим лицом в обществе была молодежь. Она заполняла поверхность исторической жизни"4. Среди москвичей преобладали 20−29-летниепочти 2/3 населения города составляла молодежь в возрасте до 30 лет5. Идеи молодости, вечной весны стали лейтмотивом послереволюционного времени. Москва казалась огромным котлом, в котором «варят новую жизнь"6. «Среди Дунек и.

1 Булгаков М. А. Повести. Рассказы. Фельетоны. — М., 1988. С. 136.

2 Инбер В. СС. T2. — М., 1965. С. 32.

3 Там же.

4 Козлова Н. Н. Горизонты повседневности советской эпохи: голоса из хора. — М., 1996. С. 109.

5 Население Москвы. -М., 1977. С. 25−27.

6 Булгаков М. А. Повести. Рассказы. Фельетоны. С. 138. неграмотных, — пишет в одном из своих очерков М. А. Булгаков, — рождается новый, пронизывающий все углы бытия организационный скелет"7.

Пестрота жизни — только поспевай!., а впереди!!!"8. Этими словами, в которых отражено новое мироощущение, ритм времени, романтика открытия бесконечных горизонтов заканчивается одна из глав воспоминаний Валентины Ходасевич. Контрастность и пестрота стали одними из главных черт послереволюционного десятилетия. В Петрограде, истощенном голодом, В. Ходасевич пришлось стать одной из создательниц спектакля «Блокада России», мероприятия фантастического, устроенного в честь открытия дома отдыха для трудящихся. «Ошеломляющий контраст с разрухой, завладевшей городом», представляла собою сцена и зрительный зал, занимающие площадь большого острова9. Не только пейзаж воспринимается как обрамление к спектаклю, вся страна превращается в сцену, где разыгрывается некое действо, в котором каждый становится активным участником. Нарушение обычного течения жизни, уничтожение иерархических барьеров, атмосфера праздника на фоне голода и скудности быта — все это создавало мироощущение карнавального действа, «всеуничтожающего и всеобновляющего времени"10.

Страна, как казалось многим, переживала родовой процесс. Складывалась «новая орфография эпохи, где были свои знаки препинания и свои законы"11. Создание нового миропорядка воспринималось многими как пролог к грядущим переменам, к социализму. Устремленность в будущее и оптимизм, эксперименты в социальной и культурной сфере, вселенский размах и революционный романтизм, вера в возможность преодоления любых преград, «грамадье» планов — все это было привлекательнейшими чертами времени. Человек казался всемогущим, его возможности в управлении природой и ходом исторических событий — фантастическими.

7 Там же. Ходасевич В. Портреты словами. — М., 1987. С. 166.

9 Там же. 141−142.

10 Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. — М., 1979. С. 143.

11 Инбер В. СС. Т.2. С. 495.

Один из героев В. Инбер уверен в том, что «скоро будут придуманы новые цветы, основанные на понимании фактуры, а не на анархии.

11 природы". Персонажам ее рассказов грезятся города, превращенные в груду сокровищ, «где каждый дом будет расписан снаружи и внутри», теннисные корты на крышах домов, земля, засаженная лесами, в которых разводят драгоценных зверей, необычайные машины величиной с обыкновенный свисток, которые все умеют13. Новая предметная среда понималась в те годы художниками и архитекторами как важное средство переустройства жизни. Проблемы производства и потребления вещей, их функционального назначения, декоративности и стилистической характеристики бурно обсуждались в литературе, публицистике и различных дискуссиях на протяжении всех 20-х гг. Перестройка всех устойчивых, привычных, повседневных форм жизни при новом социальном строе стала своего рода эстетической нормой.

Время создавало новых поэтов и творцов эпохи. Общественные работники и управдомы в рассказах В. Инбер чувствуют личную ответственность за происходящие переменыголовокружительные планы и неясные порывы, во власти которых они находятся, заставляют их верить в то, что постановлением или декретом можно переделать жизнь. «Наркомздрав постановил, — пишет В. Инбер, — чтобы не было болезней"14. В другом ее рассказе: «Город был переписан наново, как декрет, где все ненужное вычеркнуто"15. В воспоминаниях В. Ходасевич встречается упоминание о докладе A.M. Коллонтай, в котором она говорит о вреде ревности и настаивает на том, чтобы Совет Народных Комиссаров утвердил отмену ревности декретом16. В мае 1932 г. за подписями Сталина и Молотова вышло постановление «Об уничтожении засухи в районе Заволжья». Комментарии к правительственному акту были следующие: «Еще никогда.

12 Там же. С. 475.

13 Там же.

14 Там же.

15 Там же.

16 Ходасевич В. Портреты словами. С. 152. люди не брались за решение такой задачи. Засуха — враг. И против этого.

17 врага в Советском союзе издан почти военный декрет" .

В стране начинают претворяться в жизнь идеи, утопические по своей сути. Впрочем, утопия в России никогда не считалась сферой литературы, самые невероятные проекты воплощались в жизнь и определяли характер социальных изменений. После революции радикальным образом должна была измениться жизнь советских людей, общественная и личная, а вместе с нею и то, что лежит в ее основе — культура повседневности. Появились Дома-коммуны, Дворцы и Парки культуры, рабочие клубы и артистические лаборатории, позже к этому списку прибавились колхозные хозяйства. К середине 30-х годов парки культуры и станции метрополитена определяли советскую городскую иконографию. Московское метро в 30-е годы стало материальным воплощением новой утопии, фантастического царства, расположенного не на утопическом острове, а в подземелье. Дома-коммуны были миниатюрной моделью социалистического города, а город — моделью «страны Советов». Детские трудовые коммуны, созданные в 20−30-е годы, должны были воплотить представления об идеальном государстве, царстве справедливости, всеобщего равенства и труда. Все эти искусственно созданные пространства, расположенные одно в другом, повторяли одни и те же утопические конструкции и были своего рода «авангардной матрешкой"18.

В 1920;е годы коллективизм превратился в одну из сильнейших составляющих стиля и образа жизни. Взгляд на личное хозяйство как на основу любого дома, подлежал искоренению. «Мы вступили в полосу социалистического строительства. Единичные отдельные домашние хозяйства стали вредным пережитком. Они должны быть отменены"19. Сфера частной жизни, ведение домашнего хозяйства, семейные традиции и повседневные практики провозглашалось новой моралью общественным.

17 Ильин М. Горы и люди. — М. 1936. С. 86−87.

18 Boym Svetlana Comueon Places! Myfhologies of evryday in Russia. England, LncL, 1988. C. 153.

19 Коммунистка. — 1926. -№ 1. С. 46. достоянием. «Партия имеет право заглянуть в семью каждого из нас и проводить там свою линию"20, — один из традиционных тезисов в публицистике 20-х годов.

В первое послереволюционное десятилетие происходила смена эпох не только в историческом плане, но и мировоззренческом, социальном.

Значения многих событий были еще не ясны, но вера в то, что возникает новый порядок вещей, была крепка. Уничтожение всего, что было связано со старым порядком и лабораторное создание нового обуславливало причудливое переплетение артефактов разных культур практически во всех областях повседневной жизни: одежде, интерьере квартир, праздниках и традициях. Когда в 1922 г. Вера Инбер приехала в Москву, у Арбатских ворот она увидела стену, «.на которой были начертаны охрой всемирно известные имена. Имена бунтовщиков, ораторов, ученых, воинов и актеров.

Рядом с Сен-Жюстом была Дузе и рядом с Тимирязьевым — Мирабо. Все.

21 было смешано, как в минуту сильного душевного напряжения" .

Самая привычность, — писала J1. Гинзбург, — могла образоваться только на основе устойчивых и ритуальных форм". Каждая социальная группа имела свое принудительное распределение времени22. После революции произошел отказ от этих «устойчивых и ритуальных форм», привычного, закрепленного в повседневных практиках и бытовых традициях.

По свидетельству В. Ходасевич, для литературного быта 20-х годов все более характерным становится совмещение служащего, ученого и писателя в одном лице: «этот человек с утра должен быть на службе, днем писать, вечером ходить в кино, а думать в остальное время"23. Социальный статус или род занятий меняется с легкостью и быстротой и уже не является строго закрепленной за человеком характеристикой.

В ежегодниках 20-х годов соседствуют коммунистические и церковные праздники. Распоряжением Президиума Московского Совета рабочих и.

20 Коммунистическая мораль и семейные отношения. — Л., 1926.

21 Инбер В. CC.T.3.C.437.

22 Гишбург Л.

Литература

в поисках реальности. — Л., 1987. С. 205.

23 Ходасевич В. Портреты словами. С. 193. крестьянских депутатов от 17 сентября 1918 г. праздничными днями признавались: 1 января — новый год, 9 января — «Кровавое воскресение», 12 марта — низвержение самодержавия, 18 марта — День Парижской коммуны, 1 мая — день Интернационала, 7 ноября — День пролетарской революции. Праздничными днями считались также 7 и 8 января — Рождество, 19 января — Крещение, 7 апреля — благовещение, два дня Пасхи, Вознесение, Духов день, 19 августа — Преображение, 28 августа — Успение Божьей матери. В канун Рождества и в пятницу страстной недели работа в учреждениях должна была заканчиваться в 12 часов дня24.

Все это вносило неразбериху, прежде всего, в повседневную жизнь москвичей, нарушало заведенные порядки и повседневные практики. Образ вырванного с корнем дерева, состояние бездомности и бесприютности — лейтмотив многих произведений 20-х годов: «Новый год приближался, — вспоминает в одном из произведений В. Инбер. — Было не вполне понятно, каким образом встречать его и встречать ли вообще. И главное — когда. Все было сдвинуто со своих мест, старый календарь вырван с корнем, а новый еще не врос как следует, не привился. Тринадцать промежуточных дней висели в воздухе, как выдернутые из земли корешки. Кроме того, часы были передвинуты на два часа назад. Утро наступало неестественно рано, и солнце по вечерам не заходило, когда следовало"25.

С 1924 г. была введена десятичная система мер и весов. Но большинство продолжало пользоваться старой. Вершки, пуды и сажени использовали наряду с килограммами и километрами. Это создавало путаницу, но люди продолжали пользоваться старой системой. Сосуществование разных порядков, систем, практик было характерной чертой времени.

Культура — негенетическая память коллектива, — писал Ю. М. Лотман, — она всегда связанна с историей, всегда подразумевает непрерывность нравственной, интеллектуальной, духовной жизни человека, общества и.

24 Андреевский Г. В. Москва 20−30-ые годы. — М, 1998. С. 206.

25 Инбер В. CC. T3.C.447. человечества". Революция отменила всю традиционную систему представлений о добре и зле, разрушила веками соблюдаемые обычаи, ^ привычный распорядок жизни, регламент норм и правил повседневности.

Новый порядок и новые традиции в 20-е годы только создавались, поэтому ощущение хаоса и анархии жизни, несомненно, были одной из доминирующих черт времени.

Важнейшие стороны быта и повседневные практики после революции (подверглись резким изменениям. За два с небольшим года новой власти удалось разрушить устойчивые представление о нормальном человеческом доме, семье, принятом распорядке дня и т. д. Жизнь менялась на глазах: • каждый день приносил столько событий, сколько в иное время не приносил и год. «Рабочий корреспондент, работница-делегатка, фабричные ясли, домовой клуб, дом-коммуна, красные крестины, комсомольская свадьба — вот.

97 целый ряд явлений, случайно выхваченный из области нашего быта", -> рапортовали средства массовой информации. Кардинальная ломка общественного сознания и социального поведения индивида произошла в течение нескольких лет, а в целом охватила период первого послереволюционного десятилетия. В обычных условиях такие принципиально качественные трансформации совершаются на протяжении жизни в среднем 2−3 поколений.

Но партийные решения не могли мгновенно изменить сложившийся ^ стиль повседневности. Сопротивление программам, кардинальным образом меняющим бытовую культуру, было значительным. В результате сложного взаимодействия этих двух факторов, лабораторному созданию новой культуры, с одной стороны, и нежеланию принимать новое в повседневном — с другой, рождалась культура повседневности советского человека.

26 Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. — С.-П., 1997. С. 8.

27 Коммунистка. — 1924. -№ 1−2. С. 22.

Актуальность темы

исследования.

В последние годы внимание широкого круга исследователей привлекают социальные и культурные изменения в нашей стране первого послереволюционного десятилетия. В это время возникают и оформляются культурные и социальные практики, надолго определившие повседневную жизнь советского человека. Изучение культуры повседневности этого периода дает ключ к пониманию тех процессов, результатом которых стал советский человек.

За последние пятнадцать лет средствами массовой информации, а также в ряде исследовательских работ, посвященных советскому периоду нашей истории, «советский человек виделся воплощением патологии»,.

28 отклонением от нормы". Анализ работ, написанных в это время, показывает большой диапазон нередко противоречащих друг другу оценок. Сегодня, оценивая социально-типологические эксперименты 20-х годов, мы видим, что многое в них имеет качество утопий. Однако в целом создается впечатление, что мы еще не в состоянии в полной мере оценить значение и итоги того социально-исторического эксперимента, который был поставлен в нашей стране.

В первое послеоктябрьское десятилетие страна ускоренными темпами пыталась реализовать вековую мечту человечества о социальной справедливости, проверяя на себе жизнеспособность тех или иных положений ортодоксальной модели социализма. Процесс этот был чрезвычайно болезненным как для отдельных людей, так и для всей страны в целом. Никаких сомнений не вызывает то, что поставленные задачи достигались крайне жестокими способами. «Мы не оставили камня на камне от многовековой постройки «государства российского», — писал в одном из своих писем Н. Бухарин, — мы экспериментируем над живым, все еще, черт.

2Й Козлова Н. Н. Социально-историческая антропология: Учебник. — М., 1998.

11 возьми, живым народным организмом, как первокурсник-медик «работает» над трупом бродяги, доставшимся ему в анатомическом театре."29.

Изменение культуры повседневности было одной из главных задач новой власти, поскольку без изменений основ жизни, без кардинальной и немедленной их реконструкции невозможно было приступить к строительству нового социалистического общества. Попытка изменить повседневность перевернула с ног на голову вековые представления о добре и зле, уничтожила старые традиции и повседневные практики: «На его глазах ломались традиции доброго старого времени. То, что тогда было позором, теперь считалось подвигом"30.

Но надо помнить и о том, что эти социальные эксперименты велись в ситуации массового энтузиазма, охватившего строителей первого в мире социалистического государства. В первую очередь это касается рабочей и студенческой молодежи, которая видела в происходящих в стране переменах реальные ростки социализма и создавала в своих общежитиях десятки и сотни коммун с полным обобществлением быта.

В данной работе мы постарались избежать каких-либо оценочных характеристик советской эпохи, поэтому многие исследования и источники (в первую очередь дневники и мемуары эмигрантов), дающие негативную характеристику этого времени, не были использованы нами в качестве источников.

Объектом исследования данной работы является повседневная жизнь Москвы первого послереволюционного десятилетия, как наиболее репрезентативная в отношении культуры повседневности 20-х годов.

Предметом исследования стал процесс формирования новых повседневных практик и смыслов, появления атрибутов новой культуры и их сочетание в одной культурно-бытовой среде с унаследованными символами и знаками старой культуры.

29 Бритон И. Ибо я большевик! Или неизвестное письмо Н. Бухарина (?) // Наш современник. — 1990. № 8. С 157.

30 Пантелеев Л., Белых Г. Республика ШКИД, М., 2000. С. 218.

Отбор материала определяют пространственные и временные границы. Исследование базировалось преимущественно на материале, иллюстрирующем бытовую культуру и позволяющем исследовать формирование новых культурных традиций и практик.

Одним из способов реконструкции конкретной исторической эпохи является обращение к произведениям, созданных представителями этого времени. Особое место принадлежит письменным источникам. В этой связи интересными представляются слова К. Ясперса: «К истории мы относим все то время, о котором мы располагаем документальными данными. Когда нас достигает слово, мы как бы ощущаем почву под ногами. Все бессловесные орудия, найденные при археологических раскопках, остаются для нас немыми в своей безжизненности. Лишь словесные данные позволяют нам ощутить человека, его внутренний мир, настроение, импульсы"31.

Бесценным источником для раскрытия практически всех сторон жизни является периодическая печать. В публикациях тех лет можно встретить достаточно откровенные суждения по самым разным вопросам. Это позволяет судить о действительном отношении корреспондентов, среди которых были и профессиональные журналисты, и рабкоры, к социально-политическим реформам, проводимым в стране. Пристальное внимание именно к этому источнику объясняется еще и тем, что, во-первых, средства массовой информации отражают не только индивидуальное восприятие, но и общественное мнение, а во-вторых, во многом формируют последнее. Как нам кажется, анализ периодической печати тех лет серьезно корректирует сложившиеся ныне представления о 20-х годах.

В качестве источников мы использовали следующие периодические издания 20-х годов: «Огонек», «Рабочая газета», «Жизнь искусства», «Искусство», «Вестник моды», «Вечерняя Москва», «Журнал для хозяек», «Журнал для женщин», «Коммунистка», «Комсомольская правда», «Рабочая.

31 Ясперс К. Смысл и назначение истории. — М., 1994. С. 55.

13 газета", «Строительство Москвы», и ряд других, в которых в той или иной мере представлены интересующие нас темы.

Наибольший интерес для нашего исследования представляли рубрики, рассказывающие о повседневной жизни столицы, заметки о коллективизации домашнего хозяйства, достижениях науки и техники, советы по домоводству. Модные журналы, издаваемые в 20-е годы, как нам кажется, дают достаточно полное представление о тенденциях парижской моды тех лет, использование этого источника позволило проанализировать один из типов массовой одежды 20-х годов. Большое внимание мы уделяли лозунгам, анекдотам, карикатуре, рекламе товаров и объявлениям, встречающимся на страницах периодической печати. В работе использовалась публицистика 20-х годов, посвященная обсуждению проблем семьи, брака, морали, проблемам переустройства быта, воспитания, борьбы с беспризорностью и т. д.

Естественно, только на основании анализа периодической печати тех лет мы не можем претендовать на всестороннее раскрытие темы (хотя этот источник, с нашей точки зрения, дает достаточно широкие возможности реконструкции интересующей нас исторической эпохи), поэтому в своей работе мы используем сопоставление и анализ других письменных источников.

Художественная литература выступает как вид исторических источников, изучение которых необходимо при исследовании общественного сознания и эволюции ментальностей и, безусловно, является ценным материалом для воссоздания деталей общественной и частной стороны жизни (от домашнего интерьера до взаимоотношений между различными слоями общества). Проблему достоверности фактов в произведениях художественной литературы можно решить различными способами: сравнивая произведения между собой, с дневниками, мемуарами, официальными документами и т. д.

В своей работе мы привлекали произведения художественной литературы, дающие богатый материал для иллюстрации культуры повседневности 20-х годов: повести, рассказы и очерки М. А. Булгакова, рассказы М. Зощенко, рассказы В. Инбер, повесть «Сонечка» М. И. Цветаевой, произведения И. А. Ильфа и Е. П. Петрова, драматургию В. П. Катаева, рассказы и роман «Зависть» Ю. Олеши и др.

В качестве источников мы также использовали изданные в 20-е годы законы, постановления правительства, сборники правил, демографические источники и статистические справочники, материалы общественных комиссий по изучению быта и санитарного состояния различных заведений, а также условий жизни и работы москвичей.

Уникальным источником для реконструкции повседневной жизни 20-х годов являются источники личного происхождения. В своем исследовании мы использовали дневники, переписку, мемуары и воспоминания разных авторов (В. Ходосевич, Б. Глан, Э. Триоле, JL Гинзбург, В. Беньямин, Мэри Дестин, Айседора Дункан, И. А. Ильф, К.Н. Чуковский).

Таким образом, анализ периодической печати, источников личного происхождения, законодательных документов, а также произведений художественной литературы тех лет, синхронно фиксирующих восприятие общественным сознанием тех или иных изменений в повседневной жизни, позволяет воссоздать панораму жизни страны, понять наших предшественников и время, в котором они жили.

Цель исследования.

Любая историческая эпоха имеет свое преломление в быту, в формах его организации, рождении новых, становящихся типичными, и отмирании старых атрибутов. Все это, в конечном счете, создает дух и атмосферу времени. В данной работе предпринята попытка изучения социально-исторического опыта 20-х годов сквозь призму повседневного опыта человека. Реконструкция образа повседневности 20-х годов составляет цель нашего исследования.

Достижение этой цели реализуется в следующих направлениях:

1. Научное осмысление и анализ факторов (действия нового политического режима, условия нового быта и т. д.), которые повлияли на мироощущение и мировосприятие людей того времени и, в конечном итоге, определили общественное сознание эпохи.

2. Изучение изменений в политической, социальной и культурной сферах жизнедеятельности общества, их роли и влияния на формирование культуры повседневности, на создание «схем» нового культурного и бытового пространства.

3. Анализ основных черт нового городского и жилого пространства, исследование феномена коммунальной квартиры и его роли в создании габитуса советского человека.

4. Изучение способов воздействия на действительность, методов создания «нового» («новый человек», «новый город»).

5. Выявление сущностных черт культуры повседневности 20-х годов, изучение механизмов создания культурных и бытовых практик, появления атрибутов новой культуры. Изучение особенности взаимоотношения и взаимодействия старого и нового в быту и социальной сфере.

7. Изучение причин девальвации традиционных ценностей. Роль этих процессов в формировании стереотипов поведения.

Методологическая и теоретическая основа исследования.

Для достижения исследовательской цели и реализации поставленных задач был использован комплекс общенаучных принципов: сравнительно-исторический, принцип комплексного исследования, наблюдения, изучения и сопоставления документов, принцип детерминизма. В качестве важнейшего методологического принципа нами был использован статистический принцип.

Выбор комплексного метода исследования обусловлен междисциплинарным характером проблематики настоящей работы. Метод позволяет выявить все множество связей между явлениями культуры изучаемого периода. Этот подход приводит к наиболее полной реконструкции повседневности 20-х годов, демонстрирует всю сложность и многоплановость изменений в культурной и социальной сферах.

Принцип детерминизма выявляет причинно-следственную связь между господством традиционных ценностей и нововведений, формирующих новые идеалы и нормы морали, личного и общественного, старого и нового в культуре 20-х годов.

Статистический инструментарий, использование и интерпретация статистических данных позволяет осознать глубину явлений, которые характеризуют повседневность первого послереволюционного десятилетия.

Теоретической базой послужили научные труды отечественных и зарубежных ученых: А. Шюца, Р. Барта, Ф. Броделья, П. Бурдье, Л. Витгенштейна, Ю. М. Лотмана, Г. С. Кнабе, Л. Г. Ионина, С. Боум и др., где намечены подходы к изучению культуры повседневности, а также работы Н. Н. Козловой, И. Н. Гавришиной, М. М. Горинова, Н. Лебиной, в которых исследуются повседневность 20-х годов или созвучные ей темы.

Подход к изучению культуры повседневности предложенный в работах Г. С. Кнабе, кажется нам продуктивным при изучении «переходной» эпохи, когда дисгармония вещей в ансамбле, их несочетаемость друг с другом очевидна. В данной работе мы остановимся на рассмотрении социального образа вещи. Особое значение будет уделено способности (или возможности) вещи «встраиваться» в новое бытовое и культурное пространство.

Исследование задач проектирования социалистического города основывалось на работе В. В. Кирилова «Идеи реконструкции Москвы в проектах 20-х — начала 30-х г. г. 20 в.», статье С.О. Хан-Магометова «Роль русского авангарда в развитии архитектуры 20 в.», на анализе наиболее заметных и характерных архитектурных проектов 20-х годов.

Интересный фактический материал был найден в книге «От конки до трамвая», «Александр Родченко. Фотографии», «Москва и москвичи» Вл.

Гиляровского, комментариях Ю. К. Щеглова к тексту романа «Двенадцать стульев», в работе Г. В. Андреевского «Москва 20−30-е годы».

Для исследования костюма 20-х годов привлекались работы А. Дзеконьска-Козловска «Женская мода 20 в.» и Джоан Нанн «История костюма 1200−2000».

Научная новизна данной работы заключается в следующем:

1. Впервые исследуемый материал (художественная литература, газетные и журнальные статьи, фотография, воспоминания современников) рассматривается с точки зрения формирования культуры повседневности советского общества, возникновения новых культурных практик и смыслов.

2. Переосмыслены традиционные представления в исследованиях культурологов и историков связанные с процессом формирования культуры повседневности в период резкой смены культурных, социальных и экономических приоритетов, крушения старых и появления новых идеалов.

3. Проведен комплексный анализ источников, итогом которого, как нам кажется, стало разрушение многих сложившихся стереотипов, связанных с этим периодом истории.

4. Выявлены и проанализированы причины негативного отношения населения к нововведениям и социальным экспериментам, а также роль негативного восприятия в формировании новой культурной традиции.

5. Бытовое пространство 20-х годов анализируется с точки зрения гармонии, «ансамбля» вещей, «звучания хором», их сочетаемости друг с другом, что представляется нам новым подходом в традиции культурологического и исторического исследования.

6. Предложена авторская трактовка влияния идей молодости на культуру повседневности тех лет. Тема омоложения ранее не рассматривалась с этой точки зрения, хотя очевидно, что идеи молодости и «вечной весны» оказали существенное, определяющее влияние на повседневность 20-х годов.

7. В диссертационном исследовании изучается топография дома-коммуны и коммунальной квартиры, процесс трансформации личного пространства в публичное. Исследователи повседневности, рассматривая в своих работах проблему коммунального сожительства, не уделяли должного внимания внутренней организации дома и топографии квартиры. Между тем, вопросы эти чрезвычайно интересны, специфичны и сложны.

8. В работе анализируются способы и средства коммуникации и агитации, характерные для московских улиц 20-х годов и являющиеся одой из их главных особенностей.

Практическая значимость результатов исследования.

Полученные в ходе диссертационного исследования результаты и выводы обобщают и дополняют достижения философско-культурологической и исторической наук в изучении культуры повседневности, а также позволяют использовать их для дальнейшего анализа повседневности как 20-х годов, так и последующих периодов нашей истории.

Апробация результатов работы.

Основные теоретические и практические результаты работы исследования отражены в трех печатных работах общим объемом 1,2 п.л., докладывались и получили одобрение на 21-ой научной конференции «Реформы в России и проблемы управления», проводимой в Государственном университете управления, а также апробированы в Государственном университете управления.

Структура работы.

Диссертация состоит из оглавления, введения, семи глав, заключения, списка использованной литературы и источников. В работе 141 страница основного текста, список литературы включает 136 наименований.

Первая глава «Мифология повседневной жизни» состоит из двух частей. В первой части «Теоретические подходы к изучению повседневности» анализируется понятие повседневность, выделяются основные планы использования термина «повседневность», исследуется изменение отношения к повседневному и способы изучения повседневности. Особое внимание уделяется подходам к изучению повседневности в русле аналитической философии и социальной феноменологии.

Во второй части — «Методы исследования повседневности» речь идет о применении разнообразных методологических принципов, рассматриваются возможные подходы, позволяющие осуществить «прочтение» структур повседневности. Определяется круг источников для изучения повседневности.

Вторая глава «Модель социалистического города в градостроительных проектах 20-х годов» состоит из нескольких частей. В первой части «Утопические и фантастические идеи реконструкции Москвы в архитектурных проектах, художественной литературе и публицистике 20-х годов» исследуется задача изменения городского пространства, появление новых градостроительной концепций, отвечающих требованиям строительства социалистического города и нового социалистического быта. Нас интересуют в первую очередь формообразующие и стилеобразующие поиски отечественных мастеров, а также социальные эксперименты архитектурного авангарда, идея города-сада (вторая часть главы) и ее влияние на градостроительные концепции тех лет. В качестве источников мы использовали наиболее репрезентативные для изучения этой темы архитектурные проекты 20-х годов.

Третья часть «Всеобщая трудовая повинность как способ решения повседневных проблем» рассказывает о повседневных проблемах города, которые приходилось решать народному хозяйству Москвы: организации трудовых повинностей граждан для поддержания санитарной обстановки, проведении недель оздоровления жилищ, недель очистки, водоснабжения, работ по озеленению столицы, замощению новых улиц, ремонту мостовых и т. д.

Четвертая часть — «Переименование как способ преображения. Новые имена как способ социального превращения». Предметом анализа этой части работы стала идея переименования как способ переработки старой культуры, средство символического преображения действительности. Присвоение нового имени как символический отказ от прошлой жизни, смена социального статуса, способ выживания в новом обществе, «встраивания» в новую социальную среду.

Третья глава «Архаичные и новейшие виды транспорта на улицах Москвы. Борьба за приоритет». В этой части работы рассматриваются изменения, которые касаются в первую очередь городского общественного транспорта, несомненно, составляющего одну из важных сторон повседневной жизни москвичей. Анализируются тенденции в развитии не только общественного транспорта столицы, но и автомобилестроения, а также ход и итоги агиткомпаний, направленных на поддержку воздушного флота страны.

В четвертой главе «Улица-речь: средства коммуникации и агитации» темой нашего исследования стали способы и средства коммуникации и агитации, характерные для московских улиц 20-х годов. Улица наставляла, советовала и предостерегала, относилась к прохожим как к детям, требующим ежеминутного внимания со стороны старших. Общение с прохожим осуществлялось через агитационные плакаты, лозунги, вывешенные повсеместно правила, звучащие на улицах столицы радиоприемники, рекламу, вывески магазинов. Значительную роль в создании образа московской улицы играла уличная торговля, составляющая с вышеперечисленными средствами общения обращенный к прохожим текст.

Пятая глава «Идея коммунального сожительства» состоит из нескольких частей. В первой части «Жилищный кризис и коммунальная квартира» нас интересуют идеологические и экономические причины квартирного передела, установление санитарной нормы и причины ее изменения. Мы предприняли попытку изучения топографии коммунальной квартиры, исследовали изменения и новаторства в этой сфере.

Во второй части «Интерьер коммунальной квартиры: гамбсовский стул и полосатый матрац» нас интересовало сочетание старого и нового, традиционных повседневных практик и новаторств в сфере организации быта, особенности интерьера, статус и социальное происхождение жильцов. Мы исследуем процесс упразднения и упрощения повседневных практик, изменение традиционных схем организации быта, а также изменение представлений о «доме», девальвация его ценности.

В третий части, «Дома-коммуны — социальный эксперимент 20-х годов», исследуются новые формы организации быта: дома-коммуны, инфраструктура которых была основана на обобществлении домашнего хозяйства и дома-коттеджи, идеально подходящие для реализации идеи города-сада. Дом-коммуна должен был стать образцовой моделью «социалистического дома». Основной задачей данного социального проекта было изменение индивидуального жилья, уничтожение его традиционной структуры. В домах-коммунах детские и кухни были исключены из инфраструктуры жилья. Новыми элементами топографии дома, помимо общей кухни, стали: детская комната, клуб, красный уголок с читальней и библиотекой, прачечная, хлебопекарня, починочные и пошивочные мастерские и т. д. Каждый из вышеперечисленных элементов должен был способствовать установлению особых отношений членов коммуны, основанных на кооперации и товарищеской взаимопомощи.

Уничтожение индивидуальной кухни явилось принципиальным шагом в коренной ломке быта. В качестве переходной формы к обобществленному питанию предлагалось совместное харчевание или организация артельной кухни.

В четвертой части «Организация общественного питания как способ борьбы с «диктатурой кухонь» исследуются роль и задачи общественного питания и проблемы, связанные с его организацией. Задачей общепита была борьба с «диктатурой кухонь», освобождение женщин от рутинной повседневной работы и, как следствие, коренное изменение быта рабочей семьи. Основным способом борьбы с «диктатурой кухонь» стала агитация в поддержку общепита.

Шестая глава «Костюм 20-х годов: вытертый френч и шелковые чулки».

В первой части «Идея омоложения и научные открытия 20-х годов» мы исследуем проблему омоложения в ее научном аспекте. Эксперименты по омоложению человека в нашей стране имели идеологическую подоплеку. Успехи научного эксперимента средствами массовой информации интерпретировались как воплощение заимствованных из сказок идей, служили доказательством всемогущества и всевластия человека. Мы исследуем газетные статьи и популярные брошюры, рассказывающие об опытах в области экспериментальной эндокринологии, способах омоложения хирургическим путем и создании препаратов, способствующих омоложению.

Вторая часть, «Костюм 20-х годов», исследует новые тенденции моды, изменение семантики костюма и роль в этом революционной атрибутики, трансформацию представлений о моде, типы костюма 20-х годов и появление специализированных направлений в одежде. В этой части нас интересуют средства создания женского образа, изменение представлений о женской телесности и красоте, роль в этом эмансипации и социально-экономических реформ.

Седьмая глава «Причины девальвации семейных ценностей и изменения стереотипов поведения в области брачно-семейных отношений» состоит из двух частей. В первой части — «Демографическая картина Москвы в первое десятилетие Советской власти» исследуется специфика демографической ситуации столицы, определяются главные тенденции ее развития и особенности политики народонаселения страны. В этой части работы мы постарались проследить, как формировалось население Москвы, каковы были показатели воспроизводства, демографической структуры, роль в этом миграции.

Вторая часть «Обсуждение проекта семейного Кодекса 1926 г., проблемы семьи, материнства и „свободной любви“ в общественных дискуссиях 20-х годов» посвящена одному из самых заметных событий 1926 г., принятию нового «Кодекса законов о браке, семье и опекунском праве». Проект нового кодекса обсуждался на партийных, рабочих и крестьянских собраниях, дебатировался на страницах советской прессы. Общественные дискуссии 20-х годов, дающие интересный материал о брачной идеологии того времени, формировании новых стереотипов поведения, причинах девальвации семейных ценностей стали областью исследования данной части работы.

Третья часть — «Проблема беспризорности и борьба с нею». Беспризорность была не только результатом двух войн и революции. Причины беспризорности кроются в и переустройстве быта, изменении повседневных практик и смыслов, девальвации ценности семейной жизни, а вместе с ней и родительства. Беспризорные в 20-е гг. представляли серьезную социальную проблему. Решить ее предполагалось силами общественности и благотворительных организаций. В этой части работы мы изучаем деятельность деткомиссий, источники финансирования заведений, призванных помочь в решении этой проблемы, их санитарное состояние, роль трудовых коммун в ликвидации беспризорности.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

.

Изучение повседневности, благодаря непосредственному включению исследователя в живую историческую цепь, позволяет создать более полную и объективную картину исторической эпохи, взглянуть на систему культурного развития в ее эволюции. Самые разные исследования объединены вокруг проблемы обыденной жизни. Однако повседневность, часто являясь основой и необходимой предпосылкой исследований в социальных науках, почти никогда не становится темой этих исследований.

Задачи изучения повседневности, как нам кажется, сегодня особенно важны и актуальны: «человек меняется, и, чтобы представить себе логику поступков людей прошлого, надо представить себе, как они жили, какой мир их окружал, каковы были их общие представления и представления нравственные, их служебные обязанности, обычаи, одежда, почему они поступали так, а не иначе"555. Желание подойти ближе к пониманию сути и значения тех радикальных социальных экспериментов, которые проводились в нашей стране на очень важном этапе ее развития, побудили нас обратиться к повседневности 20-х годов.

Мощный импульс социальным экспериментам был дан в самые первые годы советской власти, когда в условиях военного коммунизма была сделана попытка внедрить в жизнь ортодоксальную модель социализма. Эта модель была затем резко трансформирована в годы нэпа, который, однако, воспринимался тогда многими как временное отступление, а ортодоксальная модель продолжала рассматриваться как путеводная звезда, вынужденно отодвинувшаяся в будущее, для которого необходимо разрабатывать проектные заготовки. В конце 1920;х годов отказ от нэпа был воспринят многими как возврат к ортодоксальной модели социализма, что вызвало на рубеже 1920;1930;х годов новую волну интенсивных функционально-типологических экспериментов.

335Лотман Ю. М. Беседы о русской культуре. С. 9.

Москва сильно изменилась в 20-е годы. Новые градостроительные концепции и фантастические образы города будущего повлияли на изменение городского пространства. Стремление противопоставить старой культуре нечто принципиально новое было одной из основных черт того времени. Немалую роль играло и символическое преобразование действительности.

В 20-е годы изменяется представление о человеческом жилище, традиционное понятие дома уничтожается решением о создании коммунальных квартир. Изменяются или искореняются бытовые обряды и традиции. Теснота и антисанитария, спрессованность людей и вещей надолго становятся бичом повседневной жизни москвичей. Эти аспекты повседневной жизни с иронией подмечены в произведениях В. Инбер: «Пять женщин и четверо детей наполняют кухню», — пишет она в одном из рассказов, «.вы своими детьми загромождаете квартиру.», — читаем в другом (курсив мой).556 Люди с разными судьбами, разными культурными традициями и разным социальным статусом оказываются в ситуации вынужденного общения. Коммунальная квартира была своего рода «ноевым ковчегом», где соседство людей и вещей было случайным и невероятным.

Попытки лабораторного создания новой культуры нашли свое отражение в материально-бытовой сфере. Бытовое пространство старой культуры разрушалось целенаправленно и планомерно. Предметы домашнего обихода, элементы интерьера, мебель — все это собиралось и свозилось в огромные склады. Артефакты старой культуры самым причудливым и невероятным образом встраивались в новую культурно-бытовую среду, составляя ансамбль с атрибутами революционного времени. Перед художниками-«делателями вещей» ставились задачи воспитательного характера: борьба с «реакционными» вкусами мещан, популяризация новой эстетики, формирование вкуса обывателя и, в конечном итоге, создание новой.

556 Там же. культуры. Одной из особенностей быта 20-х годов было самое невероятное сочетание элементов новой культуры с унаследованными символами и знаками старой. Отсутствие стилевого единства бытового пространства стало одной из главных черт культуры того времени.

Одним из факторов, оказавших влияние на культуру начала века, была идея омоложения, в значительной степени определившая тенденции в развитии моды и расстановку акцентов в создании женского образа. Немаловажную роль в повседневном поведении женщин, появлении внесемейных форм занятости, девальвации ценности дома и семейной жизни сыграла эмансипация и социально-политические изменения в стране. В рассказе Веры Инбер «Суп из курицы» дается картина семейных отношений, измененных идеями эмансипанток и нового времени. «Товарищ Наперсток один хозяйничает в доме. Его жена ушла на учебные занятия, готовиться стать летчицей. Дочку он уложил спать одетую, так как не справился со ест сложным лифчиком и петлями. Сварил невыпотрошенную курицу». Роль женщины в «советском строительстве» становится значимой и весомой, женщина овладевает теми же специальностями, что и мужчина, занимает равное положение в самых разных областях жизни. Активное участие женщин в «общественной» работе часто становилось предметом острот и анекдотов в литературных произведениях 20-х годов.

Идея создания человека нового типа в 20-е годы связана с экспериментами в области массового костюма. Рабочий костюм и спецодежду получили представители самых разных профессий. Одежда должна была стать фактором нивелирующим, большую роль в этом сыграли служебный костюм и прозодежда, ставшие своеобразными символами нового времени.

Одной из черт того времени была безудержность и смелость, с которой осуществлялись самые невероятные, часто утопические по своей сути, проекты. Планы строительства идеального государства и общества будущего.

557 Инбер В. Собрание сочинений. Т.2. С. 264. захватили многих, сказочные идеи, фантастические замыслы должны были получить воплощение в обозримом будущем.

В результате проделанной работы, совершенно очевидно то, что за единообразием и вездесущностью социалистической идеологии скрывалась множественность альтернативных ценностей, прежде всего ценностей традиционного общества. Получить полное представление об исторической эпохе невозможно, если рассматривать ее только с точки зрения господствующей идеологии, руководствуясь монологическим звучанием официальных документов и политических доктрин. Обращаясь же к изучению повседневности, можно увидеть многозвучие и многоцветие обыденной жизни, существующей помимо и вопреки официальной культуре, ее непрерывность и «нормальность».

Повседневная культура проявляет удивительную стойкость и консерватизм в любых, самых сложных исторических условиях, ее отличает устойчивое сопротивление каким бы то ни было нововведениям и экспериментам. Благодаря повседневности, защищенной или защищающиеся от институциональных давлений, обнаруживается, что и в тоталитарном обществе люди живут своей собственной жизнью. Эту жизнь, остающуюся в тени официальной культуры, эту «иную» реальность открывает культурно-антропологический анализ социальных и культурных процессов, основой которого служат исследования повседневности.

Повседневные практики никогда не выступают в форме проектов, программ, доктрин социального изменения, однако любые нововведения политического и экономического характера воспринимаются людьми как враждебные, как покушение на устоявшееся, знакомое, если затрагивают повседневность. Политические доктрины и связашгые с ними программы переустройства общества бесперспективны и обречены на провал, если остается без внимания богатейший повседневный опыт людей. Программа политического лидера, рассчитывающего на успех, должна основываться на знании обыденного, на бережном отношении к нему, т. к. повседневность выступает как «сфера», где собираются и хранятся смысловые осадки прошлого опыта.