Герой-двойник и структура произведения: Э.Т. Гофман и Ф.М. Достоевский

Настоящее исследование посвящено героям-двойникам. Они рассматриваются как своеобразная разновидность литературного персонажа, чье появление в рамках произведения вносит определенную специфику в построение сюжета и системы повествования. Имея ряд устойчивых признаков, двойничество в то же время демонстрирует определенный набор исторических и жанровых модификаций. В центре внимания в данной работе — герой-двойник: неизменное ядро и вариации этого явления и его связь со структурой произведения.

Особую психологическую и философскую глубину мотив двойничества приобрел в литературе немецкого романтизма (Жан Поль, JI. Тик, Э.Т.А. Гофман). В рамках этого направления возникло и само понятие «Doppelganger». Образованные по его образцу термины вошли впоследствии в другие европейские языки1. Двойники из произведений немецких писателей этого периода сочетают внешнее сходство и глубокую, метафизически и психологически осмысленную внутреннюю связь. В последующей литературе взаимоотношение между внешней манифестацей мотива (встреча удивительно похожих между собою людей) и его внутренним, содержательным измерением утратила однозначный характер, что привело к некоторому размыванию термина. В связи с этим важным представляется сопоставить один из исходных вариантов изображения двойника (соответствующие персонажи Гофмана) и его трансформацию в более поздней литературе (в творчестве Достоевского). Это позволит определить устойчивое ядро и направление изменчивости исследуемой разновидности персонажа.

1 См. Frenzel Е. Doppelganger // Frenzel Е. Motive der Weltliteratur. Stuttgart: Kroner, 1988. S. 102- Hildenbrock A. Das andere Ich: Kiinstlicher Mensch und Doppelganger in der deutschund englischsprachigen Literatur. Tubingen: Stauffenburg-Verlag, 1986. S. 9- Nguyen V. Double // Dictionnaire Internatinal des Termes Litteraires [Electronic resource]. Limoges, [1994; ]. http://www ditl.info/index-fr.php.

При изучении героя-двойника нас интересуют не только его исторические трансформации, но и его структурное измерение — взаимосвязь с разными уровнями организации произведения. Герои-двойники создают особый тип взаимоотношений между персонажами внутри изображенного мира, определенным образом направляют сюжет. Присутствие в тексте героев такого рода выявляет своеобразную симметрию сюжетного и повествовательного уровней. Двойниче-ство оказывается связано со всеми элементами художественной структуры, которые в совокупности образуют жанровое целое. Поэтому закономерно предположить, что этот мотив будет являть себя по-разному в зависимости от того, какие жанровые принципы будут лежать в основе структуры конкретного произведения. Иначе говоря, имеет смысл проверить следующую гипотезу: в произведениях разных жанров способ изображения и художественная роль героев-двойников будут отличаться друг от друга.

Угол зрения на проблему двойничества определяет выбор материала. В работе рассматриваются следующие произведения: повесть «Двойники» и роман «Эликсиры сатаны» Э.Т. А. Гофмана, повесть «Двойник» и роман «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского. Выявлению универсальных закономерностей функционирования двойничества лучше других послужит сопоставление произведений, относимых к разным литературным направлениям (романтизм и реализм). Кроме того, поскольку одна из основных целей исследования — соотнести разные варианты изображения двойничества с жанровой спецификой повести и романа, обоснованным представляется выбор в качестве объекта рассмотрения творчества тех писателей, которые изображали героев-двойников как в повестях, так и в романах.

Основанием для параллельного рассмотрения текстов Гофмана и Достоевского является и общеизвестный интерес последнего к творчеству немецкого л автора. Связью с поэтикой Гофмана объясняется и выбор для анализа «Преступления и наказания»: герои-двойники присутствуют и в других романах Достоевского, однако именно история Раскольникова не раз сопоставлялась с историей Медарда, главного героя «Эликсиров"3.

Нам неизвестны факты, указывающие на то, что Достоевский был знаком с анализируемыми произведениями Гофмана. В данной работе не ставится проблема генетической связи «Двойников» и «Двойника», «Эликсиров сатаны» и «Преступления и наказания». Исследование посвящено их типологическому сопоставлению в свете изучения героя-двойника.

Актуальность темы

подтверждается читательским и научным интересом к проблеме двойничества. О популярности классических произведений на эту тему свидетельствует недавно вышедший в Германии сборник «Doppelgangergeschichten» («Истории о двойниках»), включающий тексты различных авторов XIX—XX вв.еков. Изучение двойничества является в настоящее время одним из востребованных «ключей» к поэтике мировой и русской литера.

2 Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Т. 28. Кн. 1. Письма 1832−1859. Л.: Наука. Ленинградское отд, 1985. С. 51. Достоевский Ф. М. <Предисловие к публикации «Три рассказа Эдгара Поэ"> // Достоевский Ф. М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Т. 19. Статьи и заметки 1861. Л.: Наука. Ленинградское отд., 1979. С. 88−89. См. также Гроссман Л. П. Бальзак, Гофман, Достоевский // София. 1914. № 5. С. 87−96- Родзевич С. И. К истории русского романтизма (Э.Т. А. Гофман и 30−40-е годы в нашей литературе) // Русский филологический вестник. 1917. № 1−2. С. 194−237- Passage Ch. Е. The Russian Hoffmanists. The Hague: Mouton, 1963. 261 p.- Ботнико-ва А.Б. Э.Т. А. Гофман и русская литература. Воронеж: Ворон, ун-т, 1977. 208 е.- Nehring W. Е.Т.А. Hoffmann: Die Elixiere des Teufels // Romane und Erzahlunungen der deutschen Romantik: Neue Interpretationen. Stuttgart: Reclam, 1981. S. 325−350- Фокин П. Один сюжет из истории формирования личности русского романиста (Гофман и Достоевский) // В мире Э.Т. А. Гофмана: Сб. ст. / Гл. ред. В. И. Грешных. Калининград: Гофман-центр, 1994 —. Вып. 1. С. 151 157- Щенников Г. К. Литературность // Достоевский: Эстетика и поэтика: Словарь-справочник / науч. ред. Г. К. Щенников. Челябинск: Метал, 1997. С. 94−96. (Достоевский и русская культура).

3 Гроссман Л. П. Указ. соч. С. 93−94- Ботникова А. Б. Указ. соч. С. 169- Magris С. Die andere Vernunft: Е.Т.А. Hoffmann. Konigsstein: Hain, 1980. S. 79- Левинтон А. Г. Роман Э.Т. А. Гофмана «Эликсиры сатаны» // Гофман Э.Т. А. Эликсиры сатаны. СПб, 1993. С. 263. (Литературные памятники). Мелетинский Е. М. Заметки о творчестве Достоевского. М.: РГГУ, 2001. С. 52. туры, в том числе к произведениям Достоевского4. О признании значимости этого мотива для его творчества говорит помимо прочих тот факт, что в подготовленном в 1997 году словаре-справочнике «Достоевский: Эстетика и поэтика» содержатся две (!) статьи о двойничестве5.

При том что степень изученности литературного двойничества достаточно высока, четкого и общепринятого определения этого термина не существует. Авторы работ, посвященных анализу конкретных произведений, как правило, не оговаривают, какой смысл они вкладывают в понятие «двойник». Ясность сохраняется, если речь идет о двойниках в буквальном смысле слова — о внешне неразличимых людях, однако такие герои есть далеко не во всех произведениях, в чьей структуре исследователи отмечают присутствие двойничества. При этом иногда остается неясным, разграничивает ли исследователь героев-двойников и героев, которые просто объединены некоторым сходством судеб, внутреннего или внешнего облика, что часто встречается, в частности, в романах Достоевского6.

Так же зыбка граница между двойником и персонажем, воплощающим одну из граней души главного героя. Всегда ли тот, кто объективирует какую-либо внутреннюю ипостась другого человека, может быть назван его двойником? Об отсутствии общего, теоретически обоснованного ответа на этот вопрос свидетельствуют, например, противоречивые толкования фигуры старого художника.

4 Симидзу Т. Двойники Раскольникова и Ивана Карамазова // XXI век глазами Достоевского: перспективы человечества. М.: Грааль, 2002. С. 214−220- Степанян К. Тема двойничества в понимании человеческой природы у Достоевского (стр. 177−190 того же издания) — Синева Е. Н. Проблема двойничества в русской литературе XX века: автореф. дис.. канд. филол. наук / Е. Н. Синева. — Архангельск: Поморский гос. ун-т, 2004. — 26 с.

5 Загидуллина М. В. Двойничество // Достоевский: Эстетика и поэтика: Словарь-справочник / науч. ред. Г. К. Щенников. Челябинск: Металл, 1997. С. 150−151. (Достоевский и русская культура) — Захаров В. Н. Двойничество (стр. 151 того же издания).

6 См., например, Гроссман Л. П. Достоевский — художник // Творчество Достоевского. М.: АН СССР, 1959. С. 330−416- Злочевская А. В. Герой и идея у Ф. М. Достоевского (герои-«двойники» в «Преступлении и наказании») // Филология. Вып. 5. М.: МГУ, 1977. С.103−111. 7 п из «Эликсиров сатаны». Одни исследователи считают его двойником Медарда, другие отводят эту роль исключительно Викторину — «внешней» копии главного героя8.

Обращение к литературоведческим словарям, содержащим статьи о двойниках, и специальным исследованиям на эту тему тоже не создает ясной картины. Противоречия можно найти не только между несколькими изданиями (подробнее об этом рассказывается в первой главе диссертации), но и в рамках одного определения. Так в словаре мотивов Э. Френцель в начале соответствующей статьи основным признаком двойничества объявляется «внешнее сходство двух людей», однако далее исследовательница пишет, что в романах Достоевского герой часто встречает вовне проекцию своего «я», приводя в пример Ставрогина и П. Верховенского9, которых, конечно, не связывает одинаковая внешность.

Итак, понятие «двойник» широко используется в литературоведении, но единого понимания его не существует. Важной задачей представляется уточнение понятия, закрепление за ним четкого содержания, адекватного при разговоре как о традиционных романтических двойниках, так и о персонажах, не похожих внешне, но объединенных сходством внутреннего облика и судеб.

О мотиве двойничества как о моменте приближения Достоевского к поэтике Гофмана идет речь в нескольких научных работах10. Говоря о причинах обращения русского автора к творчеству немецкого романтика, исследователи обращают внимание на поражавшую Достоевского способность Гофмана прони.

7 См., например, Hildenbrock A. Op.cit. S. 135−165.

8 Schenk Е. Е.Т.А. Hoffmann: Ein Kampf um das Bild des Menschen. Berlin: Die Runde, 1939; Werner H.-G. E.T.A. Hoffmann: Darstellung und Deutung der Wirklichkeit im dichteischen Werk. BerlinWeimar: Aufbau, 1971. 294 SЧавчанидзе Д JI. Романтический роман Гофмана// Художественный мир Гофмана. М.: Наука, 1982. С. 45−80 и другие.

9 Frenzel Е. Op. cit. S. 94−113.

10 Гроссман Л. П. Бальзак, Гофман, Достоевский // София. 1914. № 5. С. 91 и далееРодзевич С. И. Указ. соч. С. 222−230- Passage Ch. Е. Op. cit. P. 202- Ботникова А. Б. Указ. соч. С. 158 и далееЖилякова Э. М. Романтизм // Достоевский: Эстетика и поэтика: Словарь-справочник / науч. ред. Г. К. Щенников. Челябинск: Металл, 1997. С. 42. кать в темные уголки души, видеть борьбу несовместимых начал в сознании человека. Одним из проводников этой психологической проблематики оба писателя делают тему двойничества. Как пишет А. Б. Ботникова, «идея двойника как художественного воплощения противоречивой сущности личности, ее взаимоисключающих импульсов и устремлений, вполне возможно, возникла у Достоевского под влиянием немецкого романтика"11.

Таким образом, в работах о связи Достоевского с Гофманом двойничество рассматривается как средство раскрытия психологии героя, как способ показать полярность его внутреннего мира. Нам неизвестны исследования, в которых сопоставление двойников в произведениях названных писателей имело бы иное основание и учитывало бы не только душевный облик персонажей, но и другие элементы структуры произведения.

Работы, не носящие сравнительного характера и изучающие двойников в творчестве одного из интересующих нас авторов, отчасти трактуют изображение такого рода персонажей в том же, преимущественно психологическом ключе. Это относится прежде всего к немецким исследованиям, где двойник рассматривается как средство проникнуть в глубины психики героя. При этом в основном применяется психоаналитический подход12. Российские ученые чаще всего видят в двойничестве способ группировки персонажей, прием, выявляющий определенные взаимосвязи между действующими лицами13. Мы не встре.

11 Ботникова А. Б. Указ. соч. С. 158.

12 См., например, Gloor А. Е.Т.А. Hoffmann: Der Dichter der entwurzelten Geistigkeit. Zurich: Arthur Gloor, 1947. S. 52−73- Meixner A. Romantischer Figuralismus: Kritische Studien zu Romanen von Arnim, Eichendorf und Hoffmann. Frankfurt a. Main: Athenaum, 1971. S. 163−197- Feldges, B. Stadler U. E.T.A. Hoffmann. Epoche — Werk — Wirkung. Munchen: C.H. Beck, 1986. S. 204−212.

13 Практически все исследования о Достоевском, в которых упоминаются двойники. Среди наиболее авторитетных назовем Гроссман JI. П. Достоевский — художник // Творчество Достоевского. М.: АН СССР, 1959. С. 342- Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского // Бахтин М. М. Собрание сочинений. Т.6. М.: Русские словариЯзыки славянской культуры, 2002. С. 36−37- Бицилли П. М. К вопросу о внутренней форме романа Достоевского // Бицилли П. М. Избранные труды по филологии. М.: Наследие, 1996. С. 483−519. чали работ, где изображение двойников связывалось бы не только с системой персонажей, но и с другими составляющими произведения, например с сюжетом.

Описанная ситуация изучения литературного двойничества (как в целом, так и в творчестве Гофмана и Достоевского) демонстрирует ряд нерешенных проблем. Во-первых, отсутствуют четкие критерии, позволяющие однозначно указать на того или иного персонажа как на двойника. Применение этого термина в ряде случаев является произвольным. Во-вторых, невыяснено соотношение между классическими романтическими двойниками и более поздними вариантами этого типа персонажа: неясным остается само направление трансформации образов такого рода. В-третьих, существующие исследования о двойниках как правило сосредотачиваются на какой-либо одной функции этих героев: на их роли в раскрытии психологии центрального персонажа или на их значении для организации системы персонажей. Вопрос о связи двойников с разными элементами структуры произведения и о жанровых разновидностях таких героев, насколько нам известно, не ставился. Дать четкое описание двойничества и соотнести это явление со структурой текста в целом (в том числе в его жанровом измерении) станет целью нашей работы.

Задачи исследования формулируются следующим образом:

1) дать определение героя-двойника, сопоставив разные подходы к его изучению, и проверить адекватность этого определения в ходе анализа текста;

2) сравнить реализации мотива двойничества в рамках романтического и реалистического направления на примере творчества Гофмана и Достоевского;

3) выяснить характер связи двойничества с сюжетным и субъектным уровнями организации текста;

4) выявить жанровые вариации героя-двойника с опорой на существующие представления об отличии образа человека в повести от образа человека в романе.

Решению названных задач подчинена структура работы. Диссертационное исследование помимо настоящего введения включает три главы и заключение.

Основная функция первой главы — создание теоретической базы для анализа текстов, которому посвящены последующие главы. Прежде всего мы подробно рассматриваем существующие трактовки литературного двойничества. Затем делается попытка дать собственное определение героя-двойника. Кроме того, в этой главе отводится место уточнению ряда теоретических понятий (уровни структуры произведения, мотив, повествовательная ситуация и др.). Особое внимание уделяется сопоставлению повести и романа, что необходимо для понимания специфики двойничества в каждом из этих жанров.

В основной части работы в качестве синонимов понятия «герои-двойники» используются следующие выражения: «копия и оригинал», «близнецы», «двойниковая пара», «двоящиеся персонажи». Употребляется также слово «двойниче-ство», которое заменяет собой такие конструкции, как «присутствие в произведении героев-двойников», «существование двойника» и т. п.

Вторая глава посвящена сопоставлению двух повестей: «Двойники» Э.Т. А. Гофмана и «Двойник» Ф. М. Достоевского. Сравнивается роль двойничества в построении сюжета, анализируются субъектные структуры обоих текстов. В конце главы делаются выводы относительно особенностей двойничества в жанре повести и оговариваются принципиальные различия между изображением героев-двойников у каждого из авторов.

Аналогичное построение имеет третья глава, в которой рассматриваются романы «Эликсиры сатаны» Э.Т. А. Гофмана и «Преступление и наказание» Ф. М. Достоевского. Здесь также изучаются сюжетная и повествовательная структуры произведений, определяются связанные с жанром общие особенности изображения двойников и формулируются найденные различия.

В заключении подводятся итоги проведенного исследования в целом и делаются выводы.

Общие выводы.

Заключая данную главу, сопоставим наблюдения над сюжетными и субъектными структурами «Эликсиров сатаны» и «Преступления и наказания». На этой основе попытаемся сформулировать ответ на вопрос: каким предстает герой-двойник в жанре романа.

Обобщая то, что было сказано о сюжетной роли двойничества в двух рассмотренных произведениях, можно сделать два ряда выводов. Во-первых, несмотря на все внешние различия, в «Преступлении и наказании» можно выделить те же формы восприятия двойника, что и в «Эликсирах». Встреча с такого рода персонажем так или иначе направляет действия героя. В одних случаях, когда он видит свои идеи отраженными в сознании другого или расценивает его поступки как воплощение собственных намерений, это внушает ему стремление провести грань между собою и двойником, не повторить его пути. Иногда же двойничество выступает как одна из тех роковых сил, которые способны лишить героя «воли и свободы рассудка», подтолкнуть его к преступлению и гибели. При этом следование за двойником всегда пагубно, тогда как избрание иного пути — благотворно.

Различия в изображении двойничества в анализируемых романах не менее значимы, чем отмеченные аналогии. Если в «Эликсирах сатаны» двойничество как внешнее сходство двух людей могло быть замечено не только ими самими, но и окружающими, то у Достоевского тот или иной персонаж приобретает статус двойника только в кругозоре конкретного героя (Раскольникова, Свидригайлова, Порфирия). Двойничество становится одной из форм восприятия другого человека, чьи мысли или действия в какой-то момент предстают перед героем как отражение его внутреннего мира или жизненного пути и в этом качестве помогают принять то или иное решение.

Этот принцип отношения к людям не является единственным в художественном мире романа Достоевского. С ним сосуществует и поиск по-настоящему другого человека, в душе которого герой мог бы найти не преломление своего «я», а живой отклик, ответ на мучающие его вопросы с иной ценностной позиции. У Гофмана альтернативой двойничеству было не обращение к другим людям, а самоуглубление, которое помогает раскаяться, восстановить истинное содержание собственной личности и должную связь с высшим миром.

Это различие может быть объяснено как отталкивание Достоевского от романтизма. Для автора «Преступления и наказания» важно не столько проникновение в глубины «я», сколько встреча, диалог нескольких сознаний. Именно в этом плане М. М. Бахтин противопоставляет творчество Достоевского романтизму: «[В мире Достоевского — A.M.] карнавализация сделала возможным открытие структуры большого диалога, позволила перенести социальное взаимодействие людей в высшую сферу духа и интеллекта, которая всегда была по преимуществу сферой единого и единственного монологического сознания, единого и неделимого, в себе самом развивающегося духа (например, в романтизме)"31.

Впрочем, обращение к чужому сознанию не всегда трактуется как специфическая черта поэтики Достоевского. В. И. Тюпа считает, что это явление характерно для классического реализма в целом. «Реалистическая парадигма художественности питается радикальным открытием Другого (чужого «я») в качестве реальности, аналогичной «уединенному» сознанию гения, однако неподвластной этому сознанию"32. Ответ на вопрос, какой принцип отношения к миру Гофман и Достоевский рассматривают в качестве альтернативы двойниче-ству, помогает осмыслить соотношение художественных систем двух авторов в контексте соотношения литературных направлений.

Повествовательные системы двух романов при всем формальном несходстве (присутствие нескольких субъектов речи, рассказ от первого лица в «Эликсирах» и аукториальное повествование в «Преступлении и наказании») связывает общая черта: доминирование кругозора героя, то есть отсутствие субъекта, наделенного избытком знания и правом суда над персонажем. Можно предположить, что такое построение субъектной структуры является наиболее органичным для романов, в которых действующие лица в той или иной мере связаны отношениями двойничества.

Существенное отличие повествовательной системы «Преступления и наказания» от соответствующего уровня структуры «Эликсиров» состоит в следующем: исключительной значимости кругозора центрального героя у Гофмана.

31 Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского// Бахтин М. М. Собрание сочинений. Т.6. М.: Русские словариЯзыки славянской культуры, 2002. С. 201.

32 Теория литературы: Учеб. пособие: В 2 т. / Под ред. Н. Д. Тамарченко. Т. 1: Н. Д. Тамарченко, В. И. Тюпа, С. Н. Бройтман. Теория художественного дискурса. Теоретическая поэтика. М.: Академия, 2004. С. 99 противостоит равноправие кругозоров нескольких действующих лиц у Достоевского. Здесь нетрудно отметить параллель с тем, какое место отношения двойничества занимают в сюжете каждого из романов. В «Эликсирах» двойника имеет только центральный герой, тогда как в «Преступлении и наказании» видеть в другом собственное отражение способны помимо Раскольникова Свидригайлов и Порфирий Петрович.

Романная реализация мотива двойничества связана с характерным для этого жанра образом человека. Герой романа, как было выяснено в первой главе, сам творит свою судьбу, она не дана ему изначально в качестве готового жребия. Процесс сотворения собственной жизни принципиально бесконечен, он может быть прерван, но не завершен. Двойничество становится органичной частью пути персонажа, демонстрируя ему множество вариантов его судьбы, заставляя делать выбор между ними. Герой в некотором смысле продолжается в своих двойниках.

Человек в романе ищет «свое истинное продолжение и восполнение в других людях"33, «постигается именно в многообразии социальных связей"34. Видение в ком-либо своего двойника есть одна из форм такой связи человека с человеком, помогающая одному или обоим из них глубже постигнуть как самого себя, так и другого.

Таким образом, двойничество в романе воспринимается как неотъемлемая часть опыта героя, как способ найти самого себя и глубже понять мир. В романном мире двойник — это тот, кто помогает герою открыть собственное подлинное «я», тогда как в повести от двойника исходит угроза в отношении личности.

33 Рымарь Н. Т.

Введение

в теорию романа. Воронеж: Изд-во Воронеж, ун-та, 1989. С. 84.

34 Скобелев В. П. Слово далекое и близкое: Народ. Герой. Жанр: Очерки по поэтике и истории литературы. Самара: Самарское книжное издательство, 1991. С. 208.

Заключение

.

Предметом исследования в нашей работе является особый тип персонажагерой-двойник и его место в структуре произведения.

В теоретической главе в качестве первой задачи выдвигалась выработка определения героя-двойника. Был проведен сравнительный анализ существующих в науке подходов к решению этой проблемы. В результате нами предложено следующее определение: Двойниками считаются герои, связанные отношениями общности (сходства), а также, в большинстве случаев, отношениями враждыпри этом должны иметь место актуализация проблемы цельности «я» и видение себя в другом. В большинстве исследований подразумевается, что отношения общности могут иметь две формы: параллельное сосуществование похожих людей и воплощение одной из сторон личности в отдельном человеке.

Проведенный во второй и третьей главах анализ повестей и романов Э.Т. А. Гофмана и Ф. М. Достоевского в свете проблемы двойничества показал, что данное определение в целом адекватно описывает изучаемое явление, хотя специфика тех или иных его аспектов в конкретном произведении не является постоянной величиной и зависит прежде всего от жанра. В ходе выявления жанровых разновидностей двойников, а также исследования их связи с сюжетным и субъектным уровнями организации произведения достигнуты следующие результаты.

В повестях «Двойники» и «Двойник» отношения общности, связывающие персонажей, находят буквальное выражение: в обоих произведениях действуют внешне неразличимые люди. Вражда также имеет место и достигает высокого накала: «близнецы» соперничают за место в мире. Проблема цельности «я» чрезвычайно важна для героев: появление двойника либо порождает внутреннее раздвоение (Деодат и Георг), либо является его следствием (Голядкин, разыгрывающий несколько взаимоисключающих ролей). Такой аспект двойничества, как узнавание себя в другом, не выходит на первый план, однако подразумевается: герой, встречаясь с внешне неотличимым от него человеком, не может не увидеть в нем своего отражения, по крайней мере внешнего.

В повести двойничество имеет статус катастрофического явления, ставящего под угрозу основу бытия человека. В этом эпическом жанре герой стремится обрести внутреннюю цельность и единство со своей жизненной ролью. Присутствие двойника становится испытанием для такого рода героя, так как означает появление второго претендента на его уникальное место в мире. Персонаж отстаивает в борьбе с двойником те ценности, которые определяют его существование. Такой смысл двойничество имеет не только в произведениях, ставших объектом анализа во второй главе нашей работы. Аналогичное значение оно приобретает и в других образцах того же жанра («Крошка Цахес» Э.Т. А. Гофмана, «Нос» Н.В. Гоголя).

Обе проанализированные повести демонстрируют один и тот же принцип взаимосвязи двойничества и построения сюжета. Один из двойников действует по той схеме, которая «подсказана» ему другим, хочет прожить чужую жизнь. Поступки «копии» могут быть адекватно истолкованы только в кругозоре «оригинала», прочие персонажи не в состоянии увидеть ситуацию двойничества во всей ее полноте.

Разобранные во второй главе произведения Гофмана и Достоевского при всех различиях их повествовательных структур в равной мере свидетельствуют о том, что для жанра повести, где образ человека тяготеет к завершенности, органичным является ведение рассказа от имени всезнающего повествователя. В «Двойниках» присутствует именно такой субъект речи: в его кругозоре задается «объективный» характер самого существования двойников и, следовательно, подтверждаются самостоятельность и цельность главных героев, преодолевших двойничество.

Повествовательная ситуация в «Двойнике» формально также является аук-ториальной, однако субъект рассказывания постепенно усваивает себе точку зрения главного героя. В результате художественная действительность и образ центрального персонажа приобретают проблематичный характер, границы между «реальностью» и сознанием Голядкина становятся зыбкими. Эта особенность изображения мира и человека, так сказать, отрицательным путем указывает на то, что в повести только внешняя по отношению к сознанию героя точка зрения может придать его образу единство и завершенность.

Характерную для жанра повести взаимосвязь между двойничеством и структурой произведения можно кратко выразить так: присутствие героев двойников, актуализируя на сюжетном уровне проблему совпадения героя с самим собой и со своей ролью, на субъектном уровне делает более зримой значимость фигуры повествователя для построения образа человека.

В романах, рассмотренных в третьей главе, сохраняются все общие параметры двойничества. Вместе с тем это явление приобретает ярко выраженную жанровую специфику. В «Эликсирах сатаны» еще присутствует внешнее сходство персонажей, однако отношения общности имеют здесь и иной характер: двойник воплощает темную сторону души героя. В «Преступлении и наказании» общность выражается как близость идей и намерений, взаимная открытость сознаний и сходство судеб. В той или иной двойниковой паре могут реализоваться как все эти моменты, так и какой-либо один из них.

Вражда двойников не всегда предстает как прямое противостояние, соперничество. В некоторых ситуациях герой следует за двойником, выбирает его образ действий. Однако и в этом случае имеет место определенный антагонизм: следование за двойником всегда гибельно для героя, то, что естественно для одного члена двойниковой пары, пагубно для другого. Помимо притяжения в отношениях романных двойников присутствует и отталкивание. Это не столько борьба с двойником, сколько выбор иного пути, стремление утвердить уникальность собственного «я». Такой образ действий имеет положительный смысл в общем контексте судьбы персонажа.

Проблема цельности «я», неразрывно связанная с двойничеством, важна и в романах. Их герои не только страдают от внутреннего раздвоения, но и постоянно колеблются между разными линиями поведения. Эти колебания отчасти направляются встречами с двойником, которые подсказывают персонажу те или иные действия.

Основной характеристикой романного двойничества становится видение себя в другом. Герой склонен трактовать судьбу другого человека как один из потенциальных вариантов собственного пути. В «Преступлении и наказании» видение себя в другом становится одним из основных принципов мировосприятия Раскольникова.

В целом в романе двойничество не имеет того катастрофического значения, которое оно имело в повести. Для романного героя органично состояние поиска, он ищет себя и свое место в мире. Этот процесс принципиально бесконечен, тогда как в повести развитие персонажа обретает в финале закономерный и окончательный итог. Поэтому в романе появление двойника не разрушает основу бытия человека, а напротив, помогает ему найти себя. Герой встречает того, чье внутреннее развитие и судьба демонстрируют потенциальные формы его собственной жизненной реализации. Этот опыт в целом плодотворен, дает импульс незавершимому процессу самоопределения человека в романе. Такое значение встречи с двойниками имеют не только для Медарда и Раскольникова, но и для Ставрогина, Ивана Карамазова и даже для героя набоковского «Отчаяния», который воспринимает появление своей «копии» не как угрозу, а как средство своеобразной творческой самореализации — «сотворения» идеального преступления.

В рамках мира, изображенного в романе, герой, затронутый двойничеством, активно ищет себя и выбирает свой путь. В соответствии с этим в субъектной сфере кругозор такого героя является доминирующим, не «перекрывается» более авторитетным кругозором рассказчика или повествователя, как это происходило в повести. Двойничество выявляет параллелизм сюжетного и повествовательного уровней еще и в другом отношении. В «Эликсирах сатаны» двойника имеет лишь центральный героймоноцентрична и субъектная структура романа Гофмана — наиболее значимой является здесь точка зрения Медарда. В «Преступлении и наказании» видеть в другом своего двойника могли разные персонажисоответственно, и на субъектном уровне сосуществует несколько равноправных точек зрения, равноправных и полноценных, то есть не подчиненных авторской (полифония).

Таким образом, анализ избранных произведений Гофмана и Достоевского показал, что изображение героев-двойников имеет принципиально разные жанровые модификации. Для их разграничения существенную роль играют различия между образом человека в повести и образом человека в романе. Каждая из жанровых разновидностей двойничества, во-первых, демонстрирует особую взаимосвязь с построением сюжета и, во-вторых, по-особому соотносится с оформлением образа героя на уровне повествования.

Проведенный анализ текстов призван был решить еще одну задачу: сравнить изображение двойников в романтических произведениях Гофмана и в далеких от романтизма произведениях Достоевского. Сопоставление как повестей, так и романов двух авторов выявило существенные смысловые различия между их подходами к двойничеству (при всех отмеченных выше структурных совпадениях). Писатели по-разному отвечают на вопрос о том, что является альтернативой двойничества. Как преодолеть его, как иначе построить свои отношения с миром? Герои Гофмана обретают истинное «я», не подверженное дублированию и раздвоению, ценой отречения от земного счастья и обращения к вечным идеалам. У Достоевского стать самим собой человеку помогает сочувственное приятие со стороны другого, приобщение к иной ценностной позиции. Эти разлиния связаны как с особенностями мировоззрения каждого из авторов, так и с общим несовпадением романтической и реалистической картины мира. Если в одном случае исследуется бытие человеческого духа как такового, то в другом на первый план выходит социальный (в самом глубоком смысле этого слова) опыт человека, его взаимодействие с другими людьми в событии решении «последних вопросов» бытия.

Рассмотрение существующей традиции изучения двойничества и четырех произведений, в которых реализуется этот мотив, способствовало выработке определения героя-двойника и разграничению его жанровых и индивидуально-творческих разновидностей. Дальнейшее уточнение и обогащение полученных результатов может быть связано с расширением круга анализируемых текстов.